Königs Tor Platz - бывшее название берлинской площади Alexanderplatz. С 1701 года площадь официально называлась «Площадь Королевских Ворот» (нем. устар. Königs Tor Platz). В честь посещения российского императора Александра I осенью 1805 года указом прусского короля Фридриха Вильгельма III площадь получила свое нынешнее имя.

Invités lyonnais- гости из Лиона (франц.).



В салоне «Порше» мне спокойно. В хаосе вечернего Берлина, где по автобану проносятся самые разные авто и фонари яркими всполохами освещают идеальную восьмиполосную дорогу, в этой машине – моей машине – уютно. Тихо, темно и пахнет любимым автопарфюмом: сандал с еловыми нотками, чем-то похож на привычный аромат Эдварда. И все разом как-то... проще. Несмотря на то, что Falke рядом со мной нет.
Каспиан невозмутимо ведет мой вишневый «Порше» по направлению к Берлину. От аэропорта до Alexanderplatz ехать тридцать километров. У нас еще есть время и, я думаю, мы в принципе будем на месте раньше. С горькой усмешкой подмечаю, что Рене явно не ожидает, на какой машине я приеду. И как скоро. И что вообще происходит в моей жизни за последние несколько месяцев.
- Сделать теплее, мисс Свон?
Каспиан не начинает разговор первым, дает мне побыть наедине с мыслями. Но было бы наивно полагать, что от помощника Эдварда укроется хоть какая-то мелочь. Он видит, наскоро глянув в зеркало заднего вида, что я ежусь. Обнимаю себя руками. И вежливо, как бы между делом, предлагает.
- Да, пожалуйста. И лучше Белла, Каспиан.
- Изабелла, - мягко кивает мне незаменимый Каспиан, понадеявшись на понимание, - мистер Каллен не оценит моей фамильярности.
- Если вам так удобнее.
Ну что же, промежуточный вариант – уже неплохо. Хотя бы Виттория зовет меня Беллой. Однако ей Эдвард это маленькое путешествие не доверил. Отправил по другому делу на другой конец Берлина. Детей домой повез он сам.
Эдвард сопротивлялся. Искренне и упрямо, в лучших его традициях. Там, в аэропорту, у этой злосчастной багажной ленты, я все никак не могла собрать себя по кусочкам. Такое ясное, глубокое, давным-давно знакомое чувство потерянности... и вины, и дискомфорта, и усталости. Наверное, усталость я тогда почувствовала лучше всего. С первым же словом Рене, когда перезвонила ей.

- Ну наконец-то, Изабелла!
Раздражение. Негодование. Привычная насмешка тона. Наверняка она закатила глаза, убрала волосы с лица, утомленно вздохнула. Одно сплошное материнское разочарование.
- Привет, мам.
- Это слишком даже для тебя, Изз. Выключить телефон и бросить нас один на один с этим сумасшедшим городом.
- Ты не предупреждала, что приедешь.
- Я должна слать гонца вперед себя? За месяц или за полгода?
Это бесполезно. С Рене все бесполезно, я все никак не могу запомнить. Она звонит и приезжает тогда, когда ей угодно. А я обычно в позиции ожидающего... или просящего. Внимания? Интереса? Мне и смешно, и горько. Я не могу на нее злиться, более того – в глубине души я еще и чувствую вину. Эту стабильную, понятную, выученную вину ребенка, который никогда не будет достаточно хорош – чтобы ни случилось. Но я учусь, учусь, глядя на отношения Эдварда с детьми, с любопытством исследуя наше собственное общение – как это, когда тебя любят безусловно. И хоть тело отвечает привычными мурашками и сбившимся вдохом, мне куда проще. Я обнимаю Эдварда, что надежно стоит рядом со мной, касаюсь его плеча, слушаю дыхание... и дрожь утихает. Я не виновата перед Рене. Не сегодня.
- В следующий раз позвони мне чуть заранее, я вас встречу.
- Мы уже здесь, Изз. Давай обойдемся без нравоучений. Ты больше не живешь в прежнем месте?
- Нет.
- Консьержи так грубы в этом городе. Где пресловутая немецкая вежливость.
Я пожимаю руку Эдварда в своей и он, со всей своей внимательностью надеясь услышать хоть немного нашего разговора, наклоняется ко мне ближе. Методично гладит мою спину. А я улыбаюсь краешками губ мысли о Размусе. Я просто обязана к нему съездить.
- Поль организовал нам отель на этой чертовой... как ее... Александринасвай, Алексийдарс...
- Александерплатц.
- Да, - Рене устало выдыхает в трубку, - но мы конечно же все сейчас отменим, раз ты соизволила ответить, Изза. Вызови нам такси на свой новый адрес на правах хозяйки, хорошо?
- Не стоит отменять отель, мама.
Я поднимаю глаза на зал прилета. Лампы по-прежнему слишком яркие, гул голосов взносится под самый потолок, Гийом и Элис высматриваю свой багаж на ленте. А Фабиан, будто почувствовав мой взгляд, вдруг оборачивается на нас с Эдвардом. Хмурится.
- Ты оставишь нас в отеле?..
- Я живу не одна. В отеле будет комфортнее.
Я в кои-то веки говорю с Рене спокойно. Не оправдываю каждое свое слово, не задерживаю дыхание, не извиняюсь за то, в чем не виновата. Просто говорю с ней как со взрослой женщиной, может быть чуть жестче, чем обычно – или чем она заслуживает... но это – большой прогресс. Это Эдвард. Его отношение ко мне, его предложение, наша совместная жизнь и будущее, я уповаю, тоже совместное. Он всегда мне помогает. Рядом с ним я и смелее, и взрослее, и увереннее. Наконец-то.
Каллен не перебивает меня и не пытается ничего сказать. Приглаживает мои волосы, убрав их с плеч. Подаюсь на встречу его руке – и синие глаза теплеют. Эдвард целует мой лоб, привлекая поближе к себе. Теперь мне совсем спокойно.
- Скажи мне название вашего отеля, мама. Я приеду через час и мы поговорим.
- Через час? Изза, ради бога! Чем такая девушка может быть занята в воскресенье вечером?
