Мои ожидания по поводу себя же самой совершенно оправдываются, и я ощущаю подступающий дискомфорт, как только меня усаживают на бортик ванной, и смоченный водой ватный диск впервые касается моего лица, стирая кровь и запёкшиеся красные пятна отовсюду, где они только есть. Мне, и правда, не особо уютно, когда приходится вынужденно кого-то затруднять, и моё тело незримо, но очевидно и внутренне ощутимо превращается в сплошной комок нервов, пока Эдвард… мистер Каллен уверенно, как будто прежде делал это сотни раз, и мой случай далеко не первый, но при этом едва касаясь, очищает мою кожу от следов нападения, которому я подверглась. Я, признаться, не сильно и верила, что он придёт по первому же моему зову, ведь накануне обращалась с ним не очень-то и дружелюбно, да и сегодня моё отношение периодически желало оставлять лучшего, но вот он здесь, а я, хотя ещё минуту назад и смотрела исключительно в отделанную синей плиткой стену перед собой, всё-таки перевожу взгляд на его лицо. Некоторая робость никуда не исчезла, и мне хочется стать невидимкой или как минимум уменьшиться в размерах, но гораздо больше я желаю вновь почувствовать себя в безопасности, а для этого мне ни в коем случае пока что нельзя оставаться одной. И ещё меньше можно отталкивать его, как я делала это ещё совсем недавно. Да, я совсем ничего о нём не знаю, и во мне он также видит незнакомку, а то, что ему случилось немного разоткровенничаться об явно погибшем при неизвестных обстоятельствах отце-враче, скорее всего, и научившем его всему тому, что он знает об оказании первой медицинской помощи, было не иначе, как случайностью, и не сделало нас вмиг близкими людьми, а значит, нам придётся серьёзно поработать над возведением мостов, если мы действительно решили держаться вместе. Я-то в себе точно разобралась, но, возможно, с ним не всё так просто и однозначно, и, несколько колеблясь, я позволяю простому на первый взгляд вопросу сорваться с моих неприятно саднящих губ:

- Вы ведь останетесь?

- Пока мы во всём не разберёмся. Обещаю, - кивает он, и в результате того, как в ходе смены положения угол падения света на его голову становится несколько другим, подчёркивая болезненный и противоестественный оттенок кожи там, где залегли синяки, и обозначались рассечения, я впервые вижу всё это так близко, и мне становится почти дурно. Мне никогда не доводилось общаться с избитым человеком, а если я и узнавала о том, как жестоки порой бывают люди, от своего отца и о конкретных случаях, с которыми он лично имел дело, приезжая на тот или иной вызов, то всё в любом случае иначе, когда ты сталкиваешься с жертвой лицом к лицу, а не узнаешь трагичные подробности произошедшего с ней из чужих уст. Наличие собственного опыта делает всё реальнее и ярче и заставляет тебя искренне сопереживать, а не делать вид, что ты действительно болеешь за пострадавшего человека, и сейчас, переворачиваясь, что-то внутри меня вынуждает моё сердце сжаться от приступа внезапной эмоциональной боли.

Эдвард… мистер Каллен пострадал уж точно никак не меньше моего, а пожалуй, даже больше, и в то время, как он, выкинув окровавленные диски в урну, вновь поворачивается ко мне, моя рука в некоторой степени непредсказуемо для всего моего остального тела оказывается на его левой щеке. Он вздрагивает то ли от неожиданности, то ли от того, что интенсивность даже осторожного прикосновения на данном этапе превышает болевой порог во много раз, и в его глазах сменяется множество разных эмоций, но, как мне кажется, среди них преобладает удивление, и одно лишь это подозрение толкает меня на то, чтобы позволить ладони задержаться и изучить раны на ощупь. Они выпуклые и опухшие, и, хотя я и понимаю, что мои касания ничего не изменят и их не исцелят, пока сама природа всё не исправит, отчего-то еле-еле нахожу силы оборвать физический контакт. Нужно лишь время, а для льда уже поздно, и всё-таки свой, наверное, не совсем безобидный вопрос я задаю лишь из лучших побуждений:

- Сильно болит?

- Нет. Нет, уже нет.

- У меня где-то должна быть заживляющая мазь. Я могу поискать, если хотите.

- Не нужно. А вот вы ею воспользуйтесь.

- Всё настолько плохо?

- Да, но не с вами. А со мной.

- Что такое? Вам нехорошо?

- Да нет. Просто я нехороший человек. Вот и всё.

- Почему вы так о себе говорите? Я не думаю, что…

- Можете просто дать мне лишнюю подушку? Я устал и хотел бы прилечь на диване, если вы, конечно, не возражаете.

- Нет, но… Вы не голодны?

