Straße des 17. Juni (Улица 17 Июня ) — улица в Берлине, часть Восточно-Западной оси и федеральных дорог B2 и В5, проходящих через столицу Германии. Улица названа в память о событиях 17 июня 1953 года. Была заложена в 1697 году по приказу короля Пруссии Фридриха I и связывала Городской дворец Берлина с возводимым им для супруги дворцом Лиценбург, что позже был переименован в Шарлоттенбург, а улица — в Шарлоттенбургское шоссе. Представительная парадная улица Берлина получила в 1935 году официальное название Восточно-Западная ось. В 1938 году её украсила в центре колонна Победы.

Herzblatt - изначально: сердцевидный лист дерева, теперь - разговорное для "любимец", "любимица".



Сибель кладет голову ему на колени. Разнежившись в тепле спальни, сворачивается клубком, притянув к себе кусочек шелкового покрывала. Прикрывает обнаженное тело, но не слишком – не мерзнет, скорее устраивается поудобнее. Касается его кожи горячей щекой. Улыбается.
Фабиан неспешно, очень ласково гладит ее спину между лопатками. Сибель долго смущалась своей худобы, но постепенно перестала. Она позволяет ему все, его Сибель. Она его не боится, так сполна, так искренне доверяется... Фабиан знает, что никогда не обманет ее доверие. И больше никогда ее не оставит – как и обещал.
- У тебя такие теплые пальцы...
Ее мечтательный тон, тихий и успокоенный, вызывает водоворот нежности в его груди. Фабиан улыбается, касаясь Сибель нежнее. Она льнет к его ладони.
- Разве тебе холодно?
- Уже давно нет, - хитро усмехается, чуть покраснев. Потягивается, расслаблясь в его объятьях. Спадает ниже светлое покрывало – открывает взгляду безупречный контур небольшой груди. Фабиан вздыхает.
Они любили друг друга весь последний час – впервые после вскрывшейся правды о Кэтрин. Это было именно занятие любовью, совсем не секс – Фабиан теперь знает принципиальную разницу. Сибель никогда не была с ним нежнее, никогда не была внимательнее... она стерла этот едва не вставший между ними барьер его предрассудков и тревоги. Она залечила его сомнения поцелуями, она отогрела его страхи своим теплом. Она любила его. Она его любит. Она всегда, всегда будет его любить... пообещала Фабиану на пороге его оргазма. И никогда прежде с Сибель так хорошо ему не было, как сегодня... сегодня он, наконец-то, снова стал живым.
- Что-то ты совсем тихий, Тревви.
Фабиан трепетно касается ее лица, огладив у челюсти. Обводит большим пальцем контур опухших, теплых губ. Не может на Сибель насмотреться.
- Спасибо тебе.
Она поворачивается на спину, проследовав за его рукой. Гладит у запястья, переплетает их пальцы. Влажнеют ее красивые темные глаза. Сибель целует его медленно заживающий ожог.
- За что, Тревор?
Он неловко, смятенно пожимает плечами, чуть ниже опустив голову. Взгляд Сибель теплеет.
- Так много поводов, Сиб... как же много.
Не заставляет его говорить больше, не требует этого откровения. Выгибается, потянувшись навстречу. С любованием, с такой звенящей, истиной заботой касается щеки – вытирает узкую, несвоевременную слезную дорожку. С пониманием улыбается. Как же очаровательно, как же тепло она ему улыбается. Ради этой улыбки Фабиан готов свернуть горы.
Он утягивает Сибель к себе так быстро, что та не успевает и вскрикнуть. Обнимает обеими руками, бережно, но крепко прижимает свою девочку к груди. Целует ее лоб, виски, волосы, щеки. Сибель тихонько смеется, поскребшись у его шеи, приникнув к ней ближе... а он все не может остановиться. Задыхается.
- Я люблю тебя, Hertzblatt.
- И я тебя, Тревор, - ерошит его волосы, убрав короткую прядку с вспотевшего лба, - какой же ты растрепанный!
- Твоих рук дело.
Она смеется его ремарке, демонстративно обняв Фабиана за плечи. Садится в его объятьях, устраивается на талии. Целует – неглубоко, но крепко. И улыбается снова, уже немного смущенно, когда Фабиан торопливо сглатывает, двинувшись под ней. Ему нравится.
- Ты пахнешь зефирками.
Он напряженно хмурится, медленно массируя ее спину обеими ладонями. И согревает, и успокаивает. Темный взгляд постепенно проясняется.
- Что?..
Сибель снисходительна к этой его потерянности, исконно физической. Не заставляет мучиться дальше, пересаживается обратно на простыни. Фабиан разочарованно выдыхает.
- Не любишь зефирки?
- Очень даже. Особенно с твоих рук.
- А с губ?
Она загадочно улыбается, слегка прищурившись. Наклоняется ниже, придвигается ближе. Целует его, бережно взяв лицо в ладони.
- Сладко.
- Еще бы!
Он отвечает на этот поцелуй, не дает ей так просто отстраниться. Сибель по-девчоночьи, совсем расслабленно хихикает. Смотрит на него с любовью.
- Ты весь горишь, Тревви.
Он нехотя окидывает взглядом свою спальню.
- Здесь жарко
- И не только здесь.
Сибель садится в изголовье постели. Гладит Фабиана по волосам, привлекает к себе, некрепко обняв плечи.
- Ну все, вот и все, - приговаривает, когда кладет голову ей на грудь, обвив руками за талию. Гладит, перебирает его волосы, успокаивает. – Тише...
Фабиан супится.
- Почему мы не можем заниматься этим весь день напролет?
- Потому что ты еще не набрал все потерянные килограммы. Аккуратнее с физическими нагрузками.
- Ты видно шутишь, Сиб... я не так уж скоро тебя увижу.
- Думаешь насытиться впрок?
Она смеется и он не может удержаться, смеется тоже. Утыкается лицом в ее грудь, приглушает свой смех. Вслушивается в мерный ритм ее сердца. Проникается теплом кожи. Ее живым, таким без лишних слов ощутимым присутствием. Тронуто улыбается тембру голоса. Вздыхает.
Постепенно сходит на нет физический дискомфорт в паху, спадает это напряжение. Сибель целует его лоб.
- Ну вот.
- Ну вот, - бурчит Фабиан, запрокинув голову, требуя себе утешительный поцелуй. – Ну вот!
Она не заставляет его просить дважды. Целует очень нежно.
- Ты чудо, Тревор, знаешь об этом?
- В плане: чудной?
- Чудный, - поправляет, погладив по волосам. Накрывает их обоих этим светлым шелковым покрывалом.
Какое-то время в спальне совсем тихо. Догорает за окном неожиданно яркий закат – безветренный, безмолвный, идиллический. Не было сегодня ни снега, ни дождя. Не было последнего урока в школе. Не было необходимости ехать прямиком домой – мама дала ему вольную на сегодня. Сразу после школы Ойвинд отвез их с Сибель в пустой папин дом. В его, Тревора, уютную спальню. Где все едва не кончилось. И где все снова, благодаря Сиб, началось.
