Форма входа

Категории раздела
Творчество по Сумеречной саге [264]
Общее [1686]
Из жизни актеров [1640]
Мини-фанфики [2733]
Кроссовер [702]
Конкурсные работы [0]
Конкурсные работы (НЦ) [0]
Свободное творчество [4826]
Продолжение по Сумеречной саге [1266]
Стихи [2405]
Все люди [15365]
Отдельные персонажи [1455]
Наши переводы [14628]
Альтернатива [9233]
Рецензии [155]
Литературные дуэли [105]
Литературные дуэли (НЦ) [4]
Фанфики по другим произведениям [4317]
Правописание [3]
Реклама в мини-чате [2]
Горячие новости
Top Latest News
Галерея
Фотография 1
Фотография 2
Фотография 3
Фотография 4
Фотография 5
Фотография 6
Фотография 7
Фотография 8
Фотография 9

Набор в команду сайта
Наши конкурсы
Конкурсные фанфики

Важно
Фанфикшн

Новинки фанфикшена


Топ новых глав лето

Обсуждаемое сейчас
Поиск
 


Мини-чат
Просьбы об активации глав в мини-чате запрещены!
Реклама фиков

Вампирский уголок
Моя любовь к Деймону была ядовитой, она душила меня. Лишала всех возможных путей отступления. Мешала мне здраво мыслить и принимать холодные решения. Она наступала мне на горло, вынуждая склонять голову перед собственной глупостью. Это была моя личная версия самоуничтожения.

Dreamcatcher (Ловец снов)
Эдвард — вор, забравшийся в дом к Белле накануне Рождества. Но охотится он не за обычными ценностями…

Дневники Дивы
Дорогой дневник, когда он ушел, я оцепенела. Забралась в раковину отрицания и обиды. А сейчас он вернулся, и я согласилась быть его со-звездой в новом бродвейском спектакле. Очевидно, если бы существовала нация тупых людей, я была бы их королевой.

Пленник
Изабелла Свон – эксперт по мифологии, специальный агент ФБР. Однажды ее приглашает к сотрудничеству секретный отдел безопасности, и ее обыденная жизнь наполняется тайнами, о существовании которых Изабелла даже не подозревала. Чем закончится опасное расследование?

Эдем
Что может быть романтичнее межгалактических путешествий и поиска внеземных цивилизаций? Что может быть прекраснее новых неосвоенных планет? Экипаж космической субмарины понимал, что это билет в один конец, и «Ребро Адама» - их дом отныне. Но капитан даже не предполагал, чем закончится выбранный ими путь.

Мы сами меняем будущее
- И что мы будем делать? – спросила со вздохом Элис, дочитав последние строчки «Рассвета».

Избранная для вампира
Согласно древним преданиям, у каждого вампира есть своя Избранная. Зов ее тела настолько силен, что заглушает жажду крови, и лишь она способна подарить вампиру наследников.
Вот только встретить свою Избранную удается не каждому, и тем бесценнее эта находка. Случайно наткнувшись на ее запах, он потерял покой. Судьба Беллы предрешена. Но смирится ли она с такой участью?

Хозяин и служанка
Белла устраивается на работу к загадочному владельцу старинного дома.
Мини. Все люди, эротика.



А вы знаете?

...что новости, фанфики, акции, лотереи, конкурсы, интересные обзоры и статьи из нашей
группы в контакте, галереи и сайта могут появиться на вашей странице в твиттере в
течении нескольких секунд после их опубликования!
Преследуйте нас на Твиттере!

... что ЗДЕСЬ можете стать Почтовым голубем, помогающим авторам оповещать читателей о новых главах?



Рекомендуем прочитать


Наш опрос
Мой Клуб - это...
1. Робстен
2. team Эдвард
3. Другое
4. team Элис
5. team Джаспер
6. team Джейк
7. team Эммет
8. team Роб
9. team Кристен
10. team Тэйлор
11. team Белла
12. team Роуз
13. антиРобстен
14. team антиРоб
15. антиТэйлор
Всего ответов: 8911
Мы в социальных сетях
Мы в Контакте Мы на Twitter Мы на odnoklassniki.ru
Группы пользователей

Администраторы ~ Модераторы
Кураторы разделов ~ Закаленные
Журналисты ~ Переводчики
Обозреватели ~ Художники
Sound & Video ~ Elite Translators
РедКоллегия ~ Write-up
PR campaign ~ Delivery
Проверенные ~ Пользователи
Новички

Онлайн всего: 115
Гостей: 111
Пользователей: 4
Marina7250, Ирина7818, kiss3478, lakunat
QR-код PDA-версии



Хостинг изображений



Главная » Статьи » Фанфикшн » Все люди

РУССКАЯ. Глава 25

2024-3-19
14
0
0
Capitolo 25


ВИДЕО К ГЛАВЕ, из которого читатель может узнать много нового... если ему интересно cool