- Вряд ли я смогу сейчас хоть что-то съесть, но спасибо. Подушки будет вполне достаточно.

- Хорошо, вы располагайтесь, а я всё принесу.

Вообще-то я хотела бы поужинать с ним, поговорить, узнать о нём ещё хоть что-то, возможно, попытаться стать его другом и понять, что он намерен делать завтра, и где в этот самый момент буду находиться я, ведь с работы по вполне понятным причинам, вызванным в первую очередь моим обликом, мне, скорее всего, придётся отпроситься, но в его планы очевидно ничего из этого не входит, и мне не остаётся ничего другого, кроме как, ощутив мгновенную потерю аппетита, выделить ему постельное бельё. Я вхожу в гостиную с подушкой и с достаточно тёплым одеялом, гарантирующим то, что даже в самую промозглую осеннюю ночь мистер Каллен ни за что не продрогнет, и он это первый объект, который я замечаю среди всей обстановки комнаты, которую ещё сегодня утром, готовясь к новому дню, знала, как свои пять пальцев. Теперь же благодаря его присутствию она совершенно другая, и хотя я пока и не могу сделать выводы, какой характер носят произошедшие изменения, тем не менее, именно на нём, опечаленном, унылом и кажущимся одиноким и неприкаянным, автоматически и сосредотачивается всё моё внимание. Это ощущается так, будто я жила во мраке, а он, пусть и незвано, пришёл и осветил мою жизнь, и, несмотря на то, что это имеет все шансы стать самым большим моим заблуждением, я ему доверяю? Не знаю, как и когда успела возникнуть эта опасная эмоция, но да, доверяю, что уничтожает всякую вероятность того, что я просто устрою его на ночлег и уйду к себе. Он всё равно гость, и моя свободная правая рука касается его левой руки, ниже плеча, и Эдвард… мистер Каллен вздрагивает, как будто от ожога, но, кратко обернувшись, как-то сразу же сникает в спокойствии, вот только я не верю в его искренность. Оно больше напоминает смирение непонятно с чем, и вся моя душа переворачивается в беспощадном страхе, не меньшем, чем если бы что-то чисто теоретически угрожало моей семье, и вполне способном начисто лишить меня последних крох спокойствия, но прямо сейчас я о себе не беспокоюсь. Это подождёт до лучших времён.

- Послушайте… Вы не одни. Я вам, разумеется, никто, но, Эдвард… Эдвард, я здесь, с вами.

- Изабелла? - он долго молчал, а поскольку его голос я пока не могу описать словами, потому что ещё недостаточно часто его слышала, чтобы досконально запомнить то, как он звучит, сейчас сказанное им вслух фактически оглушает, и причина вовсе не в том, что было произнесено моё имя. Просто нам друг к другу ещё привыкать и привыкать, и поэтому я и едва дышу в ожидании продолжения:

- Да?

- Я передумал. Если это вас не затруднит, я бы всё-таки поел.

- Совершенно нет, - незримо для него на моём лице возникает широкая улыбка, возможно, не влияющая благотворно на заживление микроскопических ранок и трещинок на губах, но я даже не пытаюсь погасить её в зародыше, ведь мне так хотелось, чтобы Эдвард сделал навстречу мне хотя бы один шаг. Теперь же, когда это произошло, любой отголосок физической боли воспринимается, как что-то незначительное по сравнению с размахом почти ликования от осознания, что, постаравшись открыться друг другу, мы вполне можем перейти от состояния нелюдимости и обособленности к некоторому единению что ли. Быть может, подобная необходимость вскоре и отпадёт, но пока обстоятельства остаются прежними и ещё не собираются меняться, надо ориентироваться по ситуации. А она в данный момент такова, что только с ним у меня есть возможность распутать этот непонятный клубок и распределить его отдельные нити по изначально отведённым им местам. - Я всё равно собиралась приготовить пасту и запечь курицу на ужин. Только это займёт некоторое время. Или я могу выбрать что-то другое.

- Не нужно. Курица вполне подойдёт, к тому же мы вроде бы никуда не торопимся.

- Но, быть может, вы…

- Я не настолько голоден, чтобы не подождать. Всё в порядке. Но, возможно, вам не помешает помощь?

