Форма входа

Категории раздела
Творчество по Сумеречной саге [264]
Общее [1686]
Из жизни актеров [1640]
Мини-фанфики [2733]
Кроссовер [702]
Конкурсные работы [0]
Конкурсные работы (НЦ) [0]
Свободное творчество [4826]
Продолжение по Сумеречной саге [1266]
Стихи [2405]
Все люди [15365]
Отдельные персонажи [1455]
Наши переводы [14628]
Альтернатива [9233]
Рецензии [155]
Литературные дуэли [105]
Литературные дуэли (НЦ) [4]
Фанфики по другим произведениям [4317]
Правописание [3]
Реклама в мини-чате [2]
Горячие новости
Top Latest News
Галерея
Фотография 1
Фотография 2
Фотография 3
Фотография 4
Фотография 5
Фотография 6
Фотография 7
Фотография 8
Фотография 9

Набор в команду сайта
Наши конкурсы
Конкурсные фанфики

Важно
Фанфикшн

Новинки фанфикшена


Топ новых глав лето

Обсуждаемое сейчас
Поиск
 


Мини-чат
Просьбы об активации глав в мини-чате запрещены!
Реклама фиков

Горячий снег
Приключения заколдованного принца-дракона и девушки из будущего.

Гонка за смертью
Мог ли предположить Дилан Максвелл, что его соперником в Большой Гонке станет его бывшая, телохранитель Императора Тон'Вурта? Будет ли это гонка за жизнью? Или смертью? Какой выбор он сделает между величием и любовью?

Уничтожающее пламя
Шесть лет назад он сломал её. Новая Белла — женщина, которая всё держит под контролем. Что произойдёт, когда Эдвард войдёт в конференц-зал, возвращаясь в её жизнь в качестве нового клиента?

Мой огненный страж
Наш мир – это арена войны добра со злом, борьбы за наши светлые души. Но любовь – то, благодаря чему совершаются настоящие чудеса.

Эсме. Рассвет
Мой дорогой и любимый сын решился на важный шаг – связать себя узами брака с любимой. Вся семья с предвкушением отнеслась к предстоящему торжеству. Но после мы поняли, что счастье не дается нам так просто. По возвращении молодых из свадебного путешествия на нас обрушились неожиданные новости. Теперь семье грозила новая опасность, обрушившись на нас, будто ночь...

«Последняя надежда»
В стародавние времена могущественные маги умели не только проклинать, но и дарить надежду. Пусть и превращали путь к спасению в одну сплошную загадку для своих далеких потомков.

Охота Эдвáра
Его путь лежит через песчаные пустыни Эмереи к плодородному оазису в центре страны – городу Форкхагену. В него можно попасть и купаться в золоте, но нельзя покинуть с набитыми карманами – эти земли прокляты, и охраняет их тёмный демон Арозель.

Шрамы
- Что же с ним произошло? - нахмурилась я, пытаясь скрыть повышенный интерес к мужчине за обыкновенным человеческим любопытством.
- Да черт его знает? Доктор не говорит, а за маской много ли разглядишь?
Рождественский мини.



А вы знаете?

... что можете оставить заявку ЗДЕСЬ, и у вашего фанфика появится Почтовый голубок, помогающий вам оповещать читателей о новых главах?


...что можете помочь авторам рекламировать их истории, став рекламным агентом в ЭТОЙ теме.





Рекомендуем прочитать


Наш опрос
Любимый мужской персонаж Саги?
1. Эдвард
2. Эммет
3. Джейкоб
4. Джаспер
5. Карлайл
6. Сет
7. Алек
8. Аро
9. Чарли
10. Джеймс
11. Пол
12. Кайус
13. Маркус
14. Квил
15. Сэм
Всего ответов: 15774
Мы в социальных сетях
Мы в Контакте Мы на Twitter Мы на odnoklassniki.ru
Группы пользователей

Администраторы ~ Модераторы
Кураторы разделов ~ Закаленные
Журналисты ~ Переводчики
Обозреватели ~ Художники
Sound & Video ~ Elite Translators
РедКоллегия ~ Write-up
PR campaign ~ Delivery
Проверенные ~ Пользователи
Новички

Онлайн всего: 158
Гостей: 150
Пользователей: 8
Natusia, ROBSTEN1772, суфле, Ирина7818, N_e_a, Alin@, Лен4ик1315, MiMa
QR-код PDA-версии



Хостинг изображений



Главная » Статьи » Фанфикшн » Все люди

РУССКАЯ. Глава 10

2024-3-19
14
0
0
Capitolo 10


Примечание автора: весь разговор до "***" ведется на русском.

К тому моменту, как он подъезжает к дому, они играют в снежки.

Эммет, которого по черному пальто слишком легко заметить среди белоснежного марева, делает выпад вперед, выглядывая из-за крепких стен, и, размахнувшись, кидает мягкий комочек вперед, точно в цель.

Напротив его снежной крепости, за которой при всем желании не сможет спрятаться из-за роста и размера, стоит построенная Каролиной. Как всегда полукруглая и как всегда выверенная до последнего кирпичика. В ограждение из белоснежного покрывала воткнуты еловые ветки, мешающие обзору. Эммет попадает редко, а потому в большинстве случаев выигрывает она.

Как и сейчас, когда, судя по громкому победному кличу, Карли выскакивает из своей засады, замахиваясь сразу двумя снежками в зеленых рукавичках, и бежит к отцу. Он удивлен такой контратакой, а потому медлит… и промедление оказывается для него фатальным. Меткий снежок попадает в цель, и по сюжету мужчине приходится сдаться.

С псевдо-стонами повалившись на снег, Каллен-младший дурачится, разбрасывая руками податливое месиво и одновременно увлекая за собой дочь.

Девочка громко и заразительно смеется, отбиваясь от отца своими заснеженными руками, но для нее это обречено на провал - папа всегда держит крепко.

За своей игрой даже не замечают подъезжающей машины, что дает Эдварду еще несколько мгновений, дабы понаблюдать.

Он видит, устроив руки на руле и усмехнувшись, что на малышке любимый зеленый комбинезон с оленями - животными, которых затмевают для нее только отец и дядя, - пушистая шапка с помпонами, трепещущими от каждого резкого движения, что девочка делает, все еще не смиряясь со своей участью. На ногах те самые американские ботинки, что они покупали вместе чуть больше двух недель назад - антискользящие, непромокаемые и, как гласила реклама, «способные согреть в самую лютую из зим - экстра-утепление». Как раз то, что им было нужно. И даже цвет - темно-розовый - девочку не смутил.

В конце концов, противостояние между отцом и дочерью заканчивается ничьей. Устроившись на его широкой груди и выпутавшись из своих рукавичек, девочка щекочет его, сама заходясь от смеха. Беззаботнее ее - да и Эммета, обычно хмурого, погруженного в дела компании и старающегося одновременно построить хоть какие-то постоянные отношения, - еще стоит поискать.

Эдвард смотрит на них через лобовое стекло, в какой-то момент думая, в правильное ли время приехал. Судя по радостному смеху и крепким объятьям, эти двое вполне наслаждаются обществом друг друга, и третий может оказаться лишним.

В его мечтах о играх с детьми ведь тоже не было посторонних. Они мешают наслаждаться процессом. И портят веселье.

Хмыкнув самому себе, мужчина всерьез собирается развернуть машину и уехать. Оленя может передать и позже, не сошелся же на нем свет клином. Да и желатинки не испортятся…

Но, пока суть да дело, становится поздно. Его замечают.

Эммет, усевшись на снег, показывает Карли пальцем на его машину. Поправляет сползшую шапку - тоже зеленую - и показывает. На губах хитрая улыбка.

И если до того, как взгляд малышки разгорается сотней огней, а лицо освещает широкая-широкая, едва умещающаяся на нем улыбка, Эдвард мог уехать, то теперь не сможет даже под дулом пистолета. При одном взгляде на девочку ему становится так тепло, спокойно и хорошо, что отказаться от этого кажется не просто непомерной глупостью, а настоящим безумием. Сил не хватит.

Паркуя машину на подъездной дорожке, он с предвкушением еще большей радости на лице племянницы достает из салона заветный белый пакет. Выходит, не потрудившись даже надеть перчатки и застегнуть пальто.

Каролина, с завидной скоростью минуя обе крепости, склад снежков и небольшой заборчик, ограждающий внутренний двор от парковки у гаража, летит ему навстречу. Ее черные косы, с такой трепетностью заплетенные утром Голди, безбожно растрепываются на ветру. Прическу уже не спасти…

Каллен делает два шага вперед и приседает, с обожанием взглянув на девочку. Она знает, что может разогнаться, не рассчитывая вовремя затормозить, и все равно никогда не упадет. За восемь лет ее жизни дядя так приноровился, что даже в тех случаях, когда поймать малышку слишком сложно, практически невозможно, тем более при такой скорости, умудряется делать это.

Каролина ему безоговорочно верит - и в этом тоже.

- Дядя Эд! - восклицает, метко пущенной стрелой врезаясь в тело, и тут же, не давая возможности к отступлению, как и папе, крепко-крепко обвивает ладошками за шею. Приглушенно хихикает, стараясь отдышаться. - Ты приехал! Ты приехал, дядя Эд! - счастливо бормочет она, уткнувшись носом в его шею, а пальчиками стискивая ворот пальто.

Она любит это пальто - как и любое другое, впрочем, которое носит дядя, - оно всегда мягкое, всегда теплое, забавно шуршит, если проводить по нему пальцами, и пахнет медом с клубникой. Всегда медом с клубникой, хотя дядя ничего из этого не ест. Это пальто - как и тактильные ощущения от него - привет Карли из детства. Прежде в аэропорту и самолете она всегда засыпала, зарывшись носом в нутро этой одежды (папино неприятно пахло сигаретами), и знала, что когда проснется, все, кто нужен, будут рядом. Ту же уверенность пальто давало ей и в любой другой обстановке: когда сильно-сильно болел живот, папа был в отъезде, и дядя Эд среди ночи приезжал к ней, чтобы отвезти в больницу, оно было на нем - давало ей спокойствие и надежду. Давало понимание, что в обиду ее не дадут.

