Serenissima Reipublicae Venetae (Светлейшая Республика Венеция), также Республика Святого Марка, — с конца 697 года по 1797 год республика в Европе со столицей в городе Венеция. Располагалась в северо-восточной части территории современной Италии, имела колонии на берегах Адриатического моря, в бассейнах Эгейского, Мраморного и Чёрного морей.

Spandau[i] (Шпандау) - один из 12 административных округов Берлина, до административной реформы 1920 года, когда появился Большой Берлин, имел статус города.

Багажник «Порше» открывается автоматически. Чересчур большой для некрупного паркинга, изначально непредусмотренного в этом доме в принципе, автомобиль Falke занимает полтора стандартных места. Моя машина умещается в отведенных границах лишь потому, что наши места расположены в отдельном тупичке, чуть более широком, чем другие Parkzonen. И это у мистера Каллена явно было предусмотрено.
- Приехали, Liebe.
Первой из лифта Эдвард выпускает меня. Удобно перехватив дорожные сумки, что несет в обеих руках, даже умудряется спиной придержать мне дверь из лифтовой. Небольшие чемоданы, наши с Гийомкой черные «Samsonite», я везу перед собой. Вопреки распространенному мнению, что с чемоданами удобнее, и Эдвард, и Фабиан при малейшей возможности выбирают дорожные сумки – вмещают больше, места занимают меньше. Я недоумевала, ведь сумки тяжелее. Но Эдвард сказал, что не моя зона ответственности – нести вещи. И если захочу расстаться c Koffer (чемодан), он лично мою инициативу поддержит. Впрочем, мы с Гийомом не имеем ничего против чемоданов на колесиках. Как минимум из-за тех самых колесиков.
- Аккуратно, Schönheit.
Эдвард, той же рукой, что с сумкой, приподнимает один из зацепившихся за порог чемоданов. К слову, аскезы по части сумок у него нет – на известково-коричневой, выделанной коже неприметно показывается эмблема «LV».
- У тебя все схвачено... буквально.
- Скорее, предусмотренно, - улыбается Эдвард, - не тяжело?
- Мне не тягаться с тобой в силе, но пока нет.
Эдвард мило прищуривается, второй из чемоданов тоже безболезненно переставив за порог лифтовой.
- Зато ты далеко впереди в нежности и принятии, Sonne. А черную работу оставь за мной.
- И черные чемоданы?
- Бросай тут, я заберу.
- Ладно тебе, Эдвард, - развеселившись, качаю головой и толкаю чемоданы в направлении нашего авто.
Багажник огромный. Каллен без труда перемещает в него сперва наш с Паркером багаж, а затем и свои с Фабианом сумки. Места остается еще на такое же количество вещей. Выглядит этот туристический набор безумно стильно – в черном металлике с едва заметным матовым оттенком. Крышка багажника опускается от легкого нажатия неприметной кнопки. Эдвард с улыбкой наблюдает за мной из-под ресниц.
- Это мой любимый взгляд, - как бы между прочим замечаю вслух я.
Falke расцветает. Подступив на полшага ближе, притягивает к себе. Тепло, бережно, но крепко обнимает. Его руки поверх пояса моего пальто – черного, приталенного, недемократично дорогого – это очень приятно. Я наконец-то распаковала вещи, что Эдвард купил для меня еще на Мюггельзе. Судя по его взгляду, мужчине нравится.
- А это – мое любимое времяпрепровождение.
- Так уж и самое любимое...
Эдвард очаровательно улыбается уголками губ, легко коснувшись их языком. Гладит мою щеку большим пальцем.
- Почти что самое, - поправляется.
Это так правильно. Так легко, так спокойно, так доверительно. Это семейно. Я всегда, сколько себя помню, мечтала о семье – в самом прямом, самом понятном смысле этого слова. Чтобы не только тебе, чтобы и ты был нужен – со всеми перепадами настроения, горькими мыслями, победами и неудачами, наивными, но мечтами. Чтобы был нужен безусловно. Всегда. И уже только за само это чувство близости я могла бы полюбить Эдварда до безумия. Если в принципе смогу любить его сильнее.
Мягко глажу ворот пальто Сокола, аспидного, как и брюки, задержавшись у линии, где верхняя одежда переходит в светло-голубой джемпер. Крошечный зеленый крокодильчик «Lacoste», я знаю, красуется чуть правее. Врожденное чувство стиля у Эдварда не отнять – как и любовь к определенным маркам.
- Это так здорово.
- Пальто? Да, неплохое.
- Эдвард, - улыбаюсь его игривому тону, всему этому смешливому настроению сегодня, кончиками пальцев погладив теперь у шеи. - Я про Венецию. Так здорово, что мы летим в Венецию.
Синие глаза его красиво мерцают.
- У нас впереди еще много-много лет и вся Италия, моя любовь. Но неплохо начать с Венеции, правда?
- С тобой, - улыбаюсь. И сама, потянувшись ему навстречу, обнимаю за шею. Целую. Теперь я тоже буду пахнуть его парфюмом, его кожей, им самим. Сандал. Кофе. Горькие апельсины. И дом. Мой дом. Лишь с Эдвардом я по-настоящему дома.
Он отвечает на мой поцелуй. Обнимает крепче и держит ближе теперь. Выдыхает, улыбнувшись, когда отстраняюсь. Вид у Эдварда одухотворенный.
- Уикенд будет незабываемым.
- Технически, больше, чем уикенд.
Посмеивается моей ремарке, легко взъерошив волосы.
- Технически?..
- Я учусь у лучших, - горделиво вздернув подбородок, признаюсь ему. Эдвард хохочет. Обожаю его смех.
- Мы справились чуть быстрее, чем я думал. Как считаешь, успеем сделать кофе-паузу?
- Вы спрашиваете меня о времени, мистер Каллен?
Falke искренне наслаждается нашей маленькой игрой. Не отказывая себе в удовольствии, обнимает меня совсем уж крепко, смеется, когда пытаюсь высвободиться. Целует мой лоб.
- Starbucks или спешелти, Изабелла?
- Разве рядом со школой есть спешелти?..
- В двух минутах – Espresso House. Скандинавский Starbucks на сегодня?
- Чтобы мы делали без кофеина, Эдвард, - глажу его по плечам, с серьезным видом кивнув. – Espresso House dann (тогда).
- Was auch immer du sagst, meine Schönheit (Как скажешь, моя красота).
