Дороги, которые мы выбираем

Обычный день, обычный вечер,
Казалось бы, всё как всегда.
Улыбки, слезы, расставанья, встречи,
И время утекает, как вода.

Вот только на душе тревожно,
И на вопрос ответа не найти.
Предчувствие. Беды? Любви? Возможно.
Предчувствие начала нового пути.

Гермиона сидела у открытого окна и рисовала. Сейчас это было особенно необходимо, чтобы успокоиться, отвлечься и не думать.
Белый лист, кисть, стакан с кристальной водой, пламя свечи и ничего больше: никаких мыслей, кроме того призрачного образа, что рождался в воображении; кроме маленького хрупкого мира. Только её мира.
Опустила кисть в прозрачную воду. Черная краска начала растворяться, превращаясь в тонкие нити, которые исчезали так же быстро, как появлялись, окрашивая воду в мутный серый цвет — пустоты и спокойствия. Так хотелось, чтобы все проблемы тоже растворились в этой воде, просто и легко: без мыслей и сожалений.
В тот вечер, когда Гермиона обнаружила, что забыла блокнот, она думала, что сойдет с ума.
Говорят, что глупость бесконечна, и достичь её вершины невозможно. Но ей, похоже, удалось! Записать в блокнот всё и оставить его Малфою!
Она не спала полночи. Как заведённая, ходила по комнате, пыталась читать, лежала, глядя в потолок, снова ходила по комнате, изучала вид за окном. Время тянулось невероятно медленно. Гермиона смотрела на часы каждую минуту, хотя, казалось, прошел час. Стрелка словно замерла.
В конце концов, она не выдержала и, взяв у Гарри мантию-невидимку, поспешила в кабинет Рун. Блокнот был закрыт и наполовину залит чернилами. Вроде бы всё указывало на то, что с её ухода его никто не трогал. Мерлин! Неужели ей наконец-то улыбнулся Бог удачи? Тогда она ещё не знала, что улыбнулся он ей ухмылкой Драко Малфоя…
Но пока Гермиона, не помня себя от радости, схватила блокнот; вся перепачкавшись, кое-как убрала кавардак, царивший в кабинете, поспешила в свою комнату. Не прошло и десяти минут, как она уже крепко спала.
Утром ночное происшествие казалось лишь дурным сном. Но странное предчувствие не отпускало. Ну не мог Малфой не заметить блокнота! Конечно, тогда он был не в себе, но вряд ли настолько, чтобы не видеть вокруг себя ничего. Рассчитывать на его благородство, которое вдруг неожиданно проснулось и не позволило ему брать чужие вещи, тоже не приходилось. Может, ему просто было не интересно? Пожалуй, это самый реалистичный вариант. Ведь, как он сам вчера сказал, Малфой считал её «никем», и его совершенно не должно было интересовать ничего, что касалось её жизни.
Да и он для неё никто. Пустое место. В этом Гермиона пыталась убедить себя, стоя у двери кабинета Рун в тот же вечер. Сначала она и вовсе не хотела идти, но потом решила, что это будет проявлением слабости. Но ей действительно было страшно, ведь, если раньше он казался просто мерзким слизеринцем и нахалом, то теперь она воочию убедилась, что он самый настоящий псих, от которого можно ожидать чего угодно.

Гермиона подошла к двери кабинета, взялась за ручку, собралась повернуть и… резко отдернула руку. Подошла к подоконнику. Долго изучала вид за окном, стояла зажмурившись, считала до десяти. Пыталась убедить себя, что второй раз Малфой вряд ли решит убить её, и, если подумать логически, то он, наверное, вовсе не хотел делать ей ничего плохого, а Reducto было не заменой Crucio, а просто способом её испугать. Это значит: стоило показать, что он не выиграет так просто, и она не будет дрожать от страха, прячась по углам; не станет менять свои планы.
Быстрым шагом Гермиона подошла к двери и, чтобы не успеть передумать, резко распахнула её. Взору открылась совершенно пустая комната. Признаться, она даже почувствовала толику разочарования. Так долго собиралась с силами, настраивалась, а он взял и не пришел. Впрочем, так даже лучше. Пусть не приходит и дальше…
В следующий раз она увидела Малфоя только через два дня. Тот вошел в кабинет неожиданно, с большим опозданием — тогда, когда Гермиона совершенно не была готова к его приходу.
Она резко вздрогнула и нервно сжалась, подсознательно воспринимая его как источник опасности. Правда длилось это всего пару секунд, потом включились мозг и логика, и Гермиона собрала волю в кулак, придала лицу безучастный вид, попыталась расслабиться и вести себя так, будто она по-прежнему находится здесь одна. Будто ничего не изменилось: не вошел тот, из-за кого она прорыдала полночи, и кто занимал мысли почти всё последнее время.
Он выбрал ту же тактику. Они не сказали друг другу ни слова. Старались даже не смотреть друг на друга. Гермиону это вполне устраивало. Так, по крайней мере, можно было быть уверенной, что он не убьет её в порыве безумия.

