Отступление к главе 8. Рождественский звонок

- Нет, я хочу, чтобы этот висел на левой стороне, Элис, - сказала Эсми, скрестив руки на груди.

Элис просто рассмеялась и повесила серебряный шар там, где и собиралась. Эти двое всегда спорили каждое Рождество, и Элис всегда выигрывала. Я точно знал почему так было – Элис уже планировала, как защитить дерево от традиционной рождественской драки Эммета и Джаспера.

- Оставь так, - прошептал я Эсми. - Ты знаешь, что в итоге тебе понравится. Завтра мы можем все перевесить.

- Уже наступило завтра, - раздраженно ответила моя жена. Расстроенная, она села на диван и уставилась на камин. Когда мы пошли утром за елкой, я также принес вязанку дров, и огонь горел уже в течение нескольких часов. Хотя холод не обеспокоил ни одного из нас, все мы наслаждались теплотой и светом камина, в любом случае разводить огонь в камине было нашей рождественской традицией.

Розали и Эммет сидели в углу комнаты, тихо беседуя, в то время как остальные делали вид, что не могли их слышать. Я знал, что Розали говорила о рояле, и старался изо всех сил дать ей поделиться своими чувствами наедине с мужем, а не со мной.

В канун Рождества было принято, чтобы Эдвард сопровождал украшение елки игрой на рояле. И поэтому ранее этим вечером Розали предложила нам один раз исполнить Канон Пахельбеля в ре мажор в аранжировке признанного современного американского пианиста. Но она прекратила играть уже после первой части, сказав нам, что не очень хочет играть. Но я предположил, что дело было в другом – она чувствовала себя странно, будучи вместо Эдварда.

Я не мог винить ее. Слушать звуки рояля было, словно целенаправленно колоть себя ножом в живот. Хотя музыка, бесспорно, была красива, но той красотой, что причиняет боль. Эдвард отсутствовал уже в течение шестидесяти девяти дней, двенадцати часов и приблизительно пяти минут. Мы не получали известий от него с тех пор, хотя я был уверен, что отсутствие новостей – это хорошие новости. Но это не избавляло меня от беспокойства.

С другого конца комнаты Джаспер, сидевший скрестив ноги и наблюдавший, как Элис порхает вокруг елки, бросил на меня многозначительный взгляд.

- Я в порядке, - сказал я ему одними губами, но он покачал головой.

- Эй, Эсми, - сказал он тихо. - Похоже, что стул для одного Карлайла слишком велик. Почему бы тебе не присоединиться к нему? Я уверен, что ты сможешь столь же легко командовать Элис оттуда.

Стул был антиквариатом, который Эсми доставили из Ланкастера, Огайо. На нем едва хватало места для меня, он был маленьким для двоих. Но Эсми, получив громкий и четкий посыл Джаспера, немедленно пришла ко мне, изящно сев на мои колени и положив свою голову мне на шею. Я закрыл глаза. Стало немного лучше.

Мы сидели вместе только мгновенье, когда мой карман энергично завибрировал, и я в одно мгновенье достал телефон. Вся моя семья была здесь. Это, должно быть, была больница, что означало чрезвычайную ситуацию там. Тони был дома, празднуя Рождество, но мы должны были встретиться снова после праздников. Яростная молитва (пусть речь пойдет не о нем) пронеслась в моей голове, когда я перевернул телефон, ожидая увидеть знакомый номер главной диспетчерской больницы.

Входящий вызов:

Эдвард

Это была одна из самых хороших вещей с тех пор, как мое сердце перестало биться три столетия назад.

Прежде чем я даже подумал об этом, телефон уже был открыт и прижат к моему уху.

- Эдвард? - я вздохнул.

- Привет, Карлайл. Счастливого Рождества.

Я снова закрыл глаза и, задыхаясь, подавил крик, повисший в горле. Его голос был мелодичен и чист, услышав его, мое неподвижное сердце дрогнуло.

- С Рождеством Христовым, сын, - сказал я, когда вернул себе способность говорить. - Так приятно слышать твой голос. Где ты?

Его ответ был скорым:

- Хьюстон.

- Виктория находится в Хьюстоне? - от внезапного изменения высоты моего голоса Эсми вздрогнула и посмотрела на меня широко раскрытыми глазами. Я покачал головой, приложив палец к своим губам.

- Я не уверен, - ответил Эдвард. Колебания в его голосе было почти не слышно, но я все равно уловил его. - Я только что приехал сюда, - продолжал он. - Я объехал весь Техас. Ладно, сначала я был в Сан-Франциско, до этого в Сиэтле…

- Почему бы тебе не начать с самого начала, сын, - сказал я мягко. - Сейчас. Позвольте мне поставить микрофон на громкую связь. - Остальная часть семьи уже толпилась вокруг стула, напрягаясь, чтобы слушать то, что они могли услышать из рассказа Эдварда. Я держал телефон между нами так, чтобы мы могли все слышать его. Голос Эдварда был быстр и высок, когда он рассказывал нам о поездке в Форкс и проверке посещения школы Беллой, а затем о преследовании странного белокурого вампира в Сиэтле. Мы все замерли, когда он описал новорожденного вампира, на которого напал в Сан-Франциско. Когда Эдвард описал, как был отброшен на уличный фонарь после того, как новорожденный показал местонахождение Виктории, Эсми схватила меня за руку так сильно, что стало больно.

