Я касаюсь его колена всей шириной ладони. Тревор складывает руки на груди, зажимаясь. Черты его выражает упрямство, но в глазах ничем неразбавленный страх.
- Тебе страшно?
- Издеваешься? По мне не видно?
Смотрит на меня исподлобья и жестче, чем прежде. Хочет сохранить лицо.
- Мне тоже, Тревор.

- Ты дома.
- Я не уезжал, - Эдвард с тревогой оглядывает Фабиана с ног до головы и почти сразу же идет в его сторону. – Почему ты не в школе? Кто привез тебя?
- Я сам приехал.
Эдвард осекается.
- Как это: сам?
- На S-bahn.
- S-bahn?!
- S-Bahn S7 ходит до самого Potsdam Hauptbahnhof. Я сел на ближайшей станции.

Оба младших Каллена с удивлением встречают пустующее место Эдварда.
- А папа?..
- Папа сегодня побудет дома.
Я ставлю перед ними тарелку с панкейками. Фабиан видит меня насквозь.

Каллен натянуто, мимолетно улыбается. А потом обнимает меня обеими руками, развернув к себе.
- Я допускаю, что нам стоит отложить помолвку, Schönheit.

- Я хочу, чтобы у нас были дети.
Его пальцы замедляются на моих прядях. Взгляд становится внимательным и осмысленным, немного мерцает в темноте. Эдвард как будто бы застывает, прислушиваясь.
- Правда?
- Да. Я хочу, чтобы дети у меня были только от тебя.

- Итак, мальчики, расскажите мне, только честно: рады скорой свадьбе?
- Мама.
- Изз, ну ради бога, дети тоже ужинают с нами, пусть поговорят, - останавливает меня она, - всегда учит вас жизни, мальчики, м-м? В стиле моей Иззы.
- Белла совсем не учит нас, - хмурится Гийом, вздернув подбородок, - она – добрая.
- Детскую любовь можно купить. А вот подростковую заслужить не так просто, да, Фабиан? – не сдается мама, - что ты скажешь? У нас круглый стол – буквально. Любое мнение приветствуется.
- С Беллой нам всем повезло, - кратко говорит Тревор.

- Дети – здесь?..
- Мы живем вместе.
Рене изгибает бровь, но старается не показать слишком сильного удивления. А потом понимающе, с сочувствием выдыхает.
- Ты крепче, чем я думала, Белла. Чужие дети.
Они мне роднее многих близких людей, мама, думаю я. Но вслух говорю другое.
- Мы хорошо ладим.
- До свадьбы вам бы точно стоило. Потом отправишь их в Boarding School. Лондон? Белфаст? В Европе такое любят.

- О чем ты думаешь?
- О том, что завтра – шестнадцатое февраля.
Он хмыкает, нехотя улыбнувшись моему запалу.
- Сорок третий по счету вторник?
- Не говори мне, что возраст тебя тревожит, Эдвард.
- Скорее, твой энтузиазм на этот счет, - вздыхает он. – Вот настанет день и перестану я тебе нравится, Schönheit. Что будем делать?

- Я никогда не спрашивала... что ты подумал обо мне, когда впервые увидел?
- Что ты не отсюда. Особенная.
- Я так выделялась рядом с твоим «Порше»?
- Искрилась жизнью, свободой, интересом... тебе было интересно, Schönheit, тебе было любопытно. Да и мое самолюбие не осталось в стороне – ты ведь выбрала мой автомобиль!
- Уже тогда была готова только твое и выбирать, Эдвард. Только тебя.
Он целует мои волосы.
- Я надеюсь, ты поступишь так еще один раз.
И отпускает, чего никак не ожидаю, отступив на полшага назад.

- Скажи мне сам, если у тебя кто-то появится.
Хочу, чтобы это было озвучено. Эдвард изумленно моргает, отвернувшись от стола.
- Что, Schönheit?
- Если у тебя кто-то появится – или когда. Скажи мне сам. Я хочу узнать это от тебя, Эдвард. Не из светских хроник.

Калеб находит Розали на диване в гостиной. Она с отстутсвующим выражением лица раскладывает по маленьким кучкам одежду Лиззи. Платьица – к платьицам, белье – к белью, а кофточки, что уже малы их принцессе, откладывает к подушкам. Методичные действия ее успокаивают, Калеб знает. Если Роз самозабвенно занимается домашними делами, что-то тут нечисто. Это ее обезболивающее. Это значит, что Роз безумно больно.

Ещё несколько секунд Белла лежала неподвижно, а потом осторожно приподняла голову и открыла зажмуренные от страха глаза. Но всё равно ничего не увидела — мир вокруг расплывался и дрожал, как будто она была пьяной или под наркозом.

- Что ты несешь, Сиб?!
Фабиан хмурится, не сдерживая своей мрачности. И Сибель, услышав его тон, глянув на него из-под ресниц, вдруг ощутимо робеет. На долю секунды вспыхивает в ее глазах этот кожей ощутимый... страх. Мимолетный, быстрый, застарелый... выученный, выбитый на костях. Сибель замирает, когда среди мрака, усталости и слез пробивается в ней этот ужас. И Фабиану хочется ударить себя за то, что испугал ее.