На самом деле, времени у нас не так уж много, но Эдвард прав – оно есть. Он приехал домой на полчаса раньше, чем говорил мне – а это серьезная поблажка собственному тайм-менеджменту от мистера Каллена. Впрочем, кофе в его компании – и я не жалуюсь. Все равно рабочих задач на сегодня не осталось.
Эдвард открывает мне переднюю дверь авто. Поправляет пальто, сам пристегивает ремень безопасности – все так быстро и слаженно, что при всем желании встроиться в череду действий проблематично. Решаю не сопротивляться – в конце концов, это приятно, когда о тебе заботятся. Никто не заботился обо мне больше, чем Эдвард.
Сам он занимает водительское сидение, сразу же выбирая «klassische Musik» среди альбомов стереосистемы. В нашем обиходе стало куда больше немецкого – и что это, как ни его непосредственное влияние.
«Порше», мигнув фарами, выезжает с тесного паркинга.
- До встречи во вторник, Wohnung.
- Tschüss-Tschüss, - улыбаюсь, поудобнее устроившись на своем месте.
Бетонные стены. Светлый пол. Яркие лампы. Два поворота и узкий проезд в гору в направлении ворот. Они поднимаются автоматически. Ausfahrt. Коротенький съезд для большого, но обтекаемого «Порше» – и вот Эдвард уже встраивается в плотный поток у Тиргартена. Мелко сыплет февральский снег.
Сегодня, в пятницу тринадцатого, у нас начнется первое семейное путешествие. Familienausflug, словами Falke. Четырнадцатое февраля в этом году очень удачно выпало на субботу, чем Эдвард не приминул воспользоваться. Даже школьное расписание удалось подстроить под грандиозные планы – Фабиан и Гийом будут отсутствовать лишь на одном уроке сегодня, мы заберем их в половину второго. Понедельник и вторник мальчики пропустят, однако даже в строгой немецкой системе есть послабления – дети получат вдвое больше домашних заданий и напишут тест по пропущенной теме, но не более того. В коммунальной школе проблем с пропуском было бы больше. Наверное, поэтому качество немецкого образования остается на стабильно высоком уровне.
Мы проезжаем одну из государственных школ в районе Митте. Большое белое здание тех же лет, что и дома вокруг. Очень презентабельно.
- Эдвард?
Он, кратко глянув в мою сторону, бережно пожимает мою руку на своем колене. Что-то вечно – наша поза в его автомобиле, например.
- Да, Sonne?
- Если бы ты отдавал мальчиков в немецкую школу, ты бы выбрал коммунальную? Или все равно искал частную?
Я удивляю его вопросом, но не так сильно. Эдвард притормаживает на мигающем светофоре.
- Я никогда не учился в обычной школе – ни американской, ни немецкой. Не стал бы выбирать то, чего не знаю.
- Но разве в Портленде у Фабиана была не госшкола?
- Скорее, ее ответвление, - вздыхает Эдвард, - что-то между. Это была идея Террен – дать ему приобщиться к «земной» жизни и улучшить оценки перед колледжем. Я не поддерживал, но не мог принимать односторонних решений. Мы дали ему попробовать. И там он встретил Сибель.
Я помню, что Эдвард намеревался перевести Тревора в другое учебное заведение.
- И та школа, в которую он вернется?..
- Она частная, - кивает Falke. – И всегда была. Частная католическая школа, очень хорошая. В ней училась Элоиз, в нее же потом пойдет и Гийом.
- Но разве частная школа страхует от плохой компании?
- От этого ничего не страхует, Белла. Но выборка детей другая. Мне очень нравится окружение мальчиков здесь, в Brandenburg International. Они собрали весь руководящий состав немецкого рынка в своих классах.
- Да, Гийомка рассказывал. На родительских собраниях можете решать насущные бизнес-вопросы.
Эдвард улыбается моим словам, погладив по тыльной стороне ладони.
- Постараемся до такой жизни не дойти.
Espresso House и вправду располагается невдалеке от школы. В предобеденное время буднего дня машин на дорогах немного – мы добираемся без единой пробки. Удобный съезд к кофейне и неширокая, но парковка. Окна в пол, черные рамы, зеленый логотип. Я несколько раз видела эту сеть, но никогда не заходила – даже для обзоров Эммет ее не упоминал. Прищуриваюсь в сторону Каллена, когда он кладет карту от авто в карман.
- Что скажешь, Изз?
- Ты снова первый. Я никогда здесь не была.
- Приятное это чувство – быть первым. Я рад.
- Ты всегда первый, Эдвард. Твое законное место.
Каллен целует мою ладонь, так и не отпустив ее из своей. Поцелуй короткий, но горячий. Чувствую кожей его теплое дыхание.
- Поднимем за эту чашку кофе.
Он смеется, когда смеюсь я. Снова предлагает руку, открывая мою дверь. И затем открывает еще одну, уже в заведение. Внутри уютно, пахнет какими-то десертам и немного – кофе. Теплая цветовая гамма – бежево-зеленая – веером раскрывается в небольшом помещении. Все из дерева – или стилизованно под дерево. Яркие лампы свисают с потолка в экстравагантных абажурах. То тут, то там взгляд цепляют холщевые кофейные мешки с метками и печатями – они, сгрудившись у крупных зеленых фикусов, оживляют интерьер. Посередине кофейни растет настоящее кофейное дерево в темно-бордовой кадке. Бариста приветственно улыбается из-за своей стойки. Willkommen zurück.
- Хочешь чего-то сладкого?
- Просто капучино, cпасибо.
Эдвард делает заказ сам, не насилуя мой только-только проснувшийся интерес к немецкому. Говорит неспешно, но четко, очень уверенно. Девушка за стойкой, естественно, заслушивается. Улыбка ее проходит несколько стадий – от очаровательной до растерянной. Рукой подает Эдварду терминал для карты. Грета, красивая светловололосая арийка с голубыми глазами. Ей не больше двадцать лет, я думаю. Восхищения мистером Калленом Грета скрыть даже не пытается... но мне ли ее судить.
Не знаю. Наблюдаю за коммуникацией Эдварда с бариста, вспоминаю других женщин, что видела рядом с ним – администратора из салона «Порше», Лариссу на вечере в Штутгарде, официанток, и понимаю: я привыкла. Реакция женщин, их вид, взгляд, улыбки... все это, хочется мне или нет, а всегда будет моей реальностью. Эдвард потрясающе выглядит – и продолжит, как мне кажется, в любом возрасте. Он будет им нравится. Они будут с ним флиртовать. Они будут стараться, быть может, даже соблазнить его... но до тех пор, пока сам Каллен не отвечает им взаимностью, это неважно. И я привыкла – что он нравится, но ему не нравится никто. Эдвард выбрал меня – и ни разу пока не дал в себе усомниться. Стало бы, с этим можно жить. Придется.