Я улыбаюсь краешком губ, глянув на Сокола. Он кажется мне несколько встревоженным, немного уставшим, но все так же терпеливо ждет. Не отходит пока, хотя Гийомка уже бежит к одной из сумок на ленте.
- Берлинский трафик. Так где вы?
Рене окликает Поля, цокнув языком. Слышу негодование ее тона и оно мне все также хорошо знакомо. Но даже Рене не ожидает, что я буду более уверенной сегодня. Что не сдаю позиций.
- Park Inn. Где-то в центре этой убогой советской застройки.
Архитектурный облик Александерплатц Рене явно не впечатлил. Зря. В нем есть своя романтика.
- Хорошо. Через час в холле, мама. До встречи.
Я сама отключаю вызов. Убираю мобильный в карман, обернувшись на Эдварда. Он наблюдает за мной.
- Она правда в Берлине. Не показалось.
- Она хочет тебя видеть.
- Очень настойчиво. Но я тоже думаю, что лучше увидеться сегодня. В конце концов, у нее нет причин приезжать в Берлин, кроме меня.
Эдвард поднимает глаза поверх моей головы, где Гийом и Элис уже ставят собранные вещи на специальную тележку. Фабиан резко выдвигает вверх ручку моего чемодана, глянув на нас с вопросом. Но он далеко. Пока подойдет, мы должны все выяснить. Как и Эдвард, Фаби хорошо меня чувствует. В этом они с папой снова совпали.
- Отвезем детей домой, побудут с Элис, - принимает решение мистер Каллен, мгновенно просчитав возможные варианты развития событий. Голос его низкий, немного уставший, но сосредоточенный. – Пусть закажут доставку, все, что угодно. Виттория проконтролирует. А мы поедем в Park Inn.
- Я поеду, Эдвард, - негромко уточняю. Касаюсь его груди, разровняв ткань рубашки, и почти чувствую, как Эдвард хмурится. Легко это не будет. - Сегодня я поеду одна.
- С чего бы? Ты не собираешься нас знакомить?
- Обязательно. Но завтра. Например, за ужином... я пока еще не думала, как именно. Но сперва я хочу с ней поговорить.
- Белла, опять вечерние приключения в Берлине?
- Ровно до отеля и обратно, мистер Каллен. На комфортабельном премиум-такси. Вы даже не заметите моего отсутствия.
- Никаких такси, максимум – Каспиан. А лучше – я сам.
- Эдвард, мальчики рассчитывают на ужин с тобой. И Элис. Ты сам пообещал им. Поужинайте семьей, побудьте вместе сегодня. В Германии ведь воскресенье – святое семейное время.
- Ты тоже часть этой семьи, Белл, - он поднимает вверх мою руку с обручальным кольцом, крепко пожав пальцы, - и я ненавижу это разделение. Отдельные ужины, отдельные встречи. Черта с два. Поехали на Александерплатц все вместе.
- Эдвард.
Останавливаю его. Обнимаю за талию, подступив ближе. Вдыхаю, коснувшись груди щекой, глажу у лопаток. Эдвард не может мне противостоять, привычно, выучено расслабляется. Но его ответные объятья выходят очень крепкими.
- Я не хочу, чтобы мальчики встречались с ней вот так, - тихо признаюсь ему, на мгновенье зажмурившись. - И ты. Сначала я хочу увидеть Рене сама. Тем более, мы все устали, мы только что прилетели, боже. Им завтра в школу. Пожалуйста, давай не будем устраивать жарких споров. Только не сегодня.
- Мне не нравится тон, в котором вы общаетесь, Белла.
- Мне тоже. Но она моя мама – так или иначе. Ничего дурного не случится.
- Как же...
Отстраняюсь, подняв на него глаза. Эдвард мрачно смотрит на меня из-под ресниц. Под кожей ходят желваки.
- С кем она приехала? Этот сожитель или любовник, кто бы он не был – он тебя трогал?
- Нет. Поль лучшее, что могло случиться с Рене. Может быть, он даже слишком для нее хорош. Он безвреден.
- Как и те?
- Эдвард, - уговариваю его, тронуто улыбнувшись. Очень нежно касаюсь его щеки. – Спасибо, что ты у меня есть.
- Сейчас ты настаиваешь, чтобы меня не было.
Он накрывает ладонью мою спину, прячет от этого шумного зала прилета, от звука голосов и от яркого света. Заслоняет собой. Эдвард всегда, всегда меня защищает. И его защиту я теперь всегда чувствую кожей. Я правда больше не одна.
- Заберешь меня, хорошо? Пару часов, не больше. И поедем домой.
Эдвард сопротивляется. Ему не нравится такое решение, пусть даже и компромиссное, он не любит расставаться, я знаю. И своей историей я явно нед добавила ему веры в Рене. Однако вот теперь, этим вечером, я ясно понимаю – как прежде у нас с ней уже не будет. Выученные реакции вытесняются другими, более здравыми. Мы... почти на равных теперь. Я живу в доме с детьми, которых была бы рада однажды назвать своими. Я надеюсь, что у нас с Эдвардом будут еще дети и я сама стану матерью. Мне нечего бояться и мне нет смысла терпеть что-то сжав зубы. Снова, как мантру, как последнюю истину: я больше не одна.
- Ты дождешься меня, Schönheit, не станешь брать такси от отеля.
- Договорились.
Эдвард молча, но пронизывающе на меня смотрит.
- Честно, Falke.
- Ты хочешь, чтобы они жили у нас?
Тут я вздрагиваю. Эдвард хмурится сильнее.
- Нет. Пусть будут в отеле.
Фабиан идет к нам от багажной ленты. Оставляет вещи на брата с сестрой. Элис не совсем понимает, что происходит, но у нее тоже звонит телефон. И я вижу по ее лицу, мгновенно озарившемуся улыбкой, кто это. Элис отвечает Эммету, оставив нас в покое. Гийом вскрывает пачку «Haribo», усевшись прямо на тележке для багажа.
- Vati? Белл?
Фабиан кажется мне излишне встревоженным. Уставшим, мрачным и каким-то необычайно взволнованным. Взгляд у него острый, темный, заостряется линия скул.
- Уже забрали багаж?..
- Как видишь, - не ведется Тревор, качнув головой. – Ты странно выглядишь, Белла. Что произошло?