- Ага, - с нежностью прижав к себе девочку, шепчет Эдвард, - я же обещал тебе.

Она быстро-быстро кивает, все еще делая слишком много вдохов-выдохов, отчего немного подрагивает. Мужчина удобнее перехватывает племянницу, поднимая на руки и вставая с земли вместе с ней.

- Я соскучилась, - набрав достаточно воздуха, выдает Каролина. Немного отстранившись, двумя ладошками, все еще слишком холодными от недавних зимних забав, гладит его щеки. И справа, и слева. А потом выгибается и со свойственной детской непосредственностью чмокает в нос.

- Я тоже, малыш, - не забывая ее клички, отзывается Эдвард. Возвращает ей поцелуй в тот хорошенький, маленький, слегка вздернутый носик.

Не убирает рук девочки от себя, не отворачивается. Пальчики Карли на лице, пусть даже и ощущаются только слева, не смущают. Ей позволено делать с ним все. И где угодно прикасаться.

- Мы играли в снежки, - расслабленно выдохнув, сообщает Каролина. Оглядывается назад, указывая на поле недавнего боя и притоптанный снег, - я победила папу дважды!

Каллен убирает спутавшуюся прядку с ее личика, с одобрением улыбнувшись. Опять же, не ворочает головой, не прячет от нее кривоватой улыбки. Карли даже на своих рисунках не чурается ее изображать, считает скорее достоинством и интересным дополнением, чем внешним недостатком. Однажды даже призналась ему, что ей бы тоже хотелось улыбаться так же - чтобы слева широко, а справа неподвижно - так куда красивее и загадочнее. Как в сказках.

И, по крайней мере, еще лет пять у Эдварда была надежда, что это мнение не изменится. Иначе ему и в ее обществе будет необходимо тщательно следить за всеми своими эмоциями.

- Ну конечно! Ты же чемпион в снежках, малыш! - заверяет он. По-настоящему наслаждается теплотой ее тельца, ее ручонками на плечах и такой очаровательной улыбкой. Если для того, чтобы Каролина его любила, ему бы следовало отказаться от собственных детей, он бы отказался. Уже в который раз убеждается: ради нее пошел бы на что угодно.

- А ты со мной сыграешь, дядя Эд? Ну пожалуйста! - свои серо-голубые глаза, точь-точь Эммета, просительно округляет. От нетерпения выгибается в его объятьях, стараясь смотреть сверху вниз. Стараясь уговорить.

- Дядю Эда с порога и в снег, да, Каролина? - недовольно хмыкает Эммет, дав время на достойное приветствие, а теперь подходя к ним. Он весь перемазан, как в детстве чернилами, так сейчас снегом. Одежду сразу следует отправлять сушиться.

Брату Каллен-младший дружелюбно улыбается, похлопав по плечу. Он рад его видеть.

Эдвард встречает такой жест с теплотой внутри. Больше всего боялся помешать и прийти не вовремя, а на деле получается… это лучшая новость за весь день.

- Я ненадолго, - считает он нужным произнести вместо благодарности, показывая, что не отнимет у Эммета дочку в единственный в неделе выходной, - как насчет какао с печеньем, Карли? Ты же знаешь, какие Анта печет вкусные…

Глаза малышки загораются. Снежки забыты.

- Да, да, да! - весело щебечет она, еще раз чмокнув дядю - на сей раз в щеку, правую. Все еще продолжает делать вид, что не знает, что он этого не чувствует. По-разному пытается опровергнуть услышанное.

А потом малышка соскакивает с рук, становясь рядом с дядей и крепко сжимая его протянутую руку. Для своего возраста она достаточно маленькая, тем более если учесть рост Эммета, но совершенно не смущается такого положения дел. Наоборот, прозвище, наравне с самым главным - «дюймовочка», - воспринимает как комплимент.

- Почему ты вчера не приехал? - с легком укором спрашивает Каролина у Эдварда, пока они идут по тоненькой стежке в направлении крыльца. Дом Эммета находится через десять коттеджей и одно гольф-поле от его, так что какое-никакое расстояние имеется. Но в случае необходимости всегда можно быстро приехать - это был главный критерий покупки.

- Машина испугалась метели, Карли, - мягко объясняет он, не замечая недоброго взгляда брата, сказавшего ей время прилета, - отказалась работать.

- Метель красивая, - не соглашается девочка, оглянувшись вокруг, - если тепло, конечно, одеться.

Эдвард ерошит ее волосы, чуточку прищурившись.

- И согреться в доме, - произносит он, - пойдем-ка внутрь, малыш. Нас ждут печеньки.

Двадцатью минутами позже, когда Каролина ищет по дому Голди, желая показать ей свой подарок от дяди - чудесную плюшевую игрушку, - Эдвард и Эммет сидят на диване в гостиной, держа в руках по два шоколадных печенья, выпеченные заботливой Антой. В каждом имеется изюм и кусочки чернослива, придающие сладости особый вкус.

Эдвард, хоть и не считает себя любителем выпечки, не упускает момента полакомиться таким десертом.

Эммет же, допивая оставшееся на дне стакана горячее молоко - дань старой семейной традиции, когда маленькие Каллены сидели возле камина в объятьях Карлайла и Эсми и, глядя на отблеск огонька в молочной пене, рассказывали о самых сокровенных желаниях, - был твердо намерен использовать предоставленное случаем время.

Каролины не было, а значит, затронуть можно было и запретные при ней темы. По крайней мере, на минут десять так точно.

- Ты выглядишь уставшим, - замечает он. Как бы между прочим. Для начала.

Эдвард раскусывает мужчину за минуту. Может, даже меньше.

- Я плохо сплю в чужих кроватях, - но особо ничего не утаивает.

- Чужих кроватях? Ты разве не привез «девочку»?..

- Привез.

Картинку Каллен-младший составляет за полсекунды. Хмурится.

- Они дошли уже до твоей постели… - стиснув зубы, шипит он. Под кожей ходят желваки - вполне заметно.

- Они тебе совершенно неинтересны, - говорит Эдвард и тяжело вздыхает, - почему ты все время хочешь разговаривать о них?

Мужчина отставляет стакан на журнальный столик. Хмурится, словно оскорбленный.

- Они забирают твою жизнь и твое время, - мрачно выдает он, - причем львиную долю. Я беспокоюсь.

- Я всегда найду время для вас с Карли.

- А для себя? Для себя ты его искать собираешься?

- Эммет, пожалуйста, - Эдвард чует приближение той страшной тяжести в груди, которая всякий раз наваливается при подобных обсуждениях. От нее потом не избавиться, - я пришел побыть с вами. Давай не будем превращать эту встречу в допрос. Я правда соскучился.

Каллен-младший замолкает, поджав губы. Его суровый, серьезный взгляд смягчается. Качнув сам себе головой, он кладет ладонь на плечо брата:

- У меня нет намерений расстраивать тебя.

- Я знаю, - краешком губ тот улыбается, - спасибо.

Эммет немного медлит, прежде чем спросить кое-что еще. Взвешивает «за» и «против», присматриваясь к брату.

В Америке, особенно вдалеке от дома с Каролиной, Эммет чувствует в себе раскрепощение и ведет куда более вызывающе, куда более грубо, Эдвард знает. Этакий стальной медведь, пуленепробиваемый даже миллионом неудач.

А здесь, в России, рядом со своей маленькой девочкой, которая день ото дня вызывает все более умиляющие эмоции, самый настоящий «медвежонок», Изза была права. И это поразительно, что женщины бегут от Эммета. Если бы хоть на миг они увидели его такого, настоящего, никогда бы не посмели. Выстроились бы в очередь.

К тому же, у него есть то, чего у Эдварда никогда не будет. То, что каждая женщина по праву считает величайшим подарком, который ей только может сделать мужчина: возможность иметь детей. Поэтому, если брат-таки женится снова, его брак обязательно будет счастливым, а Карли с радостью понянчит братиков и сестричек.

- Как она? - в конце концов решается Каллен-младший. Рискует.

Эдварду не нужно переспрашивать, чтобы уловить суть вопроса. Эммет задает его не так редко.

- Боится, - говорит он, откинувшись на спинку дивана. И свое печенье, и свое молоко ставит рядом со стаканом брата. Желание есть пропадает.

- Тебя?

- Всего и всех, - он сочувственно качает головой, припоминая, с какой панической атакой Изза встретила подготовленную им комнату, а потом, ночью, плакала в новой спальне, подстроенной уже под ее вкус.

Больше всего на свете Эдвард не любил вида плачущих женщин. Каждый раз при взгляде - одном-единственном - на такую у него вдребезги разбивалось сердце. Эсми называла его очень сострадательным мальчиком, а Карлайлу объясняла его излишнюю эмпатию случившимся в Греции. Порой она тоже плакалась мужу, что не может заменить детям мать. Что не справляется. И тогда доктор Каллен утешал ее так же, как и обоих сыновей в минуты кошмаров. Он озвучивал все достоинства и правильные шаги в ее поведении и воспитании мальчиков и не забывал упомянуть, что и сам им не родной отец. Самое главное, что они вместе, они любят друг друга - всю свою маленькую семью, чьи бы ни были эти мальчуганы прежде - и потому справятся. Не сдадутся. Это утешало - близость утешала…

И Эдвард, не понаслышке зная о ее чудодейственной силе, не брезговал помочь этим своей новой «голубке». И чудо это или нет, но после того, как прижалась к нему, как спряталась в своем коконе из одеяла, уткнувшись лицом в его шею, заснула достаточно быстро. До самого утра ни разу даже не дернулась, не встрепенулась. Совершенно спокойно проспала ночь.

- Трусихой она мне показалась, - недоверчиво бормочет Эммет, вспоминая свое фиаско в Лас-Вегасе.

- Там была ее территория, и она понятия не имела, что мы намерены сделать.

