 В широком российском прокате — фильм Роберта Эггерса «Маяк», уже номинированный на «Оскар» в категории «Лучшая операторская работа». Это увлекательная камерная пьеса, полумистический комедийный разговорный триллер, психоделический фильм ужасов или что угодно еще (есть разные мнения) с Уиллемом Дефо и Робертом Паттинсоном в главных ролях.
Мы поговорили с режиссером, пять лет назад громко о себе заявившем уже культовой оккультной «Ведьмой», о многочисленных корнях его новой работы, о погоде, о чарующих звуках наутофона и о разном другом.
Откуда у вас такой живой интерес к фольклору и всякой мистике?
Роберт Эггерс: Признаться, не знаю даже. Думаю, дело в том, что я рос в Новой Англии. То есть, конечно, многие жители Новой Англии довольствуются бутербродами с лобстером и болением за Red Sox, а фольклором не интересуются вовсе. Но лично я жил в маленьком деревянном домике возле грунтовой дороги, в окружении лесов, старых полей, и прямо за моим домом располагалось фамильное кладбище XVIII века. То есть обстановка не давала забыть, что когда-то здесь жили пуританские поселенцы, и это всегда меня будоражило.
«Маяк» ведь основан в определенной степени на реальных событиях?
Роберт Эггерс: Изначально мой брат (Макс Эггерс, соавтор сценария «Маяка» — «РГ-Кинократия») создавал историю про человека с собакой, который занимается восстановлением маяка, чтобы затем превратить его в музей. Но внезапно там, в маяке, обнаруживается призрак. История была частично основана на незаконченном рассказе Эдгара По «Маяк» — незаконченном по причине смерти автора.
Затем я вычитал где-то о маяке Смоллс в Уэльсе, где служили два Томаса. И это уже стало твердым базисом для сюжета: два смотрителя, один моложе, другой постарше, обоих зовут Томас, они застряли на маяке из-за шторма. В реальности тот, что постарше, умер, а который помоложе сошел с ума. Мы этим всем вдохновились, потом туда добавили немного Лавкрафта, немного Мэкена, немного М.Р. Джеймса, немного Элджернона Блэквуда (британские классики литературы ужасов - «РГ-Кинократия»). А также Мелвилла и Стивенсона. Ну и так далее. Кто-то там даже видит влияние «Соляриса».
В фильме большое значение имеет погода — то, как она меняется, влияет на состояние персонажей. Соответственно, во время съемок от погоды, наверное, тоже многое зависело?
Роберт Эггерс: Да. Мы заранее составили список, где разделили сцены на две группы: какие непременно нужно снимать в хорошую погоду и какие можно снимать в хорошую погоду. В основном в хорошую погоду мы снимали в помещении. Когда же, наконец, погода портилась — о чем мы большую часть времени мечтали, — это все равно тормозило процесс. Мы в любом случае отбивались от графика, потому что когда светило солнце, пункты из обеих частей списка быстро заканчивались, а когда температура опускалась до нуля, дул сбивающий с ног ветер и лил ледяной дождь, то в таких условиях в принципе невозможно что-либо делать оперативно.
Мы никак не могли сделать буквально пять планов плывущего корабля, так как всякий раз, когда устанавливались подходящие для съемок условия, говоря словами персонажа Уиллема Дефо, «воды были полны ярости», и наш замечательный старинный корабль вечно стоял без дела. А теперь мне еще предстоит снимать фильм про викингов, и там будет чертова уйма этих проклятых кораблей!
Вы имеете в виду «Северянина» (The Northman)? Можно о нем поподробнее?
Роберт Эггерс: Это сага о мести. Больше ничего не могу сказать. Скрестите пальцы, чтобы у нас все получилось.
Помимо прочего, один из элементов, создающих особую атмосферу фильм, — это звуковой фон, в частности — тот зловещий, пронизывающий вой наутофона.
Роберт Эггерс: Да, с ним мы вообще намучились. На самом деле это комбинация нескольких звуков. Мы, например, направляли человека, который занимается полевыми записями, в Шотландию, и, кажется, звук какого-то наутофона из Уэльса там тоже есть. Но нам было мало, нужно было что-то особенно запоминающееся. Вообще еще на самом раннем этапе, после где-то трех дней изысканий я решил, что хочу наутофон. Но только после кучи согласований со всеми продюсерами, финансистами и руководителями департаментов в Нью-Йорке меня осенило, что наутофон должен звучать в фильме регулярно и насколько это важно.
Одновременно необходимо было дать зрителям понять, что наутофон сводит персонажей с ума, и вместе с тем не распугать их этим монотонным ревом. Довольно скоро мы выяснили, что если включать его с интервалами примерно в 50 секунд, то будет вполне терпимо. Пришлось также несколько исказить звуковую перспективу: у нас внутри жилища смотрителей звука почти не слышно, хотя в действительности он невероятно громкий. Я даже читал о том, как смотрители маяка так привыкали постоянно его слышать, что, выйдя на пенсию, не могли от этой привычки избавиться и делали паузы в речи, соответствующие промежуткам между завываниями. По-моему, это довольно круто.
Ну и напоследок интересно было бы узнать, как вы придумали ввернуть сюда русалку.
Роберт Эггерс: А, русалка — это чуть ли не первая вещь, которая пришла мне в голову. В самую первую неделю работы я подумал: «Во, здесь точно нужна русалка!». И ту самую сцену, где Роберт Паттинсон находит ее на берегу, я написал раньше всего остального. То есть типа того: «Ну, вот тут где-то посередине будет русалка, а теперь осталось узнать, что будет в начале и в конце».
За информацию благодарим сайт rg.ru
Сначала была русалка: Роберт Эггерс — о своем фильме «Маяк»
|