----------

Темно-синий.
Нет.
Темно-фиолетовый.
Черный. Черный и темно-фиолетовый с вкраплениями желтовато-белого света звезд. Некоторые из них так далеко, что теряются в синеве, и тогда цвет становится более насыщенным. Темно-синим.
Вспышка – то ли желтая, то ли белая, то ли красная. Скорее всего, все три оттенка.
Ровно, красиво, как всегда, разделяя небо напополам. Как раз по контуру звезд – где их больше, оттуда и раздастся гром. Темные тучи недвусмысленно намекают, что даже небесное сияние их не остановит – будет гроза. Никуда не деться.
Я слышу это послание первой – послание неминуемости грядущего, и того, что его не предотвратить. Я смотрю прямо на небо, которое разверзается мучительно-знакомой вспышкой, и, кажется, теряю голос – кричу, а голоса не слышу. Нет голоса.
Вокруг меня темнота. Теплая, липкая, податливая темнота. Гром слепит из нее что захочет, а молния неминуемо ее разобьет. На мелкие-мелкие кусочки.
Во мне велико желание зажмуриться и вжаться лицом в подушку. Мне хочется перевернуться на живот, стиснуть одеяло пальцами, зарыться под него и отползти в самый темный угол, где меня не достигнет сияющий разряд. Но каким бы ни было желание, а реальность штука тонкая – а потому желания часто и не воплощаются в реальность.
Глазами, распахнутыми настолько, насколько это возможно, не мигая, отчего они саднят, гляжу на небо. На молнию. На прячущиеся звезды. Погаснет последняя – погасну и я. Мало кто выживал, испытав все, что может предложить гроза…
Еще секунда. Не больше секунды. Всегда все решает одна-единственная секунда!..
Я рыдаю.
Не плачу, не скулю, просто рыдаю. Слезы мутят обзор, мешают адекватно принимать ситуацию, но, стоит признать, облегчают боль. Страшнее всего ожидание. Момент - он так, приходит и забывается. А вот ожидание – нет. Оно разъедает изнутри, растворяет душу, пригибает к земле. И если уж от ожидания новой боли я когда-то хотела перерезать себе запястья, что еще можно сказать о нем?
Приговор вынесен и обжалованию не подлежит.
Поздно.
Небо темнеет, становясь почти полностью черным. Звезд уже нет. Ветер несет на них тучи, и они прячутся, не желая марать свою небесную чистоту зрелищем страшной расправы. Гром уже где-то недалеко, мне кажется, я слышу его грохот. А молния, сворачиваясь в тонкий клубок, почти ощутимый моей кожей, клубок, что рассеивается в пространстве дугами разрядов, шипит и скворчит. Наполняется силой. Готовится. Вот-вот ударит…
Однако прежде, чем тоненький яркий луч достигает меня, и прежде, чем замертво падаю на свою постель, как когда-то на землю мама, кто-то забирает меня из-под удара. Продлевает пытку.
- Изза…
- Сейчас… - отрицательно бормочу, кусая пересохшие, вероятно, белые от холода губы. Плотно закрываю глаза, не собираясь открывать, - вот-вот, вот-вот…
Благодетель отказывается помиловать меня и выпустить из своего заточения. Его объятья крепкие, его дыхание совсем близко, ближе молнии, а его голос тверже и громче.
- Проснись, моя девочка, - просит он.
Я скорбно усмехаюсь, подавившись своими всхлипами. С недюжинной силой цепляюсь пальцами за сдерживающие меня руки, стараясь от себя отшвырнуть.
- Лучше сейчас… - хнычу, не ощущая в себе и толики силы, чтобы ждать снова, - пусти меня… не держи меня!..
- Изза, Изз, - он уговаривает так же, как уговаривал бы ребенка. Он настойчив, но не резок. И он не делает мне больно в ответ на ту боль, что причиняю, оставляя ногтями царапины на коже его ладоней. – Открой глаза. Посмотри, посмотри на меня. Все хорошо. Тише, - наклоняясь к самому уху, нашептывает, - тише-тише, Изз.
- Я умру сейчас, - реву, надеясь хоть на каплю сочувствия, - так дай мне умереть быстро! Пусти!..
На моих плечах что-то теплое поверх сдерживающих рук. А эти самые руки, оживившими пальцами, снесшими мою атаку безропотно и терпеливо, гладят ткань пижамы. Успокаивают.
- Изза, вздохни поглубже, - шепчет благодетель, легонько целуя мой висок. Его губы теплые, его дыхание – обжигает. И под стать его поцелуям, под стать тому, как медленно ведет их череду от виска ко лбу, моя кожа загорается ярким пламенем. Саднит.
- Больно…
- Не будет больно, - обещает мужчина, прижав меня к себе крепче и, наконец, достигнув лба. Касается прямо посередине, у изгиба переносицы. Намеренно делает это медленно, не спешит. Дает мне постичь каждую секунду этого поцелуя… и почувствовать кое-что другое.
Я прерывисто, сдавленно вскрикиваю, услышав аромат клубники. Простыни, клубника, оттенок банана и совсем чуть-чуть, капельку, свежей бумаги.
- Эдвард! – резко выдыхаю все, что есть в легких, подскакивая на своем месте. Толком не зная, куда бросаться, дергаюсь вперед, поближе к тем губам, что подсказали ответ. И потому, как прижимаются ко мне сильнее, понимаю, что направление верное.
- Правильно, Изз, - подбадривает он, сделав тон настолько добрым и улыбчивым, что у меня щемит сердце. Я никогда не встречала такого тона. – Открой глаза, пожалуйста. Посмотри на меня.
Я прижимаюсь к нему сильнее, насколько позволяет наша полулежащая поза. Я заставляю руки послушаться и, перестраховав меня, спрятаться за спиной Каллена. Привязать его ко мне, пусть и не самыми крепкими, дрожащими канатами. И только потом, всхлипнув, все же исполняю просьбу. Открываю глаза.
Знакомая темнота, комната, молчание и никаких вспышек. Я вздрагиваю всем телом, уловив нечто белое, что движется возле окна, но оно оказывается шторами. Теми самыми, что скрыты под темной грубой завесой. Мы на ночь окна… не закрыли!..
- Изза, - зовет бархатный шепот, опускаясь на тон ниже. Одна из рук отпускает мое плечо, давая полностью повиснуть на второй, и касается лица. Приподнимает подбородок, ласково погладив его, чтобы я смогла найти взглядом аметисты. Заметить их посреди всего того безумия, в которое окунулась.
- Т-ты… - я боюсь моргать, чтобы не пропали эти глаза. Всматриваюсь в них, проникаю в них, цепляюсь, как за последнюю надежду, будто повисла на краю пропасти. Без них я абсолютно точно обречена.
- Я, - нежно заверяет голос, - я здесь. И ты со мной. Не бойся.
По горячим, и без того пылающим щекам текут слезы. Они такие соленые, что у меня першит в горле, когда слизываю те, что оседают на губах. Теплые и соленые. Горькие.
- Не надо, - уговаривает Эдвард, завидев эту жалкую картину, - ну что ты, Изз, все ведь в порядке. Не плачь.
Длинные пальцы касаются моей щеки робко, будто ненароком, прогоняя всего лишь одну влажную капельку. Но остаются на коже, потому что сразу же приникаю к этим пальцам. Выворачиваю голову едва ли не до хруста шеи, чтобы почувствовать всей поверхностью правой стороны лица. От них веет утешением.
- Молния, - жалуюсь я мужчине так, будто ему под силу что-то сделать.
- Тебе приснилась молния? – сочувственно зовет Эдвард, чуть ослабляя хватку и позволяя мне положить голову на свое плечо. По диагонали аметисты видно куда хуже, однако Серые Перчатки немного поворачивается, облегчая эту задачу.
- Нет… - жмурюсь, поджимая губы и не допуская очередной череды всхлипов, - она не снилась… она… она здесь!
Кивком головы, даже не пытаясь оторвать пальцы от спины мужа, указываю на окно. Делюсь тем, что увидела. Своим ужасом.
- Ее нет, - заверяет меня Эдвард, даже не оглянувшись, - это просто сон. Никакой грозы.
- Она была, - упорствую, глотая слезы, - я видела… я почти, она ведь почти… - и тут страшная по своей силе догадка пронзает сердце:
- Ты мне не веришь?..
Аметистовый поспешно, прежде чем успеваю убедить себя в правдивости этого предположения, произносит:
- Верю. Ну конечно же верю, Изза. Но даже если и была, сейчас ее нет, верно? Ты видишь молнию?
Его тон, то, как растирает мои плечи, как пронизывающе смотрит, как держит меня и одеяло, наброшенное на плечи, приносят ту недостающую капельку сил, какая нужна, дабы решиться взглянуть на окно. На белые, колышущиеся от ветра шторы. Принять свой страх и встретиться с ним лицом к лицу.
Впрочем, к моему безграничному облегчению, небо за окном хоть и темное, но со звездами, и нет намека не то что на темные тучи, а даже на облака. Просто яркие звезды. Никакой грозы.
- А где?.. – растерянная, оборачиваюсь к Каллену, - но я же… как же?..
- Это неважно, - не заставляя заново все обдумывать, не переубеждает он, - важно, что теперь все в порядке. И нет ничего страшного, правда, Изза?
- Но она была!..
- Была и прошла, моя девочка, - заверяет Эдвард, краешком губ улыбнувшись мне, - попытайся расслабиться и немного успокоиться. Тебе холодно?
- Ты не видел молнии?.. – не унимаюсь я. Неужели и правда все приснилось?
- Я не видел, нет. Но скажи мне, пожалуйста, Изза, тебе холодно?
Похоже, это все, что его тревожит.
- Чуть-чуть…
- Ага, - впервые при мне использовав слово из лексикона Каролины, Эдвард в очередной раз легонько касается губами моего лба, расправляя на плечах одеяло и сводя его края вместе, - значит, сейчас мы это исправим.
Я не предпринимаю никаких действий, чтобы помешать ему. Молчаливо, изредка смаргивая теперь беззвучные слезы, сношу все, что делает. Как удобнее усаживает на своих коленях, на которых, к моему удивлению, нахожусь, как гладит по спине и талии, стараясь укутать и их, как накрывает подбородком мою макушку – верный знак того, что рядом. Что здесь.
И, возможно, поэтому я все-таки решаюсь немного разжать руки, которыми до сих пор отчаянно держусь за мужа. Будет несправедливо, если после всей этой заботы не дам ему нормально дышать.
- Тебе больно? – озабоченно зову, насилу заставляя пальцы ослабить хватку.
- Нисколько, - Эдвард добродушно усмехается, не давая мне и повода усомниться в своих словах, -а тебе?
В его голосе никогда не было прежде столько нежности. Будь мое состояние получше, я бы наверняка смутилась эмоций баритона.
- Глаза болят…
Палец Серых Перчаток, как раз стирающий одинокую слезинку с моей скулы, замедляется. Уже гладит, а не прикасается.
- Тогда закрой их, - предлагает он, - станет легче.
Я с нерешительностью прикусываю губу. Морщусь.
Удивительно, что еще остаются какие-то зачатки сил на то, чтобы думать о том, как воспримут мой вопрос, но объясняю это беспокойством. Каждую секунду, хочу того или нет, боюсь, что Эдвард отстранится. Исчезнет. А я проснусь в своей постели, в гребаной резиденции Рональда и, зажав зубами подушку, буду обхватывать себя руками, создавая иллюзию близости хоть кого-то.
- Ты… - к той слезинке, что Эдвард не стер, добавляется новая, - а ты останешься?
Добрые глаза лучатся огоньками теплоты. От нее у меня перестает болеть сердце.
- Конечно, Изза.
- Ладно.
Я слушаюсь. Аметисты пропадают, и мне хочется запаниковать от того, что не вижу их, но сдерживаюсь. Покрепче приникнув к плечу мужчины, терпеливо сношу жжение, сопровождающее первые секунды после того, как закрыла глаза. Губы дрожат, и соленой влаги становится больше, но боль проходит. И, как и обещал Каллен, наступает блаженное облегчение.
- Все хорошо, - подбадривает Эдвард, приглаживая мои волосы.
От его ласки мне хочется мурлыкать – даже сквозь слезы.
Мы проводим в ночной тишине, сидя вдвоем посередине кровати, минут десять. Я отогреваюсь, прогоняя мысли о полусне-полуяви, в который так поверила, ориентируясь на трепетание штор, а Эдвард успокаивает меня, справляясь одними прикосновениями куда лучше, нежели с применением слов.
Его молчание становится и моим молчанием.
А его руки – лучшее лекарство, которое мне когда-либо предлагали. Никакой кокаин не идет в сравнение.
- Ее правда не было? – тихонько зову, совладав с эмоциями в голосе, - молнии?
- Нет, - с осторожностью к моей реакции, но все же подавляюще честно сообщает муж, - это просто дурной сон. Будь уверена.
- Но она ведь будет… скоро, - меня передергивает от одной лишь мысли, а Эдвард утешающе усиливает объятья.
- Не скоро.
- Ну как же… - придушенно всхлипываю, пробравшись собственными руками выше и цепляясь теперь за его плечи, - ты говорил, что в России нет грозы зимой… и нет молнии, пока снег не растает. Но снег тает, а зима… прошла. Сейчас весна.
Я впервые в жизни, наверное, с таким ужасом встречаю мысль, что самая суровая пора года закончилась. Что не будет больше сугробов, каскада снежинок, мороза и собачьего холода. Что будет теперь и солнце, и голубое небо, и плывущие по нему маленькие облачка… что я смогу гулять без этих шуб, сапог и прочей непривычной одежды. Вернусь к своему гардеробу из Лас-Вегаса, надену платье, каблуки… господи!
- Изза, но мы живем не на острове Ява, помнишь? – предпринимает попытку прогнать мое отчаянье Эдвард. Упоминает остров, где молнии бьют каждый день и который известен мне, как никому другому, как запретное для жизни и даже мимолетного посещения место. – И то, что идет дождь, не обязательно означает грозу. Я очень сомневаюсь, что до мая стоит ждать чего-то подобного. Еще очень холодно.
Почему-то сейчас его слова совсем не успокаивают.
- Май меньше, чем через месяц.
- Просто не думай об этом, - предлагает Каллен, едва касаясь, смахнув слезы с моей щеки, - с тобой в любом случае ничего не случится.
- Да уж… - усмехаюсь так скорбно, что Эдвард наверняка хмурится.