- А я предлагал тебя оставить все как есть. Видишь, ты только зря бередишь ее раны.

После этой фразы брат так пронизывающе смотрит на него, что Эммет немного теряется. Хмурится, недоумевая.

И Эдвард объясняет:

- Я видел ее после передозировки… ты представить себе не можешь, что с ней стало, - надломлено шепчет он, - я не мог позволить ей просто так умереть.

- Она жива.

- Она жива сегодня. Но следующий раз стал бы последним, - убежденно произносит Эдвард, - их невозможно оставить по одному лишь собственному желанию, без помощи. Я тоже был убежден, что смогу бросить, когда захочу.

Эммет раздражен. Он ненавидит эту тему, потому что она неизменно пересекается с другой. И доводит до той грани отчаянья, от которой не всегда удается оттащить.

- Хватит. Прошло уже столько лет - десятки! - а ты все вспоминаешь…

- Потому что не забывается, - сдавленно сообщает тот. И морщится.

Каллен-младший придвигается к мужчине ближе. Садится рядом с ним, повеяв своим любимым апельсиновым парфюмом и буквально обдав беспокойством. За него. Порой Эдварду кажется, что после смерти Карлайла его функцию в семье взял на себя вовсе не он, как старший, а Эммет. Он был более земной и более прагматичный. Он мог остановиться на краю пропасти, когда бы Эдвард уже решил сорваться. Потому что знал, как будет правильно.

И его забота вдохновляла. Любому человеку нравится, когда его по-настоящему любят и пекутся о нем. Когда есть кому позвонить даже поздней ночью и с кем поговорить, к кому вот так вот, без приглашения, можно приехать. И не прогонят.

- Эдвард, послушай, - тем временем Эммет, глядя прямо ему в глаза, басовито шепчет, - самолично ты спас четырех женщин от их полного краха, с помощью фонда - еще сотни и не смей опровергать это. Словом или делом, но ты помог стольким, скольким мне за всю жизнь не удастся. У тебя огромное доброе сердце, я понимаю, почему мама так говорила. И ты попросту не можешь жить, глядя, как кому-то плохо, - он говорит с ним как с Карли, когда та жалуется на суровую действительность. Мягким голосом убежденного в своей правоте спутника и друга, - поэтому, если где-то там, за этими бесконечными облаками, Рай все же есть, место тебе там давно обеспечено.

Ободряюще улыбается, наблюдая за тем, каким доверчивым и мерцающим взглядом Эдвард его слушает. Не перебивает, дает досказать.

- Карлайл и Эсми усыновили двоих детей, которым бы никто, кроме них, не помог, - с большим рвением продолжает Эммет, - нас с тобой. И они были счастливы вместе - как мужчина и женщина. Почему ты даже рассмотреть не хочешь такой вариант?

Дважды моргнув и сделав глубокий, успокаивающий вдох, Эдвард похлопывает брата по плечу:

- Я уже им живу. Эмм, если бы можно было удочерить совершеннолетних девушек, я бы так и сделал. Ты же знаешь, какой на самом деле этот «брак».

- Знаю. И знаю, что нормальный тебе бы не помешал. Без меценатских замашек. Ты вполне можешь и дальше направлять их, но при этом знать, что дома есть женщина, которая ждет тебя - и не за тем, чтобы закатить истерику, побить посуду или потребовать развода.

Эдвард весело усмехается.

- У меня такая есть, - заговорщицки сообщает он, кивнув брату за спину, - наша с тобой очаровательная маленькая принцесса.

Разговор прерывается сам собой. Эммет оборачивается, глядя на то, как дочь бежит в их сторону, крепко прижимая к груди оленя. Куртку и комбинезон сменило домашнее синее платьице, привезенное Мадлен из Парижа, а косы, к ужасу Голди, расплетены. Теперь густые черные волосы девочки свободно рассыпаны по плечам.

С ногами забираясь на диван, малышка сразу же выражает свою благодарность за подарки дяде. Буквально зацеловывает его, не давая вырваться, даже если бы вдруг захотел.

- Спасибо, спасибо, спасибо! - счастливо бормочет. От нее уже пахнет коктейлем фруктов, обещанным на упаковке желатинок, а губы чуть-чуть липкие от их сладости.

Беспечно засмеявшись, Эдвард прижимает ее к себе. С нежностью гладит шелковистые волосы, с искренним, ничем не заменимым счастьем наслаждается объятьями.

Наглядно показывает Эммету то, о чем только что говорил. Подтверждает.

- Не за что, мой малыш.

* * *


POV Bella

В мою дверь стучат. Негромко, но слышно. Негромко, но больно - как молоточком по самым мягким тканям, как ржавым ножом вглубь нежной плоти: я почти чувствую металлический привкус крови во рту.

Стону, дернувшись, когда стук повторяется. Ровно рассчитанной дробью, три через три, он нещадно меня пытает.

Как там говорила Роз - проснуться с мыслью, что все хорошо? Что солнце светит, поют птицы и вообще - вокруг одно только благоденствие? Как бы не так!

Я всерьез начинаю думать, что в этом доме меня хотят убить. Пытают, так сказать. Ну сколько, сколько можно стучать?!

- Открой им… - морщусь, покрепче приникая лицом к чему-то мягкому и подозрительно пахнущему Калленом, - твой дом…

Но в ответ ни звука. Он словно бы игнорирует меня.

Нехотя, даже не скрывая этого, открываю глаза. Всерьез думаю о том, чтобы обругать Эдварда, вынуждающего меня просыпаться в такую рань, но не нахожу его рядом. То, к чему по-прежнему, помня о ночи, прижимаюсь - всего-навсего большая белая подушка, хоть и пахнет тем, кто на ней спал. Но кроме нас с ней в комнате пусто. Словно бы ничего и не было.

ТУК-ТУК-ТУК!

…Плохо контролирую себя, когда соскакиваю с кровати. Прямо так: соскакиваю, спрыгиваю, одним точным движением послав сбившееся одеяло в дальний угол комнаты и смяв босыми ногами простыни.

Вижу все через фильтр ярости и боли, от горечи (опять одна и опять в западне замкнутой комнаты) смешавшихся в единый коктейль и отравляющих так, как никакому яду не под силу. От каждого движения, тем более такого размашистого, легче явно не становится, но меня греет мысль, что сейчас выскажусь стучащим и понаблюдаю за их лицами.

Если Эдвард решил пустить в ход свои джентльменские замашки снова, я его больше не пощажу. Вчера ночью стучать было излишним, так? Можно было бесплотным призраком пробраться внутрь, перед этим еще и подслушав. Так какого черта сегодня?

Хватаю блестящую от капельки света из-под темных штор дверную ручку, резко дергая ее на себя. Распахиваю деревянную заставу, выпустив всю ненависть и отчаянье, что затаились внутри от такого пробуждения.

И выдаю, толком не разобравшись, кто по ту сторону порога:

- Идите отсюда вон!

Ответом мне служит пара удивленных голубых глаз и взлетевшие вверх брови. Вторая экономка Каллена, та, что типичная русская, Анта, если не ошибаюсь. В руках у нее маленький металлический поднос, на нем большая кружка с чем-то дымящимся и блюдечко печений. Шоколадных. Причудливой формы.

- Доброе утро, Изабелла, - чуть приглушенно говорит она, совладав с лицом. Делает незаметный мне глубокий вдох, - извините за беспокойство. Я подумала, может, вы не захотите спускаться? И принесла завтрак.

На такое ответить мне нечего. Тем более после уже произнесенного.

- Извините… - теряюсь, оглядываясь назад так, словно бы нечто в обстановке комнаты может подсказать, как вести себя теперь, - я думала…

Она понимающе кивает.

- Ничего страшного, - ободряет меня. У нее довольно мягкий, по-настоящему женский голос. Но акцента в нем, в отличие от Рады и Сержа, конечно, побольше, - я могу оставить печенья? Мы испекли их специально для вас.

Ее добродушие в ответ на мою грубость настораживает. Не могу сделать ничего, кроме как кивнуть. Не знаю, есть ли здесь в принципе другой ответ.

Вопросительно взглянув на меня, Анта получает разрешение войти в комнату, когда отодвигаюсь от порога. Делает вид, что плотно зашторенных окон, крайнего беспорядка на постели и моего общего вида, который явно не назвать сносным, не замечает. Осторожно опускает поднос на прикроватную тумбочку, стараясь не расплескать содержимое кружки.

- Чай с мятой, - приметив мой интерес к плещущейся по стенкам жидкости, говорит она, - придает бодрости.

Что странно, меня даже не тянет озвучить ей, что любому чаю предпочитаю кофе. Сейчас это кажется неправильным.

- Спасибо.

Моя благодарность явно радует женщину - она улыбается шире.

- Можете составить список блюд, которые любите, - сообщает, - и мы с Радой с удовольствием их приготовим. Например, на сегодняшний обед. Вам хочется чего-то определенного?

Несмотря на то, что голова по-прежнему болит, во рту сухо, а еда - последнее чего бы попросила, я все же слушаю Анту. И с таким вниманием, за которое Рональд заплатил бы кругленькую сумму. Сама себе удивляюсь.

- Нет, не надо, - кое-как выдаю, догадавшись, что она ждет ответа. Отвожу взгляд, тщетно ища, чем себя - и его - занять.

Безмолвный намек, впрочем, экономка понимает. Ни смущать, ни лишать меня комфорта не собирается.

- Как скажете. Если что-то понадобится, мы внизу, - и напоследок одаривает еще одной улыбкой. Теплой.

Я закрываю за ней дверь и понимаю, что не спросила об Эдварде… он дома? Черт.

Приникнув к холодному дереву, стараюсь унять дыхание. С ним явно что-то не то еще с ночи, когда опять, нарушая все возможные правила, установленные для своей же безопасности своим же сознанием, жалась к Каллену. Я осуждаю себя этим утром и свою слабость, конечно же, но… понимаю. Понимаю, почему позволила ему: ради своего удобства и тягучего, ароматного, практически шелкового спокойствия. Мне редко когда удается ощутить его в полной мере: настолько.

