6. К. К.

Мне никогда не нравился Сан-Франциско. Элис любила приезжать сюда за покупками и делала это так часто, как только было возможно. Во мне же Сан-Франциско пробуждал слишком много воспоминаний о шуме и грязи центра Чикаго рубежа веков. Я любил свой родной город, но не было никаких данных о том, что эстетика города значительно улучшилась за последнее столетие.

Возможно, проблема была в топографии. Расположенный на холмах Сан-Франциско не отпускал от себя ложащийся волнами туман; в равнинном Иллинойсе, в Чикаго и над озером Мичиган, погода была переменчива. В Чикаго можно было увидеть горизонт, если бы не здания.

Здесь я мог быть незамеченным.

И, конечно, была ночная тема. В Северной Калифорнии до сих пор была необычайно теплая и солнечная зима, что означало невозможность передвигаться по улице в дневное время. Необходимость скрываться в темноте, как какому-то зверю, приводила меня в бешенство.

Мысль породила горькую ухмылку. Зверь. Разве не из-за этого я здесь? Зверем, вот кем я был, опасным для моей любви. А я все еще не принял эту судьбу. Месяц в Итаке, месяц в бегах, но какая-то глупая часть меня все еще надеялась, что я смогу найти способ быть с ней. Я отругал себя. Я не вернусь. Я отказался от видений моей сестры. «Единственное, что он не в силах сделать, это держаться от нее подальше, - сказала Элис. - Это безнадежное дело».

Я доказал бы им всем обратное.

Как… нет, это не может быть его автомобиль. Держу пари, владелец выбьет дерьмо из этого мальчишки, когда поймет, что какой-то старшеклассник прикасался к нему.

Я резко поднял голову. Мужчина прошел мимо, подозрительно меня разглядывая. Я на мгновение захотел показать ему непристойный жест, но решил, что мне не нужно привлекать еще больше внимания к себе. Машина была достаточно заметна, и никто ничего из меня за нее не выбьет.

Я арендовал для поездки по Олимпийскому полуострову скромную «тойоту», но по пути на юг я остановился в представительстве «Порше» в Такоме. «Тойота камри» был великолепным автомобилем для людей, но даже на предельной скорости около 110 миль в час он не отвечал моим потребностям. Не говоря уже об аренде машины с автоматической коробкой передач — худшем изобретении в автомобильной истории. Вместе с ремнями безопасности оно стояло в списке вещей, раздражавших меня в современных автомобилях.

С другой стороны, двигатель с шестью цилиндрами был довольно хорошим усовершенствованием.

Моя рука одобрительно легла на капот черного «Порше Бокстер 987», я мысленно вернулся ко дню покупки и дням, предшествовавшим ему. Я знал, насколько это будет больно для меня, и мне не хотелось этого делать, но я также понимал, что будет почти невозможно взять след Виктории где-то кроме того места, в котором она была последний раз. Таким образом, я начал с Форкса.



Выйдя из аэропорта, я потратил два часа, чтобы добраться из Сиэтла на трассу 101, где можно было вдавить педаль газа в пол небольшого седана и мчаться обратно по Олимпийскому полуострову. Я пронесся мимо Порт-Анджелеса, и у меня сразу же возникли воспоминания о той ужасной и великолепной ночи. Осознание того, что у меня на самом деле была девушка, которая смотрела прямо в мои глаза и говорила: «Это не имеет значения». Ей теперь принадлежало мое сердце. Освобождение. Взволнованность. Ее открытость той ночью, когда она сидела возле меня и мы мчались по этой самой дороге, была невероятна. Думать, будто она могла чувствовать ко мне даже часть того, что я чувствовал к ней, было настоящим чудом.

И затем это все разбилось, как тарелки, упавшие со стола в нашей гостиной.

При воспоминании о вечеринке Беллы с моих губ сорвалось рычание, заставляющее двигаться меня дальше. Я хочу сделать правильно. Белла будет в безопасности. Она не будет любить монстра. И никакие другие чудовища не придут за ней, пока она жива.