- Я обещаю тебе, - упорствует он, поправив мое одеяло, - Изза, пожалуйста, поверь: все будет хорошо. Даже когда будет гроза, если будет, ничего не произойдет. Не бойся.
Я не удерживаюсь. Поджав губы, прерывисто вздохнув, открываю глаза. Не теряю времени, не заставляю Эдварда самого их искать. Просто поворачиваю голову и смотрю на него, демонстрируя все те дебри ужаса, какие затаились возле радужки. Вместе с моим голосом, вместе со словами, которые произношу, надеюсь, убеждают Каллена, что мой страх небеспочвенен:
- Первая же гроза меня убьет, - с дрожью признаюсь, сжав пальцами материю его рубашки. Хочу удивиться, почему спит не в пижаме, но вспоминаю причину. Это нежелание массажа, сон в кабинете с ромбиками, чертежи, «Золушка», попкорн и фигурки мышек Карли… господи, это как будто было в другой жизни, не моей. Словно бы сон - все события вчерашнего дня, а не мое представление о молнии.
- Даже мысли такой не допускай, - твердо осаждает мое заверение Эдвард. Качает головой.
- Они все нацелены на меня, - мрачно докладываю, нервно передернув плечами, - они меня должны были убить… не ее!..
В ответ на слезы, которые возвращаются при мысли о маме, Аметистовый гладит мою спину, талию, плечи и волосы. Слишком нежно, дабы предотвратить истерику.
- Изза, нет. Изза, - он привлекает к себе внимание, осторожно потеревшись носом о мой лоб, - я буду рядом. Я не позволю ничему случиться с тобой и тебе навредить.
Я всхлипываю. Слишком, слишком громко.
- Не будешь!..
- Буду. Обещаю, - он возвращает пальцы на мое лицо, расправляясь со слезами. С улыбкой встречает то, как против воли приникаю к его руке.
- Ты сам говорил, что обещания надо выполнять… - под теплым одеялом, рядом с теплым человеком, в темной комнате меня трясет от холода. И вряд ли можно согреть, пока не кончится запал измученного сознания.
- Я выполню, - спокойно уверяет Эдвард, - тише, Изза. Ты так устала, давай поспим? Утро вечера мудренее, помнишь?
Помню ли… первая русская поговорка, которую я выучила. Первая и единственная, а может, и последняя. Мне внезапно становится так горько, а все страхи так уверенно поднимают головы, что ничем не могу сама себе помочь.
- Утром ты уйдешь… - зажмурившись, обвиняю его я, - а вечером ты здесь… вечер утра мудренее! Вечером… вечером я могу дышать!..
Признаюсь, заливаясь слезами и ничуть не жалею. Вот сегодня не жалею. Не могу, не стану жалеть. Он давным-давно должен был это почувствовать. И, по-моему, однажды нечто подобное я уже говорила.
Эдвард смотрит на меня немного округлившимися, в самом уголке зрачка растерянными глазами. Опять воплощая характеристику и близкого, и далекого одновременно, и доступного, и навеки потерянного, усиливает мои слезы. Не ручейки, а водопады. Убийственной силы.
- Что за глупости? – малость оправившись, он потирает свободной рукой мои плечи, - не плачь. Ты же знаешь, что это не так. Ты же знаешь, что я останусь.
- Я останусь… - хнычу, кусая губы, - одна. Даже если пройдет четыре года… даже через четыре года… одна!
Ну, вот и все. Оно выливается наружу. Не удерживается внутри. Все эти две недели, все эти два месяца я только и думаю об этом, вот и не удерживается. Похоже, теперь не только гроза мой испепеляющий душу страх… есть кое-что почище. Кое-кто.
Эдвард спешно пытается подобрать слова. Я по-прежнему лежу на его плече, впившись руками в кожу под лопатками, а потому вижу каждое движение глаз, каждую эмоцию, в них проскальзывающую.
Его волосы взлохмачены после сна, три расстегнутых пуговицы на рубашке дают разглядеть жесткие волоски на груди, темные не переодетые после работы брюки окончательно измяты, а кожа бледная. Эдвард по-прежнему выглядит усталым, хоть сейчас проблем с движением у него нет. Только вот смотрит он так, как и когда сделала ему массаж – рассеяно, капельку испуганно и с хмуростью. Болезненной хмуростью.
- Я очень боюсь того дня, когда нужно будет вернуться в Лас-Вегас, Эдвард, - тихонько всхлипнув, признаюсь я. Смягчаюсь, стараясь не давать истерике волю, - я больше не смогу там жить… не теперь…
Каллен глубоко вздыхает, на одну-единую секунду прикрыв глаза. А когда открывает их, никакой растерянности там больше нет, никаких непозволительных, ненужных собственных эмоций. Только те, что смогут мне помочь и меня утешить. Аметисты наполняются ими, как стакан моим любимым гранатовым соком, за мгновенье.
- Изза, послушай, - вернув голосу прежний бархатистый тон, сделав его мягким и доверительным, просит Эдвард. Убирает мешающую мне прядку с лица, спрятав ее за ухо. Легонько, двумя пальцами, гладит у линии волос на лбу, - ты упускаешь из вида очень важную вещь, которая, думаю, сможет успокоить: твое желание.
Я смаргиваю тяжелые слезы, подняв на него глаза.
- Мое желание?
- Да, - своим голосом, как истинный волшебник, Эдвард придает всем звучащим словам ореол теплоты, должный меня и убедить, и согреть, и унять мои слезы, - я не буду выгонять тебя из этого дома, Москвы и России вообще. Ты захочешь, а не я, попробовать все сначала. В США это произойдет или нет, но ты сама выберешь уехать. Ты примешь решение. И не обязательно, что через четыре года. Вполне возможно, что такими темпами, и к Рождеству, - он снова мне робко улыбается, - в крайней случае, к следующему лету, я думаю. Ты поймешь.
Он все это говорит, и я слушаю, но не верю. Не понимаю. Не могу.
- Неужели кто-то мог захотеть?.. – фыркаю, оглядев лицо мужа рядом со своим, легонечко, под стать его собственным пальцам, коснувшись взъерошенных темных волос, - это же святотатство…
Мужчина немного хмурится, но очень быстро прогоняет это выражение со своего лица.
- Это естественно, - произносит он. Перехватывает мою ладонь, опуская ее ниже и осторожно, будто бы сейчас захочу его ударить, притрагивается губами к моему платиновому кольцу, - и это правильно. Ты увидишь, что правильно. Ты все поймешь.
- Если они непонятно что понимали, если непонятно что видели, то просто очень глупы, - не называя ни имен, ни названий «проекта», бормочу я, - если естественно менять уникальность на призрачные убеждения…
Эдвард усмехается, накрыв мою макушку подбородком. Обнимает так ласково, что становится тепло на сердце, а уверенность в сумасшествии Конти и других «голубок», отказавшихся от него, лишь крепнет. Извращенки. Идиотки. Им воздастся…
Забывается даже мой страх и слезы о грозе. Разговор плавно перетекает в другое русло… и мне хочется сегодня оставить его здесь. Ночью, после слез, после этого кошмара и после посещения кабинета с красным ромбом на двери… сомневаюсь, что может быть уже слишком.
- У меня просто нет того, что тебе обязательно захочется иметь, Изза, - мягко объясняет муж, разглаживая незаметные складочки на моей пижаме.
- Ты что, евнух? – фыркаю, закатив глаза.
Эдвард второй раз при мне смеется. Его грудь подрагивает, на его губах, могу поклясться, улыбка, а голос обретает несколько веселых ноток.
- Нет, Изза, - просто отвечает он.
- Даже если бы ты сказал «да», - серьезно замечаю, уткнувшись носом в его шею, - это все равно не стало бы проблемой.
Руки Каллена ослабляют объятья. Одна из них ложится на мои плечи, оставляя в покое талию, а вторая – на затылок, на волосы. Медленно и выверенно их гладит.
Эдвард вздыхает.
- Изабелла, девочка, - в голосе, слабея, тает его прежняя улыбка и смех, - не надо. Оно того не стоит.
Прогоняя остатки всхлипов, так неожиданно затихших и ушедших в небытие, как и слезы, я прислушиваюсь и хмурюсь, не улавливая сути этой фразы. Но прежде, чем успеваю возразить, Серые Перчатки продолжает.
В ночи его голос звучит очень проникновенно, а ласковые касания, будто запретные, лишь усиливают впечатление доверительности.
- У тебя все будет замечательно, - шепотом обещает Эдвард, - у тебя будет чудесная, большая семья и двое или трое прекрасных детишек. Кареглазых, - его голос лучится обожанием и теплотой, от которой у меня, почему-то, по спине бегут мурашки, - у тебя будет свой красивый дом, куда красивее, чем все наши вместе взятые, и в этом доме ты будешь по утрам варить манную кашу. Без комочков.
Он прерывается, заслышав мою усмешку с примесью грусти и, кажется, улыбается. Все-таки улыбается.
- У меня уже есть семья, я не хочу другой.
- Верно, - Эдвард кивает, - но мы подумаем, что можно с этим сделать.
Я едва не сбалтываю лишнего, что вертится на языке, чудом устояв перед искушением. Прикусываю губу.
- Твои акварели будут выставлять в художественном музее, Изза, - тем временем продолжает он, - и про них будут писать много интересных очерков. Но самое главное, у тебя будет будущее. Ты будешь уверена в завтрашнем дне, потому что сама станешь его строить вместе с человеком, разделяющим твои интересы. А это как раз то, что я больше всего для тебя хочу.
- А то, чего я хочу, учитывается?..
- Конечно. У тебя будет если не все, то большая часть того, чего ты хочешь, - оптимистично заверяет Эдвард, - поверь, не стоит ставить все это на одну чашу весов с сегодняшними мыслями. И месяца не пройдет, как ты увидишь всю суть сама. И тебя не будут больше пугать никакие грозы.
- Они не пугают, пока ты здесь…
Он ободряюще гладит мою шею, добравшись до нее сквозь мои волосы.
- Я уже обещал тебе, что буду здесь столько, сколько потребуется. Пока ты в этом нуждаешься.
- Как «Моя ужасная няня», да? – сморгнув навернувшиеся слезы, шепчу я, - «пока я нужна вам, я буду рядом, даже если я нежеланна. Но когда вы перестанете нуждаться во мне, как бы я ни была желанна, я все равно уйду».
Отстраняюсь от Эдварда, сев прямо на его колени и заглядываю в глаза. На этот раз по своей инициативе. Увереннее. Как раз когда произношу знаменитую цитату мисс Макфи.
- Ну, если учесть, что я не совсем няня, близко к сути, - все еще пытаясь шутить, произносит Эдвард.
Я смотрю на него и понимаю, что не могу такое слушать. Все эти рассказы о счастливой жизни, семье, человеке, который разделит со мной горе и радость… все эти рассказы, которые он, похоже, никогда не сделает правдой для себя.
Я смотрю на него и теряю все то, из-за чего впадала в истерику, плакала и царапала его руки. Мне уже не до грозы, не до молнии и уж точно не до каких-то там призрачных ожиданий, пока сама решу (какая глупость!) уехать от Калленов. Пропадает и сонливость, и растерянность. Я прежняя. Я здесь. И я не позволю ему заниматься самобичеванием, пока рядом.
- Да, - соглашаюсь, привлекая внимание Серых Перчаток своим собранным тоном, - ты совсем не няня, ты куда значимее и куда серьезнее. А еще – намного красивее.
И тут же, не дав Эдварду увернуться, обе ладони, совсем каплю подрагивающие, кладу на его лицо. Слева и справа, на две щеки. Большими пальцами ближе к скулам - глажу их. Глажу и смотрю прямо в мерцающие даже в темноте глаза. Подтверждаю, что плевать мне на неподвижность, на асимметрию.
- Уникальный, - катаю это слово на языке, не переходя грань допустимого шепота, который обратит всю ситуацию против меня и спугнет Эдварда, - Алексайо… спасибо, что сказал мне свое настоящее имя.
Потерянный и тщетно старающийся взять себя в руки, после этих слов Аметистовый едва не лишается дара речи. Его глаза округляются, а внутри них что-то блестит. Что-то прозрачное. Такие же, как и мои совсем недавно, слезы. Он не ожидал.
Я очень хочу его поцеловать. Прямо сейчас, прямо здесь, в этой спальне и ночью, после того, как успокоил и утешил меня. Прикоснуться губами к его губам легонько-легонько, дуновением ветерка, на секунду – показать, что давно уже поставила на чашу весов то, что дорого, и готова от многого отказаться. Это ведь на самом деле не было шуткой – про евнухов. Секс, каким бы желанным прежде не был, сейчас является простой усладой тела. Не души, нет. Ни в коем случае не души. Услада души в касаниях и поцелуях. Ими я сполна заменю себе всю физическую близость, если по каким-то причинам Эдвард не сможет мне ее дать… я готова. Я согласна. О да.
Я очень хочу ему признаться. Прямо сейчас, прямо здесь, в этой спальне. Сказать три простых слова и навсегда, на веки вечные оставить за спиной мысли, будто бы все вокруг сомневаются в его ценности. Изгнать такие мысли из его головы. От моего «я люблю тебя», уверена, аметисты запылали бы ярче.
Но сдерживаюсь. Не целую и не признаюсь. Смотрю в глаза, держу в ладонях лицо, даже не наклоняясь вперед, и терпеливо сношу жжение в груди от нетерпения и отчаянного желания показать то, что чувствую. Переубедить. Вдохновить. Успокоить.
Он так смотрел на меня, когда я сделала этот чертов массаж… он сказал «никто и никогда»… боже мой, ну неужели правда? Как же они могли?..
Я отплачу им всем сполна. Я возмещу ему все сполна. Пусть только позволит. Пусть только даст мне маленький, один-единственный, шанс. Пожалуйста!
У меня щиплет в глазах, а губы подрагивают. От Эдварда это не укрывается. Его лицо – почти полное отражение моего. Разве что все морщинки слева.
- Изза… - ошарашенно, слишком тихо говорит он, неровно выдохнув.
- Белла, - поправляю, покачав головой. Улыбаюсь ему. – Для тебя я Белла, Алексайо…

