Мне кажется, я любил тебя всегда. Еще до моего первого признания, до нашего первого свидания, до первого восхищенного взгляда… Даже до нашей встречи я знал, что где-то есть ты, и у меня уже есть чувства к тебе. Нам осталось только найти друг друга. Эта мысль делала меня счастливым. Ты делала меня счастливым.
Сегодня твой двадцать шестой день рождения. Это один из моих любимых дней в календаре. Потому что однажды он подарил этому миру тебя – изумительно красивую, трогательно смешную, безгранично добрую, необыкновенно талантливую, бесконечно любимую. Мою. Шесть лет назад в этот день мы познакомились. Это одно из моих любимых воспоминаний. Как, впрочем, и все о тебе.
Помню, как бежал по пляжу, выгуливая Тайсона. Пса подкинул мне брат, улетевший со своей женой в отпуск. Было раннее утро, солнце только встало, едва оторвав свой красно-оранжевый диск от линии горизонта. Пахло морем, песком и летом. Ночная прохлада еще не уступила место дневному зною. Кроме шума прибоя, криков птиц и лая непоседливого пса, ничего не нарушало тишины. Я бежал спиной вперед, дразня Тайсона большой палкой, и не заметил, как наткнулся на твой мольберт. Он упал в песок, туда же полетели кисти, краски и я сам. Я тихо выругался матом и поднялся, раздраженно стряхивая с себя прилипший песок, который был у меня за пазухой, в волосах и даже ушах. Я был зол, что кто-то настолько увлекся, что даже не заметил, что я приближаюсь к нему, и не окликнул меня. Потом все же осознал, что упал не только я, но и все эти диковинные для меня художественные вещи. Я ожидал возмущенных криков, но так ничего и не услышал, кроме радостного лая Тайсона. Он пытался зубами уцепиться за выглядывающую из-под мольберта палку.
Обрадованный, что смогу безнаказанно скрыться с места преступления, я стал поднимать мольберт. Наконец я поставил его в вертикальное положение, но картины на нем не оказалось. В надежде увидеть лишь девственную белизну бумаги, я поднял лист и понял, что надеждам моим не суждено было сбыться. Багряно-золотое солнце, восстающее из лижущих мелкой рябью белый песок волн, медленно выползало на фиолетовое с желтыми и оранжевыми всполохами небо, на котором теперь ярким грязным пятном виднелась огромная песчаная комета. Но даже она не смогла испортить мне впечатление от великолепной картины. Я мгновенно очутился в этом прохладном утре. Я представил себе, что сижу у линии беспокойного прибоя и смотрю на рождение солнца, наслаждаясь его первыми теплыми лучами. Волны едва касаются моих босых ног. Чувство умиротворения заполнило все мое тело – я был там, где должен был быть, там, где было мое место в этом мире.
Упиваясь собственными ощущениями, я не заметил, что уже не один на берегу. Ты безмолвно стояла рядом и смотрела на испорченную мной картину. Я не видел тебя, но ощутил твое присутствие едва уловимым ароматом легкого утреннего ветерка. Я боялся обернуться и наткнуться на твой упрекающий взгляд, ведь я испортил твою работу, которую, возможно, придется делать заново. Но вместо упрека я увидел золотые крапинки смешинок в твоих темно-карих глазах. Ты скрестила руки на груди и улыбалась, словно застала ребенка, который нашел спрятанный мешок с конфетами и уже половину из них съел, – вроде бы и наказать следовало бы, но ситуация до слез смешная и умилительная. Наверное, чувство вины, написанное на моем лице, вызвало у тебя такую реакцию. Но я был безумно рад, что ты не расстроена, потому что последнее, чего я хотел бы, - это огорчить тебя. Я вернул тебе виноватую улыбку и нервно запустил пальцы себе в волосы, так как все еще не придумал, что сказать в свое оправдание. Ты до сих пор не произнесла ни слова и, все так же улыбаясь, прикусила свою нижнюю губу, будто пыталась удержать рвущиеся наружу фразы.
Я увидел в тебе очень красивую хрупкую девушку с длинными каштановыми волосами, которые ветер волнами разбросал по твоим фарфоровым плечикам. Расписанный белыми узорами подол ярко-голубого платья обнимал твою тонкую фигурку, следуя за порывами теплого ветра. Белые сандалии почти утонули в песке вместе с твоими стопами. Я не мог понять, как ты принесла сюда этот огромный для твоего роста мольберт, настолько хрупкой и беззащитной ты мне казалась. Мне захотелось поднять тебя на руки, крепко прижать к себе и никогда больше не отпускать.