Грета предлагает Эдварду присесть, она сама принесет наш кофе. Обычно его здесь не носят, но это неважно, людей немного да и она свободна. Двойной американо и стандартный капучино. Никакого сахара. Обычное молоко. Отличный выбор.
Эдвард игнорирует знаки внимания, так и не отпуская мою руку. Отводит нас в сторону от стойки, предлагая выбрать столик. Я оставляю выбор за ним. Эдвард предпочитает место на двоих у стены с деревянной панелью, темно-зеленой, с неброской цитатой у столещницы. «Побеждает тот, кто не боится изменить выбор в решающий момент». Вот как.
- Скажи мне сам, если у тебя кто-то появится.
Хочу, чтобы это было озвучено. Быть может, не совсем к месту и с излишним порывом, а все-таки. Эдвард изумленно моргает, отвернувшись от стола.
- Что, Schönheit?
- Если у тебя кто-то появится – или когда. Скажи мне сам. Я хочу узнать это от тебя, Эдвард. Не из светских хроник.
Негромко играет в кофейне фоновая музыка. Один из посетителей со скучающим видом ведет вилкой по полупустой тарелке с пирогом. Ровно сложены в ряд карандаши в детской зоне.
Эдвард подается вперед, совсем мрачный. Взгляд у него тяжелый.
- Никого другого не будет, Изабелла. Я уже говорил: либо ты, либо никто.
- Если...
- Без «если». Это давно решенный вопрос.
Эта его категоричность меня и радует, и тревожит. Но радует больше – уж очень хочется поверить.
- Я решила, что лучше сказать. На всякий случай.
Эдвард вздыхает, искренне стараясь удержать лицо. Откидывает на спинку своего кресла, снимает пальто. Тон сдержанный, но сдержанность эта напускная, за ней – раздражение.
- Хорошо. Я тебя услышал.
Грета приносит наш кофе. Переставляет его на столешницу нарочито медленно, старательно. Очень надеется, что Сокол на нее хотя бы взглянет – но он и бровью не ведет, не спуская глаз с пейзажа за огромным окном. Вопреки своей бузкоризненной вежливости, не говорит даже дежурного «danke». Благодарю девушку я сама. Тоже снимаю верхнюю одежду.
Когда она уходит, аккуратно смотрю на мистера Каллена.
- Не злись, пожалуйста.
Он хмуро, неглубоко вздыхает, повернувшись в мою сторону всем корпусом. Смотрит испытующе.
- Я не злюсь, но не понимаю, Изза. Ты сомневаешься во мне?
- Скорее, в себе.
Выставляю чашку с капучино чуть вперед, как маленький щит между нами. Могу понять негодование мужчины, он имеет на него право, но и меня ему следовало бы понять. Хотя бы попробовать.
- Я дал тебе повод? Чтобы сомневаться в себе?
- Не думаю, что мне нужен повод...
Эдвард хочет сказать что в ответ, но окорачивает себя. Делает небольшой глоток американо, задумчиво посмотрев на мое лицо. А потом его взгляд становится живым и ярким, разгораясь тихим-тихим, стелящимся по земле пламенем.
- Ты права, это мое дело – разобраться с твоими сомнениями. Раз и навсегда.
- Извини, что это было не во время.
- Глупости, Белла. Все, что ты говоришь и спрашиваешь – все вовремя.
- Спасибо. Вернемся к кофе?
Эдвард ставит американо прямо на стол, игнорируя блюдечко. Обводит пальцем контур чашки.
- Конечно.
Ну вот и поговорили.
Это не спешелти, но хороший сетевой кофе. Быть может, в чем-то даже чуть лучше Starbucks. Чуть сбалансированнее, чуть правильнее. Приятное послевкусие. Отличная пенка. И даже попытка латте-арта. Грета определенно старалась изо всех сил.
Эдвард быстро забывает о моей нежданной ремраке – как пультом щелкнули. Ни слова больше, ни упоминания. Он совершенно повседневно заводит разговор о каких-то милых мелочах. Взгляд проясняется, ни капли напряжения между нами не остается. Только лишь улыбка у Эдварда чуть более сдержанная теперь.
- В Венеции у нас тоже будут апартаменты?
- После Штутгарда я подумал, что лучше снять отель. Будет семейный люкс.
- У мальчиков – своя спальня?
- И даже свой санузел, - кивает Эдвард, почти полностью допивая американо. – Вид из окон на Гранд-канал.
- Даже так?..
- По утрам безумно интересно наблюдать за городской жизнью. Ты бы хотела вид на Мост Риальто? На Сан-Марко?
Глажу его пальцы, которыми некрепко держит чашку. Хочет или нет, а Эдвард сразу же расслабляется. Пусть и меньше, чем обычно, а все же.
- Для меня важно, что мы будем там все вместе. Вид на Гранд-канал – это роскошно. Не имею ничего против.
Falke неопределенно кивает, а я делаю последний глоток капучино. Ставлю чашку на белое блюдечко. Наблюдаю за Эдвардом пару секунд, все еще немного хмурым. Улыбаюсь. И не останавливаю себя в новом порыве, еще более неожиданном. Поднимаюсь со своего места. Каллен сидит рядом со столом, но не слишком близко – как знает. Присаживаюсь на его колени.
Эдвард принимает меня в объятья без лишних просьб, совсем повседневно. Придерживает у талии, дает устроиться поудобнее. Касается кончиками пальцев моих волос.
- Люблю тебя, - тихонечко шепчу ему, погладив у виска. Сокол смотрит на меня со всей серьезностью, но пронято.
- Я тебя больше.
- Видишь, как далеко я зашла? В общественном места сижу у вас на коленях, мистер Каллен.
Он оттаивает, немного прищурившись. Гладит меня нежнее.
- Хотел бы я, чтобы вторых стульев не существовало в принципе.
- Эдвард, - тронуто улыбаюсь, погладив его затылок. – Значит, будет практиковать такие позы.
- О да, придется. Для закрепления повторим в аэропорту.
- Тогда нам стоит поторопиться и забрать мальчиков. Кофе кончился.
