Я никогда не жила в большой семье. Всегда были просто я и Рене. Или я и Чарли. Позже – я, Рене и Фил. Вот и всё. Бабушки и дедушки с обеих сторон давно умерли. У меня не было ни сестёр, ни братьев. Но, если не считать пары лет моего подросткового бунтарства, мы с родителями были достаточно близки, и я всегда знала, что они любят меня и готовы на всё, чтобы защитить меня. И всё-таки мне ужасно хотелось, чтобы наша семья была больше. Чтобы у меня были младшие братья, с которыми можно было бы поиграть. Или старшая сестра, которая могла бы научить меня пользоваться косметикой и разрешала бы примерять свою одежду…
И вот сейчас, в нашей новой гостиной, наблюдая за тем, что творится вокруг, я осознала, что действительно имею всё, о чём когда-либо мечтала.
Эммет и Джаспер, следуя строгим указаниям Элис, расставляли мебель. Чарли, Фил и Карлайл пытались расшифровать руководство к новому плазменному телевизору, написанное на испанском языке. На кухне Рене и Эсме занимались приведением в стройную систему содержимого полок и шкафчиков. Элис осуществляла общее руководство.
В конце концов мой взгляд остановился на двухместном диване, стоящем в центре гостиной. Эм и Джас ещё не передвинули его на надлежащее место, поскольку на нём бок о бок сидели Эдвард и Сет, держа на руках по младенцу.
Сет влюбился в малышей, как только увидел первые фотографии, на которых они были засняты лежащими в инкубаторах. Он умолял разрешить ему подержать кого-нибудь из них, и, хотя у меня чуть не случился сердечный приступ, Эдвард проявил исключительное терпение – попросил Сета сесть на диван, потом научил его поддерживать затылочек ребёнка и надёжно прижимать малыша к груди. Не могло быть более прекрасного зрелища, чем наш старший сын, держащий на руках своего младшего брата или сестру. Он был преисполнен решимости защищать их обоих, но видно было, что братская любовь нашего пятилетнего мальчугана сосредоточена в основном на Питере, или Пити, как называл его Сет. Однако он обожал и братишку, и сестрёнку, а теперь, когда близнецы были дома, эта связь постепенно становилась всё крепче.
Все бабушки и дедушки на время переселились в Сиэтл, чтобы посменно дежурить возле малышей и помогать отвозить Сета в школу и забирать его оттуда. Мои родители остановились у нас, а Эсме и Карлайл – у Элис и Джаспера. Эммет тоже жил в городе, всё больше влюбляясь в нашу огненную адвокатессу. Я не спрашивала его, где именно он ночует.
Близнецы провели в палате интенсивной терапии тридцать два дня, и этот блок стал на время нашим вторым домом. Дежурные медсёстры знали всех членов нашей семьи по именам и весь этот месяц вели себя чрезвычайно отзывчиво, терпеливо и профессионально.
Карлайл был настолько впечатлён этой больницей, что в день выписки близнецов настоял на том, чтобы сделать пожертвование от их имени отделению интенсивной терапии новорожденных.
Этот месяц был полон душевной боли и пугающих моментов. Пейдж, которая при рождении весила на унцию больше Питера, в первую неделю начала терять вес. Доктор Лорен решила, что малышка просто не получает достаточного питания, поэтому в её крошечный носик был введён зонд, через который её начали кормить моим грудным молоком. Это произвело немедленный эффект, и вес стабилизировался. Поскольку «эксперимент» оказался таким успешным, диета Пити тоже была дополнена моим молоком. Вначале прибавка веса не превышала нескольких унций в неделю, но к концу месяца дети весили уже почти по пять фунтов
(Прим. пер.: примерно 2,3 кг). Наших малышей постоянно мучили всяческими исследованиями и процедурами, и, хотя врачи нашей семьи настаивали на том, что это необходимо, моё сердце сжималось всякий раз, как в тонкую кожу малюток вонзалась очередная иголка.
Близнецы перенесли желтуху, которая не стала ни для кого неожиданностью. Но, к счастью, наши крохи избежали самых серьёзных осложнений, связанных с недоношенностью. Сейчас они весили больше пяти фунтов каждый и обладали аппетитом своего дяди Эммета. Нам действительно повезло..