Поэтому, как бы там ни было, если переиграть вчерашний день заново, я бы все равно согласилась. Хотя бы списав сию слабость на первую ночь на краю света.

У меня была целая тихая ночь, дабы выспаться и все обдумать на трезвую голову. Даже если достигнуть полной цели - доспать свое утреннее время - не удалось, по крайней мере мне было тепло и спокойно, а мысли сейчас не путаются и не цепляются друг за друга, превращаясь в кашу. Дают разобрать себя по волокнам, по микроскопическим частичкам - все, дабы вынести правильное решение.

Я еще помню, что у меня сегодня обещанный разговор с мистером Калленом, от которого оно в большей степени зависит, и то, что он до сих пор не явился, никак не отменяет моей заинтересованности: нужен список вопросов.

Да и день неплохо бы все же начать. На часах почти полдень.

Моя новая жизнь здесь будет долгой и нудной, а значит, сперва-наперво неплохо бы изучить комнату. В конце концов, мне здесь жить.

Отрываюсь от двери, с решимостью поворачиваясь лицом к спальне.

Что она меньше подготовленной уже заметила - раза в полтора, - будет лишним снова об этом говорить. Да и балкон никуда не делся, как и прикрывшие его шторы. Я трогала их вчера - толстые, тяжелые, из грубой ткани, - и полная противоположность газовой ерунде, предложенной мне раньше.

Меблировка минималистическая, чтобы и без того небольшое пространство не сделать вовсе крохотным. Но все необходимое есть: кровать, которая больше всего в комнате, с высоким матрасом, ворохом подушек и темным с золотыми лилиями в виде узора покрывалом; две стандартные прикроватными тумбочки с круглыми ручками; встроенный шкаф для одежды, где уже висят кое-какие вещи для меня, вертящийся офисный стул с твердой спинкой, письменный стол с широкой поверхностью и полный канцелярский набор к нему, устроенный на специальной подставке.

Я принимаю мысль полюбопытствовать. Покидаю свое прежнее место, направляясь к полкам стола. Приседаю перед ним, осторожно прикасаясь к ручкам выдвижных ящиков. Боже, будто бы там что-то запретное, честное слово.

Выдвигаю первый: несколько пачек с цветными карандашами, акварельный набор с палитрой всевозможных цветов и даже акриловые краски, к которым с детства не прикасаюсь. А еще кисти и стаканчик под воду. Мечта художника.

Выдвигаю второй ящик: настоящий ворох, не меньше сотни листов бумаги для рисования: разной плотности, разного оттенка белого и разного размера. Боже, а я ведь только раз сболтнула про это хобби.

Выдвигаю третий, последний, уже не зная, что и думать. А нахожу пустоту. И подпись - «для твоих личных вещей».

Чудесно.

Ладно, хорошо. Со столом понятно. Вопрос лишь, когда он успел все это собрать? Если планировал, что я буду жить в той комнате, то по идее… неужели пока я спала? Сколько раз он заходил сюда без разрешения?

Недовольно скрестив руки на груди, направляюсь к шкафу. Уж очень интересно, насколько мистер Каллен ошибся с размером - тут у меня точно есть причина и веское доказательство продемонстрировать ему, что не все держит под контролем и не все знает. Осадить гордыню.

Высокая дверь, уходящая в самый потолок, сдвигается влево, являя на мое обозрение боковой отдел, полностью отданный под вешалки. Это верхняя одежда. Три пальто, одна пуховая, судя по ощупи, куртка и шубы. Я такие уже видела - там, в молле Беладжио, рядом с магазином нижнего белья. «Русские зимы» назывался, а слоган был «Мы спасем вас от арктического мороза». Теперь и я словно там побывала: у меня три подобных изделия. Черное, темно-каштановое и… белое? Останавливаюсь, распахнув глаза. Удивленно, поморгав, смотрю внутрь шкафа. Действительно, белая. Белая шуба. Он купил мне белую шубу.

Молодец.

Не собираясь даже мерить, перевешиваю ее в самый конец - никогда в жизни ничего подобного не надену. Начинаю примерку с черной, наиболее подходящей под предпочтения. Просовываю руки в рукава, поправляю воротник… сидит как влитая. Никаких нарушений с размером, с длиной… даже застегивается на все пуговицы.

Если раньше я сомневалась, что Эдвард колдует, теперь нет. По-иному объяснить такое попадание невозможно.

Для чистоты эксперимента перепроверяю: снимаю пальто, темно-серое, слава богу, не светлое, накидывая его на плечи.

Так…

А куртка? Ну куртка-то точно не подойдет! Я потому и не ношу их, потому что, чтобы подобрать более-менее приемлемую по внешнему виду, надо потратить целый день на шоппинг.

Длинный замок, пуговицы, прорези для пальцев в подкладке под рукавами и… момент истины.

Снова разочарование - в себе. Потому что сидит новая одежда вполне сносно. А судя по жару, что почти сразу же ощущаю, греет не хуже.

В остальных отделах шкафа обнаруживаются майки, пуловеры, свитера, блузки, брюки, пара юбок и хорошие платья. Все выдержано в единой цветовой гамме, не отклоняющейся в сторону светлого, но и не сбегающей к черному. Нечто среднее, нечто общее: цвета теплые, но не яркие и не пугающие своей белизной. Сносные, в целом, - вся палитра с приставкой «темно» - темно-бежевый, темно-синий, темно-зеленый…

Большинство вещей сделано под суровые условия этой ледяной страны, а именно: отсутствие выреза, толстая ткань и достаточная длина. Пару летне-весенних вариантов присутствуют, но они минимальны. Видимо, дождаться другой поры года, кроме как зимы, очень сложно. Или же они настолько холодные, что предложенные наряды так же подойдут. Разве что без пальто.

Обувь меряю с заранее признанной обреченностью, которая оказывается справедливой: удобно, тепло и комфортно. А самое главное, что без каблуков. Он будто мысли мои читает. Есть и длинные сапоги, и полусапожки, и почти ботинки… и даже что-то темное, судя по виду, шерстяное, с крайне твердой подошвой. Это на случай схода ледника? Мне кажется, даже на Аляске такого не найти.

Отворачиваюсь от шкафа, закрывая его. Краем глаза зацепив металлический поднос, вспоминаю о завтраке.

О своих дальнейших действиях я раздумываю недолго.

Перво-наперво включаю свет, с радостью замечая, что освещение и без окон здесь достаточное. Затем забираю принесенный Антой поднос, переставляя его на письменный стол. Выуживаю из полки чистый лист, забираю с вертушки для канцелярии хорошо заточенный черный карандаш.

Пробую печенье - ничего. Чуть отпиваю из кружки чай - вкус не самый лучший, но пить можно.

И затем, полностью сосредоточившись на том, что делаю, обдумываю необходимые вопросы, помечая их на листе.

Больше шанса на подобный разговор может и не представиться.

* * *


Если верить часам, которые мне удалось обнаружить над кроватью, вниз по приглашению Анты я спускаюсь в два тридцать два.

Благо, в отличие от резиденции Ронни, здесь нет десятка коридоров и пустых комнат, в которых можно заблудиться. Мне стоило лишь раз повернуть, ориентируясь на зрительную память, и лестница на нижний этаж дома уже появилась перед глазами.

Шаг, еще шаг - теперь я не издаю шума. Не знаю, как принято в доме Каллена, но в своем я привыкла ходить босиком. И не думаю, что это уж сильно разозлит кого-то: есть более серьезные вещи. К тому же, это мое предпочтение. Я ведь имею право сохранить хоть какие-то собственные традиции?

Перила очень удобно сделаны - даже если не хочешь держаться при спуске, в любом момент можно схватиться и предотвратить падение. Если бы в тот понедельник, три недели назад, я шла по такой лестнице, головы бы не расшибла. И швами на затылке не блистала, это точно.

Преодолеваю почти всю лестницу, останавливаясь лишь на двенадцатой - за две до конца - ее ступеньке. Но не столько по собственному желанию, сколько из-за примеченной картинки в столовой.

Через широкую арку, выводящую в нее из холла, видно следующее: Эдвард, опираясь на подоконник в комнате, разговаривает с экономками. Негромко, но с улыбкой, что отметает версию о каких-то секретах. Женщины сидят на стульях, спиной ко мне, внимательно слушая Каллена и иногда выдавая отдельные фразы. Сегодня они одеты как близнецы, разница лишь в цвете кофт и фартуков.

- С новыми благородными начинаниями!

- Спасибо, Рада. Обогрейте ее. Я хочу, чтобы ей как можно быстрее здесь понравилось.

- Девочка совсем молоденькая… неужели и она тоже?

- …Как ребенок, Эдвард, совсем как ребенок. Ей, похоже, не нравится, когда много света - окна задернуты.

- Я знаю. И поэтому она не будет жить в желтой спальне. Если попросит что-то, помогите ей.

- Можешь на нас рассчитывать.


К сожалению, разговор не на английском, а потому, последовав вчерашнему примеру мужчины, подслушать мне ничего не удается - не понимаю. Остается только наблюдать.

Но и это того стоит, потому что в течение беседы Рада вдруг поднимается со своего места и, словно бы ободряя, утешающе похлопывает Эдварда по плечу. А затем, не глядя на свой рост, выше моего, но все же ненамного, ерошит его волосы. Невероятно по-свойски и по-домашнему. Если не как мать, то точно как близкая родственница.

- С возвращением домой, дорогой.

Эдвард благодарит ее, ответно пожав руку. Разумеется, не как бизнес-партнеру. Куда мягче и куда смелее.

Выразить что-то намеревается и Анта, потому как тоже встает, подходя к мужчине. Но ровно в тот момент, зачем-то посмотрев вперед, на лестницу, он замечает меня. Аметисты застывают ровно на моем лице.

Игра провалена.

