Paul-Löbe-Haus (Дом Пауля Лёбe) — вспомогательное здание парламента ФРГ в правительственном квартале Берлина. Носит имя бывшего президента рейхстага Пауля Лёбе.

Воскресенье – семейный день для Берлина. Другой режим работы общественных учреждений, магазинов и кафе, а также совсем другой трафик в городе. Отчасти поэтому я предпочитаю делать своим выходным субботу – сложно оставаться один на один с собой, когда каждый наслаждается временем дома.
Я живу в столице влиятельной европейской страны год и три месяца, но этот срок ничтожно мал, дабы почувствовать себя здесь как дома. По ту сторону Атлантики, в городе джаза и танцев, моем Орлеане, никто не ждет меня, но там все знакомо, просто и понятно. Я выросла в нем, и с городом у нас сложились трогательные отношения, как бывают у старых друзей, что давно расстались и встречаются лишь периодически, но с теплом вспоминают каждую совместную минуту. Здесь же, в каменном и строгом Берлине, порой мне очень неуютно. Одиночество скрашивает Элис, знакомство с которой доставило мне так много радости, но сегодня она занята. Некоторые знакомые тоже хорошие люди и любят поразвлечься, но общение с ними во всеобщий выходной проблематично. Долгое время я считала, что никто, кроме Керра, мне не нужен, все равно его компанию предпочитала любой другой. Но так как с ним у нас все же не сложилось, уйма времени и отсутствие укоренившегося круга общения помимо него сделали свое дело. Я ведь и на занятия немецким языком записалась с легкой руки Элис, дабы занять лишние часы в сутках.
В воскресенье unterricht (обучения) у меня нет, ровно как и необходимости редактировать статью. Эммет, похоже, еще не вернулся из ночного клуба – онлайн он был двадцать часов назад, а значит, материал не читал. Подарил мне свободное утро, сам того не планируя.
Несколько минут я терпеливо смотрю в экран макбука, ожидая волшебного уведомления о новых сообщениях, но они ожидаемо не приходят. Поднимаюсь и бесцельно хожу по гостиной, то и дело останавливаясь у репродукции «Подсолнухов». Краски, какими написана картина, и пугают, и увлекают меня. Ван Гог не просто потрясающий живописец, он гений. Мне нравится творчество, что порождает больше вопросов, чем ответов.
Иду в душ. Расчесываю влажные волосы перед большим антикварным зеркалом хозяйки, предварительно нанеся на них немного масла. В ванной пахнет цитрусовыми, и я невольно возвращаюсь мыслями к вчерашнему вечеру. Все случившееся вчера больше похоже на импрессионистскую импровизацию, чем на реальность. Но новый номер в адресной книге моего телефона подсказывает, что импровизация оказалась удачной.
Без спешки, методично провожу щеткой по прядям, неотрывно наблюдая за собой в зеркальную поверхность. В оливковом полотенце с вышитыми цветками у краев и слишком бледной в этом свете кожей красавицей меня можно назвать с натяжкой. Или нет… это красивое, чудное слово, окрасившееся для меня новым значением, когда он сказал его. Schönheit.
Сложно перестать о нем думать, стоит признать. Эдвард умеет производить впечатление, все в нем как будто бы в лучших пропорциях собрано вместе, дабы создавать верную картинку. И его привлекательность, и его поведение, и сама манера разговора… не знаю. Наверное, не представлять себе возможное развитие событий еще сложнее, чем не думать о нем в принципе. Я пытаюсь остановиться, пока не стало поздно, не дать фантазии зайти слишком далеко, но получается паршиво.
Я достаю фен и косметичку. Решение позавтракать вне дома и заодно прогуляться по осеннему городу, чья погода со вчерашнего дня немного выправилась, принимаю мгновенно. Вопрос, хочу сбежать от запаха цитрусового масла в этой ванной или собственных иллюзий, остается открытым.
Мой район – богемный и творческий. Художники, скульпторы, муральщики и, само собой, уличные музыканты, тесно проживают вокруг Alexanderplatz в небольших квартирках с узкими балконами. А значит, и недостатка в приятных и простых заведениях вокруг Телевизионной Башни нет. Мне нравится небольшое кафе-сад с авокадо-тостами и турецким омлетом. Менемен, как научил меня Бурак, помощник повара. Одно из лучших порождений османской кухни.
Я присаживаюсь на двойной столик в уголке крошечного сада, у виноградной лозы. Официанта сразу прошу принести любимое блюдо и крепкий чай. Отправляю уточняющее смс для босса, что приступлю к редактуре сразу же, как он ответит мне. И блокирую телефон.
