Форма входа

Категории раздела
Творчество по Сумеречной саге [264]
Общее [1686]
Из жизни актеров [1640]
Мини-фанфики [2733]
Кроссовер [702]
Конкурсные работы [0]
Конкурсные работы (НЦ) [0]
Свободное творчество [4826]
Продолжение по Сумеречной саге [1266]
Стихи [2405]
Все люди [15365]
Отдельные персонажи [1455]
Наши переводы [14628]
Альтернатива [9233]
Рецензии [155]
Литературные дуэли [105]
Литературные дуэли (НЦ) [4]
Фанфики по другим произведениям [4317]
Правописание [3]
Реклама в мини-чате [2]
Горячие новости
Top Latest News
Галерея
Фотография 1
Фотография 2
Фотография 3
Фотография 4
Фотография 5
Фотография 6
Фотография 7
Фотография 8
Фотография 9

Набор в команду сайта
Наши конкурсы
Конкурсные фанфики

Важно
Фанфикшн

Новинки фанфикшена


Топ новых глав лето

Обсуждаемое сейчас
Поиск
 


Мини-чат
Просьбы об активации глав в мини-чате запрещены!
Реклама фиков

Гонка за смертью
Мог ли предположить Дилан Максвелл, что его соперником в Большой Гонке станет его бывшая, телохранитель Императора Тон'Вурта? Будет ли это гонка за жизнью? Или смертью? Какой выбор он сделает между величием и любовью?

Сказ о лесной ведьме и Дагмаре-кузнеце
- Дагмар, - устало выдохнула я, теребя кончик косы. – Тебя здесь держат только чары. Снять их – и ты забудешь меня.
- А я знаю себя, - угрюмо сообщил Дагмар. – Это не чары. Люди называют это «любовь», - услышала я.

Чужезасранец
В некотором царстве в некотором государстве жил-был добрый молодец. И был он всем хорош да пригож, но очень уж любил он виски. И так уж он его обожал, что жить без него не мог. А где виски, там и приключения. Батюшка с матушкой, и так пытались отвадить дитятко от пагубного зелья, и эдак - всё попусту. Но сколько верёвочке не виться, всё конец будет. Однажды коварное зелье погубило молодца.

Великая скорбь
Новый день мы встречали с радостью: яркий диск зондера медленно всходил над полями и дарил тепло. Дружной толпой мы плелись обрабатывать грядки гри и ропши, кукура и подзондерника. Мы не жаловались на тяжёлую долю.
Фантастика, мини.

Моя судьба
Возможно, во мне была сумасшедшинка, иначе не объяснишь это желание постоянно находиться рядом с теми, от кого следовало держаться подальше. Но я, оказалось, любила риск. И те, кто мог лишить жизни, стали друзьями и защитниками: Элис, Джаспер, Эммет, Розали и Джеймс.
Белла/Эдвард.

Список желаний
За четыре недели до свадьбы Белла расстроена тем, что у нее нет ни малейшего шанса заставить Эдварда отступить от правил. Но ничто не мешает ей помечтать. Она составляет список эротических фантазий и с удивлением обнаруживает, что некоторым из них суждено исполниться раньше срока.
NC-17

58 ночей
Время действия рассказа между «Затмением» и «Рассветом». Армия новорожденных разбита. Дата свадьбы назначена. Все что отделяет Беллу и Эдварда от счастья совместной жизни – это время. Стоит потратить его с пользой! У них есть 58 ночей до свадьбы, чтобы попрактиковаться.

Боец
Вся его жизнь - борьба. Удар за ударом. Он кажется несокрушимым перед стихией. Но что если она посягнёт на самое дорогое?



А вы знаете?

...вы можете стать членом элитной группы сайта с расширенными возможностями и привилегиями, подав заявку на перевод в ЭТОЙ теме? Условия вхождения в группу указаны в шапке темы.

...что теперь вам не обязательно самостоятельно подавать заявку на рекламу, вы можете доверить это нашему Рекламному агенству в ЭТОМ разделе.





Рекомендуем прочитать


Наш опрос
Фанфики каких фандомов вас интересуют больше всего?
1. Сумеречная сага
2. Гарри поттер
3. Другие
4. Дневники вампира
5. Голодные игры
6. Академия вампиров
7. Сверхъестественное
8. Игра престолов
9. Гостья
Всего ответов: 589
Мы в социальных сетях
Мы в Контакте Мы на Twitter Мы на odnoklassniki.ru
Группы пользователей

Администраторы ~ Модераторы
Кураторы разделов ~ Закаленные
Журналисты ~ Переводчики
Обозреватели ~ Художники
Sound & Video ~ Elite Translators
РедКоллегия ~ Write-up
PR campaign ~ Delivery
Проверенные ~ Пользователи
Новички

Онлайн всего: 260
Гостей: 254
Пользователей: 6
Мэри7860, 97sabino4ka, marisha1738, Seriniti, Т@нюшка, Alexs
QR-код PDA-версии



Хостинг изображений



Главная » Статьи » Фанфикшн » Все люди

РУССКАЯ. Глава 11

2024-3-19
14
0
0
Capitolo 11


От автора: глава как ни одна другая отражает суть обложки, украшающей наш форум.

На ковре кусочки фольги. На полу, в полутора сантиметрах от них, кружка с горячей водой из-под крана - пар еще идет. Декоративная синяя вазочка, теперь расколотая надвое, пристроилась рядом с кружкой. Ее фарфоровую белую пустоту, опираясь на острый край осколка, заполонил серо-белый пессимистичный пепел. От каждого моего движения он взлетает в воздух, но послушно опускается обратно, не умудрившись сменить направления.

Я периодически добавляю к уже образовавшейся горочке новый, стряхивая его с сигареты. Ее дымок, точно как и от чашки, вьется вверх, переплетаясь с запахом шоколада, чуть подтаявшего от соседства с горячей водой.

«Зачем ты пишешь мне?»

Каждый раз, когда беру в руки расплавленный треугольник таблерона, на светлой кружке остаются некрасивые коричневые отпечатки. Но даже это не останавливает от поедания любимой сладости - с самого утра у меня во рту, помимо печенья Анты, не было ни крошки.

Вибрирует телефон. Здесь же, на ковре, возле оставшейся фольги, прячущей от меня шоколад. На дисплее высвечивается голубым огнем яркое уведомление о новом сообщении, и я, проведя пальцами по ковру, возвращаю к мобильнику свое внимание.

«У меня есть причина, и она оправдана» - гласит черным по белому набранный текст. В поле «от кого» номер телефона, не имя, которое я стерла, набравшись решимости. Но набор цифр настолько знаком, настолько режет, что особой разницы не чувствую. Просто стараюсь не смотреть на них.

Я делаю глоток из своей кружки, посильнее закутавшись в простыню. Она белая, мягкая и не издает неприятных звуков, если случайно провести ногтем по поверхности. Однако холодная. Вряд ли в ней можно согреться.

Я стянула ее с матраса, безбожно разворотив всю постель, ближе к четырем, когда достаточно наплакалась. Сейчас уже больше одиннадцати, за окном завывает ветер, а я только-только набралась смелости начать разговор с Бесподобным. Прежде при одной лишь мысли подобного хотелось зажмуриться и никогда, никогда больше не открывать глаз.

«Причины имеют следствия. Птица не обращала внимание на свою ценность, пока та не пропала».

Удивляюсь тому, с каким абсолютным спокойствием, с каким красноречием (в лучшем смысле этого слова!) и ничуть, ничуть не преуменьшенным наплевательством, набираю свой ответ. Глажу клавиши, а не вдавливаю внутрь корпуса. Сижу, молчаливо глядя в экран, а не орудую полупрозрачным платком, тщетно стараясь вытереть все слезы.

Наверное, отчасти такое поведение просто следствие закончившихся эмоций. Мне уже не страшно, не боязно, я не злюсь и не пылаю ненавистью, не хочу проклясть тех, кто вынудил реветь два часа подряд… я вполне довольна происходящим и принимаю его таким, какое есть. Со всей дрянью, что найдется.

Всегда бы так держаться.

Моя сигарета почти вдвое становится короче, перегорая затаенными в глубине под белой пленкой алыми узорами, и только к этому времени Джаспер дает ответ.

«Птицам свойственно ошибаться. И не менее, чем ценностям, свойственно любить».

Я громко усмехаюсь, прочитав один раз, потом второй, а затем и третий. Но при всем этом пальцы предательски сдавливают телефон, а внутри, в груди, что-то больно екает, ударяя о ключицу.

Прогоняя все ненужные реакции организма, обычно сопровождающие такое состояние: слезы, всхлипы, постанывания или вой - глубоко-глубоко затягиваюсь, как Константа на свадьбе. И уже тогда, закашлявшись, могу списать все на губительный едкий дым.

Еще кусочек шоколада. Еще глоток горячей, обжигающей все во рту воды. Две новых коричневых отметины.

«Любить тело?»

Серая дымка, заполнившая комнату, проскользнувшая в каждый ее уголок, очень комфортна. Мне здесь легко дышать, мне здесь знакомо и приятно, как у себя в комнате в резиденции, и в этой же дымке растворяются все неправильные с моей стороны чувства. Например, защищенности рядом с Калленом. Например, абсолютной веры ему.