Экономки, обе отстраняясь от Эдварда, тоже оборачиваются. Но мой взгляд, в отличие от него, не ловят. Сразу же возвращаются к своим делам, убирая со стола три осушенных чашки из-под чая и грязные тарелки с крошками печенья.

А вот Каллен явно знает, что делает, направляясь в мою сторону.

Сосредоточившись на собственном лице, никак не демонстрируя удивление увиденным, завершаю свой путь с лестницы. Ступаю на линолеум коридора.

- Добрый день, Изза, - приветствует меня Серые Перчатки, подходя ближе. На нем темные брюки, по структуре напоминающие джинсы, и свободный светло-фиолетовый пуловер, преступно напоминающий цвет глаз. На ногах, в отличие от меня, обувь - если это подобие тапок можно так назвать. Выглядит… невероятно хорошо.

- Добрый, - отвечаю. Но получается не так удачно, как хотелось бы. Звучит так, словно я растерянна.

- Я рад, что ты спустилась, - ничуть не меняя тона, даже, наверное, мягче подбадривает он, - минут через двадцать будет обед.

- Я не хочу есть.

- Ты же не объявляешь мне голодовку, правда? - с маленькой-маленькой смешинкой во взгляде интересуется мужчина. Однако доля опасения тоже присутствует.

- Нет, - с горечью замечаю, что идея хороша. Если бы не разговор… стоит запомнить на будущее, это точно.

Односложные ответы немного его настораживают, это заметно. Но не так сильно, как прежде.

- Тебе нравится одежда? - переводя тему и хоть как-то пытаясь разговорить меня, зовет он. Смотрит на чудесно сидящую синюю кофту и комфортные джинсы. - Она подходит?

Напоминание об этом не лучшем обстоятельстве раздражает:

- Да. И я до сих пор не знаю, к какому дьяволу ты обращался, чтобы угадать размер.

Эдварда пробивает на смех. Он поджимает губы, чтобы не выдать его, но грудь преступно подрагивает, а я все же замечаю.

- Ты не знаешь, с чего смеешься.

- Я не смеюсь, - поспешно заверяет мужчина, обеспокоенно поглядев на меня, - я лишь доволен, что тебе удобно. И тебе очень идет.

- Мое удобство зависит не только от одежды, - смущенная его неожиданным комплиментом, бормочу я. Говорили ведь, не любит синий цвет?

Он вежливо кивает.

- Хочешь все же посмотреть прежнюю комнату?

Мать. Твою.

- Нет! - выдаю громче и злобнее, чем следует. За отвращением и гневом прячу всколыхнувшийся ужас.

- А еще какую-нибудь?

- Ни за что. Спальня меня вполне устраивает.

- Как скажешь, - милостиво произносит Каллен, - если устраивает, тогда все в порядке.

Между нами на мгновенье повисает пауза. Она заботит меня, потому что боюсь оказаться подслушанной еще и экономками. Они, конечно, старательно гремят посудой на кухне, но это еще никому не мешало… к тому же, я ведь пришла с конкретной целью. Зачем оттягивать?

- Я хочу поговорить, - выдаю Эдварду, осмелившись посмотреть прямо в глаза, - ты вчера обещал мне.

Кивает. Помнит.

- Прямо сейчас?

Нетерпения, которым сквозит голос, скрыть не удается:

- Да. Только… наедине, - я нервозно оглядываюсь на столовую, не скрывая от него силы своего желания. В общих чертах даже обрисовываю причину: якобы неловкость.

- Ладно, - Эдвард на удивление быстро соглашается, пригласительным жестом указав мне на арку напротив лестницы, чуть слева. Он принципиально использует двери только на втором этаже?

- Здесь не будет слышно?..

Каллен аккуратно поглаживает меня по плечу. Со снисхождением.

- Изза, никому здесь нет нужды встревать в чужие дела, - заверяет, наклонившись к моему уху, - Анта и Рада заняты обедом, они нам не помешают.

Приходится смириться. Можно было, конечно, настоять на более отдаленной комнате, но мне слишком хочется получить ответы на свои вопросы. Не откладывая. Не медля.

За очередной аркой первого этажа оказывается гостиная. Диван, который занимает львиную долю ее пространства, просто огромен. Только в отличие от квартиры Эдварда в Лас-Вегасе здесь не кожаный - какой-то другой материал. Уже даже по виду очень мягкий, просто невероятно.

Стены темно-бордовые, но с бежевой полосой посередине. Слева и справа от дивана, в специальных нишах, стоят вазы. Я видела такие в комиксах о Греции и мультфильме «Геркулес». Они точная копия тех: не белые, а темно-золотые. С характерным рисунком.

На полу лежит ковер, он - под стать дивану - цвета бургундского вина. Края очень красиво отделаны бахромой.

Помимо дивана и столика возле него - неотъемлемой части интерьера Эдварда, как мне удалось узнать, - в гостиной есть книжный шкаф. Высокий, под самый потолок. И широкий - почти во всю стену. Целая библиотека.

- Я думала, мы в кабинете… - в смятении оглядывая уютную комнату, бормочу я.

- Это не деловая встреча, - пожимает плечами мужчина, - мы же просто разговариваем. Садись на диван. Можно включить телевизор, если хочешь.

И подает мне пульт.

- Думаю, телевизор будет лишним, - откладываю его подальше. Более-менее комфортно устраиваюсь на своем месте, собственным телом убеждаясь в мягкости дивана, не менее приятного на ощупь - здесь достаточно подушек. Злюсь на себя где-то в уголке сознания, что не могу играть как следует, по-деловому, неприкосновенно, имитируя скорее дуэль равных, а не подачки к слабости. Однако надеюсь исправить положение в течение разговора.

Я достаю из заднего кармана своих джинсов сложенный вчетверо бумажный листок, разворачивая его с непозволительно громким шорохом.

Эдвард, устроившийся напротив меня, но куда свободнее, без каких-либо условностей, сосредоточенно наблюдает за этим процессом.

- Ты подготовилась, - аккуратно замечает, - все так серьезно?

- Я не хочу ни о чем забыть, - храбрясь и напуская на лицо безмятежное, слегка нагловатое выражение, отзываюсь я.

Конечно, не так я себе представляла этот разговор и подобную встречу. Он слишком серьезен для дивана, подушек и телевизора на большой тумбе рядом. Это не домашние посиделки… я подумывала, что мы сядем друг напротив друга за каким-нибудь столом, достанем ручки, глотнем… сока или воды, раз уже запрещен алкоголь, и хотя бы попытаемся изобразить отстраненность брака по расчету. Но нет. Напрасно.

- Итак, сроки, - я начинаю почти солидно, стремлюсь как-то придать атмосфере нужной серьезности, ей этого очень не хватает. - Я хочу знать хоть примерный срок своего пребывания здесь.

Правая рука Эдварда устроена на спинке дивана, остальное тело вполоборота обращено ко мне. Волосы чуть взъерошены и, если не ошибаюсь, не полностью сухи. Он был на улице?

- Я не могу сказать тебе даже примерно, Изза, - сожалеюще говорит он. Часть расслабленности, которую пытался вселить и мне, теряется.

- Все так плохо?

- Я вчера объяснил, что это индивидуально.

- Даже в индивидуальном подходе есть какое-то среднее значение, - не соглашаюсь я, нахмурившись, - или хотя бы наибольшее число. Какой был самый долгий срок?

Аметисты немного прищуриваются, будто раздумывая, говорить мне или нет. Но все же приходят к верному решению:

- Четыре года.

Сколько?..

У меня перехватывает дыхание, и от Эдварда это не укрывается. Он напрягается, глаза темнеют.

Тщетно пытаюсь не угробить ситуации на корню. Хоть какую-то часть страха удержать в себе.

- У кого?..

Но ответ, как мне кажется, уже знаю. Ничего другого на ум не приходит, хотя с иными «голубками» я не знакома и ничего кроме имен о них не знаю.

- Константа, - в такт моим мыслям озвучивает Каллен. С трудом, что даже мне заметно, удерживает на лице умиротворение, потому что на одну-единую секунду безбрежные реки спокойствия в глазах вспыхивают. Очень ярко, синим пламенем.

- Она… - я кусаю губы, не зная, правильно ли такое спрашивать, - кто она? Розмари сказала, она не для примера… а на свадьбе она призналась, что ты никогда не зовешь ее к другим… почему?

Эдвард тяжело вздыхает. Я впервые не вижу на его лице ни умиротворения, ни терпения, ни всеобъемлющей теплоты. Только горечь и пепел. Пепел, пропитанный грустью. Но не той, о которой подразумевают, произнося это слово. Болезненной, жгучей грустью… не из-за тоски.

- Она наделала много ошибок, - в конце концов, отвечает мужчина, устало посмотрев на меня, - и потом сдалась. А если вы сами сдаетесь, Изза, я ничего не могу сделать.

Поворот крайне неожиданный.

- Что значит «сдалась»?

- Нарушила главное правило, - его взгляд черствеет, губы брезгливо, недовольно поджимаются; слева, - захотела меня.

Вот как…

- Это второе? О сексе.

- Нет, не совсем, - он моргает, скидывая наваждение, и смотрит на меня уже более знакомым, более привычным взглядом. Но оттого не менее решительным, призывающим слушать, - это восьмое. Я в самолете не до конца рассказал тебе.

- Восьмое и девятое… - неслышно повторяю я, вспомнив.

- Восьмое и девятое, - кивает, - восьмое подразумевает, Изабелла, что ты не станешь копаться во мне и в моих вещах. Я всегда приду тебе на помощь, если это будет нужно, и всегда смогу поговорить о том, что тебя волнует, обсудить решение проблемы. Для этого тебе нужно просто позвать меня или, если что-то очень срочное, найти.

Его черты опять суровеют. И куда больше, чем прежде:

- В этом доме в твоем распоряжении любая комната, кроме моего кабинета. Туда ходить запрещено.

А краски-то сгущаются. Я начинаю терять нить повествования. Он действительно запрещает мне посещать определенную комнату? Или шутит?..

