Греческие интерьеры калленовского дома, их часть. Гостиная, кухня, комната Лисёнка и комната Дамирки (не до конца)

Пы.пы.сы. я не устану от таких картинок

Сюжетный вопрос, который могу только тебе доверить, любящая кошечек)))
В 65 главе Белла хотела подарить Дамиру котенка.
Я тоже хочу для котеночка
Есть идеи насчет имени? Котик будет серенький.

Какое чудо.Просто слов нет, такое все светлое..Теплое.Семье понравится.
А детская просто фантастическая Такая уютная, ласковая, теплая...Я уже вижу там папу Ксая..Как он укачивает Лисенка, или играет с Дамиркой..А Белла наблюдает за ними в проеме..

Уиии какая честь поучаствовать и в этом
Ну у меня несколько вариантов на твой суд.. Первое ,что взбрело в голову это - Симба.
Возможно , это жуткая банальщина..Но ничего с собой поделать, я его обожаю сколько себя помню..
Еще как вариант для котика -Мурлок. Мурчаший комочек
А если ты хочешь даму сердца для Когтяузера, то - Грейс, отталкиваясь от цвета
Вообщем, я высказалась, ну, а решать тебе Может у тебя на примете, что-то более интересное

Спасибо за участие в выборе котика)))) Я намотала на ус, уже есть идейки. Благодарю от всей души (и своей, и геройской, и кошачьей ). Уже предвкушаю реакцию Дамирки.

Спасибо за возможность поучаствовать Для меня это много значит Я вся в ожидании как и Дамирка

Возможен еще вариант сего добра в эпилоге

Надо будет как-то и о них миник написать.

Божечки, ты хочешь моей смерти От радости

Не ну ты точно хочешь, чтобы меня разорвало - от счастья
#Лишишьсячленаманьякогруппы

Я подрываюсь с постели и, не успев даже толком проснуться, бегу в сторону уборной.
Ее расположение, даже в новом доме, стало для меня приоритетным маршрутом, поэтому проблем с ориентированием не возникает.
Я щелкаю выключателем у входа, не взглянув на него. И, склоняясь над унитазом, понимаю, почему их делают белыми – чтобы бросались в глаза. Из всей обстановки ванной комнаты вижу сейчас лишь его, единственно важный, единственно нужный, потому что однажды мы уже отмывали пол от содержимого моего желудка.
…Эдвард успевает подхватить мои волосы в последний момент.
Непредусмотрительно распущенные на ночь, еще пахнущие клубникой после вечернего душа, они едва-едва избегают контакта с унитазом. В поисках опоры для рук, мне физически не хватает сил и способностей откинуть их за спину. Хотя бы так.
Вода, прозрачная на фоне белой керамики, переливается от яркого света. Словно лунное отражение на морской поверхности, подрагивающий круг концентрирует мое внимание. И его я из поля зрения уже не выпускаю.
Эдвард подстраивается под каждое из моих движений, ничуть их не сковывая. Практически с профессиональным умением закручивает локоны в быстрый пучок, перехватывает его левой рукой, а правую кладет на плечи. Создает дополнительные гарантии, что не последую вперед за своим ужином.
Крепко сжав каменный ободок пальцами, даже не чувствую его прохлады, хотя и лицо, и руки горят. Мысленно считаю до пяти. Один. Два. Три...
…Рано. Эдвард, плавно качнувшись за мной следом, легонько потирает лопатки. Я концентрируюсь на его движении, ощущении его ладоней под тонкой тканью пижамы, и это дает возможность сделать вдох. Почти глубокий.
Один. Два. Три. Четыре. Пять.
Я закрываю глаза и прислушиваюсь к себе. Пальцы, дрогнув, отпускают ободок.
Вот теперь все.
Густую, горькую слюну я выплевываю в темную воду. Еще подрагивая от последнего захода, давлюсь и нужным, и ненавистным воздухом. Выровнять дыхание – еще один круг мучений.
Эдвард помогает мне присесть на собственные колени, размеренно теперь поглаживая спину. Вверх – на вдохе, и вниз, мягким касанием, на выдохе.
- Ничего, солнышко. Сейчас тебе станет легче.
Я улыбаюсь ему, слабо и через силу, а все же. Просто не могу не улыбнуться на такую фразу, тем более – таким тоном. Сострадательно-понимающим, но в то же время – оптимистичным. Эта черта уже становится характерной для Аметиста за последнее время.
- Мне уже легче, Ксай.
Лицо горит, не меньше горят и руки, но остальное тело, как назло, пробирает дрожь. Я чувствую Эдварда сзади, его тепло, и это почти больно.
- Ты молодец, - отвлекает меня, намеренно говоря громче, голос его меня и согревает. – Я здесь, и я тебе обещаю, что все будет хорошо.
Мне хочется усмехнуться – Эдвард всегда «здесь». Мне совестно, что даже ночью, даже на пару часов, не могу оставить его в покое – сколько бы Ксай ни твердил, что ему в радость быть рядом со мной тогда, когда мне это так нужно, сколько бы ни повторял, что это его обязанность и как мужа, и как отца. Но я ведь понимаю, что это все нелегко.
Наконец-то делаю более-менее нормальный вдох.
- Я тебя снова разбудила…
Свои слова я адресую Эдварду, но говорю пока с унитазом – боюсь поднимать голову, надеясь, но не утверждая, что позыв был последним. А ведь думала, этой ночью обойдется…
- Это не имеет никакого значения, ты же знаешь.
Его терпеливая доброта, обретшая особую ипостась в баритоне, меня практически обволакивает.
- Но мне стыдно…
Это правда. Не настолько, конечно, насколько в первый раз, – когда посреди ночи меня вырвало прямо на нашу кровать, – но все-таки еще немного ощутимо. Эдвард был рядом со мной и не в такие моменты, вспомнить хотя бы ночь в его московской квартире, он видел всё и всё обо мне знает, но все же…
- Здесь нечего стыдиться, Изабелла, - ответ неизменен, голос серьезный. - Сосредоточься лучше на себе. Как ты?
Медленно, очень медленно, я поднимаю голову. Предусмотрительный Ксай все еще держит мои волосы, не давая им воли, и его рука следует за моим движением. Аккуратно.
- Мне кажется, это все… и мне нужен умывальник…
- Конечно.
Он помогает мне подняться, никуда не торопясь и двигаясь в едином ритме, абсолютно синхронно. Сам активирует смыв унитаза, прогоняя последнее упоминание о тошноте.
Мы вдвоем останавливаемся возле умывальника, нежно-бирюзового, как и основной цвет ванной комнаты, и Ксай придерживает мою талию одной рукой, пока полощу рот и наскоро чищу зубы, а волосы – второй. Уже устоявшийся ритуал, как бы это ни звучало.
Теперь как следует ощущаю Эдварда за своей спиной. Он действительно очень теплый – и я действительно нуждаюсь в этом, так что не хочу и на сантиметр отстраняться. Я бесконечно рада его неисчерпаемому пониманию, терпению и доброте. Никто бы не смог вести себя так правильно и воспринимать это так обыденно, как Уникальный. Его прозвище оправдано тысячу и один раз.
Над умывальником висит зеркало. Большое, в тонкой, но изящной синей раме, как и все в ванной – плитка, причудливым узором волн выложенная среди белых островков стены, отделка душевой кабины, махровые широкие полотенца. Все это, вкупе с белой сантехникой, создает для меня истинное греческое царство. Весь наш дом теперь греческое царство – не без влияния географического положения, конечно же.
Я мою руки, нехотя поглядывая на свое отражение в чистой зеркальной поверхности, когда Аметист, убедившись в такой возможности, отпускает мои волосы. Они – слишком растрепанные, спадают на плечи. Блеклые, хоть и отросшие. И кожа у меня какая-то блеклая при этом свете, сероватая, легкие темные тени у скул и глаз… то еще зрелище.
- Зря мы его здесь повесили.
Эдвард, снисходительно качнув головой такому выводу, наклоняется к моей макушке. Я вижу каждый его жест в отражении, а потому делает все нарочито медленно. Кладет руки на мои плечи. Касается моих волос носом. Целует их. Улыбается – своей очаровательной улыбкой с ямочкой слева.
- Ты прекрасна, моя девочка.
И ведь ни одной фальшивой нотки!
Я совестно смотрю на Ксая. В его чертах запрятанная усталость, ведь не первая такая ночь, знакомые морщинки у глаз, у губ… потемневшие волосы… я бы забила тревогу, если бы не поразительный по своей силе блеск в аметистах. Такой живой, пылающий, трепещущий и оптимистичный. Не просто здорового, а счастливого человека. Получающего от жизни все, что только мог пожелать – и благодарного за это до глубины души.
- Льстец ты, Уникальный.
Моя усталая ухмылка ему по нраву. Алексайо целует меня еще раз. Его руки, медленно перемещаясь с моих плеч на талию, обхватывают живот. Моя худоба делает его заметнее, чем ожидалось (как никак, четыре килограмма долой за период токсикоза), а может, у каждой женщины все индивидуально, но изменения уже видны. Его округлость греет мне сердце – невероятно чувствовать контуры растущего Лисенка при каждом касании. Я знаю, что так же невероятно для Ксая – у него меняется выражение лица, становясь до безумия трогательно-нежным, когда ладони занимают свое любимое место. Исконное, я бы сказала.
Мечтаю, как же я мечтаю увидеть, как Эдвард берет своего ребенка на руки. Величайшая для меня радость, что он сам горит желанием присутствовать на родах. Я увижу этот момент с лучшего ракурса. Я увижу самую первую их с Лисенком встречу. Я в нетерпении…
- Когда его можно будет почувствовать? – тихонько спрашиваю. Особенность моментов вроде этого расцветает внутри красивейшими, теплыми цветами покоя. И этот покой пробирается в черты Алексайо, больше чем кто бы то ни было заслужившим его.
- Примерно с восемнадцатой недели.
- Долго…
Мужчина улыбается краешками губ, опустив подбородок к моей макушке. Теперь Эдвард всю меня обвивает. Каждой клеткой, в каждом из уголков пространства чувствую его. Это потрясающе.
- Мне казалось, ты терпелива, моя радость.
- Я хочу наслаждаться каждой минутой, прожить каждое мгновение, но… ох, Ксай, увидеть это чудо я хочу еще больше.