Все это с недавнего времени напрасно. Если не нужно даже главному благодетелю, на что тогда мне? В конце концов, справедливый и честный выбор с его стороны - моя кровать исключительно для меня. Не будет необходимости пребывать в моем обществе. А у меня не будет лишнего искушения жаться к нему так же крепко и так же доверчиво.

Теперь нет повода ничего играть, придумывать и изображать. Каждый сам за себя.

…Он заходил сюда. Сегодня, в шесть. Через три часа после начала нашего разговора. Он тихо постучал, он поинтересовался, может ли войти, он приоткрыл дверь сначала нешироко, дабы убедиться, что я не против… и даже пытался как-то утешить меня, произнести нечто вроде извинений.

Но повторной беседы не получилось - я выгнала Эдварда. Я сжала руки в кулаки, придала взгляду решимости, одернула задравшийся край синей кофты - в жизни больше не надену синего - и четко, ровно произнесла, дрогнув лишь на последнем слове всей фразы:

- Это моя комната, вход воспрещен, и тебе следует это запомнить. Уходи немедленно.

Каллен не был настойчив, когда это не требовалось, и послушал меня. Не знаю, с какой целью и по какому убеждению, но, настоятельно попросив как следует отдохнуть и не принимать скоропостижных ненужных решений, все же вышел.

У меня закрались подозрения, что вернется - уже через час-два. А потому, использовав свои акриловые краски по назначению, я воплотила недавнюю задумку в жизнь: толстой кистью и четырьмя размашистыми движениями вывела на внешней части своей двери ромб. Красный. С четкими границами.

Объяснила наиболее просто и доходчиво.

И больше меня не беспокоили за сегодня…

Телефон опять вибрирует. Новое сообщение: разговор не окончен.

«Тело можно хотеть, Белла. А любить исключительно душу».

Ох Джас… на пару недель раньше, и я бы поверила всему этому. Я бы закрыла глаза, уши, прикинулась слабоумной и поверила. Даже если бы не следовало, если бы все говорило против тебя.

Но после того утра в твоем доме, после того, как проехала в грязном автобусе и прошла по изрытому полю без малого сорок километров, вера кончилась. Я уже себе не верю, не говоря о тебе. Я оборвала все нити, все мысли, когда отдала Розмари свое серебряное колечко с твоими инициалами на внутренней стороне.

Ты ведь меня бросил…

«Любовь кончается, это можно пережить. Не делай меня крайней, Джаспер».

Нажимаю «отправить» и быстро, резко выдыхаю. Опять затягиваюсь что есть мочи, до того, что щиплют глаза, уничтожив за раз почти половину второй сигареты, но даже кашель не помогает.

Я плачу. Я плачу, вспомнив эту фразу. И то, с каким лицом мне ее озвучили.

Соленая влага до жути прозаично падает на черепок с пеплом, разбавляя его количество и сгущая краски. От нее горчит шоколад и, хоть звучит невероятно, мутнеет вода в кружке.

Я слишком много думала о себе, затерявшись в фантазиях. На деле ни силы, ни решимости, ни даже простой сдержанности. Я уже сообщение не могу набрать, чтобы не разреветься.

…Хейл долго не отвечает, что не является особым сюрпризом. Я уже начинаю думать, что больше ни одно уведомление меня не потревожит.

Тру и без того вспухшие красные глаза, прижимаю простынь к носу, блокируя всхлипы, обнимаю рукой, свободной от никотиновой палочки, колени.

До сих пор до конца не верю, что и шоколад, и сигареты, и даже две маленькие бутылочки золотистой жидкости, серебристой меткой охваченные возле горлышка, припрятала как раз в этом чемодане: в одном из трех черных, с потайным кармашком снизу. И выбрала Роз именно его! Не знала, не могла знать, что внутри - я достойно конспирирую свои вещи. Но хотела того смотрительница или нет, она спасла меня. Придала сил в такой вот непростой во всех отношениях день.

Начинаю думать о том, что не плохо бы поспать, дав отдых чугунной голове, больно пронзающейся чем-то острым при каждом лишнем движении, как все-таки получаю ответ от Бесподобного. Краткий и по сути - как хотел бы быть он сам.

«Ты меня забыла?»

Господи, да за что же мне…

Зубы стучат друг об друга, когда пишу:

«Да».

«И ночи забыла? Я ведь единственный, кто готов слушать твои вопли под грозу».

И без того поганое дыхание пропадает. Я уже насилу, с хрипами, втягиваю в себя воздух. Чую приближение волны из слез и рыданий, она уже на подходе. Цунами, не меньше. Но все еще отчаянно терплю, отсрочивая приговор. Страшно становится лицом к лицу со страхом.

«Мои ночи здесь проходят не хуже», - высокомерно заявляю.

Ответ прилетает за полсекунды, словно набранный им заранее:

«Вылизываешь седые яйца?»

Всхлипнув, злорадно сквозь слезы улыбаюсь. Он толкает меня на шаг, на который, как наивно считала, никогда бы не согласилась. Безымянный палец левой руки все это время желала отдать только одному человеку. Кольцо, что наденет он, не снимать. И представить не могла чужого…

А теперь переступаю и эту грань. Активирую камеру, протираю, для лучшей видимости, объектив.

И, сделав заветный снимок, отправляю его Хейлу. С подписью, конечно. Куда нам без нее.

«Порой седые яйца, Джас, дают куда больше, чем любые другие. Поверь моему опыту»

Знаю, что он увидит на фото: кольцо. Мою голубку с изящным крылом, ее платиновый клюв, который идеально подходит под углубления в кольце Эдварда, а еще ободок, на котором она держится, который выполнен очень искусно, с затейливым переплетением маленьких драгоценных нитей.

Достойное Королевы украшение. Куда более достойное, чем серебряная безделушка.

«Минет за бриллианты это прозаично, Беллз».

«Минет за порошок еще прозаичнее».

И здесь же, через секунду, приписка:

«Не беспокойте меня, мистер Хейл. Я уже давно не про вашу честь».

И точка. Жирная, большая, черная. Достойный конец.

Даже если больно, даже если тянет и даже если при одном-единственном упоминании о том, как скользят медовые волосы по коже, как ласкают губы самые чувствительные места тела, как приятны на коже длинные музыкальные пальцы и как необходимы, до ужаса, до боли, в ночи объятья, все внутри заходится синим пламенем, испепеляющим душу.

При всех отрицательных чертах Эдварда к Джасперу я не вернусь… после последних слов понимаю, что Роз всегда говорила правду: не его я поля ягода, не для него живу.

И давно пора это было понять.

Потому я, кое-как успокоенная неожиданной истиной, поправляю волосы, соединяю вместе края простыни, допиваю остатки воды на дне кружки. Сигарета потушена, черепок полон пепла - сгоревшего пепла моей лживой привязанности, вынудившей напрасно потратить столько слез, - а упаковка шоколада кончена: восемьдесят пять грамм.

Хорошее начало новой жизни и нового стиля поведения.

Когда кончено с одним, можно браться и за второго.

Я больше никому не позволю доводить меня до слез, запугивать и делать больно - даже самыми мелкими, незначительными фразами.

Решение окончательное и обжалованию не подлежит.

* * *


Три часа, тридцать пять минут и, если быть точной, сорок семь секунд после полуночи. Солнце давно село, небо давно потемнело, метель навалилась на домишко среди леса с новой силой, а мои слезы высохли, растворившись в забытье.

Ни телефонов, ни экскизов, ни электронной почты. Час назад я удалила свои аккаунты везде, где только было можно. И особенно постаралась в нашей личной с Джаспером интернет-галерее. Ни одного общего снимка, любимый. Ни одного комментария с сердечками смайлов, Бесподобный.

Сейчас я там, где должна быть - а тебя здесь не будет. И делаю я то, что хочу. Без правил.

Например, теперь место моего нахождения: кухня, настоящее Эльдорадо. Ровный ряд бордовых тумб, современное техническое оснащение, мощная вытяжка и прекрасная плита на восемь электрических конфорок. А еще яркие лампы, многослойные римские шторы и достойный набор всей необходимой в доме посуды.

…Я замечаю Его, когда с любопытством поднимаю с длинной полки большую суповую тарелку. На ней причудливые витиеватые узоры, с искусностью мастера выведенные синими красками - акриловыми, насколько могу судить, - и одно крупное, вполне понятное изображение, разборчивое на глаз: Жар-Птица, хоть, судя по цвету, и затерявшаяся во льдах.

От ее хвоста волнообразными прикосновениями тончайшей кисточки отходят голубоватые блики… они идут к центру тарелки, сужаются и, в конце концов слившись в пестрый хоровод, обрисовывают кружочек, который первым заполнит ароматный бульон.

Я держу ее на весу, подмечая, что тяжеловата для стандартной посуды, и делаю вид, что абсолютно не слежу за выражением лица обладателя аметистов.

Игриво веду по тарелке двумя пальцами, подбираясь к краешку - трогаю краски, давно застывшие, будто пытаясь убедиться, настоящие они или нет. Теперь пробираюсь обратно - так же неспешно, с той же шаловливой улыбкой.

И как только ноготь указательного пальца проходится по клюву птицы, запертой в стеклянном изваянии так же, как и я в этом доме, широко улыбаюсь.

Раз - и тарелка на полу, с громким звоном и треском.

Раз - и на тысячи кусков, как уже миллион раз мое самообладание по вине этого мужчины.