- Ты что, Черная Борода? - я пробую добавить во всю ситуацию хоть немного юмора, но напрасно. Эдвард не ведется.

- Это правило, и мы не станем его обсуждать, договорились? Если ты думаешь, что я там, просто постучи. И пожалуйста, не переворачивай в моей спальне все вверх дном. Спроси, если хочешь что-то узнать.

- Ты не пробовал запирать двери?..

- Я надеюсь на твою честность, Изза, - откровенно сообщает Каллен. Без единого намека на шутку или несерьезность сказанного, - я в любом случае узнаю, если ты побываешь там.

- Допустим. И как я отличу кабинет от других комнат?

- На двери красный ромб.

Опускаю глаза, забыв даже про свой лист, что еще держу в руках. Не могу ничего понять, а это пугает.

- Зачем это?..

- Затем, что так для тебя будет лучше, - своей заготовленной, коронной фразой отвечает он, - это восьмое правило. Девятое сложнее, но оттого не менее важно: верность.

Я удивленно вскидываю бровь. Не ожидала услышать этого слова. Я вообще, как выяснилось, многого сегодня не ожидала. Этот разговор запланировала и выпросила я… а лидерство как всегда в руках Эдварда.

- Верность?

- Верность касательно постели. Изабелла, я понимаю, что наш брак не тот, каким принято считать замужество, - спокойно объясняет Аметистовый, возвращаясь в привычную для себя среду. Он немного взволнован, но скорее моей реакцией, чем предыдущим разговором. Тема Конти забыта, оставлена, - но это не меняет истины. Кольцо подразумевает верность. Никак иначе.

- Ты о… любовниках? - недоуменно переспрашиваю я.

- Да, - даже не смущается. Кивает.

- Но с тобой спать мы не будем?.. Или это тоже вопрос времени, вроде как мой испытательный срок?

- Нет, Изза, это правило. Ты ведь сама знаешь, - напоминает мне Эдвард. Выдыхает, стряхнув со своего пуловера невидимые пылинки.

Чудесно. А я ведь уже почти разочаровалась в этой беседе…

- Это неправильно. Одно подразумевает другое. Либо так, либо так.

Мои рассуждения злят Аметистового. По-настоящему, хоть пока и не до последней грани: его обычно бледное лицо чуть краснеет, а в глазах проскакивает пару искорок. Горячих-горячих.

- Эту тему обсуждать бесполезно. Нарушение правил наказывается.

- И чем же? Поркой с особой жесткостью? - не удерживаюсь. Вырывается, повиснув в пространстве, и пугает меня до чертиков. Не могу поверить, что сказала такое.

Все, конец расслаблению. Эдвард уже явно не выглядит довольным своим согласием на эту беседу и, могу поспорить, что выбором меня как очередной «пэристери». Разочаровываю…

Ну и к черту. Так будет даже лучше.

- Запретом на просьбы и желания, Изабелла, - из последних сил удерживая в голосе уравновешенность, сообщает он, - и давай оставим эту тему. Ты принесла список вопросов, и я намерен на них ответить.

Делаю глубокий вдох, сдерживая свое негодование. Этот тон больно жжет меня, а взгляд пробивает насквозь. Добавляет неприязни и ярости. Накрывает ею. Запрет на просьбы и желания? Если не дано главного, что еще я могу пожелать?..

Мне становится невмоготу терпеть такое собственничество, ничем не подкрепленное и не оправданное, и я, согласившись на риск, прибегаю к последнему средству. Контратака, если можно это так назвать.

- Ты не можешь, да? - с подрагивающей, но оттого не менее злорадной улыбкой спрашиваю я, - и поэтому не с тобой, не без тебя, верно? Завидуешь!

Сижу, затаив дыхание, наблюдаю за Эдвардом. Жду реакции. Хоть какой-нибудь. Понимаю, что, возможно, это было нечестным ударом, но такое понимание лишь добавляет адреналина. Будем считать местью за все последующие обвинения, решения и запреты. Я в любом случае не забуду того хорошего, что он мне сделал. Просто отодвину… задвину назад. Как он тему с Константой.

Но жду я всего напрасно: на лице Каллена ничего не меняется. Оно не пунцовеет, глаза не наливаются кровью, губы не дрожат и не изгибаются в оскале, ненависти во взгляде не появляется. Он не позволяет себе никакого грубого слова в мою сторону, никакого обвинения. И абсолютно, создается впечатление, не задет. Будто ждал сей фразы…

- Вопросы, - напоминает мне, выдержав минуту напряженного молчания. Опять выглядит безмятежным и уравновешенным. Напускное или нет? Если я довожу до точки кипения, он автоматически остывает? Переключается на другие эмоции?

Боже мой…

- Эдвард…

- Вопросы, - повторяет. Нарочито медленно, четко. Без каких-либо дополнений. Догадываюсь, что ничего, кроме выписанного на листике, не прозвучит. Он не ответит. Окончательно решил.

- Вопросы, - эхом отзываюсь, сосредоточившись. Чувствую себя не лучшим образом, особенно все еще сидя здесь. Спесь проходит, адреналин утихает, и я… теряюсь. Уже ни в чем не могу быть уверена.

Но при всем том разговор надо закончить. После всего, что было, просто необходимо. Теперь я точно знаю, что больше ничего подобного мне не светит.

- Что такое «пэристери»? Что ты понимаешь под этим словом?

- Это мои жены, - следует незамедлительный сухой ответ, - «голубки» по-другому.

- Они все настолько младше тебя?

- Практически.

- И все жили в этом доме?

- Все.

Мне начинает казаться, что это не разговор, а перестрелка. Очень странное ощущение, потому как Эдвард вежлив, по его внешности не скажешь о гневе или обиде, а поза снова приобретает вид расслабленной. Этакий спектакль для меня… или что-то вроде.

Ответы, конечно, особенно не радуют. Но я слежу за ними уже без того интереса, на который рассчитывала. Как данность.

- И для всех были одни правила? Ну... - чуточку тушуюсь, припомнив недавнюю цепкую фразу, перечеркнувшую, наверное, все его снисходительное отношение ко мне. Сказала бы вчера, этой ночью со мной бы не остался.

- Для всех, - не дослушивая до конца, подтверждает. Меняет местоположение руки на диване, спуская ее вниз подушек. Толстый ободок платинового кольца от меня скрывается.

- И никто, кроме Конти…

- Никто не нарушил, нет, - почти отрезает он. У меня опять пересыхает в горле.

- Нет, я про то, что… - пытаюсь сформулировать правильно, дабы получить наиболее понятный и исчерпывающий ответ, - никто больше не сдался?..

Эдвард взирает на меня чуть свысока.

- Нет. Они оказались достаточно сильными и умными женщинами, дабы начать новую жизнь, способную приносить счастье. Для начала хотя бы им самим, - вот где исчерпывающе, это точно. У меня пропадает дар речи. Такое краткое введение в курс дела, похвала бывшим «птичкам» отрезвляет. По крайней мере, мое чувство вины изымает полностью. Растворяет его.

- Начинать новую жизнь или нет - выбор исключительно мой, - высокомерно заявляю я.

- Ты уже ее начала, - сообщают мне неутешительную правду, - ты вышла замуж и приехала сюда. Это достойно уважения.

Приплюсовал сюда уважение?.. А в нем самом оно по отношению ко мне есть?

- Пустое…

- Ни в коем случае. Изза, послушай, у тебя есть все права и возможности, которые так боишься потерять. Я уже говорил и повторю еще раз: не клетка этот дом, а твоя комната не западня.

- Здесь слишком много правил, мистер Каллен, - прикусываю губу, припоминая весь длинный список, - этого не ешь, этого не пей, сюда не ходи, с тем не говори… и вас не тронь.

Отворачиваюсь, делая вид, что демонстративно. Вроде бы смотрю в окно, ожидая, пока Эдвард осознает свою ошибку и начнет извиняться. Или же уверять меня в чем-то неестественном, несбыточном. Но на самом деле у такого движения одна цель: спрятать соленую влагу. Она в который раз затягивает мои глаза. Не ему обидно, мне. И мне всегда будет… от него.

…Тихонький вздох - сзади. И сзади же шевеление. Я уже знаю, чем оно обычно кончается, могу делать ставки, не прогадаю.

И в этот раз все происходит так же: от подушек, что на расстоянии в полтора метра, Эдвард придвигается ко мне. Оказывается рядом настолько, что меня обдает ароматом его туалетной воды.

Я не скрою, что ошарашена таким обстоятельством, но старательно делаю вид, что ничего не замечаю. Неужели он обладает таким контролем над настроением?

Не хочу поворачиваться, но уговаривает. Без единого слова, только прикосновением. Тем же, что на свадьбе, легоньким. Тем же, что я, как думала, потеряла десять минут назад, обвинив его в неполноценности.

- Ты можешь меня трогать, - глядя прямо в глаза, шепотом уверяет он. Дожидается, пока я посмотрю в нужную сторону, пока зацеплюсь собственным взглядом за его, и уже тогда, краешком губ, улыбается знакомой кривоватой улыбкой, - Изза, я весь в твоем распоряжении. Когда холодно или страшно, когда боишься поскользнуться… не все заканчивается постелью. И не обязательно прикасаться к кому-то только ночью, на простынях.

- По-другому неправильно…

- Все правильно, - убеждает он, мотнув головой, - посмотри.

И, наглядно подтверждая сказанное, покрепче обвивает мою ладонь. Ту самую, благодаря которой я к нему повернулась. Не замечаю когда, но наши пальцы переплетаются - те, что с кольцами (мое теперь на прежнем месте, порезы не тревожат). И, мне на удивление, клюв голубки, отведенный в правую сторону, как раз попадает в углублении внутри его кольца. Совпадает с ним, соединяется. А я думала, это декоративная прорезь, нечто вроде узора… но каждая из крохотных дырочек на атрибуте брака точно такая же для клюва птицы. Как бы его ни повернул, все равно попадет. И удержится.