В твоих глазах было столько жизни, столько надежд, столько ожиданий, столько желаний! Ни тревогам, ни усталости, ни злости, ни разочарованию не было места в этом пылающем шоколаде. Только восхищение! Восхищение прохладным утром, мягким шумом прибоя, восхищение солнцем, переливающимся всеми оттенками оранжевого, восхищение даже тем, что я так безжалостно испортил твою картину, – восхищение жизнью, как таковой! И я сразу понял, что ты и есть та, кого мне предназначено было найти. Пусть я еще не услышал от тебя ни одного слова, но я все равно знал, что уже бесповоротно влюблен в эту твою жажду жизни, влюблен в тебя.
Наше неловкое молчание нарушил Тайсон. Он пронесся мимо, зацепив злосчастной палкой ножку мольберта, который вместе с картиной снова рухнул в песок. Довольный пес вилял хвостом, преданно заглядывая мне в глаза и требовательно тыча в мою ногу все той же палкой. Ты засмеялась так заразительно и звонко, что я не смог сдержаться и улыбнулся еще шире. Мы хохотали на безлюдном пляже, не зная имен друг друга, но уже такие близкие и родные.
Я предложил купить твою картину при условии, что ты ее подпишешь и согласишься позавтракать со мной. Я бы повесил ее в своей спальне и смотрел на нее каждое утро, просыпаясь, и каждый вечер, ложась спать. Я хотел заполучить хотя бы часть тебя только для себя. Ведь в этой картине была огромная часть твоей сияющей радужными красками души. А пляжный песок, который крапинками прилип к краскам, напоминал бы мне об этом утре.
Ты подарила мне картину, оставив в качестве подписи номер телефона. Даже твой почерк улыбался мне, будто знал обо мне все, даже то, чего не знал я сам.
Я узнал, что ты пьешь сладкий латте по утрам и любишь вафли с вишней. Что ты перевелась на второй курс художественного факультета в моем же университете. Что подаренная мне картина была домашним заданием на летнем курсе, который ты вынуждена посещать из-за разницы в программе. Я предложил устроить экскурсию для профессора в моем доме, чтобы он смог оценить твою работу, потому что не намерен ее возвращать. Я был серьезен, но все равно рассмешил тебя. Оказалось, что у тебя было еще несколько картин, которые можно показать профессору. Ты рассказала, что тебе сегодня исполнилось двадцать, и твоя сумасшедшая соседка по комнате, которую ты ласково обозвала вечным двигателем, решила устроить грандиозную вечеринку по этому поводу, хотя ты сама не любишь большие компании и лучше бы повеселилась в узком кругу друзей. Я предложил похитить тебя на сегодняшний вечер под предлогом проведать картину, которой будет очень одиноко без своего родителя на стене в моем доме. Но ты пригласила меня на вечеринку, и я уцепился за это, как за прекрасную возможность продолжить наше знакомство.
С того вечера мы почти не расставались. Я не мог прожить и нескольких часов, не отправив тебе СМС, ты умудрялась найти для меня место на любой своей картине. Мои портреты заполонили сначала твою комнату, потом нашу квартиру. Я был счастлив варить тебе по утрам кофе и шептать на ушко нежности. Ты не хотела оставаться дома, когда мне нужно было уезжать в командировки. Мы часто ходили в один и тот же маленький кинотеатр, садились на один и тот же ряд и смотрели старые фильмы. Кафе, где мы с тобой завтракали в день первой встречи, стало нашим местом. Мы садились за один и тот же стол, заказывали чай и просто болтали друг с другом. Мы были счастливы пить глинтвейн у камина в доме моих родителей холодными предрождественскими вечерами, закутавшись в один плед на двоих. Не было ничего в моей жизни прекрасней, чем ты. Время, проведенное вдали от тебя, было потрачено зря.
