Напоминание, т.к. теперь сталкиваться с этим придется постоянно:
Все фразы, произнесенные героями по-русски, будут выделены жирным начертанием.
Все остальные невыделенные фразы текста произнесены на английском.
______________________________________________

Если бы к моменту прибытия в Россию я вела дневник, то первая запись (еще из самолета, кстати), что украсила его страницы, была бы краткой, зато обрисовывающей ситуацию как нельзя лучше: «Холодно».

Холодно за стеклом иллюминатора, там, среди этих снегов, расползшихся, как клубы дыма, по каждому закутку доступного пространства.

Холодно здесь, внутри самолета, потому что уже открыта дверь на выход - преимущество бизнес-класса, - а я все еще не могу разобраться с пуговицей на своем пальто, уже четырежды за это проклятом.

Холодно внутри. У меня внутри, глубоко-глубоко, где-то рядом с сердцем. И вызван этот холод тем, что после ночного происшествия и десятиминутного плача в объятьях Каллена я уже не знаю, что делать дальше. Как говорить с ним, как себя вести… безумно боюсь ошибиться и поставить не на то. Неправильный выбор меня попросту раздавит…

Однако все это, по мнению Эдварда, намеренного покинуть-таки салон авиалайнера, второстепенно. Сообщение пилота он не слушал, приветливый голос стюардессы, так и вьющейся вокруг него весь полет, тоже. Все внимание было обращено к багажной полке.

- Это самое теплое? - негромко и с недоверием зовет он, доставая из ее недр мое пальто. Даже на весу слишком легкое.

Делая вид, что с упоением разглядываю картинку по ту сторону окна, пожимаю плечами:

- Вроде как.

Но пальто забираю. И надеваю, конечно же, уже мысленно поежившись от грядущей «прогулки».

Следом за моей одеждой на кресле Эдварда появляется его собственная, включая знакомые мне серые перчатки, а за ней и наша скудная ручная кладь: две сумки с ноутбуками и белый плотный пакет из Duty Free.

В сумках ничего интересного - компьютеры, в моей немного припорошенные листами с акварелью, - а вот в пакете уже занимательнее: плюшевый олень с ветвистыми рогами и черными глазами-бусинками, а также разноцветные мармеладные медведи в по-настоящему гигантской упаковке. Почти запас на зиму.

И, хоть любопытство и разбирало меня весь полет, но спросить назначение таких покупок я не решилась. Вдруг он не представляет своей жизни без мармелада? А олень?.. Олень - сувенир?

Запутавшись в рассуждениях о содержимом пакета, предстоящем выходе из самолета и в принципе начале новой жизни там, где следует, судя по температуре, ее закончить, я не слежу за временем.

К тому моменту, как все пассажиры нашего отсека уже покинули самолет и гордо теперь шагают по направлению к терминалу, я все еще вожусь с воротом пальто, тщетно пытаясь свести его края вместе и закрепить в таком положении. Эдвард, давно собранный, с сумками на плече, без смеха наблюдает за мной. Более того - ему даже не хочется усмехнуться, чего не скажешь о стюардессе, прячущей свою ухмылку за профессиональной улыбкой.

В конце концов, все это мне надоедает. Бросив пуговицу и с отвращением чувствуя, как горят от злости и смущения щеки, киваю мужчине на выход:

- Я готова, можем идти.

Он мягко смотрит на меня, притягивая глазами к собственным и успокаивая меня их безмолвным блеском. Сколько времени я уже гляжу на аметисты, а неизменно, каждый раз, по спине пробегает теплая дрожь, в горле пересыхает, а пальцы подрагивают. Даже если бы Эдвард трижды не был привлекательным мужчиной, после такого взгляда мне бы все равно его… хотелось (вот уж что действительно не поддается объяснению!). Так что, поскорее спрятав глаза на многострадальном иллюминаторе, сама себе качаю головой.

Эдвард же на удивление грациозно со своим грузом обходит разделившее нас кресло, становясь прямо передо мной. Ни на кого, кроме меня, внимание и вовсе не обращает.

Не успеваю даже подумать, что намерен делать, а несчастная пуговица, благодаря длинным пальцам, уже застегнута. С легкостью и накрепко.

- С-спасибо…

- Не за что, - тихонько хмыкнув, он поправляет мой не слишком ровно лежащий воротник. А потом, наклонившись чуть ближе, добавляет: - Ничего не бойся.

И протягивает мне руку, предлагая выйти отсюда вместе. Доволен тем, что предложение я принимаю.

Что самое интересное, то особо не задумываюсь, что делаю, когда крепче сжимаю его пальцы, проходя мимо вежливой стюардессы. Не могу сдержать победной ухмылки, зная, что наши руки она видит.

«Пока кольцо твое - и я твой, Изза», - сказал Эдвард в день свадьбы. Ну и прекрасно. Тогда пусть все знают.

На выходе из самолета, где уже подготовлен трап, я окончательно открываю для себя три русских истины, которые потом, если им вдруг зачем-то это понадобится, расскажу потомкам.

Первая и самая главная - теплая одежда. По-настоящему теплая, по-зимнему. Можно даже с меткой «для арктических экспедиций». Мне хватает одного вдоха, дабы понять, как все плохо… а первый же шаг сопровождается порывом такого ледяного ветра, что я всерьез готова вернуться в самолет и умолять пилота отвезти меня обратно, в мою милую и горячую пустыню. Больше слова Эдварда про одежду не кажутся пустым звуком или шуткой. Я даже понимаю американок, которые покупали русские шубы в бутике молла Белладжио. Им теперь все ни по чем, а я мерзну…

Вторая истина, причем не менее важная, потому как помогает сберечь целостность черепно-мозговой коробки и серую жижу внутри нее, заключается в следующем: никаких каблуков. Никаких. Вообще. Даже самых устойчивых, не говоря уже о шпильках. Если я увижу в них русскую женщину, это значит, что либо она живет здесь с рождения и занимается акробатикой, либо она такая же несчастная туристка, уже миллион раз пожалевшая, что сделала выбор в пользу таких туфель. Иного варианта, как мне кажется, не дано.

Стоя в своих полусапожках на трапе, где толщина каблука равна двум иголкам, я изначально неправильно оцениваю свои возможности. И только благодаря реакции Эдварда и его проворству, которое не так давно кляла и осуждала, удерживаюсь на ногах, не полетев вниз.

Поскользнувшись практически на ровном месте, на лестнице, где, по идее, сделано все, дабы такого не случилось, я всерьез готова нестись по высоким ступеням к бетонным плитам с хорошим разгоном. Не знаю, как он умудряется дернуть меня за руку и предотвратить это. Колдует, наверное.

- Осторожно! - зовет, крепко держа под локоть, пока не становлюсь на ноги как следует. Неодобрительно смотрит на мою обувь. - Держись за поручень, хорошо?

Дельный совет. Я даже не язвлю, слишком напуганная для такого. Отпуская Каллена, за твердую и толстую белую полосу, огибающую лестницу, хватаюсь с невиданной силой.

С горем пополам спускаюсь и, хоть все равно страшно поскользнуться, зная, что Эдвард идет следом, чуточку спокойнее. Он меня подстрахует.

Так что третья истина вытекает из второй и базируется исключительно на людях. Надо держаться спутника, что привез вас сюда и все знает. Надо не отставать от него, не опережать его, слушать и, что звучит неправильно, зато на деле помогает сберечь и здоровье, и нервы, ему подчиняться. Тогда ничего страшного не случится.