Раз - и освободили птичку. Никто больше ее не заточит.

Серые Перчатки не хмурится, не морщится и даже не дергается от чересчур громкого в ночной тишине звука. Только глаза чуточку темнеют… но принимая во внимание тот полумрак возле арки, из-за которого он за мной наблюдает, мне вполне могло показаться.

С грацией, на которую, как всегда думала, не способна, переступаю через острое стекло. Стою теперь ближе к заветной полке, с презрением охотника к недостойным его трофея выбираю следующую жертву. Судя по всему, надо покрепче и потяжелее. Ударило об плитку не так громко, как мне бы хотелось.

Слева, надеясь спрятаться от меня, притулилась ваза. Не греческая подавно, скорее исконно-русская, все с тем же знакомым узором. Правда, здесь не Жар-Птица, а скорее парочка лебедей. Они выгнули свои длинные шеи в попытке уследить за медленно летящими вниз подобиями снежинок… чересчур больших и уж точно далеко не правильной, не шестиугольной формы.

Ну и чудно. Не должна несоответствующая хоть каким-то законам живописи вещь стоять на такой красивой и высокой полке. Гости не поймут, если зайдут на экскурсию.

Я бережно поднимаю вазу, обхватывая ее за удобно пристроенные ручки, и, взвесив, прикидываю, что как минимум килограмма два здесь будет. Жаль, конечно, стекло, но ведь переводят его на такую ерунду.

…БА-БАХ!

Синее море с пенистыми волнами - истинными барашками - расплескалось по серой плитке, укрыв всю ее собой, залив полностью. Кажется, какой-то из осколков даже полоснул меня по ноге, но не так сильно, дабы бросить свое развлечение и обратить на него внимание.

Рано.

Рано, потому что только сейчас возле арки заметно хоть какое-то шевеление. Прислонившись к ее косяку, Эдвард складывает руки на груди. Жест, подтверждающий мои догадки: недоволен. И плевать, что не показывает в открытую.

На мужчине пижамного вида темно-серые брюки и прекрасно запомненная мной еще со времен Лас-Вегаса подходящая к ним по оттенку трикотажная кофта. Синяя полоса на шее, переходящая на грудь, и крохотный кармашек слева, немногим выше сердца. Прямо-таки икона стиля. Даже в сонном виде.

Я вспоминаю про джасперовскую фразу о «седых яйцах» и фыркаю, задавив в себе даже мысль о чем-то подобном. Первый или последний мужчина Эдвард старше тридцати, которого я хочу, но в постели он окажется. Моей постели. И мне доставит удовольствие, уколов точно пущенным дротиком самолюбие Хейла.

Устало разминаюсь на кухне, лениво продолжая своеобразный осмотр особых ценностей в этой комнате. Старательно делаю вид, что занята исключительно своим делом.

Тянусь к вышестоящим изделиям, статуэткам вроде как, безмолвно раздумывая, какую лучше взять: здесь ящерица, турецкий дервиш и небольшой корабль, больше напоминающий галеру. Все в единой цветовой гамме, будто у них есть ведро с такой краской, куда окунаешь, вынимаешь и сразу имеешь готовый узор. Всегда одного цвета, но всегда разный. Символично русский.

- Ты порежешься, - тихо замечает Эдвард, когда я привстаю на цыпочки, выверяя расстояние до галеры. С тревогой, пусть и глубоко затаенной, смотрит на осколки внизу.

- Это навряд ли.

Благополучно миную опасную зону, сняв свою новую игрушку. Верчу ее в руках, не обращая внимания на то, что, как и на предыдущих предметах, по стенкам остаются желто-красные следы гуаши с моих ладоней. Специально искала ее битый час, дабы дополнить свой совершенный образ.

- Ногу можно здорово порезать, Изза. Я серьезно.

- Продемонстрируешь мне? - вызывающе интересуюсь.

Ответа не получаю, а потому со спокойной душой и совестью возвращаюсь к прежнему занятию. Советовать и предостерегать может тот, кто либо испытал нечто подобное, либо готов взять удар на себя. Но никогда в жизни не поверю, что в таком виде, в такое время и с таким выражением лица Эдвард крушил посуду в собственной кухне, выражая кому-нибудь протест.

Чтобы хоть как-то выделить сей раз из череды предыдущих, поднимаю корабль над головой. Замахиваюсь, так сказать. И потом со всей дури пускаю вниз, на волны, к уже трепещущим озерам стекла из вазы.

Такой грохот, конечно же, не остается без внимания. Только не со стороны Эдварда, что молча продолжает наблюдать за мной, глазами словно высчитывая расстояние до месива осколков, а со стороны экономок.

Я только-только снимаю с полки забавную ящерицу, поглаживая ее особо вымазанным в гуаши мизинцем, более-менее возвращая к здоровому цвету, и поворачиваюсь, чтобы продемонстрировать Каллену свои умения.

А натыкаюсь на две пары глаз вместо одной. Аметистовые и голубые. Достаточно неплохо смотрятся.

У Анты, облаченной в бледно-розовый махровый халат, с волосами, собранными в маленький пучок на затылке, вырывается ошеломленный вздох.

И мое самолюбие он тешит, вознося до небес. Потому что я знаю, что она видит. И знаю, насколько это удивляет.

Из одежды на мне только узкая черная комбинация, затейливо переплетенная на спине полупрозрачными кожаными нитками. Трусики и лифчик соединены лишь сзади, спереди абсолютно ничем не омраченные. К тому же они, как и все остальное мое тело, исключая лишь рассыпавшиеся по плечам волосы, что держала в заколке, пока наносила свой «макияж», густо перемазаны красками. Синей, желтой, красной… я впервые сделала холстом собственное тело, а потому постаралась на славу. И пусть ушло полтора часа, пусть краски щипались и от постоянного контакта с водой (дабы не высохли) кожа покраснела, результат того явно стоил. Одного лица Анты хватило. Оно для меня отражение того, что так невежливо спрятал внутри мистер Всемогущий.

- Изабелла…

Я очаровательно ей улыбаюсь - как улыбалась Рональду, тайком переводя по маленькой сумме с его кредитки на свой личный свет, - и, словно бы случайно, разжимаю пальцы.

Ящерица расползается острой пестрой лужицей по плитке.

- У тебя есть что-нибудь подороже? - как бы между прочим интересуюсь, оглядываясь вокруг.

- Изабелла, пожалуйста, - экономка явно намерена высказаться. На ее удивленно-расстроенном лице вполне четко изображено это желание, а в глазах поблескивают огоньки недоумения. Кажется, не выгляди я так реально, заморгала бы, чтобы прогнать сумасшедшее видение. - Прошу вас, не стоит…

Но ее останавливают. Эдвард, приподняв правую руку и едва заметно качнув головой. Даже не поворачивается, даже не смотрит на нее. Исключительно на меня.

Очень надеюсь, что туда, куда следует. Я устрою ему бессонную ночь и зарядку для пальцев. Если, конечно, не прибежит в мою комнату к рассвету самолично.

Ну а раз так, раз грехи нам неведомы и плотские утехи далеко не безразличны, какой смысл в монахах? Что есть силы замахнувшись, обрушиваю все обвинение в своих прежних неудачах на несчастного дервиша. Буквально размазываю по полу - второй осколок царапает ногу. Поглубже.

- Что случилось? Все живы? - встревоженный голос второй экономки, слава богу, не проспавшей все на свете, уже в коридоре. Мгновенье, и она передо мной. Она, проглотив свой язык вместе с истрепавшим его русским говором, во все глаза наблюдает за картиной в кухне. Явно не верит тому, что видит.

- Рада, тише… - прикусив губу, осаждает ее Анта. Краем глаза указывает на меня, а потом на Аметистового. Передает его повеление.

Растрепанная после сна женщина, поджав свои тонкие губы и чуть вздернув подбородок, с исполинским терпением наблюдает за тем, как я перемещаюсь по ее личной территории. И как безжалостно громлю посуду.

- Во втором шкафу много хороших тарелок, Изза, - тем временем дает мне ответ Эдвард, - посмотри там.

Этим советом, в отличие от всех предыдущих, не брезгую. Огибаю осколки, намеренно двигая бедрами больше нужного, и открываю деревянную бордовую дверцу.

Верно, тарелки достойные. Наверное, что-то типа подарочного набора, вроде сервиза. Здесь и супница, и соусница… раздолье. Только теперь не сине-белое, теперь прямо-таки белоснежное, выкалывающее глаза. Без узоров.

Он дает мне возможность порисовать пальцами?..

Весело хохотнув, принимаю дар. Забираю в руки целую россыпь блюдечек, предвкушая, с каким милым тонким звоном они украсят собой пол.

- Умом тронулась?.. - вполголоса спрашивает у Анты Рада. Нервно поправляет свою короткую прядку, пряча за ухо.

- Бедная девочка… - сожалеюще (наверняка о посуде, у меня нет других мыслей о переводе) бормочет та, - Эдвард, надо что-то сделать…

Ого, Каллен! Призывает его остановить меня? Как бы не так.

Осклабившись, вскидываю руку с блюдцами выше. Россыпью капель дождя, подаваясь порыву, выпускаю их вниз. К собратьям.

- Не троньте ее.

С места не двигается, что хорошо. Я ведь не боюсь порезаться… и порезать. Хотя на вас, Серые Перчатки, у меня сегодня совершенно другие планы.