- Ты призываешь меня поторопиться, Изабелла?
- Играю с огнем, говорю же, - смеюсь, потрепав его волосы. – Целый день притом.
- Впереди целая ночь, это мы обсудим. Поехали?
Мне нравится его тон. Эта живость, это умиротворение в глазах. Улыбка. Ну наконец-то.
- Поехали, Эдвард!
Чашки с кофе позабытыми остаются на деревянном столе.
Через пять минут, буквально на следующем съезде с трассы, высятся здания школы. Территория у учебного заведения просто огромная – понимаю, почему BBIS немного отнесли от города. Невдалеке от реки, посереди лесного массива уютно устроился целый кампус. Высокий забор и живая изгородь, маскирующая его, тянутся на несколько километров. Повсюду видны черно-белые указатели со шрифтом под старину, по ним легко ориентироваться. Есть родительская парковка, есть – для посетителей, а есть зона подъезда, где можно забрать или высадить детей. Она у административного корпуса, к ней мы и сворачиваем. Широкий шлагбаум реагирует на номера авто – медленно поднимается, пропуская «Порше» на территорию.
Все эти две недели и возил, и забирал мальчиков из школы исключительно Сокол, так что сегодня я вижу BBIS в первый раз. Здесь несколько пятиэтажных зданий, административное – светлое, а учебные корпуса – из темного кирпича начала века. Окна и двери уже современные, как и охранная система. Несколько детских площадок для школьников помладше, есть открытый стадион, есть закрытый, в одном из залов – пятидесятиметровый бассейн, а в другом – теннистый корт. Столовая. Кафетерий. Научная лаборатория, арт-корпус. И дажез разноцветный boarding house, где дети могут проживать постоянно. На 120 учащихся.
Эдвард рассказывает мне о предназначении зданий, пока медленно движемся в нужную сторону по территории. Не могу сдержать удивления.
- Это больше похоже на университетский кампус, чем на школу.
- Они готовят детей к серьезным европейским университетам. Те привыкают.
- Совсем не европейский здесь размах, Эдвард.
- Американская система, - улыбается он, сворачивая в тупичок с желтой разметкой. – А вот и мальчики.
Гийом с Фабианом ждут нас на асфальте, у невысокой скамейки. Рядом с ними стоит мужчина в зеленом жилете.
- Он дежурный по этой зоне, - быстро поясняет Эдвард, - его задача – отдать мне детей лично в руки.
- Но ведь Фабиан уже взрослый...
- Здесь так делают до шестнадцати.
Он переводит авто в режим паркинга, открывая свою дверь. Мужчина на вахте подает Гийомке его рюкзак. А потом мальчик сразу кидается к папе, обнимая его за талию. Эдвард гладит волосы младшего сына, похлопав его по спине. Фабиан тяжело вздыхает.
Они говорят с дежурным пару минут – я не слышу, о чем. Что-то вставляет Фабиан, немного нахмурившийся повороту разговора. Гийом папу так и не отпускает, слушая беседу из его объятий. Все еще стоит на скамейке рюкзак Фабиана.
Эти десять дней прошли без особых потерь. Настолько мягко, насколько адаптационный период в принципе можно было себе представить. За исключением того урока физкультуры, ни у Фабиана, ни у Гийома больше проблем не возникало. Они более-менее смирились даже с режимом, хотя время отхода ко сну еще требует корректировки. Спустя неделю после начала учебы им стали задавать домашние задания, что не вызывало особого энтузиазма ни у кого из детей, но и не создавало ни единой проблемы. Фабиан с Гийомом привыкли учиться и, мне кажется, ничуть не меньше, чем требовалось в берлинской школе. Пару раз Falke помогал им с немецким, но это мелочи. Свой первый тест три дня назад и Гийом, и Фаби написали на высший балл. За это Эдвард обещал им полное раздолье в плане желаний в Венеции. Да и сама поездка, как милое поощрение, пришлась очень кстати.
Мне тоже оказалось совсем несложно влиться в новую рутину. Быть может, я всегда хотела такое исконно семейное расписание, а может, все дело в Калленах, они сами по себе невероятные... но никаких неудобств наша семейная жизнь мне не доставляла. Мы даже успели выпить кофе с Элис в «Сиянии» и поболтать как в старые добрые времена. Эммет приезжал к ней в Краков, пока была на конференции. Кажется, Эммет настроен серьезно.
Знаю, что прошло еще совсем мало времени, быть может, все еще впереди... но начало совместной жизни у нас вышло просто замечательным. Зря многие в семье Falke переживали.
Фабиан все-таки забирает свою рюкзак со скамейки, сдернув его с места одним небрежным движением. Гийом уже открывает заднюю дверь с моей стороны. Эдвард прощается с дежурным.
- Привет, Белла! – здоровается Парки, сбросив школьные вещи на пол и приникнув к спинке моего сидения. Он прикасается щекой к коже кресла, всегда так делает, мягко коснувшись моих волос. Я улыбаюсь мальчику, легко-легко погладив его щечку.
- Привет, мое солнышко.
Гийом тает, раскованнее устроившись на новом месте.
- Солнышка сегодня нет.
- В Венеции будет, малыш.
Мальчик смеется, совершенно довольный. Протягивает мне ладонь и я жму ее, некрепко придержав его теплые пальчики. Гийом пахнет детством для меня. А еще, тем кондиционером для белья, гранатовым, которым заменила все предыдущие.
Эдвард с Фабианом перекидываются парой слов у дверей, так и не сев пока в машину. Но вот Тревор открывает заднюю дверь, усаживаясь в салон, к Паркеру. Сразу различаю запах его парфюма – горький, пряный и свежий. Фабиан умеет сочетать несочетаемые вещи.
- Guten Tag, Белл.
- Hallo, Фабиан, - улыбаюсь и ему, отпуская Гийома на его бустер. Мальчик с привычной сноровкой пристегивает себя сам. По примеру брата снимает с себя куртку.
- Приехала посмотреть на нашу школу? Совместила приятное с полезным.
- У вас классная школа.
- «Классная» - громко сказано, - уклончиво отвечает юноша, глянув на папу в зеркало заднего вида. - Но неплохая. Знаешь, что мне больше всего нравится?
- Что, Фабиан?
- Что она на английском, - Тревор запрокидывает голову, удобно устроившсь на своем месте. – Парни в классе не упускают шанса попрактиковать со мной язык... и не приходится постоянно Deutsch sprechen.
- Однажды я потренирую свой немецкий с тобой.