Я как никогда понимаю всю глупость своего упрямства. По крайней мере, до тех пор, пока не доберусь до своей комнаты в новом доме, мне следует вести себя правильно и аккуратно… иначе могу и не добраться. А это, после всех лишений полета, бессонной ночи и кошмара как ее завершения, было бы совершенно несправедливо.



Мы приземлились в десять двадцать два по местному времени.

А в десять пятьдесят два, благодаря какому-то красному удостоверению, продемонстрированному Эдвардом таможенникам, уже стояли возле раздвижных дверей из зала прилета. И чемоданы, конечно же, давно были с нами.

- Ты что, почетный пассажир? - интересуюсь я, поглядывая на его паспорт и ту самую красную книжечку.

- Не совсем, - он хмыкает моему предположению. Заметка еще из самолета: выглядит куда лучше, чем в Штатах. С огоньком в глазах, с бодростью в голосе, с уверенностью в каждом своем шаге… я поражаюсь. Неужели он считает эту страну своей Родиной? Нужно поговорить с ним. В конце концов, я практически ничего не знаю о нем, кроме нелюбви к синему, рыбе, лошадям и сокращению «Эд», каким, дабы уколоть, уже величала мужчину.

- Значит, абонемент на многоразовое посещение? - не унимаюсь я. Двери все еще закрыты, и мне это на руку.

- Изза, - в обращенном на меня взгляде одни смешинки. Яркие, броские… но совсем не режущие. Он не надо мной смеется, а со мной. И больше всего занимает, что лицо при этом абсолютно неподвижно. - У меня уже десять лет как есть гражданство.

Вот как… значит, работа работой не кончилась.

- Но не все же прилетевшие коренные американцы, верно?

- Верно. Это, - он дважды похлопывает большим пальцем по книжечке, - в своем роде гарантия, что вреда государству я не нанесу. И ты, соответственно, тоже, - а теперь указывает на кольца.

…На заднем плане звучит голос, сообщающий, что выход открыт. Двери раскрываются, и нам приходится выйти.

- Я не понимаю… - жалуюсь, так и не получив удовлетворяющего ответа на все свои вопросы.

- Я все тебе расскажу, когда приедем, - утешающе сообщает Эдвард, оставляя мне только мой чемодан, который из-за размеров не может везти вместе с собственным. Компьютерные сумки снова у него, так же, как и пакет из магазина. Но не похоже, что ему тяжело.

У входа толпа встречающих. Здесь и жены, и дети, и бизнес-партнеры - кого только нет. Каждый ждет своих, а потому появление незнакомцев знаменуется тяжелым вздохом и попыткой высмотреть за нашими спинами тех, кто нужен.

Я бы никогда в жизни, даже при условии, что встречающий нас человек написал на табличке размером метр на метр черным по белому мое имя, не смогла отыскать его в этом сумасшедшем доме. Прежде я никогда не терялась в толпе, но тут совсем другая ситуация… здесь потеряться - означает пропасть без вести. В аэропорту, конечно, еще есть шанс найтись, но за его пределами... Отовсюду раздаются фразы на непонятном мне языке, повсюду указатели на их русском, мелькание которого мешает рассмотреть полоску для таких, как я, на английском, к тому же везде холод. Прямо-таки везде!

Я пугаюсь этой канители: до одури яркой, до боли звонкой. И, крепко сжав губы, иду как можно ближе к Эдварду, в какой-то момент осмелившись даже обвить его запястье. Мечта благополучно добраться домой кажется все более несбыточной.

Впрочем, хотя бы Каллен здесь в своей тарелке. Он постоянно проверяет, здесь ли я (как будто решусь отстать!) и уверенно движется в противоположную от всех ожидающих сторону, к небольшому стенду, где расположились туроператоры, если судить по вывеске. Две скучающие симпатичные девушки тут же включают все свое обаяние, замечая нас. Вернее, Эдварда.

Но тот на них даже не смотрит. На вежливый вопрос, чем могут помочь, качает головой. А потом поворачивается влево и дружелюбно улыбается мужчине, которого прежде я не заметила. Он в куртке, в темной шапке, в перчатках - весь комплект. И он так же рад нас видеть.

Чуть отойдя от ненужного стенда, мужчины приветствуют друг друга крепким рукопожатием. А затем переключаются на меня.

- Изабелла, это Сергей, - представляет нас друг другу Эдвард, - Сергей - Изабелла.

У него черные, как у Ронни, глаза. Темные брови и такая же, под цвет воронова крыла, борода. Аккуратная, ровной формы, просто загляденье. Смотрится куда лучше гладко выбритых щек и подбородка, которые нравились мне прежде.

На типичного русского, каких рисовала мне Роз - с голубыми глазами, светлыми волосами, бледной кожей (у него скорее молочно-шоколадная), - он не похож. Впрочем, как и я, наверное, на типичную американку из Лас-Вегаса.

Но не внешность вызывает мое удивление минутой позже, а то, что вопреки уверениям Эдварда, мужчина чудесно говорит по-английски. Если какой-то акцент и можно уловить, то только краем уха, на определенных словах:

- Добро пожаловать в Россию, Изабелла, - добродушно произносит он, - надеюсь, вам здесь понравится.

Только речи по прилету не хватало… все, он мне больше не нравится.

- И да, мистер Каллен явно перегибает палку - я Серж, а не «Сергей». Звучит и запоминается легче, - Серж широко мне улыбается, подтверждая свои слова, и забирает наши вещи. Ростом чуть выше меня, до Эдварда, конечно, не дотягивает, но это мужчину абсолютно не смущает. Расположив чемоданы по обоим бокам от себя, он направляется с ними к выходу. Оставляет сумки нам по просьбе босса.

- Машина где обычно, мистер Каллен, - общаясь ровно на американский манер, говорит он. И идет быстрее, минуя раздвижные двери на улицу.

Освобожденные от тяжелого груза, мы с Эдвардом направляемся за ним. Я теперь несу его пакет, он же - мой компьютер.

Однако последняя фраза Сержа не дает завершить этот путь в молчании, словно бы я ничего не услышала.

- Как часто это происходит? - тихо спрашиваю, стараясь не смотреть ему в глаза. С усиленным интересом изучаю блестящую плитку пола.

- Что именно, Изза? - обеспокоенный моим тоном, Каллен напрягается. Идет чуть медленнее, ступая шаг в шаг со мной.

- Как часто ты женишься? - меняю формулировку, черт знает зачем дернув рукава своего пальто. - Если машина всегда в «обычном месте»?..

Эта фраза его задевает. Я чувствую это прежде, чем успеваю осмыслить. Но уже через мгновенье нет ни плитки, ни потолка, ни ровных стендов с рекламками, огибающих помещение терминала. Я стою возле стены рядом с каким-то конфетным автоматом и смотрю прямо в аметисты. Без права отвернуться.

Приседая передо мной и окончательно пряча от любых посторонних глаз получше широкого автомата, Эдвард призывает обратить все внимание на него. И послушать. И запомнить.

- Изабелла, поверь мне, это не имеет никакого значения, - заверяет он, не давая мне отвернуться. До сих пор не могу понять, как оказалась возле стены. Он протащил меня? Толкнул? Или просто отвел, а я даже не заметила? Люди ведь не телепортируются в пространстве, верно?..

- Что не имеет? - я устала и начинаю теряться. Такие перемещения дурно влияют на мою мыслительную деятельность.

- Как количество моих браков, так и их регулярность. Сегодня, завтра, все время, пока ты «голубка», я твой, помнишь? И ни в моей верности, ни в моей помощи ты можешь не сомневаться.