Я был рад, что дом находился к северу от города. Мне не придется видеть приготовления к Рождеству, которые, несомненно, будут проходить в центре: несколько ресторанов, украшенные гирляндами, огромная вывеска «Счастливых праздников!», она всегда вывешивалась 1 ноября на главной улице. Уничтожение Виктории стало целью, давшей мне сосредоточенность и настоящее воодушевление, которых у меня не было месяц назад, но, определенно, ничего похожего на веселье, по-прежнему ускользавшее от меня. Рождество было не тем, что я мог вынести.

Подъездная дорожка уже начинала зарастать кустами, успешно пробивавшимися там, где автомобили больше не разъезжали ежедневно. Остановившись перед домом, я бросил взгляд в сторону гаража, на мгновенье подумав об отказе от «тойоты» в пользу моего «ванквиш». Автомобили не были отправлены в Итаку, поскольку мы все еще были в поиске места для размещения коллекции. Это, без сомнения, станет приоритетом, когда Розали вернется. Я пока был не в состоянии что-либо делать, а она была за границей. Никто больше не был особенно привередлив в автомобилях, чтобы просить перевезти их из Вашингтона.

Было бы замечательно сесть за его руль, разъезжать на нем по городу, возможно, ездить в среднюю школу…

- Нет, Эдвард, - я зарычал на себя, проговаривая каждое слово, словно отчитывая неугомонного щенка. Увидь я ее, а она - меня, то все было бы зря. Если я взгляну на нее, то никогда не уеду. И если она взглянет на меня, то никогда не оправится. Я обещал ей. Это будет так, как будто я никогда не существовал. Ради нее самой я не мог навестить ее.

По крайней мере, не лично.

Внезапно мне в голову пришла идея, и я бросился в дом. Все было точно так, как мы оставили, за исключением нескольких пустых мест на стене, откуда были сняты картины, взятые Карлайлом с собой. Ковры, мебель, мой рояль все еще были на месте. Мне потребовалось только мгновение для осмотра прихожей, прежде чем я помчался наверх по лестнице в кабинет Карлайла.

- Давай, - я подгонял его компьютер, сидя в ожидании загрузки операционной системы. Мучительную половину минуты спустя, наконец, открылся вход в систему.

«ккаллен», - напечатал я. Мне нужны были права администратора для того, что я собирался сделать. Пароль Карлайла был «счастливыйстражник»*, который я, на самом деле, никогда не понимал. Однажды он начал рассказывать мне, что в древнеанглийском языке некоторые слова имели двойной смысл, но потом Карлайл углубился в сухую лекцию по английской исторической лингвистике, и я перестал слушать.

Войдя в сеть, я установил связь с компьютерной системой средней школы Форкса. Я не был высококлассным хакером, но все мы знали, как попасть в систему учета посещаемости. Время от времени возникала необходимость добавить день или два присутствия для каждого из нас, если было слишком много солнечных дней в течение какой-нибудь четверти.

Появилось окно запроса. Проверить посещаемость студента:

«Свон Изабелла», - набрал я и стал ждать загрузки страницы. Когда это произошло, я вздохнул с облегчением. Ее посещаемость была безупречна в ноябре, так же как и в октябре. Она была отмечена как присутствующая сегодня в школе. Тогда я прокрутил страницу наверх и увидел серию красных отметок на календаре. В сентябре было восьмидневное отсутствие начиная с шестнадцатого числа. На следующий день после нашего разговора в лесу.

Я почувствовал себя нехорошо.

Провел пальцами по красным отметкам пропусков, и боль Беллы словно передалась мне через экран. «Мне жаль», - прошептал я, и боль в моей груди возродилась с новой силой, радуясь еще одной возможности обрушиться на меня.

Сжав кулаки, я медленно скандировал: «Виктория, Виктория». Я должен был вернуть себе самообладание. Виктория была причиной, почему я был здесь, не Белла. Но я должен был выбраться отсюда прежде, чем забуду это. Закрыв окно подключения к средней школе, я открыл веб-браузер. Мне нужен какой-то способ следить за Викторией.

На этот вопрос мне ответила домашняя страница Карлайла, на которой он соединил службы рассылки новостей из нескольких крупных ежедневных газет. Оповещения о новостях Google. Задайте им фразу поиска, и они пришлют на электронную почту соответствующие новости. Я просто должен был включить на своем телефоне электронную почту и настроить ее. Обновления я мог получать в любом месте.

