 Касательно темы этого поста я менял свое решение раз этак 20. Сначала я собирался написать об Италии и Itacon. Я хотел сделать упор на том, как выглядели конвенции глазами одного из актеров. Этот взгляд открыл ящик Пандоры, потому что я не только один из «новичков» Сумеречной Саги, я новичок в таком виде публичных встреч.
Так что, чтобы объяснить свои взгляды, мне необходимо поделиться некоторыми деталями своей жизни – «досумеречными» и «послесумеречными». Это может оказаться несколько мрачным, абсолютно точно не в духе «ПТНХ», поэтому, пожалуйста, отнеситесь ко мне с пониманием.
Моего отца убили, когда мне был месяц от роду. Моше Уинберг был тренером израильской сборной по борьбе на Олимпийских Играх 1972 года в Мюнхене. На Играх того года, члены PLO («Черного сентября») посреди ночи пробрались в Олимпийскую деревню, вычислили резиденцию сборной Израиля и захватили в заложники 11 спортсменов для публичного «представления», транслировавшегося по всему миру. Дабы подтвердить решительность в достижении своих требований, террористы бросили обнаженное мертвое тело моего отца прямо перед прессой – для фотографий. Моего папу убили за попытку сопротивления террористам – два раза.
Чтобы предостеречь израильских пленников от подобных действий, они кинули труп штангиста Йосефа Романо на пол комнаты, где держались заложники. Он был другим членом сборной Израиля, попытавшимся дать отпор сразу же после моего отца, несмотря на то, что проход был свободен и он мог сбежать без повреждений. Пресса, корреспонденты, приезжие, спортсмены – на самом деле ВСЕ остро осознавали всю ситуацию, развернувшуюся перед их глазами – девять спортсменов держат в заложниках в Олимпийской деревне, два члена сборной уже мертвы, а Олимпийские игры продолжаются. Все закончилось настолько плохо, насколько только можно было представить… Оставшиеся девять израильских спортсменов были убиты в перестрелке между «Черным сентябрем» и немецкой полицией в аэропорте Мюнхена вследствие проваленной попытки освобождения. Олимпийские основы – мир и взаимопонимание между всеми земными нациями, укрепляемые через достижения в спортивных соревнованиях – навсегда подорвались.
Таким образом, я вырос в центре огромнейших дебатов по поводу израильско-палестинского конфликта, по крайней мере, у меня было такое чувство. В то время как я подрастал, семьи Одиннадцати Мюнхена (как их стали называть) часто оказывали давление, всегда стараясь добиться у Олимпийского комитета минуты молчания на церемониях открытия и закрытия в честь 11 убитых человек. Из-за жарких споров и расходов во мнениях о конфликте, память этих 11 человек, заслуживших право участвовать в Играх, не была там увековечена. Эти мрачные воспоминания были важны для 11 семей, ведь мы хотели, чтобы их запомнили как олимпийцев, за их стойкость, самопожертвование и успехи, которые имеют значение – не за несчастный случай из-за политического конфликта. Как бы то ни было, неважно, сколько пролетело лет, все равно было невозможно обсуждать эту тему в прессе без затрагивания политической риторики и дискуссий. Кроме того, общественное отношение к израильтянам может быть жестко унизительным и бездушным, все зависит от твоей политической принадлежности. С годами это нас сломило – мы были семьями, оплакивающими свои потери, не экспертами в политике, так что большинство из нас прекратило об этом говорить. В общем и целом моя жизнь стала протекать тихо, если исключить странную угрозу смерти… или три.
В детстве я с мамой долгое время проводил то в Нью-Йорке, то в Монтреале, наконец-то обосновавшись в Лос-Анжелесе, когда поступил в старшую школу. До этого, когда я жил в англоязычных странах, мы всегда на время возвращались в Израиль, поэтому мне постоянно приходилось приспосабливаться и к английскому языку, и к ивриту. Я все еще не так хорош ни в том, ни в другом. Тем не менее, повзрослев, я хотел убежать от карьеры спортсмена так далеко, как только мог – что для меня значило податься в актеры. Я ДОЛЖЕН БЫЛ выйти из тени отца и Олимпийских Игр. Мне надо было найти свой собственный путь. Ирония заключается в том, что если бы мой отец был жив, он наверняка пожелал бы, чтобы я тренировался, стал рестлером и забыл про всю эту «сумасшедшую» актерскую дребедень.