Эдвард негромко выдыхает, снося требовательный взгляд Фаба, а я не знаю, стоит ли врать ему. В конце концов, это всего лишь Рене. Ничего страшного не произошло.
- Моя мама приехала в Берлин.
Темные глаза Фабиана округляются. Он ожидает много, но не такого.
- Твоя мама?..
- Я встречусь к ней, а вы поезжайте домой с папой, - оборачиваюсь на Сокола, что стоит в напряженной позе и с таким же мрачным, как у Фабиана лицом. – Папа, правда, сопротивляется...
- И правильно делает, - обрубает младший Каллен. – Поехали туда все вместе. Познакомимся с твоей матерью, Изз. На правах твоей семьи.
Они оба знают. Глянув друг на друга, я вижу, что без слов понимают осведомленность каждого. Эдвард немного удивлен, но не критично. Фабиан не удивляется в принципе, он считает себя достаточно взрослым, а наши отношения – достаточно откровенными, чтобы я ему сказала. Хоть и не так много, как Эдварду.
- Мальчики, - становлюсь между ними, все также не отпуская Эдварда, но погладив по плечу и Фабиана, - я тоже об этом думала. Поужинаем все вместе в четверг, что скажете? Я думаю, Рене здесь не на один день. Долгое путешествие. А сегодня мы просто поболтаем с ней в баре отеля и я поеду домой. Хорошо?
Фабиан поджимает губы. На долю секунды мне кажется, что взрослость его отнюдь не напускная. Фабиан тоже меня защищает. Он давно и бесповоротно на моей стороне... и даже потягается в скорости реакции и ее силе с Соколом. Все-таки, ему еще только пятнадцать.
- Wirst du sie gehen lassen? (ты отпустишь ее?) – зовет он папу.
Сокол пожимает мою ладонь, разворачивая нас всех к зоне прилета, к багажной ленте, к Гийомке, что высматривает нас в толпе.
- Ich treffe sie (я ее встречу).
Каспиан всегда приезжает в аэропорт заранее. Но здесь он будто бы и вовсе научился читать мысли. Привез и Витторию, пригнавшую мое авто, думая, что надо будет отвезти домой Элис. В итоге, к Александепрлатц Каспиан повез меня. Все Каллены сели в автомобиль Эдварда.
- Ты же скоро приедешь, Белла? – зовет Гийомка, прежде чем забраться на свой бустер. На улице сыплет снег, он ежится, но не застегивает куртку до конца. – Ты же будешь ночевать дома?
Мне тепло от его вопроса. Мой нежный мальчик.
- Конечно, малыш.
- Жизнь все интереснее, Белл, - улыбается Элис, обнимая меня на прощание, - папа явно спешит познакомиться с Schwiegermutter (тещей). Этого у него не отнять.
- Да уж, Элис...
- Спасибо за венецианский уикенд. Было здорово.
- Спасибо, что сделала сюрприз полным и приехала.
- Еще бы. У меня появился шанс увидеть vati на его день рождения, - усмехается, оглянувшись на Falke. Он уже открыл для нее переднюю дверь. – До скорого.
- Пока, Элис.
Фабиан садится в автомобиль почти последним. Не застегивает пальто, хотя на улице холодно, не обращает на такие мелочи внимания. Он смиряет меня недоверчивым взглядом, настойчивым, жестким, став так близко. А потом вдруг крепко обнимает.
- Если что-то произойдет, немедленно звони, Белла. Мы близко.
- Я знаю, солнышко, спасибо. Но все будет хорошо.
- Естественно...
Эдвард дает Каспиану какую-то короткую немецкую инструкцию, не потрудившись перевести ее для меня. Выглядит все это несколько заговорщицки. Я растревожила и Эдварда, и Фаби своей историей детства. Может быть, напрасно. Сейчас это прощание напоминает выход на минное поле. И Эдвард, и Фабиан явно переоценивают Рене. Я тоже этим грешила. Да и в Берлине мы, что может произойти.
Эдвард открывает мне заднюю дверь моего же «Порше», загораживая собой свет уличных фонарей, когда сажусь. Пристегивает мой ремень безопасности – не изменяя традициям.
- Я буду ждать твоего звонка.
- А я – тебя, - улыбаюсь, потянувшись ему на встречу и легко, но поцеловав напоследок, - все в порядке, Эдвард. Спасибо, что не настаиваешь.
- Не хочу об этом пожалеть. Через три часа с этой минуты я в любом случае приеду.
- Ты знаешь, где я буду.
Это единственный факт, что его успокаивает. Сокол мне отрывисто кивает. Целует сам, чуть сильнее, чем обычно, пожимает мою руку с кольцом в своей. Каспиан вежливо отворачивается, заводя автомобиль.
- До встречи.
Глаза Эдварда мерцают. Я глажу его щеку, придержав у своего лица чуть дольше, касаюсь волос. Эдвард тихо, но судорожно выдыхает. Морщинки тревоги прорезают его лоб. Сильнее становится запах парфюма. Переступая через себя, Эдвард отпускает мою ладонь.
Каспиан выезжает из зоны паркинга А Берлин-Бранденбург.
И вот уже двадцать минут мы едем. Последние семнадцать минут матово-черный «Порше» со знакомым мне номерным знаком едет за нами. Стекло чуть затонированно и я не вижу Эдварда. Но я его чувствую. Всегда, каждой клеточкой.
Вот и съезд к центру. Falke поворачивает за нами, доезжая практически до отеля – вынужден свернуть направо на кольце, уходя к Тиргартерну. Я улыбаюсь отражению «Порше» в боковом зеркале, когда тот скрывается из вида. Мне тепло и спокойно. От нежности щемит сердце. И я больше не волнуюсь.
Я очень их люблю. Их всех. Какое счастье, что однажды решила переехать в Берлин. Спасибо всем, кто этому поспособствовал.

Четырехзвездочный отель «Park Inn» расположился прямо за площадью Александерплатц. Я пару раз бывала в их лобби, Эммету нравилось там останавливаться, да и Керр порой назначал там встречи. Приглушенные огни, бордовые стены, разноцветные кресла. Отель огромный, но под стать Берлину и его самой яркой площади. Вряд ли Рене выбирала его намеренно, тем более это не делал Поль. Но от моей бывшей квартирки и правда самое близкое место.