Есть заведения, о которых я никогда не напишу в «Bloom Eatery». Не профессионально, но их я хочу оставить для себя. Всего пара-тройка таких в Берлине и в большом гайде им все равно не найдется место, уж очень незначительные и аутентичные. Тем радостнее. Хорошо, когда в совершенно чужом городе есть по-настоящему родные места. Этот сад с пятью столиками – одно из них.
Бурак приветственно машет мне из кухонного окошка. Я здороваюсь с ним и уже через шесть минут на моем столике знаменитые тосты с Филадельфией, авокадо и тонкой полоской лосося, и менемен в красивой мраморной форме. Чай подают в истинных турецких армудах.
За завтраком ни о чем не думаю, наслаждаюсь моментом. Сегодня достаточно тепло, к тому же я в легкой куртке, из-за облаков даже проглядывает солнце. Неспешно завтракаю и листаю какой-то немецкий глянец. Все идет неплохо до страницы с разноцветной и яркой рекламой «Порше» - не иначе, преследует меня. Журнал приходится отложить.
Я допиваю вторую армуду чая, когда звонит мама. «Скайп» немного искажает ее голос, но звучит он довольно радостно. Мы болтаем пятнадцать минут, а потом она заговаривает про Рождество. Мама будет встречать Сочельник с Пьером, своим будущим мужем, в Лионе, у его семьи, потомственных виноделов. Она извиняется, что на рождественские праздники мы не сможем увидеться, предлагает встретиться где-нибудь в Европе на Новый Год.
Я давно привыкла к подобному стечению обстоятельств, в конце концов мы взрослые люди и вполне логично, что праздники встречаем порознь. Но почему-то капля неприятия проскакивает. Мне с трудом удается сдержанно изобразить понимание и закончить разговор на позитивной ноте.
Развод, как и в случае семьи Элис, инициировала моя мама. Причины мне пока понять не дано.
Я благодарю Бурака за лучший турецкий омлет Берлина, расплачиваюсь и иду по старой тенистой аллее лип. По дороге к дому захожу в книжный, а затем и в пекарню, за свежим багетом и хрустящими миндальными круассанами.
К тому моменту, как возвращаюсь к своему подъезду, погода портится, поднимается ветер. Утро близится к своему логическому завершению, собираются тучи, и я рада, что прогулялась. По крайней мере, немного отвлеклась от навязчивых мыслей. Последние дни я сама себя пугаю.
Впрочем, отвлечение длится недолго. Наш консьерж, Размус, окликает меня у лифта.
- Фрау Свон, - старательно выговаривает английские слова, смирившись с отсутствием реакции на его немецкий с моей стороны, - вам оставили посылку.
Я возвращаюсь к его стойке, слегка недоумевая, зачем Элис посылать мне что-то и пытаясь предположить, что затеял Эммет. Однако, как только Размус ставит на искусственный камень стойки матово-черную коробку, сразу же понимаю, в чем дело.
Цветы. Пионы, если быть точной. Нежно-розовые, с упругими, круглыми бутонами, едва-едва распустившиеся. Красота в чистом виде, оформленная в изысканном стиле и исчисляемая 17 цветками. Черная коробка с золотыми каллиграфическими буквами, имитирующими логотип салона – «Bella Flori». Ничего лишнего и в то же время невероятно красиво.
- Прекрасные цветы, - одобрительно бормочет Размус, подмигнув мне, - у вас хорошие друзья, фрау Свон.
- Так и есть, - все еще не отошедшая от внезапного подарка, протягиваю я. И, осторожно забрав коробку, иду к лифту. Консьерж любезно вызывает его для меня.
Уже в квартире, на безопасной территории, вне любопытных глаз, я внимательно рассматриваю букет. Разместив его на журнальном столике посреди моей студии, прикасаюсь пальцами к каждому из нежных бутонов, прохожусь по жилкам молодых листочков. В их глубине затерялась небольшая розовая записка. У меня некстати подрагивают руки, когда разворачиваю ее.
«Я надеюсь, тебе понравятся цветы, и ты не станешь жалеть, что я узнал твой адрес. Как насчет кофе завтра вечером, Schönheit? Чек-Поинт Эдвард».
Сажусь на диван, так и не отпустив записку. Дважды провожу пальцами по его подписи, собственноручной, размашистой, как и почерк. Но она никуда не пропадает.
Я снова смотрю на пионы, словно бы впервые вижу их. Живые, ароматные, безупречные – теми же словами могу описать мужчину, приславшего их. Он не обманул, очень старается быть романтиком – и вполне успешно.