По причине того, что с блюдцами покончено, беру с полки чашки. Три, шесть… восемь чашек. Кофейных, красивых, с приятными и удобными для пальцев золотистыми ручками. Прямо произведение искусства.

Раз - на пол.

Два - на пол.

Три, четыре, пять…

Шестую кидаю с особой улыбкой, адресованной исключительно Аметистовому. Предвкушая, как из маленького огонечка в его глазах вспыхнет пламя - и неважно, ненависти, интереса или похоти - я все равно выужу из него то, что требуется исключительно мне.

Чужие желания, как и чужие чувства, мысли сегодня в ауте. Я. Только я. Остальные пусть катятся.

- Вы всю посуду перебьете? - не удерживается одна из женщин. Мне даже не надо смотреть, какая, потому что голос и тон говорят сами за себя. Внутри них пламя - такое же рыжее, как волосы. И такое же темное.

Анта смотрит на подругу с хмуростью, негласно стоя за Эдвардом, возле косяка, и выпуская ее вперед своей неподвижностью.

Однако Рада, похоже, даже предостережения в глазах хозяина не видит. Она так самонадеянна? Или не считает намек сдерживаться подходящим? Я ведь ей никто. Я ведь уйду - через год, через два, максимум через четыре. Хотя не думаю, что до такого срока дотерплю.

- Ночь длинная, - хитро подмигнув, отзываюсь я, - можно и всю.

Заканчиваю с чашками - купят новых, не обеднеют. Скидываю с полки, даже не беря в руки, три креманки.

Потом тарелки - суповые. Бью как ребенок, с радостью, с восторгом. Начинаю смеяться, и мой смех смешивается со звоном в чудесную какофонию. Расчленяет органы слуха…

Ответом на мое поведение служит негромкое обращение Эдварда к своим помощницам. Просьба уйти.

Я недовольно морщусь, нервно облизав губы, и оставляю посуду в покое. Не интересно играть спектакль, когда совсем нет зрителей. Это уже извращение.

Так что выхожу из кухни, с радостью встретив наличие арки в гостиную, и уже там, обогнув дверной косяк и вызывающе взглянув на мужчину, бреду к гостиной. Краска еще не до конца высохла, я босиком и потому оставляю четкие цветные следы, подсказывающие, куда за мной следовать. Они не меняются ни на ковре, ни на плитке, ни на дорогом паркете. Наймет кого-нибудь из «Чистого Света», вытрут.

Краем глаза вижу, что, отправив экономок, Каллен тенью следует за мной. На расстоянии, конечно, но достаточно близко, дабы схватить за руку, если понадобится. Я даю ему такую возможность - расслабляюсь, грациозными движениями предлагая коснуться всего: и тела, и груди, и комбинации…

Но прежде чем додумывается это сделать, укладываюсь на диван. Не боюсь перепачкать его и потому свободно вожу руками, двигаю ногами и втираюсь спиной, постепенно принимая ту позу, которая кажется мне наиболее сексуальной.

- Иди сюда, - томно зову Эдварда, развратно выгнувшись, чтобы протянуть ему руку, - давай же, я же знаю, что ты в силе. Попробуй меня хоть раз - и не откажешься.

Столько хмурости на лице Каллена я еще не видела. Неужели абсолютно, совершенно не привлекаю? У меня ведь неплохая грудь, достаточно широкие бедра, талия имеется, какая-никакая, в конце концов. Неужели он приверженец крови с молоком, еще и старшего возраста? Поэтому смотрительницы две, и они ерошат его волосы с развратностью любовниц?

Интересный сюжет…

- Изза, ты понимаешь, насколько неправильно себя ведешь?

- Оставь ты эти правила! Тебе же не сто лет!

- Ради чего ты это делаешь? - он подступает на шаг ближе ко мне. Всего на шаг, но заметный. И это служит спусковым крючком к продолжению игры, потому что я на удивление быстро расправляюсь с хлипкой застежкой лифчика.

- Ради тебя.

- Вспомни о наших договоренностях, пожалуйста.

- Забудь о них, - переиначиваю я. Медленно следую пальцем, специально окунутым исключительно в синюю краску, к нижней части своего комплекта. Последней из оставшихся, - и насладишься.

Очаровательно улыбаюсь ему, терпеливо выждав момент, когда присаживается возле дивана, не спуская с меня встревоженных и недоуменных глаз. Всматривается в мои собственные так, будто ответ там прописан. Будто бы там причина моего поведения.

- Изз, поговори со мной, - трепетно просит он. С надеждой, что соглашусь. - Что случилось? Что с тобой произошло?

- Разговаривать будем позже, - деловито отвечаю. Не упускаю своего шанса и неожиданной близости Эдварда, отдающей сразу двумя ароматами: его одеколона и своего собственного запаха. Нечто вроде… бананово-клубничного? Я сейчас плохо различаю фруктовые оттенки.

Не дав ему одуматься, мгновенно обвиваюсь руками вокруг шеи, с нежностью проводя по синей полоске на вороте, сбегающей вниз и на спине. Глубоко вздыхаю, атакуя пухлые губы подобно тому, как в ту ночь, возле Макдональдса. Вкус почти тот же…

Плевать, что оставляю на нем мазки из красок. Плевать, что держу некрепко, а потому вынуждена отпустить, когда надоест.

Единственное, что важно, я беру себе причитающееся. И не дам даже ему самому мне помешать.

- Тебе понравится, - уверяю, встретив сопротивление, - ну же, Эдвард, отпусти себя.

Выгибаюсь, обнаженной грудью касаясь его груди, уговариваю. Стараюсь убедить.

- Изза! - гневается. О боже мой, гневается. Ну и хорошо. Можем сыграть в нежелание.

- Эдвард, - мило отзываюсь, цепляясь за его руки, когда отстраняется, - ну-ну…

- Ты что, выпила? - похоже, только теперь открыв истину, Серые Перчатки находит объяснение происходящему. В его глазах мелькает ужас, перемешанный в густой сироп с самой настоящей злостью, прогнавшей даже сонливость.

Может, в моем воспаленном мозгу так переиначивается картинка, но по всему видно, что близка к полному краху… пределов. Его.

А это веселит и добавляет жизни красок.

- Я много чего пью, - оптимистично отзываюсь, повалившись на подушки и с интересом наблюдая, что на его щеке - правой - остался синий отпечаток. Моих пальцев, разумеется. Я отметила свою территорию.

- Алкоголь? Откуда? - широкие брови взлетают вверх, зрачки суживаются, а челюсть напрягается. Он оглядывается в поисках экономок, видимо желая допросить их на эту тему. Но бессмысленно такое делать.

- Из неприкосновенных запасов.

Взгляд Эдварда становится таким ледяным, что у меня внутри волей-неволей все холодеет. В том числе стынет и желание сейчас же его… взять себе.

Вспоминаю, с каким восторгом откопала внутри своего чемодана бутылочки эксклюзивного виски Деметрия, что он вручил мне за особые заслуги перед Обителью (читай: за вложение чуть меньше миллиона за полтора года в ее развитие), а я не поленилась сохранить. На будущее тоже стоит делать запасы: как видно по моему опыту, бывает оно довольно туманным.

- Ну так что? - закатив глаза, зову, нетерпеливо поерзав на своем месте. Он не полон особого настроя, но и не таких уговаривали… одно прикосновение - и все будет чудесно.

- Ты курила. Курила и пила спиртное.

Ах да, запах… ну не отрицать же.

- Я снимала стресс. Но если станешь спать со мной, мне не придется прибегать к заменителям удовольствий.

Каллен смеряет меня взглядом, в котором можно отыскать все, что заблагорассудится. Каждый выберет что-то для себя, и я, наверное краем сознания отдавая себе отчет в неправильности своего поведения, нахожу раздражение. И усталость. И обиду. Обиду?..

- Иди в постель, Изза, - велит Эдвард. Впервые непререкаемым твердым тоном. Крайне недоволен всем увиденным, услышанным и почувствованным. Немудрено.

Стирает полоску синей краски со своего лица резким движением пальцев. На удивление, остается лишь крохотная отметина в виде голубой растушеванной линии. Под воду - и как не бывало. Он так вычеркнет и меня потом. Сотрет.

- В постель к тебе?

- К себе, - мужчина медленно качает головой, вставая передо мной и явственно демонстрируя, что с дивана надо подняться, - мы будем разговаривать завтра. Сейчас это бесполезно.

Индюк. Еще чего вздумал!

- Я готова сегодня.

- Изза, в постель. Немедленно.

Взгляд Ронни, опять. Оттуда, из детства, когда прогонял меня из гостиной, выкидывая кукол в коридор, или из своего кабинета, где искала мамины фотографии. Такой колючий, такой холодный… у меня больно щемит сердце от воспоминаний. Прошло столько лет, а они живы. Куда больше, чем позволено.

- Иди ты… - фыркаю, дернув свой лифчик из-под диванной подушки и прижав к груди. Злобно оглядываясь на горе-любовника, лишившего меня последнего шанса. Гребаного шанса.

От него даже в глазах щиплет - я ничего, черт подери, не могу сделать!

Во мне, похоже, начинает играть охотничий азарт. Кто он там, лев? Так вот я этого льва в капкан поймаю. Чего бы это мне ни стоило - теперь дело принципа. За всю сухость во рту и резь в глазах.