Согретый нашим разговором, позой, расслабленный и уже даже не такой уставший с виду, Эдвард мечтательно вздыхает. Он меняется с каждым проходящим днем ожидания нашего ребенка – и все время в лучшую сторону. Больше улыбается. Отваживает любые ненужные, грустные, тяжелые мысли. Наполняется благоденствием, мирной радостью, теплом. Глаза его сияют, нежность - бескрайняя, ласка – трепетная, а любовь – безграничная. Ко мне, Дамиру… всему миру, похоже. Эдвард заново влюбляется и в свою жизнь, и в ее составляющие. Я была права в день, когда показала ему тест, теперь Ксай живет. Полноценно, ярко, счастливо. Думаю, это лучшее, что я могла желать для него и чем могла отплатить за все то, что для меня сделал.
А еще, такое состояние Эдварда заставляет меня любить Лисенка еще больше, хоть и казалось это невозможным.
- Он будет замечательным.
Пальцы мужа невесомо скользят по моей коже, двигаясь чуть ниже. Там, где округлые формы и начинаются, я накрываю его руку своей. Наши кольца сливаются.
- После завтрашнего дня ты уже с чистой совестью сможешь обращаться к Ней, как к дочери.
Эдвард мелодично посмеивается, легонько пожав мою ладонь.
- Ты неутомима в вере, что это девочка, да, Бельчонок?
А ведь ответ знает. Плановое УЗИ, что продемонстрирует нам пол обожаемого крохи, завтра утром, я жду уже которую неделю. Не верится, что настал тот самый момент, и, хоть не совсем это логично, мое убеждение не пошатнулось. Выдаю я желаемое за действительное, а может, просто чересчур сильно хочу определенный результат – для полноты картины – но я верю, что это – маленькая принцесса. Я подарю Ксаю дочку. Я ему обещала.
- Материнская уверенность дорогого стоит, мистер Каллен, - мудро заявляю.
В чертах Алексайо выражение и растроганности, и обожания. Зеркало ничего от меня не прячет.
- Ты ведь понимаешь, что это неважно? – сокровенно произносит он, в глазах тлеющее пламя. - Белла, это – наш ребенок. Девочка, мальчик… боги, он – здесь! Это чудеснейшее из чудес. Я так люблю его… я так тебя люблю… я так счастлив… я не знаю, что мне делать с этим, Изабелла, оно невыразимо, неописуемо попросту… это ουράνιο τόπο, την ουράνια ζωή… (райское место, небесная жизнь) не имею понятия, что может быть еще лучше. Лучше уже некуда.
Его чувства, льющиеся из этих слов и выражения лица, из позы, неукротимы. Глубокие, выстраданные, чистые, прекрасные, они – само олицетворение души Эдварда, осознающей исполнение своей главной мечты. Такое можно увидеть лишь однажды в жизни. Мне повезло.
Я поворачиваю голову, приподнявшись на цыпочках. Правой рукой, бархатно коснувшись щеки Ксая, привлекаю его к себе. Уникальный отвечает, целомудренно целует меня, без отвращения и сторонних мыслей, влюбленно и счастливо. Дает мне почувствовать, как никогда явно, частичку этого счастья. Малую, но золотую.
- μπαμπάς Xai, Σ 'αγαπώ. Ты лучший мужчина и лучший папа, которого я знаю, которого только могла своим детям пожелать. Спасибо тебе. Спасибо тебе за все, мое аметистовое сокровище.
Фиолетовый цвет в радужке Алексайо наливается светлым оттенком теплой влаги. Он ничего не произносит вслух, только лишь улыбается, так откровенно, так искренне и так блаженно… и одними губами – «эфхаристо».
Я снова его целую, не могу удержаться. Я снова вижу, что только касания и поцелуи способны впитать, передать и объяснить некоторые чувства. Наши уже давно за гранью человеческих слов.
Несколько минут, не меняя позы, мы просто наслаждаемся моментом. Удается прочувствовать его сполна, как и положено, как я и хочу для Ксая, а он хочет для меня. Удивительно.
- Знаешь, любовь моя, если завтра это окажется девочка, я буду обращаться к тебе за предсказаниями, - в конце концов, негромко докладывает мистер Каллен.
- Непременно, - вторю ему, погладив по руке, что до сих пор не убирает с моей талии.
- Непременно, - тихим эхом кивает Эдвард. Разворачивает нас к двери в спальню. - А сейчас пора спать, Бельчонок. Отдых – важнейшая твоя забота.
Усмехаюсь, но не протестую.
С блаженством отмечая отсутствие тошноты, ощущая близость Эдварда, в доверительной позе прижавшего меня к себе, наши мягкие простыни, нашу уютную светлую спальню, оливы в саду и море за садом, отражающееся в окне, свежий воздух из-за приоткрытых дверей… я счастлива. Как и Ксай – безмерно.
- καλή νύχτα την ευτυχία μου (спокойной ночи, мое счастье), - сонно, но любяще произносит Аметист.
В комнате теперь тихо.

[/img]