Что ж, первые несколько лет здесь выдались для меня напряженными. Одна из причин – мой ОЧЕНЬ сильный, тяжелый израильский акцент. Чтение/письмо на английском стало другим испытанием, это БЕЗУМНЫЙ язык для изучения. Сленг и летучие фразы были очень сложными, они совсем не состыковывались с моим формальным пониманием английских слов. Например, я с трудом заучил «Heads up!» [прим.пер: один из вариантов перевода - «осторожнее!»] – я полагал, что тебе на самом деле полагается поднять вверх голову, а не уклониться. КОНЕЧНО ЖЕ, это оставило свой след.
Еще одной проблемой были предрассудки об израильтянах, распространенные среди американцев. Однажды ночью, после спектакля, я встретил девушку, которая была ТАК дружелюбна, отсыпала ТАК много комплиментов… пока она не выяснила, что я родился в Израиле. (к тому времени мой акцент уже начинал исчезать) Узнав это, она назвала меня террористом. Ирония была настолько ошеломляющей, что я не мог промолвить ни слова. В индустрии развлечений я познакомился с женщиной, израильтянкой, прямо посоветовавшей мне перебраться назад в Израиль – в Голливуде настроения насчет израильтян были далеко не хорошими. На обеих сторонах политических сил я встречал сторонников «жесткого» курса, что заставило меня спросить себя, а БЫЛИ ли между этими политиканами из Америки и политической слепой приверженности в Израиле хоть какие-то отличия. Впрочем, тогда я уже обзавелся достаточно толстой кожей по отношению к этой проблеме. Честно говоря, я до сих пор ЛЮБЛЮ политику – но не являюсь фанатом слепой приверженности ради слепой приверженности. Это заставляет меня хотеть быть еретиком ради того, чтобы быть еретиком. Поверьте, быть слишком непреклонным в своих убеждениях и не иметь способности разглядеть другие позиции – смертельно. По крайней мере, для моего отца.
Я встретил мою жену. Она была актрисой из шоу, которое я смотрел и любил, и с первого же взгляда я влюбился в нее по уши. Собственно, я еще до этого запал на ее героиню. На нашем первом свидании она попросила меня приоткрыть завесу тайны над моей жизнью. Обычно я так боялся и стеснялся рассказывать свою историю людям, но с ней, с ней все получилось сразу же. Когда я закончил, она опустила глаза, сделала большой глоток и произнесла: «Дерьмо. Я даже и ОТДАЛЕННО недостаточно эмоционально устойчивая для тебя…»
Но она была.
Она убедила меня пойти на терапию. Она убедила меня импровизировать в «The Groundlings», ее старом излюбленном шоу. Она убедила меня развивать свою страсть к рисованию, фотографии и писательству. Более того, она помогала мне смотреть в будущее и слушать сердце. Когда я работал актером (или нет), она всегда была рядом, поддерживая и иногда опуская меня с небес. Она сохраняла мой рассудок и… актерскую карьеру. Она – любовь всей моей жизни, мой лучший друг, и я всегда спрашиваю и уважаю ее мнение. Мое сердце согрелось больше, чем когда-либо, когда по нашему прибытию на Itacon в Италии сумеречные фанаты приняли ее ТАК тепло. Я люблю этих женщин за то, как они отнеслись к моей жене.
Возвращаюсь во времени и к происшествию, изменившему все. Когда мне было 33, мне предложили сыграть моего отца в фильме Стивена Спилберга «Мюнхен». Что внушало суеверный страх – моему отцу было 33, когда он умер. Убийство моего отца не было светлым или малозначимым событием в моей жизни, и я долгое время всячески старался возвести для себя какое-то ограждение. Я слышал тот волнительный погребальный звон, вновь воскрешающий в памяти убийство отца, что могло повлечь за собой последствия, и, сверх того, я предвидел выматывающее давление, придирчивость. Моя жена сказала: «Иди на это, если думаешь, что справишься. Спилберг способен хорошо снять сцены взятия в заложники и, более того, это может помочь тебе отстраниться от всего этого. Пошли прессу на хрен. Они уже получили от тебя более чем достаточно комментариев. И знаешь что? Идея получше. Скажи им обратиться ко мне, чтобы я смогла посоветовать им свалить и не возвращаться». Пресса за мной гонялась, но я не говорил им проваливать. Я их игнорировал и отказывался от большинства интервью. «Мюнхен» не являлся промо-ходом, это было ГЛУБОКО личное, и я хотел, чтобы так и оставалось.