- Для начала вы бы могли отдать мне своё пальто. Я уберу его в шкаф, - говорю я и так, сама того не ожидая, добиваюсь преображения мужского лица. Передо мной вовсе не стояло подобной цели, но его хмурое выражение сменяется широкой улыбкой, в то время как Эдвард очевидно только благодаря моим словам замечает, что до сих пор не снял верхнюю одежду. Выглядя несколько смущённым этим фактом, он поднимается с дивана, пока я обхожу его, чтобы её взять, и кончики пальцев наших правых рук невольно соприкасаются, когда довольно увесистая ноша, наконец, оказывается в моей ладони. Но мне она не кажется сильно тяжёлой, ведь на самом деле я больше поглощена ощущениями от второго физического контакта и, пытаясь проанализировать их, в то же самое время понимаю, что смотрю в глаза Эдварда, а он также вглядывается в мои. Это длится долго, или, по крайней мере, так всё выглядит, но вот мы оба моргаем, и этот момент безвозвратно уходит, чтобы уступить дорогу следующим мгновениям жизни, которые тоже вообще-то бесследно пройдут. Но в них я осознаю себя сначала определяющей пальто на вешалку, а потом переодевающейся в домашний костюм из офисной одежды, которая тут же отправляется в корзину для белья, и приступающей к приготовлению пищи, в то время как мистер Каллен, избавившись от пиджака и засучив рукава белоснежной рубашки, по правую руку от меня приступает к нарезанию салата из выданных мною ингредиентов.

Мне бы следить за тем, всё ли он делает правильно, учитывая некоторую неуверенность в движениях и то, как в них проскользнула робость, граничащая чуть ли не со страхом, когда дело дошло до того, чтобы взять в руки нож, но я вижу лишь основательно помятую ткань и вдруг начинаю кое о чём догадываться. У меня, разумеется, нет одежды, в которую он мог бы переодеться, да только дело совсем не в этом. Готова поспорить, что на нём по-прежнему тот же костюм, в который мистер Каллен был облачён и вчера, и даже позавчера, а это… это значит, что он в гораздо более бедственном с точки зрения загнанности в угол положении. Мне не дано знать, где находится его дом или место, которое его хотя бы частично олицетворяет, но я почти уверена, что последние два дня Эдвард провёл далеко не там.

- Где вы были? - вмешиваюсь я своими словами в процесс создания продукта кулинарной мысли, и мистер Каллен сбивается с ритма, но, громко вдохнув, после небольшой заминки возвращается к прерванному ненадолго занятию, как я подозреваю, явно не собираясь мне отвечать. Но так не пойдёт, и повторяемый мною вопрос ударяет по нему снова, на этот раз производя нужный эффект и давая понять, что настроена я вполне серьёзно.

- Был когда?

- Сегодня… Да и вчера тоже.

- Простите, но это вас не касается.

- Простите и вы меня, но мы с вами в одной лодке.

- Да нет, ведь им нужен я, а не вы, а вы просто оказались не в том месте и не в то время. Но это не значит, что мы будем говорить о личной жизни друг друга. Я не вмешиваюсь в вашу, и вы не спрашивайте о моей.

- Да не в вашей личной жизни дело! Просто вы определённо не только проводите дни в этих брюках и рубашке, но ещё и спите в них. Что случилось? Вы боитесь, что дома вас могут поджидать? Так это не проблема. Вы можете оставаться здесь столько, сколько потребуется, и я могу купить вам всё необходимое, да и…

- Я и сам могу позаботиться о себе, а вам тем временем не стоит выходить из дома, да и вообще завтра меня уже здесь не будет.

- И как это понимать? Что вы задумали?

- Неважно. Давайте просто, наконец, закончим с приготовлением ужина и поедим.

Я киваю в согласии, временно смирившись с его нежеланием говорить, и часом позже мы в полном молчании поглощаем содержимое каждый своей тарелки. Он так и вовсе фактически уткнулся в неё, наверняка полноценно питаясь ещё до драки, которую я случайно прервала, и пусть всё это лишь мои беспочвенные догадки, не имеющие под собой твёрдой основы, я предполагаю, что, где-то скрываясь, он бы так и оставался там, если бы не мой звонок-крик о помощи. Я сглупила и ошиблась, что может стоить ему не просто всего, а целой жизни, и сказать, что ощущения у меня самые прескверные, это не произнести ни единой буквы алфавита, и, преимущественно возя пищу по керамической поверхности, я подпрыгиваю куда-то вверх, когда кухню заполняет звук отодвигаемых ножек стула.

- Вы уже закончили?

- Да, спасибо. Всё было очень вкусно.

- Тогда чаю? Или кофе?

- Считаю, что и то, и то на ночь вредно. Вы не возражаете, если я вас оставлю? В том смысле, что пойду в гостиную?

- Всё нормально. Отдыхайте. Доброй вам ночи, Эдвард…

- И вам того же, Изабелла.

