Siegessäule (Колонна Победы) — памятник в центре Берлина в Большом Тиргартене, построен по проекту архитектора Генриха Штрака в 1864—1873 годах как национальный памятник объединительным войнам Германии.

Среда, 21 сентября. Моя история сообщений.
Я, 16.50:
«Это третий билборд с рекламой Porsche Coupe 2.0, который я сегодня вижу в городе».

Я не знаю, зачем я отправляю это сообщение. Допивая чай с миндальным круассаном прямо в постели, составляю план работы с материалом из посещенных заведений, и почему-то решаю написать ему. Первой. После выдержанных 37 часов тишины.
Прикрепляю вложением фотографию с билбордом, на котором изображен вишневый «Порше» новой серии, с воодушевляющим лозунгом «Скорость ветра. Скорость сокола. Твоя скорость», которую сделала на ходу, по пути домой. Блокирую мобильный, стараясь сконцентрироваться на прежнем занятии. Глупый порыв, быть может, останется без ответа.

Моя история сообщений.
Чек-Поинт Эдвард, 17.01:
«Я не знал, что их уже разместили. Неплохая реклама, тебе не кажется? Как раз в том цвете, что ты заметила на выставке».

Одиннадцать минут. Отличное время. Я наливаю себе еще чая, откладывая блокнот с вручную начерченной таблицей. Многие графы еще не заполнены.

Моя история сообщений.
Я, 17.03:
«Реклама отличная. В Берлине так много «Порше»? Или я замечаю только их, думая о тебе?»

Замечательно, Белла. В рейтинге глупых смс-порывов радостное прибавление. Я отправляю сообщение, практически сразу же пожалев о нем. Но стереть уже не получится, доставлено.
Наверное, все дело в бессонной ночи. Я проснулась в районе двух, от чересчур яркой картинки молодого юноши за рулем матовой черной машины, что вижу теперь повсюду, и так и не заснула. Эдвард дал мне время подумать, он не навязывался и не настаивал на скором одномоментном решении. Он хочет попробовать, и, хоть у нас запланирована встреча в субботу, сегодня лишь среда – и у меня еще хватает времени, дабы все отменить. Хороший вопрос на злобу дня: хочу ли я? А если не хочу, то что собираюсь делать с открывшимися фактами, осложнившими едва начавшуюся историю? Боже, едва закончив с Керром, едва выпутавшись из этого абсурда и паутины недосказанности, нырнуть с головой снова? Уровень куда выше, последствия куда хлеще, еще и мальчик вовлечен… на девять лет младше меня, к слову. Я не думала, что две встречи в кофейне смогут так повлиять на меня и привести к столь неочевидному мозговому штурму. Раскладка проста: либо я позволяю себе встречи с Эдвардом и принимаю все то, что они могут за собой повлечь, как радостное, так и печальное, либо обрываю все к чертям и жалею. Сколько? День? Месяц? Год? Я ведь явно не смогу так просто отпустить все это… он слишком сильно мне нравится. Факт? Факт!
Телефон, завибрировав, отвлекает от размышлений.

Моя история сообщений.
Чек-Поинт Эдвард, 17.04:
«В Берлине немало «Порше», Белла. Но я бы предпочел второй вариант. Потому что я не могу не думать о тебе».

Я упираюсь локтями в стол и накрываю лицо руками. Даю себе немного времени, пока неистово горят щеки, а губы невольно растягиваются в улыбке. Мне радостно. Я хочу улыбаться. И я не могу перестать проигрывать его слова в голове. Во всех оттенках звучания голоса… с любым, даже самым вопиющим, значением-послесловием.
37 часов я стараюсь понять, могу ли я идти дальше, прекратив пугать себя и строить баррикады на ровном месте. Я знаю Эдварда совсем не долго. Но определенно хочу знать дольше. И больше.

Моя история сообщений.
Я, 17.06:
«Значит, второй вариант правдоподобнее. Мне нравится, что ты думаешь обо мне… Я просматривала цветовую палитру для Coupe 2.0 на выставке. Почему для его кузова нет опции желтого цвета?»

Господи…

Моя история сообщений.
Чек-Поинт Эдвард, 17.09:
«Желтый цвет зарезервирован для Porsche Carrera GT. Я никогда еще так не ждал субботы, Изабелла».

Черт, сегодня я не перестану улыбаться. Откладываю блокнот, ложусь на кровати, удобно облокотившись ногами об изголовье. Накрапывающий дождь, постукивая по подоконнику, помогает сосредоточиться. Где же солнце?

Моя история сообщений.
Я, 17.12:
«Тогда Porsche Carrera GT стал бы любимым авто Ван Гога. «Подсолнухи» отлично бы смотрелись на заднем сидении посреди Прованса. Я тоже жду субботы, Эдвард».

Подумав, делаю вторую фотографию на скорую руку, на сей раз стены позади себя. Репродукция «Подсолнухов», впускающая солнце в мою квартиру даже в самый ненастный день, теперь есть и у Эдварда. В истории сообщений.

Моя история сообщений.
Чек-Поинт Эдвард, 17.14:
«Не было импрессиониста талантливее, чем Винсент. Он бы обеспечил успех нашей рекламной компании с гоночными моделями. У тебя уютная квартира».

Вздыхаю, рассмотрев на фото тот край студии, который попал в кадр. Ничего особенного.

Моя история сообщений.
Я, 17.17:
«Желтый цвет из его палитры заменяет мне солнце, Винсент великолепен. Спасибо за комплимент. Хорошего вечера, Эдвард. Я продолжу о тебе думать».

Моя история сообщений.
Чек-Поинт Эдвард, 17.18:
«Хорошего вечера, Белла. Займусь тем же самым. Береги себя».

Я закрываю глаза и долго лежу так, позабыв о таблицах в блокноте. Теперь Ван Гог тоже ассоциируется у меня с Эдвардом. Только перед глазами встает не живопись золотого века импрессионизма, а его лицо.



Я попадаю под дождь и промокаю до нитки, благополучно забыв зонтик дома. Осень в Берлине так же прекрасна, как и ужасна. Монументальность серого города нагоняет хандру и апатию, а косые пронизывающие капли отнюдь не романтичны. Тучи, нависшие над моим районом, мне отвратительны.
Я прохожу мимо консьержа так решительно, что он едва успевает меня остановить. Бормочет «к вам приходил курьер, фрау Свон» и заговорщицки улыбается, пока поднимает на стойку декоративную вазу с… подсолнухами. Как и на картине небезызвестного Винсента, в количестве восьми штук. Про тучи и дождь я забываю практически сразу же.
Уже дома нахожу ярко-желтую записку в цветах, от волнения едва не порвав ее в процессе поиска. Почерк знакомый, размашистый. С витиеватой подписью в конце, что так радует последнее время.
«Schönheit, пусть у тебя этой осенью будет больше солнца. Мы с Винсентом постараемся разогнать тучи. Чек-Поинт Эдвард».

Четверг, 22 сентября. Моя история сообщений.
Я, 14.30:
«Эдвард, у меня нет слов. Этот день стал намного светлее, хоть мой консьерж и в недоумении. Спасибо тебе! Danke schön».

Моя история сообщений.
Чек-Поинт Эдвард, 14.32:
«Gern geschehen. Как бы я не был рад, что цветы тебе понравились, теперь им завидую: они видят тебя вживую. Твой консьерж считает меня экстраординарным, курьер передал мне, но это к лучшему. Пожалуйста, думай обо мне».

Моя история сообщений.
Я, 14.33:
«Обещаю. До субботы недолго. Береги себя».

Моя история сообщений.
Чек-Поинт Эдвард, 14.33:
«До встречи, Солнце».

Откладываю телефон и думаю, что теперь уж точно поздно что-либо менять. Смеюсь и прижимаю букет к себе, глубоко вдохнув его запах, чувствуя лепестки кожей. Потрясающе. Такие красивые, ароматные, солнечные и живые цветы. Я смотрю на них и понимаю, что обещание Эдварду сдержу без каких-либо проблем. Теперь мне не перестать о нем думать. И обрывать эту историю в самом ее начале я не стану. Что бы там потом ни было.



Пятничный вечер, как и повелось, вступает в свои права. И к восьми, закончив со всеми делами недели, мы с Элис с чистой совестью встречаемся в кофейном баре «Сияние», не нарушив установившейся традиции. Правда, сегодня мест за столиками не отыскать – неожиданный ажиотаж – и нам приходится довольствоваться барной стойкой, в уютном ее уголке с отличным обзором на всю кофейню.
Элис делится со мной последними новостями кампуса и вздыхает при упоминании итоговой работы, которой по-прежнему уделяет большую часть времени. А еще на курсах немецкого началась сложная тема, которую ей никак не удается понять. И у ее младшего брата вчера был день рождения, одиннадцать лет – она пела ему Happy Birthday по «Скайпу» и едва удержалась, чтобы не расплакаться.
- Я очень по нему соскучилась, Белла, - чуть подрагивающим голосом признается Элис, с грустной улыбкой очерчивая ободок своей кофейной чашки, - по ним всем, конечно же. Эддер своим приездом напомнил мне, как раньше было здорово. Я ведь, по сути, от своих воспоминаний бежала… как только они развелись, знала, что в этом доме и городе быть не смогу, все напоминает…
Я сочувствующе глажу ее плечо.
- Но ведь ты говорила, что они расстались мирно.
- Так и есть, как взрослые и нормальные люди. Не было даже раздела совместно нажитого имущества, мой отчим только свои вещи из шкафа забрал. Проблема в том, что нельзя развестись и жить в одном доме, понимаешь?
- Нельзя, - соглашаюсь, некстати припоминая и свой опыт такого же плана. У нас с Элис много общего, может быть, поэтому мы так быстро сдружились? – Но хорошо, что все прошло спокойно.
- В общем, вчера мы вспоминали былое, - подводит черту подруга, сама себе покачав головой. – Очень жду Рождества, чтобы увидеть мальчиков и маму. Знаешь, я попросила у профессора закончить на неделю раньше, чтобы побыть дома подольше. Он согласился.
- Звезды сулят тебе отличный декабрь, - смеюсь, обрадованная тем оптимизмом и воодушевлением, которые появляются на ее лице при этих словах, - замечательно, Элис!
Девушка смиряет меня внимательным, интригующим взглядом.
- Это еще не все.
- Не все? – вспоминаю о том, что у меня остывает флэт-уайт, только когда посетителю слева приносят такой же. Поспешно пробую кофе, на чьей пенке уже появились глубокие пузырьки.
- В декабре я так же встречаюсь с Эмметом.
Элис говорит это без светопреставлений, удивительно спокойно и отрывисто, словно бы обыденную вещь. Однако, приметив изумление на моем лице, искренне смеется.
- В среду я все-таки ему позвонила!
- Правда? Элис!
Мы обнимаемся у барной стойки, шутливо чокаясь кофейными чашками. Видимо, смеемся заразительно – милый бариста у кофе-машины тоже не удерживается от улыбки.
- Я рада, что вы все-таки созвонились, - когда немного утихает первая волна радости, признаюсь подруге, - Эммет хороший человек и интересный парень. И поверь, он босс для меня, так что такая характеристика начальства дорогого стоит. Я работала с разными людьми.
- Да, он очень милый, - Элис мечтательно выводит узоры из крошек сахарного печенья по блюдцу, - он так удивился, когда я назвала, кто я. Сказал, что думал, что я его забыла.
- Не буду далеко загадывать, но мне кажется, у вас все получится.
- Посмотрим, - заговорщицки подмигивает подруга, тоже наконец пробуя свой напиток. Медленно опускает чашку на стойку, поворачиваясь ко мне всем корпусом.
- Что?..
- Твоя очередь.
Нервно усмехаюсь, почему-то смутившись.
- Я звонила Эммету сегодня утром, мне он не удивился, - подшучиваю, наивно полагая, что Элис этого хватит.
- Я знаю этот блеск в глазах, - рушит мою надежду подруга, придвинувшись ближе, готовая слушать, - работа работой, Берлин Берлином, а немецкий и вовсе просто немецкий. Ты с кем-то познакомилась, Белла?
- Почему ты так решила?
- Потому что знаю тебя. И потому что твой консьерж, когда я передавала суккулент, проронил, что тебе уже третий раз за неделю приходят цветы.
Знала я, что лучше было самой забрать маленький суккулент в забавном розовом горшочке у Элис. Она увидела его в районе Кройцберг, два одинаковых, два равных, «затерянных в большом городе, как мы с тобой», объяснила мне. И подарила, чтобы ознаменовать наконец нашу дружбу чем-то материальным. И умилительно-одинаковым.
- Размус, оказывается, поучаствовал в теории заговора…
- Ну Белла, - Элис упрашивает, словно ребенок. А глаза горят предвкушением, - ты можешь не раскрывать подробностей, честно, просто скажи, да или нет?
Я не хочу говорить с Элис об Эдварде. Во-первых, потому, что я пока не знаю, что мне говорить, и не хотела бы выдумать лишнего, а во-вторых, потому что вряд ли она поймет меня в этом плане. Никто старше тридцати Элис никогда не нравился, она шутила, что у них потом свои клубы по интересам, а уж старше сорока… мне нужно дать немного больше времени этим встречам и подумать о том, что я чувствую рядом с этим мужчиной на самом деле. Пионы были очаровательны, но, как и мои любимые подсолнухи, до сих пор порождают ненужные вопросы.
- Да, - спокойным голосом отвечаю, для храбрости делая глоток флэт-уайта, - и пожалуйста, пока слишком рано что-то обсуждать. Зато я могу рассказать тебе, что встретилась с Керром в «Форуме» в прошлую субботу.
Элис переключает внимание с моего будущего на прошлое. Удалось.
- И что же вы?.. – опасливо спрашивает, не скрывая удивления. – Ты сама позвонила ему?
- Я не звонила, нет. Я была возле «Форума» и зашла на пару минут. Мы встретились, когда я выходила.
- Ты сама зашла в «Форум»?.. Ты целенаправленно к нему шла?
- Элис, я не ищу встреч с Керром, ты знаешь. На витрине увидела коллекционные машинки, купила папе в подарок. Там была выставка, на которую я заглянула, там же встретила… нового знакомого. И уже когда уходила, к «Форуму» подходил Керр.
Черт.
- Ты и с новым знакомым встретилась в «Форуме»? – Элис недоверчиво, но улыбаясь, качает головой, будто подводит итог. – Тебя тянет к немецкому автопрому и парням, его создающим.
- Наверное. Мы с Керром мило поговорили и разошлись. Он тоже подумал, что я пришла к нему, но… на самом деле, это все закончено. Я больше не хочу начинать сначала.
- Твое право, - Элис допивает свой кофе, задумчиво посмотрев на блестящую в свете ламп поверхность кофе-машины, - я вот думаю, что все было бы проще, не выбирай мы ровесников. Парням нужно больше времени, чтобы повзрослеть.
Такая речь от подруги, преисполненной мудростью, застает меня врасплох. Едва не роняю кофейную чашку, ошарашенно глядя на нее. Зрит в корень, хотя я и не намека не дала.
- На самом деле, - пожав плечами, продолжает она, - Эммету вот двадцать девять. Отличный возраст, как считаешь? Керру было двадцать шесть, как и тебе, не так ли? Может быть, изменить параметры поиска?
- Элис, я чувствую себя как в брачном агентстве, - останавливаю ее размышления, невольно подмечая, что уже выполнила все советы, хоть и не намеренно, - может быть, сменим тему?
Фраза нежданно режется. Два раза мы с Эдвардом по очереди произносили ее в ходе таких же кофейных посиделок. Дважды, черт.
- Да уж, - весело отзывается Элис, кивнув бариста, проходящему мимо, - отличный кофе, спасибо!
А потом она просит еще чашку. И наша беседа снова становится непринужденной – о Берлине, немецком, забавных обезьянках Зоосада. Не заставляют себя ждать и пара исторических вставок о городе.
- Знаешь, завтра у нас не получится пообедать, - вдруг вспоминает Элис, когда мы, закончив с кофе, идем в сторону метро. Погода относительно неплохая, нет ветра и дождя, а значит, осень удалась. – Мне нужно будет встретиться с переводчиком работы.
Я пожимаю ее руку в своей, качая головой на виноватый взгляд.
- Конечно, Элис, без проблем.
- Но, может быть, мы можем позавтракать? Я чувствую, будто принуждаю тебя к встрече с Эддером, но я бы хотела, чтобы вы познакомились. Мы с ним завтра встречаемся в «Brioche», это та французская пекарня, о которой ты писала недавно. Не хочешь присоединиться? Я обещаю, что он классный.
Мне льстит, с каким рвением Элис хочет познакомить меня с родителем. Судя по ее рассказам, той малой части их, какую знаю, этот человек действительно был и остается для нее отличным отцом. Я бы, наверное, тоже хотела, чтобы мама или папа встретились с Элис, она мой лучший и единственный друг здесь. Но я все-таки не уверена в том, что буду достаточно расслаблена в день встречи – совру, если не скажу, что долгожданной – с мистером Чек-Поинтом.
- Элис, я… у меня завтра планы вечером и нужно немного подготовиться... извини, что я второй раз отказываюсь. Я совершенно не против с ним познакомиться.
- Возможно, в третий раз повезет? – усмехается Элис, ответно пожимая мою руку. Кажется, понимает, что речь идет о свидании. Свидание ли это?.. – Удачи тебе завтра. Кто бы он ни был, я уверена, ты его впечатлишь.
- А он меня? - с шутливым высокомерием интересуюсь, пока обходим Телевизионную Башню.
- А он тебя и подавно, - теперь уже искренне смеется она, когда мы останавливаемся у входа на станцию. – Спасибо за компанию, Белла. Обожаю пятницы.
- И я. А еще обожаю тебя, - обнимаю ее, в который раз порадовавшись, что мы встретились. Очень хочу, чтобы эта дружба была долгой, - доброй ночи.
- Вещих снов, - отпускает меня подруга, подмигнув. И напутствие, и пожелание совмещает в эту фразу. – Увидимся.



Весь недолгий путь с пятого этажа, в тесном пространстве двухместного лифта старого берлинского дома, я стараюсь успокоить бешено стучащее сердце. Предвкушающее самую непосредственную близость Эдварда в этот вечер, оно отказывается внимать всякому контролю. Я искренне ждала возможности увидеть его, намеренно увлекая себя рабочими делами и второстепенными задачами Эммета, которые могли бы и подождать. Мне не хотелось считать дни, но невольно я это делала. По-настоящему отвлекла только вчерашняя встреча с Элис, на ней я расслабилась и даже откровенничала, впрочем, удержавшись от подробностей. С сегодняшнего же утра сила мандража лишь нарастает. Фары «Порше», мелькнувшие в моем окне на углу проспекта, могли быть фарами любой другой машины любого другого человека. Но зная пунктуальность Эдварда и не в силах больше переживать все волнение в одиночестве четырех стен моей студии, решила спуститься.
И вот двери лифта открываются. Я знаю свой план. Прежде всего, семь шагов до двери. Затем прикосновение к ее стеклянной поверхности. Движение от себя. Улица. Свежий воздух. Три вдоха. И еще пять шагов до автомобиля, чье матово-черное крыло я вижу уже отсюда, из освещенного холла нулевого этажа.
Размус, обсуждающий что-то с фрау Роззестер, недовольно демонстрирующей ему какие-то бумажки, замолкает посреди разговора. Они оба оборачиваются в мою сторону, поправ поистине немецкую сдержанность в плане человеческого любопытства, и обводят удивленным, впечатленным взглядом с головы до ног.
Зеркало, которого старательно избегала перед выходом из квартиры, поджидает здесь, у стены рядом со стойкой консьержа. Несложные элементы – темное пальто, черное платье длиной до колена, приталенное, расходящееся книзу. Ровная полоса белого цвета, изящно вплетенная в ткань, оживляющая простоту наряда. Рукава в три четверти. Серебряная подвеска с маленьким цветком нежно-розового цвета. Невесомые сережки-цепочки. И повседневная укладка, лишь чтобы локоны лежали ровно.
Я убеждала себя, что хочу лишь выглядеть подобающе, поэтому выбираю платье. Но на самом деле, и подспудно это очевидно, мне хочется впечатлить мистера Чек-Поинта, понравиться ему. В конце концов, сегодня вечер субботы, в его компании мне крайне приятно, а первый поцелуй уже состоялся. Все карты на руках.
- Доброго вечера, фрау Свон, - желает мне вечно хмурый Размус, улыбнувшись выбранному наряду. По его глазам видно, что одобряет все, от темных туфель до персикового блеска для губ. Фрау Роззестер приветственно кивает мне, подмигнув. Говорит что-то на немецком, чего понять не могу, но звучит все так же одобрительно. Может быть, желает удачи?
- И вам хорошего вечера, - мягко отвечаю обоим. Набираюсь недостающей смелости, чтобы выйти из подъезда, за что и благодарна. Сдержанные и толерантные к сплетням немцы тихонько обсуждают меня за спиной. Все так же улыбаются, отражение в двери демонстрирует это вполне явно.
На улице не холодно – одна из причин, почему я решила сегодня изменить образ. Дождя не обещали, погода благоволит, солнце ободряюще светит, и даже парочка птиц чирикает в кроне деревьев. Свет красиво падает на лоснящийся бок машины. Но еще красивее – на лицо Эдварда, который ждет меня у пассажирской двери, расслабленно спрятав руки в карманы черного, как у меня, пальто. В цветовых оттенках мы сегодня совпали – вплоть до его пуловера и брюк. Выглядит мистер Чек-Поинт невыразимо стильно и мужественно. Улыбается мне широко и вдохновленно.
Я вижу эту улыбку, только мою в эту минуту, и больше не волнуюсь. Чудодейственное средство.
- Здравствуй.
- Здравствуй, - бархатно отвечает он, протягивая мне руку. Трепетно пожимает пальцы, задержав на секунду, чтобы полюбоваться, - ты чудесно выглядишь, Белла.
Я подступаю к нему на шаг ближе, переплетя пальцы. Сандал и цитрусовые окутывают теплым незримым туманом. Я улыбаюсь так же искренне. И смотрю, не утаивая радостного предвкушения, прямо в синие глаза. Черт, как же удивительно они искрятся. Как будто до меня Эдвард не видел женщин в принципе.
- Спасибо.
Он вздыхает, совершенно по-доброму посмотрев на мое лицо. Пальцами осторожно приподнимает его, коснувшись подбородка. Замечает, что у меня сбивается дыхание, и, похоже, доволен эффектом.
- Я скучал, Schönheit.
Воодушевленная, кладу обе ладони на его плечи. Потрясающее чувство непосредственной физической близости человека, который отнюдь не безразличен. Эти телефонные сообщения обладают одним весомым недостатком – Эдвард вдалеке, когда мы переписываемся. А сейчас близко. Очень близко.
- Я тоже.
Мужчина заинтригованно ухмыляется, судя по всему, довольный происходящим. А затем наклоняется, легко поцеловав мою щеку. Убирает пальцы, невесомо коснувшись скулы. И мгновенье смотрит куда-то поверх моей головы, на дверь подъезда. Усмехается.
- Начнем сегодняшний вечер, Белла? Наблюдатели уже выставили первые баллы.
Я смеюсь, представляя себе взгляды Размуса и фрау Роззестер, но, когда оборачиваюсь, они наигранно-внимательно изучают свои бумажки.
- С удовольствием.
Не изменяя традициями, Эдвард сажает меня в «Порше», проследив, чтобы дверь не зажала платье. Если когда-нибудь увижу туалетную воду с переплетением запахов из салона машины – кожи, мандаринов, сандала – куплю без лишних раздумий. Стойкая ассоциация удовольствия. Еще и с классической музыкой в качестве звукового сопровождения.
Вступают скрипки во «Временах года» Вивальди, когда «Порше» резко, но мягко срывается с места, легко маневрируя между рядами припаркованных машин. Эдвард ведет ровно, уверенно и быстро. Мне доставляет удовольствие, никак не опасливость, манера его вождения этим ранним вечером. К тому же, впервые солнце, а не фонари, очерчивают его профиль. Я любуюсь.
- Как твоя неделя, Белла?
- Твои сообщения отлично разбавляли будни.
- Могу сказать то же самое, - довольный, чуть запрокинув голову, посмеивается Эдвард, - истинное удовольствие получать их. К тому же, я на шаг ближе к разгадке твоих любимых цветов.
- Подсолнухи были очаровательны, Эдвард.
- Я знаю, что это не они, - хмыкает он, поворачивая влево и выезжая к Телевизионной Башне, - но их яркость сравнима с твоей.
- Спасибо. Но знаешь, мне одинаково нравятся все цветы, которые ты присылаешь. В фаворе каждый из букетов.
- Значит, я на правильном пути.
Я кладу ладони на мягкую ткань своего платья, ждавшего в глубине шкафа именно этого вечера, кажется, с самого своего приобретения. Внешне кажущееся классическим, даже повседневным, оно сегодня заиграло новыми красками для меня. Тем более, мы с Эдвардом совпали в тандеме цветовых решений. И ему нравится мой наряд, что не собирается утаивать. Эдвард создает у меня впечатление, что ему в принципе нравится все во мне.
Мы пересекаем бывшую границу Западного и Восточного Берлина. Минуя мост у Кафедрального Собора, движемся в сторону Бранденбургских ворот.
- Сегодня мы все-таки изменим место встречи? – заинтересованно зову, рассматривая мелькающие пейзажи города, прежде чужого, по ту сторону стекла. Преображается не только Берлин, преображается само мое впечатление о нем. Даже немецкий язык звучит приятнее и проще, если вспомнить небольшой урок от Эдварда. Его влияние сложно игнорировать.
- Да. Мой черед предлагать идеи, - объявляет он, чуть приглушив музыку, в которой начинается часть «весна», по сути, лучшая характеристика моего настроения в эти полторы недели.
- Я заинтригована.
- Это отлично!
Эдвард огибает Бранденбуры, сворачивая на кольцевом движении в сторону Тиргартена. Рейхстаг, оставаясь справа, теряется в густой кроне деревьев парка. Они обступают нас, широкий проспект обрамляя зелено-желтой рамой. Листья шумят, небо безоблачное и насыщенно-голубое, а солнце медленно клонится к горизонту. Я никогда не видела этой части города красивее, чем сегодня.
На нашем пути, по центру проспекта, Колонна Победы. Все, что я о ней знаю, это название. Внимательно рассматриваю позолоченные элементы и широкую площадку вокруг, где фотографируются туристы. Эдвард подмечает мой интерес. Намеренно делает второй круг возле Колонны, лишь затем съезжая к парку. От проспекта уходит несколько дорог в глубину Тиргартера. На ближайшей из них «Порше» поворачивает, в уютном плену деревьев замирая на крошечной парковке. Здесь, кроме нас, ни одной машины.
«Весна» Вивальди заканчивается. Эдвард открывает мою дверь.
- Ты не представляешь, как давно я не была в парке.
Кончиками пальцев он проводит по моим волосам.
- Тогда нам стоит прогуляться по нему. Чуть позже.
Он предлагает мне руку, и я с удовольствием принимаю предложение. Чувствую себя ребенком, зачарованно наблюдающим за живой сказкой. Участвующим в ней.
Я много думала на этой неделе. Я не хочу больше думать. В такие моменты лучше сосредоточиться на происходящем – из него потом выходит отличный гобелен воспоминаний. И как бы там ни было, я хочу сполна испытать каждую из своих эмоций в этот субботний вечер.
Мы возвращаемся к проспекту, уже пешком, и рука Эдварда, держащая мою, греет не хуже осеннего расщедрившегося солнца.
Звуки парка, смешиваясь с оживлением дороги, путаются друг в друге. Машины, солнечные блики, опавшая местами листва, запах асфальта, аромат Эдварда, шорох его пальто и тихий стук моих каблуков. Живописная и увлекающая картина с максимальным эффектом присутствия.
- Я окончательно заинтригована, Эдвард.
- Интриге осталось недолго, - с псевдо-грустью отзывается он, увлекая меня к пешеходному переходу. Зеленый сигнал светофора с изображением Ампельмана дает нам пройти, и черный асфальт сменяется светлым покрытием площадки у Колонны.
Эдвард ведет меня к возвышающемуся впереди монументу, пока большинство туристов движутся в обратную сторону. Некоторые еще сидят на ступенях у Колонны, подростки дурачатся со скейтбордами, дети помладше играют на маленькой зеленой лужайке с внешней стороны площади. Места много, хватает всем, к тому же, расположение посреди оживленного проспекта дает почувствовать себя в гуще событий. По обеим сторонам широкой дороги по-прежнему шумят высокие старые деревья, расстилаясь гладью медленно тускнущей зелени, а впереди, вдалеке, виднеются крошечные Бранденбургские ворота – как на архитектурном макете. Ветер здесь сильнее, чем в другой части города, но он на удивление теплый.
Я думаю, что мы направляемся к внешней площадке у монумента, где как раз открывается вид на город, но Эдвард останавливается у небольшой двери в нижней части самой Колонны. Она открыта, зияет черным пространством в окружении яркого солнечного света, но проход перегорожен бутафорскими цепями. Маленькие звенья тесно переплетены друг с другом от края до края. На приветственной табличке на четырех языках, включая английский, написан режим работы достопримечательности. С десяти утра и до пяти вечера.
Впрочем, Эдварда это не останавливает. Он дружелюбно обращается к охраннику, стоящему у входа, судя по всему, называя какой-то набор цифр – мой немецкий не стал многим лучше после нашего занятия. Тот добродушно кивает, проверив что-то в своем телефоне. Открывает заграждение, отщелкнув карабин цепи. Приглашает нас пройти.
- Я не знала, что сюда можно заходить.
- Это одна из достопримечательностей города, - делится Эдвард, по-джентльменски пропуская меня вперед, - лестница довольна крутая, осторожно.
Дельное замечание. Меня утешает тот факт, что каблуки невысокие, а мистер Чек-Поинт идет следом. Надеюсь, сможет подстраховать, если что-то пойдет не так.
- Есть какой-то шифр, чтобы попасть сюда после закрытия? – интересуюсь, поднимаясь по ступеням. Они узкие, но не очень высокие, что, несомненно, радует.
- Называется «предварительная бронь». Аккуратно, - мужчина придерживает меня за локоть, когда оступаюсь на тесном круглом переходе внутри Колонны, - извини за неудобства, Белла. Но это того стоит.
- Хорошо.
Мы поднимаемся вверх по закручивающейся спирали, конца которой даже спустя несколько минут не видно. Свет становится чуть тусклее и это настораживает.
- Сколько здесь всего ступеней?
- Двести восемьдесят пять.
Цифра отнюдь не утешает, но мы явно прошли больше половины. На месте муниципалитета я бы добавила к табличке внизу предупреждение о запрете восхождения для клаустрофобов. Лестница не просто узкая теперь, она прямиком из Средневековой немецкой башни. Но я чувствую легкий холодок от ветра на лице. И через полминуты вижу впереди долгожданный выход, искрящийся от вечернего солнца.
Первую секунду из-за резкой смены яркости мало что вижу, но затем картинка предстает во всей красе. Панорама Берлина, распростертого впереди, как ладони. И Потсдамская площадь, и Большой Тиргартен, и, конечно же, Бранденбуры.
На площадке нет никого, кроме нас, Эдвард останавливается за мной, и я чувствую его непосредственную близость спиной, когда прикасается ладонями к моим бедрам. Прижимает к себе, пусть и несильно, трепетно даже, но ощутимо. Откидываю голову, упираясь затылком в его плечо. Сейчас наша разница в росте как нельзя кстати – Эдвард согревает меня, загораживая от ветра. Он гуляет вокруг прохладными волнами, а руки мужчины смыкаются на моей талии. Уютно, безопасно и невероятно красиво. Дух захватывает от высоты, Берлина и Эдварда, что касается щекой моего виска. Концентрирует всю атмосферу, насыщая ее романтикой и одухотворенной легкостью, сумасшествием даже. Мы как будто бы на вершине мира.
- Тебе нравится? – его глубокий, низкий голос появляется в пространстве слегка неожиданно. Я вздрагиваю, а затем возбужденно киваю.
- Здесь… волшебно!
- Колонна Победы, национальный памятник в честь Германских объединительных войн. Богиня Виктория на своем законном пьедестале.
Это правда. Золоченая статуя на верхушке монумента, огражденная невысоким забором, победоносно взирает на свои владения.
- Ее виду на город позавидует даже Телевизионная Башня.
- Она смотрит на Берлин больше двух веков. Быть может, вид ей порядком приелся.
- Такой вид не может надоесть, - убежденно говорю, обернувшись к нему. Мне нравится, как блестит синяя гладь его глаз на солнце, как переливается бронза волос. И как появляется улыбка, по которой я уже успела соскучиться, когда я прошу, если не требую, поцелуй. Эдвард нагибается ко мне, крепче обняв за талию, и целует. Но не так наивно и осторожно, как в первый раз в ночном «Старбаксе». По-настоящему, глубоко и долго, пока первой не отстраняюсь чтобы вздохнуть. Игриво, с предвкушением, мужчина закусывает губу, ожидая моего возвращения. Я прикасаюсь пальцами к его затылку, легко потягивая волосы, массирую кожу. Эдвард целует меня напористее, совсем уж крепко прижав к себе. В этот раз первый отстраняется он.
- Незабываемо, - шепчу, наблюдая за тем, как игривость взгляда разгорается в самое настоящее желание. Закрываю глаза, кладу голову обратно на его плечо. И стараюсь восстановить дыхание.
- Каждый такой момент с тобой незабываем, Изабелла, - проникновенным тоном признается мне на ухо мужчина, поцеловав волосы. Дыхание у него тоже неровное и горячее.
- Я говорила о панораме, - улыбаюсь, наслаждаясь солнцем, горящими губами и мягкой материей его пальто, - но ты прав, моменты еще лучше.
- Порой, чтобы увидеть нечто стоящее, приходится преодолеть двести восемьдесят пять ступеней.
Я посмеиваюсь, и Эдвард, по-прежнему держа меня правой рукой, левой убирает налетевшие на лицо локоны. Бережно гладит пряди. – Спасибо, что ты дала мне шанс, Белла.
Его отсылка к нашему давнему – боже, всего недельному! – разговору немного тревожит меня. Я стою здесь, на вершине Колонны Победы, в объятиях удивительного мужчины, и думаю, пусть и пару мгновений лишь, правильно ли поступаю. Есть некоторые обстоятельства, о которых предпочла бы не вспоминать, но они настойчивы. У Эдварда была жизнь до меня. Немалая часть его жизни прошла до нашей встречи. И прошлые отношения, и их логичное следствие – ребенок, и опыт иного рода в принципе… но Эдвард здесь, из плоти и крови, показывает мне свой город, интерес и… влечение? Я не хочу ему сопротивляться. Я не буду.
- Спасибо, что ты спросил у меня любимую модель «Порше», - отвечаю, решив, что этого будет достаточно.
Мужчина не настаивает. Теперь слышно лишь ветер и неясные, приглушенные гудки машин снизу. Эдвард устраивает подбородок поверх моей макушки, возвращает обе руки на талию. И дальше мы целомудренно и молча наслаждаемся видом.



Тиргартен – самый большой парк Берлина. И официально одно из моих любимых мест для прогулок теперь. Среди вековых деревьев, чьи разноцветные листья, уже начавшие опадать, но пока еще составляющие густые кроны, пахнут так пряно… по дорожкам, засыпанным гравием, дабы не терять контакта с природой, узким – только для двоих, и крайне запутанным в пространстве… на расстоянии вытянутой руки от мегаполиса, а все же вдалеке от него – потому что в этом уединении птичьих трелей и легкого ветерка несложно забыть о городе в принципе… вместе с Эдвардом, чья рука по-прежнему держит мою – за сегодняшний день уже стало традицией.
Я изредка поглядываю на него, пока мы молчаливо и неспешно движемся вперед по одной из дорожек. Профиль по-прежнему красив, а взгляд задумчивый, но это не тяжелые мысли, а скорее приятная невесомость безмятежности. Мне кажется, ему так же хорошо в моей компании, как и мне в его. То странное чувство единения над Берлином, что нам удалось поймать наверху Колонны Победы, укрепилось под апельсиновым деревом «Маленькой Кордовы». Я все больше задумываюсь о том, насколько глубже хотела бы знать Эдварда в дальнейшем… во всех планах.
- Ты любишь парки, Белла, я прав?
Он обращается ко мне ровно в тот момент, когда погрязаю в тихих фантазиях на обыденно-плотскую тему, а потому голос звучит в тихом парке неожиданно громко. Но вместо логичного испуга я лишь улыбаюсь, чуть покраснев. У меня будет время подумать обо всем этом позже.
- Я обожаю парки, - пожимаю его пальцы, с которыми переплетены мои, оглядываясь на высокие шумящие кроны над нами. Доверительным куполом, избавляющим от людского присутствия и сигналов машин, они подталкивают к расслабленному и неспешному наслаждению прогулкой. Давно у меня не было повода такое испытать.
- Так почему же ты так редко гуляешь в них? – Эдвард, отвечая на мой жест, привлекает меня ближе к себе. Теперь не только наши ладони касаются друг друга, но и предплечья. – Берлин очень зеленый город.
- Сложно отыскать время и компанию, - усмехаюсь, расслабленно прижавшись виском к его плечу. Материя пальто Эдварда будет моей любимой, надо выяснить, что это. – Спасибо тебе за возможность.
Он гладит мои волосы, так просто и обыденно прикасаясь к ним по всей длине. Чуть путается в прядях у уха, тронув мочку.
- Тебе спасибо. Мне кажется, я не был в парках больше полугода.
- С учетом того, что Тиргартен практически в центре города, это странно.
- Во всем виноват немецкий автопром, - посмеивается Эдвард, - я чаще за рулем, чем без него, поэтому Тиргартен обычно вижу в боковое зеркало.
- Ты проезжаешь его каждый день, не так ли? – припоминая район Берлина – Шарлоттенбург – который назвал мне мистер Чек-Поинт во время нашего ужина, стараюсь сопоставить маршрут я.
Мы обсуждали это посреди самого сердца делового Берлина, на Потсдамер-платц, откуда артериями отходят небоскребы, торговые центры и конференц-залы, во внутреннем дворике бутик-отеля «Андалуссия». Я и подумать не могла, что на такой оживленной площади отыщется столь тихий и удивительно живописный уголок настоящего сада. За деревьями, виноградной лозой на резных арках террасы, позади кустов жимолости притаился крошечный ресторан «Маленькая Кордова». Шесть столиков с белыми скатертями, видом на сад и апельсиновыми деревьями, расставленными по периметру. Мелкие ярко-оранжевые апельсины были чудом, не иначе, посреди шумного многомилионного города. Эдвард запомнил то, что я рассказывала ему об Алькасаре Севильи – наш столик был как раз у апельсинового дерева, а свежий салат с дольками апельсинов дополнил восприятие вкусовым наслаждением. Впрочем, ему все равно не дано было перещеголять гаспачо. Истинный, по-андалусски алый, со всеми атрибутами в виде желтка, хамона и зелени. Никто и никогда не устраивал для меня такую сказку на ровном месте. С буквальной телепортацией сквозь моря и страны.
Мы получали удовольствие от пищи, несложного повседневного разговора и простого присутствия. Официанты были услужливы, но не навязчивы, повар знал свое дело от и до, к тому же, мне кажется, был коренным испанцем, а других посетителей не было. На эти полтора часа «Маленькая Кордова» была только нашей. Аутентично и безукоризненно. Как мне удалось узнать чуть позже, мишленовский гид закончил ревью этими же словами.
Эдвард рассказал мне не только о своем адресе. Отказавшись от хереса в пользу свежевыжатого апельсинового сока, мы говорили о сложностях, встречающихся в нашем рабочем процессе, а также о карьерных пожеланиях на будущее. Я поделилась с Эдвардом, что самым сложным в отзывах на заведения считаю не скатиться в критику, критиков и без меня хватает, а в дальнейшем хотела бы стать редактором журнала, как и Эммет, мой непосредственный босс. Он тоже начинал с ревью, постепенно пройдя все этапы. Кстати, писал в основном о Мадриде и Севилье.
Эдвард же поведал мне, что считает самым непростым в своем деле выбор базовой комплектации нового автомобиля, решением, какие функции войдут в первый состав, а какие нет. Его команда и он составляют список всех предпочтений, а затем совместно принимают решение, вычеркивая дополнительные функции и выбирая основные, покупательские. Человек может приобрести «Порше» без расширенного планшета ввода и голосового управления, но вот без подогрева сидений, парктронников и круиз-контроля не продастся ни один экземпляр. Для всех, кто хочет больше, дополнительные элементы и равномерно увеличивающаяся стоимость – все это куда проще, когда модель поставлена на поток, дело запущено. В дальнейшем Эдвард хотел бы заниматься разработкой исключительно электрокаров, это безумно интересно, и, благо, уже готовится план-расчет такого производства.
А еще у нас были крошечные чуррос с чашкой горячего шоколада на десерт. И если что-то могло идеально закончить этот ужин, то только они. Истинное лицо – сахарное и мучное – испанской кондитерской деятельности.
- Я обычно объезжаю парк, - тем временем отвечает на мой вопрос Эдвард, разгоняя пелену воспоминаний. Приятное полотно памяти, заботливо сотканное из таких моментов, одна из причин, почему я так жду наших встреч. – Здесь после семи частые пробки. Да и туристов много.
- Мне уже сложно представить, каково быть туристом здесь, - качаю головой, припоминая первые дни приезда в город, - наверное, я вела себя нетипично, обозревая Берлин скорее через стекла кофеен, чем музеев.
- Музеи зачастую скучны, так и есть, - соглашается мой спутник, увлекая нас вправо на развилке дорожки. Тиргартен не только большой, но и густой парк, и, не глядя на его центральное расположение, потеряться здесь проще простого. Однако я верю Эдварду и потому даже не пытаюсь запомнить маршрут. Лучше запомню, как искусно блуждают блики вечернего солнца на его лице.
Он подмечает мой интерес, отреагировав маленькой ухмылкой. Останавливается, внимательно, пронзительно даже глядя в глаза. У самой дорожки есть дуб, чей ствол широкий, надежный и шершавый. Я чувствую кору спиной, когда мужчина прижимает меня к нему. А самого Эдварда и вижу, и чувствую прямо перед собой, спереди. Он медленно наклоняется, демонстрируя, чего хочет. Целует сперва мягко, но с постепенно нарастающей силой. Руки, зажавшие меня у ствола, ощутимо напрягаются. Приятно быть в такой ловушке.
Не прерывая поцелуй, я обнимаю его в ответ. Глажу спину, прижимая к себе, в попытке получить от прикосновений больше. Еще больше. Еще…
Эдвард тихо, но несдержанно стонет у моих губ. Животный звук, от которого по коже бегут мурашки.
Он отстраняется, давая мне вздохнуть. Целует шею, слегка отодвинув воротник пальто, горячим дыханием проходится по чувствительной коже. Теперь я хватаюсь за него крепче не для того, чтобы удержать, а для того, чтобы самой удержаться. Твердая земля кажется далекой, пластилиновой и ненастоящей.
Эдвард поднимает голову, оторвавшись от меня. С горящими вожделением глазами, что совсем не вяжутся с его воодушевленной улыбкой, приглаживает мои волосы.
- В этом парке мы сейчас и останемся, Schönheit.
На секунду эта идея кажется мне чудесной. Но лишь на секунду.
С псевдо-пристыженным видом разжимая пальцы, отпускаю его, не в силах не усмехнуться нашей позе и случившемуся поцелую с продолжением. Все, как и хотела, быть может, Эдвард читает мои мысли? Тогда бы это все объяснило.
- Профилактика возгорания, - объясняю, прикладывая обе ладони к своим пылающим щекам, еще не отошедшим от приятных последствий одиноких прогулок, - ой-ой.
- Ой-ой, - шепотом, ухмыляясь, протягивает за мной Эдвард. Возвращает нас на дорожку, галантно предлагая мне локоть. Стоит продолжить прогулку.
Какое-то время мы идем в тишине, но она абсолютно не гнетущая. Наоборот, помогает немного восстановить трезвость мыслей, само восприятие и, конечно же, дыхание. С ним самая большая проблема, учитывая, насколько Эдвард по-прежнему ко мне близок.
Деревья медленным хороводом движутся по обе стороны от нашей дорожки. Мне чудится, она идет вглубь парка, но затем я начинаю постепенно слышать звук дороги. Мы возвращаемся? Так скоро?
- Ты скучаешь по семье? - негромко спрашивает мужчина, отвлекая меня от попыток определить наше местонахождение. Довольно неожиданный вопрос, как и многие сегодня, после такого… чувственного рандеву под дубом.
- Конечно скучаю, - не утаиваю, но стараюсь говорить как можно более безразлично, - но родители давно не вместе и нет того места, что можно назвать родительским домом, если ты понимаешь, о чем я. Получается, что и тоски, как таковой, нет.
- И как часто ты с ними видишься?
В его голосе сквозит понимание. Мне это приятно.
- В среднем, раз или два в год, - невольно пожимаю его ладонь, не подумав, - с каждым. Мама во Франции, у нее там вся жизнь, включая возлюбленного. Папа по-прежнему в США, недавно переехал в Колорадо. У него тоже все сложилось, насколько я знаю. И он, и мама работают в архитектурном бюро, в университете и познакомились.
- Если я спрашиваю что-то, на что ты не хочешь отвечать, просто скажи, - видимо, заприметив и мое движение, и чуть изменившийся голос, предлагает Эдвард. Поднимает мою ладонь, легко ее целуя. Жест, который скоро станет фирменным в его исполнении для меня, но по-прежнему приятно до безумия. Я чувствую, что меня понимают, а это дорогого стоит.
- Все в порядке. Расскажешь мне немного о своей семье?
Он смотрит на меня чуть испытующе, будто бы оценивая, что ответить. Но потом умиротворенно говорит:
- Мой отец всю жизнь занимался предпринимательством, что с успехом продолжает делать и сейчас. Мама закончила консерваторию, но затем выбрала быть дома с детьми.
Я удивленно гляжу на него, и Эдвард, загадочно улыбнувшись, продолжает:
- У меня два младших брата, они остались в Мэне, работают у отца. У обоих счастливые браки.
- Ты жалеешь, что твой брак оказался несчастливым?
Не слишком вежливо и, думаю, не к месту, но мне почему-то хочется спросить. Судя по всему, Эдвард не находит тяжелым говорить об этом. Впрочем, моего вопроса не ожидает.
- Знаешь, Изабелла, брак – это как пирамидка из деревянных блоков, есть такая игра, дети ее любят, насколько я знаю. Так вот, если нет нужного блока в основании, держи-не держи, а рано или поздно все обрушится. Мы поняли это и не стали ждать, пока станет хуже, оставшись друзьями. Я считаю это здравым решением.
- Я согласна. Извини, пожалуйста.
Мужчина неглубоко вздыхает, дружески коснувшись моей талии и тем самым приобняв. Невербально отвергает извинения, делая их ненужными.
- В любом случае, я очень рад, что мы познакомились, Белла.
Деревья расступаются, выводя нас к самой популярной части Тиргартера. К Рейхстагу.
Осеннее солнце, медленно двигаясь к горизонту, окрашивает его безразмерную лужайку багровыми лучами заката.
- Добро пожаловать в Берлин, Sonne (солнце).



Два полосатых синих тканевых лежака, чтобы с удобством устроиться, посреди зеленой лужайки, но чуть в стороне, дабы открывался лучший вид. Рейхстаг, окрашенный самими яркими цветами заката и его прозрачный купол, возвышающийся над городом и собирающий солнечные блики. Белый стаканчик с зеленой русалкой в моей руке и точно такой же – у Эдварда. Мы оба, удобно расположившись на лежаках, рядом. И главный символ Берлина – как на ладони. Под аккомпанемент саксофона уличного музыканта, чья мелодия долетает до нас с другого конца лужайки. Я не знаю, что может быть красивее.
- Здесь удивительно, Эдвард.
Он поворачивается ко мне, довольно улыбаясь. Во взгляде самое настоящее любование, от которого мне хочется смутиться.
- Ты удивительная, Белла. Это место никогда не было бы таким без тебя.
Мне хочется усмехнуться на такое заявление, отчасти от смятения, отчасти – от эфемерности таких слов в сравнении с невероятным закатом, величественным Рейхстагом и множеством солнечных зайчиков на необычайно зеленой траве. По небу плывут белые облака, разносортные туристы и жители города расстилают пледы для пикника, а парочка детишек наперегонки с собаками носится за фрисби. Идиллический Берлин, прекрасный в своем осеннем убранстве, наполненный теплом, светом и историей. И мы посреди этого. И я в сравнении со всем этим.
Но Эдвард смотрит на меня слишком серьезно, чтобы не поверить этим словам. Нет большей силы, правды и искренности, чем он в них вкладывает. Я знаю.
Пользуюсь тем, что наши лежаки стоят так близко друг к другу. Правой рукой провожу тонкую линию по его все такой же гладковыбритой щеке. Пальцы покалывает от электричества, мелькающего между нами.
- Спасибо, - проникновенно и отрывисто говорю. Синие глаза искрятся тысячей крошечных огоньков в ответ на мою благодарность. Эдвард выглядит совершенно счастливым.
Саксофонист начинает другую мелодию. Багровый солнечный круг уже наполовину скрылся за горизонтом и все еще продолжает медленно тонуть в его глади. У кассы Рейхстага выстраивается последняя на сегодня очередь за билетами на купол. Мимо нас пробегает очаровательный терьер, на лету поймав теннисный лимонный мячик. Я тоже счастлива.
Делаю пару глотков капучино, еще не остывшего, резюмируя это счастье окончательно. Эдвард удивляет меня сегодня на протяжении всего вечера, но кофе было уж совсем неожиданным дополнением к любованию закатом. Мужчина, ожидавший нас у лежаков, отдал его мистеру Чек-Поинту сразу по приходу. И на чистом английском пожелал нам отличного вечера.
Я тогда сказала, что по части организации Эдварду нет равных. Он посмеялся и заявил, что в таком случае не зря занимает свою должность, ведь в организации процесса и состоит основная часть его работы. Но в случае с нашим времяпровождением все это доставляет чистое удовольствие.
В ответ я все-таки пообещала переименовать его в «Эдвард, который льстец», в своей адресной книжке.
- Schönheit.
Он зовет меня, и я откликаюсь быстрее, чем успеваю подумать. Вижу, как мой спутник рад такой скорой реакции. Прищуривается, нежной линией огладив всю мою руку, от плеча до запястья.
- Ты всегда так очаровательно улыбаешься, стоит мне произнести это слово, - доверительно шепчет он, - в моем словаре оно теперь будет значиться первым.
- Все дело в том, как ты его произносишь. Выбери в тот день любое другое, оно было бы не хуже.
Мне нравится, что я могу быть с ним откровенна и не думать, стоит ли говорить то, что пришло в голову. Постепенно, ближе к концу вечера, ухожу от раздумий относительно подходящих слов. Эдвард заслуживает этого, а я с удовольствием расслаблюсь в его присутствии. Оно вдохновляет.
- Льстишь мне, и все же… Изабелла, тебе хорошо здесь?
Я обвожу глазами все то великолепие, что царит вокруг, прежде чем снова посмотреть на Эдварда. Изумленно, стоит признать.
- И ты еще спрашиваешь?..
- Я имею в виду, со мной, - мягко поправляется он, не прерывая нашего контакта. С моего плеча пальцы трепетно переходят на щеку. А затем на скулу. И убирают прядки с лица, нежно пристраивая их за ухом. Эдвард не только взглядом, но и действиями меня гипнотизирует.
Я немного наклоняю голову, самостоятельно касаясь его руки. Он улыбается.
- Мне очень хорошо, - тихо, дабы не разрушить наш маленький заповедный мирок, признаюсь я.
Следующие несколько секунд мы молчаливо смотрим друг на друга. В пространстве, где нет слов, балом правят прикосновения. Эдвард любуется мной и я отвечаю ему взаимностью – никак по другому этот танец рук и блеск глаз, что вызывают касания, мне не описать. Багровое солнце, почти закатившись, освещает его левую щеку, красиво очерчивая лицо. Я отставляю свой стаканчик с кофе, окончательно позабыв о нем. Здесь теперь только Эдвард. Здесь всегда, кажется, был только он.
Не знаю, сколько мне требуется времени, быть может, всего пару минут, потому что закат все еще не завершился. Но когда декорации других людей тускнеют, а саксофон больше не звучит, затихая, я поднимаюсь со своего лежака. Не пытаюсь предугадать, как расценит мои действия Эдвард, не думаю, что будет, если откажется поддержать мою идею. Попросту делаю тот шаг, что разделяет нас, выжидающе взглянув на человека, подарившего мне сегодня столько положительных эмоций.
Мистер Чек-Поинт, подтвердив свое звание организованным старбаксовским кофе полчаса назад, не подводит. Он с готовностью раскрывает мне объятья, чуть выдвинув ноги, дабы мне было удобно сидеть. И забирает, как мне бы хотелось, к себе, осторожно, но уверенно.
Вот и свершилось. На коленях у Эдварда, не оставив между нами и сантиметра свободного пространства, я кладу голову на его плечо. Он гладит мои волосы, приятно перебирая пряди. Сандал, мандарины и тепло его щеки, касающейся моего лба. Я никогда еще не была к Эдварду ближе, и никогда еще не было мне лучше, чем теперь. Без капли похоти и даже намека на нее, поистине физически. Что-то необыкновенное.
- Я обещаю, что дальше будет только лучше. Со мной, - негромко произносит мужчина, придерживая мою талию свободной рукой. Мы вместе смотрим на солнце, что последнюю минуту висит на линии горизонта. Голубое небо теперь выкрашено розовым, с фиолетовыми прожилками. Где-то далеко, едва заметно, летит самолет, оставляя за собой белый след.
- Верю, - емко соглашаюсь, закрывая глаза, чтобы лучше проникнуться этим моментом. Сполна, до последнего дуновения ветерка, до малейшей нотки сандала ощутить его. Почему-то как будто запретно, слегка боязно, немного невероятно – а все-таки все взаправду. Третья встреча окончательно убеждает меня, что отказываться от того, что у нас может быть, я больше даже не намерена. Я действительно Эдварду верю.
Саксофонист начинает играть что-то нежное, больше подходящее под романтическую обстановку свершившегося заката. Лужайка Рейхстага постепенно пустеет. Закрываются кассы купола, пакуют в чехол свои ракетки для бадминтона мальчишки, закончившие игру. А Эдвард по-прежнему обнимает меня, прикасаясь к волосам, и даже тихонько что-то напевает. Ритм совпадает с мелодией саксофониста.
- Чего бы ты хотел прямо сейчас?
Мой вопрос, относительно неоднозначный, но все в той же доверительной обстановке, Эдвард встречает доброй полуулыбкой. Прекращает напевать, легко и ласково, будто бы я слишком хрупкая для любого проявления силы, поцеловав меня. Губы требовательно саднят.
- Вот этого, - хитро признается он.
Я повторяю поцелуй. Не уверена, что в принципе готова остановиться по их части.
- А ты? – Эдвард обводит пальцами контур моего лица, задержавшись у губ. Принимая свою эстафету, целует их.
- Чтобы этот вечер не заканчивался, - честно отвечаю, возвращая и этот поцелуй. Тоже хитро ему улыбаюсь.
В уголках его глаз появляются морщинки смеха. Убрав волосы, Эдвард легко целует мой лоб, предпочтя его губам на этот раз.
- Ему еще рано заканчиваться, это точно. Солнце село, Белла. Нам пора.
Я нехотя покидаю его объятья, хотя мужчина терпеливо ждет, пока сделаю это, ничуть не торопя. Нам обоим они приятны, к гадалке не ходи.
Оставляя лежаки и остывший кофе там же, где нашли их, мы идем в сторону строений Парламента. Эдвард убеждает меня, что обо всем этом позаботятся, а я, крепко держа его руку, не возражаю. Теперь никак не касаться мужчины выглядит неразумным, мне физически это нужно.
Вспоминаю о фильме, с которого и началось приглашение на свидание, только когда вижу людей у импровизированного амфитеатра у реки. Шпрее, буйствуя темной гладью и отражая в себе стены Парламента на другом берегу, переливается из-за направленных прожекторов. Эдвард останавливает нас чуть сбоку от основной толпы, давая наилучший угол обзора и каплю приватности. Встает за моей спиной, обыденным жестом, что греет душу, обвивая мою талию. Прижимает к себе, сомкнув ладони, и дает опору. Снова чувствую его практически всем телом, расслабленно откинув голову к груди. И тепло, и уютно – не верится, что только пару часов назад открыли для себя эту позу на Колонне Победы. Я бы стояла так куда больше, чем идет получасовой фильм. Собственно, и фильм мне в присутствии Эдварда мало интересен.
Кинопоказ начинается ровно в восемь, педантично соблюденное немцами время. Проекторы демонстрируют исторические кадры Берлина, показывают известных персон и простых очевидцев непростых событий, делящихся своим опытом о немецком народе и национальной идее Германии, а также впечатляющие отрывки из жизни города сегодня – трогательные, быстрые, насыщенные и живые. Прекрасная операторская работа, монтаж и содержание. Эдвард переводит мне основную часть прямо на ухо, слегка касаясь виска, но я больше сконцентрирована на его глубоком голосе и дыхании, чем на тексте. В любом случае, задумку оценить получается. Больше всего мне нравится, как отражается в Шпрее демонстрация со стен Парламента и сам факт идеи фильма, объединяющего и объединенного. В конце, когда проекция затухает, все хлопают. Мы тоже.
Я делюсь с Эдвардом своими впечатлениями о кинопоказе, пока мы гуляем вокруг Рейхстага, освещенного сотней огней и с четырьмя немецкими флагами, победоносно развевающимися на фоне монументального здания. Не меньше трех кругов по лужайке, если я правильно считаю. Но мне доставляет истинное удовольствие не обращать внимание на время.
Ближе к десяти мы минуем сквер, направляясь к Бранденбургским воротам. Они потрясающе выглядят в ночном освещении, я это уже знаю, но в присутствии Эдварда их красота увеличивается в разы. Мы идем по Аллее Лип, мимо «Адлона», и я не удерживаюсь от усмешки. Приходится поделиться с Эдвардом тем, что отнесла его к классу постоянных клиентов отеля с первого же взгляда. Он по-доброму мне улыбается.
- Всю ценность купюр понимаешь с возрастом, - говорит, глянув на свой «Rolex» как на вещь, совершенно не стоящую внимания, - они не могут предложить тебе ничего, кроме материальных вещей. А их порой не хочется совершенно – тысячу раз обменяешь на искренность и участие.
- Я понимаю, - прижимаюсь к его плечу, разворачивая нас от «Адлона», - так и есть, Эдвард.
Появление «Форума» в конце бульвара разряжает обстановку. Теперь мы оба смеемся, припоминая ту встречу. Сходимся во мнении, что благодарны за нее обстоятельствам. Я ведь не собиралась заходить в Галерею, а Эдвард всеми силами старался отказаться от выступления. Хорошо, что все пошло не по плану.
Черный «Порше», как мне помнится, оставленный на стоянке у начальной части Тиргартера, материализуется невдалеке от пересечения Унтер-ден-Линден и Фридрихштрассе, на стоянке в переулке. Знакомый помощник, отвечающий за кофе и лежаки, с веселой улыбкой передает Эдварду карту зажигания.
Никогда не перестану любить салон этой машины. И тихую инструментальную музыку, что всегда в нем звучит.
- Твой любимый композитор?
- Бах, - выруливая на проспект, кивает Эдвард, - один из лучших немцев в истории.
- Не поспоришь.
К моему дому мы подъезжаем без четверти одиннадцать. Эдвард паркуется, но я не спешу выходить. Потому что уходить от него тяжелее, чем могло показаться.
- Спасибо тебе за невероятный вечер… мне никогда не было так хорошо в Берлине, как сегодня. И такой Берлин я никогда не видела, - искренне признаюсь ему, погладив по руке. Эдвард подается вперед, предпочитая целомудренному контакту более вещественный. Целует меня, уделив внимание не только губам, но и обеим щекам.
- Ты творишь магию вокруг меня, Schönheit. Я с тобой не расстанусь.
Невольно напрягаюсь, чуть отодвинувшись, неверно истолковав последнюю фразу. Не сказать, чтобы влечение к Эдварду ослабло, скорее оно приобрело лишь более чувственную форму, но одно дело – на закате и под саксофон, а другое дело – в тиши моего переулка, в глубине темного тихого «Порше». Я не готова… сегодня. Абсурдно, но нет.
- Ш-ш-ш, - без лишних объяснений он с легкостью понимает меня, обеими руками теперь гладит, заключив лицо в ладони, - я не об этом, Белла. Мы не двинемся ни на шаг дальше, пока ты сама этого не захочешь. Обещаю, все решения – в твоих руках.
- Ты удивительный, Эдвард. Пожалуйста, не думай, что я не… что я не хочу тебя... Но не сейчас…
Меня трогает та теплота, что таится в его взгляде. Эдвард приникает своим лбом к моему, не разрывая нашего зрительного контакта. Обезоруживающе, как и тогда, в салоне, в первый раз, улыбается.
- Я счастлив, Белла. Счастлив, что ты провела этот вечер со мной. Спасибо.
Не уверена, что человек может нравиться другому настолько сильно, насколько мне нравится Эдвард. Особенно – теперь.
Я подаюсь вперед, самостоятельно его целуя. Так же нежно, как смотрит на меня прямо сейчас.
- Дальше будет только лучше, - его же словами обещаю, коснувшись его рук у моего лица, - я тоже счастлива.
- Доброй тебе ночи, Schönheit.
- Доброй ночи, Эдвард.
Я выхожу из машины, прикрыв за собой дверь. Эдвард опускает стекло, наблюдая за тем, как иду к подъезду. Точно такой же взгляд я чувствовала спиной, выходя из «Форума». История имеет свойство повторяться?
Останавливаюсь у самой двери, обернувшись к нему. Шлю на прощание воздушный поцелуй. Эдвард довольно смеется, ловко послав мне ответный.
Вместе с консьержем Размусом, отставившим свой вечерний сериал с моим приездом, мы смотрим на отъезжающий черный «Порше».
- Хороший вечер, фрау Свон? – многозначительно интересуется он, когда я захожу в подъезд.
Хмыкаю, отвечая, что не просто хороший, а чудесный. Wunderbar. Понимаем друг друга даже на ломаном немецком.
В моей квартире пахнет подсолнухами. Они стоят в декоративной вазе как раз на тумбочке под именитой репродукцией, и притягивают взгляд из любого угла студии. Глядя на них, смеюсь так весело и беззаботно, как никогда.
Кажется, в Эдварда я влюбляюсь.