Были времена, когда я любил двадцать первый век.

Я напечатал в поиске – убийство. Нет, это было бы слишком обобщенным. Мне не нужно, чтобы мой телефон сообщал о каждом убийстве в Соединенных Штатах. Покалечить, да, это было лучше. «Покалечить, или наносить увечья, или искалеченный», - напечатал я.

Отправить?

Ах да. Это было проблемой. Я дал Карлайлу свои интернет-пароли в обмен на то, что он никогда не мог утаить от меня свои. Если он и Эсми решат посмотреть мою электронную почту и увидят все новости, то они будут волноваться. Это было лишним. Я быстро открыл другое окно и зарегистрировал новую учетную запись электронной почты: «ЗащитаБеллы». Адрес, который будет поддерживать мое внимание на главном. Вернувшись обратно, я подписался получать оповещения по новому адресу и настроил мой телефон, чтобы получать уведомления по электронной почте через веб-браузер.

Потом я закрыл компьютер и направился к нашему бейсбольному полю.



Я провел несколько недель в Сиэтле.

След Виктории, уводящий из Форкса, был довольно старым, но несмотря на это удивительно сильным. Я следовал за ним по Олимпийскому Национальному парку к месту, где он исчез. Сначала сплавав к острову Уидби, затем я проверил северный пригород Сиэтла, но все было безрезультатно. Но когда я, наконец, вернулся через несколько дней туда, где оставил арендованный автомобиль, мой телефон получил сообщения. Были нападения в Сиэтле, во всех районах. Это случалось в основном с нищими, и они возлагали ответственность за это на питбулей.

Даже с ее недостаточной скоростью, «тойота» доставила меня обратно в Сиэтл немногим больше, чем за два часа. Довольно легко найдя место, я припарковал ее в конце улицы и пошел обратно.

В переулке было темно, тусклый оранжевый свет уличных фонарей освещал лишь несколько футов в каждую сторону. Два мусорных контейнера виднелись в темноте, а тело лежало между ними. Я присел на корточки у мусора, который валялся между контейнерами, и мои ботинки оказались в грязи, образовавшейся от разлагающихся отходов. Гниющая пицца, несвежее пиво, сигаретные окурки, пустые бутылки от содовой.

И ни намека на Викторию.

Расстроенный, я бездумно ударил мусорный контейнер, который громко звякнул, встретившись с моим кулаком. Шум привлек внимание кого-то, идущего мимо по другой стороне улицы, и я потряс запястье, как будто мне было больно. Незнакомец быстро отвернулся, оставляя меня с моим гневом.

Я прислонился к мусорному контейнеру, позволяя запаху зловонного мусора окутать меня, пока я думал.

Если Виктории не было здесь, то кто был? Мы не видели ни одного кочевника в наших краях уже несколько месяцев. И, конечно, пойди кто-то по нашему следу, они бы пришли к нам – клан, размером как наш, не мог остаться незамеченным. И почему мы не засекли этого вампира, свободно гуляющего по Сиэтлу, если Карлайл всегда внимательно смотрел местные новости? И если это был вампир, тогда почему тело было оставлено так, чтобы его нашла полиция?

Бродя по улицам вокруг этого места, я вслушивался в то, что может помочь мне найти зверя. Но я мало что услышал и увидел, передвигаясь среди обветшавших многоквартирных домов. Многие были заколочены, а те, у которых не было дверей, изрисованы граффити.

Имма, спроси его, когда он возвращается домой…

Морским ястребам лучше не проиграть...

Этот автомобиль – кусок хлама…

А затем я, наконец, уловил это. Кто-то вспоминал странного молодого человека, которого видел прошлым вечером. Черные глаза. Нет, наверное, это были карие, просто было слишком темно, чтобы рассмотреть. Но обычно у блондинов не такие темные глаза…

А затем я увидел изображение. Молодой человек, обращенный в немного более старшем возрасте, чем я. Блондин с почерневшими глазами, которые сейчас, несомненно, были темно-красными. Кожа его была бледной, каменно-белой. Я мог опознать в нем того, кем он являлся, даже по затуманенной памяти женщины, которая видела его бродящим по этим улицам. Она подумала, что он выглядит подозрительно, и, так как в этом районе было мало белых людей, запомнила его на всякий случай, чтобы при необходимости сообщить о нем в полицию.