Сегодня тебе двадцать шесть. Ты еще не проснулась. Я сижу у кровати и смотрю, как ты спишь. С каждым годом ты становишься еще прекраснее. Ты хмуришься во сне, по твоей щеке скатывается слеза, и я вытираю ее рукой. Обнимаю тебя, и ты, кажется, немного успокаиваешься. Твои ночные слезы случаются теперь реже. Я все еще надеюсь, что ты перестанешь плакать совсем. Ты должна быть счастливой. Я очень постараюсь, чтобы ты была счастливой. Жизнерадостность и счастье – это твоя сущность, не теряй ее. Пожалуйста!
Ты просыпаешься за десять минут до будильника. Первый твой взгляд падает на стену напротив кровати. Там висит та самая картина, которую ты подарила мне в день нашего знакомства. Три года назад рядом с ней появилась еще одна. На ней я. Это один из первых моих портретов. Ты написала его на том же пляже. Ветер взъерошил мои и без того непослушные бронзовые волосы, в глазах - необъятная любовь к тебе. Я был так счастлив в тот момент. Ты уловила это. Ты всегда могла видеть настоящие эмоции и передавать их своим художественным языком на бумагу или холст. Этот портрет сохранился чудом. И то только потому, что был забыт тобой при переезде с квартиры, что ты снимала со своей подружкой. Остальные ты уничтожила.
Это было очень тяжелое и мрачное время. Для тебя. И для меня тоже. Я был в отчаянии от своего бессилия. Я очень хотел помочь, успокоить тебя, сказать, что я всегда буду рядом, что ты никогда не будешь одна. Я и говорил. Но не мог быть услышанным. Мне оставалось только вытирать твои слезы по ночам.
А ты то запиралась в квартире, отключая все телефоны и посылая подальше всех друзей и близких, то крушила посуду, то просто рыдала в подушку. Ты больше не была той жизнерадостной девочкой, которую я встретил однажды. Ты проклинала солнце за то, что оно все так же светит; дождь – за то, что он не может плакать за тебя; мир – за то, что все еще существует; жизнь – за то, что продолжается; время – за то, что не лечит… От тебя прежней осталась лишь жалкая серая тень, которая мечтала просто не быть. Это разрывало мне сердце, ведь причиной всего этого был я.
Однажды ты собрала все мои фото из альбомов, изорвала их на мелкие кусочки, сложила горкой и поднесла к ней зажженную спичку, чтобы выжечь всю память обо мне. Я хотел этого. Чтобы не осталось ничего, что напоминало бы обо мне, чтобы у тебя больше никогда не было поводов грустить и тем более плакать. Чтобы я мог снова любоваться твоими прекрасными глазами, полными жизни, тепла и радости. Чтобы ты снова общалась с друзьями, ходила встречать восход солнца на пляж, чтобы снова начала рисовать картины. Ты и сейчас пишешь, но это все бездушно. Твои пейзажи больше не вдохновляют. Ты не пишешь портретов с искрящимися взглядами. Вокруг тебя все больше угрюмых отшельников, с которыми ты даже не разговариваешь. Не этого я хотел для тебя. Ты заслуживаешь быть счастливой. Пусть даже без меня. Тем более без меня.
Ты так и не смогла сжечь мои фотографии. Вместо погребального костра ты устроила соленое наводнение, из которого спасала намокшие частички памяти обо мне. Дрожащими руками ты склеивала осколки нашего прошлого и складывала обратно в альбом. Он все еще лежит в коробке в шкафу с моими вещами. От них ты тоже не можешь избавиться. Однажды ты попыталась, но…
Ты смотришь, как струи воды рисуют на оконном стекле замысловатые абстрактные шедевры, и греешь об чашку кофе свои изящные ладошки. Я обнимаю тебя сзади, мой подбородок удобно устроился на твоей макушке. Я вдыхаю аромат твоих волос и кофе. Блаженство!
Это лето скорее мокрое, чем теплое. Ты всегда недолюбливала дождь. Он заставляет тебя грустить. Ты говорила, что это небо плачет за всех тех, кто уже устал делать это сам. Ты никогда не брала с собой зонт, и я отогревал тебя, продрогшую и промокшую, отпаивал чаем и ромом. Сегодня ты опять обязательно промокнешь, и я буду обнимать тебя, желая согреть. Жаль, не смогу заварить для тебя твой любимый чай… Сейчас ты кутаешься в мою старую теплую рубашку, которая стала для тебя лучшей домашней одеждой, и я очень хочу быть ею, потому что она все еще умеет приносить тепло.