Улыбаюсь и не могу ничего сделать с этой глупой, широкой улыбкой. От непонятной, глубокой радости немного сбивается дыхание – последний раз такое со мной случалось в старшей школе. И как я могу жалеть?
Я достаю телефон из кармана ветровки и игнорирую наконец пришедшее сообщение от Эммета, в котором просит заглянуть на почту. В списке контактов без труда нахожу нужный.
«Спасибо за цветы, Эдвард, они чудесны. Завтра после семи я свободна».
Не успеваю даже ответить боссу, что прямо сейчас вернусь к работе, как от моего нового знакомого приходит ответ.
«Я рад, что пионы обрели достойный дом. В половину восьмого я буду ждать тебя у подъезда, Белла. Хорошего вечера».
От не пропадающей улыбки у меня побаливают мышцы лица. Милое ощущение.
«Хорошего вечера, Эдвард».
Есть что-то неподобающе прекрасное в том, чтобы писать, произносить и слышать у себя в голове его имя. Я определенно попалась на крючок и теряю себя. Только к черту все это.
Смотрю на пионы и не могу от них оторваться. Аккуратно вкладываю записку обратно.
Мне нужно закончить со статьей, если не хочу играть на терпении Эммета, а еще подготовить план посещений на следующую неделю, как бы тяжело не было сейчас отвлечься от приятных мыслей о завтрашнем вечере.
Впрочем, сперва нужно написать Элис о том, что завтра мне придется пропустить занятие по немецкому. Впервые – без капли сожалений.



«Порше», знакомо мелькнув фарами в конце улицы, мягко въезжает в узкий тупичок моего двора. Ровно в обещанное время – 19.30 – останавливается возле подъезда. Загораются стоп-огни, и прежде чем я успеваю коснуться пассажирской двери, Эдвард самостоятельно покидает машину.
Дожидаясь его – пять минут длинною в жизнь – я дважды порывалась вернуться обратно в квартиру, но останавливала себя. Кофе, вечер понедельника, милая беседа, не больше – все звучало неубедительно даже в виде простых мыслей. Когда не ждут «больше», не присылают цветы и не обмениваются сообщениями. И вина за все это прежде всего лежит на мне, ведь я позволяю каждому маленькому событию из перечисленных случаться, реагирую и отвечаю, по-детски радуюсь, в конце концов, и не устаю удивляться.
Конечно же, я лгу себе, что не хочу, чтобы такие встречи с Эдвардом стали закономерностью моего бытия. По крайней мере, на этом этапе. Однако сейчас, когда вижу его в этом расстегнутом пальто и светлой рубашке, с волосами, чуть растрепанными вечерним ветром, и глазами, медленно разгорающимися при взгляде на меня, отметаю все сомнения. Я поступаю правильно, и я рада, что я здесь. Я хочу этого всей душой, какими бы ни оказались последствия. Эдвард их стоит.
Он останавливается у пассажирской двери, загадочно улыбнувшись.
- Добрый вечер, Белла.
- Привет, - мне кажется, все-таки краснею, хоть в темном дворе это и не слишком заметно, - ты очень пунктуален.
Мужчина открывает дверь, приглашающим жестом указывая мне на мягкую, отдающую цитрусовыми кожу салона.
- Опоздать – означает и вовсе не прийти. Я не хотел заставлять тебя ждать.
Мы не виделись чуть больше суток, а мне чудится, не расставались. Странное, неизгладимое впечатление, будто Эдварда знаю сто лет, не отпускает. Но тем лучше – мне проще в его компании.
Принимаю приглашение. С радостью возвращаюсь в салон автомобиля, просторный и доверительный, чья атмосфера окончательно обволакивает, как только мужчина закрывает дверь.
Он садится рядом и сандал тонкими переплетениями оседает в воздухе. Тихо играет инструментальная музыка.
- Как прошел твой понедельник? – с умением человека, всю жизнь проведшего за рулем, Эдвард ловко выезжает из узкого двора через крошечный перешеек с проспектом. Огромный «Порше» с изящной невесомостью движется сквозь ряды оград и машин.
- Продуктивно, - припоминаю вторую статью, принятую редактором, редактуру которой закончила как раз перед его приездом. – А твой?
- Серо и неимоверно длинно, - Эдвард урывает мгновение, чтобы посмотреть на меня, - но к вечеру в него добавили цвета.
Тонкий намек на мою светло-голубую кофточку под кожаной курткой? В полутьме салона она выделяется в таком же выгодном свете, как и глаза мужчины.
- Знаешь, тебе не стоило посылать мне цветы.
- Почему же? Мне казалось, пионы тебе понравились.
- Они чудесны. Но цветы всегда несут в себе определенный подтекст.