Сейчас, когда я подумал об этом, то понял, что выглядел таким же неуместным здесь. Вернувшись к мусорным контейнерам, я попытался различить запахи. Заплесневелые бутылки из-под содовой, моча, разлитое пиво, окурки сигарет немного портили запах человеческой крови, напомнивший мне, что необходимо поохотиться в ближайшее время. А затем я, наконец, почувствовал это — слабую, размытую вездесущими в Сиэтле дождем и туманом, жгучую сладость яда. И тем не менее он был – аромат другого представителя моего вида. В Сиэтле был второй вампир, свободно передвигающийся по городу.

Именно это существо я теперь преследовал на улицах Сан-Франциско. Он двигался на юг после еще двух убийств в Сиэтле, которые я не смог вовремя заметить. Мой рациональный ум продолжал кричать, что раз это была не Виктория, то не нужно искать этого вампира. И все же какая-то часть меня убеждала идти вперед, чтобы найти это существо, приносящее хаос в города, надеясь, что он сможет что-то рассказать о местонахождении моей предполагаемой жертвы. Но он до сих пор ускользал от меня. Его модель поведения смутила меня: с одной стороны, он казался кровожадным новорожденным, часто не заботившимся о сокрытии своих жертв от полиции. С другой стороны, он сбивал меня со следа, словно был вампиром, живущим не один десяток лет. Я был озадачен.

Одинокий и без хорошего плана, я прислонился в темноте к своему новенькому «Порше», пытаясь разработать новую стратегию.

Он выглядит несчастным. Я поднял глаза, чтобы увидеть, как девушка примерно двадцати пяти лет приближалась ко мне. Она выглядела обеспокоенной, но когда я встретился с ее пристальным взглядом, ее мысли приняли совсем другой оборот. Вау, он великолепен. Интересно, смогу ли я убедить его пойти куда-нибудь выпить? Если бы он был постарше…

Правильно. Пора было уходить. Я сел в «Порше», завел двигатель и нажал на газ, направляясь сам не зная куда. Я ехал добрых двадцать минут, пока не оказался подальше от города. Добравшись до автостоянки ресторана быстрого питания, я опустил голову на руль. Под люминесцентными лампами руки засветились белоснежным цветом, это зрелище вызвало у меня отвращение и стыд.

Я был нигде. За месяц поисков моей единственной зацепкой стал вампир, который, скорее всего, не имел никакого отношения к Виктории, а я преследовал его за восемь сотен миль от того места, где кто-то из них мог причинить вред Белле. Это было похоже на игру в шахматы, где мои фигуры захватили быстрее, чем я смог спланировать долговременную стратегию, и доска стала настолько пустой, что любые ходы, сделанные для наступления на другого игрока, были абсолютно не эффективны.

«Вернись, - ответила часть меня. - Вернись. Если Виктория нападет на Беллу, ты должен быть там и защитить ее. Вернись! Восемьсот миль, дурак! Всего несколько часов! Вперед! Давай!»

Тепло, разлившееся по моему телу при этой мысли, было восхитительным. Я мог вернуться. Попросить прощения у Беллы, сказать ей, как плохо я справлялся без нее, и быть рядом с ней, чтобы защитить. Я вполне мог это сделать.

Но мой собственный голос прозвучал на удивление четко и ясно, хоть и был только воспоминанием: «В свою очередь, я тоже выполню свое обещание. Я обещаю, что это последний раз, когда ты меня видишь. Я не вернусь… я не вернусь… я не вернусь…»

Отчаянное рычание сорвалось с моих губ и быстро превратилось в стенание. Я обещал ей. Никакого вмешательства ради нее. Это было самое лучшее, что я мог для нее сделать. Она могла научиться жить без меня, а я бы существовал до тех пор, пока не придет день, когда ее не станет.

И тогда мы действительно будем разлучены, ибо она пойдет в место, запрещенное мне навсегда.