* * *


Темно-зеленый.
Нет.
Яблочный. Яблочный с вкраплениями кораллово-розового и желто-коричневого для только-только начавших отходить от зимы веток. Возле окна Эдварда растет яблоня, и ее одну, как раз, видно с моего теперешнего ракурса. С кровати. С левой ее стороны, голова на подушке.
Солнечные лучи, с легкостью минуя полупрозрачные шторы так и оставшегося открытым окна, пробираются в спальню. Играют на покрывалах, простынях, а затем проскальзывают и к подушкам. Один из них, самый смелый, взбирается на спину Эдварда, с удобством, как котенок, устраиваясь там.
Каким-то чудом возвращаясь к той позе сна, с которой мы вчера начали, Эдвард спит на животе, обняв руками подушку. Его голова повернута вправо, в мою сторону, и снова лицо не скрывается в мягкой наволочке. К тому же, я впервые чувствую ноги мужчины так близко к своим. Либо я пододвинулась, либо он самостоятельно их передвинул.
Сама я сплю на спине, но выгнувшись достаточно, чтобы щекой коснуться плеча мистера Каллена. Да и руки мои недвусмысленно обвили его руку.
Я улыбаюсь, жмурясь от солнышка, теперь касающегося и моего лица.
Истинно весеннее утро. Даже не верится – особенно после так плохо начавшейся ночи.
И да, сегодня не просто весеннее утро, и даже не просто субботнее утро. Я помню, Карли как-то проговорилась мне, что у ее папочки день рождения девятнадцатого марта. И пусть у меня было меньше недели на то, чтобы отыскать подарок, достойный сорокалетия младшего мистера Каллена, надеюсь, я угадала и ему понравится. Мы ведь сегодня поедем к ним, правда?
Ох, это будет потрясающий день. Какой же потрясающий!..
Я окончательно просыпаюсь, мечтательно улыбаясь начавшемуся дню. Бывают пробуждения, когда все вокруг – прекрасно. Оно меня и настигает сегодня.
Рядом со мной замечательный и любимый мужчина, чье доверие, надеюсь, немного укрепилось после нашего ночного диалога, меньше чем в десяти километрах нас обоих ждет маленькая солнечная девочка, чьи глаза всегда так ярко сияют, а Эммет наверняка планирует удивить всех каким-то новым чаем. Последнее время экзотические напитки не сходят у него с рук – и какой же сорт мы еще не пробовали? Такой остался?
Я посмеиваюсь, аккуратно поведя головой в сторону, чтобы размять ее. Поза не самая удобная, зато очень доверительная. Серые Перчатки, хотел того или нет, повернулся ко мне спиной… правда, пока еще в белой рубашке.
Есть любовники, которые хотят просто любоваться друг другом?
Я ловлю себя на мысли, что если бы Эдвард сейчас снял одежду, я не накинулась бы на него с голодным сексуальным ревом и попыткой соблазнить. Для начала я бы просто посмотрела как следует на то, что столько времени хотела увидеть. Получила бы эстетическое удовольствие – в самой чистой форме. А потом бы мы уже поговорили о дальнейших планах.
Ладно. Это все, конечно, очень мило и притягательно, но оставаться передо мной хотя бы на треть обнаженным Эдвард явно не планирует. А я не стану его заставлять. Тем более прямо сейчас меня ждет еще одно очаровательное зрелище – зря теряю время.
Я медленно, выверяя каждое движение, поворачиваюсь на бок. И вот уже тогда, убедившись, что не потревожила мужа, с удовольствием обращаюсь к знакомой картинке.
Приникнув левой щекой к подушке, с плотно закрытыми, но немного выпяченными вперед губами, Серые Перчатки прячет аметисты за сиреневыми веками и темными, как у Карли с Эмметом, ресницами. Уже по ним одним я верю, что он родился в Греции. Мало у кого бывают такие красивые ресницы. И он прекрасен с ними.
Греция…
Вчера, даже скорее сегодня, потому что дело было после полуночи, Эдвард назвал мне свое имя. Настоящее имя. С острова. Он сказал, на Сими его так звали. Но что такого связано с этим местом? Он вспоминал о нем и когда мы говорили о лошадях, о рыбе… он едва ли не морщился с отвращением, едва я упоминала рыбный бульон. И почему в глазах вчера был столь бездонный колодец горечи? Видимо, обошлись с Алексайо далеко не лучшим образом… не так, как он заслуживает. Но имя красивое.
Только вот одним именем все не кончилось. Я тоже назвала свое. То сокращение, что прежде было доступно лишь Роз и Джасперу, черт бы его побрал, всплыло в памяти и я не удержалась. Прошептала-таки. Видимо, намеревалась сделать частью своего несостоявшегося признания, вложить чувства и мысли, которые охватывали при упоминании трех заветных слов, в это имя.
Белла.
Ну что же, теперь на одного человека на свете, который знает, что я не просто Изза, стало больше. На одного очень достойного человека.
Если честно, я не совсем представляю, как теперь мы будем общаться. Столько откровений за одну ночь не то чтобы много, просто неожиданно. Да и этот сон про грозу, который я отказывалась считать сном… слишком. Оно все навалится, упадет сверху сразу же, как Эдвард откроет глаза и посмотрит на меня.
Однако сейчас он спит. И сейчас, еще хотя бы несколько минут, у меня есть возможность насладиться новым теплым утром. Вполне возможно, оно принесет счастливый, спокойный день. И все трудности, которых я боюсь, окажутся пустяками.
Хоть бы.
В утренней тишине раздается пиликанье мобильного телефона. Я как раз протягиваю руку, чтобы осторожно поправить сползшее с плеча Эдварда одеяло и, заслышав его, как от огня отдергиваю ладонь, испугавшись. Телефон на прикроватной тумбочке вспыхивает, получив СМС, а затем потухает. На экране отображается текст, но, во-первых, отсюда мне не видно букв, а во-вторых, некрасиво было бы читать сообщения Каллена без него. Я не стану. Я давно так решила.
Зато, избавляя меня от головной боли, а Эдварда – от пут сна, мобильный делает свое дело. Очаровательная картинка пропадает, черные ресницы перестают касаться бледной кожи, а сонные аметисты предстают передо мной солнцем и утром нового дня.
- Изз… - с легонькой улыбкой, тронувшей губы, здоровается мужчина. Не без удивления встречает нашу позу, но старается этого не показывать. Даже сейчас, еще толком не отойдя от сна, намерен себя контролировать.
- Доброе утро, Эдвард, - улыбаюсь явнее, демонстрируя, что очень довольна тем, что имею. Закрепляя это мнение окончательно, даже глажу его по руке – мятая материя рубашки на удивление мягкая.
Серые Перчатки немного поворачивает голову и пытается отыскать глазами часы. Но динозаврики, как и повелось, с его стороны.
- Не скажешь мне, сколько времени? – в конце концов сдавшись, задает вопрос мне. С некоторым смущением.
- Половина одиннадцатого, - без труда разглядев цифры у него за спиной, отвечаю, - и десять секунд.
- Половина одиннадцатого? – он хмурится, не успев себя остановить, и испуганно оборачивается к часам, - а будильник?..
- Я не слышала. Он должен был звонить?
- Три раза, - Эдвард тяжело вздыхает, с аккуратностью высвободив свою руку из моих тут же разжавшихся пальцев, и поворачивается на спину.
Его разбирает смех, но смех горький. Не тот, которым я вчера наслаждалась.
- Что?.. – не совсем понимая, что происходит, придвигаюсь ближе, приподнимаясь на локте возле его плеча, - если бы я слышала, я бы разбудила, честно. Он не звонил.
- И доверяй потом телефонам… - мужчина прикрывает глаза, раздосадовано потерев пальцами лоб, - знаешь, такое ощущение, что эти чертежи не хотят быть переделанными.
Мне нравится его настрой и его общение. Такое спокойное, раскрепощенное… может быть, он просто не до конца проснулся, но нет ничего страшного, что я себе так усиленно рисовала.
- Они просто хотят, чтобы ты выспался, - добродушно предполагаю я, улыбнувшись шире, - десять тридцать – совсем не позднее время.
- Если учесть, что будильник стоял на шесть тридцать, все же не слишком раннее, - отшучивается муж. Но потом очень быстро серьезнеет, пугая меня такой резкой сменой настроения. – Как ты?
От неожиданности даже теряюсь.
- Я?..
Эдвард поворачивается вправо, ко мне, так же привставая на локте. Он выше меня на полголовы даже из такого положения.
- Ты выспалась, Белла?
Мое имя. Ну наконец-то. Слышать его от Эдварда еще лучше, чем я предполагала. У сердца тепло.
- Да, - киваю, потому что это правда. Но даже если бы дела обстояли по-другому, я бы все равно его не расстроила. – И… спасибо, что был рядом ночью.
Он понимающе, с нежностью смотрит на меня. Уголки губ подрагивают, не решаясь приподняться как следует.
- Когда тебе страшно, ты всегда можешь рассчитывать на меня. Мы ведь договорились, что я – твоя страховка. А страховка работает в любое время.
Я усмехаюсь.
- Ей тоже нужно отдыхать. Вчера вечером…
- Да уж, вчера… - Эдвард мгновенно сникает, мне кажется, немного пунцовея, - я хотел бы попросить у тебя прощения за вчерашний вечер, Изз… Белла.
Он будто бы прощупывает почву – говорит негромко, достаточно медленно, исправляется на моем имени. Похоже, ситуация вне его контроля, а ему это не нравится.
- Попросить прощения?.. – недоверчиво переспрашиваю я.
- Это было по меньшей мере некрасиво – заставлять тебя со мной возиться. Такого больше не повторится.
Я едва не фыркаю – с трудом удерживаюсь.
- Но мне не было это в тягость, - пока он, чего доброго, не подумал, будто действительно я ждала этих извинений, поспешно объясняюсь, - ты ведь тоже заботишься обо мне.
Стеснительный, задумчивый взгляд Эдварда встречается с моим. Внутри его радужки немного другой оттенок, под стать непонятным чувствам. Ближе к лавандовому.
- Значит, я прощен?
Я робко, но все же с явным желанием прикасаюсь к его ладони. Она совсем рядом – несильно потирает между пальцами простынь в ожидании моего ответа. Он волнуется?
- Конечно. Но я не обижалась, Эдвард.
Каллен с признательностью кивает.
- Я обещаю, что буду вести себя сдержаннее. Не беспокойся.
Боже мой…
Я подбираюсь на пару сантиметров ближе, останавливаясь как раз под немного потемневшими фиолетовыми глазами. Они смотрят прямо на меня. Не моргая.
- Не прячься, - тихонько прошу у их обладателя я. Той самой фразой, что больше двух недель назад, успокаивала во время нашей прогулки. Тогда разговор впервые зашел о Греции.
Он напрягается.
- Не все то, чем кажется, - с легкой и замаскированной, но все же ощутимой грустью, отзывается мне Эдвард. Почти с сожалением проводит пальцами по моим спутанным волосам, постепенно переходя на шею.
- И тем оно лучше, - оптимистично заверяю, - аметист ведь на вид тоже просто камень…
- Аметист?
Мне становится смешно от того, каким недоуменным тоном Эдвард произносит это слово.
- Ты – это аметист.
Мужчина окончательно теряет суть нашего разговора. Зато он просыпается, и вместе с ним просыпается румянец, который забирает себе обе его щеки.
Вслух Каллен не переспрашивает, однако вопрос так и витает вокруг.
- Не мне учить тебя греческому, но я читала, что название этого камня переводится как «непьяный», - похоже, немного краснею и я, - а ты не пьешь. И лечишь… и твои глаза…
- Мои глаза?..
- Аметистовые, - не выдержав такого прямого, пронзительного взгляда, опускаю голову. Он ведь не обидится на меня, правда?
Между нами повисает небольшая пауза, прячущаяся за каплю сбитым дыханием Эдварда и притихнувшим моим. Я с огромным интересом изучаю темные простыни, а муж, судя по всему, оставшуюся на моей стороне кровати подушку.
- Ты увлекаешься минералогией? – в конце концов, оттаивая первым, зовет он. Не черствым, не злым голосом. Это вдохновляет.
- Это была моя первая ассоциация, - пожимаю плечами, покраснев больше прежнего, - еще в ресторане Белладжио.
Эдвард негромко усмехается. Без юмора – совершенно.
- Потому что это – камень?
В его тоне четкими линиями прорисовывается горесть и мои собственные глаза мутнеют. А потому признаюсь быстро, легко, без задней мысли. Почти мгновенно.
- Потому что фиолетовый – мой любимый цвет.
Мужчина не вынуждает меня поднимать голову, встречаться с его глазами и подтверждать ими сказанное. Он, как и обещал, ни к чему меня не принуждает.
- Фиолетовый?..
- Да. А твой – синий? – перевожу стрелки, лелея мысль, что это спасет щеки от сгорания. Они уже пылают так, что простыни подо мной, наверное, тлеют.
- А мой – синий, - глухо соглашается Эдвард. Его пальцы на моих волосах двигаются медленнее, а затем и вовсе исчезают. Вместе с их пропажей меняется и тон – заполняется, насилу, но заливается энтузиазмом. Делает себя прежним. Выгоняет все ненужное. – Пора вставать, Изза.
К тому моменту, как я поднимаю глаза, лицо Эдварда беспристрастно и спокойно и, даже если в глазах еще улавливаются какие-то тлеющие огоньки, то в чертах их нет и вовсе. Все как прежде.
Прячется-таки…
- Тебе пришло сообщение, - встаю с простыней, неловко одернув свою пижаму, - кажется, оно тебя разбудило…
- Сообщение? – муж оглядывается на тумбочку, оставляя одеяло, которым собирался застелить кровать, в покое.
- Да. Но я ничего не видела, не беспокойся.
Эдвард благодарно кивает, вводя код блокировки от экрана и сосредотачиваясь на СМС. Я не мешаю ему. Моя вчерашняя одежда так и лежит одиноко на кресле возле ванной, и, прихватив ее, я сразу же скрываюсь за белой дверью. Больше здесь идти некуда.
Ни душа, ни особых утренних процедур. Споласкиваю лицо, переодеваюсь и, проведя по волосам своей расческой, отныне поселившейся здесь, намереваюсь вернуться в комнату.
К моему изумлению, Эдвард сидит на постели уже одетым – брюки те же, а вот пуловер свежий. Он и сменил рубашку. Он синий.
- Да, у Хафиза чудесные газели, Конти. Очень мудрые, - мужчина потирает пальцами переносицу, упершись локтем в собственное колено, - а зачем ты их читаешь? Что случилось?
Я останавливаюсь в дверях, зажав в пальцах расческу. Заслышав русский, увидев Эдварда на мгновенье раньше, чем поднимает глаза на меня, отступаю обратно в ванную, делая вид, что расчесываюсь у зеркала.
Вслушиваюсь. Пытаюсь понять. Но слов пока слишком много… и слишком много непонятных.
Конти. Конти что-то читает. И что-то случилось. С ней? У нее? У Эдварда?
Черт!
- Нет, я не видел перевода на греческом… «тому, кто воистину возлюбит, бессмертие смертность погубит...», да, я слышал. Константа, к чему это? Что с тобой? Мне приехать?
Он волнуется. Пальцы сжимают телефон, взгляд тяжелеет, а морщины прокладывают себе путь по выбеленному лбу.
Что-то с Константой. И что-то о греческом языке.
Мне определенно нужно заниматься усерднее.
С беспокойством выглядываю из ванной, беспомощная от непонимания, злая от того, что эта «голубка» в который раз тревожит Эдварда, и нерешительная потому, что ничего не могу поделать. Если сделаю сейчас неправильный, резкий шаг, могу все испортить. Конти этого не стоит.
- Послушай меня, вызывай такси к бару и езжай домой. Я перезвоню тебе вечером. Да, я перезвоню. Я сам. Пожалуйста, поезжай домой, Конти…
В его голосе почти отчаянье. Мои пальцы сдавливают пластик расчески с неимоверной силой.
Перезвонит. Перезвонит ей домой?..
Я глубоко вздыхаю, стараясь сосредоточиться на достижениях, а не проигрышах. Увидеть стакан наполовину полным – это первый разговор Эдварда с Константой, который я могу понять хотя бы на одну десятую. Я дождалась.
За эти две недели ее и след простыл… я даже начала забывать… а напрасно. Ничто так просто не проходит. И никто, тем более эта женщина, так просто не исчезает.
- Да. Вечером. Дождись моего звонка, хорошо? И не делай… глупостей. Ты слышишь меня? Никаких нарциссов! Не заставляй меня их…
Я вздрагиваю, едва не выронив расческу, когда в дверь спальни стучат. Громко.
- Сейчас, - Эдвард прикрывает трубку рукой, оборачиваясь к двери через плечо. Он впервые при мне злится, - ну что там еще?!
Я выглядываю из ванной, заинтересованная нежданным посетителем. Оставляю расческу в покое.
На пороге Рада. Ее глаза беспокойно бегают по комнате, останавливаясь то на мне, то на хозяине, а руки взволнованно сжимают фартук.
- Эдвард, - говорит она, стараясь быстро донести суть своего прихода, - Эммет приехал. Мне кажется, ему плохо…
Мои глаза распахиваются, а уж Каллена и подавно.
- Потом, Конти. Я позвоню потом. Езжай домой, - обрывает звонок. Телефон, не церемонясь, кидает на постель.
- Эммет здесь? – я быстрым шагом покидаю свое укрытие, испуганно взглянув на Эдварда, - но почему?..
- Потом, Изза. Пожалуйста, потом, - Эдвард качает головой, обходя Раду и едва ли не бегом кидаясь к лестнице.
Хорошее утро хорошего дня почему-то рушится слишком быстро. Я едва поспеваю за мужем.
Внизу, у лестницы, Анта. Она хлопочет над пуфиком, который занял неожиданный посетитель, тщетно, судя по выражению лица, стараясь понять, что происходит.
Медвежонок и правду здесь. В джинсах, надетых как первое, что попалось на глаза, в каком-то свитере и, судя по всему, кроссовках, сидит на том самом пуфике – возле двери. Полусидит – на самом краешке. И что-то бормочет.
- Эммет, - Аметистовый, еще не приблизившись как следует к брату, уже окликает его. Голос, к моему изумлению, совсем не дрожит.
Суетливо позади нас спускается Рада. Они с Антой перекидываются многозначительными взглядами, и я теряюсь окончательно. Что здесь происходит?
- Эй, - Эдвард, готовый к разного рода действиям, какие потребуется, нагибается к Каллену-младшему, - что случилось? Сердце? Голова? Рада, принеси аптечку!
Бледный, с красными ободками глаз и нахмуренным, буквально заполоненным морщинками лицом, Эммет медленно качает головой из стороны в сторону. Я никогда не видела его настолько разбитым.
- Она… - глухо бормочет он.
Я миную лестницу, сделав шаг ближе к Калленам. Волнуюсь.
- Кто «она»? – Эдвард оглядывается, но видит только меня, - Изза? Каролина? Ладно… как ты себя чувствуешь? Давай разберемся сначала с этим.
С трудом, но он сосредотачивается. Пытается, по крайней мере.
- Она приехала… - повторяет Медвежонок, громко сглотнув. С яростью, которую плохо сдерживает, отпихивает от себя принесенную аптечку, - я живой, живой! А вот она… и Каролина… господи!
Не выдержав, просачиваюсь за спины домоправительниц, направляясь к кухне. Знаю, где стоит посуда, и знаю, где фильтр. Пока Эдвард пытается выспросить у брата хоть немного подробностей, хоть каких, как раз набираю полный стакан воды.
- Держи, - протягиваю брату Алексайо свою ношу, когда возвращаюсь. Без страха подхожу к пуфику. Я не боюсь Эммета. Эммет больше не Людоед.
Каллен-младший с благодарностью принимает мою помощь, а Эдвард с признательностью кивает.
- Мадлен здесь, - глотнув воды, все же выдавливает из себя Медвежонок, - черт бы ее побрал и черт бы ее забрал… я не знаю…
Едва знакомое женское имя ничего мне не дает, а вот на Эдварда действует как ушат холодный воды. Обливает с ног до головы и шокирует. Еще больше, нежели сейчас.
- Где Каролина? – все, что он спрашивает. Быстро.
Серо-голубые водопады Эммета затягиваются ледяными глыбами и одновременно тающим снегом. Влажнеют.
- Я не знаю!.. – в сердцах вскрикивает он, сморгнув слезы, - они лепили во дворе гребаных снеговиков, а потом… пропали!
- Как это пропали? – мой голос садится.
Аметисты Каллена-старшего наливаются ужасом.
- Пропали?.. – под стать мне переспрашивает он.
Это добивает и без того с трудом держащегося, разбитого папу Каролины. Он вздрагивает, прикладывая ладонь ко рту, и по-настоящему плачет. Я впервые вижу, как медведь-гризли плачет… вполне человеческими слезами.
- Эдвард, а если она что-то сделает с ней? Если она ее увезет?.. Если потеряет?.. Эдвард, что же я наделал?! – запинаясь, насилу выговаривает он, - где мне ее искать? Где мне их искать? Господи!..
Серые Перчатки, хоть и напуган, в руках себя держит лучше. Глубоко вздыхает, прогоняя ужас, и похлопывает брата по плечу.
- С ней все хорошо, Эммет. Каролина в порядке. Она обязательно позаботится о ней, - ровным, спокойным голосом обещает он.
- Позаботится? Сучка? Ты что! – Медвежонка едва не подкидывает на месте, - а мы сидим… почему мы сидим? Но куда мне ехать? Эдвард, скажи, куда мне ехать?!
Стакан в сильных руках дрожит, вода немного расплескивается. Мне до ужаса жаль Эммета. Я пока мало что понимаю, но уже думаю, как ему помочь. И что с Карли. Мадлен, которая?.. А разве это возможно?
- Допей, - советует Аметистовый, похоже, выстраивая в голове план действий. Крепко пожимает руку брата, - глубоко вздохни и допей, Эмм. Мы ее найдем. Я клянусь тебе. Мы очень быстро ее найдем. И сейчас же начнем. Дай мне ключи от машины.
Медвежонок дрожащими пальцами, одновременно выпивая воду, протягивает брату то, что тот просит. Карточку зажигания.
- Изза, - на сей раз Эдвард обращается ко мне. Достаточно громко, - возьми какую-нибудь одежду из шкафа с собой. Побыстрее.
Я еду с ними?
Хорошо…
Раскрываю шкаф-купе, выискивая пальто глазами. Не знаю, где то, в котором приехал Эммет, поэтому просто беру два, судя по запаху, принадлежащих его брату. И свою шубу, конечно же. Как и просили, быстро.
Только бы не было беды!
Все, о чем прошу, следуя за братьями к небрежно брошенному возле подъездной дорожки хаммеру, чтобы не было беды. Они… мы этого не заслужили.