***
Было воскресенье. Гарри и Рон играли в волшебные шахматы в общей гостиной, а Гермиона, пронаблюдавшая за ними три партии подряд, удалилась в свою комнату и принялась рисовать. Она как раз накладывала тени на крышу Астрономической башни, когда послышался шелест крыльев, и в комнату влетел иссиня-черный филин, который по-свойски устроился прямо на Гремучей иве, вмиг превратив все листья в невнятное размазанное пятно.
— О, черт! — выругалась Гермиона и зло дернула край пергамента. Филин нетерпеливо ухнул, но слезать явно не собирался. Ну вот кому понадобилось писать ей так не вовремя?!
Взяла конверт и, повертев его в руках, недоуменно уставилась на имя отправителя. Что за Валентин? Какой-то недотепа ошибся адресом и тем самым испортил ей рисунок!
— Послушай, — обратилась она к птице, — ты принес это письмо не туда, отнеси его обратно.
Филин снова ухнул, но не двинулся с места, недовольно смотря на девушку желтыми блестящими глазами.
— Эй… Ты меня слышишь? Отнеси это письмо своему хозяину, — повторила Гермиона, раздраженно глядя на птицу.
Та, понятное дело, не ответила. Но и с рисунка слезать совершенно не желала.
— Ладно, сдаюсь, — вздохнула Гермиона и распечатала конверт. С первых же строк стало понятно, что письмо адресовано не ей:
«Привет, Фрэнк!
Наконец-то закончился долгий месяц моего заточения в этом мерзком месте! Уже совсем скоро буду дома. Знал бы ты, как я рад!
Представляешь, я до сих пор не получил лицензию по трансгрессии! Уже месяц жду, но они там уснули, похоже. Всё кормят меня своими «завтраками». И если раньше мне было, в сущности, без разницы, то теперь дело обстоит не так просто. Ты же знаешь моё отношение к самолетам… И вот не надо сейчас ухмыляться, вспоминая мой первый и, надеюсь, последний полет. Ты ведь не бросишь друга в беде? Очень прошу, избавь меня от этой пытки! Что тебе стоит, а? Просто трансгрессировать сюда, а потом обратно, уже вместе со мной…
Пожалуйста, сообщи, сможешь ли ты мне помочь, как можно раньше. Просто билеты уже вот-вот закончатся, и я рискую застрять здесь ещё на неделю.
Тин.»

Ну вот и что прикажете делать? Она только что распечатала и прочла чужое письмо, причем, судя по всему, довольно важное; сова испортила ей рисунок и совершенно не желает понимать, что попала совсем не по адресу.
— Ладно, — выдохнула Гермиона и, взяв пергамент, опустила перо в чернильницу:
«Здравствуйте!
Извините за беспокойство, но, по-видимому, ваша сова ошиблась адресом и доставила мне письмо, предназначавшееся некому Фрэнку. Она так настойчиво требовала ответа, что мне пришлось прочесть его, за что я приношу свои извинения.
Судя по тому, что я прочла, из-за этой ошибки у вас могут возникнуть неприятности. Поэтому я отправляю вам это письмо во избежание дальнейших недоразумений. Ваше письмо вкладываю сюда же.
Искренне Ваша,
Г.Г.
P.S. Ваша сова в краске, не удивляйтесь…
P.P.S. Научите её вежливости!»

— Ну всё! Довольна?! — она привязала к лапке птицы белый конверт, и та, наконец-то, улетела. Гермиона снова вздохнула, взглянув на свое художество, которое уже не суждено было закончить, и, скомкав пергамент, поспешила на ужин.
Через несколько минут она уже пила свой любимый яблочный сок и думать забыла о том странном инциденте, что случился в комнате полчаса назад.

***
Когда Луна шла сюда, то надеялась просто посидеть на берегу, наслаждаясь солнцем, ветром и тишиной. Признаться, это место на окраине леса было её любимым с первого курса. Она приходила сюда, когда хотела побыть одна и просто подумать. Но сейчас поняла, что мечты об одиночестве придется оставить в прошлом.

На берегу озера, прислонившись спиной к огромному старому дубу, сидел Блейз Забини. Сердце забилось чаще, и Луна замерла в нерешительности, не зная, окликнуть ли его или просто уйти обратно в замок. Она подошла к близстоящему дереву и, спрятавшись так, чтобы он точно не смог её видеть, зажмурилась, сжала руки в кулаки, больно впившись ногтями в ладони, сделала несколько глубоких вдохов и все же решилась.
— Привет, — неуверенно проговорила она. Он оглянулся, окинул её пустым взглядом и безучастно ответил:
— Здравствуй, Лавгуд.
Луна подошла ближе и опустилась на землю рядом с молодым человеком.
— Не думала, что встречу тебя здесь, — она старательно искала тему, чтобы продолжить разговор. Потому что молчание сейчас убивало.
Но он не ответил.
— Хорошая сегодня погода, не правда ли? — Луна не сдавалась, изо всех сил стараясь не дать их «беседе» перейти в тяготящее молчание. Но он, похоже, стремился именно к этому, старательно пресекая все её попытки.
Она поднала глаза и закусила губу, проклиная себя за то, что всё же решила заговорить с ним. Взгляд зацепился за Гремучую Иву, стоявшую на другой стороне озера. Её изящные тонкие ветви, колышущиеся под малейшим дуновением ветра, почти касались прозрачной глади озера. Узорчатые листья, словно разноцветные бабочки, кружились в удивительном танце, рисуя в воздухе линии, и плавно опускались на красочный ковер под ногами. Словно это был последний яркий жест природы — прощальный взмах рукой перед погружением в строгую холодную зиму.
— Как тебе Гремучая ива в это время года? — предприняла Луна последнюю попытку заговорить с ним.
— Знаешь, если тебе так нравится говорить самой с собой, то поищи другое место! — отрезал Блейз и, резко встав, пошел прочь, даже не оглянувшись на светловолосую девушку, смотрящую ему вслед полными слез глазами.
Он ушел, а она, проводив его взглядом, ещё долго рассматривая зыбкие, дрожащие круги, и думала о детстве, мечтах и иллюзиях, о своей глупости и наивности.

***
— Как бы я хотела стать птицей! — Луна раскинула руки и, подставив лицо свежему ветру, закрыла глаза.
— Детка, слезай оттуда! На тебя смотреть страшно, — крикнул мистер Лавгуд своей десятилетней дочке, стоявшей на покатой крыше их небольшого дома.
— Ничего, всё в порядке. Я не упаду, — поспешила успокоить его Луна и звонко рассмеялась, наслаждаясь ветром, развевающим её волосы; и солнцем, причудливыми бликами играющим на гладкой металлической поверхности крыши, заставляя её ослепительно сиять. — Как же здесь красиво! А ты такой маленький… Как игрушечный, — голос Луны сливался с ветром и звенел сотней колокольчиков.
— Правда? Здорово! Но все-таки спускайся оттуда. У меня есть для тебя новость, — мистер Лавгуд очень боялся за свою единственную и горячо любимую дочь и всё ещё не терял надежды уговорить её слезть с крыши.
— Хорошая? — лукаво спросила Луна, улыбнувшись.
— А как же!
— Ну тогда ладно.
Съехав по периллам длинной витиеватой лестницы, она подбежала к отцу и крепко обняла его.
— Скажи, хочет ли моя принцесса пойти на бал? — улыбнулся он, потрепав дочку по волосам.
— На бал? Как Золушка? — её глаза загорелись радостью и неподдельным любопытством.
— Да, как Золушка.
— Как здорово! А когда?
— Через несколько дней, милая.
— А я буду танцевать с прекрасным принцем, правда? — выдохнула она, погружаясь в мечты.
— Обязательно, солнышко! — он подхватил её на руки и закружил в воздухе, а она смеялась, обняла его за шею и почувствовала себя самой счастливой.

Отец безмерно любил Луну, старался оградить ото всех проблем, сделать её жизнь легкой и прекрасной, похожей на волшебную сказку. Он боялся за неё и мечтал лишь о том, чтобы она была счастлива. После смерти жены дочь осталась единственным близким человеком, его сокровищем. Он баловал её, ничего не запрещал, дарил подарки, оберегал хрупкий мирок от бед и проблем. Её сияющая улыбка, счастливый блеск глаз были самой большой наградой.
В свои десять лет Луна ещё не знала зла и жестокости, умела видеть свет добра и радости во всем, что её окружало. Она жила в своем собственном мирке, наполненном яркими красками и сказочными превращениями. Ветер нашептывал мелодии мечты, солнце рассказывало волшебные сказки, перенося в далекие и прекрасные миры; дождь рисовал картины эфемерной и легкой тоски о чём-то несбыточном, но таком близком и чудесном.
Луна читала свою жизнь как волшебную историю: одну из тех, что мама рассказывала ей перед сном. О добрых феях и злых колдуньях; прекрасных принцессах и храбрых принцах; замках в облаках. Она не мечтала очутиться в такой сказке, но уже в ней жила.

***
Бал, про который говорил Луне отец, был устроен Министерством магии в честь Дня Единства. Так получилось, что, дожив до десяти лет, она ни разу не была на балу. Ввиду того мнения, которое сложилось об их семье в обществе, чистокровные волшебники не приглашали, а те, с кем они общались, просто не устаивали званых вечеров. Но Луне так хотелось побывать на настоящем балу, почувствовать себя Принцессой.
В тот день она проснулась на рассвете, долго выбирала платье и провела у зеркала столько времени, сколько не проводила, наверное, за всю жизнь. А когда наконец наступил долгожданный момент отъезда, казалось, что за спиной вот-вот раскроются крылья, и она сможет взлететь в небо.
Всё здесь было в новинку. И огромный замок министра с прекрасным парком и озером, где плавали белые лебеди, и парадный зал, освященный сотнями свечей, переливающихся в глади зеркал; и люди в красивой и дорогой одежде; и легкий аромат духов и цветов, витающий в воздухе; и даже собственный внешний вид.

Первое время её восхищало всё, а мир казался чудесным и удивительным. Хотелось танцевать, смеяться. Но вскоре это ощущение полета начало угасать, цвета меркнуть, а сказка медленно и неумолимо таять. Музыка, которая раньше окрыляла, теперь казалась излишне громкой и очень однообразной, свет — ослепляющее ярким, а гости — самыми обыкновенными уставшими людьми, занятыми своими проблемами и по нелепой случайности оказавшимися сегодня в одном месте и в одно время.
Луна подошла к подоконнику и долго наблюдала за танцующими парами, чувствуя себя так, как чувствует человек в праздничный вечер, когда гости ушли, подарки распечатаны, день вот-вот подойдет к концу, и завтра жизнь снова войдет в привычное русло. И вроде бы все ничего, вот только почему-то очень тоскливо.
Через некоторое время стало скучно, а потом и вовсе неуютно. Луна не понимала, почему взрослые смотрели на неё так, словно она маленький ребенок, а дети с пренебрежением или даже отвращением.
Она остро почувствовала фальшивость всего происходящего здесь: то, что все эти люди, старательно изображающие веселье, на самом деле не так уж и счастливы, и многие из находившихся здесь, наверное, хотели бы оказаться в другом месте, что улыбки их не такие, как должны быть… искусственные. Они не хотели смеяться, когда смеялись; они не смеялись, когда хотели этого.
Луна не понимала, что происходит, не могла знать, что многие из тех, кто пришел сегодня сюда, сделали это просто потому, что не могли поступить иначе; что чистокровные волшебники вынуждены были сидеть за одним столом с полукровками и маглорожденными, наступая на горло собственной гордости и принципам, улыбаться тем, кого презирают, ведь половина из пришедших сюда ненавидели друг друга. Она не знала этого, но просто чувствовала, что здесь что-то не так. Не так, как должно быть; не так, как она себе представляла. Наигранно и картонно.
Быстро устав, Луна ускользнула в парк и, найдя там симпатичную беседку, уютно устроилась в ней. Забралась на скамейку и, сбросив туфли и обхватив колени руками, принялась изучать звездное небо.
Она не знала, сколько провела здесь, прежде чем услышала смех и звук приближающихся шагов.

***
Блейз и Пэнси, также пришедшие на этот дурацкий бал, устали от него ещё раньше, чем закончился первый танец. Здесь было столько грязнокровок и магглолюбов, что, казалось, все отбросы магического общества собрались в одном месте, а они оказались в самом центре этого кошмара. Через некоторое время к ним присоединились Теодор Нотт, Деррик Боул и Миллисента Булстроуд. Вскоре дружная компания, устав от взрослых разговоров и однообразных танцев, покинула Центральный зал и отправилась в парк.

***
Луна обернулась и увидела компанию детей, кажется, одного с ней возраста, направляющуюся в сторону беседки. Не зная, кто это такие, не видела их ни разу в жизни, почему-то почувствовала угрозу. Она вообще не любила встречаться с малознакомыми людьми. Ей казалось, что они могут причинить ей вред. Конечно, объективных причин так думать не было и, скорее всего, им вообще нет до неё дела, но, тем не менее, Луна почувствовала, как в горле появляется неприятный ком и как её постепенно охватывает ощущение загнанности и собственной беспомощности, усиливающееся с каждой секундой.
Она резко вскочила и хотела было уйти, когда услышала громкий голос за своей спиной.
— Это что ещё за чучело? — спросил Теодор Нотт и, указав рукой на Луну, громко рассмеялся.
— Наверное, ещё одна простушка. Вы только посмотрите, как она одета! — подхватила Пэнси, поморщившись и окинув Луну презрительным взглядом.
Рядом с холеными аристократами, одетыми по последней моде, Луна выглядела… совсем ребенком. Пышное сиреневое платье, две косички с большими бантами, маленькие блестящие туфли. Она была похожа на фарфоровую куклу.
Луна закусила губу, понимая, что надо бы ответить, но никак не могла найти нужных слов. Она сделала несколько шагов назад и, поскользнувшись на мокром полу, чуть было не упала, ухватилась за поручень и застыла в неудобной позе.
Послышались смех и улюлюкание. А Луна лишь смотрела на своих обидчиков затравленным взглядом, изо всех сил стараясь не разрыдаться. Казалось, ещё секунда, и слезы брызнули бы из глаз.

Блейз Забини откровенно скучал, наблюдая за этой сценой. «Нашли новую жертву…» — подумал он, окинув незнакомку беглым взглядом. Как же его утомило однообразие их поведения. Как же его утомил этот вечер! Наводящие тоску люди без фантазии…Что ж, он сыграет новую роль.
— Эй, Паркинсон, — резко крикнул он, — а что насчет тебя? Из маминых туфель не выпрыгиваешь?
И все-таки посмешищем можно сделать кого угодно… Надо только уметь подбирать слова.
— Что?! — воскликнула Пэнси, обиженно надув губы, и сделав такое лицо, словно ей нанесли величайшее оскорбление.
Блейз, между тем, сорвал с клумбы алую розу и подошел к жавшейся у стенки Луне.
— Держи, принцесса, — улыбнулся он, протянув цветок. И её полные слез глаза засияли.

***
Ночь вступала в свои права. Небо, ещё недавно игравшее яркими красками пылающего заката, переливалось всеми оттенками синевы, от лазурного — яркого и сказочно прекрасного, до почти черного — манящего и таинственно бесконечного.
Казалось, спокойствие этого места не нарушалось веками. Запретный Лес, как страж, хранил покой озера, которое уютно расположилось на его окраине.
— Сегодня так много звезд, — воскликнула Нарцисса, глядя в бездонную синеву небосвода.
Он снова уговорил её сбежать из замка, и теперь они, воспользовавшись каким-то потайным ходом, оказались на берегу озера.
Они лежали под старым дубом уже довольно долго, и она, уютно устроившись у него на плече, чувствовала себя самым счастливом человеком на свете.
— Значит, всё-таки не жалеешь, что пошла со мной? — спросил он, слегка усмехнувшись.
— Нет! Конечно, нет! — Нарцисса ещё сильнее прижалась к нему и закрыла глаза, несколько секунд просто наслаждаясь моментом, а потом тихо произнесла:
— Но надо возвращаться в замок. А так не хочется…
Он развернул её к себе и лукаво улыбнулся. В глазах сверкали озорные искорки.
— Ну что ты ещё придумал? — Нарцисса знала, что ничего хорошего подобный взгляд не предвещал.
— Давай сбежим? В Хогсмид.
— Что?!
— Ну ты же сказала, что не хочешь возвращаться. А я, как истинный джентльмен, должен исполнить желание дамы…
— У нас ТРИТОНы через неделю. Так нельзя… Надо готовиться! — Она вдруг стала серьезной. — Первая, кажется, История магии. Её я рассчитываю сдать по меньшей мере на «выше ожидаемого».
— Зачем?
— Что «зачем»? — Нарцисса уставилась на него удивленным взглядом и снова начала понимать, насколько они разные люди.
— Зачем тебе это? Неужели ты не проживешь без знания даты третьего восстания гоблинов?
— Я хочу получить хороший аттестат. — Она резко вскочила и уже было пошла прочь, но он схватил её за руку.
— Ладно, успокойся. Сдашь ты свою Историю магии! Хочешь вернуться в замок?
Нарцисса резко обернулась и крепко обняла его.
— Да… Наверно. Не знаю. Прости меня… Я опять вспылила. Просто год такой тяжелый… Я так устала!
— Ну что ты, милая. Успокойся, всё хорошо…
Они так и не пошли в замок. Она снова дала себя уговорить, снова проявила слабость. В который раз…
Нарцисса надолго запомнила эту ночь. Последнюю ночь её настоящей жизни…

***
Следующая неделя прошла в подготовке к экзаменам и выпускному балу. Они почти не виделись, лишь изредка встречаясь в коридорах и сухо кивая при встречах.
Нарцисса сдала ТРИТОНы почти на «отлично». Почти… И вроде бы всё сложилось весьма неплохо, и вроде бы Нарцисса должна была радоваться. Но… Ей казалось, что она могла бы сдать лучше, и всё-таки снизила свою планку. И словно читала немой укор в глазах преподавателей, которые говорили «Ты погубила свой потенциал, девочка»
Нет, она не винила его в этом. Ведь нельзя точно сказать, что было бы, если бы он исчез из её жизни или же просто в ней не появлялся. К тому же, по сути он был прав, и ей не было никакого дела до аттестата. Важно другое: детство кончилось, пришло время взрослых решений.

Последний день школьной жизни. Выпускной бал. Завтра она вернется домой. Завтра всё будет иначе.
И она снова решилась задать ему тот самый вопрос: «Что же дальше?»
Он опять попытался отшутиться, взял её ладонь и заговорил голосом профессора прорицаний:
— Ждет тебя дорога дальняя…
— Хватит! — Нарцисса резко отдернула руку. — Ты можешь хоть раз в жизни ответить серьезно?! — Она смотрела на него огромными ледяными глазами, хотя сердце бешено колотилось в груди. — Я прошу тебя… Это важно. — Голос дрогнул и зазвенел. Нарцисса почувствовала, что вот-вот сорвется и заплачет.
Он молча кивнул и опустился на скамейку, жестом приглашая её сесть рядом. Повисло неловкое молчание. Она хотела сказать ему так много, так о многом спросить. Так часто представляя себе их этот разговор, теперь не могла вспомнить ни слова, но просто сидела и не знала, что сказать. Как же глупо! Ну почему всё сразу пошло не так?..
— Я слышала, ты хочешь стать аврором… — наконец произнесла она, хотя прекрасно знала, что он ответит.
— Да. — Резкое и уверенное, оно всё равно прозвучало неожиданно.
— Зачем тебе это? — Её голос звучал горько и тревожно.
— Идет война, милая, — начал он так, что она вздрогнула и вмиг пожалела о том, что вообще начала этот разговор.
— Я не хотел говорить об этом. Особенно с тобой, особенно сейчас… — продолжил он, но вдруг осекся, и Нарцисса поняла, что ему сейчас ничуть не легче, чем ей. Возможно, даже тяжелее. — Но все гораздо серьезнее, чем кажется. После школы я пойду в Аврорат. А потом… Потом я должен буду поехать в Албанию, где сейчас находится штаб Вальпургиевых рыцарей. Я хочу, чтобы мы поженились, и ты поехала со мной.
— Что?! — Она не могла понять, серьезно ли он говорил, или это очередная шутка. «Только бы шутка» — промелькнуло в сознании, но он, похоже, был серьезен, как никогда.
— Я хочу, чтобы мы поженились, и ты поехала со мной в Албанию, — повторил он, снова взяв её за руку.
— Я слышала, — резко ответила она, отстранившись. — И я не поеду.
— Но почему? — кажется, он был удивлен совершенно искренне.
Она смерила его гневным взглядом. Да что он себе позволяет?! Он думает, что она бросит всё и побежит за ним на край света из-за какой-то блажи? Ну уж нет!
— Почему?! Да потому что это чушь! Бред! Вся эта ваша война! И этот Аврорат! У меня такое ощущение, что вам просто нечего заняться, и вы придумываете себе развлечение! Как будто в детстве в солдатиков не наигрались! — Нарцисса понимала, что, в сущности, говорит ерунду, что он прав, а она пытается отрицать очевидное. Но как же это злило! Она не верила в эту войну… Вернее, пыталась не верить. Мечтала о шикарной жизни, долгой и счастливой, расписала её по годам. А эта дурацкая война, эта его Албания никак не вписывались в давно распланированную картину. Чего уж там… Они попросту грозили её разрушить.
Напряжение витало в воздухе, наполняя собой каждую клеточку их естества и грозя вот-вот взорваться, оставляя после себя сноп искр отчаянной злости.
— Ты рассуждаешь, как маленький ребенок, Нарцисса. — начал он, уже порядком разозлившись. — Тебе кажется, что жизнь волшебная сказка, и любое твоё желание должно исполниться по взмаху волшебной палочки. А когда оказывается, что это не так, ты сразу сдаешься! — Это был первый раз, когда он поднял на неё голос. И это было слишком! Всё. В чашу терпения упала последняя капля, и ярость, смешиваясь с обидой и гордостью, полилась через край, смывая всё на воем пути.
— Да как ты смеешь говорить мне такое?! Ты думаешь, я побегу за тобой по первому зову, бросив друзей, семью? Я и так пожертвовала ради тебя слишком многим. И что я получаю взамен? Лишь упреки! Неужели я прошу о многом? Я всего лишь хочу жить нормально! Не в вечном ожидании того, когда ты вернешься со своего очередного задания, не мотаясь по разным странам, как перекати-поле. Ну почему?.. Почему ты не можешь жить, как все? — она отвернулась, закрыв лицо руками. Нет, он не должен видеть её слез. Только не сейчас… Если уж ставить точку, то делать это красиво. Гордо вскинув голову, уйти прочь, не оборачиваясь и не сожалея. Или забыть об этой ерунде, обо всех предрассудках и идти за ним хоть на край света.
Но — нет. Нарцисса не сделала ни того, ни другого. Она просто стояла, закрыв лицо руками и не в силах даже заплакать.
Он помрачнел, уставился в землю, некоторое время пытаясь понять смысл её слов, а потом принять, вопреки велению сердца.
— Как все? Как эти марионетки, готовые плясать под чужую дудку? Как эти пустышки, для которых чистота крови важнее самой жизни? Я презираю это общество, а ты хочешь, чтобы я стал одним из них?! Может, ты ещё предложишь мне вступить в фан-клуб Вольдеморта?! — Гнев оказался сильнее рассудка, и он сорвался снова. Их взгляды встретились. У Нарциссы замерло сердце. Но боль обиды была слишком сильна, чтобы позволить дать задний ход.
— Мы слишком разные люди. Нам лучше расстаться. Сейчас. Навсегда, — вынесла она свой приговор.
Так Нарцисса Блэк приняла самое главное в жизни решение. Почти случайно. Спонтанно. Но мосты за спиной горели, а пути назад больше не было.
Она вошла в Большой Зал. Одна. Впервые за долгое время она была одна. Без него. Гордо вскинутая голова, ледяной взгляд синих глаз...
— Ты не подаришь мне танец? — знакомый голос заставил её вздрогнуть. Люциус Малфой. Сын давних друзей их семьи. По слухам, один из Вальпургиевых Рыцарей.
Нарцисса всегда знала, что небезразлична Люциусу, но боялась его любви. Как и его самого.
Малфой протянул ей руку, и они закружились в вальсе.