Эдвард выглядит немного озадаченным, но голос все такой же ровный.
- Мы сами выбираем, какой подтекст хотели бы видеть в каждом конкретном случае. Моим желанием было поблагодарить тебя за прошлый вечер, и я рад, если это удалось.
Я складываю руки на коленях, смятенно потирая силиконовый чехол мобильного.
- У тебя складно получается.
- Некоторые вещи просты по определению, не стоит их усложнять, - добродушно произносит он. На долю секунды что-то в этих словах меня коробит.
Эдвард поворачивает в сторону Чек-поинта, не изменяя только что установившейся традиции.
- Место встречи изменить нельзя, - подшучивает он, чуть сбавляя скорость перед въездом на паркинг, - я должен соответствовать подписи в твоем телефоне.
- Это хорошее место, так что я не против.
Проявляя чудеса сноровки еще раз, мужчина паркуется в тесном ряду автомобилей на маленьком пяточке свободного пространства. Я вожу машину с шестнадцати и много раз парковалась на европейских паркингах (как особый вид мазохизма), но одно дело справиться с «Toyota Yaris», а другое – этим матово-черным зверем. Даже при условии камеры заднего вида, хоть она и кстати.
Решив не выходить из образа этим вечером, Эдвард снова открывает мою дверь. Он делает это так учтиво и легко, будто не зарабатывает очки, а ведет себя совершенно повседневно – меня цепляет.
По полному, но безлюдному паркингу идем в известном направлении кофейни. Еще одна обыденность там, где ее раньше и представить было нельзя – привычный маршрут и привычное время с человеком, к которому тоже уже привыкла.
На улице свежо, но приятно. Огромные окна «Старбакса» приветственно горят в городском осеннем сумраке. Сегодня кофейня почти пуста, редкие посетители поодиночке сидят на стойке вдоль окна, рассматривая Чек-Поинт и случайных прохожих.
Эдвард оставляет право выбора столика за мной. Но я сажусь там же, где и прежде, чем вызываю его одобрение. Впрочем, сегодня он намерен сидеть не напротив меня, а на соседнем кресле – дистанция уверенно сокращается.
- Что бы ты хотела сегодня? – когда останавливаемся у витрины, негромко интересуется за моей спиной. Мурашки невольно бегут от затылка вдоль всего позвоночника. Эдвард слишком близко и голос его, кажется, действует на меня по-особенному.
Вместо Ирины за прилавком сегодня другая девушка. Не скрывая своего любования, она смотрит на моего спутника, улыбаясь и очаровательно, и пошло одновременно. Однако Эдвард с тем же умиротворенным видом ее игнорирует.
- Ты так и не позволишь мне заплатить за себя?
- Это лишнее, Белла, - мягко, как ребенку, разъясняет мне мужчина. Взгляд у него покровительственный, но в то же время по-настоящему добрый, с видимой просьбой, - пожалуйста, оставь это за мной.
Мне хочется поспорить с ним, но в присутствии девушки и одного гостя, что со скучающим видом рассматривает сэндвичи в холодильнике это, по меньшей мере, глупо. Просто кофе, всего лишь кофе. Ничего страшного.
Я уступаю, и Эдвард улыбается краешком губ, почувствовав свою победу. Не играет ей и не выставляет напоказ, но удовольствия не прячет. Приятно доставлять ему удовольствие.
Краснею и отворачиваюсь к витрине, несвоевременно увидев тот подтекст прежней фразы, от которого хотелось бы отрешиться. Рассыпчатому печенью предпочитаю сегодня апельсиново-кокосовый тарт, но капучино изменения не касаются.
Присаживаюсь на барный стул, развернув его от окна и удобно уложив руки на его спинке. Ожидая свой американо (вот где дань традициям!) и грушевый пирог, Эдвард устраивается рядом.
- Знаешь, Изабелла, это мой второй «Старбакс» за этот год, - признается он, чуть повернувшись в мою сторону, - и оба в твоей компании.
- Я переманиваю тебя на темную сторону кофе на ночь?
- Кофеин за столько лет уже на меня не действует, - смеется мужчина, одобрительно окинув взглядом мою кофту и джинсы, словно бы это самый стильный наряд, - но с тобой приятно пересекать черту. К слову, ты чудесно выглядишь.
- Спасибо. Мне уже стоит переименовать тебя в «Эдвард, который Льстец»?
Дружелюбно, но игриво улыбаясь мне, мужчина невесомо пристраивает за ухо мою спавшую прядку. Еще один простой жест, от которого внутри совершенно не простой водоворот из эмоций. Эдварду опасно меня касаться, все чаще кажется, что воспламенюсь.
- Думаю, сегодня я еще заслуживаю звание «Чек-Поинта». Какие у тебя планы в эти выходные?
- Возле этого окна ты всегда спрашиваешь нечто в этом роде.
- На самом деле у Парламента в эту субботу будет премьера фильма о немецком народе, транслируемая на стены самого здания Paul-Löbe-Haus. Очень живописно и с прекрасным музыкальным сопровождением. Я был бы рад тебя пригласить.
- Даже при условии, что я не знаю немецкий?
- Должно же хоть где-то мне пригодиться знание этого языка. Я с радостью переведу.
Идея довольно интересная. Я самостоятельно поворачиваюсь к Эдварду всем корпусом. Он возвышается надо мной, ракурс очень выгодный. В синих глазах плещется и игривость, и ожидание. А еще мои любимые, хоть и не безопасные, блуждающие огоньки.
- Я сейчас как раз прогуливаю урок немецкого, так что ты в очень выгодном положении, - признаюсь ему, поправив маленькую подвеску в виде рыбки, моего знака зодиака, на своей груди. От Эдварда движение не укрывается. Он слегка хмурится.
- Могу пообещать, что со мной ты выучишь больше, Schönheit.
Запретное слово, ну ей богу. Я не могу адекватно реагировать, когда слышу его, беспричинно начиная улыбаться.
- Честно, - уверяет мужчина, медленно, дабы проследила за каждым его движением, дотягиваясь до моей цепочки. Ласково и невесомо потирает подушечками пальцев крохотные серебряные звенья, спускаясь к самой подвеске. – Silber. Серебро. Halskette. Цепочка. Anhänger. Кулон.
- Anhänger, - повторяю за ним, собственной рукой тронув пальцы мужчины. Мимолетный электрический разряд мгновенно передается по коже.
Эдвард широко улыбается.
- Вот видишь. Ты очень способна, Изабелла.
- В таком случае я приму твое приглашение.
Эдвард отпускает мою цепочку, убрав руку так, чтобы не коснуться голой кожи у ключиц. Наклоняется ко мне, приникнув к уху.
- Вот и договорились. Handelseinig werden, – и за мгновенье, не больше, проводит носом по моим волосам.
Девушка за прилавком сообщает, что мы можем забирать заказ. Эдвард реагирует первым, оставив меня в легком недоумении и смятении на этом барном стуле. Но в руки себя удается взять быстро.
Я намеренно держусь от него на шаг впереди, пока идем к столику, дабы хоть немного распутать пестрый клубок из мыслей. Занятие малопродуктивное, а все же. Прежде мне было странно с ним, а сейчас – сложно. Сложно не поддаваться чувствам, вполне земным и понятным.
Оставляю свой капучино и тарт под его надзором, использовав предлог помыть руки, чтобы ненадолго отсюда уйти. В женской уборной, пару минут стоя перед зеркалом, взглядом пытаюсь заставить щеки прекратить гореть. Но помогает, и то немного, лишь холодная вода. Успокаиваюсь.
К моменту моего возвращения все в кофейне как прежде, включая баристу, посетителей и Эдварда на кресле рядом с моим. Он встает, позволяя мне пройти к своему месту, милостиво не пользуясь шансом снова меня коснуться. Не перегибает палку, и я рада.
С первым глотком капучино унимаюсь окончательно, умудрившись даже выровнять дыхание. Мой новый знакомый невозмутимо пробует грушевый пирог.
- Я не спрашивал прежде, но мне правда интересно, - отпивая американо, ровным голосом заводит разговор Эдвард. Без подтекстов и тонкостей, словно бы там, у окон, ничего не было. – Помимо журнала ты занималась чем-нибудь еще? Или целенаправленно шла в этом направлении?
- До журнала была студенческая газета, - отрезаю кусочек тарта, игнорируя то, что нож в руках немного подрагивает, - а еще раньше – обучение плаванию на волонтерских началах.
- То есть ты совмещала факультет журналистики и благотворительные проекты?
- Звучит как подходящая фраза для резюме, - усмехаюсь и он усмехается в ответ, внимательно слушая меня, - на самом деле нет. У меня навыки спасателя благодаря школьному тренеру по плаванию и бакалавриат в морской биологии, но я не хотела бы писать об этом.
- Ты не перестаешь удивлять меня, Изабелла. Морская биология? Почему?
- Синие киты. Я с детства любовалась ими и это вылилось в серьезное научное увлечение.
- Никогда прежде не встречал специалиста по китам, - воодушевленно признается Эдвард.
- Обращайся, - смеюсь, согревая пальцы о теплую чашку кофе. – Кстати, как будет кит по-немецки?
- Wal.
- Wal, - старательно повторяю, чем вызываю его одобрение. – Хоть какие-то слова легко произнести в этом языке. Как ты выучил его?
- Практика и никаких шансов отказаться от нее. Наша семья имеет немецкое происхождение, мой дед заставлял меня обращаться к нему только по-немецки. Это было ужасно. Но в работе очень пригодилось, так что сейчас я даже благодарен ему.
- Это и определило твой путь? В том смысле, что немецкий язык – немецкие машины?..
- Знаешь, Белла, мне стоит сознаться, что дилерские центры США я представляю для «Порше» лишь номинально, - сообщает Эдвард, наколов десертной вилкой кусочек груши, - мы с командой занимается программным обеспечением для автомобилей. Искусственный интеллект, электроника – вот что всегда было моей страстью. Речь на выставках или сборы-договоры – побочный продукт руководящей работы. Я бы предпочел меньше в этом участвовать.
Я удивленно опускаю чашку с капучино на столик.
- То есть ты не только водишь и представляешь эту новую модель, но и отвечаешь за ее технические параметры?
- Начинку, - кратко резюмирует мужчина, отрывисто кивнув, - именно. У разработчика действует негласное правило, что машина должна быть настолько хороша и безопасна, чтобы он мог доверить ее собственному сыну.
- Я вижу, с этим правилом «Порше» прекрасно справляется.
- Если уж делать что-то свое, то лучше, чем сделали бы другие, - пожимает плечами Эдвард, по-мальчишески хмыкнув моим словам. Делает пару глотков американо.
Я наблюдаю за ним, пробуя почти опустившуюся молочную пенку на своем напитке. В маленьких пузырьках нахожу внезапную истину, что прежде как-то укрывалась от прямого контакта.
- Ты бы доверил свой «Порше» сыну, Эдвард?
Мне кажется, он понимает, о чем я. Поворачивается ко мне, убирая чашку подальше. Весь как на ладони, не отводит взгляд и самым одурманивающим образом пахнет сандалом, мандаринами и терпким кофе.
- Да, Белла, я бы доверил.
- И что же, у тебя есть сын?
Почему-то тянет произнести «о господи», но напряжение момента меня сдерживает.
Эдвард неглубоко вздыхает, и твердо, и мягко заглянув мне в глаза.
- Я не хочу обманывать тебя, Белла. Да.
Мне импонирует тот факт, что он не отнекивается и не старается что-то придумать. Немного утешает в разрезе новой информации. Впрочем, это вполне логично, у него подходящий возраст и достойный генофонд, дабы передать его ребенку. Стоит радоваться, наверное.
- В следующем году ему шестнадцать, - тем временем, спокойно продолжает Эдвард, - тот самый возраст, когда машина решает все, в том числе в вопросе безопасности. Поэтому наши разработки как никогда кстати.
Шестнадцать?..
- Ты женат, Эдвард? – обрываю его рассказ, быть может, не совсем вежливо, но это не столь важно сейчас. Есть информация, знать которую мне нужно прямо сейчас. И она очень важная.
Но и к этому вопросу мужчина оказывается готовым.
- Нет. Мы полюбовно разошлись шесть лет назад. Я никогда бы не позволил себе этих встреч, если бы до сих пор состоял в браке.
- Ты ведь понимаешь, что я верю тебе на слово?..
- Низко обманывать женщин, Белла, в особенности таких, как ты. Я обещаю тебе, что все мои слова правда.
Разговор приобретает интересный оборот. Вот уж не думала, что помимо обычных сюрпризов выяснятся и другие, необычные. Но в то же время ругаю себя за неосмотрительность, ведь эти вещи – очевидны. Эдвард красив, успешен и умен. У него были разные женщины и одна, несомненно, рано или поздно должна была родить ему ребенка. Наивно полагать, что у человека его круга и внешних данных не будет своей истории, вполне возможно, длинной, а может, и целого послужного списка. Эдвард не мальчишка и даже не парень. Господи, почему такие простые вещи на поверку выходят для меня удивительными? Быть может, удивиться еще и тому, что Эдвард заговорил со мной в салоне, а не с одной из этих фрау средних лет, готовых только так кокетничать с ним? Мой возраст тоже не играет роли, может быть?
Откровения обрушиваются на голову тяжелыми гроздьями. Как-то нужно с ними справиться.
- Белла, - мужчина, понимая ситуацию, мягко касается моей ладони, но без намеков прошлого раза, лишь чтобы обратить на себя внимание, - я не буду отрицать, что не собирался говорить об этом всем сегодня. История жизни и ее составляющие воспринимаются иначе, когда человек тебе хорошо знаком. Возможно, узнай мы друг друга лучше, мои слова не звучали бы так вопиюще для тебя. Я представляю, как это выглядит, и все же… Изабелла, ты мне нравишься. Я не хочу, чтобы эта информация стала непреодолимым препятствием. Позволь нам попробовать. Пожалуйста.
Выходит… впечатляюще. Из мира грез, в котором ведущим был один персонаж, я попадаю в другой, мир Зазеркалья, но балом правит по-прежнему он. Мое знакомство с Эдвардом и наше времяпровождение априори нестандартны, но с открывшимися фактами…
Я смотрю на него, будто предугадавшего сесть так близко, и стараюсь собраться с мыслями. Не выходит.
У него немного ярче очерчиваются скулы, когда на лице проступает серьезное, мудрое выражение понимания.
- Я не хотел бы прерывать наш вечер, но пойму, если ты захочешь поехать домой сейчас. Я без промедлений отвезу тебя.
Что? Нет!
Я медленно качаю головой, уже почти забыв про свой кофе, тарт и весь «Старбакс» в целом.
- Мне нужно будет подумать обо всем этом, - отчеканиваю каждое слово, попутно анализируя его, - и, возможно, у меня появятся еще какие-то вопросы. Но не сейчас. Я не хочу сейчас домой, Эдвард.
У него смягчается взгляд и это греет мне сердце. Откровенно.
- Конечно же. Спасибо.
- Если можно, давай сменим тему, - чтобы создать хоть какую-то мало-мальски имеющуюся дистанцию между нами, опять беру чашку в руки, чуть выставляя вперед. Эдвард, будто бы устраиваясь удобнее, чуть отодвигает кресло. Моя очередь говорить «спасибо».
- Ты рассказывала, что много путешествуешь благодаря журналу, - как ни в чем не бывало, допивая свой американо, напоминает мужчина. – Какое место оказалось самым впечатляющим? Помимо Берлина, конечно.
На последней фразе он хитро мне подмигивает, тем самым немного разряжая атмосферу.
- Алькасар в центре Севильи, Андалусия. Самое прекрасно и расслабляющее место, какое только могла бы представить. А еще там целый апельсиновый сад.
- Ты неравнодушна к ним, не так ли? – он кивает на мой тарт.
- Да. Но к мандаринам особенно.
Я смотрю прямо на него, и Эдвард, оценив мою решимость, выглядит пронятым. Казалось бы, уснувшие, блуждающие огни возрождают свои позиции. Черт, это уже не просто интерес, это самое настоящее физическое влечение. Ввиду открывшейся правды мне от него немного не по себе.
- Мне тоже нравятся мандарины. А именитая коррида Севильи, как тебе она?
- Впечатляет, - поддерживаю нашу беседу, помогая Эдварду раздувать слабое пока пламя ее содержания, - ты тоже бывал в Андалусии?
- Очень колоритный испанский регион. И родина гаспачо.
- Ну зачем ты, - посмеиваюсь, припоминая тот удивительный андалусский томатный суп, холодный, с вкраплениями желтка, хамона и кристалликами гималайской соли, - да, кулинарные традиции той части страны мне по нраву куда больше, чем в регионе Мадрида. И уж тем более Барселоны.
Эдвард щурится.
- Барселона и кухня – не лучшие синонимы.
Теперь мы смеемся вдвоем, как над хорошей старой шуткой. Было налетевший туман неудобства и смущения тает сам собой. Некоторые темы обсудим позже, вот и все. Эдвард прав, нам стоит лучше узнать друг друга, чем в принципе затрагивать их. По крайней мере, в этом желании я с ним солидарна. Не стану отказываться.
- Ты бы вернулся сейчас в США? На постоянно, я имею ввиду.
- Я и не переезжал по сути, Белла. Хоть и провожу тут больше времени, чем там, дом, думаю, у меня все же в Америке.
- Я начинаю сомневаться в том, что у меня тоже. Берлин мне по-прежнему чужой… но теперь немного более знакомый, - поднимаю на него глаза, гоняя остатки апельсинового тарта по тарелке, - странное чувство.
- Быть может, ты еще просто не нашла свое место, - снисходительно предполагает Эдвард, - а может, все дело в языке? Он поможет принять Берлин.
Я усмехаюсь, и он, дабы не быть голословным, поднимает свою пустую чашку от американо.
- Tasse. Кружка. Крайне нужная вещь. А вот это блюдце. Untertasse. Не менее нужная. И Handfläche. Ладонь, - он обвивает мою ладонь, чуть приподняв ее для наглядности, - чтобы эту кружку и блюдце использовать. И Armband. Браслет. Очень красивый.
Мне нравится, как легкая прохлада серебряного браслета из комплекта с подвеской сменяется на теплоту его пальцев. Парадоксальные, а такие милые составляющие одного целого.
Я несильно пожимаю руку Эдварда в своей. Самостоятельно.
- Tasse, Untertasse, Handfläche. Armband.
- Отлично, - как польщенный учитель, добродушно кивает он, прежде чем продолжить импровизированный урок. – Выучим еще Haar. Волосы. Braune Haare. Каштановые волосы. И Augen. Глаза. Braune Augen. Карие глаза. Вот и готово описание.
- А как же будет «синий»?
- Blau.
-Blau Augen.
- Ты быстро учишься, Изабелла, - с гордостью объявляет мужчина, легко коснувшись моего лица у самого края. Рой мурашек торопится за его пальцами. – Wange. Щека.
- Wange.
- Lippen. Губы, - осторожно, но вполне ощутимо, его большой палец оказывается под моей нижней губой. Второй раз за вечер у меня сбивается дыхание. Такой понятный физиологический процесс, а такой исчерпывающий. По части откровенных реакций скрывать у меня ничего не получается. И к черту.
- Lippen, - шепотом повторяю я. Приподнимаюсь на своем месте, подавшись ему навстречу. Эдвард совсем рядом, его пальцы уже на моей щеке, дыхание согревает кожу, глаза гипнотизируют, именно это слово. Я им сдаюсь. Трепетно, но вполне ясно мужчину целую. Кофе, груша, легчайшая мандариновая отдушка и новый, едва уловимый для меня запах. Самого Эдварда.
Когда спустя какие-то несколько секунд мы отстраняемся друг от друга, чувствую лишь мерцающую радость победы, необузданное тихое наслаждение. И желание. Приглушенное опасениями, неожиданностью момента и легким предубеждением, оно пока слабо заявляет о себе. Но я подспудно чувствую, что внутри него таится страшная сила. И кто же там хотел сохранить дистанцию?
Эдвард улыбается мне, коснувшись губ языком. Огонь в синей глади его взгляда мне льстит.
- Спасибо за отличный урок, - кое-как выровняв дыхание, шепчу я. – Ты прав, с тобой я выучу куда больше, чем на занятиях.
- Так и будет, - убежденно произносит. Мягко проводит пальцами по моей щеке. Снова.
Я закрываю глаза и не борюсь больше с этими чистыми, первобытными эмоциями. Хочу сполна их прочувствовать – кажется, впервые.



Эдвард отвозит меня домой ближе к одиннадцати. Все так же галантно открывает дверь и придерживает за руку, бережно пожав пальцы.
- В субботу, в пять вечера, - напоминает, не пожалев своей обворожительной улыбки, ставшей чуть проникновеннее после первого поцелуя. – Я приеду.
- Я буду здесь, - обещаю, подступив на полшага ближе, чтобы оказаться в непосредственной близости, как прежде делал он сам, - и с удовольствием проведу с тобой еще один такой вечер.
- Лучше. Но если что-то изменится или ты примешь какое-то решение, давай сперва поговорим об этом. У тебя есть мой номер.
Напоминание о том, что пища для размышлений у меня найдется, немного омрачает радость этого понедельника, но я быстро это пресекаю. Вот уж не думала, что понедельник может быть таким днем.
- Договорились, - кратко отвечаю. А потом привстаю на цыпочки, своевольно, как и первый раз, поцеловав Эдварда. Правда, в щеку. – Доброй ночи.
- Доброй ночи, Белла, - придержав меня рядом на одну долгую секунду, он все же отпускает, - береги себя.
- Ты тоже.

Уже в своей квартире, наблюдая за отъезжающим из двора автомобилем, стараюсь правильно распределить эйфорию и истерику в одном пространстве. Не хочу думать сегодня и не могу физически, все сводится к одному и тому же. Для этого найдется время – мы не увидимся с мистером Чек-Поинтом почти всю неделю. Сегодня… пусть останется просто «сегодня». Оно было чудесным.
На моем мобильном, позабытом за этот вечер, пару сообщений от Элис. Она спрашивает, как дела и не жалею ли я о пропущенном уроке. С трудом сдерживаюсь, чтобы прямо сейчас не рассказать подруге все те удивительные вещи, случившиеся со мной за последние двое суток и том учителе, какого в итоге получила. Но вряд ли время подходящее, а голос у меня наверняка дрожит, еще напугаю ее.
Пишу емкое «все отлично» и ограничиваюсь этим.
Точнее ведь об этом дне и не скажешь.

Предыдущая глава