* * *


Темно-серый.
Нет.
Серо-голубой, как и повелось. С вкраплениями серебристого – от неутихающих слез, малахитового – от тоски и едва пробивающегося красновато-коричневого оттенка, знаменующего самобичевание. Он-то и разжигает бесцветное пламя ужаса в глазах Медвежонка.
Я сижу на заднем кожаном сидении выбранного братьями автомобиля, хмуро уставившись на лобовое стекло. Эммет справа, в пассажирском кресле, Эдвард слева, за рулем. Сейчас он выглядит сурово.
Я не задаю вопросов – я только слушаю.
И, к тому моменту, как выезжаем из Целеево на трассу к Москве, уже более-менее понимаю, что случилось.
- Она была здесь в восемь утра, - кое-как контролируя дыхание, изливает душу Каллен-младший. То ли от избытка эмоций, то ли от волнения, то ли просто потому, что не хочет, не переходит на русский. Говорит на том языке, который я понимаю, - она пришла и увидела ее… она посмела прийти!
Его все еще немного потряхивает, а мне все еще непривычно наблюдать такую картину. Эдвард пугается и волнуется тихо, заточая все внутрь себя, включая мысли и опасения, а Эммет наоборот, выплескивает наружу. Мне кажется, он сойдет с ума, если не будет этого делать. И хоть поражает меня эмоциональность Медвежонка, в конце концов, так будет лучше.
- Она просто взяла и приехала к вам домой? – Эдвард сворачивает налево, следуя по указателям, и напряженно смотрит на серое дорожное полотно. Снег неумолимо тает. Но льда никто не отменял.
- Да! – папа Карли отрывисто кивает, поджимая губы, - меня разбудила Голди и сказала, что она тут. Я не успел вытурить ее прежде, чем увидела Каролина.
При упоминании дочери лицо Эммета искажается, а соленой влаги в глазах становится больше. Невероятных размеров ладонь сжимается в кулак, ударяя по своему сиденью, а дрожащие губы искажают следующую короткую фразу:
- Что же я наделал?..
Да, именно серебряный. Серебряный, который от слез, я вижу. В зеркале заднего вида, где отражаются глаза-озера Эммета, это налицо.
И такая правда обрушивает оставшиеся границы, если они вообще сегодня еще где-то имеются.
- Все будет хорошо, - шепчу я, подавшись желанию кое-что сделать. Выпрямляюсь на своем месте, а потом приникаю к спинке сиденья Каллена-младшего, обхватывая его изголовье и, соответственно, плечи мужчины, обеими руками.
Апельсиновый парфюм является прямым отражением горечи бывшего Людоеда. Он мгновенно проникает в мои легкие, оседая там, а выбеленная ладонь со вздувшимися венами, принадлежавшая мужчине, накрывает мои на своей груди.
- Только бы, Изза… только бы… - срывающимся шепотом молит он.
Эдвард оборачивается на нас, на одну-единую секунду отпустив дорогу, и в глазах его, мне кажется, успокоение. За рулем ему сложно утешить брата, а касания, насколько я знаю, самая действенная сила.
- Мне позвонил Павел, Эдвард, - судя по всему, приняв взгляд брата как осуждение, обрывисто продолжает Эммет. В свое оправдание?.. – они там винтят, никак не довинтят хвост «Мечты», и ему нужны были подтверждения, что размер болтов выбран верно. Карли и Мадлен были во дворе… она попросила меня поиграть в снежки с мамой… я отошел в кабинет не больше, чем на двадцать минут. Я оставил им Голди как соглядатая… но к моменту возвращения никого на лужайке не было!
Он с силой зажмуривается, и морщинок на лице становится больше. Растерянный, как ребенок, раздавленный случившимся, Эммет совсем не выглядит железобетонным. Я теперь понимаю, что он такой же хрустальный, как и мы все.
- Они не могли пойти в лес? – негромко предполагаю я, погладив брата Аметистового по плечу, - Карли пару раз показывала мне тропинку…
- Какой лес! – Эммет фыркает, а его пальцы сильнее сжимают мои. Просят не отстраняться. – Она на своих шпильках удивительно, что до нашего крыльца дошла…
- Но ты не проверял?..
- Проверял, - он тяжело вздыхает, прикрывая глаза, - я все проверял…
- Без паники, - вмешивается Эдвард. Его лицо беспристрастно, блещет спокойствием и уверенностью, но мне ли не знать, как все сжимается и крошится изнутри. Эммет благоговеет перед Карли, обожает ее… но то, что она делает с Эдвардом, не поддается описанию. Когда они рядом, когда играют или обмениваются кусочками своих десертов в кафе, создается впечатление, будто только пока девочка рядом, Серые Перчатки может дышать. – Скажи мне, они говорили что-нибудь, пока ты был там? Хоть какую-нибудь невзначай брошенную фразу? Нам нужна зацепка, чтобы знать, где искать.
Эммет хмурится, стараясь припомнить. Его пальцы сдавливают мои сильнее.
- Возможно, торговый центр?.. – предполагает он, - ей жутко не понравилась ее пижама. А сучка повернута на шоппинге.
- Торговый центр, - Эдвард задумчиво катает слово на языке, перебирая варианты. Хаммер он ведет так же легко, как и брат, хотя машина принципиально другая – начать хотя бы с автоматизации всего, что можно, чем славится Медвежонок. Однако, что за рулем любимой «Ауди», что здесь, выглядит Алексайо так же изящно. – Какой самый близкий к нам?..
- Она не поедет в близкий, - Эммет качает головой, запрокинув голову назад и упираясь в подголовник, - нужны марки… Gucci шьет для детей?
- Да, - отзываюсь я. Две пары глаз с некоторым недоумением посматривают в мою сторону.
- Думаешь, она оденет ее во взрослое? – пальцы Эдварда сдавливают руль.
- Она во что угодно ее оденет, - Эммет жмурится, - я не знаю, известны ли ей детские бренды…
- «Империя детства»? Она не так далеко.
- Нет, там дешево для нее, - всеми силами стараясь взять себя в руки и сосредоточиться, Медвежонок хмурится сильнее, вглядываясь в пейзаж за окном. Ненароком он смаргивает слезинку, и она, обретшая свободу, бежит вниз по гладковыбритой щеке.
Для меня это слишком.
Утыкаюсь носом в плечо Каллена-младшего, наклонив голову к его шее. Он тоже, как и брат, делал все, чтобы я почувствовала, что у меня есть семья. Он тоже заботился обо мне. И я отплачу тем же. Особенно сейчас.
Я волнуюсь за Каролину. Даже больше – я боюсь за нее до марша зубов, до мурашек по всему телу. Но все, что могу, держаться рядом с Калленами, чтобы, если что, дать идею или заметить девочку среди череды прохожих. Я очень надеюсь, что с ней все будет хорошо. Я очень беспокоюсь, чтобы она не пострадала. Эммет так не доверяет ее матери… видимо, дела очень плохи.
- Где продается Gucci в Москве? – риторически спрашивает папа Карли, выуживая из кармана телефон, - детский Gucci… черт!
Детский Gucci? В моей голове пробегает какая-то мысль.
…Мы сидели с Каролиной на полу в ее милой комнатке со зверюшками из плюша по углам и их портретами по стенам. Мы рисовали, насколько я помню, ее розового слоника – вторую любимую игрушку (первую мне так и не показали). Мы обводили глаза черным карандашом, а ногам придавали оттенок малинового. И вот тогда Карли, втянувшись в разговор со мной о всяких пустяках, сказала: «не хочешь сменить шкурку, мистер Брендон? Когда мама приедет, поедем с тобой к Винни, она говорит, там очень хорошие шкурки Гуччи найдутся для меня – и тебе что-нибудь подберем».
- Винни! – выдаю я, пока не утеряла в памяти название. – Какой-то Винни… к какому-то Винни!
Эдвард изумленно оглядывается на меня, а Эммет, промазав пальцем по нужной клавише мобильного, сбивает в гугле весь запрос.
- Какой Винни? – морщится он.
- Детский центр «Винни», - немного прикусив губу, предполагает Эдвард. Замедляется, отъезжая в крайнюю полосу, - кажется, мне тоже Карли о нем говорила.
- Адрес… - Каллен-младший торопливо, стараясь не путаться в буквах, набирает новое слово в поисковике. Те пару секунд, что интернет ищет ответы, мне кажется, всерьез готов стереть телефон в пепельно-серый порошок. У него немеренная сила. И мое счастье, что он ее еще контролирует. – Рублевское шоссе?
- Да, верно, - посматривая на указатели и ища возможность повернуть, Аметистовый согласно кивает, - там еще тематические кафе.
- Ехать больше часа… она, наверное, взяла такси.
- Мне кажется, это лучшее место для поисков, - сдерживаясь, пытается убедить брата Эдвард, - мы ее в любом случае найдем, но лучше начать отсюда…
- А если они?.. – Эммет останавливается, не досказав фразу, и его лицо белеет сильнее прежнего. Мне, касающейся его кожи, кажется, будто она становится прохладнее.
- У нее нет ни свидетельства о рождении, ни паспорта, ни твоего разрешения, - ровно вдыхая и выдыхая, перечисляет муж, - она не вывезет ее из России. Не теперь.
Стоит признать, такой разбор по полочкам звучит успокаивающе. Эммет немного расслабляется, глубоко вздыхая, а мои пальцы получают больше свободы. Их теперь не сжимают, а придерживают. И никто не против.
- Попробуй им еще раз позвонить, - Эдвард-таки находит верный поворот, уходя влево, - Каролина взяла телефон?
- Нет, ее дома…
- А Мадлен? Есть ее телефон?
- Парижский, - мужчина без труда находит в списке своих контактов тот, что подписан «М.» и нажимает на зеленую кнопку вызова.
Безрезультатно.
- Не отвечает… - глядя на мобильник, как на своего злейшего врага, докладывает он, - сучка…
- Я уверена, она ей не навредит, - знаю, что тщетно, но пытаюсь утешить Эммета. Хоть как-то, - это же ее дочка…
- Как раз поэтому и стоит беспокоиться, - стиснув зубы, отметает Медвежонок, - никакая она ей не мать! Она, черт ее дери!..
- Поставь на автонабор, - переключая внимание брата на себя и избавляя меня от потока оскорблений в сторону Мадлен, советует Эдвард. На его лбу уже знакомая мне глубокая морщинка. – Ответит, никуда не денется.
Каллен-младший не упрямится. Оставляя идею облить бывшую жену всей грязью, что накопилась, он колдует над мобильным телефоном, вводя нужный код. Позволяет мне вернуться на свое сиденье, самостоятельно, убрав пальцы и похлопав по рукам, отпустив.
Салон погружается в тишину, разгоняемую лишь едва слышным урчанием двигателя.
Эдвард едет быстро, на максимально допустимой (а местами, как вижу, и нет) скорости, но не просит меня пристегнуться. И даже Эммета не просит. Он очень расстроен.
Я сажусь посередине, между двумя их сиденьями, и кладу ладони на плечи обоим.
- Все будет в порядке, - тихонько повторяю, увидев в этих словах сильную необходимость, судя по накалившейся обстановке в салоне.
Эммет перебарывает желание стряхнуть мою руку, едва заметно прикоснувшись к ней пальцами, похлопывая.
Эдвард неслышно выдыхает, пристальнее вглядевшись в дорогу. Однако плечо его, прежде напряженное, расслабленно опускается.
И я мягко, с утешением, улыбаюсь.