Столь серьезные слова меня угнетают. Порой мне кажется, что я в принципе не способна понять этого мужчину.

- И сколько они здесь живут, твои… жены? Сколько мы здесь живем?..

- Тебя интересует время?

- Да. Хотя бы в количестве лет…

Эдвард немного хмурится, погладив меня по плечу.

- Это зависит не только от меня, Изза. Все индивидуально.

Неужели это должно меня утешить? Я зажмуриваюсь, стараясь дышать как можно ровнее. Наверное, переходы туда-сюда и новые, ненужные знакомства просто вымотали меня. Я зря пытаюсь устроить очередную ссору. Но знать правду, впрочем, все равно хочется не меньше.

- Я хочу с тобой поговорить, - выбрав, наконец, путь, которому буду следовать, говорю Эдварду, - о «голубках», свадьбах, России и… сроках. Выдели мне, пожалуйста, завтра время. Хотя бы на час.

Он выглядит немного озадаченным. Не пытается даже скрыть.

- Хорошо, мы поговорим. Завтра.

Удовлетворенно кивнув, беру себя в руки. Два глубоких вдоха помогают справиться со временным помутнением сознания, а холодок, которым веет от дверей, расположившихся от нас в непосредственной близости, приводит в норму все остальное.

Крепче сжав ручку пакета, я поворачиваюсь к выходу, безмолвно сообщая Эдварду, что готова идти.

Сейчас пределом моих мечтаний является кровать…



За окном проплывают деревья. Следующие за нами то неотступной, необозримой стеной, то наоборот, редколесьем, они уверенно сопровождают нас на протяжении всей дороги. Серж выезжает со стоянки аэропорта на почти точной копии американской «Ауди» Эдварда, только не кремовой, а темно-серой, и везет нас куда следует.

Как ни странно, Каллен предпочитает сидеть со мной, а не на пассажирском сиденье спереди, и это, стоит признать, успокаивает.

Его присутствие в принципе странно на меня влияет, но отрицать, что когда мужчина рядом, мне спокойно, слишком глупо и самонадеянно. Еще с самолета.

Наблюдая за постоянно меняющимся пейзажем, я даю себе следующее указание: до завтрашнего разговора ничего не предпринимать. За ночь я составлю список вопросов (не забыть бы об оставшихся двух правилах), обдумаю их и уже тогда, выслушав Эдварда и все его планы относительно меня, сделаю окончательный вывод и выберу верную стратегию поведения.

Сегодняшний день спишем на акклиматизацию и привыкание. У меня просто нет сил для скандалов и выяснения отношений. Никаких больше ночных перелетов.

Каллен, наверное, читает мои мысли, дать иное объяснение его предложению сразу же после них я не могу:

- Ты можешь поспать, если хочешь, - и указывает на свое плечо.

- Я выспалась, спасибо, - нагло вру, поудобнее закутавшись в плед, выданный Сержем.

Эдвард смиряется, не настаивает.

Но то, как зябко ежусь в пальто, без внимания не оставляет:

- Вся необходимая одежда уже куплена, - сообщает, с недовольством взглянув на тонкую ткань моей собственной, - если тебе захочется чего-то еще, скажи мне, и мы докупим.

Шоппинг без меня это, конечно, смело. А он осведомлен, что отличаюсь ото всех не слишком пропорциональной фигурой, на которой большинство вещей просто висят мешком, а подъем для обуви и вовсе гиблое дело?

Хочу сказать - на это язвительности хватит. Но тут же затыкаюсь, вспомнив свадьбу. Тогда ведь получилось, все сидело просто отлично… а может, просто угадал?

В любом случае, запал проходит. Я всего лишь сдержанно киваю.

Думаю, чем себя занять. Лес уже осточертел, серое полотно дороги - тоже, а мы ведь выехали пять минут назад; про салон «Ауди» и думать не хочу - чем он, кроме простора, отличается от любой другой машины? Разве что в американской версии салон был бежевым, со вставками темно-коричневого, а здесь скорее персиковый, с отделкой цвета желтого мрамора.

- Нам долго ехать? - прихожу к выводу, что этот вопрос можно и нужно задать. По крайней мере, хоть какие-то сроки будут очерчены.

- Около часа, - сразу же отвечает Эдвард, - обычно меньше, но это если нет пробок.

Ах да, пресловутые русские пробки… я уже наслышана про них. Розмари назвала их главной достопримечательностью Москвы наравне с Красной Площадью.

- А где именно твоя квартира? Рядом с… как его? - я хмурюсь, пытаясь вспомнить. Роз говорила. Говорила, и я дважды повторяла…

- Кремль? - находится мужчина.

Облегченно киваю, даже усмехнувшись. Слишком сложное название.

- «Кремильи»? - знаю, что коверкаю слово, но ничего не могу сделать. Язык не заточен под их нормандский.

- Кремль, - еще раз повторяет Эдвард, а потом переходит на английский, - или «Kremlin», так проще.

Да, проще… спасибо.

- Значит, твоя квартира рядом с ним? - возвращаюсь к теме, от которой мы отвлеклись, ожидая ответа.

- У меня нет квартир в Москве, - качает головой мужчина, - к тому же, в самом городе мы не живем. Подмосковье, помнишь?

Так, по-моему, многовато длинных слов на один день.

- И что там?

- Там дом, - Эдвард мягко улыбается мне, только сейчас снимая свои серые перчатки, - это закрытый поселок, поэтому там удобнее.

- Намного?

- Ты даже не представляешь, насколько.

На этом разговор на тему дома заканчивается. Я не спрашиваю, зная, что увижу все в ближайшее время, а Каллен не навязывает преждевременных экскурсий, видимо, считая так же. Серж все еще везет нас, следуя указателям в нужном направлении, за окном все те же деревья, припорошенные снегом и блестящие от неяркого солнышка, все то же белое покрывало на земле - достаточно толстое, как мне удалось убедиться, сверкающее…

Мысленно открываю свой несчастный бесплотный дневник впечатлений, который завела еще в самолете и делаю пометку: «Красиво».

Но в ней уж точно никому не признаюсь.

…Наверное, я все-таки заснула. Это можно проследить по тому, что когда открываю глаза, чуть поворачивая голову влево, пейзаж за окном неподвижен. Только он теперь серьезнее - вместо хиленьких деревцев большие ели и сосны, заполнившие собой все вокруг, а сугробы по бокам трассы явно просто насмешка над теми, что лежат у подножья этого леса.

Судя по всему, приехали. Картинка как на детских открытках, что у нас продавали в канун Рождества - а я думала, это все компьютерная графика…

Но самое интересное другое - я не сижу. Точнее, сижу, но не полностью. Скорее полулежа, потому что плечом опираюсь на что-то живое и теплое, а замершие руки кто-то мягко держит. И явно не плед их согревает…

- Изз, - подкрепляя мои самые недоверчивые предположения, зовут прямо над ухом. Горячим дыханием щекочут кожу на голове, а характерным запахом своего обладателя выводят на нужный след.

Черт!

- Изз, пора идти, - второй раз, будя меня осторожно, не желая напугать или расстроить, повторяет голос. Теперь потирает рукой мою, призывая проснуться поскорее.

Хочу отшатнуться от Эдварда, но не могу. Тело будто каменное, оно, видимо, разнежилось в тепле куда больше, чем было позволено.

Поэтому все, что могу, лишь хмуро посмотреть на него. Как всегда, в слишком яркие, притягивающие внимание глаза.