Так же, как и спустилась - бесшумно, - демонстративным гордым шагом покидаю гостиную. От выпитого ведет больше, чем в клубе, но на сей раз Эдвард не рвется меня держать, что вдохновляет. Он идет следом, но лишь для того, чтобы убедиться, что забреду в свою комнату.

На лестнице отталкиваю его, самостоятельно взбираясь наверх. За экономками даже не слежу, хотя о них того же и не скажешь: два взгляда впиваются в затылок.

- Идите вы… - второй раз повторяю, но теперь уже всем сразу, стиснув зубы. И, наконец, хватаюсь за ручку своей двери. Теперь второй в этом доме с красным ромбом.

И хозяин сей ромб наверняка видел, его сложно не заметить… но входит следом за мной. Очень по-свойски.

- Ты нарушаешь суверенитет Штатов…

Не слушая, с пола Каллен забирает осушенную на три четвертых бутылочку, брезгливо держа ее за горлышко. Морщится от аромата сигарет, повисшего здесь, и оттого его лицо впервые для меня становится совершенно ассиметричным. Как в фильме ужасов.

- Это все? - нетерпеливо зовет он.

Скрещиваю руки на груди, не скрывая враждебности.

- Обыщи.

Эдвард делает глубокий вдох, отчего хмурится больше. Похоже, мы близки к краю терпения.

- Если завтра с утра я найду что-то, тебе не поздоровится.

Нагло улыбаюсь, волевым жестом указав ему на дверь:

- Вон, мистер Каллен. Запретная зона, ромб на двери.

Перехватив бутылку, Аметистовый, мотнув головой, направляется к выходу. Но ясно дает понять мне, что делает это исключительно потому, что не считает целесообразным говорить со мной сейчас. Опьянение, по его меркам, превысило лимит. Я просто овощ сегодня.

- Ты меня очень разочаровала, Изза, - напоследок произносит, ступая в коридор.

И, не дожидаясь моей колкости в ответ, уходит.

Красиво, элегантно уходит. Ни чета нам, убогим - император, мать его.

Не постеснявшись послать Каллена куда следует, раз уже не удалось в лицо высказать то, что о нем думаю, захлопываю дверь. Да так, что стены вздрагивают.

* * *


Как и предыдущую ночь, утро встречаю с виски. Вторую бутылочку удалось скрыть от приметливых глаз Эдварда за ножкой кровати, идеально подходящей и по размеру, и по расположению для этого, а потому мою прелесть никто не отобрал. Последняя возможность расслабиться и пережить с более-менее успокоенной душой еще один длинный серый пустой день. Я сегодня не ложилась.

На часах семь пятнадцать, за дверью та же тишина, что была и несколько часов назад, после ухода Эдварда, а моя голова, кажется, прямо сейчас распадется, как вчера тарелки, на миллион осколков.

Клин надо вышибать клином, я помню. А потому с уверенностью и спокойствием, в надежде на скорое избавление, раз за разом прикладываюсь к бутылке.

Удивительно все же, как легко изменяется мир. В нем постоянно хочется отыскать что-то понятное, что-то светлое, цепляющее, вдохновляющее… а попадается, как назло, одна темнота. Я перебираю руками эту дрянь, треплю ее, выдавливая хоть что-то стоящее и собирая его по каплям, а лучше не становится. Ни внутри, ни снаружи.

Моя жизнь это вообще нечто удивительное. Все, что только было можно с ней сделать, что только можно вообразить, включить в сюжет биографии или отвлеченного повествования: включили.

Мне девятнадцать лет, а я уже не имею никакого желания узнавать, что будет даже завтра, не говоря уже об этих высоких «через год», «черед десять лет», «в старости».

Может и не быть этой старости, ровно как и следующего года. Может не быть ничего и никого из того, что мы без устали выдумываем.

Фантазии - пустое дело. Я уже сотый раз убеждаюсь.

Мыслить позитивно - для фанатиков. Мыслить с толком - для извращенцев. Мысли в принципе ненужная вещь, от них постоянно хочется без разгона влезть на стенку.

Вот. Вот даже философствование мне не дается - конченой алкоголичке с наркоманскими замашками и табачным ореолом вокруг сознания, мешающем соображать, - единственное, что подходит под ситуацию, и то недоступно.

Как, похоже, и право на собственную жизнь. Я тихонько катаюсь из клетки в клетку, из западни в западню и с благородством и терпимостью загнанного зверя, забывшего, как пахнет свобода, примиряюсь со всеми своими положениями.

Слушаю Рональда, чтобы получить деньги.

Целую Джаспера и отдаю ему себя, потому что без него не переживу ночи.

Поддеваю Каллена - откуда угодно, с любых доступных точек, чтобы с ума не сойти в этом царстве льда и ужаса, - а напрасно.

Никому, никому без исключения не интересна ни я, ни мои идеи, ни мое самочувствие, ни (уж куда там!) мои чувства.

Безвыходное положение, я вижу достаточно отчетливо. Пить - все, что остается. Можно перепить и уже тогда успокоиться, уняться окончательно. Никого из мучителей больше не наблюдать.

Я все еще в своей боевой раскраске, потому что вчера не смогла доползти до душа, коснувшись головой подушки. Но то, что простыни грязные, покрывало смято, а ковер и вовсе, похоже, придется менять, абсолютно не волнует.

Уже на все плевать - вчерашнего боевого духа как не бывало. Спиртное в таких количествах, дымка из сигарет или разговор с Джасом его погубили - неизвестно.

Мне просто до жути все равно. На все, на всех и далеко за пределами этих значений.

…В конце концов, начинает действовать мое «обезболивающее» золотистого цвета. Убивает огонечек мигрени внутри, притупляет резь в глазах и легонько подергивает пальцев. Возвращает почти к человеческому состоянию, в котором хотя бы дышать - и то ценность - можно достаточно свободно.

Однако, помимо неожиданного наплевательства ко всему, есть еще и раздражение. Тягучее, болезненное, твердым комком сдавливающее внутренности. Мне не жарко и не холодно, но вряд ли состояние, в котором нахожусь, можно считать комфортным. Хочется одновременно свернуть горы и не делать ничего. Отдаться на усмотрение другим людям и грядущим событиям или же бороться, вгрызаясь зубами за то, что дорого и нужно: не так уж много ценностей у меня осталось.

Я не нахожу правильного решения в одночасье - более того, даже не пытаюсь его найти.

Но совершенно неожиданно с течением времени - а проходит минут двадцать с моего пробуждения - понимаю, что застарелый запах закуренной комнаты действует на тело неподобающим, уничтожающим образом. Мне срочно нужен свежий воздух.

Я встаю, удержавшись за кроватную спинку. Я медленно, выверяя каждый шаг, чтобы не дать Каллену удовольствие полюбоваться новыми шрамами, бреду к балкону.

Я распахиваю его, раздвинув шторы, и ступаю внутрь, как есть, босиком. Плитка, занесенная тонким слоем снега, холодная. Да и вокруг теплой погоду не назовешь, хоть снегопад и прекратился.

Я глубоко вдыхаю морозный воздух, приняв почти с радостью колючее ощущение внутри, следующее за этим. Похоже, даже в ледяной пустыне можно отыскать преимущества.

Не имею представления, почему Эдвард сразу не предложил мне эту спаленку. Отсюда открывается хороший вид на задний двор дома, где я за все эти дни побывать не удосужилась, и высокие деревья позади. Пихты, как было сказано. Да, пихты. Зеленые, большие и с шершавыми могучими стволами…

Им нет дела ни до людских крайностей, ни до людского счастья. Мир для них однообразен, низок и недостоин внимания. Они проводят всю свою жизнь, взирая на него с высоты своего роста, и, не глядя на то, что ничего не могут с этим поделать, довольно счастливы. По крайней мере, по их виду обратного не заметно...

…Внезапно мне хочется их коснуться. До безумия хочется, очень сильно. Притронуться к стволу, ощутить покореженную кору под пальцами, прикоснуться к чему-то больше, чем просто дереву. К его нутру, к душе. Как к своей собственной.

Спонтанные желания для мозга, пропитанного второй день подряд алкоголем, - главный стимул к действиям. Я толком и понять не успеваю, как разворачиваюсь, вернувшись в комнату, и, подойдя к шкафу, выуживаю из него первую попавшуюся на глаза одежду.

Краска высохла и не оставляет больше следов, но даже если бы это было не так, я бы все равно решилась и пошла. Уж больно притягательна мысль.

Черная шуба, черные джинсы, зеленая кофта-гольф. Я в полной амуниции - осталось лишь надеть сапоги, на удивление точно сошедшиеся на моей ноге. Тут явно не обошлось без личного и очень талантливого обувного мастера. До сих пор не могу взять в толк, как удалось Эдварду провернуть сию аферу без потерь.

Я открываю дверь, неспешно выходя в коридор. Так же закрываю ее, не издав лишних звуков, кроме тихонького скрипа.

Уже позже, потом, когда вернусь в этот дом и начну анализировать случившееся на больную трезвую голову, удивлюсь, почему на пути к выходу никого не встретила. Где были извечные экономки? Отсыпались после ночного погрома?

А Эдвард? Он опять уехал или так же посвятил утро сну? Насколько можно верить календарю, день сегодня будний… он не работает?