- Мне нравится такое твое настроение, Белла.
- У меня теперь всегда будет хорошее настроение.
- Даже так?
- Моя семья, наконец-то, дома.
Эдвард тронуто выдыхает, бережно погладив меня по щеке.
- Schönheit...

- Я позабочусь о Треворе, Falke. Все хорошо.
- Да уж, - он вздыхает, прочистив горло. - Извини, что я так срываю тебя с места.
- Не говори глупостей. Я выезжаю.
- Ты далеко?
- На Reichenberger strasse.
Осекаюсь, сказав адрес быстрее, чем понимаю, чем это чревато. На том конце повисает угрожающая тишина – за мгновение. Голос у Эдварда становится ледяным.
- В Кройцберге? Какого черта?

- Хорошее место, Эммет, не считаешь?
- Хорошее. Вы не так давно это решили, правда? Поговорить.
- После вашего рандеву с Изабеллой в траттории. Моя дочь и моя невеста встречаются с тобой под разными предлогами. Да и ты в Портленде не так часто. Уж пойми меня, Эммет.
Он разравнивает уголок скатерти со своей стороны стола. Сам себя заземляет.
- Я поступил бы также на вашем месте.

- Я хочу домой.
- Мы с тобой дома, Белла. В Шарлоттенбурге.
- Это не тот... не там. Я хочу домой, Эдвард, ну пожалуйста.
- Про какой дом ты говоришь? – искренне старается понять, - Портленд?
- Мюггельзе, - выдыхаю. Поднимаю голову и впервые за последние полчаса встречаюсь с Эдвардом взглядом.

- Нам надо будет заключить брачный контракт.
В темноте мой голос звучит тихо, но резко. Эдвард на мгновенье застывает на своей стороне постели. Останавливаются его пальцы, которыми гладит мою спину – всегда так делает, засыпая.
- Что это еще за «надо», Белла?
- Это твоя гарантия. Я не стану лишать тебя гарантий.
Эдвард отворачивается обратно к прикроватной тумбе. Зажигает чертову лампочку.
- Я его не подпишу.

- В этом все и дело, - говорит Террен, глотнув еще вина, - тебе просто нужна была та, что готова подчиниться. Принять твою альфа-природу. Я недооценила ее силу в начале нашего брака.
Это правда. Террен ни в чем и никогда не собиралась мне уступать. Ее дух противоречия времен революционной Франции сводил меня с ума. Террен не давала мне спуску в ни чем. Она не могла быть даже на шаг позади, никогда бы не стала мне за спину. Террен сама создает правила и требует их беспрекословного исполнения. Она стала чуть мягче с годами, но суть осталась прежней. Мы оба лидеры. Нам никак не суждено было остаться в месте.

- Тогда ты еще не был так настойчив?
- Тогда я еще был молод и зелен, - хмыкает он, погладив мои пальцы на своей груди. – Ох, Белла, встреть ты меня тогда... ничто бы не заставило со мной остаться.
- Думаешь? Я бы тебя не узнала?
- С большим трудом. С годами я лучше. Хоть и жаль это на фоне твоей молодости.
- Ну, Falke. У тебя уже старость?
- Шестнадцать лет разницы, как никак...

Увидев выражение её лица, лейтенант Брендон воскликнула:
— Что опять произошло? Во что ты вляпалась?
— Элис, у меня дома Дракула! — выпалила Белла.

- Поторопился? Точно нет. Я опоздал на много лет. Нет ничего, что нельзя решить, Изза. Ничего, о чем мы с тобой не сможем договориться. Это расточительность молодости, быть может, когда в любви случается неурядица, скандал, отсутствие понимания – и все, сразу начинать поиски замены, кого-то более «подходящего»... мне нет нужды искать кого-то еще. Я хочу быть с тобой и мы все исправим. Я пойду на компромисс в ссоре, хорошо? Я. Если это сделает тебя счастливой.

— Вы случайно не Чарльз Свон? — осведомился Эдвард, и Чарли с удивлением кивнул:
— Он самый. А что? Мы с вами разве знакомы?
— Пока нет. Но дело в том, что я ехал к вам, — произнёс Эдвард. — Я первый лейтенант Корпуса морской пехоты США Эдвард Каллен, командир вашей дочери Изабеллы.

Это значит, что или у Чарльза Свона был ещё какой-то родственник, который служил в Афганистане и там погиб, или Беллу Свон на самом деле объявили мёртвой. Бред. Полный бред!

Почти на минуту в комнате повисает абсолютная тишина. Розали поправляет волосы, нервозно распустив свой хвост. Ее красивые кудри рассыпаются по плечам, видоизменяют тени на полу. Эдвард подступает к Розали совсем близко, почти интимно. Она замирает.
- Я – этот мужчина, - серьезно произносит он.
- О чем ты говоришь.
- Тот, кто угрожает Кэтрин. Это я.