Все на площадке – актеры и съемочная группа – были необычайно эмоциональны, снимая сцены взятия в заложники. Актер, убивший моего персонажа, содрогался, рыдая, в моих руках, когда Стивен прокричал: «Снято». После этого опыта/фильма между нами всеми возникла трудно объяснимая связь. Но у «Мюнхена» не просто одна тема. Фактически, это несколько тем. Скажу, положа руку на сердце – это стало самой трудной вещью, которую я когда-либо делал, но также и самой стоящей.
Как вы можете себе представить, с тех пор я начал работать актером гораздо чаще. Работа со Спилбергом ОТКРОЕТ профессиональные двери для актера. Одна победа пришла вместе с Адамом Сэндлером. Я прослушивался для «Не шутите с Зоханом» и не подходил буквально ни на одну роль. Я знал это, я просто любил Адама Сэндлера и хотел с ним поработать – в любой должности. Во время прослушивания я импровизировал (спасибо, Groundlings!) и удивлялся всему смеху в комнате. Я зарегистрировал свое участие в фильме, а позже обнаружил, что Адам посчитал меня очень смешным и создал для меня «роль», так чтобы я мог тусоваться с ним и с его группой на съемочной площадке (самая. веселая. вещь. НА СВЕТЕ) и срубить кучу денег на гонорарах. КАЖДЫЙ раз, когда я получаю гонорар, я всегда говорю маленькое «спасибо» Адаму за то, что он такой потрясающий чувак.
Потом настало время «Рассвета». Я прослушался и, в отличие от других прослушиваний, на которых мне приходилось бывать, я зачитывал текст единожды, а предложение пришло раньше, чем неделю спустя. Затем моя жизнь снова изменилась.
Я НИЧЕГО не знал о «Сумерках» до того, как на это подписался. У меня не было ни МАЛЕЙШЕЙ идеи, чего следует ожидать. Мы с женой посмотрели все фильмы Саги, и она подвела итог: «Ах. Это история о настоящей любви. Мы знаем ВСЕ об этом…»
Саммит попросил меня сделать аккаунт в Твиттере (и диалог между моим менеджером и мной, начинающим создавать аккаунт, тоже другой разговор – она истеричная), и, по непонятной причине, мой аккаунт взорвался. Не буду лгать. Это до жути меня испугало. На тот момент сумеречные фанаты были для меня загадкой, и я не знал, что меня ждет. Будут ли среди них мои привычные раздражители, наживающиеся на средневосточном конфликте? В основном? Нет. Большинство фанатов были более заинтересованы в противоборстве команды Эдварда и команды Джейкоба. Остальные? Эх… Я их блокирую. Как бы то ни было, в ответ тем, кто считает, что я шучу насчет возмущающих сообщений в моей личке в твиттере – я не шучу. К сожалению, до сих пор есть люди, считающие своим долгом изрыгать желчь и расизм везде, где появляются.
Все это было рассказано, чтобы признаться, что все ХОРОШЕЕ всеобщее внимание ошеломляло – и это крайнее преуменьшение. Я такого не ожидал. Особенно я не ожидал такого уровня получаемой симпатии просто за то, что я - часть всего этого. В моем мире внимание было чем-то негативным. Теперь же все кардинально отличается. Я на самом деле обнаружил, что становлюсь эмоциональным по поводу всех недавних поздравлений с днем рождения, видео- и фото-трибьютов, которые я получил на Фейсбуке и Твиттере. Спасибо, вы даже не знаете как, спасибо. Вы затронули мое сердце, и я всегда буду благодарен за шанс услышать мнение публики о моей работе, не о политике Израиля. Я всегда буду счастлив обсудить столько Сумеречных вопросов, сколько у вас появится… Мне действительно не терпится увидеть реакцию фанатов на парочку эффектных сюрпризов. Может, я и новенький на Сумеречной дискотеке, но вы протянули мне пиво прямо на входе… И я никогда этого не забуду.
И каждое ПТНХ [прим.пер.: подробнее о ПТНХ можно узнать здесь] от фанатов всякий раз согревает мне сердце.
Перевод выполнен Arctic_Breeze специально для сайта www.twilightrussia.ru. При копировании материала обязательно укажите активную ссылку на сайт и автора перевода.
Запись в блоге Гури Уинберга : Мюнхенский фактор
|
... что можете оставить заявку 
0