Шестьдесят три километра и чуть больше часа спустя хаммер Эммета, управляемый его братом, оказывается на подземной парковке огромного специализированного детского центра.
С громким хлопком двери и заметной спешкой, Медвежонок покидает салон, оглядываясь вокруг в поисках входа.
- Сколько здесь, мать его, магазинов? – ошарашенно произносит он, едва оказываемся внутри. «Винни» занимает почти целый этаж.
- Нам нужно разделиться, так будет быстрее, - Эдвард, стоящий за моей спиной, то ли в раздумьях, то ли случайно потирает мои плечи, - Эммет, вы с Иззой налево, я направо. Держи телефон рядом.
- Я могу пойти вперед, - предлагаю, указав на оставшееся направление, которое Каллен-старший никому не отдал. От входа мы оказываемся буквально на перекрестке разного рода магазинчиков. – Так будет еще быстрее.
- Не надо, - останавливает меня Аметистовый, мотнув головой, - я не хочу, чтобы ты потерялась.
- Я не потеряюсь…
- Изза, пойдем, - Медвежонок, уставший от наших разговоров, легонько касается моего локтя, притягивая к себе, - Эдвард бегает в два раза быстрее нас обоих.
- Я позвоню сразу же, как увижу их, если они здесь, - соглашается Серые Перчатки, разворачиваясь в обозначенную самим собой сторону. На нем, в точности как и на Эммете, потому что так же принадлежит ему, темно-серое пальто с высоким воротом. Его не так уж сложно распознать среди череды светящихся витрин – нетипичный цвет.
- Мы тоже, - папа Карли демонстративно включает телефон на полную громкость, усиливая динамики до предела, а затем протягивает мне руку, - только ты не теряйся, Изабелла, пожалуйста.
- Хорошо, - обещаю, стараясь быть настолько внимательной, насколько это возможно. Проводив взглядом Эдварда, удаляющегося от нас быстрыми шагами, беру за руку бывшего Людоеда. Она раза в три больше моей.
Мы почти бежим. Сквозь торговые ряды, сквозь не редеющие островки-магазинчики, где продается все, что может вообразить себе ребенок, бежим. Эммет просматривает витрины справа, а я слева. И теперь, когда Эдварда, пытающего разгонять сразу все тучи, нет рядом, страх Каллена-младшего – во всю силу – передается и мне.
- Почему ее мама живет в Париже? - не удерживаюсь, пытаясь переключить внимание и успокоить дыхание, я. Как раз возле магазина пазлов – стеллажи уходят в потолок. Эдварду бы понравилось.
- Потому что ее мама – сука, - не утаивая истину, как полагается, и не приукрашая слова, докладывает Эммет, - причем редкая.
Его ноздри раздуваются, губы искажает гримаса ярости, а глаза темнеют. Как бы на месте телефона, который душит в другой руке, не оказались мои пальцы.
- Но тогда зачем она здесь?
- Чтобы все перевернуть с ног на голову, как всегда, - Медвежонок замедляется возле витрины магазина детской обуви, вглядываясь в кресла для примерки за стеклом. Там сидит черноволосая девочка в розовом комбинезоне, со спины чем-то напоминающая Карли. Однако как только поворачивает голову на зов мамы, становится очевидно, что это не юная гречанка.
- И поэтому она выбрала твой день рождения?.. – тихо спрашиваю я. Даю ему возможность избежать ответа.
- Поэтому она выбрала меня, - четко выделяя последнее слово, Эммет краснеет от злости. Ускоряется так, что я едва за ним поспеваю.
Мы оббегаем два ряда, задерживаясь там, где есть хоть кто-то, напоминающий Каролину. Я не видела Мадлен вживую, только на фотографии, а потому не могу узнать ее сразу же. Но Эммет может. В каждую блондинку со стрижкой до плеч он впивается глазами и буквально вынимает душу, оставляя ее в покое сразу же, как убеждается, что обознался.
Под конец и я начинаю думать, что мы ошиблись. Либо они не приезжали сюда, либо отсюда уже уехали, иного не дано. Мы даже зашли в кафетерий, попавшийся на пути, и заглянули в детский лабиринт, расположенный левее, хотя Эммет уверял, что Мадлен не даст Карли в нем поиграть.
И как раз в тот момент, когда Медвежонок окончательно отчаивается и глаза его блестят от беспомощности, слез и гнева на бывшую жену, телефон в его ладони-таки звонит. «Эдвард» - гласит подпись.
- Алло? – спешным, но дрожащим голосом он принимает вызов.
Около двух секунд требуется, чтобы услышать то, что так хотел.
Почти мгновенно вызвав метаморфозы на лице бывшего Людоеда, звонок брата возвращает Эммета в строй.
- Он нашел их, - одними губами, резким движением утаскивая меня за собой в ту сторону, куда не так давно ушел Серые Перчатки, сообщает Каллен-младший, - Каролина с ним…

* * *


Белый.
Да.
Белоснежно-белый. Молочный. В нем нет оттенков, нет полутонов и, кроме розового пояска на талии, ничто не разбавляет прекрасное божественное облачение.
Вы когда-нибудь держали на руках ангела?
Кого-то настолько светлого, настолько чистого, что собственное сердце переставало болеть и нестись безумным скачем только потому, что вы на него посмотрели?
Кого-то столь безмятежного, столь доверчивого и доброго, что вся людская корысть, все самое отвратительное в мире забывалось? Даже собственные эмоции не имели значения.
Кого-то очень нежного? Такого нежного, что этой нежностью он способен был опалить, выведя из души все худшее, этой нежностью мог воскресить, вернув давно утерянную надежду, этой нежностью мог защитить – от людей, мыслей, чувств и терзаний. Ангела, который мог убаюкать душу и обласкать сердце? Рядом с которым оно не болело…
Вы когда-нибудь держали на руках ангела?
А я держала. И потому я знаю, каково это, думать, что его потерял.
Мы с Эмметом выбегаем из закутка с детскими пирожными на секунду быстрее, чем Эдвард успевает в нашу сторону указать.
Он стоит возле фонтана, в расстегнутом пальто и синем пуловере, проглядывающем возле ворота. Его темные волосы торопливо приглажены рукой, аметисты оценивающе следят за ситуацией, а руки наготове, чтобы… удержать? На Эммета мой Алексайо смотрит с подозрительностью.
Но у фонтана, журчащего добрым ручейком и отдающего холодом деревянных скамеек, стоит не только Серые Перчатки.
Маленькая девочка в белом платье, белых колготках, белых сапожках и белой курточке, явно не подходящей под пору года, зато идеально дополняющей стиль платья, держит дядю за руку, немного притаившись за краем его пальто.
А рядом с девочкой, крепко сжав ее ладонь и едва не вытягивая поближе к приближающемуся папе, красивая молодая женщина. Ей около тридцати, и она совсем не вписывается в атмосферу вокруг. Лучащаяся принадлежностью совсем к иному, журнальному, модельному миру, она стоит, невольно притягивая взгляды всех посетителей торгового центра. И вызывающе улыбается.
Я без труда узнаю популярную Мадлен Байо-Боннар в ней, какую мне показала Каролина в журнале. Ее мать действительно будто бы только что сошла с глянцевой страницы – ее наряд тому подтверждение, а макияж явно с подиума. Слишком яркий, но не отталкивающий.
- Карли… - Эммет отпускает мой локоть, за который все это время волочил, с исказившимся облегчением лицом кидаясь к дочери, - малыш!
Он вытаскивает ее из рук Мадлен и Эдварда так быстро, что девочка ничего не успевает сделать. Она скованно улыбается папе и обнимает его за шею, но будто бы чего-то боится.
И, проследив за взглядом Каллена-старшего, с упрятанной болью глядящего на голову племянницы, я понимаю, чего именно.
Прежде роскошные, волнистые, черные как смоль волосы Каролины… обрезаны. Достигающие до талии, притягивающие внимание и восхищающие своей красотой и здоровьем теперь едва доходят до плеч. Как у матери.
Мадлен ее… подстригла?
- Папа, - тихонько бормочет малышка, зарывшись лицом в его пальто. Ее пальчики немного подрагивают от предвкушения его реакции.
- Я здесь, солнце, здесь, - Эммет зажмуривается, целуя ее макушку.
- Ты будешь ругать меня, папочка?..
Медвежонок касается глазами бывшей жены, опалив ее таким пламенем, что я бы попятилась, а затем крепко обнимает дочь. Девочка дрожит.
- Нет, малыш. Я не буду, - и пробирается руками ниже, стремясь погладить волосы, успокоить. Но своему изумлению, накрыв затылок рукой, обнаруживает, что дальше локонов больше нет.
- Чудесная стрижка, не правда ли? – вступает нежданная французская гостья, представляя моему вниманию чистейший английский. Почему-то я не удивлюсь, если она не знает русского.
Каролина – и та из-за меня все чаще пользуется неродным языком.
- Что ты?.. – глаза Медвежонка распахиваются, а руки сильнее прижимают дочь к себе, - МАДЛЕН!!!
- Папочка, тебе нравится? – робко спрашивает Карли, вступая между родителями с отчаянной попыткой предотвратить ссору.
Эммету хочется ответить что-то другое. Он краснеет больше прежнего, стискивает зубы, и Эдвард, предусмотрительно стоящий рядом, напрягается.
Но в то же мгновенье, как собирается открыть рот, серо-голубые глаза дочери касаются его глаз. И даже мне с такого неблизкого расстояния видно, какой в них сияет испуг получить отрицание.
- Конечно, зайка, да. Очень красиво, - смягчается Людоед, впустив во взгляд нежность, - ты теперь похожа на Люси Певенси, верно?
Каролина немного расслабляется.
- Да, папа, - с натянутой, но все же существующей улыбкой отзывается ему.
- Ой, да не смущайся, кошечка, - Мадлен треплет краешек платья малышки, заставляя его лежать как следует, - ты еще спроси, нравится ли ему твой макияж. Поверь мне, мужчины любят, когда девочки красивые. Даже если не признаются.
Тяжелый взгляд Эдварда, подкрепляясь едва слышным скрежетом зубов, касается бывшей невестки. Приковывает к месту.
Какая-то она… не такая. Каролина говорила, мама любит ее очень сильно, шлет подарки, но эта женщина не производит впечатления любящей матери. Она слишком развратная, и если не сказать больше… пошлая? Я бы никогда и мысли не допустила, что у нее есть дети, если бы не внешнее сходство с малышкой. И я бы, наверное, не подпустила ее к своему ребенку.
Мадлен мне не нравится. Я проникаюсь к Эммету и понимаю его теперь.
Сучка.
- Макияж? – тем временем, Эммет осторожно отстраняет от себя дочку, всматриваясь в ее лицо. И ей, смутившейся больше прежнего, и мне, стоящей рядом, прекрасно известно, что он видит: брови малышки подведены черным, на ресницах тушь, а губки в нежно-розовой блестящей помаде под стать ангельскому образу, чуть смазанной от объятий.
- Ей восемь лет… - сквозь зубы шипит Каллен-младший, испепеляюще глянув на Мадлен.
- Женщина должна быть прекрасна в любом возрасте, - та пожимает плечами, - ты ведь согласна, кошечка? Слезай уже с папиных рук. Тебя еще поносят на руках разные мужчины.
Эммет, мне кажется, доходит до своей точки кипения. Из его ушей едва ли не валит пар.
- МАДЛЕН!..
- Карли, - Эдвард обращает внимание племянницы на себя, погладив ее по плечику, - как насчет пончиков? Здесь киоск напротив, купите с Иззой нам всем?
Девочка тепло, хоть и немного вымученно улыбается дяде, энергично кивнув. Оглядывается, находя меня взглядом, и улыбается пошире.
- Какие пончики, Эдвард! – возмущенно произносит мисс Байо-Боннар, это убивает фигуру!
- Мы как-нибудь переживем, - отметает Эммет, ставя малышку на ноги. Успевая первее брата, всовывает ей в руки кошелек, подталкивая нас обеих в направлении киоска, - купи всем по два, Каролина.
Мадлен смотрит на бывшего мужа со снисхождением и усмешкой. Эта усмешка его, похоже, и заводит.
- А это кто? – вытягивая шею и приподнимаясь на своих каблуках, она высматривает меня за спинами братьев, - ты все-таки удочерил еще одну девочку, Эдвард?
Удочерил…
За секунду помрачневший, Аметистовый делает шаг вперед, заслоняя меня.
- Помолчи, Мадлен, - с предупреждением, о каком я и подумать не могла, велит. Сурово.
- Нет, - Карли, замешкавшаяся со своим растегнутым замком курточки останавливается, обернувшись к маме. Берет меня за руку и подводит к женщине, - Это Изза – она хороший друг дяди Эда. Она рисует Москву.
Брови красавицы с презрительностью, скрытой за интересом, изгибаются.
- Рисует Москву? А что же, все остальное вы уже нарисовали? Это утопический город, – она кусает свою полную губу, окрашенную помадой розового цвета, и с прищуром посматривает на Эдварда, - или теперь это так называется, мистер Каллен? «Рисовать Москву»?
У меня сводит скулы, а лицо прежде готового к мирному разрешению ситуации Эдварда кажется, тоже краснеет.
Сейчас будет жарко.
- Каролина, пойдем купим пончиков, - я покрепче обвиваю руку малышки, увлекая ее за собой, - можем и сироп к ним купить. Какой ты любишь?
Девочка напряженно наблюдает за тремя своими самыми любимыми людьми, встревоженная тем, что между ними происходит.
- А на «Красной площади» тебе понравилось, Изза? – выкрикивает мне вслед Мадлен, переливисто засмеявшись, - там уже так давно не было «парадов»… да, Эдвард?
Я не понимаю, о чем она говорит, но почему-то чудится, будто здесь есть какой-то пошлый подтекст. И мне становится стыдно от того, что Карли его слышит.
«Красная площадь» это… а «парады»?.. Черт. Отвратительная женщина.
Я не оглядываюсь. Я держу малышку за руку и увожу подальше, пока ее мать не стала говорить о сексе не завуалированно.
- Клубничный, - в смятении бормочет юная гречанка.
- Прости?..
- Клубничный сироп, - она тяжело вздыхает, тоскливо обернувшись на родных, - я хочу клубничный сироп, Изза.
Я улыбаюсь, нежно погладив ее по голове. Мы сворачиваем за угол, оставляя Калленов – и бывших, и настоящих – разбираться между собой, и я присаживаюсь перед девочкой, нежно пожав ее ладошки.
- Ты очень красивая, Каролин, - ласково признаюсь, - и с макияжем, и без. И с этой стрижкой, и с другой. Честно-честно.
Серо-голубые глаза светятся признательностью, а грусть в них потихонечку затихает.
- И знаешь что, - притягиваю ее к себе, погладив по спинке. От девочки пахнет дорогими взрослыми духами. - Я бы тоже выбрала клубничный сироп. Он лучше всех.
Ее губы изгибаются в улыбке, а слезная пелена в глазах окончательно спадает.
Получилось.