- Это слишком просто…

- Можно и посложнее, - легко разъединив нестандартную конструкцию, Эдвард понимающе кивает. Поднимает руку выше, притрагиваясь к моему плечу. Привлекает к себе, как ночью. В объятья.

Несмело соглашаюсь. Несмело, потому что не понимаю, с какой большой радости после всего услышанного он еще ведет себя со мной подобным образом. Это несправедливо и нечестно - приласкать вот так, а потом, через минуту, как наверняка сделает, отстранить и позлорадствовать. Уж лучше один стиль поведения, общий. Он хотя бы понятен.

Однако Эдвард, похоже, не собирается соответствовать моим ожиданиям - как всегда. Назад не рвется, да и меня скорее держит рядом, нежели старается эту близость устранить. Терпит?..

Ну и к черту. Прерывисто, за что себя ругаю, выдохнув, подбородком утыкаюсь в его плечо. Своевольные руки, действуя по собственному плану, полукругом соединяются за спиной Эдварда.

Его приятно держать в руках. Из-за теплоты, из-за мягкости… и пуловер на удивление не щиплется, не трет кожу. Даже катышек на нем нет.

- А если я сдамся? - выдаю, что есть силы прикусив губы. Кажется, я начинаю понимать Конти…

- Ну что ты, - Каллен утешающе гладит мою спину, не убирая с нее волос, - у тебя все получится. Все, как надо.

- Это сумасшествие, да, хотеть своего мужа?.. - краснею. Знаю, что краснею. И уверена, что для мужчины это не остается тайной.

- Муж - это в первую очередь друг и защитник, Изза. Спутник, помощник, человек, которому можно верить… и только потом любовник.

Праведные и верные слова, как в старых фильмах. Жаль только, что в столкновении с реальностью проигрывают.

- Если не любовник, то не защитник и не друг…

- Какая глупость, - Эдвард хмурится, - я докажу тебе, что это не так.

- Вряд ли у тебя получится, - сожалеюще бормочу я.

- Посмотрим, - хмыкает Серые Перчатки. И через мгновенье я уже не сижу, обнимая его, а как в машине, полулежа, держу в объятьях. Моя голова теперь у его груди, лбом чувствую его покалывающий подбородок слева и то, как, двигаясь с завидной неторопливостью, длинные пальцы гладят мои руки. Исключительно по ткани кофты с длинным рукавом. Недостаточно тонкой, чтобы как следует их почувствовать, к сожалению.

Я лежу, часто моргая, и понимаю, что разговор, призванный расставить все точки над «i», только запутал еще больше. Относительно Константы - особенно. И относительно постели, в которую упираются два последних озвученных правила.

У меня остался последний шанс вынести из этого разговора хоть что-то полезное. Вспоминать его потом не ударом ниже пояса для Эдварда и не признанием его всепрощения, переходящего все допустимые границы, а каким-то фактом.

Было бы очень хорошо, если самым главным.

- Я хочу знать, почему ты на мне женился, - четко, не обделяя вниманием ни одну букву, произношу я. Трушу, но не выставляю это на показ. Пусть думает, что мой голос подрагивает от нетерпения, - если я буду знать, мне будет проще принять и исполнять… правила. Только ради Бога, не говори, что для того, чтобы сделать меня счастливее. Я слышу это ото всех вокруг, а настоящей причины мне никто не называет.

Вздыхаю - сказала. Не запнулась, не прервалась… сказала. Вынудила на ответ.

Перебираясь с рук на спину, Эдвард теперь поглаживает и волосы на моем затылке. Аккурат там, где швы - будто бы знает о них.

- Она действительно так нужна тебе, эта причина? - в его голосе еще есть сомнения. В чем?..

- Да, - не дав себе права промолчать, шепчу. В теплом и темном пространстве, в котором я оказалась, прижавшись к нему, страха меньше. Смелею.

- Тогда слушай, - призывает он. Незаметным касанием к подбородку вынуждает меня поднять голову и посмотреть на него. Хотя бы на время озвучивания этой самой причины. Глаза мерцают. Успокаивают меня, подсказывая, что нет у их обладателя за душой ничего плохого, ничего уничижающего. Что он искренен. - Ты запуталась в том мире, который тебе не подходит, - мягко произносит Эдвард, - и ты не хочешь никого просить о помощи, потому что не веришь, что тебе смогут помочь. Это уже два повода. А третий, Изза, в том, что у тебя слишком большой потенциал и слишком чистое сердце, дабы вручать его в руки недостойных этого людей.

Ничего не говорю ему в ответ, и мужчина, не потревоженный восклицаниями, продолжает. У его глаз морщинки, на его лбу отпечаток морщин и на щеке, у рта, слева, тоже пробежала по глади кожи рябь. У него далеко не идеальное лицо с моего ракурса… привлекательное, да, но не идеальное. Не такое молодое, живое и подвижное, как у других. Как у Джаспера…

Но оно доброе. Оно невероятно, невероятно доброе, с невероятной дружелюбностью. Оно честное. Настолько, что он дает мне увидеть и недостатки в себе, и внешние изъяны… не выстраивает вокруг неприступные стены, пряча это.

Он такой, какой есть. И призывает меня вести себя так же.

- Я не хочу, чтобы случившееся в Лас-Вегасе повторилось, Изз, - объясняет, второй раз коснувшись шрамов. Подтверждает - знает. - И чтобы в самый тяжелый момент ты оказалась без помощи, чтобы тебе отказали ее оказать. Поэтому я на тебе женился. И поэтому я не допущу ничего плохого, что может с тобой случиться.

- От всего все равно не сбережешь…

- Очень постараюсь, - в голосе мужчины улыбка, но больше смотреть на себя меня не вынуждает. Позволяет вернуться в прежнее положение, удобно устроившись на плече, - главное, постарайся не усложнять мою задачу. Не делай глупостей.

Успокоенно, почти облегченно выдыхает.

И, мне на удивление, невесомо, будто бы случайно, ненароком, легонько целует в макушку:

- Тогда у нас с тобой все получится.

Я слушаю, не перебивая. Слушаю, параллельно стараясь придать собственным мыслям хоть какую-то форму, хоть как-то скомпоновать их. Разрозненные куски-отрывки уже не помогают делу. От них лишь хуже.

- Мне не нравится идея о разводе… - тихонько признаюсь ему, с трудом удержавшись, дабы не зажмуриться. В этой фразе, мне кажется, таится нечто запретное и очень тяжелое. Не для сегодняшних откровений.

- Тебя пугает, что нужно будет вернуться в Америку? - участливо зовет Эдвард.

- Нет. Пугает роль переходного приза.

Объятья крепчают.

- От кого и к кому он переходит, Изза? Почему ты вообще так себя называешь?

Сейчас повернет так, что я окажусь виноватой. Умелый шаг.

Ощутимо, дабы почувствовал, качаю головой, призывая замолчать. Хочу, чтобы хоть иногда и меня слушал:

- Если мы проживем вместе год, два… или даже четыре… неужели потом можно сделать вид, что ничего не было? - недоумеваю я.

- Изз, ничего, что нельзя увезти с собой, не будет, не беспокойся. Если я буду в Лас-Вегасе, то непременно навещу тебя, если тебе нужна будет какая-то помощь, ты сможешь мне позвонить, - он рассуждает об этом словно о занимательном шоу, почти эксперименте. Не знаю, понимает ли, какую на самом деле глупость морозит и считает притом адекватной.

Бывают моменты, когда я полностью в нем уверена, а бывают, как сейчас, когда ни черта не понимаю. И это ужасно злит.

- А на Рождество пришлешь открытку? - язвлю, отстранившись. Сажусь обратно на подушки дивана, напуская на лицо раздражение. Только-только выведенный в правильное русло разговор снова уходит в бок. Теперь уже нервирует настолько, что никакого желания исправлять ситуацию во мне нет.

- Я пришлю подарок, - мягко поправляет Эдвард, - Изабелла, почему ты злишься? Что случилось?

- Это все какое-то извращение… - бормочу, подтянув колени к груди и насупившись. Больше всего мечтаю выкинуть из головы подобные размышления и хотя бы браком, пусть и вынужденным, насладиться. Физической его частью - но и тут промах. Не дано. - Все твои союзы и эта непонятная помощь… Эдвард, если люди спят в одной кровати на протяжении длительного периода времени, они начинают относиться друг к другу по-другому… явно не как друзья, ты понимаешь? А это значит, что после развода я в любом случае не смогу принять твоей «дружбы».

Каллен мрачнеет, похоже жалея, что собственноручно испортил выровнявшуюся атмосферу, повеявшую неким доверием. Сейчас в гостиной пахнет жареным, и светлые окна, достаточное количество воздуха и даже высокий потолок не спасают. Заставляют это почувствовать.

- Я понимаю, что дружба подразумевает определенные границы, - уверяет он, пытаясь меня успокоить, - и мы все их соблюдем, чтобы тебе не пришлось потом тяжело. В том числе с кроватями.

Это замечание осаждает меня на полуслове. Если были какие-то мысли, то пропали. Если было какое-то желание продолжить дискуссию - то угасло. Удар под дых, неожиданный и болезненный - как и мой в его сторону не так давно - повисает в немом пространстве комнаты.

- Кроватями?..

- Кроватями, - повторяет, убеждая меня окончательно, что не ослышалась, - у тебя своя спальня, моя у меня. Нам нет нужды уплотняться.

Сосет под ложечкой, щемит слева. Очень, очень больно - до ледяных мурашек по спине. Эти твари с преступной легкостью вытягивают на поверхность воспоминание о вчерашней ночи и окутавшей меня безмятежности напополам с теплотой, из-за которой даже показалось, что нечто из всего случившегося переживаемо.

По крайней мере, мне захотелось хоть немного, но, последовав словам Розмари, поверить этому мужчине. И здесь, как всегда бывает, оказывается, что напрасно.

Все решено.

- Ты не будешь со мной спать?.. - севшим голосом спрашиваю я. Держу губы сжатыми, дабы не дрожали.

Вот черт. Черт, черт, черт!