Шаги стихают, и, оставшись одна, я буквально заставляю себя доесть мясо, спагетти и ранее положенную себе порцию салата, а потом, убравшись и выключив везде свет, отправляюсь готовиться ко сну. Утром нужно будет позвонить на работу и придумать что-нибудь вразумительное, чтобы получить несколько дней отгула, но заверить, что в день конференции я буду на месте, готовая к перелёту и участию в её мероприятиях, а пока моё тело оказывается на пуфике перед туалетным столиком, ведь я всё-таки должна себя увидеть, чтобы понять, насколько заметно невооружённым глазом то, что меня старались сильно покалечить, и реально ли залечить хотя бы физические раны до отъезда в Вашингтон. Я сознательно медлю, но в конечном итоге поднимаю глаза вверх, на своё отражение в зеркале, и пусть увиденное, конечно, оставляет желать лучшего, всё не так уж и прискорбно. Кровоподтёков нет, огромных синяков тоже, но царапины у носа, затронувшие и кожу щёк, противоестественны моему взору, и, не желая расстраиваться ещё больше, я резким щелчком погружаю комнату во тьму и поспешно перемещаюсь в кровать, которая никогда вплоть до этого момента не производила на меня впечатление такой холодной и пустой.

Прежде согревающий плед словно промёрз, тени, отбрасываемые ветками деревьев на пол и потолок, выглядят пугающими, и хотя разум упорно твердит, что через окно пятого этажа ко мне никто не проберётся, если только этот кто-то не владеет альпинистским снаряжением и соответствующей подготовкой, позволяющей подниматься по стенам, я нахожусь не в состоянии заснуть, и в конечном итоге мне становится плевать, что всё, что скрывает моё тело, это ночная сорочка выше уровня колена, вообще-то больше демонстрирующая, чем прячущая. Где-то поблизости есть халат, но, не утруждая себя тратой времени на его поиски во мраке, я выхожу из спальни, и ноги сами ведут меня в сторону гостиной, диванного силуэта и Эдварда. Сумрак не мешает мне видеть чётко и различать другие предметы мебели так же, как и то, что его рост не позволил ему выпрямиться и вытянуть ноги, но обратиться к нему меня подталкивает не только обнаруженный факт тесноты и неудобства. Преимущественно всё дело в страхе перед нахождением наедине с самой собой, когда в квартире помимо меня есть и ещё один живой человек, и я знаю, просто знаю, что мне его в себе не задушить и не подавить.

- И вам не спится, да?

- Стоит закрыть глаза, и тут же начинает мерещиться всякое.

- И мне, знаете, тоже. И я подумала, что, может быть, вы согласитесь… хотя нет, это, наверное, вряд ли возможно.

- Что возможно? О чём вы пытаетесь попросить? - неожиданно поднявшись и вмиг оказавшись выше меня, к чему я оказалась не совсем готова, хотя уже и определила, что в вертикальном положении мне с ним ни за что не сравниться, Эдвард, взирающий исключительно в мои глаза и никуда ниже, внезапно прямолинеен, и на одно мгновение, не ожидая такого напора, я теряюсь, но потом беру себя в руки и быстро, чтобы не передумать, озвучиваю совсем недавно посетившую голову мысль, при этом старательно избегая его взгляда и смотря куда угодно, но только не на него:

- Не могли бы вы поспать рядом со мной? Моя кровать куда просторнее и комфортнее этого дивана, и уверяю, вы даже не заметите, что я нахожусь на другой её стороне. Впрочем, неважно. Лучше забудьте. Это нелепо, неудобно и странно.

- Да.

- Видите, и вы считаете точно также, - в конце концов киваю прежде всего самой себе я, уже потеряв всяческое понимание того, как вообще осмелилась предложить то, о чём только что тут говорила, ведь явление, которое бы неминуемо наступило, согласись он провести ночь не просто в одной комнате, но и в одной постели, совершенно несвойственно моей жизни. Я не состою в отношениях и никогда не жила ни с кем в гражданском браке, а сейчас абсолютно сознательно приглашаю мужчину в свою кровать, и пусть это не предполагает ничего действительно интимного, всё уже обстоит настолько лично, что в этом смысле дальше просто некуда. Но, о, Боже, как на уровне эмоций, инстинктов и чувств я всё-таки позволила возникнуть моменту, в котором наотрез позабыла о всяком смущении и сохранении границ личного пространства? Теперь же мне хочется как сквозь землю провалиться, и я поворачиваюсь, чтобы как можно скорее скрыться под собственным одеялом, каким бы холодным оно не казалось, и накрыться им с головой, лишь бы не видеть мрачного окна, но меня останавливает коснувшийся рикошетом спины голос:

- Да нет же. Да это да. Я побуду с вами, если вы, и правда, этого хотите, и в этом случае вам станет лишь спокойнее, - тихо, но уверенно и явно ни в чём не сомневаясь, говорит Эдвард, и так начинается поистине самая неловкая ночь в моей жизни.

Предыдущая глава || Следующая глава