Но, так или иначе, я оказалась на крыльце дома, припорошенном снежинками, нерастаявшими с ночи. А потом на подъездной дорожке, где теперь не было и намека на машину, привезшую меня сюда. А потом каким-то чудом на лесной тропинке появляющейся прямо из-за невысокого белого заборчика.

И, в конце концов, свою мечту коснуться пихт я исполнила. Ствол действительно невероятен по ощущениям… в нем и сила, и слабость, и крайняя хрупкость, граничащая с невиданной мощью… все, что только можно вообразить. Все несоединимое в одном. Комплект.

Но деревьями все не кончилось, потому что через двадцать минут я обнаружила себя идущей вдоль асфальтированной дороги, огибающей лес и с ленивым вниманием наблюдающей за парочкой птиц, переговаривающихся на вершинах деревьев.

Такая прогулка была в высшей степени странным мероприятиям, которое при любых других условиях и в любом другом состоянии, даже меньшем опьянении, я бы себе не позволила. Холодно и тяжело дышать, отсутствие шапки дает право тысячам иголочек кусать кожу головы, а руки без перчаток, что взять даже не подумала, леденеют.

Но мне хорошо. В этом лесу, вне дома, в одиночестве мне правда хорошо. Лучше, чем было за многие месяцы и уж точно за последние пару недель. Здесь хоть намек на свободу, хоть ее отголосок… никто не приказывает, не ограничивает и не терзает лес. Лес сам себе хозяин.

Дважды мимо проезжают машины. Никто особо на меня не смотрит, да и я ни на кого не смотрю. Иду себе размеренно, смотрю по сторонам, наслаждаюсь погодой. И параллельно думаю, выстраивая оказавшиеся всего десятью часами позже бредовые теории о том, как свыкнуться с жизнью на краю земли и не начать резать вены, подобно Конти, вставлявшей упоминание об этой своей привычке в нашем разговоре дважды.

Постепенно с одной темы я перебрасываюсь на другую - мороз наверняка придает бодрости - и с прежним рвением начинаю раздумывать о том, что делать с Калленом. Самое страшное, что мне непонятно, кем на самом деле для меня он надеется стать. И все его ответы на самом деле куда хуже вопросов, возникающих у меня. Он отвечает по несколько раз, а для меня только путается все больше. Превращается в пестрый клубок.

Впрочем, сейчас явно не время и не место рассуждать обо всем этом. К тому же, как удалось заметить…

Из череды мыслей меня вырывает громкий сигнал клаксона автомобиля, проехавшего в опасной близости от левой руки. Водитель, совершенно не скрывающий оценки моего поведения - вышла на дорогу больше, чем положено, - прекрасными словами, но, благо, непонятными мне дословно, но содержащими достаточно экспрессии, чтобы намекнуть на определение «мат», благодарит меня, что не попала под колеса.

Я не пугаюсь и не вздрагиваю, хотя возвращаюсь на обочину, тремя следами по мягкому снегу продемонстрировав ему свой путь.

Оглядываюсь на мужчину с интересом и едва-едва скользящим во взгляде смешком. Издеваюсь?..

Не знаю. Его не знаю.

А он меня узнает.

- Изабелла, что ли? - вдруг перестроившись на английский, произносит, распахнув глаза. Они у него серо-голубые, глубокие. Волосы темные-темные, почти черные, черты лица слегка грубоватые, будто неотесанные до конца - бросили, не добившись нужного результата, - но ошеломление, заставляющее выгнуться обе брови сразу (я уже и забыла, как должно выглядеть нормальное человеческое лицо), напоминает мне что-то из прошлого… выражение… изгиб уголков рта, да… и нос, нос с горбинкой, похожий на… греческий?

- Мать мою, действительно, - хозяин необъятного моему взгляду белого хаммера останавливается прямо посередине дороги, не заботясь о том, что делает. Его спасает, что трасса пуста - здесь, видимо, не много проживающих.

Я смотрю на него внимательнее, но все равно не могу припомнить. Видела, да. И даже говорила, наверное… круг и так сужается до немыслимых пределов, потому что по-английски здесь со мной общалось всего четыре человека…

А в Америке из окружения этих четырех? В клубе. Еще малиновый коктейль был, с длинной желтой трубочкой и пляжным зонтиком-ананасом в виде оформления!

- Мистер?..

- Мистер, мистер, - тот далеко не с одобрением качает головой, резко сворачивая вправо, прямо из стоящего положения. Паркует машину на обочине, за мгновенье покидая салон.

Высокий и необхватный. На нем тогда был серый костюм с галстуком и темно-синяя рубашка.

Эмметом звали, если не ошибаюсь. Или Эмбет. Или просто «медвежонок». Теперь узнаю.

- Ты чего здесь делаешь? - не удосуживаясь ни на нормальное приветствие, ни на простую дань вежливости - вопрос помягче, - с места в карьер вопрошает мужчина. - И с лицом что?

Сегодня костюм черный, почти выкалывающий глаза своим ярким цветом, а пальто, хоть и посветлее, прекрасно сочетается с ним по гамме. Еще бы воротник с меховой опушкой - и истинный русский барин из моих книг по истории.

- Гуляю, - сначала сказав, а потом подумав, выдаю. Складываю руки в карман, переставая понимать, что с ними делать. Выпитое действительно сильно притупляет мыслительную деятельность, это точно.

- Гуляешь? - знакомый незнакомец, Бог знает каким чертом перенесшийся вслед за мной с одного континента на другой (это вообще возможно?), повышает голос, - какого, твою мать, черта? Где ты должна быть, ты знаешь?!

Грубость - его главная черта. Джаспер нервно курит в сторонке.

Мне надоедает слушать брань через слово. Наплевательски пожав плечами, с изяществом недобитой хромой лани разворачиваюсь, намереваясь продолжить свой путь. По щиколотку проваливаюсь в снег у дороги, но даже это мало волнует.

Все, что вынуждает остановиться: выросшая перед глазами стена. Выше меня абсолютно точно на две головы.

- Ты никуда не пойдешь! - безапелляционно заявляют мне в лицо, не потрудившись даже нагнуться или изобразить хоть что-то вроде просьбы включить голову, - разворачивай лыжи и домой! Тебя же хватятся!

Меня пробивает на смех. Едкий.

- Ты тоже хочешь схватиться? А за что?..

В темном океане, тем более внешне спокойном, может гореть пламя? О да, может, поверьте. Мне хватает одного взгляда на радужку Эммета, чтобы убедиться в этой бредовой истине.

- Твое счастье, «девочка», - он кривится, скалясь, - что не я держу эту голубятню! За самовольные уходы тебе голову мало снести!

Ага, тон такой, верно? А кто он мне?!

- Лучше следи за своей головой…

Мужчина с шипением, ничуть от меня не спрятанным, втягивает воздух через нос. Его ноздри опасно раздуваются, лицо приобретает очень воинственный, опасный вид. Угроза в каждой клеточке, в каждом незаметном движении - губ, щек, носа… в отличие от Эдварда, у которого все приходится искать в глазах, Эммет выпускает свои ощущения наружу. Демонстрирует без стеснения.

- Садись в машину, пока я не передумал тебя закопать где-нибудь здесь, - выдает он, раздраженно дернув ворот и без того хорошо сидящего пальто, - и поторапливайся.

- Сейчас-сейчас, - усмехаюсь, отступив на шаг назад. Голова уже немного кружится, но это не значит, что позволю увезти себя туда, куда этому ненормальному заблагорассудится.

Откуда я пришла? Я помню, дважды поворачивала на развилке… куда? И что именно он собирается со мной делать?

В притупленное туманом сознание закрадывается опасение, которое потихоньку переходит в страх. Мне неясны мотивы и намерения этого человека, встреченного за всю жизнь всего дважды, а это проблема.

И рассчитывать не на кого, кроме себя - дорога безлюдная, пустая… захочет - ничего ведь не сделаю. Мать мою, и где теперь этот Человек-страховка? Мне как никогда нужна его помощь…

- Я не знаю адреса… - увиливаю, высоко держа голову, но не упуская возможности отступить, если она появится. В глаза не смотрю - смотрю на точку между глазами, как учила Роз - дабы не выдать своего страха. Но ровно и спокойно дышать с каждой секундой все сложнее.

- Зато я знаю, - похоже, картина для него, не глядя на мои старания, все же очевидна. Глумится, оскалившись моим опасениям. - Так что садись, Лебединая. Все равно не убежишь.

Не убегу?.. Либо пан, либо пропал. Надо пробовать.

Мне кажется, я мгновенно трезвею, обдумывая то, как лучше рвануть с места и пуститься подальше в лес, чтобы не догнал на своем гребаном автомобиле. Но бесполезно все, что и следовало доказать. Мой первый шаг - и крепкая железная ладонь хватает за локоть. Чуть не выворачивает его.

- Напрасно, - констатация факта.

Силком притягивает к себе, будто не замечая, что со всей силы упираюсь. Однако я, даже не желая того, снова удивляю его, потому что брови опять взлетают вверх.

- Ты что, Изабелла, еще и пьяная? - наклонившись к волосам, пытается разобрать он.

Момент истины - отвлечение. Я не медлю.

Что есть силы, с удивительной точностью рассчитав удар, вскидываю вверх колено, впервые радуясь своему росту и воспринимая его как преимущество.