Ошеломляющая боль пронзила мое тело от этой мысли. Я знал, что сделаю, когда этот ужасный день наступит. Но будет ли искомое облегчение для бездушного демона, такого, как я? Возможно, что эта боль будет по-прежнему исходить от моего пепла?

Сжав кулаки, я почувствовал, как руль немного прогибается под ними. Упс. Убирая свои руки, я смотрел в темноту. Что же мне теперь делать? Моя решимость исчезала. Я почувствовал, как начинаю превращаться обратно в то жалкое существо, которое сжималось в комочек рядом с батареей в Итаке. Тогда другой голос пришел ко мне, на этой раз не мой собственный, а красивый, подобный колокольчику. Я сейчас за тебя, что бы ты ни делал.

Элис. Я мог обратиться к Элис за помощью. Она может подсказать мне, куда направляется Виктория. Если я скажу ей, что не могу разговаривать с Эсми и Карлайлом, она поймет меня.

Я схватил свой рюкзак с пассажирского места, где он лежал, расстегнул молнию и начал пробираться через комплекты сменной одежды ко дну. И, наконец, мои пальцы сомкнулись вокруг чего-то твердого, но не из пластмассы. Что это было? Я медленно вытащил руку. В пальцах была зажата маленькая черная книга в кожаном переплете с резинкой, удерживающей ее в закрытом виде. На кожаной обложке были вытеснены инициалы «К. К.».

Озадаченный, я снова и снова переворачивал небольшую книжку в своих руках. Этого не могло быть. Карлайл вел дневник? Он никогда не говорил мне, и я ни разу не слышал, чтобы он думал об этом. Но я специально не настраивался на него, когда он находился в своем кабинете, чтобы избежать потока информации о медицинских исследованиях, которую он читал в качестве досуга. Оказалось, он использовал это время уединения и для других целей. Интересно. Я открыл книгу и быстро пролистал страницы. Конечно же, каждый лист был покрыт мелким безупречным почерком моего отца. Его запах пропитал страницы, и я вдохнул его, чувствуя, как успокаиваюсь.

Почему он дал это мне, задался я вопросом. Он предложил собрать мою сумку, ведь я все равно носил его одежду, и, вероятно, запихнул дневник среди рубашек и штанов, которые приготовил для меня. Это было из-за сентиментальности? Или намеренно, чтобы я прочитал? Я посмотрел на страницы внимательнее. Все даты, которые я увидел, были датированы 1921 годом.

Год, когда Эсми присоединилась к нам.

Год, когда Карлайл нашел свою возлюбленную.

Я сразу понял, что Карлайл точно предназначал это мне, чтобы я прочитал. Взволнованный, я открыл первую страницу дневника. Я знал каждую мысль Карлайла, я знал его лучше, чем Эсми. Иногда я чувствовал, что знаю его лучше, чем он знает себя, я мог быть объективным наблюдателем. Тем не менее, он редко говорил о себе, предпочитая выражать свои наблюдения о нашей семье во множественном числе, как будто он был одним из нас, навсегда запятнанных отвратительными преступлениями, вместо безупречного, чистого человека, которым он действительно был. Теперь я знал правду, он разговаривал о себе сам с собой. Как это похоже на Карлайла.

Я открыл первую страницу дневника.

9 января 1921

Итак, я начинаю новый том, хотя старый остался незаконченным. Моя жизнь, кажется, началась в третий раз, и снова я нахожусь в сомнениях, чего ожидать от следующей главы. Я солгу себе, если скажу, что уверен в существовании серьезной причины, из-за которой Эсми Плэтт лежит здесь в кровати в огне моего яда. Никакой Элизабет Мейсен не было со мной рядом в морге два дня назад, чтобы просить совершить этот ужасный поступок. И даже если бы была, я сказал себе три года назад, что мне нужен был только компаньон. В единственном числе. И этот компаньон прямо сейчас находится внизу, играющий что-то мне незнакомое. Его собственное сочинение, новое. И настолько печальное!