К моменту нашего возвращения с двумя полными коробками пончиков и небольшой баночкой сиропа, отношения остаются так и не выясненными до конца.
Все говорят тихо, не привлекая внимания, и со стороны может казаться, что эти миролюбивые люди просто решили пройтись по магазинам. Или случайно встретились посередине торгового центра и решили поговорить.
Однако если присмотреться, без труда видно, как поджаты губы Эдварда, как пылает гневом лицо Эммета, и как насмешливо-презрительно Мадлен выдает что-то обоим братьям.
Вполоборота к киоску стоит именно Аметистовый, поэтому он первый замечает наше приближение. Незаметно кивает на нас Эммету, вынуждая его замолчать и заставить сделать то же самое бывшую миссис Каллен.
Каролина в своем ангельском облачении, держа в руках одну коробочку и мою руку, подходит ближе. С опасением и готовностью отойти куда понадобится как можно скорее. Ей неуютно.
- Пончики, - изображая радость лучше, чем смог бы любой актер, Эдвард с приподнятым уголком губ присаживается перед племянницей, - спасибо большое.
Я молчаливо протягиваю Медвежонку кошелек и он забирает его, так же не сказав ни слова.
- Содержанка, - невесомым шепотом бросается в мою сторону Мадлен. От неожиданности едва не роняю коробку с пончиками, опасливо взглянув на Карли, но она не слышит. Не услышала.
А вот Эдвард услышал. Черты его лица заостряются, он злобно оглядывается на бывшую невестку, но из-за близости к девочке ничего не говорит.
- Клубничный сироп? - с восторгом, радуя малышку, произносит, доставая баночку, - у нас пир!
- Изза и я считаем, что клубничный сироп – лучше всего, - гордо признается юная гречанка, вытянувшись вперед и чмокнув дядю в щеку, - ты тоже пахнешь клубникой, дядя Эд.
С обожанием посмотрев на девочку, Эдвард усаживает ее на скамейку перед фонтаном. Выуживает из коробки пончик, заворачивает его в салфетку и только тогда дает племяннице.
- Осторожно с платьем, кошечка, - подает голос Мадлен, хмуро глядя на такой прием пищи, - куда в таких нарядах есть пончики, ты что?!
- Кушай, зайка, - Каллен-старший поглаживает свое сокровище по плечу, сидя перед ней на корточках и загораживая от горящего взгляда женщины, - мама тоже сейчас возьмет свой пончик.
- Еще чего! – та всплескивает руками, отшатываясь от угощения как от огня, - ужас!
Эммет забирает из рук брата коробку, раскручивая очередную салфетку, укладывая в нее пончик и протягивая мне.
- Как хочешь, - пожимает плечами он, демонстративно прижав коробку ближе к себе, - приятного аппетита, Изза.
Не знаю, какой вкус у пончиков. Я не чувствую даже пресловутого клубничного сиропа, которым Медвежонок щедро полил мою сладость. Просто ем, потому что едят все. И мне кажется, даже Каролина вкус чувствует не совсем явно, хоть и пытается это опровергнуть.
Когда мы заканчиваем, Эдвард по очереди, делая вид, что бывшей миссис Каллен здесь нет, вытирает нам с Карли руки чистыми салфетками.
- Поехали-ка домой, а то Голди испугается, что нас так долго нет, - предлагает он, оглянувшись на брата, - что думаешь, Эммет?
- Полностью согласен, - четко выделяя каждое слово, тот ухмыляется, - нам есть чем заняться.
- Будем праздновать папин день рождения, - Каролина встает со скамейки, обхватывая тяжелую отцовскую ладонь, - правда?
- Очень даже, - чуть более отошедший от случившегося, Эммет согласно ей кивает. Забирает на руки, поворачиваясь к выходу. Его глаза, обращенные сначала на нас с Эдвардом, а потом на бывшую жену, сверкают, - это будет незабываемый праздник…