Я никогда не забуду момент, когда доктор Лорен объявила, что нам можно взять детей на руки. Две недели до этого мы могли только прикасаться к малышам через отверстия в стенке инкубатора. По вечерам Эдвард держал меня в объятиях, а я горько плакала, бесконечно расстроенная тем, что не могу даже просто
подержать своих малюток на руках. Когда состояние детей начало стабилизироваться, доктор Лорен согласилась, что уже пора, и наши сердца воспарили от радости. Мы оба плакали в тот день.
Это событие стало самым невероятным в моей жизни. Мы с Эдвардом сели рядом, касаясь друг друга плечами, и каждый из нас по очереди подержал обоих малышей. Мы укачивали их. Пели им колыбельные. Вдыхали их запах и наслаждались ощущением их крошечных тел у нас на груди. Мы никогда больше не будем воспринимать как должное счастливую возможность обнять наших детей.
Хотя у меня не было ни малейших сомнений, что Эдвард станет хорошим отцом, я каждый день получала новое подтверждение того, как мне необыкновенно повезло. В течение всего этого нелёгкого периода мой муж оставался уверенным и сильным. Он знал, когда мне не обойтись без его объятий. Знал, когда я должна побыть наедине со своими мыслями. Знал, когда нужно отбросить напускную твёрдость и показать свой истинный страх. И знал, когда я нуждаюсь в том, чтобы он просто поплакал вместе со мной. Он позволил себе быть отцом, а не врачом, полностью доверившись доктору Лорен и сотрудникам больницы. Иногда я просыпалась среди ночи одна в своей постели (медсёстры в конце концов смирились с тем, что Эдвард спит со мной) и находила его в палате интенсивной терапии, где он держал на руках кого-то из малышей или их обоих, уставившись на них, как на чудо. Я никогда не прерывала его тихого общения с ними, понимая, что ему необходимы такие моменты, укрепляющие связь отца с детьми, точно так же, как мне, их матери. И всё-таки я смотрела на него через стеклянную перегородку и, каким бы невероятным это ни казалось, всё больше и больше влюблялась в собственного мужа.
Через три недели после рождения близнецов в том же пригороде Сиэтла, где жили Элис и Джаспер, был выставлен на продажу дом. И те два часа, которые мы потратили на его осмотр, стали единственной нашей отлучкой из больницы за весь этот месяц. Дом принадлежал симпатичной паре пенсионеров, переезжавших на север штата Нью-Йорк, поближе к внукам.
Мы влюбились в этот великолепный дом, как только свернули на подъездную дорожку. Моё внимание стразу же привлекла терраса, и я схватила Эдварда за руку и завизжала от восторга, когда мы вышли из машины и поняли, что терраса окружает дом со всех сторон. В доме было пять спален, три ванных комнаты и дополнительный туалет, кухня со шкафчиками вишневого дерева и гранитной столешницей, большая игровая комната с минибаром (ставшая любимой комнатой Эммета). Спальни были просторными, в гостиной свободно поместился бы рояль Сета, а с террасы открывался вид на огромный участок. Я уже представляла себе клумбы и качели, которые очень симпатично смотрелись бы на этом пространстве, когда Эдвард сказал риелтору, что мы готовы сделать предложение. Я ахнула от неожиданности и увидела, что он смотрит на меня, широко улыбаясь. Позже я спросила его, почему он так быстро решился на покупку.
«Я увидел, каким взглядом ты смотрела в окно на этот колоссальный задний двор. И улыбки на твоём лице оказалось вполне достаточно, чтобы я захотел купить этот дом».
Вот так мы стали домовладельцами.
Пока мы с Эдвардом проводили всё время в отделении интенсивной терапии, наша семья зациклилась на идее подготовить для нас дом к моменту выписки близнецов из больницы. Элис превратилась в тирана, нанимая рабочих для переезда и поручая каждому члену семьи особую зону ответственности. Мужчины следили за упаковкой и перевозкой вещей. Женщины подбирали для нового дома мебель, шторы, посуду. Всё было под контролем. От нас с Эдвардом потребовалось лишь подписать акт о покупке и продолжать заботиться о наших малышах. Это было большим облегчением, и мы чувствовали глубокую благодарность.
- Земля вызывает Беллу! – Эммет с улыбкой размахивал рукой перед моим лицом. – Господи, ты была за миллион миль отсюда. Твой муж сказал, чтобы я спросил у тебя, куда ставить рояль.
- О! – я огляделась. – Ммм… к окну?