Он обнимает ее крепче, проникнувшись глубиной момента. Он очень долго мечтал, чтобы именно так все сложилось. Чтобы Сибель была здесь, в тепле и безопасности. Чтобы она вот так улыбалась. И запах ее мыла, и запах волос, кожи... неужели все взаправду?
Уходящее солнце ненадолго, но освещает ее лицо. Сибель щурится робким лучикам, подствив им щеку. Фабиан ей любуется.
- Ты очень красивая.
- Это солнце красивое, Тревор, - бормочет, смутившись его взгляда. Еще не научилась принимать комплименты. Еще не до конца в них верит. Но это лишь вопрос времени – Фабиан знает, он будет любить ее, будет говорить с ней, будет показывать ее красоту – день за днем и ночь и за ночью. И Сибель поверит. Она полюбит себя также, как любит ее он. Она уже этому учится.
- Это ты, Сибель. Не солнце.
- Мой прощальный подарок – солнце посреди зимы.
Фабиан, как огретый по голове, даже вздрагивает.
- Какой еще «прощальный»?
- Завершающий, - исправляется. Отвлекает, погладив у виска. – Твой папа приезжает завтра, помнишь?
- Это все ненадолго, Сиб. Временно.
- Нет ничего более постоянного чем временное, Тревви.
Это уже слишком. И ее тон, и этот снисходительный, грустный взгляд... Фабиан садится на постели ровно. Тоже опирается спиной об изголовье кровати. Просительно смотрит на Сибель, протянув к ней руку.
- Иди ко мне.
Она ерзает на простыни, стыдливо посмотрев на ее выправившийся уголок.
- Тревви, мы правда не успеем... больше.
- Больше и не надо. Иди ко мне, Сибель, я просто хочу обнять тебя. Побудь со мной.
Девушка проникается такой искренней просьбой. Перебирается на его колени, постаравшись не задеть опасных зон. Но Фабиан сам себя заземляет. Не это ключевое сейчас. Сейчас он лишь хочет почувствовать Сиб всем телом, прижать ее к себе, вдохнуть ее запах... просто побыть с ней рядом. Пока догорает закат.
- Вот так, - довольно выдыхает, когда, наконец, обнимает ее как следует.
В спальне тихонько играет музыка с iPod. Пронзительная, чувственная песня о любви. На французском – Фабиан только вчера ее нашел и сразу подумал о Сибель. Mon amour, Slimane.
Сибель кладет голову ему на плечо, касается виском его челюсти. И Фабиан медленно, очень бережно гладит ее пряди. Он единственный, кому Сибель позволяет так откровенно их касаться. Отчим имел обыкновение наказывать ее, хватая за волосы. Она навсегла запомнила эту боль – парализующую, отчаянную, до жгучих немедленных слез и судорожных горьких всхлипов. Она пережила многое, его Сибель. Слишком многое – одна. И теперь, когда Фабиан гладит ее виски большими пальцами, когда массирует кожу голову, перебирая локоны, а она все также спокойно и тихо лежит рядышком... и мерно дышит, и расслабленно улыбается... он знает, что никто и никогда больше зла ей не причинит. Он не позволит.
- Сибель.
- М-м?
- Je t'aime.
Она тронуто, проникновенно улыбается, удобнее устроившись на его плече.
- Это по-французски.
- Верно. Dis-moi l’endroit, je t’attendrais. Et si tu viens pas je t’attendrais. Rempli d’espoir je t’attendrai
- Как красиво...
- Буду ждать тебя. Назови место и я буду ждать тебя, даже если не придешь. Всегда буду.
- Тревор, - она целует его у челюсти, целует у подбородка. – Я не знала, что ты говоришь по-французски.
- Мама научила паре слов. Так, ерунда.
- А по-немецки?.. – тихонько зовет Сибель.
- По-немецки?
- Как мне сказать по-немецки? Je t'aime.
- Ich liebe dich, - улыбается Фабиан. Бережно оглаживает ее щеку, задержавшись у мочки уха. Сибель прикрывает глаза.
- Ich liebe dich, Тревор.
- Умница. Пообещаешь мне, что не станешь тосковать слишком сильно?
- Думаешь, я не буду скучать?
- Я знаю, что будешь. И я буду... но это не навсегда, Сиб. Мы увидимся через два месяца. Ближайший Erasmus стартует в марте.
Сибель пожимает плечами.
- Ты правда веришь, что у меня получится приехать?
- Папа обещал, - не допуская в голос и толики сомнений, кивает Фабиан. – Он всегда держит слово.
- Даже обо мне?..
- О тебе – особенно теперь. Он знает, что я люблю тебя.
- До марта немало времени.
- Звучит пошло, Herzblatt, но время – это такая условность.
Она улыбается уголками губ, взъерошив его волосы.
- С каких пор ты стал таким философом, Трев?
- У меня было время подумать о жизни.
Она вдруг мрачнеет, медленно опустив свою руку. Не касается его больше. Лишь смотрит, не отпуская прямого взгляда. Призывает смотреть на себя в ответ. Темнеет в комнате. Солнце село.
- Чтобы не случилось в Берлине и чтобы ты не решил сделать: сперва вспомни обо мне. Просто произнеси мое имя, позови меня. Я заберу твою боль.
Фабиан хмурится, смущенный и таким ее тоном, и этим опустошенным, отчаянным видом. Пробует коснуться Сибель, но она уворачивается. Еще не закончила.
- Сиб.
- Я серьезно, Тревор. Я всегда рядом: у тебя и мое сердце, и все, что идет к нему в приложение. Ты заберешь все это с собой, ничего мне не оставишь. И все, что ты сделаешь с собой, ты сделаешь и со мной тоже – порежешь, сожжешь, утопишь. И убьешь ты тоже меня. Вместе с собой ты убьешь и меня.
Это уже слишком. По спине Фабиана невольно бегут мурашки, когда она говорит это так уверенно и сухо, так мрачно, так выстрадано. Тихо выдыхает, немного наклонив голову. Оседают на ее плечах темные тени, белеет кожа под черными прядями. В глазах трескается, разлетаясь на мелкие осколки, весенний лед. Сибель вот-вот заплачет.
- Я не собираюсь умирать в Берлине. Я вообще не собираюсь умирать, Сибель. Не по своей воле так точно.
Он знает, что именно это она прежде всего хочет услышать. Не сразу верит, но сразу успокаивается – пусть и невольно, пусть и едва заметно. Сглатывает, излишне смело кивнув. Пытается посмотреть свысока, пытается не дать усомниться в своих словах – будто бы их проверяет.
- Теперь ты знаешь, чем это чревато.
Храбрится из последних сил. Такая красивая, такая удивительная, такая смелая... Сибель послана ему в искупление. После той ночи с Кэтт – это его шанс, его спасение. Фабиан вдруг ясно видит, что судьба расщедрилась ему на персонального ангела-хранителя. Если у него будет достаточно сил и ума этого ангела удержать. Защитить. Любить, как того заслуживает. Ангелы всегда страдают за кого-то... не за него ли страдала в своей жизни Сибель?