- Приехали? - делаю вид, что все идет по моему плану. Будто я сама решила воспользоваться его предложением поспать на плече.

- Приехали, - заверяет мужчина, осторожно пригладив мои волосы, - теперь можно идти в дом и греться по-настоящему.

Я рассеянно киваю. Не говорю, что мне и так уже очень тепло, не благодарю за это тепло, которое не просила, но получила, и уж точно не собираюсь переключаться на его староанглийскую вежливость. Просто, приложив некоторые усилия, отстраняюсь, на ходу застегивая пару разошедшихся пуговиц пальто.

С нового ракурса салон выглядит иначе, чем я запомнила: во-первых, Сержа, как и наших чемоданов, нигде не видно, а во-вторых, Эдвард сидит уже не как на приеме, с обычной своей грацией и собранностью, а как Джаспер дома на диване. Ему удобно, комфортно, и, что самое главное, поза явно подстроена под меня. Левое плечо расположено ниже правого, плед подтянут к левому краю, а на нем, как и на пальто, виднеется небольшая вмятина от моей головы. А еще есть улика: преступно-длинный тонкий волос. В пять раз длиннее, чем у Каллена, и настолько же темнее. Мой, без сомнений.

В отличие от меня, на лице Эдварда нет ни смущения, ни растерянности, ни какой-либо сонливости. Свеж, бодр и добр. Очень добр, прямо великодушен - не столкнул меня со своего царского плеча.

Я все изнемогаю от благодарности…

Фыркнув сама себе, дергаю ручку, выходя из машины. Благо нет рядом льда, иначе то, что не удалось у трапа, я бы добила здесь, об автомобиль. Снег утоптан, изъезжен и тверд. Я убеждаюсь, что стою на нем достаточно удобно, дабы идти дальше.

Но прежде чем сделать первый шаг, не могу перебороть любопытство и смотрю на деревья. Настолько высокие, насколько даже представить нельзя. Начавшийся маленький снегопад добавляет к их и без того заснеженным лапам нового блеска. А какие же толстые стволы… неужели где-то до сих пор растут такие деревья? Единственные из более впечатляющего, что я видела, были секвойи в Орегоне.

Засмотревшись на деревья, не замечаю приближения Эдварда со спины. Просто поворачиваюсь в один момент, а он стоит рядом. И так же, как и я, с интересом смотрит. Но не на деревья. На меня.

- Красивые?

Соврать не получится:

- Да.

- И легко рисуются, - мне чудится, или он мне подмигивает? Но прежде чем успеваю разобраться в причине, мужчина уже продолжает в прежнем тоне прежнюю тему:

- Уникальный ботанический вид, - произносит он, указав на деревья, - пихты Нордмана.

Я слишком поражена их размером, чтобы придумать что-то стоящее и колкое в ответ. По мне, он слишком много знает. Это начинает нервировать.

- Надеюсь, дом не на одной из них, - закатываю глаза, складывая руки на груди и ежась, - потому что я не залезу.

Эдвард хмыкает, закрывая за мной дверь «Ауди». Поворачивается в противоположную от пихт сторону, кивая вперед:

- Дом на земле, не беспокойся.

Да, дом на земле, вижу… поворачиваюсь, стиснув края пледа, что не решилась оставить в машине, и вижу.

Но и дом, как и деревья, как и Сергей, не похож на исконно русский. Я ждала чего-то вроде расписных ставень и стен из срубов, а получаю вполне американскую постройку прошлого столетия. Разве что чуть побольше стандартного американского дома. Раза в два как минимум.

Похоже, Россия не так далека от западной цивилизации, как мне хотелось верить…

- Ничего себе… - не удерживаюсь, шепчу. Кусаю губу, глядя на двухэтажное строение с крепким серым фундаментом, парадной лестницей и невероятно симпатичными черными завитками для фонарей над верандой. Кораллово-розовая отделка стен очень хорошо смотрится.

Эдвард снисходительно, впрочем, не без приятности моим одобрением, едва заметно улыбается и удобнее перехватывает сумку с ноутбуком. Моим.

- Можем и изнутри посмотреть, - дружелюбно говорит, приглашая следовать за собой ко входу, - там не хуже.

Да… мои ожидания медленно расползаются по стенкам… но, быть может, оно и к лучшему? Я точно не предвидела чего-то подобного. Впервые сюрпризы вдохновляют.

Слева от крыльца оказывается тропинка к гаражу, насколько я понимаю, а с его первой ступени видно, что помимо леса дом окружает и белый забор, как в лучших заставках Microsoft. А за пределами участка, дальше, вглубь снежных просторов, есть еще домики. Из некоторых даже дымок идет… действительно, поселок. И я не удивлена, что закрытый.

Прихожая, в которую, кое-как забравшись на ступеньки крыльца (не без помощи Каллена), мы попадаем, встречает нас достаточно аппетитным запахом какой-то выпечки. Я улавливаю аромат корицы и немного какой-то другой пряности, которую обычно кладут в десерты.

Комната не маленькая, если не сказать, что большая. Благодаря широким окнам много света, благодаря правильно выбранному цвету отделки - темно-грушевому - стены не давят, не портят общую картинку. А дополняет все изящная и небольшая лестница, по которой, в отличие от той, что была в резиденции, одновременно могут подниматься не больше двух человек.

Справа от нее, в специальной нише, тонированный шкаф-купе для одежды и обуви. Слева, под боком, притулившись возле самого начала перил, два больших и круглых белых пуфика. Кожаные, как могу судить.

- Приехали! - раздается откуда-то возглас, наполненный восторгом. Я не могу разобрать его смысла, но ощутить желание увидеть кого-то - или что-то - в состоянии. Голос женский.

- Это экономки, - сообщает мне Эдвард, оставив пресловутую сумку на специальном столике перед входом и становясь за спиной. Предлагает мне снять плед и пальто, которое намерен повесить.

Ах да, джентельменские замашки…

Я соглашаюсь и, подернув плечами, даю ему совершить задуманное.

- И сколько их? - наблюдая за тем, как появляется в широкой арке впереди женский силуэт, спрашиваю я.

- Двое, - мужчина снова рядом, а я даже не слышала, как скрипнула дверца шкафа. Ко мне не прикасается, но стоит достаточно близко, чтобы я могла это сделать, если захочется.

- Двое… - бормочу, подмечая, что так оно и есть - за первым силуэтом следует второй, а потом они вместе появляются в зоне достаточного освещения, дабы можно было их разглядеть.

- Изабелла, это Рада, - Эдвард снова берет на себя обязанность представить нас друг другу, и рукой указывает на женщину, стоящую ко мне ближе. У нее коротко подстриженные волосы бордово-красного цвета, приветливые серые глаза и чуть вздернутый нос. Губы подведены светлой помадой, на ресницах немного туши. По виду она немногим старше Роз.

Рада широко улыбается мне, почти как Серж, и легонько похлопывает по плечу:

- Очень приятно познакомится, Изабелла, - они все здесь неизменно вежливы? И все говорят по-английски… зачем Эдвард пугал меня?

- Здравствуйте, - выдавливаю намек на улыбку, чуть нахмурившись. Не люблю знакомств, тем более тех, на которые сама не напрашивалась.

- А это Анта, Изза, - Каллен тем временем представляет мне вторую экономку, в противовес первой. Она как раз и похожа на тот портрет русской, что пыталась описать мне смотрительница. У нее светлые волосы, отпущенные практически до плеч, но начесанные с помощью лака в достаточно высокую прическу, ярко-голубые, выразительные глаза и ниточка, как у Джаса, розовых губ. Из макияжа та же тушь и та же помада, но еще немного румян. Кожа у Анты под стать моей - бледная.