Он щурится, мило кивнув.
- Заметано, Изз.
Эдвард выезжает с узкого тупичка, минуя расходящиеся проезды к парковкам. Слушает и наблюдает за нами с неприкрытым интересом. И любованием. Я очень люблю такое выражение его лица – теплое, воодушевленное и спокойное. Эдвард дома.
- Я уже не котируюсь для тренировок Deutsch? – хмыкает он, глянув на меня с улыбкой.
- Мне бы разговорный, а не академический немецкий, Muttersprachler (носитель языка).
- Вот как, Белла!
- Некоторые слова отличаются из-за диалекта, - поясняет Гийом, подтягивая свой ремень, - наш учитель так говорил. Правда, пап?
- Да, Spatzen. Швейцарский немецкий – наша общая боль.
- А на каком диалекте говорите вы?
- Berlinerisch Deutsch.
- Это только берлинский диалект?
- И бранденбургский, - Эдвард поворачивает к выезду с территории, притормаживая у шлагбаума. – Отец Карлайла родился и вырос в Шпандау. Раньше это была деревенька под Берлином.
- А теперь его округ...
- А теперь – его округ, - кивает Falke, покидая школу, - маленькая лингвистическая лекция.
- Мне нравятся такие уроки.
- Но сегодня повестке дня должен быть итальянский, - вставляет Тревор, спрятав мобильный в карман. – Вы не забыли наши вещи, vati?
- Ну что ты, сынок.
- Четыре дня свободы…
- И пицца! - вторит мечтаниям брата Паркер, с улыбкой перехватив мой взгляд в зеркале заднего вида. – Ты ведь тоже ее любишь, Белл? Будешь есть со мной?
- От пицца в Италии нам никуда не деться, Парки. Ну конечно же!
- Разве ты не любишь пасту больше? Как папа?
- Я выбираю блюдо под настроение, Тревви. Но знаешь, что всегда неизменно?
- Un caffe?
- Джелато, - улыбаюсь обоим мальчикам и их ответные улыбки выходят очень теплыми. – За эти дни прежде всего я надеюсь поесть джелато.
Эдвард забирает мою руку к себе, погладив пальцы. Мне нравится и тепло, и ширина его ладони – очень успокаивает.
- Fragola (клубника)?
- Pistacchi tostati (жареные фисташки).
- Я их тоже больше всего люблю, - соглашается Фабиан, расслабившись от нашего разговора об итальянской кухне. – И melone giallo (желтая дыня).
- Ты учил итальянский, Фаби?
- Gusti di gelato (вкусы мороженого) – это святое, - с мудрым видом поясняет он. А потом смеется, очень свободно, очень нежно. Мне безумно нравится видеть Фабиана, прежде мрачного и потерянного, таким раскрепощенным. Не смотря на все вокруг, на ворох сомнений, сопровождавший наш переезд, прибывание с папой в Берлине идет мальчикам на пользу. Это заметно.
«Порше» выезжает на трассу в сторону аэропорта. Гийом засматривается на черно-белый значок самолета, диктующий направление к Flughafen.
- Сколько раз вы были в Италии, мальчики?
- С папой? – уточняет Парки.
- Семь, - отвечает Тревор.
- И четыре – с мамой, - поддерживает малыш, быстро подсчитав, - но только в северной части.
- Кто-то считает, что на Сицилии слишком жарко. Да, vati?
- Там правда жарко, - посмеивается Эдвард, - Я для такой погоды не создан.
- То ли дело атлантический ветер, - шутливо хлопаю по его ладони прежде, чем ее пожать. – Поедем на Сицилию вместе, мальчики. Я хотя бы отогреюсь.
- Хорошая идея, Белл. Сколько раз в Италии была ты?
- Шесть. Из них дважды в Риме, и один раз – в Неаполе.
- Будешь нашим гидом летом, Schönheit?
- Это было много лет назад. Если что-то вспомню – обязательно.
Эдвард смеется и смех у него удивительно мелодичный, правильный. Давно при мне он так спокойно не смеялся. Не только детям на пользу смена обстановки, мне кажется, для Сокола мир тоже становится полным и безопасным. И у него, и у мальчиков все будет хорошо. У нас всех. Уже.
Остаток дороги до аэропорта мы говорим о школе. Эдвард не иницирует этот разговор, и Парки, и Фабиан сами делятся. Думаю, это важно – что им хочется поговорить об учебе. Хороший знак. Так, оказывается, в конце марта состоится школьный спектакль, куда Гийомку уже утвердили. А Тревор с одноклассниками из технического клуба выбили для себя какую-то особую тему проекта для научной выставки. Он называет направление и пару терминов Эдварду и тот с пониманием, с одобрением кивает. Я про такое никогда не слышала... но что-то связано с двигателями внутреннего сгорания, судя по краткому пояснению Falke. Тревор очень умен.
- Flughafen! – выкрикивает Гийом, когда аэропорт появляется в зоне видимости.
- Ты же взял нашу одежду, vati? Не придется лететь в этом маскарадном костюме?
Что Фабиан до сих пор принять не может, так это школьную форму. Гийом с ней смирился, а вот Тревор пока нет. Он настаивает, что все дело в том, будто она не черная и безумно неудобная. Не верит мне, когда говорю, как чудесно в ней выглядит. Тревор не любит быть как все – теперь я знаю.
- Конечно, все в багажнике, - спокойно отвечает Эдвард. Не ведется на эту маленьюку провокацию, лишь усмехнувшись уголками губ. Сворачивает к 5 терминалу аэропорта. Теперь его частью является вся территория старого Flughafen Schönefeld. Удивительно, как раньше все рейсы помещались в одном здании.
Сокол паркуется в зоне А, своей любимой. Место А4, прямо напротив раздвижных стеклянных дверей зоны Abflug. Гийом выбирается из «Порше» первым. Эдвард открывает мою дверь.
- Семейное приключение, моя Красота.
- Уже мое самое любимое.
- И мое, Белла!
На улице свежо и мрачно – в этом весь зимний Берлин. Еще не начало смеркаться, но уже скоро. Поверить не могу, будто следующие несколько дней мы проведем в тепле и солнце – пусть даже скромном, все равно ведь город на воде... но это не идет с Берлином ни в какое сравнение. Ловлю себя на мысли, что как никогда рада этому подарку от Эдварда. Венеция сейчас безумно кстати.
Фабиан вынимает сумки из багажника, никак нас не торопя и не окликая. Гийом толкает вперед-назад свой чемодан на колесиках.
- Пакет с одеждой, - напоминает Falke, доставая из укромного уголка черный шопер, - в нашей лаунж-зоне есть раздевалки у душевых, там будет удобно переодеться.
- Опять лаунж-зона, - тяжело выдыхает Гийом, прекращая свою маленькую игру. – Там скучно, папа.
- Нам не обязательно быть там все время, Парки. Но хоть полчаса – хотелось бы.
Тревор, закатив глаза, забирает шопер на плечо. Берет свою сумку, выдвигает выше ручку чемодана для Гийома. Тот намерен везти его сам.
Эдвард закрывает багажник, устроив свою сумку на моем чемодане. Говорит, так удобнее – и мне никакого багажа не остается.
- Auf Wiedersehen Berlin.
- Tschüss, - не глядя бросает Фабиан, первым заходя в здание. Гийомка следует за ним маленькой тенью.
Мы приезжаем в аэропорт ровно за два часа. Эдвард в этом плане не дает никому послаблений, настаивает, будто ему самому так спокойнее. Бывает, что приезжает и раньше – когда хочет успеть немного поработать перед полетом. Лаунж-зона, в которую открывает доступ его платиновая карта (и моя теперь тоже) для этого идеально подходит. Мы были там перед полетом в Стамбул и в Портленд, и я понимаю пессимизм Парки. Вышколенная, официозная атмосфера с чересчур правильной обстановкой, горьким кофе в белых чашках и гробовой тишиной. Там удобно, конечно, но очень... сдержанно. Скованно даже, я бы сказала. Эдварду нравится, а я солидарна с мальчиком – минут сорок, не больше. Потом в основновную зону терминала, к людям, магазинам и приятным кафе. Там не так чисто, совсем не тихо и уж точно многолюдно, но куда неформальнее. Мы с Парки это ценим.
И сумки, и чемоданы мы сдаем в багаж. На стойке регистрации бизнес-класса ожидаемо никого нет – весь процесс занимает пару минут. Security check занимает и того меньше.
В лаунж-зону мы поднимаемся на лифте. Эдвард бархатно придерживает мою талию, Гийом наблюдает за нами из-под ресниц. Фабиан отправляет кому-то пару смс. А потом забирает с собой Парки, перехватив шопер, чтобы переодеться в повседневную одежду. Эдвард просит у официанта два кофе для нас и сок для мальчиков. Удобные черные кресла, большие и в меру мягкие, расположены прямо напротив огромных окон. Мне нравится наша традиция садиться рядом с ними – вид на весь терминал. То и дело взлетают или садятся самолеты – это красиво.
Официант приносит кофе в белых чашках. Не могу не улыбнуться.
Эдвард, эстетично пригубив свой американо, смотрит на меня с мягким, но вопросом.
- Что, Белл?
- Да вы претенциозный человек, Falke. Белые чашки, черные столы, тишина...
- Ты только теперь это подметила? – беззлобно шутит, хитро прищурившись. Делает еще один глоток своего американо.
- Я тоже такой стану? Будем сидеть в тишине и чинно пить кофе?
- Твоя живость и красота разбавляют мое занудство, - хмыкает Эдвард, - не становись такой же как я, пожалуйста. Да и мальчишки тебе не дадут.
- То-то же, herr Каллен.
Он улыбается, протянув мне руку и мягко, бережно пожав мою ладонь. Эдвард весь сегодняшний день постоянно хочет меня касаться. Он удовлетвотрен этой жизнью не меньше нашего с детьми. Потрясающее зрелище.
- Ты доволен, правда?
- Не представляешь насколько, малыш.
Гийом с Фабианом возвращаются из душевой зоны. На Парки бежевая майка Polo и синяя байка в руках, серые брюки. Тревор надевает бирюзовую футболку и черные джинсы, на руке у него четыре черных браслета. Оба меняют туфли на удобные кроссовки. Снова мои американские мальчики.
Фабиан садится на кресло возле моего, подтянув его ближе к столику. Парки забирается на место рядом с папой. Рассказывает ему что-то, когда тот подает Парки яблочный сок.
- Стильная блузка, - тихо замечает Фабиан, оперевшись о подлокотник кресла.
- Эта? Спасибо, Тревор.
Эта свободная блузка белого цвета из вискозы. Модель – Indira. Ткань у плеч украшена цветочным бохо-принтом, рукава в три четверти, V-образный вырез. Не слишком ярко, не слишком броско, но довольно необычно. Тонкая эстетичная лента пересекает воротник, воедино соединяясь на шее. Эта еще одна из вещей, купленных Falke. Он снова угадал – мне понравилась с первого взгляда.
- Desigual?
- Как ты узнал?
- Их цветовая палитра... выделяется. Я думал, ты не носишь такие яркие вещи.
- Меняю привычки. Стараюсь.
Тревор немного теряется, качнув головой.
- Тебе очень идет, я глупость сказал.
- Ну что ты. Любишь их магазин?
Мальчик скромно пожимает плечами, задержав взгляд на моем кулоне сокола и ласточки, а потом – на браслете из вулканических камней, который сам подарил мне три месяца назад.
- Сиб нравился когда-то...
Наклоняюсь к нему чуть ближе, заговорщицки улыбнувшись. Тревор следит за мной с настороженным вниманием.
- Сходим вместе на шоппинг, когда она приедет. Desigual в Берлине популярен.
- Я не думаю, что папа намерен это проспонсировать...
- Будет моим подарком.
Тревор тронуто вздыхает, легко коснувшись моей ладони на подлокотнике кресла. Садится равнее. Берет с журнального столика свой сок. Смеется, что он яблочный. Яблоки и Берлин теперь неразделимые понятия.
- Секретничаете? – зовет Эдвард, допивая кофе. Медленно гладит спинку Парки, приникшего к нему. Но взгляд у Эдварда совершенно спокойный, это просто дежурный вопрос.
- Мы говорили про одежду, vati.
- Даже так?
- Классная блузка. И твой джемпер – тоже. Они у вас как парные.
- Так и планировалась, Изз, м-м? – подмигивает мне Фалке.
Мы обедаем в небольшом ресторанчике в общей зоне терминала. Здесь преимущественно американская кухня, что устраивает нас с детьми, но есть пару блюд из полноценного «европейского меню», что радует Эдварда. Фабиан шутит, что папа среди нас будет самым здоровым и самым правильным. Но самым langweilig (скучным) по части еды, уточняет Парки. Эдвард в ответ ерошит его волосы.
- Папа тут старше всех, между прочим. Ему еще надо за вами угнаться.
- Мудрая предусмотрительности, vati, - смеется Фабиан, щедро обмакнув наггетс в сырный соус.
В полет дети покупают шоколадный Leibniz и смузи из Joe&Juice, кейтеринговое меню им не по вкусу. Эдвард берет нам пару бутылочек San Pellegrino.
Уже перед самой посадкой, когда жду Калленов у ворот, накрывает теплое чувство предвкушения. Они идут в мою сторону все втроем, такие умиротворенные, такие счастливые. Говорят о чем-то, рассматривают товары в магазинах, дурачатся... и все это просто невероятно. Моя семья и наше путешествие. Боже мой, неужели правда? Хочу запомнить каждый момент. Покрепче перехватываю свою сумку, не сумев сдержать тронутой улыбки в сторону Калленов. От Эдварда она не укрывается.
Он обнимает меня, едва поравнявшись, и щурится, убрав с лица прядку волос.
- Соскучилась, Liebe?
- Ich bin glücklich.
Он умиленно улыбается, тепло поцеловав мой лоб.
- И я счастлив, Белла. Мы все. Правда, дети?
Парки приникает к моему бедру.
- Я поделюсь с тобой печеньем, Белла, и счастье будет безбрежным.
- Спасибо, солнышко!
Фабиан, пристроившись у стены возле нас, осторожно мне улыбается. Тронуто. Одними губами, глянув и на папу, произносит: «ich auch». Я тоже.
В самолет мы попадаем одними из первых. Знакомая эмблема Lufthansa выведена на спинке сидений впереди – и на столиках, и на обложке бортового журнала. Дети сидят вместе слева, а мы с Falke – справа. Эдвард ближе к проходу, в зоне досягаемости мальчиков, а я – у окна.
Полет занимает полтора часа. Самолет плавно садится в Венеция Марко Поло и Гийом возбужденно рассказывает, сколько воды он видел в иллюминатор. Фабиан дремлет до самой посадки. Эдвард, отказавшийся от макбука на наш уикенд, весь полет вводит что-то в заметки айфона. Не отвлекаю его, изучая бортовой журнал. Внутри пару статей о Венеции – очень кстати.
Я была здесь лишь однажды, мальчики не были никогда. Гийом слышал, что этот город построен весь на воде, но слышать – это одно, а видеть – совсем другое. И когда мы, получив багаж, спускаемся к стоянке такси, а там ждут лодки... вот здесь Гийомка, наконец понимает, о чем шла речь. Его энтузиазм и возбуждение достигают наивысшей отметки.
- Папочка! Да ладно!
- На воде, Парки, - напоминает Сокол, притянув его к себе. – Смотри внимательно, будет очень интересно.
- Если мы не утонем, - прищуривает Фабиан, с недоверием глянув на лакированную поверхность лодки-такси. Это узкие, невысокие суда древесного цвета. Выглядят крайне стильно, все с итальянскими флажками на крыше и водителями в белых рубашках. Наша лодка, само собой, уже ждет – минуем общую очередь, спускаясь прямиком к пирсу. Добродушный парень в темных очках забирает у Сокола весь багаж.
- Добро пожаловать в Италию, сеньор!
Мне же он почтительно кивает.
- Добро пожаловать на борт, сеньорита.
Эдвард, ненавязчиво переведя внимание на себя, сам подает мне руку – помогает взойти на борт лодки сразу после детей. Сам заходит последним.
Гийом, устроившись на сидении с наилучшим обзором, с неприкрытым очарованием наблюдает за морем. Я знаю, что он его любит, мой морской житель. И его эмоции, такие детские, неподдельные, искренние греют мне сердце. Гийомка больше не плачет, ему не страшно, он в порядке. Он теперь всегда будет в порядке. И Фабиан, подставивший лицо ветру, вдохновленно наблюдащий за волнами у бортов – Фабиан тоже. Все с моими детьми будет хорошо.
Эдвард присаживается рядом, обвив мою ладонь своей. Приникаю к его плечу и Сокол сразу же расслабляется, погладив мои волосы. Вздыхает.
Водитель лодки, неспешно покидая зону пирса у аэропорта, движется к выходу в море. Минута, еще одна... а потом, вырулив на незримый морской путь, он нажимает на газ. И лодка, врезаясь в волны, с потрясающей скоростью движется навстречу Венеции. Светит солнце. Искрится морская гладь на его свету. Ветер, прохладный, но теплый, развевает мои волосы. Вскоре сам город уже виден впереди, выступая из-за пены волн. Гийом тихонько взвизгивает от восторга, когда брызги касаются его лица. Фабиан смеется.
Это все сказочно!
- Ich liebe dich, Schönheit, - шепчет мне на ухо Эдвард, мягко поцеловав у виска.
- Я тебя тоже... боже, Эдвард, Венеция! Ты посмотри!
Он кивает, довольно и трепетно. Приникает носом к моей щеке. Чувствую мурашки от его горячего дыхания на прохладном морском воздухе.
- Тут ты навсегда останешься моей, Белла.
Возбужденная дрожь, очень тихая, но очень сильная, пробегает по телу. Инстинктивно жмусь к Эдварду крепче и он обнимает меня, согревая. Еще раз целует, теперь – у скулы. Бескрайне нежно.
Он не уточняет, что имеет ввиду, не повторяет. А я не буду спрашивать – пусть станет сюрпоизом.
Такси приближается к Венеции. Вдалеке уже звенят колокола Duomo.



Десерт приносят в глубоких белых тарелках. Свежайший яблочный штрудель – тесто тонкое, слегка хрустящее у верхушки и теплое, тягучее у основания. Кусочки яблок, перемешанные с корицей, похожи на летнее ночное небо: облака и звезды. Ванильный соус в отдельной креманке подается рядом. Всю композицию венчает свежая веточка мяты. Таня, неглубоко вздохнув, снимает ее со штруделями кончиками пальцев. Бросает в свой чай.
- Кухня у них отменная. Ничего не изменилось.
Рэй, устало уложив руки на столе, смотрит на жену с какой-то потусторонней, невыносимой нежностью. Слушает, но не слышит. Не может пока. Он любил эту женщину так сильно в свое время... он никого и никогда не полюбит также. Для мира он теперь потерян. Для мира и для себя.
Таня тактично избегает его взгляда. Она старается изо всех сил быть здесь самой сильной и грамотно, взросло, спокойно решить все возникшие вопросы. Она хочет выяснить все зрело и наедине, еще до похода к адвокату. Она не хочет того кошмарного развода, что был в ее собственной семье – и тем более чтобы это видел Алл.
- Нам нужно прийти к соглашению, Рэй.
- Все твое.
- Нет, так неправильно. Все мне не нужно.
- Мне тоже, Таня.
Она раздражается, но как-то устало, обреченно. Откладывает десертную вилку, с горечью смотрит на свой черный чай. Веточка мяты медленно в нем тонет.
- Ничего не выйдет, если мы будем говорить так.
- Я все подпишу, просто скажи, где именно.
- И где ты станешь жить?
- Не знаю. Первое время – в студии.
- В студии нельзя жить! Тебе нужно нормальное жилье. И план.
- План мне точно не нужен, Таня.
Рэй пожимает плечами, без особого интереса оглядев зал ресторана. Это L'amore Trova Una Via, место, в котором они впервые встретились. Сегодня должны навсегда расстаться. Ну не самый ли интересный сценарий пишет сама жизнь? Таня хочет собрать вещи и уже завтра... Алл будет в ужасе. Им надо сказать ему. Надо договориться о часах общения и суммах. Надо начать бракоразводный процесс и разъехаться. Надо, надо, надо!
Рэй готов рвать на себе волосы, агонично мечтая лишь об одном: пусть все это окажется сном. Он проснется, а Таня рядом, такая же красивая, как и прежде, такая же вдохновленная, веселая, влюбленная. Он проснется в ужасе от такого кошмара, а она, медленно покачав головой, грустно улыбнется самому факту, что он и впринципе мог такое придумать. «Я всегда буду рядом, Рэй. Мы ведь именно это друг другу обещали: вместе до конца. Вместе навсегда».
И правда, какой план. У него была вечность с семьей, о которой можно было только мечтать. Он все испортил? Он мог их спасти? Он бы не думая отдал за это душу. Только бы все вернулось.
Рэй отвлекает сам себя – ему кажется, что слезы как никогда близко. Отрезает себе кусочек штруделя, макает его в соус. Делает большой глоток чая – обжигающего, отрезвляющего. Ужин почти подошел к концу, а он все ближе к краю собственной истерики. Не Таня здесь должна быть мужественной и спокойной, а он. Но у него просто нет на это сил. Только не здесь.
- Мы ведь решили, что так будет лучше, - вздыхает Таня, глянув на него с искренним сожалением. Ей тоже больно.
- Я пересмотрю решение в любое время.
Мрак его голоса вызывает в ней горькую усмешку. Таня тоже пробует свой штрудель.
- Не спасти то, что давно разлетелось на осколки. Ты знаешь. Мы просто продолжаем агонию, сами себя режем. Давай не будем. Пожалуйста, Рэй, давай не будем.
Он никогда не мог противостоять ее просьбам. Рэй видит, что до сих пор сделает все, что угодно, лишь бы она была счастлива. Пусть даже и без него.
- Я возьму себе сто тысяч. «Теслу». Мне хватит.
- Дом стоит больше двух миллионов. Мы выставим его на продажу и...
- Я строил этот дом для вас, Таня. Алл имеет право расти в хорошем доме. Останьтесь в нем.
- Это глупо и недальновидно.
- Мне плевать на далеко идущие планы, - с чувство выдыхает Рэй, сжав пальцами бок чашки с чаем. – Будущее нашего сына – вот что теперь имеет значение. И только оно.
- Я не увезу его от тебя. Я обещаю.
- Хорошо.
Она болезненно хмурится его тону. И его виду. И всей этой чертовой ситуации, в которой оказались, неразрешимым препятствиям. Ничто не длится вечно... но как же чертовски больно, когда его время кончается.
Рэй боролся за нее. Никто не скажет ему, что он не боролся. Таня считает также. Но он знает: мало. Всегда мало, всегда недостаточно, всегда не так. Если бы только знал, как может остановить ее. Не привязать к себе, не вынудить, не заставить... а чтобы Таня сама захотела остаться. Чтобы снова выбрала его. Боже, какое бы это было счастье.
- Дельного ужина у нас не вышло, - миссис Каллен взметывает руками, отбросив от себя салфетку. Энергично оглядывается в зал, подзывая официанта. Сама все заканчивает. – Будем говорить дома? Тебя отвлекает ресторан.
- Ужин был чудесный.
- Да уж. Напрасно я это затеяла.
- Прости меня.
- Прекрати, Рэй, - умоляет, едва не плача. – Сейчас мы закроем счет и уйдем отсюда. Я тоже больше не могу.
Он кивает, не хочет спорить. Место давит на них, это правда. Слишком много хорошего было в этом месте... не должно оно становиться началом конца.
Официант приносит им счет. Рэй достает кредитку, одним движением закрывая его и не слушая никаких возражений Тани. Лениво оглядывает зал, будто бы в забытье, будто бы в полусне. Играет ненавязчивая музыка. Подают блюда. Негромко общаются о чем-то хорошо одетые гости. Приличное место и отличная кухня. Атмосфера. Расположение. Жаль лишь, пробуждает воспоминания. Это минус.
Таня отлучается в уборную. Рэй продолжает смотреть на зал, хоть как-то стараясь отрешиться от их разговора. Убирает с колен салфетку. Ласково, почти украденно касается кончикам пальца чашки Тани – на ней отпечаток ее помады. Убирает в карман свой мобильный. И, уже поднимаясь из-за стола, вдруг видит ее.
Сибель садится на один из высоких стульев у барной стойки, ближе к выходу.
Это какое-то помешательство. Ее никак не может здесь быть, ни в какой из паралелльных реальностей. Совсем одна, на другом конце города, в таком месте... и в таком виде. Куртка у Сибель мокрая от недавного снегопада, волосы влажные. Девочка белая, будто сама смерть.
Но она здесь. Из плоти и крови, сидит напротив него у выхода из зала. Смотрит и прямо перед собой, и словно бы в даль одновременно. Ей приносят кофе и Сибель берется за ручку чашки, с трудом удержав ее – пальцы у девочки заметно дрожат.
Она смущается. Прячет их в карман, приникает ближе к барной стойке. Зажмуривается.
А потом резко открывает глаза, обернувшись на зал. И встречается с ним взглядом.
Рэй видит: Сибель плачет.