- Иди ко мне, Сиб, иди ко мне, - приговаривает, ненавязчиво, но привлекая девушку обратно к своему плечу. Всей шириной ладони гладит ее волосы, целует их много, много раз. Чувствует ее напряжение, чувствует, как ежится в этой теплой комнате... и как дрожит, задохнувшись от нагнавших слез, когда полноценно наконец его обнимает. Сама.
- Тише, Herzblatt. Только не плачь из-за меня. Тише-тише.
- Я тогда сама едва не... когда ты так лежал здесь и твой взгляд... Тревор, я сама тогда чуть не умерла. Если бы ты... что бы было со мной?
- Я был уверен, что ты меня не простишь.
- За что?! За то, что мама тебя?.. За то, что эта женщина так ужасно... за что?
Она плачет горше, тихо, но отчаянно. Фабиан обнимает Сибель крепче, почти вжимает в себя. Она приглушенно всхлипывает. Жмурится.
- За всю эту боль – и за маму тоже. Мне так жаль, Сибель. Мне так жаль.
- Это давно... давно уже, Тревор. Это не из-за тебя.
Они с матерью почти не говорят, Сиб признавалась ему. Все эти допросы и следственный эксперимент... то ли мама пытается ее защитить, то ли чувство вины ей не позволяет... но Сибель осталась с этой чертовой правдой один на один. Мать не объяснила ей своих поступков, но хотя бы не стала их отрицать. Мать не жаждет ее прощения, не просит о нем. Не злится на Фабиана, хотя раздражена тем, что vati дозволяет ему беспрепятственно общаться с Сибель. Не запрещает ей, только лишь предупреждающе смотрит вслед, когда уходит. Совсем скоро миссис Койен будет предъявлено обвинение. Что будет дальше – неизвестно.
- Ты знаешь, я всегда на расстоянии телефонного звонка. В любое время дня и ночи, Сибель. Ты ведь знаешь, правда?
- Если ты пообещаешь то же самое.
- Я обещаю, - серьезно кивает Фабиан.
Сибель пожимает его ладонь возле своей. Рука у нее холодная.
- Обещаю, Тревор.
Фабиан поправляет подушку, одной рукой подтянув ее выше. Вместе с Сибель, не отпуская ее, сдвигается ниже на их простынях. На ощупь ищет за своей спиной одеяло. Неярко светит прикроватная лампа с его стороны. За окном темно и тихо. Уже пять, наверное. У них есть еще пару часов.
Сибель приникает к его груди, задумчиво прикасаясь к теплой коже. Пригревается, успокаивается немного. Благодарно встречает появление одеяла, но не кутается в него – оно лежит чуть ниже ее талии. Сибель внимательно смотрит на Фабиана снизу-вверх.
- Я всегда буду тебя любить.
Он бережно касается ее щеки, стерев свежие слезы. Сибель еще плачет, но совсем тихо, без всхлипов. Будто бы на них уже просто нет сил.
- Я тоже, маленькая.
Сиб медленно качнув головой, немного хмурится. Вид у нее едва ли не потерянный.
- Много лет пройдет, многое случится – ты, быть может, и вовсе меня забудешь, - тихо говорит. - Но я все равно буду любить тебя, Тревор. Всем сердцем.
- Почему это я должен тебя забыть? Ты что.
- Все изменится, когда ты уедешь.
- Я уже говорил, это всего-то на пару месяцев. Белла хочет жить в Штатах, у папы нет выбора.
Он усмехается на последней фразе, старается вселить хоть немного оптимизма в Сибель. Но она, его солнечная девочка, на удивление тихая теперь. Больше не улыбается – даже мимолетно, даже через силу. У Фабиана что-то трескается в груди от этого ее взгляда. Полупустого.
- Ты не вернешься из Берлина, Трев. Ты сам это знаешь.
- Даже так? С чего бы?
- Ты встретишь там кого-то и тебе не будет уже нужно... твой папа будет очень рад. Изабелла привыкнет, потому что она любит его. И если он выберет... согласится. Потому что я тоже приму то, что ты выберешь. Как бы оно не было.
Это уже чересчур, вне всяких границ и следствий.
- Что ты несешь, Сиб?!
Фабиан хмурится, не сдерживая своей мрачности. И Сибель, услышав его тон, глянув на него из-под ресниц, вдруг ощутимо робеет. На долю секунды вспыхивает в ее глазах этот кожей ощутимый... страх. Мимолетный, быстрый, застарелый... выученный, выбитый на костях. Сибель замирает, когда среди мрака, усталости и слез пробивается в ней этот ужас... и Фабиану хочется ударить себя за то, что испугал ее.
- Прости, - выдыхает он, не зная, как подступиться, чтобы не сделать хуже. – Прости, Сибель, я просто... не бойся меня. Только не бойся.
Сибель вдруг совсем по-детски закусывает губу, на долю секунды зажмурившись. Открывает глаза, такие темные и исколотые, рвано, быстро кивает. Опускает голову.
Фабиан укладывается рядом с ней прямо на простыни – опускается ниже, чтобы быть ниже, чтобы не возвышаться больше. Игнорирует и подушку, и одеяло. Робко, осторожно заглядывает Сибель в глаза. Она не отворачивается.
- Сибель, ты ведь мой herzblatt, - доверительно, тихонько зовет Фабиан, выдавив улыбку, - как можно забыть herzblatt, ну что ты. Папа верит в предначертанную любовь – с момента встречи с Иззой. Он долго ждал ее, очень долго – и попутно творил столько дел, что... но он дождался. А если мне повезло больше? А если я встретил тебя теперь, вот сейчас, вот уже? Какая разница, что в пятнадцать. Может быть в прошлой жизни я спасал людей и моя карма оказалось достаточной в этой, чтобы прийти на ту вечеринку... Чтобы обрести тебя и больше никогда тебя не отпустить? Как думаешь, может простому смертному настолько повезти?
Сибель слушает его тираду затаив дыхание. Прекращает плакать, застывает на своем месте, будто бы боясь что-то упустить. И так смотрит... все пронзительнее, все дольше... кусает губы.
Фабиан заканчивает, на этот раз мягко, тепло ей улыбнувшись. Подтверждает всю честность своих слов и мыслей это улыбкой, их искренность. Сибель доверяется.
Приникает к нему – резко, быстро, как загнанно – крепко прижавшись к груди. Никогда прежде так сильно она его не держала. Сибель часто дышит, еще плачет, но это уже другие слезы. Это не отчаянье, это любовь. Вся его Сибель из этой любви прямо-таки соткана, любовь озаряет всю ее ауру. Сибель смущенно, сдавленно улыбается, когда эмоции немного отпускают. Целует Фабиана – все, до чего может дотянуться, все, что видит перед собой. Гладит его, запускает пальцы в волосы, массирует кожу, ласкает скулы.