Это казалось логичным, поскольку других свободных мест всё равно не было. Женщины в моей семье
действительно умели сделать дом уютным. Мебель была красивой и функциональной, что соответствовало моим пожеланиям.
- Давайте выгрузим эту штуку. Виктория ждёт меня в спортивном баре, что на Восьмой улице. Эта девушка умеет играть в пул, я такого ещё никогда не видел. И это чертовски горячо… - продолжая невнятно бормотать что-то ещё о множестве положительных качеств, присущих Виктории, он повёл рабочих к грузовику. Ещё через несколько минут рояль Сета занял своё место возле большого эркера
(Прим. пер.: вот так примерно). Улыбаясь, как ребёнок в Рождество, Эммет подбежал к дивану, поцеловал в лоб Сета и Пити, а потом нежно приложился губами к личику Пейдж.
- Спасибо, Эм, - Эдвард благодарно кивнул, осторожно прижимая спящую Пейдж к груди. – Без тебя мы не справились бы.
- А то я не знаю, - засмеялся Эммет. Потом быстро подошёл ко мне и сгрёб в могучие объятия: - Но для Медведицы Беллы – всё что угодно. Хотя ты и так это понимаешь, правильно?
Он снова поставил меня на пол и поцеловал в щёку.
- Понимаю, Эм. Спасибо тебе. А теперь иди и повеселись с Викторией.
Эммет намекающе покачал бровями:
- О, как раз это я и собираюсь сделать.
Не удержавшись, я хихикнула, а он вприпрыжку припустил к выходу.
Эдвард Наконец-то наш дом, всего час назад наполненный кипучей деятельностью, погрузился в умиротворённую тишину. Мы с Беллой опасались, что от всех этих волнений Сет будет слишком возбуждённым, чтобы уснуть, но после ванны я отнёс его в его новую спальню и устроился рядом с ним под покрывалом. Пару минут мы с ним поговорили о нашем новом доме и о близнецах, потом он потянулся за своей книжкой. И уснул раньше, чем я добрался до третьей страницы.
Поцеловав его в лоб и выключив свет, я на цыпочках прокрался к детской. Там тоже было тихо, если не считать мелодичного и нежного голоса моей жены. Я осторожно приоткрыл дверь и увидел, что Белла сидит в своём супердорогом и супер-огромном кресле-качалке – с обоими близнецами на руках.
Охваченный эмоциями, я прислонился головой к двери, слушая её ангельский голос, а она пела колыбельную, укачивая наших детей. Я не узнал песню, но это не имело значения. Она могла бы петь что угодно – хоть телефонную книгу, - а воздействие на любого из нас было бы таким же сильным. Её голос был настолько прекрасным, что я чуть не заплакал прямо там, в дверях. Этого нежного пения в сочетании с тем, как она выглядела, держа на руках наших малышей, вполне хватило бы, чтобы заставить меня опуститься на колени.
Я закрыл глаза и потерялся в звуках её голоса, вспоминая последний месяц нашей жизни. Радость от усыновления Сета. Паника при виде моей жены, лежащей у подножия лестницы. Ужас из-за того, что наши малютки родились на два месяца раньше срока. Бессонные ночи и постоянная тревога за детей, которые могли подхватить инфекцию, или страдать от нарушения сердечного ритма, или просто перестать дышать. Первое прикосновение к нашим малышам. День, когда нам впервые позволили взять их на руки. Приезд с ними домой. Сет, прижимающий к груди крошечного брата. Выражение лица нашего сына и Элис, когда они услышали имена близнецов. Взгляд Беллы, когда мы нашли этот дом. Слаженные действия нашей семьи, со знанием дела обустраивающей для нас дом. Чтение на ночь любимой вечерней истории моего невероятного сына, пока он засыпал в своей новой спальне. Молчаливое изумлённое наблюдение за моей женой, укачивающей наших малышей.
Невозможно описать словами, какой я счастливчик.
Я открыл глаза и увидел, что Белла улыбается мне. У меня перехватило дыхание. Привыкну ли я когда-нибудь хотя бы к тому, как она прекрасна? Смогу ли по-настоящему отблагодарить её за то, что она подарила мне всё, чего я когда-либо хотел?
Она спасла меня от самого себя, научив меня, как быть мужем. Как быть отцом. Как быть мужчиной. Она стала душой нашей семьи. Матерью моих детей.
Любовью моей жизни.
Я не мог просить о большем.
...что в 
0
красиво, мило и сладко 