Попадаю в цель, в самый пах, потому что почти сразу же каменный и необъятный людоед складывается пополам, задохнувшись на полуслове.

А я бегу, оправдав себя тем, что он вполне может оказаться маньяком: какого угодно плана. Бегу, раскидывая снег, прямо в лес, как и хотела. Перепрыгиваю маленькие сугробы, направляясь к не прореженной части с особо густыми деревьями.

И успеваю, наверное, тридцать пробежать, пока снова не вынуждена остановиться. На сей раз по причине падения. Мгновенье - стою, а еще мгновенье - и в снегу. Полностью, прямо лицом.

Прерывисто выдохнув, сжав зубы, пробую подняться - тут всего ничего осталось, еще несколько шагов и внутри гряды деревьев, а там можно далеко-далеко, не догонит ведь - но не тут-то было.

При первом же движении ногу пронзает такая боль, что я послушно, как марионетка, которой внезапно обрезали ниточку, замираю. Слезы даже заметить не успеваю - они уже густо текут по лицу, мочат краску, размазывая ее мазки.

А сзади тем временем шаги. Так быстро пришел в себя?..

Я предпринимаю еще одну попытку, крайнюю. Дергаюсь, отказавшись смириться с вынужденными обстоятельствами, но терплю фиаско. Вслух стону, до крови закусив нижнюю губу.

Эммет идет. Уже близко - снег скрипит.

Мамочки…

Я шумно сглатываю, покрепче прижав ладони к груди. Лицо, замазанное снегом, не трогаю - пальцы не слушаются.

Но тело себе подчиняю, принимая тот факт, что смерть лучше встретить с широко открытыми глазами, чем ждать, пока набросится со спины. Поворачиваюсь с бока на спину, горько всхлипнув, когда опять тупой болью отзывается поврежденная нога.

И почти сразу же, не успев даже толком подумать, цепляю взгляд Медвежонка собственным.

Впервые в жизни и очень надеюсь, что в последний раз, смотрю на своего потенциального мучителя испуганно, просительно и отчаянно. Еще только головой не мотаю и не стучу зубами, хотя до этого уже близко.

Он здесь. Он может, хочет и имеет право сделать все, что угодно. Молить или не молить - неважно. Почему-то мне кажется, что он человек-слово. И не упустит такой шикарной возможности…

Эммет останавливается надо мной, глядя сверху вниз, заслоняя собой полнеба и бросая тень на снег, на котором лежу, который больно холодит кожу, внезапно продемонстрировавшую крайнюю чувствительность к нему. Подтверждает всем своим видом предположения, озвученные прежде.

Он разозлен, раззадорен настолько, что у меня перехватывает дыхание. Людоед, да. Сожрет меня - с потрохами. И костями не побрезгует…

- Ну, Изабелла!..

Но нечто странное происходит, что я никак не могу понять: как и я, подцепив взгляд глаза в глаза, мужчина неожиданно меняется в лице. Сначала неощутимо, потом заметнее. Ярость покрывается налетом хмурости, желание задушить за причиненную боль тонет в подобии сочувствия, а все заготовленные слова пропадают сами собой. Приоткрыв губы и часто, но глубоко дыша, он словно бы перестраивает свои планы. И мысли. И тон.

- Тихо, - негромко просит, медленно, дабы не напугать меня больше прежнего, приседая рядом. У него другой голос - мягче, хоть еще и не до конца утерявший весь гнев, прочувствованный раньше, - так больно ударилась?

Меня начинает трясти - по-настоящему, как в описании симптомов лихорадки. Зубы отбивают марши, губы белеют, а пальцы отчаянно сжимаются, приобретая неестественный скрюченный вид.

- Пожалуйста… - не брезгую попыткой отговорить, понимая, что слова - все, что у меня осталось. Остальное давно недоступно - ползком я точно не спасусь.

- Да ладно тебе, - он приглушенно фыркает, хмурясь больше. В серо-голубых глазах появляется странный блеск, который, судя по виду его обладателя, и самому ему непонятен, - я же ничего дурного не сделаю, Изабелла. Мы же уже встречались.

- Куда ты меня повезешь? - с трудом спрашиваю. С трудом, потому что преодолеть преграду из бесконечной дрожи сложная задача.

- Домой, - сразу же, не терзая, обещает мужчина, - в дом Эдварда, откуда ты и ушла. Не бойся.

- Откуда ты?.. - осекаюсь на полуслове, когда в добитой, несчастной за эти дни памяти всплывает картинка того дня, когда мы с Джаспером подбили серый «Ягуар». За рулем был он, Медвежонок, а на пассажирском сидении - мой Аметистовый. Они знакомы. Они вместе ехали в той машине. Он еще отговаривал Эммета вызывать полицию…

- Будешь лежать на снегу, уже никто не поможет, - сдержанно, но уже ближе к прежнему стилю поведения, докладывает мне. - Вставай и пойдем.

- Больно…

- Очень? Не можешь подняться?

- Да…

Эммет вздыхает. Но уже не так тяжело и не злобно. Безнадежно.

- И что с тобой делать?

Я опускаю голову, поджав заледеневшие губы. На них кровь, это очевидно. И снег беспощадно щипает ранки.

- Придется тебя поднимать, - приходит к решению Эммет, пока я пытаюсь оценить масштабы бедствия. Придвигается поближе, подставив правое плечо. От него пахнет апельсиновым одеколоном, чуть-чуть сигаретами и свежестью мороза, выбивающей другие запахи и завладевающей их простором.

Он правда хочет взять меня на руки?..

- Ну, смелее, - поторапливает, наблюдая за нерешительностью в моих глазах, - я опаздываю, и подбирать тебя в планы не входило.

Эта фраза перевешивает нужную чашу на моих весах, и я соглашаюсь. Домой ведь не вернусь сама… и никуда не вернусь, если останусь здесь. А умирать от воспаления легких лучше в тепле.

Потому я послушно отвожу руку за его шею, хватаясь за нее для опоры. Вторую устраиваю на противоположном плече.

С легкостью, будто несет не пятьдесят килограмм, а нечто вроде пушинки, Эммет встает на ноги, пробравшись рукой под мои колени. Держит крепко, уверенно и достаточно удобно. Мне не больно.

К его машине мы возвращаемся быстрее, чем я сбегала от нее. Не рискую прижиматься к нему, как сделала бы к Эдварду в этой ситуации, но тепло неотвратимо тянет к себе… чуть-чуть, самую малость, ближе пристраиваю руку. Грею хоть ее.

Салон внутри черный, как мне нравится, в лучших тонах. Кожаный, но не холодный. Эммет включает печку, настроив вентиляторы на меня, и трогается с места, не проронив ни звука.

Я впервые еду на таком большом, высоком и вездеходном автомобиле, потому даже ситуация с ногой, все еще напоминающей о себе, чуть притупляется. Мне странно и непонятно все, что происходит, а потому хочется лишь добраться до комнаты. Закрыться в ней. И спрятаться под одеяло - с головой, как от грозы.

День новых ощущений, ей богу. Я даже не чувствую себя пьяной, хотя второй день подряд в одиночестве осушаю пол-литра алкоголя.

Если бывают невероятные совпадения и встречи, то вот, как они выглядят. Запутаннее и неожиданней нельзя и представить. Да и войны Каллену провальнее моей еще надо поискать…

Ничего не получается, за что ни возьмусь!

Хаммер поворачивает влево. Вот, значит, как - от развилки направо. Я достаточно много прошла.

- Извини меня за… - поджимаю губы, нерешительно взглянув чуть ниже руля, на пряжку ремня, красующуюся на талии мужчины.

Эммет фыркает, не отрываясь от дороги.

- Забудь об этом.

Послушно киваю, не желая с ним спорить и заигрывать. Смотрю в окно, прижавшись щекой к меху шубы. Он несильно пострадал от снега, а потому теплый. Он греет меня.

- Спасибо…

Боковым зрением Людоед посматривает на меня, чувствую это, но не вытягивает подробностей и развернутых ответов. Просто принимает благодарность.

- Не за что. Это все равно не ради тебя.

За окном сменяются сосны на сосны, а ели на ели. Пробегают пихты перед глазами, сугробы, небо… я смотрю на это, как впервые, и не могу поверить, что настолько удачлива. Что даже вместо маньяка попался мне знакомый мистера Каллена, довезший обратно к дому. Что помог мне, хотя имел полное право ничего подобного не делать. Я ведь отказала ему в клубе…

И даже вежливость здесь не имеет никакого значения.

- Ты знаешь Эдварда? - робко интересуюсь, подставив побелевшие пальцы под вентилятор, теперь выдающий вместо ледяного воздуха теплый.

- Достаточно, - кратко, как в армии.

- А почему решил, что я от него?..

- Интуиция.

Односложные ответы меня не тревожат. Я задаю вопрос и получаю объяснение. Краткое, но полное. Исчерпывающее. И это не худший стиль общения, который стоило бы взять на заметку и Серым Перчаткам. А то многовато в его лексиконе слова «правило».

- У вас вчера была вечеринка? - кивает на мое лицо. Супится, отчего его не слишком красиво искажается гримасой недовольства. А еще враждебности. Предупреждает: не трогать. И отвечать.

- Нечто вроде… - смущенно опускаю голову, припоминая все ненужные подробности. Почему-то теперь они вынуждают краснеть.