- Я так люблю тебя.
- Люблю тебя, - тихим эхом отзывается Фабиан, касаясь ее в ответ. Влюбленно, нежно, трепетно, но ясно. Обнимает, прячет рядом с собой, укрывает как следует, хотя Сибель больше не мерзнет.
Она тихонько засыпает спустя какое-то время. С особым доверием свернувшись калачиком у его груди, засыпает, некрепко обняв за талию. Дышит ровно, успокоенно. Больше не плачет. Теплое, нежное, безупречное его чудо. Сибель.
Фабиан наслаждается каждой минутой этого пронизывающего, потрясающего ее доверия. Не может насмотреться, хоть и боится Сиб разбудить. Двадцать минут. Сорок. Час.
Уставшее, отчаявшееся его сокровище. Как он ее оставит?..
Ненадолго, уговаривает сам себя. Совсем ненадолго. Быть может, расставшись теперь, они выполнят отведенную жизнью норму. И больше никогда даже на малейшем расстоянии друг от друга не будут. А с этим можно жить.
Фабиан будит Сибель сам, очень нежно, без спешки – в половину седьмого. Ойвинд будет здесь минут через сорок, у них еще есть время на чашку чая.
Сибель не хочет просыпаться, но ведется на уговоры Фабиана. Нехотя, но открывает глаза. И вдруг так влюбленно, так ласково ему улыбается... будто бы не было ни слез этих, ни тяжелого разговора. Все снова хорошо. Сибель ему верит.
- С добрым вечерним утром, маленькая, - шепчет Фабиан. Трепетно свою девочку целует.
Они пьют чай на темной кухне, уже одевшись. Фабиан достает из шкафа новую пачку зефирок. Сибель смеется. За ее смех он готов пойти на край света, сделать все, что угодно. Лишь бы не плакала больше. Лишь бы все с ней было хорошо.
Не верится, что в этом пустом и темном доме может царить жизнь. Без папы и Иззы, без голоса Гийома здесь очень... мрачно. Стоит вернуться, когда этот мрак рассеется – и расставаться больше не придется.
Сибель сидит напротив него в своем бежевом пуловере и с приглаженными, чересчур ровными волосами. Уже немного уставшая, бережно гладит его пальцы – по всей длине. Опускает чашку на стол. Кивает на часы.
- Я еще увижу тебя завтра?
- Все дни, пока мы здесь.
- Мистер Каллен не обрадуется такой перспективе.
Фабиан щурится, покачав головой. Сибель вздыхает.
- Все в порядке, Сиб. Мы еще не прощаемся.
- Я не хочу, чтобы мы прощались в принципе, Тревор. Давай не будем этого говорить.
- Даже «до встречи»?
- Даже «до встречи». Просто поцелуешь меня напоследок, хорошо?
Фабиан вздыхает, прямо сейчас, прямо теперь поднявшись из-за стола. Подходит к Сибель и она сразу же тянется к нему навстречу, забыв про чай. Отвечает на поцелуй.
- Тревор...
Ойвинд приезжает ровно в семь двадцать. Не говорит ни слова, он куда молчаливее всех других папиных помощников. Может, из-за специфической внешности – был армейским лейтенантом в молодости, ранило в Ираке – а может, из-за особого склада характера. Везет их по вечернему Портленду. Не замечает будто бы переплетенных рук и того, как Сиб кладет голову Фабиану на плечо, дремая. Ойвинд ожидает, пока Фабиан расстается с Сибель у ее дома. И везет уже самого Фабиана к дому Террен.
Мама ждет на крыльце, но из-за всех сил старается не подать вида, что ждет уже давно. Внимательно смотрит на Фабиана, когда он выходит из машины. Кивает Ойвинду.
- Привет, мам.
Он уже почти проходит мимо нее, не уверенный, как именно мать относится к его дню с Сибель. В конце концов, это папа велел им встречаться на нейтральной территории и разрешил быть в его доме вместе все эти дни – сразу после школы. Ойвинду дал вот инструкции... это был он, не мама. Но это Террен сейчас внещапно делает резкий шаг вперед, буквально притягивая Фабиана к себе. Обнимает крепко, очень крепко для сдержанной Террен. Целует его волосы. Губы у нее дрожат.
- Ты что, мам?..
Она отстраняется, бережно гладит его щеку. Глаза у Террен на мокром месте.
- С возвращением домой, сыночек.
Всхлипывает. И снова крепко Фабиана обнимает. Плачет, когда он обнимает ее в ответ, когда шепчет что-то успокаивающее, старается утешить.
Плачет. А прежде мама никогда не плакала.



Гийом открывает пачку «Pringles». Удобно устроившись на своем бустере, сбросив куртку и пригревшись в темноте салона, с нетерпением смотрит на ярко-красную картонную упаковку. Они с Фабианом едят только «Pringles Original» - золотисто-поджаристые, идеально округлые, с одной лишь солью. Но это Эдварда расскажет мне позже. А сейчас тяжело вздыхает, без особой надежды глянув в зеркало заднего вида. Мы выезжаем на автобан и две узкие полосы превращаются в восемь – по четыре в каждую сторону. Где-то за облаками проглядывает блесна рождающегося месяца.
- Мы еще не перешагнули лимит вредностей на сегодня, Гийомка?
Паркер, обняв свою заветную и большую пачку, смотрит на папу из-под нахмуренных бровей.
- Ты сам купил их.
- Я надеялся, что чипсы доживут хотя бы до завтра.
- Никто не застрахован от напрасных надежд, - вступается за брата Фабиан, качнув отцу головой. – Поделишься со мной, Гийом?
Малыш с готовностью поворачивается к Фаби, оборвав бумажный ярлычок по краям пачки. Фабиан, благодарно улыбнувшись, вытягивает себе пару золотистых пластинок.
Я хитро смотрю в сторону Эдварда, что с грустным снисхождением наблюдает за разделом чипсов.
- Пала берлинская стена папиных убеждений?
- Скорее, пошатнулась. Где-то на подлете к Амстердаму.
- Люди покупают в Амстердаме каннабис, пап, а ты переживаешь о «Pringles», - похрустывая чипсами, рассуждает Фабиан. Берет себе еще пару пластинок.
- Хочешь, Белла? - Паркер, будто только что вспомнив, что я еду с ними, резво протягивает упаковку и мне. Он сам еще и не попробовал даже, мой мальчик. Щедрая душа.
- Сперва ты, Парки.
Хмыкнув, Гийом снимает пробу с собственного угощения. Судя по довольному, просто-таки лучащемуся его выражению лица, чипсами он доволен. Эдвард тихонько усмехается, кратко глянув на сына.
- Ну как?
- Потрясающие, Белла! Держи!
К удивлению Falke, предложение Гийома я принимаю. Беру себя пару пластинок, аккуратно уложив их прямо на собственные колени. Убираю руку с бедра Эдварда, стараясь не рассыпать чипсы, и впечатляю его еще больше. За все наши поездки эта поза уже стала сама собой разумеющейся – нравится Эдварду, а я ничего не имею против. Но «Pringles»!
- Во-о-от! Изза нашей крови! – восторженно подмечает Фабиан, - так держать!
- Кто это переманивает мою Беллу на темную сторону, мальчишки?
- Я всегда на ней была.
Falke пораженно выдыхает.
- Белла!
Паркер, ожившившись, хохочет на заднем сидении.
- Я говорил, Тревви, я говорил, Белла – классная!
- Я не долго сомневался, - с толикой смущения пожав плечами, признает Фабиан. Сам подает мне еще чипсов. – Держи-ка, Белл.
- Спасибо, Тревор. Парки, ох, солнышко, danke, - благодарю их обоих, когда Паркер и сам пользуется возможностью положить мне на ладонь еще «Pringles». Больше всех очарован моим принятием чипсов именно младший Каллен.
- В каждой семье должен быть объединяющий фактор, - качает головой Эдвард, - похоже, мы нашли свой.
- Тогда и тебе надо попробовать, vati, - настаивает Гийом, протянув пару пластинок в сторону водительского сидения. – Белла, покормишь его?
- Папа уже стар для таких перекусов, Spatzen. Но спасибо за заботу.
Паркер супится, закинув отвергнутые чипсы себе в рот.
- Ты еще совсем не старый.
- За это – еще большее спасибо, - веселится Эдвард. Перестраивается в левую полосу, обгоняя основной поток автобана.
- Не старый, но не современный, - немного подумав, протягивает Фабиан. Достает из кармана свой мобильный, кивнув на аудиосистему авто. – Дашь подключиться? Как будто едем на «Hop-on Hop-off».
Приканчиваю остатки чипсов на своей ладони, изумленно оглянувшись на Фабиана. Не думала, что вспомнит туристические автобусы под симфонию Баха.
- В них разве играет классическая музыка?..
- В Вене – Моцарт. Мы там последний раз ездили, - поясняет юноша. – Ну так, что vati?
- Дорогие гости заказывают музыку, - не спорит Эдвард. Отключает свой айфон, а вместе с ним – и классику, ставшую данностью в Porsche. Фабиан тут же подсоединяется к системе, составляя очередь на воспроизведение.
Гийом, совершенно расслабленный, с любопытством разглядывает темные пейзажи за окном. Вечер невероятно мрачный, промозглый и дождливый. Schneeregen, снег с дождем – в немецком даже есть специальное слово для такой погоды. Но в «Порше» тепло и уютно, приятно пахнет кожей и ненавязчивым освежителем салона от «Rituals». Мы здесь все вместе. И мы едем домой. Я чувствую себя настолько же удовлетворенной, насколько Гийом. И к чему было все это беспокойство? Моя семья, наконец, в сборе. Все у нас будет замечательно.
- Мы спасем тебя от тлетворного влияния зрелых лиц, Белл, - включая первую песню, подмигивает мне Фабиан. Смеется, но на папу смотрит спокойно, даже ласково. Это всего-навсего шутка. И я вижу, что в черных глазах Фаби в кои-то веки абсолютный штиль. Ему хорошо. Он тоже дома.
- Это я «зрелое лицо»? – хохочет Эдвард, поворачивая влево вместе с изгибом дороги. На зеленых указателях то и дело мелькает крупное «Berlin».
- Классика в авто, тихие рестораны, никаких сладостей и закусок... наконец-то у Иззы начнется вольная жизнь! Мы приехали!
- Быстро же ты, Фаби! А если ей нравится?
Фабиан наигранно закатывает глаза, сделав песню чуть громче. На жидкокристаллическом экране выведено имя исполнителя и название песни – «Impressively Average», Brigitte Calls Me Baby. Никогда не слышала. Но Фабиан, судя по всему, предпочитает такую музыку любой другой.
- Она тебя любит, vati, вот и соглашается. Мы тоже любим, тоже соглашаемся. Но во всем хорош баланс.
Это он в точку.
- Мне нравится и Бах, и современные композиторы, мальчики. Все под настроение.
Я с теплом смотрю на Falke, погладив его ладонь на коробке передач. Эдвард улыбается краешком губ, сразу же переворачивая руку – и пожимает мои пальцы. Его ладонь в три раза больше, кожа горячая, чуть шершавые кончики пальцев. И запах сандала. Я дома.
- Но настроение-то праздничное! – восклицает Гийомка, отсалютовав мне пачкой чипсов. – Можно еще немного громче, vati?
Сокол, усмехнувшись столь возбужденному голосу сына, сам добавляет громкости начавшейся песне.

But I am only human but I'm capable of the
Things that you thought weren't capable
Conversations easier said than done
The temptation better if it was gone
What goes around must come around
So when Im gone I'll surely be back again

- Ох, чувствую засилье современной поп-музыки.
- Sei nicht langweilig, vati! (не будь занудой, пап!)
Фабиан подпевает исполнителю, пластично двигаясь на своем месте – на сколько позволяет ремень безопасности. Я впервые вижу, чтобы он так живо и легко выражал эмоции. У Фабиана хороший слух и мягкий голос. Но важнее всего, что он абсолютно, совершенно в это мгновенье спокоен. Мне кажется, даже Эдвард удивляется.
Гийом, оставив чипсы в покое, подражает брату. Задорно смеется и очаровательно улыбается. Динамики авто заходятся на волне быстрого музыкального ритма.
What goes around must come around

So when I'm gone I'll come around again
Oh, Oh, Oh, Oh, my heart is numb
Oh, Oh, Oh, Oh, my head is numb
Oh, my god
I am home

- О, мое сердце онемело! О, моя голова онемела - хором протягивают дети. Смеются, синхронно обернувшись и дав друг другу «пять». – О боже мой! Я дома!
- Чудо какое-то, - одними губами говорит Falke.
Я крепче пожимаю его ладонь, не скрывая улыбки. Подмигиваю.
- Вот что значит быть zu Hause, папочка.
Эдвард тихонько посмеивается, но вид у него до безумия одухотворенный. Он влюбленно наблюдает за детьми, черты его лица сияют, наполняются нежностью. И спокойствием. Это спокойствие, «теплая, гулкая тишина», как сказал в свое время Фабиан – то самое состояние, какого я так хочу для них всех.
Забираю ладонь Эдварда поближе к себе, легко поцеловав тыльную ее сторону. Синие глаза искрятся любовью.
- Красота моя...
- Falke, - с легкой улыбкой киваю я.
Впереди виднеется ряд светофором на съезде с автобана. Вот и ворота в город. Бескрайние ряды машин сужаются к относительно небольшой развязке. Фабиан включает следующую песню из своего плейлиста. Vampire Disco, Friday Pilots Club.

Let's call it hesitation
I feel it in your bones
You're running out of patience
You already know

Я тихонько наблюдаю за обоими мальчиками, не в силах на них насмотреться. Такое глубокое, теплое чувство... радости. Не знаю. Умиротворения. Веры. Что у Гийома, что у Фабиана были – и есть до сих пор – не самые легкие времена. Эта резкая смена обстановки, жизненной ситуации, картины мира – как не назови – должна пойти им на пользу, просто обязана. Потому что в кои-то веки Каллены в полном составе и не собираются расставаться в ближайшие месяцы – в первые за много лет. Я думаю, дети в предвкушении. Я – так точно.

You're keeping up a breakneck pace
I like the way you say my name
You're stirring up a brand new age
I want you to know

- Что нового в Берлине за это время, Белл?
Фабиан, чуть приглушив музыку, достает из кармана своего кресла бутылочку «Evian». Делает пару глотков.
- Пока папа был у вас в Мэне?
- Да вообще... кофе еще варят?
- Тут его вечно будут варить, Фабиан. Знаешь, что лучшая в Европе школа бариста находится в берлинском Mitte?
- Я не знал, что ты хотела стать бариста.
- В первые месяцы, когда приехала сюда – мне казалось, очень интересная подработка. Правда, я плохо справляюсь с чем-то, что надо делать руками.
- Ну, мы в Берлине. Школа открыта. Вижу цель – не вижу препятствий.
- А тот бариста, которого Элли так хвалила, - подает голос Гийом, попросив у брата воды и для себя. – Он может тебя научить, Белла?
Эдвард крепче сжимает руль правой рукой. Не знаю, контролирует эту реакцию или нет, но я замечаю. И Фабиан замечает. Он смотрит то на меня, то на папу с излишней, хоть и краткой внимательностью. Отдает «Evian» Гийому.
- Не знаю как с кофе, а мне по душе сырные брецели, - резво переводит тему, не пытаясь хоть как-то упомянуть Дамиано напрямую, - Käsebrezel.
- Мне тоже! – энергично кивает Гийомка, отпивая воды. – Давайте завтра купим брецелей! И круассанов!
- Брецели и круассаны не самое типичное сочетание, Парки, - мягко подтрунивает Эдвард. Отпускает тему Дама и сам. Будто ничего не было.
- Берлин – город нетипичных сочетаний, - объявляю я, обернувшись к обоим мальчикам. – Завтра с самого утра пойдем в пекарню!
Гийом, ласково, чуть смущенно мне улыбнувшись, вздыхает:
- Ich liebe Berlin.
Эдвард, остановившись на одном из светофоров, ненадолго оборачивается к младшему сыну всем корпусом. Тот смотрит на папу с искренней и глубокой, такой... детской пока еще, такой простой любовью. Обожанием даже.
- Berlin liebt dich, Парки.
- И тебя, vati.
- И меня. И Тревора, и Элли. И Беллу, само собой.
Я смеюсь.
- Ко мне Берлин еще только присматривается.
- Не скромничай, Schönheit, - улыбается Эдвард. Гладит мое колено всей шириной ладони. Загорается зеленый и наша полоса двигается, но он, мягко повернув руль левее, руки не убирает.
Тихонько доигрывает в салоне песня Фабиана.

Yeah, she's a death wish
I don't think we're ever gonna fix this
Backtrack 'til we're dancing on the kill switch
What's the point of praying for the wicked?
Don't think that I wanna know
Don't think that I wanna know
Don't think that I wanna know
Don't think that I wanna know
Yeah, kill switch, we're never gonna let it go!

Гийом приникает к стеклу, за которым теперь истинная городская жизнь: машины, пробки, проспекты, фонари, дома и магазины. Большая часть уже закрыта, редкие кафе и индийские овощные лавки завлекают яркими вывесками. Гийом потирает пальцами свой ремень безопасности.
- В каком районе мы живем теперь, папочка?
- Тиргартен.
- Прямо в парке?..
- Возле парка, малыш. Прямо возле парка.
- Это schicker Ort, пап, - подмечает Фабиан, закрывая позабытые Гиймом «Pringles» пластиковой крышкой.
- Отчасти. Но мне всегда нравилось.
- Я удивлен, что ты не снял дом в Потсдаме, vati. С твоей тягой к домам. Белла, признавайся, ты уберегла нас от жизни в деревне?
- Разве Потсдам не милый город?.. – немного растерянно зову я.
- Там живет 170.000 человек, - примирительно замечает Falke, огладив мое запястье. – В сравнении с Берлином – ничто. Да и моя работа здесь, Фаби, работа Беллы – тоже. Не было смысла искать дом в Потсдаме.
- Как будто для твоих авто есть расстояния...
- Ваша школа ближе к Потсдаму. Заедем как-нибудь, раз он так тебе приглянулся, - улыбается Эдвард.
- Александерплатц, папа! – перебирает их Гийом, указывая на сигнальный маячок башни за темными очертаниями деревьев.
Округлая телебашня из прошлого высится над Берлином, освещенная лишь наполовину – и то мрачноватым кроваво-красным заревом. Интересное зрелище.
Фабиан немного сникает, глянув на нее из-под ресниц. Отворачивается от окна.
- Папа говорил, ты жила рядом, Белла?
- Да, Парки, в тех домах. Видишь, налево от башни? Самый высокий, а потом чуть ниже, с синей окантовкой. Вот в нем.
- Экскурсия в коммунистическое прошлое, - мрачно протягивает Фабиан. Отпивает еще воды. Ладонь у него почему-то слегка дрожит.
- Александерплатц принадлежала восточному Берлину, Фаби, так что все верно, - замечает Эдвард. Сворачивает на спуск к кольцу у площади, но объезжает его в последний момент. Вот мы уже и обратной стороны Собора. И дальше, чуть вглубь. Уже ретроспективно понимаю, что Falke просто старается избежать моста, под которым Фабиан в свое время пытался от нас скрыться. И реакция Тревора сейчас становится понятной. Он тоже не хотел бы вспоминать.
Мы выезжаем на проспект с другой стороны. Ни моста, ни площади у башни, ни лестницы к Собору. Слева плещется Шпрее, уходит косой вниз Музейный остров. Редкие туристы идут вдоль дороги – музеи только что закрылись. У кого-то сносит капюшон резким порывом ветра. Я невольно ежусь.
- В Портленде был снег, когда вы уезжали?
- В Портленде почти всегда снег, - вздыхает Фабиан, переключая какую-то из песен в своем плейлисте. – Если не снег, то дождь.
- Но мы слепили снеговика напоследок, - скромно докладывает Гийомка. Вид у него уже немного сонный.
- Здорово, что вы успели! Занимались чем-то еще особенным в эти дни?
- Ели блинчики у Джоуи.
- Этим мы занимаемся каждый мой приезд, Парки, - смеется Эдвард. – Но в этот раз вы с Кайли готовили их сами.
- Да, Джоуи пустил нас на кухню после закрытия, - восхищенно докладывает Гийом, не скрывая гордости. – Было безумно вкусно!
- Я могу представить, Гийомка. Жаль, что я не смогла попробовать.
- Я помню рецепт. Я тебе испеку!
- Спасибо, солнышко.
Фабиан переключает песню снова. Мрачнеет, нервно облизнув губы. Вдоль проспекта медленно, но верно начинают появляться деревья. Вот и Бранденбуры показываются впереди – сперва маленькой точкой, а затем становясь все больше и больше. Но к самим воротам не подъехать, там посольская площадь. Эдвард съезжает к «Adlon», отклонившись еще немного влево. Как раз мимо центра-новостройки, где вот-вот начнут сдавать офисы.
- Что-то новое у тебя, Фабиан?
- Сибель сдала тест по английскому. На отлично.
Оборачиваюсь к мальчику, чуть натянув свой ремень безопасности. Фабиан моего внимания и смущается, и словно бы просит. Тихонько, совсем по-детски вздыхает. Так просто и легко это выдает... но так быстро. Он хотел, чтобы я спросила.
- Какая же она молодец, Тревор. Ты помог ей подготовиться?
- Немного, - увиливает, на долю секунды опустив глаза, - основное она выучила сама.
- Для программы обмена ей нужны хорошие баллы, - подмечает Эдвард, глянув на Фабиана в зеркало заднего вида. – Надо продолжать в том же духе.
- Она старается. Она тоже хочет в колледж, пап.
- Очень похвальное стремление, Трев.
Мы говорим о Сибель и эта тема одновременно и подбадривает Тревора, и тревожит его. Я вижу. Сибель там одна, с учебой или без, в безопасности или относительном спокойствии... но одна. У Фабиана душа не на месте. И я понимаю его: сама с трудом засыпаю, когда Эдварда нет рядом. Глубокая привязанность, помноженная на страх разлуки. Бывает.
- Надеюсь, когда Сибель приедет к нам, будет чуть потеплее.
- Я бы на это не рассчитывал, - умудрено вздыхает Гийомка, поежившись на своем бустере. – Тут всегда холодно. Мы скоро приедем, пап?
- Уже почти у цели, Парки.
Эдвард объезжает вокруг Богини Победы, уходя на кольце на третий съезд. Еще пару минут мы едем вдоль широких аллей парка. А затем, слева, возникает жилой комплекс с элитными апартаментами. Прежде – не менее дорогой дом для самой уважаемой берлинской публики. Где современность и комфорт встречаются с историей, как гласит рекламный проспект.
Дом высокий, но не слишком, не как апартаменты в Шарлоттенбурге – и Парки не сразу верит, что мы направляемся именно сюда. Но вот поднимаются ворота на узкий подземный паркинг... и огромный «Порше» плавно заезжает внутрь. Я всегда боюсь ударить подвеску или крышу на этом въезде – одно из двух. Здесь явно не планировали жизнь с автомобилями. Надо будет потренироваться.
Эдвард паркуется в небольшом закутке у левой стены, ближе к лифтовой. Теперь у нас место 47. Автомобиль Эдварда идеально запаркован на соседнем 45-м месте. Каспиан всегда все успевает сделать в срок. Гийом восхищенно смотрит на новую папину машину.
- Какая красивая «ночная фурия»...
- Недавно с конвейера, - бормочет Фабиан, отстегивая свой ремень безопасности. – Твои машины становятся все больше и больше, пап. Как по-американски.
- Эта больше стандартного «Cayenne» всего на сорок сантиметров, - примирительно замечает Эдвард, отпуская педаль газа. Выворачивает руль. И выключает зажигание. – У Беллы тоже не самый маленький экземпляр.
- И не самый скромный.
- Но красивый же, Тревви! – вздыхает Паркер. Отстегивает ремень бустера, приникает к переднему сиденью. Касается ладошкой моего плеча, мягко тронув волосы. Я улыбаюсь и Парки, не побоявшийся быть так близко, доверившись мне, улыбается в ответ.
- Ты тоже очень красивая, Белла.
- Danke Schön, Гийом.
Польщенный, Парки легко-легко краснеет. Улыбается снова, уже отстранившись. Открывает свою дверь.
Фабиан выходит из автомобиля последним. Смотрит сперва на наливной вишневый бок моего авто, а затем на блестящий черный металл у авто Эдварда. Задумчиво касается двери.
- Здорово, что ты в «Порше», пап.
Эдвард, покинув салон, немного разминает плечи. Пальто сидит на нем безупречно, впрочем, как и на Треворе. Но вид у обоих несколько потерянный.
- Думаешь?
- Да. Не встает вопрос, какую машину водить.
Мы с Falke переглядываемся, на Фабиан никак свои слова не поясняет. Вздыхает только.
Гийом, обняв папу за талию, приникает щекой к материи его пальто.
- Я хочу посмотреть на квартиру.
Эдвард, ласково улыбнувшись сыну, гладит его волосы. А потом, сделав шаг назад, резво поднимает Гийома на руки. Тот смеется.
- Наш новый дом! Не терпится, да?
- Мечтается, - протягивает Тревор, - как понесем багаж?
- Давай сперва посмотрим на апартаменты, потом я сам все сделаю.
- Я тебе помогу.
- Спасибо, Тревор.
Гийом, обняв отца за шею, с нетерпением поглядывает в сторону лифта. Корчит какую-то гримаску папе и тот, ухмыльнувшись, строит ему рожицу в ответ. Гийом хохочет. Спрыгивает с папиных рук, кидаясь к лифтовой. Эдвард его догоняет.
Мы с Фабианом идем несколько позади, не считая нужным портить их игру. И Эдвард, и Гийом смотрятся на зависть счастливыми.
На Фабиане необычайно черное пальто сегодня. Свежий дезодорант, ненавязчивый аромат одеколона. И взгляд, которым прожигает бетонный пол.
- Ты не боишься, изз?
- Чего именно? – участливо зову, не желая разрушать доверительность момента. Аккуратно, не сумев найти причину, почему не стоит, касаюсь плеча мальчика. Тот не вздрагивает, не отстраняется. Лишь тяжело вздыхает.
- Семейной... семейной жизни.
- Кажется, у нас неплохо вышло. В Портленде.
- Это было понарошку. А сейчас... смотри, чтобы мы тебя не разочаровали.
Он так это говорит... быстро, сорвано, но с толикой юмора, с какой-то нездоровой мрачной усмешкой. Я вижу в Фабиане того мальчика, который рыдал в своей спальне пару недель назад на последнем издыхании моральных сил. Я не хочу, чтобы ситуация повторилась. Он заслуживает побыть ребенком, пожить спокойно и получить от этой жизни удовольствие. Начать пора так точно.
- Почему вы должны меня разочаровать? И что это вообще такое, «разочарование»?
- Папа тебя любит. Он без тебя уже не справится. А мы... дети. Нас не вычеркнешь.
Удивительно мрачные у Фабиана мысли. И какие-то излишне взрослые, темные. Вряд ли он сам к этому пришел. Террен обсуждала с ним?..
- Тревор, - обнимаю юношу за плечи, привлекая внимание к своим словам. Вот теперь Тревор вздрагивает. Но, устыдившись своей реакции, поспешно выдыхает.
Я утешительно глажу его плечо – куда осторожнее, медленее.
- Извини, пожалуйста. Знаешь, я так рада, что вы здесь. Больше тебе скажу: я в предвкушении.
- Все это громкие слова.
Он тревожно оглядывается на папу с Гийомом, что дурачатся у лифта.
- Просто прости меня заранее, хорошо? Если что-то не так... заранее.
Мой мальчик. Подавшись порыву, я крепко пожимаю его ладонь.
- Ich liebe dich. И Гийомку. Все у нас будет замечательно, ты что!
Фабиан опускает глаза, попытавшись выдавить мне слабую улыбку. На щеках его жжется румянец, прямо-таки бьет лицо красными пятнами. Впервые такое вижу.
- Фабиан...
- Ладно, Белл. Ладно, - поспешно выдыхает, ускоряя шаг. Окликает папу, тем самым прервав наш разговор. – Не уезжайте без нас!
Гийом, весело приникнув к поручню в лифте, улыбается своему отражению в зеркале. Оно здесь большое, на всю стену. В лифте светло и пахнет приятным освежителем воздуха. Эдвард наблюдает за нами с Фабианом, поймав мой взгляд.
- Никуда без вас не поедем, - обещает. И ждет, пока мы оба зайдем в лифт. Он идет прямо в квартиру. Вернее, в лифтовую у квартиры, небольшой коридорчик, за которым притаилась входная дверь. Массивная, деревянная... Гийом воодушевленно вздыхает, увидев ее.
- Откроешь нам?
- Да ладно, пап! – восклицает мальчик. Глаза его мерцают. – Конечно! А можно?
- Вот и ключ, капитан, - Falke улыбается, выудив из кармана небольшой набор ключей от апартаментов. Все как по старинке, именно ключи, но мне так даже привычнее. Хотя ключ-карта, наверняка, здесь найдется – как минимум для входа в здание и на паркинг. Встроенный чип?..
Гийом торжественно открывает дверь, дважды провернув ключ в замочной скважине. Толкает его от себя, заходит в квартиру первым. В нашу новую квартиру, наш дом. Включает свет. И выглядит ошеломленным.
- Какая она огромная!..
- Тут высокие потолки.
- Не только, пап!
- И длинный коридор, - подмечает Тревор, проходя следом. Аккуратно, без особого интереса, но с налетом любопытства оглядывает входную группу. Прихожая занимает одну четвертую главного коридора, тянется на пару метров. На полу – искусственный камень, на стенах – венецианская штукатурка. Ненавязчивый бежевый цвет. И безумно приятный для меня аромат диффузора. Вот его и будем теперь покупать.
Коридор и правда длинный. В обе стороны от него расходятся основные комнаты. На центральном месте висит всем нам знакомый холст. Фабиан затаивает дыхание, увидев свою работу – ту самую, на которую Эдвард всегда смотрел в Шарлоттенбурге, когда хотел подумать. Круги и квадраты.
- Как ты...
- Я люблю твои картины, Тревор. Буду рад, если появится и что-то новое. Как ознаменование нового начала.
- Тут так красиво, папа! – восторженно выдает Гийом, обходя коридор и прихожую как выставочный зал. – А наши комнаты? А зал?
- Давайте начнем с зала, - предлагает Эдвард. Разувается. Гийомка следует его примеру. Сбрасывает свою куртку, повесив на крючок. Эдвард оставляет пальто в прихожей.
Гийому нравится зал. Огромный, в виде чуть расширенного прямоугольника с округлой лоджией. Диван, книжные шкафы, журнальный столик и полосатый ковер... и камин, оставшийся данностью с прошлого века. Без каминов такие дома просто не существовали прежде. В картине мира Эдварда есть лишь два стиля: строгий минимализм и не менее строгая классика, Old Money. Этот дом уходит корнями во второй вариант.
- Ты превзошел сам себя, vati.
- Белла мне помогла, - Falke, коснувшись моей талии, ненавязчиво, но привлекает к себе. Целует мои волосы. – Что скажете?
- Мы видели только гостиную. Это лучшее, что здесь есть?
- Ну что ты, Фаби. Продолжим экскурсию?
- Мы как в музее будем жить, пап...
- Тогда это современный музей, Парки, - посмеивается Эдвард, увлекая нас дальше по коридору. Дети идут впереди, мы – замыкающие. Я впервые смотрю на квартиру их глазами и сама изучаю ее подробнее. С ума сойти, это и правда наш дом. Наш новый дом.
- А мы успеем обойти тут все до рассвета? – хитро зовет Гийомка, восхищенно поглядывая на каждую комнату, что мы проходим. – Где моя спальня?
- Дальше по коридору. Я думаю, до рассвета точно успеем. И надо бы поужинать. И выпить чая.
Паркер останавливается, с хитрой усмешкой глянув на папу снизу-вверх. Знает, как тот относится к такому взгляду. Не может противостоять ему.
- Пиццей?..
- Я приготовила мясо с овощами, Гийомка. Твоя любимая спаржа и томаты. Что скажешь?
- Если потом чай – с шоколадом.
Синие глаза Эдварда мерцают. В синих глазах Гийома – крошечные чертята. Фабиан складывает руки на груди, приникнув к косяку двери. Хмыкает.
- Разве не много послаблений на сегодня, Spatzen? Лимит не исчерпан?
- Лимит не исчерпать. Ну так что?
Он не отпускает папин взгляд, не меняет позы. И мы с Фабианом оба видим, глянув друг на друга, как Эдвард малышу сдается. Просто не может иначе.
- Если в честь приезда...
- Да! – победоносно выкрикивает Гийом, горделиво вздернув голову. – Теперь можно посмотреть больше комнат!
И остаток экскурсии по дому, и наш первый совместный ужин здесь проходит просто замечательно. Спокойно – лучшее слово, чтобы этот вечер описать. Потому что не глядя на новые впечатления, новое место, смену часовых поясов, в конце концов, мальчиков ничего не тревожит. За едой Гийом расспрашивает папу, когда мы поедем в Италию. И есть ли в новой школе театральный клуб. И когда следует ждать нового посещения аквариума. Эдвард обещает сыну, что скучать ему здесь не придется – и аквариум, и клуб мы найдем. А в Италию на пару дней все вместе съездим в феврале. Потом снова, уже с Сибель – в июне. Парки таким новостям только рад.
Тревор выглядит довольно сносно за ужином – не замыкается, разговаривает, даже задает какие-то вопросы. Ему лучше, ощутимо лучше после начала терапии, пусть и прошло не так много времени. Информацию о Сибель он слушает жадно, очень внимательно. Сдержанно папе кивает. Из-за стола, едва допиваем чай, выходит первым. Желает нам всем спокойной ночи. Забирает с собой мобильный.
- До завтра, пап. Гийомка, Белла.
- Добрых снов, Тревор.
- Пока, Тревви, - вздыхает Гийом. Доедает последний кусочек шоколада из пачки.
Гийома, как и повелось, Эдвард укладывает сам.