Каспиан останавливается у раздвижных дверей, подъезжая прямо ко входу. Спокойно мне кивает.
- Я буду здесь, Изабелла, пока не приедет мистер Каллен. Если я вам понадоблюсь.
Они явно подготовили целый план моего спасения. Было бы, от чего спасать, но я не спорю.
- Спасибо, Каспиан.
Застегиваю пальто, забираю свою сумочку и выхожу из машины. Мужчина, докуривший у порога гостиницы, пропускает меня внутрь первой.
Как раз вовремя.
Мама ждет в лобби-баре, на одном из цветастых круглых кресел – ими заставили весь холл. Park Inn в принципе славится яркими цветами, а на излюбленной площади всего бомонда это веяние имеет особую силу. Огромный отель в здании-небоскребе возвышается над всей восточной частью города, сполна озаряемый огнями Телебашни. Здесь даже придумали особое коктейльное меню, мы писали про него с Эмметом – гвоздь программы коктейль «Berliner Fernsehturm», современное прочтение негрони.
Но Рене не любит коктейли, это я помню. Она пьет белое вино в большом округлом бокале, меланхолично поглядывая на промозглый Берлин по ту сторону окон. В лучших традициях новомодной немецкой столицы, окна здесь огромные, в пол, и непременно узкие. Эдварду тоже такие нравятся.
Это что-то новое. Рене никогда не приходила вовремя, более того, обычно жду ее я – во всех локациях, от Лиона до Парижа, от Рима до Стамбула. Но сегодня мама здесь раньше меня. И одна, без Поля. С вином. Что-то определенно происходит.
Я прохожу по всей длине холла довольно быстрым, но уверенным шагом – не заставляю ее ждать дольше. На ходу собираюсь с мыслями, делаю глубокий вдох, улыбаюсь. Не глядя на все, что между нами было, не глядя на внезапность ее приезда, я все же рада Рене... у меня только одна мама – одна она и будет. Как минимум, можно сделать ей скидку на то, что родителям Эдварда я тоже не нравлюсь.
Рене оборачивается в мою сторону, но смотрит будто бы сквозь, совершенно на мне не фокусируясь. На ней бежевые брюки, кожаные сапоги на каблуке, синяя блузка и знакомый мне кулон-сердце, один из первых подарков Поля. Волосы у Рене рыжевато-русые, волнистые – полная противоположность моим, а вот глаза карие – и привычная моему собственному отражению линия скул. Мы не слишком похожи, но что-то глобально общее у нас все же есть. Правда, маникюр у Рене всегда длиннее моего и всегда бордовый. Темная подводка, нарощенные ресницы – и розовый блеск для губ от «Dior». Что-то вечно.
Я останавливаюсь прямо перед ее креслом. Неловко пожимаю ручку сумки в руке, в одну долю секунды почему-то занервничав. Это еще одна выученная эмоция, еще один стандарт: колючее, затаенное чувство не уюта. Как будто бы я здесь лишняя.
Но это глупости. Рене прилетела ко мне. Так спешила – или так хотела увидеть? – что даже не предупредила. А я отключила телефон. А меня не было здесь. Я просто придумываю.
- Привет, мама.
Она поднимает глаза от бокала. Изумленно выдыхает, никак не скрывая своего удивления, чуть не поперхнувшись вином. И сразу хмурится.
- Изабелла?..
Теперь моя очередь удивиться. Недоуменно гляжу на Рене, невольно оглядев саму себя. Я неплохо выгляжу. Более того – даже хорошо. Я видела свое отражение в зеркале лобби.
Рене поспешно поднимается с кресла, оставив бокал на низком журнальном столике. Обнимает меня. Ее парфюм «Guerlain» смешивается с приглушенным ароматом белого вина.
- Я бы не узнала тебя на улице, Изз, - потрясенно шепчет мне, похлопав по спине. Отстраняется, придержав за плечи. – Посмотри на себя! Это ли моя Изза?!
- Все та же, - с легкой улыбкой отзываюсь я. Рене еще не пьяна, но уже навеселе. Может быть, это делает ее мягче.
- Ну скажешь тоже. Будто с подиума. Садись-ка, сейчас все мне расскажешь.
Она довольно мила. Никакого недовольства, никаких упреков, ни толики раздражения больше. Хорошее вино? Отсутствие Поля? Отель? Берлин? Я аккуратно присаживаюсь на одном из желтых кресел. Снимаю пальто, отложив его на соседнее место. Официант уже спешит с меню из другого конца бара.
- Ein Cappuccino, bitte.
Удивляю и его. Мужчина прижимает меню к груди.
- Zucker, doppelter Espresso?
- Einzelespresso. Mit Zucker, bitte.
- Natürlich, fräulein. Danke.
Рене отпивает еще своего вина. Цокает языком, закинув ногу на ногу. Я ее впечатляю.
- Ты и на немецком говоришь.
- Немного, - смущаюсь ее ремарки, зачем-то покачав головой. Кладу сумку себе на колени. – У меня был хороший учитель.
- И хороший спонсор, - буднично кивает мама. Садится ровнее.
Рене любит брендовую одежду. Она всегда старалась отыскать «хоть что-то стоящее» ее словами в аутлетах и частных барахолках, что стало заметно проще с переездом в Европу, всегда следила за модой, жила и живет во Франции, в конце концов. Но еще больше Рене любит «тихую» роскошь брендовой классики, нечто уникальное и не растиражированное, нечто с особым подтекстом. В большинстве случаев Эдвард с ней солидарен. На мне еще один образ из подаренных им на Мюггельзе: черное пальто с длинным поясом от Brunello Cucinelli, полусапожки на каблуке, кашемировый бежевый свитер и брюки ему в цвет от Ralph Lauren. На моей шее кулон с Соколом и Ласточкой, я никогда его не снимаю. Парфюм Libre Intense Yves Saint Laurent. Полный комплект.
- Как вы долетели, мама?
Я пропускаю ее последнюю фразу мимо ушей, не желая пока поднимать эту тему. Мне нужно немного успокоиться, и по возможности, расслабиться. Я не стану пить – дома мальчики, да и лучше мне быть в трезвом уме.
- Не так уж и долго. Но аэропорт здесь жуткий. Клетки какие-то, а не залы, - вздыхает Рене, отпив еще вина. – Пока найдешь стоянку такси... да и наши приключения на этой площади никто не отменял.
- Если бы ты предупредила меня, я бы вас встретила.
- Это сюрприз, девочка. La surprise. Знаешь такое слово? Ты в отца – он всегда был законченным прагматиком.
- Я работаю в Германии.
- Тем хуже. Ох, где sentiment de liberté (дух свободы) французских улиц.
- В Париже, наверное.
Рене закатывает глаза, откинув с лица прядь волос. Официант приносит мой капучино. Белая чашка, недлинный пакетик сахара, маленькая ложечка. И непременный атрибут всего кофеварения Берлина: маленькая печенюшка-Lotus на блюдечке.
- Ты уже и вино не пьешь, малыш? Кофе с печеньем на ночь. Отличная схема.
- Такое у меня настроение, - методично помешиваю сахар в чашке, надломив пакетик ровно посередине, Falke научил меня, - а где Поль, мама?
- Отдыхает. После наших виноградников тут какое-то сумасшествие, чистый булонский лес. Обещал спуститься к нам попозже.
- Александерплатц – особое место.
- Угораздило же тебя тут жить, - театрально вздыхает она. Но потом хитро прищуривается, - или уже нет?
- Уже нет.
- Ты сказала, сменила квартиру и живешь не одна. Новый парень, Белл?
- Да, мама.
Она нетерпеливо придвигается ближе ко мне, на самый край своего кресла. Держит бокал правой рукой, а левой, прохладной, накрывает мое запястье.
- Кто он? Чем занимается? Как вы встретились? Я буду каждое слово из тебя вытягивать, ей богу?!
Я пробую свой капучино. Самый стандартный вариант из кофемашины, но неплохих зерен. Сахар скрашивает картину. Яркие рисунки на оранжевых стенах лобби невольно привлекают внимание. Свет здесь приглушенный, гул людских голосов доносится с заднего фона. И снег, что мелко сыплет за узкими окнами. Точно как в Портленде.
- Мы познакомились на выставке. Я тебе как-то рассказывала в октябре. Живем вместе у Тиргартена, это большой лесопарк. Он американец немецкого происхождения.
- И что делает в Берлине?
- Работает, как и я.
- Твои статейки приносят такой хороший доход? – недоверчиво хмыкает она. - Мне тоже стоило бы заняться обзорами виноделен?
- В Берлине немало заведений, работы хватает.
- Ох Изза, да что ты! Не говори мне глупостей. Ты заметно изменилась: от стиля до манеры разговора. Все также держишь себя скованно, выражаешься туманно и неуверенно – вот это осталось прежним. Рваный ритм, я так говорила твоему отцу. Слова не вытянешь.
В какой-то момент я чувствую усталость. Такую дикую, горячую, тревожную усталость, что накатывает пенистой волной – и погребает под собой без шанса спастись. Крепче перехватываю чашку с кофе. Отвлекаю себя, смотрю на кресла, на журнальный столик, на пол. Выдыхаю. Раньше, еще дома, все наши разговоры с мамой были такими... именно такими и только такими. Ничего не меняется.
- Что ты хотела бы узнать?
- Только не надо такого тона, Изз. Я хочу поговорить со своей дочерью, которую не видела столько месяцев, о ее жизни. Без агнецов на заклании.
Это моя мама. Это. Моя. Мама. Может быть я зря придумываю? Все матери интересуются жизнью детей. И обычно у них хорошие отношения... доверительные беседы. Обычно.
Рене видит, что я сдаюсь. Она чувствует, когда я даю слабину. Но и тон ее становится мягче, вкрадчивее. Рене снова гладит мое запястье.
- Тебе с ним хорошо. С твоим новым бойфрендом.
Я киваю.
- Это то, о чем я хочу сказать: ты улыбаешься, Белла, ты кажешься влюбленной. Любишь его, правда же?
- Очень.
- Ну вот. Уже похоже на человеческую беседу. Он же не поклонник велоспорта, твой новый знакомый? Тут столько людей выбирают чертовы велосипеды!
- Ты любишь велосипеды.
- В Провансе на лавандовое поле. Под Лионом, в нашей деревушке, за свежим багетом. Но не на работу же по большому городу в такую погоду! Это извращение.
- Он водит автомобиль, никаких велосипедов. И я тоже.
Рене улыбается, будто бы получив нужный кусочек информации. Отпивает еще вина.
- Тоже купила машину?
- Практически – лизинг, - увиливаю, зачем-то еще раз размешав уже давно растаявший сахар в кофе.
- Вдохновляющий пример, - прекрасно понимая, о каком лизинге идет речь, Рене улыбается шире. Взгляд у нее теперь по-настоящему горит. – Что еще нового? Как твой босс?
- Он – не мой босс, мама. С Эмметом мы только работаем.
- И правильно. Не надо смешивать работу с личной жизнью. Я говорю на своем примере: Поль чудо, но порой... лучше бы работа была на работе.
- Вы производите вино, живете на виноградниках, как тут разграничишь?
- Потому о винограде говорим больше, чем о сексе. Лирика. Как твои faire l'amour? (занятия любовью)
По-моему, Франция куда либеральнее Берлина в этом вопросе. Или я просто подзабыла, насколько прямой может быть Рене.
- Все в порядке.
- Он старше?
- Да.
- Под шестьдесят?
- Мама.
- Еще старше?.. – наигранно удивляется.
- Ему сорок три года.
Рене одобрительно кивает, поглядев внимательно в свой наполовину опустевший бокал. Обводит его контур указательным пальцем.
- Вот как. Твои умения, выходит, на особом уровне.
- Какие умения?..
- Девочка, ну мы же женщины. У тебя было время потренироваться... а я-то думала. Бедные мои парни.
Капучино нежданно оказывается слишком горьким. Я сглатываю, потрясенно подняв на Рене глаза. Но она как ни в чем не бывало пьет вино. Качает головой, отмахнувшись.
- Не будем вспоминать прошлое. Было и было. Хороший, а главное полезный опыт остался. Молодец, малышка.
- Мама, я его люблю.
- Не сомневаюсь. Как хорошо, когда есть много поводов для искренней любви, м-м? – подмигивает мне, совсем не мило усмехнувшись. Вздыхает. – Он женат?
Пожимает плечами на мое немое возмущение, спокойно объяснив:
- Тем лучше. Бывшие? Неразделенное наследство? Дети?
Я вздрагиваю на последнем слове, ничего не могу с собой поделать. Мама понимает.
- Не страшно. Мужчины не так уж часто взваливают бремя воспитания на свои сильные плечи. Для этого есть бывшие жены.
Я не выдерживаю. Быстро, а говорю, не сдержавшись:
- Он не такой.
К счастью. Моему, мальчиков, да даже Террен. Эдвард любит своих сыновей. Я люблю их благодаря ему, он познакомил нас, он дал мне шанс... и Фаби, и Гийомка... я не представляю, просто не представляю уже, как могла не знать их однажды. Не входить в круг их доверия, не видеть улыбок, этих скорых разговоров в авто, как едят мороженое в Венеции, как украшают свои комнаты вместе с папой... их всех вместе. Настоящую семью: родную, честную, любящую и безопасную. Не все смогут это понять.
- Ну и отлично, - уловив мой настрой, идет напопятную Рене, - особый экземпляр, которых почти не осталось. Поженитесь, родишь ему еще ребенка, раз ему так важны детишки – и будет твоим навсегда. Хороший план, Изза.
- Это не план.
- Правда что. Реальность. Продуманная реальность. Ну, Белла – моя девочка!
Я не ее. Я вдруг смотрю на маму, вижу этот ее взгляд, слышу, как говорит, что спрашивает... и убеждаюсь окончательно. Мы разные. Мы совершенно, абсолютно, непримиримо разные. Так есть ли повод идти навстречу, рвать себя на части, лишь бы?.. Не знаю. Я не хочу с ней бороться. Но я не хочу стать такой же, как она, спуская все на тормоза.
- Ты все переворачиваешь.
- Называй как хочешь, но я рада, малышка. Глупо было бы думать, что я не порадуюсь за тебя. Уже было предложение?
- Мама.
Я еще ничего не говорю, а Рене видит. Она знает, куда смотреть, знает, где искать. И ответ предстает на обозрение сам собой. Это кольцо, как и кулон, всегда со мной. Неотъемлемая часть.
- Cartier. Ну надо же.
- Ты знаешь?..
- Это модель века, Изза. Со всеми глубинными смыслами и бесценной маркетинговой историей за ними. А он хорош.
Она меня не слышит. Но ведь и говорю я не совсем на ее языке. Элис, Эсми, Тревор когда-то – да многие пытались уличить меня в корыстных целях. Словами Розали, имели на то право. Но мои неумелые отказы, мои неловкие обрывки фраз Рене не воспринимает в принципе. Мне стоит говорить четче, жестче и спокойнее. Мама любит мои эмоции, всегда их любила. Порой это пугает.
- Мы хотим поужинать все вместе. Завтра или послезавтра. И дети сказали, что рады с тобой познакомиться.
- Дети – здесь?..
- Мы живем вместе.
Рене изгибает бровь, но старается не показать слишком сильного удивления. А потом понимающе, с сочувствием выдыхает.
- Ты крепче, чем я думала, Белла. Чужие дети.
Они мне роднее многих близких людей, мама, думаю я. Но вслух говорю другое.
- Мы хорошо ладим.
- До свадьбы вам бы точно стоило. Потом отправишь их в Boarding School. Лондон? Белфаст? В Европе такое любят.
Я опускаю чашку на блюдце довольно громко. Рене идет на попятную, трезво покачав головой.
- Конечно, это все глупости. Ты будешь любить их и воспитывать сама, как собственных. А они ответят тебя взаимностью и у вас выйдет чудеснейшая семья. Только так и будет.
Ее издевка мне смешна. Но и печальна: я уже слышала такую от самого Фабиана когда-то, потом, краем уха, от Террен. О ней же переживал Карлайл. Это распространенное мнение. Вряд ли мне стоит осуждать маму.
- Эдвард спрашивал меня о тебе.
- Эдвард? Так его зовут?
- Да.
- И что ты рассказала?
- Многое, - она напрягается, и не зря. Но я переключаю фокус внимания, - например, что любишь Францию, виноградники и Поля.
- Это точно. Вам обязательно нужно приехать к нам на винодельню. Вдруг он всегда мечтал вложиться в производство Pinot noir?
- Он занимается автомобилями, мама. Не вином.
- Хороший бизнес – разный бизнес. Продает поддержанные авто в восточную европу? Немецкие марки, немецкое качество – красота же!
- Разные автомобили. Новые – тоже. Порше.
- Не такой уж и масс-маркет.
- Здесь в Штутгарде их и производят, мам. Они немецкие.
Рене щурится.
- Глава маркетингового отдела, что ли?
- Глава представительства.
Я допиваю капучино.
- Ну и ну, Изабелла.
Мама отставляет от себя вино. Складывает руки на груди.
- Почему же ты приехала без него? Это невежливо. Такие мужчины самоуправства не любят, каким бы ярким не было небо в алмазах ночью.
- Мне не нравится тема нашего разговора.
- Солнышко, ты стала куда увереннее в себе, цветешь – это прекрасно. Но оттачивала ты навыки, что позволили приманить такого парня, благодаря моим мужчинам. Давай не будем забывать.
У меня садится голос. На долю секунды, а все же. Моргаю, стараясь отыскать ее словам любое другое значение, только не это. Мама не может мне такое сказать. Не в Берлине, не в этом отеле, не в эту секунду. Я устала. Перелет, тревога, приезд сюда, чертово кофе... я просто устала. Слишком.
- Что?..
- Невинная крошка была не такая уж и невинная, м-м? Я видела, как ты на них всех смотрела, Белл. Но я прощаю, не бери в голову. Пубертат и все вытекающие последствия, такова была твоя природа. Все. Сейчас другой год, другое время и другие обстоятельства. Хорошо все, что хорошо кончается.
- Мама...
- Поль идет, - обрывает Рене, проигнорировав мой взгляд. Поднимается навстречу мужчине, помахав ему с этого кресла. – Мы уже заждались, mon bien-aimé.
- Не хотел мешать разговорам мамы с дочкой, - открещивается Поль, останавливаясь у наших кресел. Я судорожно стараюсь взять себя в руки, когда аккуратно накрывает широкой ладонью мое плечо. – Привет, Белла.
Выдавливаю скованную улыбку, обернувшись к мужчине. Он всегда был ко мне добр. Никогда не видел никого, кроме дочери Рене – и уже за это одно обстоятельство он лучше многих. У Поля светлые волосы с проседью, серые глаза, широкие черты лица, нос с горбинкой. Поль вырос на виноградниках отца и никогда не знал ничего, кроме вина – только в нем видел свой путь. Сейчас дела у него идут неплохо, но не фантастически. Большая конкуренция. А Поль – доверчивый, добрый. В нем нет жесткости, которой ждут от собственника. И это нравится мне в нем больше всего. Доброта.
- Здравствуй, Поль.
Обнимаю его, тоже встав с кресла. Поль теплый, у него какой-то древесный одеколон, жесткая голубая рубашка. Поль полнее Эдварда, но уже в плечах. Ему сорок восемь, но выглядит чуть старше. Улыбка светлая, искренняя.
- Как тут берлинские дела? Или берлинский хаос, если быть точным?
- Потягаются с парижским, - шучу я. Но мне нужна минутка. – Здесь хорошие коктейли, я ручаюсь. Хочу обновить кофе. Принести тебе что-то, Поль?
- Я пила это их вино, такое себе удовольствие, - хмыкает Рене. Смотрит на меня заговорщицки, с особым подтекстом. Меня тошнит.
- Попросишь чая для меня, Изза? Имбирный, кажется? Я слышал, он здесь бесподобен.
- Это правда. Я скоро вернусь.
Иду к бару. Почти бегу, стараясь не задеть других посетителей. Не хочу снова сбегать от Рене, не хочу выдерживать на себе ее взгляд, эту улыбку, эти слова – сегодня она перешла свою же собственную границу. Это было очень... низко. Но куда страшнее, что это было правдой – для нее. Она ведь не для того, чтобы меня... она правда так считает. Она в этом уверена.
Прошу у бармена чай с облепихой и имбирем. Два чайника. И спешу в уборную. Она, благо, недалеко от бара. Мне просто нужно побыть наедине с собой пару минут... и я успокоюсь. У меня получится.
Закрываю дверь кабинки. Присаживаюсь на закрытую крышку унитаза. Накрываю голову руками, опускаю ее. Дышу. Раз-два-три-четыре-пять. Еще раз. Пять-четыре-три-два-один. Это неадекватная реакция. Глупая, никчемная, совершенно нелогичная. Мама не может задевать меня так глубоко. Я не должна вестись, не должна так много думать, это того не стоит. Все это. Она права в одном: что было, то прошло. К чем бы снова?! Ну к чему?!
Достаю мобильный. Зажмуриваюсь, выдыхаю, смотрю на экран. Он мерцает синим цветом. В туалете горят яркие лампы, от них больно глазам. Уже скоро приедет Эдвард. Или я позвоню ему через полчаса сама. Нужно немного поговорить с Полем, он ведь спустился к нам... совсем чуть-чуть. И можно ехать. А дома – Эдвард. И наша постель. И запахи, чай, дети... все дома. Я буду дома. Слова Рене не имеют никакой связи с реальностью. Она просто не знает, да и не надо ей знать. Не надо.
Выхожу из кабинки, брызгаю на лицо холодной водой. Мою руки. Насухо вытираю кожу салфетками. Смотрю на свое отражение и пытаюсь улыбнуться. Веки чуть покраснели, но не критично. Обновляю помаду. Я не на ринге, не на родео, не на корриде. Не нужно бороться. Мне не с кем.
Выхожу обратно в зал и едва не задеваю дверью Поля. Он, ни в какой реальности не должный оказаться возле женской уборной, ждет меня у стены. Качает головой, когда сорвано извиняюсь, что едва не ударила его.
- Ерунда, Изза.
Смотрит на меня внимательно, но мягко. Будто бы понимает.
- Что-то ты потерянная...
- Устала, - вру я.
- Ну да, - кивает, делая вид, что принимает такой ответ. – Не бери близко к сердцу слова мамы, Белла. Она сначала говорит, потом думает. Все чаще.
- Мы болтали о глупостях.
- Я так, на всякий случай. Кстати, ты замечательно выглядишь.
- Спасибо...
- Знаешь, я был против такого сюрприза. Уговаривал маму набрать тебе хоть немного заранее. Представляю – свалились как снег на голову. А тут еще и работа, и погода.
- Тут часто такая погода, - неумело шучу, постаравшись улыбнуться, - все в порядке, Поль. Я рада вас видеть.
- Я тебя тоже, Белл.
Вот он улыбается честно. Дружелюбно раскрывает мне объятья. Все-таки, я была права. Поль – хороший. Как бы по-детски это не звучало.
В лобби мы возвращаемся вместе. Рене удивленно опускает свой бокал – уже второй. Наш чай стоит на столике.
- В этом городе и уборные общие?..
- Месторасположение, - усмехается Поль, присаживаясь ближе к жене. – Вот и чай. Какие быстрые.
- Не только они, - тихо, но мрачно признает Рене. Но потом как ни в чем не бывало пьет вино. Я сажусь обратно на желтое кресло. Поль наливает мне чай.
- Merci.
- Je vous en prie, - подмигивает. Рене усмехается, сделав особо большой глоток вина. Взгляд у нее теперь жесткий.
Мы не говорим больше ни о чем значимом. Скорее, о мелочах, о бытовых историях, об отвлеченных темах. Минут двадцать, пока не кончается чай, а лобби не начинает пустеть. Погода только хуже, снег валит уже крупными хлопьями. Я ежусь, заволновавшись, как Falke доберется сюда.
Но напрасно. Еще до того, как пишу ему, прежде, чем даже думаю о том, чтобы позвонить, Эдвард собственной персоной заходит в «Park inn». Он высокий, черное пальто добавляет ему суровости, жесткими кажутся мне черты лица. И взгляд: глубокий, пронизывающий, хваткий. Эдвард ищет меня в пространстве и ему совсем немного времени требуется, чтобы нас найти.
Ловлю себя на мысли, что Рене замечает приход Каллена и наблюдает за ним с самого начала. Но до последнего не верит, что идет он к нашему столику. Слишком прямо, слишком решительно и слишком уверенно, чтобы быть правдой.
Поль поспешно опускает чашку с чаем.
- Добрый вечер.
Эдвард, останавливаясь у моего кресла, сама доброжелательность. Вежливо кивает Полю, затем, чуть более сдержанно, Рене. Улыбается, взглянув на меня. От этой улыбки мне легче дышать.
- Любимая.
- Эдвард.
Я встаю рядом с ним и Сокол тут же, будто это само собой разумеется, обнимает мою талию. Гладит спину, неминуемо расслабляя, чувствует, как я судорожно выдыхаю. Как бы невзначай становится еще ближе. Всегда рядом и всегда на моей стороне. Буквально.
Запах его парфюма. Снежинки в волосах Взгляд. Тепло рукопожатия. Близость. Материя пальто. Отдушка «Порше». Снег. И все вместе... я люблю это чувство – оно приходит только с ним, оно едва ощутимо кончиками пальцев, оно настолько глубокое, что теплом отдается где-то в груди. Спокойствие. Влюбленное, абсолютное, бестревожное. Моя гулкая тишина.
Эдвард протягивает руку Полю.
- Bonsoir, monsieur.
Впервые слышу, как он говорит на французском. Рене вздрагивает.
- Bonsoir, - недоверчиво пожимает его руку Поль. – Je m'appelle Paul Clavier, ravi de vous rencontrer (Меня зовут Поль Клавье, приятно познакомиться).
- Edouard Cullen. Ravi de vous rencontrer (Эдвард Каллен. Рад познакомиться с вами).
- Parles-tu français? (говорите по-французски?)
- Pas beaucoup. Uniquement dans des cas particuliers (Не так много. Лишь в особых случаях), - обворожительно улыбается Falke. Переводит взгляд на Рене, говорит уже на английском. – Добрый вечер, мадам.
- Здравствуйте, мистер Каллен. Белла о вас почти не рассказывает, замечательно, что мы с вами можем познакомиться.
- Про вас она говорила много, - вежливо, но в чем-то жестко отвечает Эдвард. Улыбка его мрачнее. – Добро пожаловать в Берлин, Рене.
- Особый город... – не совсем понимая напряжение между ними, вставляет Поль. Поглядывает на меня.
- У него свое настроение, - соглашается Эдвард, пожав руку и Рене. Она поспешно убирает свою ладонь, едва коснувшись его. – И своя красота. Вы уже бывали здесь, Поль?
- Только в юности. Так что почти как в первый раз.
- Тогда вам нужна экскурсия. Моя помощница все организует.
- Мы думали, Изза будет занята текстами.
Эдвард оборачивается к Рене с искрой во взгляде. Я пожимаю его ладонь.
- Изабелла – моя невеста, Рене. Помощниц и помощников хватает, не переживайте. Сделаем все в лучшем виде.
- Это очень любезно с вашей стороны, мистер Каллен, - спешит разрядить обстановку Поль.
- Нам предстоит стать семьей, - мило объявляет Falke, поцеловав мои волосы. – Правда, Schönheit? Ты уже обрадовала родителей?
- Почти.
- Поздравляем вас, - пораженный, протягивает Поль.
- Несомненно. Белла пригласила нас поужинать завтра, мистер Каллен. Вы присоединитесь?
Рене не смущается, она принимает правила игры. Улыбка у нее опять особенная.
- Ну конечно же. Семейный ужин – обязательная программа.
- Как приятно, что вы так думаете. Спасибо.
Он подчеркнуто вежлив с ней. Но я знаю Эдварда и этот его тон, когда обращается к маме:
- Не за что, Рене.
Мы оставляем их в лобби. Эдвард подает мне пальто, улыбается, поцеловав тыльную сторону ладони. Привлекает к себе, не заставляя оставаться на отдалении. Прощается с Рене и Полем. Я обнимаю обоих напоследок.
- Увидимся завтра. Я напишу.
- Доброй ночи, Белла, - тихо желает Поль.
Эдвард не говорит ни слова до самого «Порше». Открывает мне дверь, придержав пояс пальто. Тянется к ремню безопасности – и тот громко щелкает в темноте. Закрывает дверь. Садится рядом. Молча, но очень крепко пожимает мою ладонь в своей. Целует кожу, нелжиданно холодную. Я дрожу.
- Замерзла?
- О-очень.
Эдвард включает обогрев сидений и салона. В «Порше» тихо играет Бах. Теперь я сама пожимаю его ладонь.
- Все хорошо, liebe.
- Я знаю. Ты же здесь.
- С тобой, - кивает, понимающе пригладив мои волосы. – Все мне расскажешь. А сейчас успокойся. Мы едем домой.
Эта фраза служит мне талисманом. Я продержусь на ней долго, очень долго. Даже улыбнусь Гийому, что примет мою улыбку, когда вернемся домой, и Фабиану, что ее не примет, но окажется достаточно участливым и взрослым, дабы не бередить раны. Я продержусь долго, я буду помнить его слова, слышать их – до самой спальни. И лишь там, уже переодевшись, уже оказавшись на простынях постели... только там, закусив губу до крови, брошусь к Falke... со слезами. Такими отчаянным, нелогичными и горькими, что еще добрых пятнадцать минут никак не смогу остановить. Но он будет к ним готов. Он меня чувствует.
Мы едем домой. Мы уже дома.
Дома, Белла. Дома.
Ты дома.
Тише.
В полусне, полутревожной дреме, отнюдь не утешающей, помню, как нежно Эдвард меня гладит. Как целует кожу, перебирает волосы, укрывает одеялом. Согревает собой. Я засыпаю, потому что я с ним. И не голос Рене я слышу, как было множество раз прежде, а его. Баритон Эдварда.
- Люблю тебя, Schönheit. Ш-ш-ш. Gute Nacht.