Эммет оценивает мою реакцию по-своему, но уважительно принимает ответ. Не расспрашивает.

Да и некогда: мы подъезжаем к нужному дому. На таком расстоянии он один? А другие что, еще дальше?..

Мой неожиданный спаситель паркует хаммер на подъездной дорожке, выходя наружу. Я не решаюсь открыть дверь - выходить особо не хочется. Не представляю, что ждет по ту сторону пассажирского стекла, а потому пугаюсь. Кто знает, что взбредет в голову Эдварду… и что он придумает для меня за такое явное непослушание. Наверняка ведь уже был в комнате и видел: и бутылку, и мое отсутствие.

Эммет открывает дверь.

- Подожди… - дрожащим голосом прошу, силясь набраться решимости для того, чтобы ответить за все содеянное. Почему-то до одури страшно сейчас. И слишком тесно, слишком больно в груди. Не вздохнуть.

- Я не буду сидеть здесь до утра, - рявкает мужчина, - пойдешь пешком?

Проблеск его человечности и уважения ко мне пропал так же быстро, как и появился. А возражения неприемлемы.

- Нет… - виновато шепчу, возвращая руку на исходную позицию на его плече, - извини…

- Так-то лучше, - удовлетворенно хмыкает тот. Завершает начатое, вынося меня из машины.

С крыльца одновременно с этим действием раздается женский возглас. И кто-то спешит по ступеням вниз, не удосужившись даже придержаться на скользкой поверхности за перила.

Я всего на секунду закрываю глаза, чтобы унять ярко-пылающий на лице румянец, а когда открываю, уже поздно свое поведение отрицать.

Эдвард в пальто, наброшенном наспех, не застегнутом, с взъерошенными волосами, взволнованным бледным лицом и большими, потемневшими аметистовыми глазами, десятком морщин, отразившимися на половине лица, быстрым шагом направляется к Медвежонку.

- Что с ней? - пытаясь хотя бы мой взгляд словить, испуганно зовет он.

- Подвернула ногу, - докладывает Эммет, - решила прогуляться, да, Изабелла?

Чувствую, что не могу говорить. Не хочу этого делать, всего один раз посмотрев на Эдварда. У него на лице ни злости, ни недовольства, ни даже оправданного разочарования моим очередным проступком. Только тревога, только забота… острая. Она меня режет, эта забота. Наравне с блеском долга, уже знакомым. Он переживал за меня?..

- Ты ее в лесу нашел?

- На дороге. Шлялась по проезжей части.

Я их не слушаю. Ни разговоров, ни жаргона Эммета. Очень странное чувство внутри и очень опустошающее. Это далеко не стыд и уж точно не беспокойство. Другое слово.

- Спасибо тебе, - в конце концов благодарит Аметистовый своего близкого знакомого, сделав шаг вперед.

Тот отвечает ему на удивление ободряющим, пусть и хмурым, взглядом и кивком головы. А потом передает меня мужчине. Даже не спрашивает, согласна ли.

Впрочем, протестовать кому-кому, но не мне. Свое время использовала, сражение проиграла. Очередное поражение и очередное испытание для гордости. Кроме нее уже ничего не осталось.

Я слышу знакомый бананово-клубничный аромат, я ощущаю запах свежих простыней, с которых, видимо, не так давно Каллен встал, я волей-неволей касаюсь его теплого тела… и слезы возвращаются. Помня о ночи, помня обо всем, что случилось, возвращаются. Но не топят - скорее медленно опускают под воду, не обещая легкой смерти. Истязая.

Мне снится, или он правда взял меня на руки? А как же все эти правила?..

Эдвард держит меня не менее уверенно, чем Эммет, но более трепетно. И он, похоже, не возражает, когда, обессилив, как маленькая девочка, прячу лицо в темноте пальто возле его плеча. Сдаюсь, признавая поражение и размахивая белым флагом. Пусть делает что хочет… победитель волен сам выбирать приговор проигравшим.

Слышу вдох. Потом выдох.

Негромкую мрачную просьбу Эммета, которой, к сожалению, не понимаю: «Держи ближе к себе, а то сдохнет».

А потом, почувствовав то, как опускается подбородок Эдварда на мою макушку, не давая сдвинуться даже на миллиметр и согревая порядком мокрые волосы, закрываю глаза.

Не слышу ни причитаний Анты, ни восклицаний Рады, ни скрипа ступенек… слышу дыхание Каллена. Когда он вносит меня в дом, когда идет по лестнице - всегда воздух колышет волосы. Чуть-чуть, но заметно. Тепло.

И на этом сумбурные двое суток веселья заканчиваются.

Жирной, как и полагается, точкой.

Да, Белла наломала много дров, к тому же, она наконец-то встретилась с Медвежонком на его территории... буду рада вашим отзывам и высказанному мнению. Надеюсь, глава получилась интересной.


Источник: http://twilightrussia.ru/forum/37-16600-1
Категория: Все люди | Добавил: AlshBetta (23.01.2016) | Автор: AlshBetta
Просмотров: 3736 | Комментарии: 70 | Теги: AlshBetta, Русская, Белла/ Эдвард, LA RUSSO, драма.


Процитировать текст статьи: выделите текст для цитаты и нажмите сюда: ЦИТАТА






Всего комментариев: 701 2 3 4 »
0
70 Alin@   (15.08.2017 15:33) [Материал]
Сколько действий. В душе такое творится. Как хорошо что недолго плутала и Эм ее вернул

0
69 _Andersen_sl   (02.11.2016 00:47) [Материал]
А вот интересно - как он с предыдущими управлялся. Скорее всего, у них были схожие реакции на подобное его поведение.

1
68 pola_gre   (21.06.2016 21:27) [Материал]
Белле поможет только то, что она просит, а он не дает biggrin . Хочет чтобы она сказала,
С самого начала она говорит ему, что именно хочет, а он ей этого не дает. biggrin

Спасибо за главу!

1
67 Svetlana♥Z   (30.05.2016 05:30) [Материал]
Замечательная глава! Бить посуду - замечательно. Иногда это единственный возможной знак протеста. Нужно было не на пол бросать, а по какому-то дорогостоящему имуществу. И её выходка с красками - впечатлила. Сообразительная девочка, с фантазией. Жаль, медвежонку мало досталось. За его грубость можно было бы и не раз пнуть. Наверно, ей везёт, что язык не знает. Иначе было бы сложнее. А вообще, во всём виноват Каллен. С него нужно спрашивать. Мне кажется, она не проиграла. Наоборот, Белла явно дала понять, что дело не в её выходках, а Эдвард не стопроцентная страховка. Поскольку только благодаря случайности она не замёрзла в снегу. Может старый чурбан задумается над своим поведением и изменит тактику! dry wink

1
66 ♥Raschudesnaya♥   (07.03.2016 08:46) [Материал]
Побить посуду - это по русски))) Белла дала жару! И нужно было Джасперу написать... это его появление спровоцировало весь этот хаос... не последний раз он напомнил о себе... ох не последний...
Эдварду нужно лучше узнать Беллу, понять от чего она стала такой, а он ее загнал в рамки, пусть и для ее же благо... но Белое другое нужно - понимание и внимание...
Спасибо!

1
65 Frintezza   (26.02.2016 11:28) [Материал]
Спасибо за главу!
Да. перемены грядут..

1
64 Nady   (14.02.2016 01:31) [Материал]
Интересно, мне показалось, что Эммет при всем своем равнодушии к Белле очень тонко чувствует то, что с ней происходит. Неплохо было Эдварду поучиться у него. Хотя бы прямолинейности в разговорах. А то, что Белла с таким рвением схватилась за бутылку, не удивительно. Ей на самом деле больше ничего не остается. Если бы Эдвард дал ей хотя бы больше общения и попытался бы приучать ее к новой жизни постепенно, с помощью компромиссов, а не жестких правил сразу, ей не потребовался бы алкоголь.

0
63 ღSensibleღ   (03.02.2016 14:30) [Материал]
чувствую, что будут перемены...

1
61 Nikarischka   (31.01.2016 14:45) [Материал]
Сложные у Беллы с Эдвардом отношения! Беллу жаль, конечно, а Эдварду нужно немного оттаять. Слишком уж он неприступный, даже раздражает. Хотелось бы его понять чуть больше. Эммет - красавчик. Не оставил девушку в беде, не смотря на задетую гордость.
Спасибо за главу!
С нетерпением жду продолжение!

0
62 AlshBetta   (31.01.2016 18:36) [Материал]
Он тает как айсберг - уверенно, но медленно. И Белле придется набраться терпения, если хочет разглядеть его получше))) Впрочем, как и ему самому - он ведь тоже хочет понять Беллу.
Эммет действовал в лучших побуждениях ради брата. Белла, как таковая, ему мало интересна... и даже раздражает после Вегаса. Но оставить Эдварда один на один с ней и ее проблемами было бы, с его стороны, жестоко. Вдруг бы замерзла?.. surprised

Спасибо за отзыв!

0
59 Солнышко   (30.01.2016 20:05) [Материал]
Беллу одобряю, Эдвард мне не нравится.

0
60 AlshBetta   (31.01.2016 00:46) [Материал]
Все еще может измениться)) Они оба не так просты biggrin

1-10 11-20 21-30 31-35


Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]



Материалы с подобными тегами: