Serenissima Reipublicae Venetae (Светлейшая Республика Венеция), также Республика Святого Марка, — с конца 697 года по 1797 год республика в Европе со столицей в городе Венеция. Располагалась в северо-восточной части территории современной Италии, имела колонии на берегах Адриатического моря, в бассейнах Эгейского, Мраморного и Чёрного морей.

Montasio(Монтазио) — итальянский полутвердый сыр из коровьего молока, производимый в регионе Венето и Фриули — Венеция-Джулия.

- Аккуратно, Schönheit.
Эдвард идет медленнее, когда мы поднимаемся по лестнице. Придерживает мою талию, пожимает руку, увлекая за собой. Эдвард знает куда мы идем, а я – нет. Но это не имеет никакого значения, напрасно он переживает. За Falke я готова идти куда угодно – и даже с закрытыми глазами.
- Не подсматриваешь?
- Ни в коем случае.
Он тихонько посмеивается моему мгновенному ответу. Обнимает чуть крепче. Эдварду нравится мое платье, что специально для него и купила – шелковое, жемчужное, с глубоким, но уместным вырезом. Оно на бретелях, уже полюбившихся мистеру Каллену, воздушное, легкое, длиной чуть выше колена. Я накидываю на плечи пелерину и Эдвард не отказывает себе в удовольствии как следует коснуться ткани, попробовать ее на талии.
- Мы уже почти пришли.
- Я никуда не тороплюсь, мистер Каллен.
Я веселю его. Но отличное, такое смешливое настроение Эдварда – моя личная маленькая сказка. Он красиво хмурится и правильно, строго злится, если что-то идет не так. Он красив при любом раскладе и все его эмоции, от мрачных до радостных, я люблю. Однако в хорошем расположении духа Falke и вовсе неотразим.
- Ты выглядишь бесподобно, - шепчет, легко коснувшись губами моего уха. – Моя невероятная красота.
Мы поднимается еще на пару ступеней и я чувствую, как ступаю на траву. Каблуки открытых босоножек невысокие, но они есть – и травинки касаются кожи, приятно пощекотав ее. Трава немного влажная. Вокруг слышен шелест листвы и запах кипарисов.
- Я старалась.
- Для меня?
- Я всегда стараюсь только для тебя, Эдвард, - улыбаюсь ему, так и не открывая глаза.
- Я так ценю это, Sonne. Уже почти пришли.
Эдвард любовался моим нарядом долгие двадцать секунд, когда спустилась в холл нашего отеля. Он постоянно, будто бы невзначай, старался коснуться меня весь наш путь до тайной локации. Когда сошли на берег, Falke в буквальном смысле снял меня с палубы, взяв на руки. И не хотел отпускать почти минуту, покружив нас на небольшом каменном причале. А потом попросил закрыть глаза. И вот уже пару десятков метров мы куда-то идем по мостовой.
- Здесь пахнет морем...
- Город на нем стоит.
- И травой...тут газон! Я еще не видела газона в Венеции.
- Ты знаешь, я люблю нестандартные места, - подшучивает Эдвард. Ласково пожимает мою руку в своей. – Можешь открывать глаза.
Я слушаюсь. Часто моргаю, постаравшись поскорее привыкнуть к свету. И на море, и на причале было довольно темно, а здесь, хоть свет и приглушенный, обстановка куда ярче. Два фонаря возвышаются над землей, освещая все вокруг мягким желтым светом. Матовым делают мраморный забор с частыми колоннами, голубоватую плитку у лестницы, вазоны с цветами. Изумрудным кажется идеальный газончик, упирающийся в узкие ступени на другой стороне от нас. Невдалеке – море, узнаю его по крохотным барашкам волн и запаху соли. Высокие кипарисы молчаливыми тенями взирают на крохотный тайный садик. Настолько очаровательный, насколько сад в принципе может быть.
Эдвард ждет моей реакции с мальчишеским нетерпением. Но как же обворожительно улыбается, предвкушая... куда большее чудо он сам, чем этот сюрприз. Хотя место на самом деле удивительное.
- Как же тут красиво!
- Тебе нравится?
- Herrlich, Falke, - поворачиваюсь к нему, положив обе руки на грудь поверх рубашки. Неспешно, ласково глажу светлую ткань, спускаясь к талии. – Все не могу понять, как ты это делаешь?
- Ношу рубашки рядом с тобой? – подшучивает он, вспоминая наш давний разговор в Шарлоттенбурге.
- И это тоже. Но я про места. Как ты находишь такие места?
- У меня отличный источник вдохновения.
Эдвард гладит мои волосы, пробежавшись пальцами по всей длине прядей. Эдвард пахнет своим апельсиновым парфюмом, морем, клубничным джелато, что разделил с Гийомкой чуть больше часа назад. Он пахнет моим счастьем.
- Спасибо!
- Тебе спасибо, Liebe.
На Эдварде белая рубашка, чуть более свободная, чем его привычный стиль, из другой ткани. Растегнуты верхние ее пуговицы, красиво показываются мышцы шеи, очертания ключиц. Волосы у мужчины в продуманном беспорядке, идеально выбрит овал лица. И глаза, такие синие, такие счастливые... что не отпускают мой взгляд ни на секунду. Эдвард будто бы насмотреться на меня не может.
- Что?..
- Ты прекрасна, моя девочка. Никогда не видел ничего более прекрасного, - доверительно, тихо признается он. Очень искренне.
Тронуто выдыхаю. Подаюсь Эдварду навстречу, обнимаю его. Приникаю всем телом, придерживаю за плечи, касаюсь щекой его груди. Сердце у Эдварда бьется чуть быстрее, чем обычно. Любимый запах остается на мне – как и его руки. Эдвард мягко и медленно, никуда не торопясь, гладит меня – от ребер до икр. И обратно.
- Хочу провести так всю жизнь.
- Стоя на траве?
- Касаясь тебя. Имея возможность вечером, у моря или у озера, у леса или у гор вот так же обнять тебя – и ничего вокруг больше не существует. Мир прекрасен.
Эдвард тепло целует мой лоб у линии волос, кратко погладив кожу.
- Именно так все и будет, Белла. Я тебе обещаю.
Обнимаю его еще несколько секунд, проникнувшись и обещанием, и моментом. Эдвард не торопит меня. Кажется, сегодня он в принципе не будет больше меня торопить – касается медленно, очень ласково, движется плавно, не настаивает ни на одном из движений... все – я, все сегодня решаю я. Мне нравится.
Впрочем, мы явно пришли сюда не за тем, чтобы просто постоять на газоне. Не хочу портить Эдварду веселье.
Falke вздыхает, когда я медленно отстраняюсь. Перехватывает мою ладонь в своей, трепетно поцеловав ее.
- Пойдем?
- Куда угодно.
Улыбается моему ответу совершенно влюбленно. Увлекает за собой вглубь сада. Здесь пахнет жимолость, морской солью и ароматом цветов, что прежде не слышала. Тонкий и нежный, сладковатый, но свежий. Красивые некрупные цветочки выглядывают из мраморного вазона.
Весь сад размером в пару десятков квадратных метров. В его дальнем углу виднется лабиринт из тисса, столь популярный в итальянских палаццо, но света там почти нет и до него еще следует дойти. Со всех сторон сад закрыт живой изгородью из жимолости, кипарисами и мраморным заборчиком вдоль контура. Прерывается тот лишь у ступеней, что ведут к пристани. Узкий проход, по которому мы пришли, выступает из полутьмы. Газон и правда идеальный, все травинки одного размера, совсем тонкие, но бескрайне живые. Ближе к ступеням, но в уютном уголке сада стоит столик на двоих, накрытый белой скатертью. Она покачивается от бриза, но надежно закреплена у краев. Два высоких бокала, подрагивающий огонек белой свечи, столовые приборы и бутылка просекко. Ужин уже накрыт.
Эдвард ведет нас к столику, так и не отпустив моей ладони. Выдвигает для меня стул.
- Willkommen, моя красота.
- Ты не перестаешь удивлять меня.
- Я очень надеюсь подольше сохранить в себе это качество, - усмехается он. Задвигает за мной стул, занимая свое место напротив.
Ужин при свечах, заботливо организованный Эдвардом, включает в себя все лучшее, что может предложить итальянская кухня. Стол небольшой, но, как и на нашей терассе, на удивление вместительный. Здесь стоит деревянная дощечка с сырной нарезкой – от горгонзолы и скаморцы до страчателлы и монтазио, гордости Венеции. Мясная нарезка со стороны Сокола, с прошутто, мортаделлой и тремя видами салями. Тарелка с капрезе, украшенным щедрыми мазками место. И главные порционные блюда, прикрытые пока металлическими клошами, дабы не остыли.
Эдвард открывает бутылку просекко.
- Alkoholfreie (безалкогольное), - подмигивает мне, когда с интересом смотрю, как наливает игристое нам обоим. Поднимает свой бокал, глядя на меня с нежностью. – За наш вечер, Schönheit. За мой самый любимый День всех влюбленных.
- Мой тоже, Эдвард.
Мы чокаемся. Негромкий стук стекла и шелест пузырьков сливается с шумом прибоя. Жимолость и цветы пахнут сильнее. Я пробую просекко. Оно идеально.
- Это был потрясающий сюрприз. Спасибо.
Накрываю его руку на столе своей, бережно погладив у костяшек. Эдвард игриво улыбается.
- Он ведь только начался. И целиком наш.
- Я в предвкушении.
Очень красиво мерцают в неярком свете фонарей его глаза. Эдвард медленно мне кивает.
- Ты проголодалась? У нас тут всего понемногу.
- И даже больше. Расскажешь мне про основное блюдо?
- Давай начнем с салата, говорят, он здесь достоин внимания. И я с радостью попробую сыр с медом, Белла. С твоих рук.
Мне нравится, как играют чертята в его глазах. Эдвард обворожителен.
- Сегодня я буду послушной девочкой, мистер Каллен.
Falke многообещающе хмыкает такому ответу. Целует мою ладонь, которой по-прежнему его касаюсь.
- Sehr gut, Sonne.
Он начинает эту игру сам. Аккуратно забирает с дощечки кусочек сыра, идеально квадратный, плотный, с характерным желтоватым отливом. Прикасается одной его гранью к меду, а второй – к инжирному варенью. Подносит сыр к моим губам.
- Окажешь мне честь?
Такого официального подхода у нас еще не было. Смеюсь, но киваю. Неспешно, давая сполна рассмотреть каждое из своих движений, забираю сыр из его рук. Кратко касаюсь языком кончиков пальцев.
- Ох, какой же сыр...
Эдвард наблюдает за мной с потемневшим, сдержанным взглядом. Обводит контур нижней губы указательным пальцем. Вздыхает.
- Это был монтазио.
- М-м.
- Попробуешь скарморцу?
- М-м-м, - утвердительно бормочу, будто невзначай коснувшись губ языком. У меня темно-бордовая помада, матовая, влагостойкая. Эдварду такая нравится. Но и игра наша, маленькая, со вкусом сыра, нравится не меньше. Люблю наблюдать за метаморфозой желания на его лице.
Falke подает мне второй кусочек, проделав с ним тоже самое. Скаморцу я люблю чуть меньше, но с рук Эдварда – сказка.
- Моя очередь, - тихонько прошу.
Мужчина не спорит, послушно убирая руку. Мне доставляет истинное удовольствие, темное и пошлое, видеть, как выжидательно наблюдает за моей ладонью. Как прикрывает глаза, когда предлагаю кусочек сыра и ему. Как глотает его, облизнув губы от капелек меда. Легко-легко прикусывает мои пальцы, едва даю ему попробовать грано-падано.
Я запомню Венецию такой – в тайном саду, с Falke напротив, где мы кормим друг друга под отзвук морского бриза и аромат кипарисов. Где он мой, только мой и навсегда мой. Чтобы ни случилось.
Эдвард забирает себе мою руку, как только отдаю ему второй кусочек. Неспешно целует каждый сантиметр кожи – от ладони до середины запястья. Его поцелуи горячие, влажные и терпкие. Чувствую, как медленно, но верно каменеет низ живота. Мы играем в опасную игру.
- Потрясающий у них сыр, - с оскалом улыбается Сокол, без труда приметив мою реакцию. Медленно отпускает руку.
- О-очень...
- Оставим что-нибудь на десерт, - мило предлагает, блеснув глазами.
- Оставим.
Я соглашаюсь, потому что знаю: свой десерт чуть позже потребую сполна.
Эдвард, отложив игры, с джентельменской учтивостью накладывает мне капрезе. Светлая тарелка с красивой синей вязью кажется не слишком большой, но и не слишком маленькой. В самый раз. Моцарелла и томаты, щедро сдобренные песто и оливковым маслом, занимают свое законное место на ее середине. Falke предлагает мне кусочек чиабатты.
- Так вкусно!
- Я рад, малыш. И согласен.
Хрустящая чиабатта дополняет вкус томатов и оттеняет – моцареллы. Прошу у Эдварда положить мне еще немного.
- Иногда я жалею, что не переехала в Милан, - мечтательно признаюсь ему, надрезав свежайший шарик сыра, - итальянские продукты и кухня... наверное, в Раю кормят именно так.
- Как бы ты встретила меня в Милане, Schönheit?
- В той реальности ты бы работал в «Maserati».
Он смеется, явно не ожидавший такого ответа. Подливает мне просекко.
- Ты нашла бы меня даже в другой реальности?
- Даже в другой жизни. Думаю, во всех параллелях вселенной я все равно буду с тобой.
Эдвард вздыхает, бережно погладив мое запястье. Он словно бы и старается, и не может перестать меня касаться сегодня. Это трогает.
- Я тебя больше никогда не отпущу. Искать не придется.
Не играю с ним.
- Не отпускай, пожалуйста.
Эдвард смотрит мне в глаза пару секунд. Долго, пронзительно и очень... нежно. А потом поднимается со своего места, присев рядом с моим стулом. Ласково целует у плеча, погладив кожу у ребер – ровно вдоль шва платья. Смотрит на меня снизу-вверх, совсем влюбленно. Ресницы его немного подрагивают.
- Я так люблю тебя, Изабелла. Я ждал тебя большую часть этой жизни. Мы не расстанемся.
Глажу его щеку, накрыв ее всей шириной ладони. Едва ли половину закрываю. Взгляд Эдварда теплеет.
- Ich liebe dich bis zum Mond und zurück (Люблю тебя до луны и обратно).
- Stets.
- Stets (всегда), - выдыхаю. И наклонившись, ласково Эдварда целую. Как свое сокровище.
Он возвращается за стол воодушевленным. Лично снимает клоши с наших основных блюд.
Это Spaghetti alla vongole со сливками, зеленью и вялеными томатами. По рецепту шефа Садлера, прямиком с кухни ресторана, что прославил наш отель. С чесночно-винным соусом, как и подавали его в тот раз, когда попробовала впервые. Эдвард знает и умеет все, даже воскрешать воспоминания прошлого. Он никогда не перестанет меня удивлять.
- Ты неподражаем, Falke. Ты знаешь, ты... у меня никогда не хватает слов.
Я с восхищением рассматриваю идеальное блюдо. Ну надо же!
- Это всего-то паста, любимая.
- Нет, не всего-то паста, - выдыхаю, крепко пожав его руку напротив своей, - ты прекрасно это знаешь. Эдвард, danke... за каждую минуту, за каждый такой жест. Ты не представляешь, что со мной делаешь.
Он прищуривается, но по-доброму. Целует мои пальцы.
- Очень даже, малыш. Очень даже.
- Ты обязан попробовать ее, пока не остыла. Это – шедевр. Немного другого формата, чем ты, но тоже – шедевр.
- Какое лестное звание у меня теперь, Белла! Спасибо.
- Тебе спасибо, Эдвард. Тебе.
Мы пробуем пасту вместе. Спагетти al dente, соус с кусочками зелени, кисло-сладкий вкус вонголе и насыщенное послевкусие белого вина. Это какой-то гастраномический оргазм. Даже лучше, чем в мой первый раз.
Эдварду нравится паста, я вижу. Быть может, даже чуть больше, чем другие. Но всей полноты моего восторга он не разделяет, как ни старается распробовать. Зато так радостно улыбается, когда рассказываю ему о своих впечатлениях. Не могу остановиться, паста просто божественна. И снова, снова это дело рук Эдварда. Надо же было ее найти в Венеции! И принести сюда! Я даже понятия не имею, в какой мы части города... и как этот сад вообще можно было отыскать!
- Если она так нравится тебе, любимая, будем ужинать ей каждый вечер.
- Мне многие вещи нравятся. Но это – что-то невероятное.
Эдвард смеется, изящно поддев мякоть ракушки вилкой.
- Я счастлив, что тебе вкусно, моя красота.
Паста заканчивается быстрее, чем я планирую. Но это к лучшему – удовольствие следует дозировать, слишком много его у меня сегодня. Просекко безалкогольное, но от атмосферы, от организованности Falke, от нашего безупречного ужина у меня немного кружится голова.
С радостью принимаю предложение Эдварда пройтись к морю. Здесь недалеко, а там свежее. Крепко пожимаю его руку в своей, когда ведет нас к пристани. Темной тенью остается позади нас лабиринт из тисса.
Мы поднимаемся по широкой лестнице, по мраморным ступеням, что сужаются к краям. Здесь куда темнее, но этот полумрак очень приятен. Вода плещется у невысокого бортика пристани. Эдвард обнимает меня со спины.
- Это сказочный День всех влюбленных.
- Это твой день, - шепчет на ухо, поцеловав в чувствительном месте у мочки, - как моей возлюбленной. Как любви всей моей жизни.
- Я не верю, что могла не прийти на «Форум». Чтобы было, если бы я не осталась на открытие выставки, Falke?
- Я увидел бы тебя в кофейне Шарлоттенбурга. Zeit für Brot?
- Когда это ты ходил в Zeit für Brot?
- Мне нравятся некоторые их булочки, - тихо, как в чем-то постыдном признается Эдвард, прищурившись на мой короткий взгляд. - С белым шоколадом и малиной, например. Ох, schuldiges Vergnügen (запретные удовольствия).
- Эдвард!
- Правда, Изз, - улыбается, зарывшись лицом в мои волосы, прикоснувшись губами к щеке, - и увидел бы тебя там однажды. Зашел случайно, увидел, а дальше, как и на «Форуме» – не смог бы пройти мимо. Мне жизненно важно было с тобой заговорить, я это почувствовал.
- Разве я не была странной в тот день? С предложениями и реакцией?..
- Ты была очаровательна. Настолько искренняя и свободная, такая красивая! Мне никто так не улыбался, Белла.
- Тебе-то?.. – фыркаю, вспомним все те улыбки, которыми щедро одаривали Эдварда многие женщины вокруг нас.
Но Эдвард говорит очень серьезно.
- Так – никто. Без пошлости, без какого-то подтекста, без расчета. Ты улыбнулась мне открыто и весело. У меня не было шансов.
- Ты был бесподобен тогда. Этот костюм, взгляд, как ты держал себя... я была уверена, что даже не заметишь меня. До последнего не верила, что хочешь познакомиться.
- Как же неоправданно. А я смотрел только на тебя.
- Я никогда не спрашивала... что ты подумал обо мне, когда впервые увидел?
- Что ты не отсюда. Особенная.
- Я так выделялась рядом с твоим «Порше»?
- Искрилась жизнью, свободой, интересом... тебе было интересно, Schönheit, тебе было любопытно. Да и мое самолюбие не осталось в стороне – ты ведь выбрала мой автомобиль!
- Уже тогда была готова только твое и выбирать, Эдвард. Только тебя.
Он целует мои волосы.
- Я надеюсь, ты поступишь так еще один раз.
И отпускает, чего никак не ожидаю, отступив на полшага назад.
Эта метаморфоза такая резкая, что мне странно. Оборачиваюсь к Эдварду, с недоумением взглянув в синие глаза. Но Сокол, загадочно улыбнувшись, достает из кармана брюк маленькую коробочку. Красную. Бархатную. С витиеватой золотой подписью. И опускается на одно колено.
- Schönheit.
- О господи.
- Schönheit, - повторяет, привлекает мое внимание, нежно качнув головой на эту первую тревожную реакцию.
Правой рукой, свободной, Эдвард забирает себе мою ладонь. Пальцы у него горячие, как и всегда, но кожа словно бы чуть влажная. По Эдварду никогда не скажешь, что он волнуется, но я знаю его. И вижу, что слегка подрагивают его ресницы, когда говорит. И влажнеют, наполняясь сотней эмоций, мои любимые синие глаза.
- Schönheit. Моя Schwalbe, Schatz, моя Geliebte. И моя единственная Liebe. Моя Белла, ворвавшаяся в мою отлаженную жизнь, чересчур правильную, наивную, пустую. Раскрасившая ее, наполнившая смыслом, желанием, мечтами!.. Моя девочка, что так упорно день за днем ведет меня к свету, что не оставила меня прозябать в этой бесконечной ночной мгле. Моя любовь, принявшая моих мальчиков, очаровавшая моих братьев, наставившая меня на путь истинный в стольких вопросах. Белла, мой звездопад, мое солнцестояние, мой рассвет. Любовь всей моей жизни и вся моя жизнь, ставшая как никогда полной. Я знаю, что мы вместе еще не слишком долго, что ты не до конца знаешь меня, что у тебя есть сомнения по поводу нашего будущего. Я знаю, что быть со мной – порой то еще наказание, а мой характер и вовсе... но Белла, я обещаю тебе, что буду стараться каждый день стать лучше для тебя. Мы все исправим, нагоним и выучим вместе. Мы справимся и с маленькими проблемами, и с большими вопросами, и со всем, что угодно, всем, что еще нам будет суждено. Если ты выберешь меня сегодня, я всю оставшуюся жизнь буду выбирать только тебя. Я буду меняться, буду расти над собой, буду делать тебя счастливой... это будет моей главной и основной целью – делать тебя счастливой. Каждый день, который у нас будет, каждое мгновенье. Все мое было, есть и будет твоим, Sonne. Все, что у меня есть, я сам и мое сердце. Я буду твоей опорой, я стану твоей тихой гаванью, оплотом комфорта, твоей защитой. Я решу любую твою проблему и всегда, всегда оправдаю твое доверие, никогда больше тебя не подведу. Никого я не хотел в своей жизни больше, чем тебя, Изабелла. Навсегда. В болезни, в здравии, в богатстве и в бедности. Все это время я ждал только тебя. Окажи мне эту великую честь, мое солнце. Выходи за меня. Стань моей женой.
Я никогда прежде не представляла себе этого момента. Я знаю Эдварда пять месяцев, хоть и кажется, что всю жизнь, но ни разу, ни разу за все наше время вместе, у меня не было даже малейшей фантазии, как это произойдет.
Он стоит передо мной на одном колене. Он, бесчеловечно красивый, до боли открытый, знакомый до мельчайшей детали, ставший моим целиком и полностью... он, доверившийся и моменту, и эмоциям, и сердцу вот сейчас стоит передо мной. И эта рубашка, которую ласкает ветер. И его лицо, что заметно оживает, когда он говорит. Глаза, наполненные тысячей и тысячей разных чувств, брови, ресницы, линия щек, губы. Он говорит и улыбается, несколько смущенно порой, иногда – совсем счастливо. Влажнеют его глаза, проникновенным, пронизывающим становится взгляд, за которым пойду на край света. И как же искренне, как же полно, влюбленно и самозабвенно звучит каждое его слово. Он говорит от сердца. Он говорит лишь для меня. Здесь, на пирсе Венеции, где из свидетелей у нас лишь кипарисы и темная вода моря.
Эдвард и правда выбирает меня. Все наше время вместе только меня он и выбирал. Пришло время спросить, готова ли я сделать свой выбор. Последнее слово остается за мной.
Но боги, с самой первой нашей встречи, с первого его вопроса в мою сторону, этого взгляда, прикосновения... с самой первой минуты у меня есть лишь один ответ. Чтобы ни случилось.
- Белла, - чуть встревоженный тишиной, воцарившейся после признания, шепчет Falke. Одними губами.
Любовь моя. Вся моя жизнь.
Я подступаю к нему ближе, бережно коснувшись лица обеими руками. Эдвард смотрит на меня из-под ресниц, выжидательно, но тронуто, с чуть подрагивающий в уголках губ улыбкой. Вижу это сорванное движение в его глазах, участившееся, не такое глубокое дыхание. И как крепко сжимают пальцы красную коробочку с кольцом, на которую я еще толком не взглянула – до белизны костяшек.
- Да, Эдвард.
Он осекается, дрогнув в моих руках. Медленно, не до конца поверив, улыбается. Я сказала очень тихо. Думает, не расслышал?
Наклоняюсь к Falke, и со всей той лаской, что разливается внутри от одного лишь взгляда на него, целую его губы. Эдвард на мгновенье прикрывает глаза.
- Да, - говорю громче. Улыбаюсь широко, без толики сомнений. – Да, Эдвард. В этой и следующей жизни, здесь и на небе – да. Я выйду за тебя и только за тебя. Да.
Он облегченно, резко выдыхает, крепко прижав меня к себе. Придерживает горячей подрагивающей ладонью мою талию. Секунда, две, три... целует, на ощупь отыскав губы.
- Жизнь моя, мечта моя. Белла!
Глажу его щеку, угол у челюсти, линию подбородка. Эдвард прищуривается, приникнув ко мне ближе.
- Покажешь мне кольцо? – тихонько прошу, не разрушая полноты нашего момента.
Falke растерянно моргает, сам себе качнув головой. Смущается.
- Конечно. Сейчас.
Я протягиваю руку, улыбаясь его теплой растерянности и такому полному, такому всеобъемлющему счастью. Я всегда хотела Эдварда себе, я выбрала его с самого начала – не глядя на все, что случилось чуть позже. Он был моим, моим он и останется навечно. Недостающее звено, половина души, личное, такое горячее, такое надежное солнце. Только мое.
Но как же это взаимно! Я бы не поверила, не наблюдай сейчас Эдварда своими глазами... он учит меня, каждый день учит, каждую ночь, что это такое – так любить.
Вот и теперь подает мне кольцо, ловко надевая его на безымянный палец. На коробчке выведено «Cartier». Никогда прежде такого кольца я не видела. Будто бы соединясь воедино, три узких колечка становятся частью друг друга. Они трех разных, нежных цветов. И безупречно смотрятся вместе.
- Trinity, Троица, - поясняет Эдвард, поймав мой взгляд, - три цвета и три составляющих вечной любви: полоса из желтого золота символизирует верность, из белого – дружбу, из розового – любовь. Или же сатурн, окруженный своими кольцами, что никогда с ним не растанутся. Каждая из версий для нас подходит.
- Эдвард...
- Люблю тебя, Schwalbe. Как же я тебя люблю!
Он целует мою руку, придержав ее у запястья. А затем каждый из пальцев, особое внимание уделив безымянному. Холодок металла кольца сменяется теплом его поцелуя. Эдвард неровно выдыхает и я вижу, как касается его щеки узкая слезная дорожка. Задыхаюсь от нежности.
- Иди ко мне, иди сюда, Эдвард, ох, господи, - обнимаю его, притянув к себе своевольно и полноценно, как никогда прежде. Целую, целую, целую и не могу остановиться. Эдвард дает мне опору на своем колене, придерживает руками, гладит у ребер. Я обвиваю руками его шею, перебираю волосы, глажу у лба, у скул, у губ. И смеюсь, и плачу одновременно. Взгляд Falke теплеет, едва он видит и мои слезы. Ласково их стирает.
- Liebe...
- Я навсегда полюбила Венецию, Эдвард. Все. Это мой город, как и Берлин. Это – ты.
- Хорошие у меня воплощения, м-м?
Ерошу его волосы, целую губы, демонстративно поднимаю выше руку с кольцом. Эдвард смотрит на меня зачарованно.
- Мое сокровище. Теперь – только мое.
- Всегда, Schönheit, - выдыхает, с безграничной серьезностью соглашаясь с таким выводом. – Всегда.
Негромко шумит, ударяясь о мрамор пирса, соленый прибой. Эдвард обнимает меня как самую большую свою драгоценность. Слышны в тиши сада колокола собора. Восемь вечера.
- Эдвард?
- Да.
- Тут есть камеры?
Он удивленно выдыхает, не до конца понимая, о чем я спрашиваю.
- Камеры?..
- В саду.
- Не думаю. Разве что, у входа... но не в лабиринте.
Я поднимаю на него глаза и Эдвард, неглубоко вздохнув, недоверчиво улыбается мне уголком губ. А потом верх в синих глазах берут чертята.
- Пойдем со мной.
Я с готовностью обвиваю его ладонь, не задавая больше никаких вопросов. И мы идем, почти бежим в сторону высоких тиссовых зарослей. Сад очень старый и лабиринт присмотренный, но не слишком ухоженный. Тисс высокий, его сдерживает лишь мраморный забор по контуру, кое-где уже пошедший трещинами. Эдвард с запалом выискивает подходящее место и я смеюсь, наблюдая такой решительный и откровенно вдохновленный его вид среди этих темных кустов. Мы находим маленький полисадник вместе, тупиковую ветвь всего лабиринта, позабытый квадрат земли с оградой и негорящим фонариком. Здесь куда теплее, чем в продуваемой части сада, здесь царит больший полумрак и очень приятно пахнет кипарисами. Опьяняюще, я бы сказала.
Эдвард прижимается к ограде спиной и я больше не торможу ни единое свое желание. Жадно целую его губы, лицо, шею. Впиваюсь пальцами в мягкую ткань этой свободной рубашки, требовательно глажу пояс черных брюк. Ладони Эдварда уже под моим платьем, уже у икр, у бедер. Он сжимает ладонями мои ягодицы и нетерпеливо, судорожно улыбается, эмоционально хмурясь.
- Я знаю теперь, что вам нравится больше всего, мистер Каллен, - смеюсь, подаваясь ему навстречу, обнимая еще крепче.
- Мне многое здесь нравится... и многое – до безумия.
- Я это запомню.
Он резко, быстро мне кивает, призывая именно так и поступить. А потом его пальцы оказываются ниже, сдвигают кромку трусиков и более чем по-свойски касаются меня сполна. Выгибаюсь в его руках, сдвигаются в темноте ветки сада, что нас прячет. Эдвард сорванно выдыхает у моего виска.
- Я возьму тебя, Schönheit. Jetzt. Im Augenblick.
Просительно, отчаянно движусь навстречу его пальцам. Задыхаюсь и не хочу больше ходить вокруг да около. Хочу его. Сейчас. Сполна.
- Пожалуйста!
Синева в его радужке выгорает до черна. Тихо, судорожно выдохнув, Falke убирает руку. Распускает ремень брюк, выудив из кармана блестящий маленький пакетик... и я чертыхаюсь, с силой ткнувшись в его плечо, когда оказывается внутри. Так глубоко и так быстро! От соленого свежего воздуха я теперь задыхаюсь.
Хватаюсь за его шею, отражая каждое движение. Мы сразу берем быстрый, особый темп, от которого по телу бегут табуны мурашек. Я держусь за Эдварда, а все кажется, что падаю, что не могу больше. Целую его, отвлекая нас обоих, касаюсь языком у мочки уха, у артерии, у широких мышц. Легонько прикусываю, не сдержавшись, у плеча... и Эдвард, застонав, вбивается в меня сильнее.
Это кульминация. Это консумация его предложения. Это самое, самое, что ни на есть, истинная правда. Я была его, его я и стану. А Эдвард навсегда, навсегда останется моим.
- Falke-Falke-Falke, - одним сорванным, высоким вдохом умоляю его я. Не могу насмотреться.
И вздрагиваю, отчаянно схватившись за его плечи, когда все кончается. Ярким, острым, пронзающим до глубины удовольствием. В сумраке сада и с шелестом тиссовых веток.
Эдвард хрипит мое имя в тишину, сильно толкнувшись еще пару раз. Я впиваюсь пальцами в его волосы, прижимаю к себе, обвиваю обеими ногами. Он содрогается, изливаясь, и я его держу. Смеюсь, и облегченно, и потрясенно нашей внезапной импровизации. Эдвард дрожит в моих руках, судорожно хватая ртом воздух... и мне нравится, до боли нравится тот жар, что разливается по телу. В верхушках кипарисов в глубине сада шумит ветер. Ни звука, кроме нашего дыхания. Ни шелеста.
- Эдвард.
Он отстраняется, очень медленно, будто бы не совсем за себя отвечая. Все еще держит меня, не опускает на пол, и я пользуюсь этим моментом. Так нежно, так бережно глажу все его лицо, чуть вспотевшее, такое горячее. Легко-легко, унимая, целую губы. И их уголки. И у щек, у скул. Сокол прикрывает глаза, перехватывая меня крепче. Чувствую кожей, как улыбается. Дрожат его черные влажные ресницы, едва целует меня сам.
- Meine Braut, - впечатленно, блаженно выдыхает, коснувшись своим моего лба. Пожимает руку с кольцом, обводит его контур подушечкой большого пальца. - Господи, Белла, как же долго я этого ждал... как же я тебя дождался.
- У тебя много терпения, - улыбаюсь, пригладив его волосы, стерев испарину у висков, - и как же много удовольствия... ох черт.
Сдавленно, устало смеется, осторожно опуская меня на землю. Выходит и я охаю, придержавшись за его плечи. Эдвард утешительно целует мое лицо.
- Уже все, моя красота.
Обнимаю его, подступив вперед, и Эдвард ласково, без прежнего запала, гладит все мое тело. Сильнее отдает отдает апельсиновым ароматом его рубашка. И совсем горячие его ладони.
- Я всегда была твоей. С того момента, как встал с тех кресел в «Starbucks» и улыбнулся, Эдвард – с тех пор я была твоей.
Он благодарно касается моей талии, поправляет платье.
- Ты никогда об этом не пожалеешь.
Я поднимаю голову, заглянув в его темные, глубокие, такие синие и такие любимые мои глаза. Это почти сакрально – то, что мы сейчас сделали.
- Я знаю.

С мальчиками и Витторией мы встречаемся недалеко от Сан Марко, рядом с Ponte dei Sospiri. С краткой остановкой в отеле, чтобы привести себя в порядок – хотя Falke шутит, что это вряд ли возможно и он бы предпочел оставить все как есть. Если бы не дети... ох, что ждет меня, когда мальчики вернутся в школу. Напоминаю мистеру Каллену, утонувшему в плену фантазий, что семейная жизнь – это не только секс. Он обещает, что я изменю свое мнение. Почему-то я ему верю.
Фабиан и Гийом ждут нас у джелатерии – одной из самых популярных в городе. Эдвард обещал Паркеру вечернее мороженое и, хотя на часах уже больше десяти, намерен сдержать свое слово. В конце концов, когда это мы ложились раньше полуночи?
Малыш выглядывает нас в толпе, но первой замечает Эдварда Виттория. Ее стрижка стала чуть короче, а макияж чуть сдержаннее. Виттория красивая девушка и не слишком-то похожа на итальянку, глаза голубые, а волосы светлые. Впрочем, профессиональная легкая улыбка отвлекает от ее незаурядной внешности. На ней серая кожаная куртка, синие джинсы и блузка меланж – самый неприметный вид. Однако простота ее – кажущаяся, мы все это знаем. Стажировку Виттория прошла.
- Добрый вечер, мистер Каллен. Добрый вечер, Изабелла.
- Вы долго, - устало выдыхает Гийом, сложив руки на груди.
- Ровно в то время, о котором договаривались, любимый, - улыбается ему Эдвард, притянув к себе. Не ведется на провокацию и Парки тоже сдается. Обнимает папу в ответ.
- Здравствуй, Витто.
- Думаю, у вас был хороший вечер, - скромно, но со знанием дела озвучивает свою мысль Фабиан. Взгляд у него приметливый, черные глаза так и мерцают.
- Чудесный, Тревви, - не скрываю я.
- Спасибо за помощь, Виттория, - обращается к ассистенту Эдвард, погладив плечики Гийома по вороту джинсовой куртки. – Я позвоню завтра, на сегодня – все.
- Доброй ночи, мистер Каллен. До свидания, Изабелла. Мальчики.
- Пока, Виттория, - бормочет Парки. Потом он расскажет нам, что Витто милая, но строгая. Тревор пожмет плечами: не строже vati, просто она на работе. И то правда.
- Как прошел вечер у вас, Тревор?
- Ровно. Музей естествознания и паромные переправы. Может, джелато его скрасит.
- Я буду шоколадное, - поднимает голову Парки, - два шарика. Нет, три.
- Три так три, Spatzen.
Фабиан, оценивающим взглядом окинув нас обоих, обращается и ко отцу, и ко мне одновременно.
- Вы ведь не просто на закат смотрели, правда, vati?
Я улыбаюсь Тревору, не могу и не хочу прятать эту эмоцию. У меня был замечательный день Святого Валентина, лучший за все время. Начиная с совместного завтрака, валентинок от детей, этой прогулки по Венеции и вечера... вечер, конечно же, стоит всего. И Тревор это знает. Он лишь хочет, чтобы мы сами сказали.
Эдвард тоже это понимает.
- Я задал Белле важный вопрос сегодня, - улыбается, нежно пожав мою ладонь.
Оборачиваюсь к нему и Эдвард смотрит еще теплее. Тревор с усмешкой поджимает губы.
- Наконец-то.
- Какой вопрос, папа?
- Станет ли Белла моей женой, Парки.
Гийом явно такого поворота событий не ожидает. Подозрительно хмурится, глянув на нас из-под ресниц.
- И что она сказала?..
На долю секунды я опасаюсь, как мальчик примет нашу ситуацию. Но смотрю на него ласково и говорю спокойно. Это было моей самое большой мечтой – вместе навсегда. С Falke.
- Да, Гийом. Я ответила «да».
Младший Каллен окончательно теряется.
- Но разве ты уже не соглашалась?.. Я думал, это решенный вопрос.
- Теперь – решенный, Spatzen, - Эдвард ерошит его волосы, убрав короткие пряди со лба. – Теперь – да.
- И Белла останется с нами? Навсегда?
- Я хочу в это верить, сынок.
- Обязательно останусь, Гийом, - обещаю ему, даже не сомневаясь. Есть вещи, в которых больше сомнений у меня нет.
Эдвард легко касается меня, приглашая в объятья. Я никогда от них не откажусь. Приникаю к нему и Гийомка следит за каждым нашим движением. Но без тревоги, скорее с интересом. Он и правда не был против. Он просто не ожидал.
- Покажешь кольцо, Изза? - оживившись, просит Тревор. - Было ведь кольцо, правда же?
- Конечно.
Скромно протягиваю вперед свою руку. Не хочу больше прятаться, не хочу думать, чересчур ли это, не слишком ли. Счастье, когда можно быть свободным. И когда о счастье хочется – и следует – говорить. Колечко неярко блестит в свете фонарей набережной.
- Оно тройное, папа! – выдыхает Гийом.
- С особым смыслом. Как и Белла для нас всех.
- Trinity, - сам себе кивает Тревор, с загадочной улыбкой глянув на нас с отцом. – Я должен был догадаться.
- В следующий раз подскажи мне, любимый, - тихонько улыбается Falke, погладив по плечу старшего сына. – Мне порой очень нужны подсказки...
- Теперь Белла будет тебе подсказывать, - широко улыбается Тревор. Это радостные, честные его эмоции. И очень теплые. Черные глаза мальчика искрятся принятием... и счастьем.
Он видит, что я замечаю. Прищуривается, будто бы это все так, само собой разумующееся, перебарывает свое смущение. И подступает к нам всем ближе, сразу всех и обнимая – кратко, крепко и тепло. Голос у Тревора немного вздрагивает – но лишь в самом начале.
- Поздравляю вас!
Я ответно обнимаю мальчика, ласково погладив по спине. Шепчу пронизанное признательностью «Danke» прямо на ухо. И Тревви расслабляется, совсем по-детски мне усмехнувшись.
Эдвард смотрит на сына очень тронуто, с какой-то безбрежной нежностью. Кончиками пальцев гладит его скулу. Тревор не отпускает взгляд, не уворачивается. Вздыхает.
- Спасибо, сыночек.

Вот этот день и настал! Заветное кольцо
Спасибо большое за отзывы и высказанные мысли. Все куда интереснее, когда его можно обсудить.