Почему-то она нравится мне больше, чем Рада. Может, все дело в том, что хоть кого-то под стать ожиданиям удалось увидеть?

- Мне так же приятно, Изабелла, - улыбчиво отвечает она, впустив в глаза настоящую теплоту, - я очень надеюсь, что вам будет удобно в этом доме.

Я хмыкаю, взглянув на Эдварда, следящего за мной своим приметливым взглядом:

- Спасибо.

Женщины незаметно переглядываются друг с другом, а потом улыбаются еще милее. Это меня настораживает.

- У нас уже готов обед, Изабелла, - обращается ко мне Рада, на которой поверх синих брюк и зеленой шерстяной кофты надет оранжевый фартук, - вы проголодались?

- Разумеется, - это первый случай, когда Эдвард не дает ответить мне самостоятельно. Предупреждает любые выпады против.

- Немного, - недобро взглянув на него, отвечаю экономкам.

Обладательница фартука энергично кивает, возвращаясь в ту самую широкую арку, из которой вышла. Анта, напоследок еще раз сказав, как рада познакомиться, идет следом.

- Я хочу спать, - жалуюсь мужчине, когда он терпеливо ждет, пока я разуюсь.

- Конечно, - убирает мою обувь в шкаф, - я покажу тебе твою комнату сразу же после обеда. И поспишь.

Утешающее обещание…

- И куда мне идти? - застываю на развилке, заметив, что кроме арки имеется еще две таких же слева и справа, а еще одна дверь впереди, неприметная с первого взгляда.

- В ванную, - к ней Эдвард меня и направляет, открывая дверь, - для начала следует помыть руки.

Меня пробирает на смех. Искренний, но с проблеском подколки.

- Как скажете, Папочка, - кривляюсь, заходя внутрь небольшой комнатки и не особо уделяя внимание ее дизайну. Единственная ванная, что интересовала меня, была в Лас-Вегасе, в съемной квартире мистера Каллена. Все остальное по сравнению с ней как-то… теряется.

Эдварду по душе мой юмор, он не злится. Включает воду, подает мыло и с действительно родительской усидчивостью смотрит, как я мою руки. Потом подключается сам.

В столовой пахнет лучше, чем в прихожей. Комната, к тому же, в два раза ее больше, с таким же высоким потолком и чистыми, явно недавно вымытыми окнами. Они, благо, со шторами - можно завесить. Пол темный, без ковра. Стены тоже темные, но на грани со светлым. Что-то вроде разных оттенков дерева. В центре большой стол на восемь человек. Он, мне на удивление, круглый, а не вытянутый, как в резиденции. И посередине стоит ваза с живыми цветами.

Экономки выставляют на стол приготовленные блюда, среди которых более-менее привычное мне - суп. Судя по запаху, грибной.

Заметив мою растерянность, Эдвард придвигает свой стул ближе, рассказывая о меню. Подкрепляет каждое слово указанием пальца на конкретное блюдо.

- Куриное филе с помидорами, - слева от меня, на большой черной тарелке.

- Бифштекс из говядины, - справа, в такой же черной, но поменьше.

- Греческий салат, - уголки губ вздрагивают, и меня это цепляет. Подмечаю для себя расположение салата, вспомнив, что с Грецией он чем-то связан: знает язык.

- Грибной суп, - о да, грибной, я победила. В чем-то наподобие кастрюли, но слишком красивой, дабы называться таким словом.

- Картофель-пюре, - вот и добрались до тарелки в самом центре. Конец.

Эдвард с готовностью поворачивается ко мне, пока женщины так и не заняли своих мест на стульях.

- Чего ты хочешь?

Я намерена чуть-чуть проиграть, прежде чем озвучить. Смотрю на него из-под опущенных ресниц, с незаметно играющей на губах улыбкой. Этот взгляд не смущение выражает и не благодарность… в нем, как было практически доказано на Джасе и Деме, соблазнение. В то же время правой рукой, убедившись, что для всех, кроме Каллена, этого не видно, легонько царапаю рубашку на его груди.

Игра удается. Бровь Серых Перчаток слева подозрительно выгибается, а аметисты наполняются недоумением. Он даже открывает рот, чтобы что-то сказать мне - напомнить правила или остановить, не знаю, - но не успевает. Я опережаю:

- Я хочу греческий салат, Эдвард.



Получасом позже, после обеда, Эдвард исполняет свое обещание и ведет меня наверх, по той самой изящной лестнице, к моей спальне.

Коридор светлый, по всему его периметру есть картины, и они, как могу судить по пейзажу, исконно русские - одну я, кажется, видела в каталоге музея, что-то с грачами, если не ошибаюсь.

Настроение у меня хорошее; от обеда, от заманчивой игры - не могу понять. Но комнату хочется увидеть теперь не только для того, чтобы сразу же уснуть. Меня разбирает любопытство, какая она. И насколько далеко от спальни хозяина…

Кончается лестница, картины остаются за спиной, а мы оказываемся перед одинокой светло-бежевой дверью.

Я, по настоянию Эдварда, даже самостоятельно открываю ее…

И ожидаю многого, но не того, что в итоге вижу за ней. Такого даже в страшном сне не могло присниться.

Окна. Окна, пробившие собой все стены, кроме той, где кровать. Широкие, практически от пола до потолка, начисто вымытые… прозрачные! Такие же, как и газовые шторы, делающие вид, что прикрывают их.

Я даже не смотрю на остальной интерьер - не хватает решимости. Испуганно, как от огня, пячусь назад, едва завидев самый главный недостаток помещения.

- Н-нет! - вздрогнувшим голосом, позабыв про все желание не ударить в грязь лицом и быть смелой, бормочу я. Хорошее настроение тонет в ужасе.

- Эй-эй, - к такому моему отторжению даже Эдвард не оказывается готовым. Изумленно смотрит, как отхожу все дальше от дверного проема, пытаясь найти хоть какой-то путь к отступлению. - Изза, что такое?

- Я не буду здесь спать, - стиснув зубы, шепчу, насилу сдерживая слезы. Почти вижу, словно на экране телевизора, как в этих окнах мелькает молния. Ярко-ярко… близко-близко… их столько, что ни одно, даже самое плотное одеяло, от отблесков меня не спрячет. А уж в дополнении с громом… на этой кровати меня и найдут.

- Ш-ш-ш, - Эдвард выглядит очень взволнованным. В его голосе тревога за меня. Подступает на шаг ближе, выверяя все движения и стараясь не напугать меня еще больше. Потом новый шаг. Потом еще один. И вот стоит рядом. Осторожно, будто рассыплюсь, если как-то не так тронет, гладит по плечам.

Однако нежность здесь не поможет. Что-что, а грозу с таким обзором наружу я пережить не смогу. При всем желании.

- Я не буду здесь спать! - выкрикиваю, будто он намерен силой затащить меня внутрь спальни. Крик эхом отдается от стен, отскакивая вниз, к холлу. Не забочусь, что кто-то из женщин или Серж, которого я так и не видела больше, могут услышать. - Ты не заставишь меня! Не буду!

- Изз, - Аметистовый привлекает меня к себе, успокаивающе гладя по волосам. Так нежно, так мягко… черт… я начинаю плакать.

Мои всхлипы расстраивают его больше прежнего. Понимаю - наравне с недавним смехом и игрой это не слишком правильный контраст.

- Давай мы сядем на кровать и поговорим, а? - мужчина говорит еще мягче, как с упрямым и капризным ребенком. - Тише, Изабелла, ну что ты…

На кровать, да? В этой комнате? С этими окнами?! Предлагаю еще и ночью. Когда там ближайшая гроза?

Мне становится жарко настолько, что внутри все закипает. Пальцы сами собой распрямляются, отпуская стиснутый в них пиджак Эдварда, а истерика переходит на тот уровень, который ничуть не нуждается ни в объятьях, ни в словах. Ему необходимы лишь действия.

- Отпусти меня, - приказываю, дернувшись назад из его рук.

Желаемое получаю, как можно теснее прижавшись к стене.

- Мне нужна другая комната, - заявляю, утерев слезы. Проглатываю свои рыдания, вызванные несвоевременными воспоминаниями.

- Изза, это лучшая комната в доме, - ничего не понимая, пытается вразумить меня Эдвард.

- Эта комната мне не подходит, - прикрыв глаза и держа прежним тон, ровно произношу я, - нужна другая.

- Ты объяснишь мне причину?

- Нет, - уверенно качаю головой, даже не считаясь с таким вариантом, - ты должен просто отвести меня в другую спальню. Любую.

- Чего ты боишься? - Каллен оглядывается назад, на дверь за нами, а потом на меня. Смотрит пронзительно, уверяет глазами, что ему можно довериться. Да что там глазами - только что обнимал меня, успокаивая! Но это ничего не значит. Для таких откровений уж точно.

- Я ничего не боюсь, - вздернув голову, смело отвечаю ему, - мне здесь попросту не нравится.

- Ты даже не была внутри, - пригласительным жестом Эдвард указывает на дверь, открывая ее шире. Демонстрирует мне преимущества комнаты - тут удобная кровать, большой шкаф, телевизор с DVD-плеером… - Изза, хотя бы взгляни.

Однако мне опять хватает того, что видны окна - их отовсюду видно, как убеждаюсь. Даже через узкую дверь.

- И не подумаю.

Моя категоричность в этот раз не сталкивается с его неуемной флегматичностью. Скорее напарывается на капельку раздражения.

Не видит здесь объективной причины? Ну и к черту!

- Изабелла, я не стану искать другую комнату, пока не посмотришь на эту. Или не объяснишь мне, почему не станешь этого делать, - в конец концов безапелляционно заявляет он. Серьезным и уверенным тоном. Едва ли не принципиальным.

Я едва не давлюсь слюной от этого тона, стиснув зубы. Зажмуриваюсь.

- Можешь ждать до бесконечности, - нарочито равнодушно пожимаю плечами, - буду ночевать на полу.

Набирая сил отовсюду, откуда только можно их найти, решительно смотрю на него. Не моргаю, не плачу, не хнычу… смотрю. Как он смотрит - с той же непоколебимостью. Разве что позы его не повторяю, хоть на стенку опираюсь так же. Но руки на груди не складываю. У меня не получится.

…Соревноваться с Калленом в гляделки гиблое дело. А еще более гиблое оставлять безучастным ко всему лицо, контролируя эмоции, потому что лучше, чем у него, все равно никогда не будет. Порой мне кажется, что на нем маска, а не кожа… и этой маской он шикарно владеет.

Когда понимаю, что начинаю проигрывать, чувствуя, как закипают на глазах слезы, болью отзывающиеся где-то в груди, проходящие по телу взрывной волной, достающей даже кончики пальцев, перевожу глаза куда угодно - вправо, влево… а цепляю снова окна, потому как гребаную дверь никто не потрудился закрыть.

Сдаюсь. Окончательно, без права на реванш. Быстро и сразу.

- Я тебя ненавижу, - шиплю, когда соленая влага снова течет по щекам, а всхлипы получаются частыми и громкими. Тяжелыми.

Поднимаю глаза еще раз, последний, и выплевываю ему в лицо, убедившись, что видит:

- Я тебя ненавижу, Каллен…

Не проходит и минуты, как получаю ответ. Опять безмолвный, опять - в виде объятий. Только в этот раз они куда сильнее.

- Все, все, - шепчет мне Эдвард, явно раздосадованный тем, что затеял это игру, - извини, Изза, пожалуйста, извини меня.

Не знаю, есть ли прок от извинений. Зато знаю, что не должна, не могу, не стану принимать их от него, как и продолжать терпеть длинные пальцы на своей коже. Но тело куда упрямее сознания, оно, черт его дери, точно знает, чего хочет.

Я понимаю, как сильно стиснула руки Эдварда только тогда, когда собственные костяшки пальцев белеют, а кожа опасно натягивается на них.

- Это неправильно, - срывающимся голосом, едва ли громче шепота, упрекаю его, отчаянно цепляясь за его одежду, - ты же знаешь что я ничего не могу сделать, если ты скажешь… что мне некуда… и я не сбегу… ну неужели, неужели у тебя нет другой комнаты? Мне плевать, какая она… но чтобы меньше… меньше окон!

Мои обвинения вызывают новый каскад извинений. И среди них есть та фраза, которую встречаю с облегченным выдохом:

- Конечно есть, Изза, конечно. Я прямо сейчас тебе покажу, и мы перенесем вещи. Только не надо плакать, ладно? Тише…

Насилу кивнув, я соглашаюсь. С радостью встречаю, что какое-то время для успокоения он мне дает. Все так же держит, все так же гладит и ничуть, ничуть не морщится, не протестует, когда что есть мочи сжимаю его кожу. Наверняка же больно…

Но с горем пополам унять истерику удается. Намеренно не смотря на комнату, что вызвала очередное покалывание под ребрами и дрожь по всему телу, иду, крепко взяв Эдварда за руку, куда он скажет. Второй рукой утираю последние слезы, чудом избежавшие своей участи.

- Я не из упрямства… - раскаянно шепчу, когда мы поворачиваем за угол, - просто это… не надо. Не спрашивай меня.

Мужчина поворачивается, согласно кивая. Ободряюще пожимает мои пальцы, краешком губ улыбаясь - как в Макдональдсе, искренне. Потому что сам хочет, а не потому что надо.

На его лице морщинки - опять лишь слева, - губы поджаты, в глазах хмурость и недоумение, но… ничего из этого я не получаю. Он не из желания потешиться или уколоть говорил так… он действительно думал, что я капризничаю!

- Я не могу тебя ненавидеть, - подавив очередной всхлип, шепчу ему, идя на шаг ближе, - не слушай этого…

- Я понимаю, Изза, ну разумеется, - Эдвард покрепче сжимает мою ладонь, - не беспокойся об этом, я не обижаюсь.

Хорошо звучит. Мне легче.

- С-спасибо…

Новая комната меньше старой, это правда. И дверь поменьше, и размер спальни… но кровать есть, стол есть, комод и даже ковер. А еще выход на балкон, но он как раз завешан нужными мне темными шторами. Кроме него окон нет.

С наслаждением оглядываюсь вокруг, подмечая, как медленно, но верно расслабляется все внутри.

Эдвард с тревогой следит за мной, подмечая малейшую эмоцию. Но ничего не находит. Я больше не плачу.

- Чудесная спальня, - одобряюще, хоть и тише нужного, заявляю, сморгнув слезы.

- Тебе нравится? - с надеждой зовет Эдвард.

- Очень.

- Хорошо, - он выглядит успокоенным, - хочешь отдохнуть?

- Да, - я с благодарностью киваю, принимая предложение, - будет очень хорошо…

- Поспи, - советует Аметистовый, - я буду внизу, можешь спуститься, если чего-то будет не хватать.

И, дождавшись моего согласия, прикрывает дверь.

Я же ложусь на кровать. Обнимаю подушку - крепко-крепко. Закрываю глаза.

И снова делаю пометку в псевдо-дневнике, понадеявшись хоть чуть-чуть напитать его пережитым эмоциями. Отпустить их от себя.

«Страшно».



Она звонит неожиданно, а потому будит меня. В темноте, повисшей в комнате, где задернула шторы, с трудом нахожу мигающий под покрывалом - я не переодевалась - экран мобильника. Выуживаю его из кармана своих джинсов, наощупь принимая вызов. Прижимаю приборчик к уху.

- Цветочек! - раздается радостный голос на том конце. Во мне что-то вздрагивает от него, но сразу же отпускает, приятным теплом расползаясь по всему телу.

- Розмари, - широко улыбаюсь, садясь на кровати и подтягивая покрывало к груди. Слышать ее сейчас для меня самый большой подарок.

- У вас там не поздно? Я позвонила среди ночи? - просыпается озабоченность, спешка. Она пытается понять, правильно ли поступила.

Глупая…

- Роз, мне все равно, - качаю головой, успокаивая ее и действительно не принимая во внимание, какое сейчас время суток. Этот день до того спутанный и сумбурный, что нет смысла в часах.

- Ты спала…

- Я с утра сплю - с утра здесь, - поправляюсь, потеснее прижавшись к подушке. Вслед за улыбкой в опасной близости появляются слезы.

Моя Розмари… я никогда не думала, что смогу так по ней скучать. Как и по Лас-Вегасу. Как и по резиденции, будь она неладна, с репродукцией моего любимого Дали.

- Много спать вредно, ты помнишь? - ласково журит она.

- После смены этих часовых поясов нет, - фыркаю, усмехнувшись, - постепенно настроюсь на режим, не переживай.

- Так-то.

Между нами повисает коротенькая пауза, которой мне хочется меньше всего. Я начинаю панически бояться, что она положит трубку, заразившись моим весельем и посчитав, что в таком настроении я здесь и пребываю.

Однако Розмари начинает говорить первой. Опровергает мои неправильные мысли о себе:

- Цветочек, ну как ты? - с материнской заботой спрашивает, чуть понижая голос. - Тебе нравится эта страна Газпрома и Снега?

Я приглушенно хихикаю, закатив глаза.

- Здесь красивые елки.

- Ты что же, живешь теперь в лесу?

- Вроде того. Лес называется «Закрытый поселок Подмосковья».

В голосе смотрительницы появляется хлещущий во все стороны интерес. Слишком явный, дабы скрыла:

- Закрытый поселок? То есть дом?

- Да, дом в поселке… - кутаюсь в одеяло посильнее, с тревогой взглянув на зашторенное окно. Мне постоянно кажется, что вот-вот начнется гроза.

- А комната? У тебя она своя?

- Своя, - оглядываю спаленку, со странной любовью подметив каждый ее уголок, - но здесь есть окна…

На том конце негромко вздыхают.

- Иззи…

- Нормально, - мотаю головой, отгоняя ее страхи, - тут хорошие шторы, ничего не светит… он изначально дал мне другую комнату, но я… не захотела.

- Ты объяснила Эдварду?..

Тихонький шорох, в такт ее словам, слышится возле двери. Напрягаюсь, было испугавшись, но потом смотрю, как легонько подрагивают шторы, и понимаю, что сквозняк. Видимо, метель на улице усилилась. Немудрено.

- Нет, ты что, - поражаюсь озвученной глупости, сразу же отметая подобную версию, - Роз, я не хочу. Это мое дело.

Женщина, насколько я ее знаю, в этот момент качает головой из стороны в сторону, давая понять, что принимает мое решение, но правильным не считает. В трубку же говорит:

- Попробуй хоть кому-то поверить, Изза. Тебе станет настолько проще жить, Цветочек, ты даже не представляешь!

Я улыбаюсь подрагивающими губами. Удобнее устраиваюсь в своей постели.

- Я тебе верю, Розмари.

- Я далеко, солнышко, - грустно говорит она, впуская в голос побольше нежности, - и я не всегда могу поговорить с тобой… видишь, за эти дни впервые удалось отыскать минутку.

Я поджимаю губы, нервно облизав их. На мгновенье задерживаю дыхание.

- Роз, я по тебе скучаю, - скулю, делая все, дабы не скатиться в слезы, - ты даже не представляешь, насколько…

Она явно пытается подобрать слова. Всегда, когда волнуется, делает это медленно:

- Изза…

- Для тебя Белла, - перебиваю, окончательно приняв решение. Показываю, что на самом деле скучаю. И что на самом деле очень, очень ею дорожу. Как жаль, что понять это удалось только перелетев океан и забравшись в гущу темного леса. Мы столько лет прожили под одной крышей, а до меня лишь теперь дошло позволить ей называть меня сокровенным именем. После всего, что сделала. После всех истерик.

- Белла, - женщина затаивает дыхание, наверняка, как и я, сморгнув слезы, - солнышко, я тоже скучаю. Очень-очень. Но рядом с тобой сейчас хорошие люди, они не дадут тебя в обиду, они тебе помогут. Просто дай им тебе помочь, Цветочек. Ради меня.

Ее проникновенная речь трогает, заставляя меня вконец вернуться к соленой влаге. Опять попытаться в ней утонуть.

- Розмари, а если это игра? - выдаю ей самое сокровенное, припоминая размышления в самолете и до него, - если он мной играет? А потом… потом ведь все равно разведется. И что я буду делать? У меня же через этих пару лет уже ничего не останется… даже дома!

Наглядно представляю то, о чем говорю. Как вернусь в Штаты и не узнаю - ни себя, ни Роз, ни Ронни - ничего. Пару лет отсутствия сделают из меня другого человека. А на том конце света могут многое, очень многое изменить.

- Послушай, - призывает своим фирменным серьезным голосом смотрительница, прерывая меня, - послушай и запомни, Белла, что я скажу, хорошо? Я говорила с Эдвардом, и я знаю истинную причину вашего брака. Зачем он это сделал, почему выбрал тебя - все знаю. Поверь, ни боли, ни вреда, ни чего-то подобного тебе никто не причинит. Развод состоится по твоему личному желанию и сделает, как и этот брак, тебя счастливой. Тебе останется все твое наследство, все, что пожелаешь, и все те, кто был прежде - и я, и твой отец, все. А еще у тебя будет лучший друг, какого только можно пожелать, солнышко. Этим другом будет твой муж.

- Розмари… - умоляюще стону я, не желая все это слышать.

- Ты зря не поговорила с его «перистэри», - укоряет она, - любая из них убедила бы тебя, что все идет к лучшему. И что ты напрасно боишься.

- Я видела одну… - морщусь, вспоминая эту «чудесную встречу». - Константа, кажется. Она меня не убедила.

- Константа… - Розмари прерывается, пытаясь подобрать правильные слова. - Цветочек, это чуть-чуть не тот случай… не для примера.

- Я потом тоже буду «не для примера»?

- Белла! - женщина недовольна, очень, очень недовольна. - Не говори ерунды. Сейчас у вас поздно, ты устала… отдохни и завтра с утра постарайся проснуться с мыслью, что все хорошо. Просто с мыслью. И все действительно так и будет.

- Роз, - я стискиваю пальцами одеяло, поморщившись от характерного скрипа, что оно издает, когда проводишь ногтями по пододеяльнику, - Роз, пожалуйста, расскажи мне. Расскажи, зачем он это делает? Зачем на мне женился?

Смотрительница, естественно, не соглашается:

- Ты сама это скоро поймешь. Просто немного позже. А сейчас ложись спать. Мне очень жаль, что я тебя разбудила.

Ну, вот и все. Отключится…

- Розмари, не бросай меня! - выпаливаю, намереваясь успеть, пока не нажала на отбой, - пожалуйста! Мне здесь плохо. Я не хочу всего этого холода, этих людей, нового дома… я не хочу ни с кем знакомиться и никого знать, слышишь?! Почему Эдвард не мог остаться со мной в Штатах? Господи, Роз, почему?..

- Белла, я тобой горжусь, - вместо ответа, который хочу, вместо утешений, которые жду на свои заново прорезавшиеся слезы, говорит она. Уверенно и твердо. А потом желает доброй ночи: - Я еще позвоню, Цветочек. Скорее всего завтра.

И отключается. Не дает мне воспрепятствовать. Таки бросает…

Чувствую себя отвратительно слабой, когда снова сижу и плачу. Отбросив телефон, закутавшись в простынь, сижу и, еще только не подвывая, пытаюсь хоть немного облегчить здесь свое пребывание.

С утра все казалось не таким страшным. Даже при условии снега, даже когда поскользнулась в аэропорту, при встрече с Сержем, наблюдая за деревьями… елки даже внушили мне, что все не так плохо… но потом, с этим окном, с этими экономками… нет. Нет, нет и нет! Я не хочу здесь оставаться. Я не хочу никого видеть. И эта комната… эта комната моя очередная клетка. Только не потому, что не выпускают за ее пределы, а потому, что я сама из нее больше не выйду. Здесь хотя бы можно дышать (хотя и то под вопросом, до первой грозы, что называется). Там же постоянно будет что-то происходить. И кто-то постоянно будет хотеть со мной общаться.

Мне не хватает П.А. Вот именно сейчас, вот просто до жути - так, что сознание выворачивается наизнанку.

Или хотя бы сигарету. Хоть одну - главный трофей. Я за нее что угодно сделаю.

А спиртное… спиртное и вовсе глупо. На него мне точно нечего рассчитывать. Никто не даст.

Я сижу здесь, в темной спальне, обхватив себя руками, и плачу, неразборчивыми всхлипами жалуясь на собственную судьбу. С ненавистью вспоминаю всех, кто причастен к моему переезду. И в первую очередь Джаса, который мог одним-единственным словом спасти меня и сделать счастливой. Но и он не захотел.

Именно в таком виде - с опухшими глазами, покрасневшей кожей, судорожными вздохами и хлюпающим носом, что мешает дышать, - меня находит Эдвард. Как привидение, прошедшее сквозь стену, направляется к моей кровати, прикрыв за собой дверь.

И тот шорох, который издает его обувь, подозрительно напоминает мне прежний, услышанный во время разговора с Роз, что приняла за сквозняк…

А если?..

- Ты подслушивал… - севшим голосом обвиняю его, подняв голову. Проглатываю горечь, тут же заползшую в глотку.

С обеспокоенным выражением лица, Каллен присаживается перед моей постелью. На край садиться не рискует.

- После того, что услышал, я об этом не жалею, - тихо говорит он. Всматривается в мое лицо так, будто хочет найти там что-то, что убедит его в несомненной истине. Даст верный ответ.

- Ну еще бы… - мне неприятно его видеть сейчас. И слышать тоже.

Тем более после озвученного замечания:

- Ты не переоделась.

- Это не правило, - отводя взгляд, докладываю я.

Эдвард сочувствующе выдыхает.

- Изза, - опасливо протягивая руку в мою сторону, медленно, давая время для маневра, накрывает мою ладонь своей. Большой и теплой, - неужели тебе станет легче только тогда, когда я скажу, зачем женился?

- А ты скажешь?

Эдвард едва заметно морщится:

- Я хочу тебе помочь.

- Я это слышала. Это не повод...

- Изабелла, - вторая его рука, присоединяясь к первой, легонько гладит мои волосы, - это и есть причина. Я хочу помочь тебе начать другую жизнь, которая сделает тебя счастливой. Поэтому мы и здесь.

Что они все заладили о моем счастье! Неужели я самостоятельно не могу его построить?..

- Ты помнишь, что я не просила о ней? - устало вопрошаю, сквозь слезную пелену взглянув на него.

- Помню. И знаю, что ты не попросишь, - чуть наклоняет голову, говорит чуть тише. Я смотрю в аметисты и пугаюсь той теплоте, что в них. На меня никто так не смотрел и никто никогда не посмотрит.

- Я не обвиняю тебя ни в женитьбе, ни в переезде, - шепчу, подавшись порыву, - я не обвиняю тебя ни в чем, что со мной происходит, Эдвард. Но пожалуйста, если ты все же выбрал меня… сделай этот брак хоть чуть-чуть настоящим.

- Что, по-твоему, сделает его настоящим? - с интересом спрашивает он. Не для праздности, действительно с желанием помочь.

На нем полотняные штаны и мягкая рубашка. К ним приятно прижиматься, я чувствую это…

- Постель, - не задумавшись, отвечаю. Самостоятельно, не глядя на дрожащие пальцы, притрагиваюсь к его лицу рядом со своим. Слева. - Супруги спят вместе, а не в разных спальнях…

Краешком губ он улыбается, но мои пальцы со своего лица все же убирает - так невесомо и незаметно, словно бы я сама захотела.

- Только это тебя тревожит?

Поразмыслив секунду, я несмело киваю. Неужели он… поступится? Ради меня? Прямо сейчас?

И действительно - Эдвард, вопросительно взглянув на простынь и получив мое разрешение, ложится на кровать. Поверх одеяла, что я стянула, но близко ко мне. Возле подушек.

Я, все еще не веря в то, что вижу, осторожно, боясь спугнуть, подбираюсь к нему ближе. Ложусь здесь же, чуть высвободившись из своего кокона.

Однако как только выгибаюсь в попытке поцеловать его мужчина ловко уворачивается. Не успеваю и пикнуть, как лежу на его плече, укрытая все тем же одеялом. И длинные пальцы опять гладят мои волосы.

- Я имела в виду…

- Супруги спят вместе, - повторяет за мной Эдвард, не давая пространства для маневра, - я помню. Добрых снов, Изза.

И спорить с ним глупо, я теперь знаю. Но так же глупо и оставлять ситуацию в прежнем русле…

Я всерьез подумываю о том, чтобы прогнать его, но не решаюсь. Эдвард теплый и мягкий, от него приятно пахнет; свежесть простыней, смешиваясь с его парфюмом, делает свое дело - расслабляет.

К тому же, как и там, в аэропорту, рядом с этим человеком меня накрывает ощущение безопасности и спокойствия. При всем том, что говорю и что думаю. При всех условностях.

А глупца, способного по собственной воле отказаться от такого, я еще не видела. И им не стану - это будет невероятной ошибкой.

Поэтому я принимаю правила его игры, понадеявшись, что однажды все же переведу стрелки в свою сторону. Может быть, даже завтра, во время обещанного разговора о сроках.

- Спокойной ночи, Эдвард, - говорю. И, подумав, что терять уже нечего, робко приникаю лбом к его шее, немногим ниже подбородка.

Акклиматизация, как говорится. Верно, дневник?