Я целый с Эдвардом. Он – все, на что я мог надеяться – компаньон, друг и, если я могу осмелиться сказать это, сын. (Он назвал себя так на прошлой неделе, и я обнаружил, что не смог совладать со своими эмоциями, услышав эти слова из его уст, хотя сам до сих пор борюсь, чтобы произносить это вслух.) Радость, которую он приносит мне, неподдельна, и, хотя я знаю, что мои поступки в последние дни заставили его сомневаться в этом, счастье, которое я разделяю с ним, достаточно для меня. И тем не менее тяга к этой женщине была невыносима. У меня есть только догадки о том, что привело ее к тому утесу. Но примет ли она меня как замену семьи, которую потеряла. Скоро увидим. Еще больше беспокоит то, кем она может быть для меня: другом? Сестрой? Дочерью? (Супругой? Это слово я едва мог написать, не то что произнести.) Я шептал ей свои извинения в течение двух дней, но не мог не чувствовать, что этого никогда не будет достаточно. Я знаю, что она, так же как и Эдвард, будет горевать о своей жизни, о потерянном ею ребенке, о муже, который, как я могу только догадываться, никогда не вернется из Европы. Захочет ли она узнать нас как свою новую семью?

Что за лицо было у Эдварда, когда я принес ее домой! Ярость. Отвращение. Разочарование. Я не могу обвинять его за эти чувства. Изменяя мисс Плэтт (должен ли я называть ее миссис Эвенсон? смею ли я назвать ее Эсми?), я руководствовался не своим человеческим инстинктом, а тем, из которого соткана моя темная сторона. Когда-то она была настолько раскрепощена, что пренебрегала приличиями, подобающими девушке ее возраста, в пользу лазанья по деревьям. Но, так или иначе, та живая девушка, которую я знал, стала изувеченным телом, доставленным мне в морг два дня назад. Позволить этой светлой девушке иметь шанс на перерождение, возможно, это и была благородная причина, позволившая сделать то, что я сделал.

Но у меня не было такой причины. Ибо в конечном счете это не доктор Каллен привел эту женщину в наш темный потусторонний мир. Это был Карлайл – вампир, зверь, скрывающийся за всеми моими действиями, чьи желания я так умело усмирял, что смог обмануть до самодовольства даже себя. Я больше всего стыжусь за то, что это существо просыпается во мне, ибо не этому чудовищу Эдвард оказал свое доверие.

Я предал своего любимого сына.

Я проклял невинную женщину.

Пусть Бог помилует меня.

— К. К.

Мои руки дрожали, когда я прочитал и перечитал последние три предложения. Предал… проклял… Мои губы шевелились, в то время как глаза бегали по этим строкам снова и снова. Карлайл был непоколебим в своей вере, что Бог, в которого он веровал, смотрел на нас точно так же, как и на людей. Он верил, что у нас все еще были души. Все эти разговоры были спектаклем? Пытался ли он успокоить меня или оправдать себя за мое обращение?

Просматривая предыдущий абзац, мой взгляд упал на слова, которые мой отец использовал для описания себя. Зверь. Существо. Монстр. Я никогда не слышал таких слов из его уст, за исключением тех моментов, когда он уверял меня, что я не был одним из них. Он был единственным, стойко считавшим, что мы все еще сохранили свою человечность, а наш долг перед самими собой – держаться за вещи, связывающие нас с теми, кто должен быть нашим источником пищи. Но все в этой записи, казалось, указывало на то, что он сам не верит в это. Возможно ли это? Карлайл, который никогда не забирал человеческую жизнь, чьи руки спасли сотни, возможно, тысячи людей, в противном случае погибших бы. Карлайл считал себя зверем, нуждающимся в искуплении?

Я глубоко вздохнул, пытаясь обуздать поток эмоций, пробудившихся во мне, и попытался, как учил меня когда-то Карлайл, успокоиться, разделяя свои чувства. Я чувствовал гнев — гнев, что Карлайл никогда не рассказывал мне о своих чувствах при обращении Эсми, даже несмотря на мое разочарование в нем. Боль — что он не поделился со мной этим раньше. Печаль — что он так себя чувствовал, когда я знал искренность его сострадания.

И, прежде всего, я чувствовал, как меня наполняет поглощающий отупляющий страх. Потому что, если Карлайл был монстром, то кем стал я?

________________________________

Пароль Карлайла «happyguard» - «счастливыйстражник».
На древнеанглийском языке «счастливый стражник» - ead waerd. Фраза была основополагающей в происхождении популярного английского имени.