* * *


Талый, с черными подтеками, грязный снег. Он лежит вдоль дороги, засыпанный пылью и комками грязи с колес проезжающих мимо автомобилей, и в его испещренной ранами от весеннего солнышка поверхности с трудом улавливается белизна.
Этот снег неумолимо движется к пропасти, тая. Он уже никогда не будет таким как прежде. Никто не подойдет, не возьмет его в руки и не восхитится красоте. Его сгребут и выкинут подальше, где-нибудь в чаще леса, потому что, присыпанный солью и песком, он будет таять долго и мучительно. Не исключено, что и до середины апреля.
У этого снега нет будущего, однако это вовсе не значит, что будущего нет так же у травы, которую он под собой прячет. Ее бы замела метель и убила стужа, если бы не этот снег. Его роль – сохранение. Цель его существования – защита и забота. Каждый ребенок это знает.
Эдвард не любит громких слов, эпитетов и метафор, но все же олицетворения, порой, ему нравятся. Так становится легче либо на что-то решиться, либо о чем-то поговорить. Они вдохновляют. Поэтому со снегом он всегда, не глядя на место рождения, сравнивает себя.
…Он не думал, что Мадлен согласится поехать с ним. Он был уверен, что она упрется всеми четырьмя конечностями и захочет остаться в доме Эммета, высказывая новые колкие комментарии при Каролине и Изабелле. Будет ранить их и не даст себя остановить.
Но бывшая миссис Каллен, к его удивлению, радушно приняла предложение переночевать в отеле Москвы. Она с улыбкой, еще до торта, попрощалась с Карли, потрепав ее по коротким теперь волосам, а затем села в салон серой «Ауди», даже не оглянувшись на Эммета.
Перед отъездом Эдвард попросил его проследить за Иззой (ее расстроило почему-то, что он не попробует торт) и успокоить ее в случае необходимости, пока он не вернется. Брат пообещал.
Праздник не был долгим. Он вообще не был праздником. Скромный обед, сладость и две свечки, объединенные и дающие цифру 40. Все играли свою роль. Все старались ради Каролины. Но вряд ли она осталась спокойна… вечером Эдвард обязательно зайдет проверить малышку. Только бы с ней все было хорошо…
Но это позже, это поздним вечером. А теперь, продираясь сквозь вечерние субботние пробки, они с Мадлен здесь вдвоем. Она, на пассажирском сидении и со своим извечным цветочным ароматом J'ador, и он, сжавший пальцами руль и вынужденный вспоминать все, что связано с этими духами. Чтобы хоть как-то разбавить напряженную атмосферу, в салоне играет «Мечта» Фредерика Шопена, и ее нежные переливы, сменяющиеся время от времени вступлениями духовых инструментов к основной мелодии фортепиано, немного успокаивают.
Музыка не сказать, чтобы очень жизнеутверждающая, но к ситуации подходит.
Эдвард как может старается не зацикливаться на поведении Мадлен этим утром, когда без спроса увезла Каролину и даже не извинилась потом перед ее отцом, к тому же сводив девочку в салон красоты и заставив почувствовать себя неуютно.
Если бы это был кто угодно, кто-нибудь посторонний, женщина или мужчина – не суть, он бы не оставил этого просто так. Сотвори такое Голди, Анта или Рада, при всем его хорошем отношении, размазал бы их по стенке не хуже, чем Эммет. В порывах злости он слишком плохо себя контролировал.
Однако это была мама Каролины. Это была ее мамочка. И сломать детскую душу, детскую веру, разбить на осколки сердце девочки, без которой не представляет своей жизни, было недопустимо. Пришлось сдержаться (хотя Эммет и предельно ясно высказал бывшей жене, что о ней думает теперь). И приходится сдерживаться сейчас.
- Ты долго будешь молчать? – уставшая от безмолвного сиденья в одной позе, нахмуренно глядящая на пробку впереди, Мадлен приглушает музыку. Вторгается в его мысли и, как всегда, без спроса.
- Что ты хочешь услышать? – негромко спрашивает Эдвард. Движения на трассе нет, поэтому следить за дорогой не обязательно. Он оборачивается к женщине, немного изогнув левую бровь.
- Для начала прекрати спектакль! - она недовольно складывает руки на груди, посильнее укутавшись в свою шубу, - тут и так холодина, так и ты еще тот ледник…
- Зачем ты это сделала?.. – задумчиво, но не отводя от Мадлен глаз, зовет Серые Перчатки.
- Что сделала?
- Приехала.
- Зачем я приехала к дочери? – Мадлен фыркает, с видом праведного негодования оглядываясь по сторонам. Ее хорошенькое личико искажается, а брови взлетают вверх, - вы же больше двух лет капали мне на мозги просьбой приехать!
- Но не так же, Мадли…
Ее глаза загораются, а губы изгибаются в улыбке.
- Мадли? Ты помнишь даже?..
- Сорвалось, - Каллен прочищает горло, мрачно посмотрев на дорогу и уже пожалев, что вообще открыл рот.
- Сорвалось у Сурового? Просто так? – женщина цокает языком, осторожно, не давая возможности сразу понять свои намерения, притронувшись рукой к его плечу. А затем ниже – по шву пуловера, по ребрам. И только замерших у ширинки, ее пальцы отбрасывает назад.
- Прекрати, - шипит Эдвард.
Оскорбленная за свои благие намерения, Мадлен негодует больше прежнего. Сжимает зубы, демонстративно резко поправив спавший на лицо локон.
- Это принадлежит девчонке, верно? – грубо спрашивает она, - никакая она не сиротка и никакая тебе не дочь. Ты купил себе молоденькую шлюшку, верно?
Эдвард нечеловеческими усилиями сдерживает себя. Отвечает так, чтобы унять ее.
- Замолчи.
- Да выбрось ты это спокойствие! – мисс Байо-Боннар всплескивает руками, прикусив губу, - ты что, правда камень? Тебя абсолютно не заводит то, что я делаю? Что твоя нимфа с карими глазами умеет такого, чего не умею я! Бог мой, Эдвард, ей хоть есть восемнадцать?..
Это уже выше нормы. И, несомненно, выше головы.
- ЗАМОЛЧИ! – рявкает он, пугая и себя, и горе-попутчицу. Не ожидавшая такого всплеска от прежде спокойного Каллена, она теряется. Правда, всего на несколько секунд.
- Не смей на меня кричать, - шипит, повернувшись к мужчине всем телом, - или, если так хочешь, кричи, но во время секса. Ты ведь еще в силе? Поехали в отель!
Пробка замирает окончательно. Машины сигналят, горят фары, мигает впереди светофор и мир, похоже, останавливается, прекратив вращаться.
Эдвард слышит, как шумит в ушах кровь и волны гнева, накатывая, грозятся в клочья разодрать машину.
Мадлен одна из немногих, рядом с которыми он не может быть тем Эдвардом, за какого себя выдает – выдержанным, спокойным, бесконфликтным и в крайнем степени пацифистом. Казалось бы, похороненный много лет назад, Алексайо просыпается. И грозится вырваться на свободу. И ревет во все горло. И повторяет… повторяет то, что сделал той ночью…
- Мадлен, зачем ты здесь? – более-менее совладав с тоном, мужчина обрушивает силу эмоций на руль, сжимая его едва ли не до того, что слышится треск, - давай договоримся о сумме. Сколько ты хочешь?
- Ты полагаешь, что так хорош, что я еще должна тебе платить?
- О сумме за спокойствие Эммета и Карли, - Эдвард качает головой, - раз уж мы здесь, давай начистоту. Только цифры.
Он знает, что фортуна никому не улыбается дважды за одни сутки, но очень на это надеется. Если бы она действительно согласилась и ушла… оставила всех в покое, что бы он готов был отдать? Конечно, Карли будет больно, она будет плакать, но эта та рана, которую нужно вскрыть. Иначе с каждым годом будет все хуже. Если бы мог, он бы купил и достойное отношение бывшей невестки к собственной дочери, но это было невозможно, недосягаемо. Мадли не хотела быть матерью. Мадли вообще не хотела детей. Она никогда не станет относится к Каролине как к своему сокровищу, своему чуду. Даже за двести миллионов долларов.
- Не бросайтесь фразами, мистер Каллен, - женщина ерзает на своем месте, поправив шубу, - вы пытаетесь меня купить?
- Мадлен…
- Уже Мадлен? Мадли! – резко выдыхает, возмущаясь. Прежде отброшенными пальцами снова предпринимает попытку захвата. Но теперь не начинает с такого далекого участка, как плечо. Сразу касается колена. – Послушай, Суровый, ну что же мешает тебе теперь? Эммет сам со мной развелся, помнишь? У него есть Каролина. Ты же, женившись уже четыре раза, тоже никак не остановишься. Разве не видишь, что нас сводит сама судьба? Что она видит, какая уплывает из-под носа пара?
- Ты говоришь ерунду… - Эдвард морщится, отвернувшись вправо. Прячет обездвиженную часть лица.
- Мы – пара. Ты достоин меня, я достойна тебя. Этого достаточно. Ну закрою я глаза, когда ты повернешься ко мне в анфас, ну и что? - она делает глубокий вдох, пробираясь рукой выше. Касается-таки ширинки во второй раз. – Подумай об этом.
- Мы уже обсуждали… - он отодвигается и пальцы вынуждены сдвинуться следом.
«Закрою глаза, когда повернешься в анфас» - а Белла глаз не закрыла…
- Конечно! Ты же знатный упрямец, Суровый, - Мадлен качает головой, чуть царапнув светлый замочек на его брюках ноготками, - порой я не верю, что ты вообще мужчина.
Не утаивая отвращения, Каллен убирает ее руку с себя. Возвращает на колени, спрятанные в темные колготки и под светлую материю платья.
Сколько еще раз она его так назовет? Сколько будет издеваться?
Неуправляемыми мыслями управляет голос, тихонько прозвучавший в голове. Ласковый и доверительный голос, почти, к его ужасу, любовный: «уникальный». Ночь, отдернутые шторы и Изабелла. Изабелла гладит его по правой щеке… «Уникальный».
- Так что там с цифрами? – он переводит тему и отрекается от неправильных мыслей, впервые ненавидя Москву за то, что по шоссе так часто встречаются пробки.
- Отстань со своими деньгами, - как от назойливой мухи, отмахивается от Эдварда Мадлен, - ты ведь спрашивал, зачем я здесь? Неужели не хочешь услышать ответ?
На заднем плане, там, где звучит музыка, в мелодию вступает скрипка. Почти режет слух.
- И зачем же? – смирившись с тем, что движение будет не скоро, мужчина откидывается на спинку кресла.
- Из-за Каролины, - с удовольствием встречая сразу же последовавшую реакцию Серых Перчаток, с улыбкой докладывает Мадли. Наслаждается видом распахнувшихся глаз, разгоревшегося в них пламени и выражением губ, ставшим жестким, - эта девочка заслуживает лучшего, чем какая-то ледяная дыра постсоветского пространства.
- Ты намерена стать хорошей матерью? – с нажимом задает вопрос Эдвард. Упоминание о Каролине – это лучшее оружие, она знает. И она, черт ее дери, Эммет прав, этим пользуется.
- Я намерена стать хорошим спонсором и продюсером, - она по-деловому осматривает свои идеальные красные ноготочки под цвет шейного платка, а потом устало скользит взглядом по пробке, - если бы мне в восемь лет досталась такая мать, я бы не начинала карьеру в двадцать два года.
Эдвард физически чувствует, как внутри все закипает. А это не лучший прогностический признак. Длинные пальцы опять впиваются в безвинный руль и бездушно его сжимают.
Дыши. Дыши. Дыши.
- Какая карьера? Что ты говоришь?
- Эдвард, посуди сам, - Мадлен задумчиво поглядывает на потолок салона, а затем на светящуюся магнитолу, - она красива, она умна, благодаря мне она научится вести себя как подобает, и, по сути, фотомодель из нее точно получится. Даже если не светит из-за роста подиум, хотя я сомневаюсь, что гены Эммета позволят этому случиться, журналы расхватают ее на фотосессии.
- Ты собираешься остаться в России?
- Еще чего! Я собираюсь увезти Каролину во Францию! Париж – город моды. Где, как не в нем, начинать? Она ведь знает французский? Вот нам и все карты в руки.
Она улыбается, добродушно засмеявшись, и с вызовом смотрит в аметистовые глаза. Стремительно темнеющие.
- И ты думаешь, мы тебе это позволим? – не утаивая злобы, шипит Каллен.
- Она вас возненавидит, если не позволите, - женщина улыбается шире, - так что вариантов нет. Но…
- Сумма, - цедит сквозь зубы Эдвард, едва сдерживаясь, чтобы не выбить рукой боковое стекло, а вместе с ним и бывшую невестку из автомобиля, - просто назови мне сумму…
Немного замешкавшись и, сделав вид, что смущается, мисс Байо-Боннар ненадолго опускает глаза. Изучает обивку сиденья.
Но затем, прекращая игру, поднимает их. Под темными ресницами сияют серые алмазы. Многообещающе. Хитро. С уверенностью, что отказа им не будет.
- Ночь… - шепчет она. Практическими одними губами.
Эдвард отказывается признавать прокравшуюся в голову идею. Скрипки в мелодии затихают, погружая салон в тишину и давая услышать слова Мадлен с поразительной четкостью.
- За сегодняшнюю ночь маловероятно, но к завтрашнему вечеру деньги будут у тебя. Обещаю, - выдыхает он.
Она медленно, соблазнительно качает головой. Нежными, кроткими пальцами, позволив им вольность, проводит тоненькую линию по левой щеке Эдварда. По проклюнувшейся щетине.
- Ночь с тобой, Суровый, - выгибается, свободной рукой расстегнув шубу и очертив взглядом салон автомобиля, - станешь моим – и я оставлю сероглазую кошечку и ее медведя-гризли в покое.

_____________

Как вам намеки Мадлен? И о чем пыталась рассказать Константа? И самое главное - что с решением Эдварда?..
Буду непомерно рада всем вашим отзывам как здесь, под главой, так и на нашем Форуме. Тем более, там ожидает подарок в виде несколько иллюстраций...
Спасибо за прочтение!


Источник: http://twilightrussia.ru/forum/37-20490-33#3355450
Категория: Все люди | Добавил: AlshBetta (16.07.2016) | Автор: AlshBetta
Просмотров: 3081 | Комментарии: 37 | Теги: AlshBetta, Русская, LA RUSSO


Процитировать текст статьи: выделите текст для цитаты и нажмите сюда: ЦИТАТА






Всего комментариев: 371 2 3 »
0
37 ღSensibleღ   (31.01.2017 14:35) [Материал]
он же не сделает этого, правда? он не может так поступить с Беллой...

0
36 Noksowl   (28.07.2016 09:56) [Материал]
Мадлен, определенно, приехала разрушать, а не созидать. Даже дочь рассматривает, как хорошее капиталовложение. Порыв братьев сохранить мать для Каролины, хотя бы на расстоянии, вышло им боком. Мадлен грозится лишить ее семьи, лишить детства. Ведь, если ей удастся забрать дочь с собой, то быть матерью для Карли она не собирается. И обречет ее на одиночество... sad

Спасибо за новую главу

0
23 Pavlink   (24.07.2016 21:58) [Материал]
Нет, нет и ещё раз нет!!! Надеюсь у Эдварда хватит ума отказаться от такого "миленького" предложения Мадлен. Она в любом случае никому не даст спокойно жить. Верно её Эммет называет и никак иначе, ещё та С... Это же не мать, а мачухня!!! Её к ребёнку и на пушечный выстрел подпускать нельзя!!! Только вносит разлад в семью.

0
33 AlshBetta   (25.07.2016 00:16) [Материал]
Привет! С возвращением smile Спасибо, что читаешь!
Эдвард на распутье и никуда с него не сойдет, потому что не может. На весах многое. И тут, и там, выбирать придется так или иначе. Все продумано, казалось бы... и не будь Беллы sad dry
Но от Каролины ее надо убрать - и как можно скорее. А то беда близко sad
Спасибо за прекрасный отзыв!

1
22 prokofieva   (24.07.2016 18:44) [Материал]
Может он отец её , а не дядя ? Эдварда всё женское население , хочет , а он ни-ни . Вот это мужчина ! Загадка века . Спасибо за главу .

0
32 AlshBetta   (25.07.2016 00:13) [Материал]
Интересные мысли... даже очень cool biggrin А Мадлен знает правду? tongue
Запретный плод сладок - вот и подтверждение гипотезы...
Спасибо за отзыв!

3
21 AlshBetta   (21.07.2016 22:33) [Материал]
Дорогие читатели, огромное вам спасибо за потрясающие отзывы! Простите автора за молчание, пока никакой возможности разгрести завалы. Как только - так сразу. Зато пораньше будет новая глава, реабилитируемся этим biggrin
Ваши отзывы - реки вдохновения. Безумно вам благодарна за них wink
До встречи!

1
20 GASA   (18.07.2016 17:50) [Материал]
Не понимаю роли Константы в жизни Эда....она всегда оказывается в ответственные моменты.....откуда она берет информацию? Мадлен в прошлом была любовницей Эда? скорее всего нет...она как и остальные мечтает добраться до его тела....интересно...она тоже была голубкой в прошлом? Зачем ей девочка? обеспечить себе старость? надеюсь Карли разберется...что мать ее не любит.....

1
31 AlshBetta   (25.07.2016 00:12) [Материал]
Конти всегда все знает. И, возможно, следующая глава приоткроет, откуда dry
Что же до Мадлен, она тоже свое урвала. Но если была с Эдвардом, почему ставит такое условие? wacko Да, мечта ее именно такова - тела. Всем нужно его тело. И только Белле пока - душа.
А девочка - средство достижения цели. Карли ее билет к Калленам sad
Спасибо за интересный отзыв!

2
19 kotЯ   (18.07.2016 11:17) [Материал]
Ах, Мадлен...такая мерзавка... angry

1
18 Natavoropa   (18.07.2016 11:14) [Материал]
Волнение братьев за Карли понятно, Мадлен - не мать, действительно сука, но даже сейчас не хочу верить, что можно вот так торговать дочерью. Эдварду не стоит мараться, Мадлен верить нельзя.
Спасибо. smile

1
30 AlshBetta   (25.07.2016 00:11) [Материал]
Уж слишком выгодны условия...
Но и цена провала высока cry
Спасибо за отзыв!

0
17 Bella_Ysagi   (17.07.2016 19:26) [Материал]
surprised вот же ж стерва! спасибо

1
16 ДушевнаяКсю   (17.07.2016 09:11) [Материал]
мне уже хочется придушить Мадлен - вот даже не побоюсь запачкать руки angry вдет себя, как... как... стерва, как взболмошенная сучка(правильно выразился Эммет)! забрать ребенка, одеть его по своему вкусу и о, боги, остричь ее шикарные локоны cry это просто невосполнимая потеря... это же сила ребенка, ее защита и красота cry но самый главный сюрприз она приберегла для Сурового, с которым они как-то тесно связаны были в прошлом и что не дает покоя Эдварду, заявив, что собирается сделать из собственного ребенка куклу angry марионетку модельного бизнеса. Нельзя этого допустить, но деньгами ее не пронять... она их и сама прекрасно умеет зарабатывать(всякими способами), а вот чем-то заинтересовать - возможно, но чтобы это был секс с Эдвардом? surprised нельзя на это соглашаться, это будет ЕЕ победа cry

1
29 AlshBetta   (25.07.2016 00:11) [Материал]
Мадлен так, кто есть, и сущности своей не скрывает. Не Каролина ей нужна, а ее дядя. И точка. Любой ценой.
Волосы, макияж... все это назло, все, чтобы и мысли не допустил засомневаться. Раны наносят резко и быстро - побольше крови, побольше боли, поменьше размышлений cry angry
И теперь ничего не остается, кроме "да" или "нет". Побеждать так побеждать. По всем фронтам sad
Эдварда может защитить только его семья wacko
Спасибо за твой невероятный отзыв, Ксюш! В яблочко biggrin

1-10 11-20 21-25


Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]



Материалы с подобными тегами: