 Как «Голодные игры» подарили миру человечный пример для подражания.
В четверг на экраны выходит заключительный фильм «Голодных игр» по второй части «Сойки-пересмешницы». Романы писательницы Сьюзен Коллинз и их экранизации — поп-культурное событие десятилетия, от которого нельзя просто так отмахнуться. Антитоталитарная сага для юных (и взрослых тоже), размашистая кинофраншиза с суперзвездным составом и, наконец, бенефис Дженнифер Лоуренс в роли эмансипированной Китнисс Эвердин — главной героини саги, юной революционерки и гуманистки. Разбираемся, почему Китнисс (и «Голодные игры» в целом) неодномернее и интереснее, чем может казаться, и как она стала голосом поколения.
В 2008 году вышла последняя книга из «сумеречной» серии, которую к этому моменту уже не называли иначе как сагой. Ее лирическая героиня Белла Свон за четыре тома утвердилась в роли лица поколения — то ли отразившего его, то ли сформировавшего, то ли и то и другое. В то же время к ней и ее создательнице Стефани Майер назрела масса вопросов. Права ли девушка, сделавшая смыслом жизни первую любовь? Не приносит ли такой образ больше вреда, чем пользы? Стоит ли воспринимать «Сумерки» как историю подростковых чувств или метафору отношения общества с меньшинствами? Пока на эти темы писались дипломы и диссертации, а в интернете разворачивались кровавые фанатские бои, писательница Сьюзен Коллинз выпустила первую книгу «Голодных игр», и начался совсем другой разговор.
Коллинз удачно подгадала момент. За год до этого громогласно завершилась и главная книжная многосерийка XXI века: опьяненная «Гарри Поттером» массовая культура поняла, что будущее — за историями с продолжением, и желательно не одним и не двумя. И желательно кинематографичными. Книги Джоан Роулинг — по сути, растянутая на десяток лет драма взросления в фантастических обстоятельствах — запустили целую волну так называемой янг-эдалт-литературы. Томов в сериях становилось всё меньше, а старые фавориты легко уступали место новым. Стоило отгреметь «Сумеркам», как разогретая аудитория потребовала новую историю о девушке, идущей против ветра. По самоиронии (которая в целом выделяет «Голодные игры»), писательница Коллинз не просто дала миру такую героиню, но и сделала ее жертвой ровно такой же безумной гонки за зрелищами и развлечением.
Кажется, что сегодня независимая героиня в центре фантастической истории — один из столпов популярной литературы. Но достаточно сделать шаг назад, чтобы понять, как недавно эта мода началась. Сегодня у нас есть с десяток упрямых хитов и по трилогии экранизаций на каждый — в кино продолжает выходить тот же «Дивергент» с Шейлин Вудли, а Хлоя Морец совсем скоро будет давать отпор инопланетянам в «5-й волне». Это вовсе не значит, что таких женских персонажей не было раньше, но такого массового осознания и принятия феномена не было никогда. Вопрос оставался в одном: кто станет лицом этой литературной революции? У Коллинз был готов ответ: упрямая, смелая, трусливая, эгоистичная и жертвенная девушка, которую она придумала после того, как однажды ночью щелкала каналы, перемешивая в телевизоре кадры из Ирака с конфетными телешоу.
Кэтнисс, с легкой руки переводчиков превратившаяся в Китнисс, архетипичный герой. Она готова до последнего бороться за тех, кого любит, жертвуя собой ради других, однако ее настоящая сила таится в другом. За последние десять лет новые женские персонажи строились на одном и том же качестве — их «особенности». Существует совершенно справедливое критическое замечание к работам Толкина, заключающееся в том, что профессор не мог избежать элитизма. Все его герои — герои по праву, голубых кровей, чья исключительность во многом обусловлена их славными предками; это применимо даже к простоватым хоббитам. Отважные героини современного янг-эдалта зачастую оказываются жертвами сходной идеализации. Их решения верны, а действия отточены, и из любого конфликта они выходят победительницами — в большей степени Мэри Сью, фантазия, а не ролевая модель.
Сознательно или нет, но Коллинз с самого начала придумала свою Китнисс обычной. Ее недостатки не очаровательны, ее поступки не всегда жертвенны, а ее внешность для самой героини не играет никакой роли. Как бы архетипична ни была Китнисс Эвердин, она в большей степени герой поневоле. В ней легко найти типичные геройские характеристики, но на каждое попадание найдется черта, оставляющая ее в стороне. Она отправляется в классическое героическое путешествие, но ее действия не определяют ее в какую-то одну категорию. Хотя она берет на себя заботу о семье в 11 лет, она оказывается жертвой эмоциональной клаустрофобии. Хотя она умеет выживать, «игры» оставляют ее совершенно сломанной. Ее способности не делают ее супергероем, не знающим слез, страха и отчаяния, но именно в них она она находит силу.
Если бы для янг-эдалт-литературы существовал свой продвинутый тест Бехдель, то одним из пунктов в нем непременно должно было бы быть: «Главной проблемой героини не должен быть выбор между двумя мужчинами». Китнисс отрицает поведенческие тропы вплоть до неизбежной любовной линии. Ее чувства к Питу непрямолинейны и работают как часть любви, пронизывающей ее человечность, а не ошеломляющее романтическое желание. Она делает выбор в пользу созидания, а не разрушения, в котором она и так набила руку. Ее душа болит за людей Панема, но она не ведет в бой войска — потому что умение хорошо стрелять из лука не приравнивается тактическому мастерству. И, чтобы подчеркнуть начатую линию, писательница от начала и до конца оставляет ее пешкой в чужих руках, поручая своей Пересмешнице самое героическое задание из всех — в играх власть имущих остаться человеком.
«Дамы и господа, добро пожаловать на Голодные игры!» — с момента, когда Китнисс сознательно идет добровольцем на арену, вся ее жизнь превращается в иллюстрацию к этому слогану. Первые две части, сначала как трибут, а затем — победительница Игр, Китнисс переходит из одних рук в другие, как кукла: ее наряжают на радость зрителям, ее заставляют убивать невинных детей, не оставляя ей выбора. Начиная со стилистов и заканчивая кровожадным президентом Сноу, у всех есть планы на Китнисс, она нужна им для реализации собственных амбиций. Однако, вырвавшись из одной системы, она попадает в другую, где ее реальная личность снова едва ли имеет ценность для окружающих.
Президент повстанцев Коин играет на чувствах людей в дистриктах и лепит из Китнисс новый образ — единственную надежду восставших. Всё то время, пока Китнисс пыталась не умереть и не сойти с ума, чужими стараниями она стала Сойкой-пересмешницей: декорации сменились, но суть осталась. Отчасти сквозь Китнисс Коллинз задает вопрос — кто и как широко имеет право устанавливать моральные рамки? Так ли велика разница между режимом и революцией, если и для того и другого нужна железная рука? Китнисс попадает в центр планирования восстания, но не оказывается у его руля, в конце концов, у нее нет лидерских амбиций. Она снова делает то, что ей скажут, в обмен на защиту своих близких. Эта горькая ирония не остается незамеченной и самой героиней, но она сделала свой выбор, согласившись стать лицом другой пропаганды.
Того, кто ждал эпической концовки, в которой Китнисс принимает роль Жанны д’Арк и скачет в бой во главе войска, ждет разочарование. Оставаясь символом, она не допускается до больших сражений, а ее главным делом остаются съемки пропагандистских роликов и ровно до тех пор, пока пользы от нее живой больше, чем от мертвой. Свою порцию крови и горя она, конечно, в итоге хлебнет — просто без свидетелей, куда более камерно, отправившись на личную вендетту против садиста Сноу. Как бы она ни сочувствовала жителям своей страны, с самого начала Китнисс толкало вперед ее эгоистичное и совершенно человечное желание защитить близких — не зря она не раз раздумывала убежать. Но круг замкнулся: ее не ждут слава, богатство и заслуженный покой. Она так и не сможет защитить тех, ради кого несколько лет назад отправилась добровольцем, толпа никогда не поймет, почему она должна была взять на себя роль палача, а в качестве награды она получит изоляцию, депрессию и преследующие по ночам кошмары.
Ближе к концу трилогии командир отряда Боггс отвечает Китнисс, что она «заслужила жизнь», и писательница, ее придумавшая, с этим согласна. Китнисс остается совсем одна, сломанная и опустошенная, но, по крайней мере, не навсегда. Придумав свою человечную героиню, Коллинз придумала для нее не менее реалистичный путь, на котором нет места логике или сочувствию, потому что настоящий героизм некрасив, непрост и неотделим от личной травмы. Китнисс герой, но только потому что она побеждает в первую очередь себя, свое малодушие, свою нетерпимость, свои страхи, потому что она находит силы любить и быть уязвимой. Ее героизму хочется вторить каждый день, даже когда страшно и непонятно, чем всё это кончится. Всё, что тебе остается, — это надеяться — и, возможно, эта надежда будет не зря.
За информацию спасибо сайту http://www.wonderzine.com.
Китнисс Эвердин: Героиня поколения не без страха и упрека
|
что в 