- Нет, Изза. В этом нет нужды, - Эдвард еще пытается вывести ситуацию из тупика за счет мягкости и миролюбия голоса. Будто бы не видит, что со мной происходит. Будто бы не понимает, что делает. Что сделал вчера, позволив теперь понять всю разницу: как с ним, а как без него. Преступную и недопустимую для меня, но признанную. И снова напрасно.

Я была права. Он забавляется. Забавляется, с той маленькой поправкой на кое-какие мелькания человечности.

Разговор оказался и вправду нужным и действенным. Вывел-таки на чистую воду. Показал верное направление.

А раз так, раз мне известны теперь все запреты, раз услышаны все откровения, включая постель - в обоих смыслах, - имею полное право принять то решение, что посчитаю нужным. И поставить Эдварда в известность.

- Не смей заходить в мою комнату, - поднимаюсь с дивана так резко, что с трудом контролирую размазавшуюся перед глазами картинку, наскоро фокусируя взгляд. - Раз она моя.

- Изабелла…

Глупая попытка. Не стоит того.

- Спасибо за беседу, - отвечаю ему, натянуто, без проблесков хоть чего-то подобного на лице, улыбнувшись. Оставляю листик с вопросами на диване, сделав вид, что не замечаю, что Эдвард встает за мной следом. И то, как смотрит… пронизывающе, проникновенно. Предлагает начать сначала? Выслушать что-то еще? А разве мне недостаточно?!

- Я не буду обедать, - обхожу его, на всякий случай держась подальше от цепких пальцев, которые, впрочем, в мою сторону даже не дергаются, - и ужинать тоже. Оставь меня в покое.

Голодовка, верно? Так говорил? Не знаю, на что она в итоге будет похожа, но у меня есть повод попробовать.

Выхожу из гостиной, не сказав больше ни слова и не слушая того, что хочет добавить Каллен. Выхожу, по-прежнему босая, но пылающая такой злостью, что холодного пола не замечаю. И Рады, на которую натыкаюсь, тоже.

- Изабелла, - с мигом проявившейся, как на старой пленке, на лице улыбкой приветствует она, - обед почти готов, через пару минут…

Безмолвно мотнув головой, но достаточно резко, дабы быть красноречивой, обхожу ее. Не оборачиваясь, не здороваясь, не благодаря.

Практически взбегаю на лестницу, лелея сейчас единственную мечту: добраться до комнаты. Ничего больше так не хочу.

…Однако и там ждет подогревающая ярость картина: в первую очередь, отдернутые шторы и приоткрытый балкон, из-за которого в спальне ледяная и до боли светлая пустыня. Я с такой ненавистью задергиваю все обратно, крупно дрожа от холода, что едва не срываю тяжелую ткань вместе с карнизом.

Далее на глаза попадается заправленная кровать и убранные со стола крошки печенья - моя территория, оказывается, не моя. Не имею права даже на беспорядок.

Намеренно сгребаю простыни в кучу и скидываю на пол подушки - к черту ваши правила!

Третьим неутешительным фактом является то, что нет на двери замка, способного хоть ненадолго обеспечить мне одиночество. И потому хлопаю так громко, как только могу. Пусть убедятся: проход запрещен - как в чертов кабинет. Могу тоже нарисовать на двери красный ромб.

…Впрочем, при всем неудобстве теперешнего положения в нем, если захотеть, можно укрыться и без всякой соленой влаги, так досаждающей, пережить этот момент. Хоть часть истерики, не дав ей вырваться, припрятать на потом.

Если бы, конечно, не одно окончательное, осиновым колом добивающее обстоятельство. Четвертое обстоятельство, демонстрирующее, что мой мобильник светится уведомлением о новом сообщении.

А от текста внутри него мои слезы сразу же, практически автоматически начинают течь бурным потоком…

«Летела птица, то поднимаясь,
То опускаясь почти до земли,
Но все летела, чрез все преграды,
Что небо ставило ей на пути.
Ведь смысл ходить по земле отобрали:
У птицы последнюю ценность забрали...
И ценность о птице забыла давно.

Я скучаю, Белла.


Бесподобный»


Теперь я наконец понимаю. Все.

И делаю то, что пора было давно: от разговоров перехожу к действиям.

Они все этого заслужили.

______________________
Надеюсь, вы еще не очень устали от этой истории. Клятвенно обещаю, что Белла сказала правду: на смену психологическим поединкам-гляделкам идут решительные действия…
Готовимся считать убытки дома Эдварда smile
Буду рада вашим отзывам, потому что только благодаря им удается держать историю в правильном русле.
Спасибо за прочтение и за то, что позволили РУССКОЙ попасть в ТОП, это безумно приятно!


Источник: http://twilightrussia.ru/forum/37-16600-1
Категория: Все люди | Добавил: AlshBetta (16.01.2016) | Автор: AlshBetta
Просмотров: 3488 | Комментарии: 63


Процитировать текст статьи: выделите текст для цитаты и нажмите сюда: ЦИТАТА






Всего комментариев: 631 2 3 4 »
0
63 VeLina   (18.03.2019 12:13) [Материал]
Желание помочь-это, конечно, хорошо, но нежелание обсуждать правила, за нарушение которых предполагается наказание-это уж совсем нехорошо.
И еще один момент: а если у девушки, в конце концов, возникнут чувства к нему, ведь это естественно, проживая под одной крышей и получая всевозможную заботу, и она не захочет разводиться, ведь чувства не поддаются запретам. Что тогда? В результате может получиться еще хуже, чем было. Может, это и произошло с Константой?

0
62 Alin@   (13.08.2017 20:05) [Материал]
У Эдварда похоже немало в кармане плохих историй, ибо жизнь не раз ставила препятствия. У него есть любимые люди - большой плюс. У Беллы тоже, но не ощущает любовь. Эдвард даёт заботу уже, даже прикосновениями

0
61 _Andersen_sl   (02.11.2016 00:19) [Материал]
На мой взгляд, подобный метод помощи всё же сомнителен.
"Ей сложно, но постепенно она поверит, что не только физическая, но и духовная (в куда большем количестве!) близость - основа теплых и любовных семейных отношений. "

Ну так он создает эту духовную близость между собой и своими голубками, но, при этом, создать условия для развода. То есть разрыв этой духовной близости. А развод - всегда большое потрясение. Сначала залелчивают одни раны, потом придется залечивать другие. Смогут ли женщины после такой терапии действительно стать счастливыми, по крайней мере, в личной жизни - вопрос...

0
60 Aleksa8476   (25.10.2016 12:35) [Материал]
Брак как принудительная терапия,без предварительного согласования условий с пациентом,испытывающим полный когнитивный диссонанс,обнаружив себя по факту заключения брака именно пациентом,а не супругой или хотя бы объектом влечения.Такая шоковая терапия сама по себе может нанести тяжёлые психологические травмы и здоровой психике,не говоря уже об одиноком заброшенном ещё совсем ребёнке с неустойчивой психикой.
И даже если вдруг обласканный питомец начинает приручаться,ему все равно грозит развод.Так что же есть добро,навязанное не только силой,но и обманом?Благими намерениями...

1
59 pola_gre   (21.06.2016 20:33) [Материал]
Да, какое-то издевательство над браком sad cry

Спасибо за главу!

1
58 Svetlana♥Z   (30.05.2016 04:22) [Материал]
На самом деле полностью поддерживаю поведение Беллы. Эдвард мне не кажется ни утончённым психологом, ни порядочным мужчиной. Поясню почему. Белла молоденькая, хорошая девочка, очень уязвимая, но порядочная и честная. Ей хочется любви, ласки и заботы, просто радоваться мелочам и быть счастливой. Она ведёт себя уважительно по отношению к Эдварду и старается приспособится к новым условиям жизни. Она в свои 19 лет даже готова на целебат, но в браке быть равным партнёром своему мужу. Он же пытается ей просто манипулировать: не даёт ей прямых ответов, на казалось бы простые вопросы, пытается навязать ей свой распорядок дня, одежду, вкус к еде, ограничивает в перемещении по дому. Он ни разу не спросил о её состоянии здоровья, не предложил проехаться по окрестностям, ничего не рассказывает о своей семье. Разве это жизнь? Та же тюрьма, но с прислугой... surprised wink

1
57 ♥Raschudesnaya♥   (07.03.2016 07:37) [Материал]
Спасибо за главу. Белла бунтарка. Она не привыкла, что за нее решают... Всю сознательную жизнь принимала решения она. Отец участия в ее жизни не принимал, а тут все инече к тому же . столько правил и запретов. Я думаю она привыкнет со временем, поймет, что все во благо... Но характер не изменишь, поэтому Конти по сравнению с Иззой это цветочки...)))) Все устои Каллена полетят к чертям))
Интересто, что же скрывает кабинет... это кусочек его жизни "не на показ"?.. Или скелеты в шкафу?...

1
56 Frintezza   (26.02.2016 00:54) [Материал]
Ох, ну что же это такое.
Эдвард должен быть хотя бы психологом .. dry

1
55 Nady   (13.02.2016 20:44) [Материал]
Попробовала представить себя на месте Беллы, и на ум сразу пришло одно слово. Несправедливо. Со всех сторон: и со стороны отца, который, как я понимаю, не потрудился уделить дочери достаточно внимания и пустил все на самотек; со стороны Джаспера, который, мало того, просто прльзовался Беллой, так еще и отказал ей в помощи в весьма грубой форме; со стороны Эдварда, который, "перевоспитав" уже не одну девушку, почему-то совершенно не может понять, что к Белле, возможно, нужен другой подход. Да и это правило с воздержанием - вообще ни к селу, ни к городу. Или он пытается оградить себя от ненужных привязанностей к "голубкам", которым рано или поздно суждено будет выпорхнуть из его гнезда? Тогда это просто эгоистично.

0
54 ღSensibleღ   (03.02.2016 13:33) [Материал]
я чувствую, что еще долго будет такая неопределенность... да и Белле будет трудно...очень...

1-10 11-20 21-30 31-35


Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]