- Ш-ш-ш, он в порядке, - прошептал я успокаивающе, но был согласен с ней. Новорожденный. Он мог погибнуть.

Эдвард продолжал быстро говорить, ведя хронику своих поездок по крупным городам Техаса и способы, с помощью которых он становился все более уверенным в том, что Виктория не была ни в одном из них. “Я не уверен, куда двигаться дальше”, - добавил он, когда описал Хьюстон и женщину с дочерью, которые невольно предупредили его, что сегодня был канун Рождества.

Домой. Дом был тем местом, куда он должен был двигаться. Но я знал, что предложи ему это, то наткнулся бы на стену упрямства Эдварда. Я проглотил мои слова и вручил телефон Эсми, когда она поднялась с моих коленей.

- А как насчет Форкса? - спросила она деликатно. Я завидовал своей жене, она могла предложить это, не вызывая ярости Эдварда.

Голос Эдварда был настолько тихим, что я не услышал его ответ с места, где стояла Эсми. Но это явно не понравилось ей, так как она начала почти сразу качать головой.

- Эдвард, мы должны все быть там, - сказала она умоляюще. - Мы должны защищать Беллу вместе. Приходи домой. Давай вернемся.

В невнятном ответном бормотании я уловил слова “день рождения” и вздохнул. Конечно. Зная Эдварда, пройдут годы, прежде чем он станет доверять нашему мнению, что ему нужно быть рядом с Беллой. Возможно, десятилетия. Четыре месяца, очевидно, даже не пробили брешь в его упрямом решении.

- Мы убедимся, что это не повторится, - с любовью сказала Эсми, а затем склонила голову, слушая тихий ответ Эдварда. Смотря на меня с сожалением, она покачала головой и ответила ему: - Ты никогда не отпустишь ее. Ты должен быть с нами. И мы должны быть с ней.

- Я не могу, Эсми. Извини, - в этот раз я отчетливо услышал Эдварда и обнял жену, в то время как она продолжала умолять нашего сына.

- Ты, по крайней мере, навестишь нас? - теперь голос Эсми дрожал, и, слыша это, я боролся с желанием вырвать у нее телефон и потребовать, чтобы Эдвард вернулся в Нью-Йорк в течение ближайших двадцати секунд.

Его ответ был снова слишком тихим для меня, чтобы услышать, но взгляд Эсми стал еще более печальным. Я нежно погладил ее по щеке тыльной стороной ладони, и она закрыла телефон, когда повернулась ко мне.

- Он не сдвинется с места, - прошептала она. - Ты поговоришь с ним? Убедись, что у него на самом деле все хорошо.

- Конечно, - ответил я. Мне хотелось поговорить с ним один на один с того момента, как увидел его имя на крошечном жидкокристаллическом экране.

Возвращая телефон обратно к уху, Эсми тихо сказала:

- Эдвард, мы любим тебя. Пожалуйста, будь осторожен.

- Я буду, - он ответил, когда Эсми передала телефон мне. Держа телефон у уха, я решил закончить разговор в своем кабинете. Я одними губами сказал об этом Эсми, и она кивнула, когда я покинул гостиную.

- Эдвард. Как ты на самом деле?

Наступила долгая пауза на другом конце, и я услышал его выдох:

- Я бо… - начал он, и меня как будто ударили под дых, но он быстро поправился: - Я беспокоюсь.

Боюсь. Это было не то слово, которому Эдвард когда-либо позволял сорваться со своих губ даже случайно. Он никогда не любил признавать уязвимость. То, что он почти сделал это, было более красноречиво, чем он, вероятно, мог понять. Если Эдвард был готов произнести слово боюсь, это означало, что он находился в ужасе. И я мгновенно пришел в ужас за него.

Я сделал все, что мог, чтобы сдержать мою собственную панику, когда ответил ему:

- Тебе можно бояться, Эдвард, - сказал я, стараясь, чтобы мой голос был как можно более успокаивающим. - Расскажи мне больше.

Он раздраженно ответил:

- Я не нашел ее. И я просто… - он оборвал себя.

«Просто что», - подумал я. Он просто хотел вернуться к Белле? Он просто был готов сдаться?

- Представляй Чарльз Эвенсон действительно угрозу для Эсми, ты все еще позволил бы ему жить?

Вопрос застал меня врасплох. Дневник. Конечно. Я уже почти забыл, что дал его ему. Наблюдая за Эдвардом этой весной и летом, мне было больно и радостно вспоминать мои собственные прогулки с Эсми. Было столько моментов переживаний, которые я никогда не обсуждал с Эдвардом из уважения к моей жене. Но когда он ушел сначала от Беллы и затем от нас, я понял, что проклинаю себя, так как никогда не делился с сыном, насколько великолепно быть влюбленным. В секундном порыве я подсунул свой дневник 1921 года в сумку Эдварда, когда упаковывал свою одежду для него. Я не был уверен в своих действиях тогда, так же как он был не уверен в своих теперь. Если он прочтет дневник, то, возможно, тот я, который существовал восемьдесят четыре года назад, сбитый с толку, едва отделявший жажду крови от желания вечной любви, мог стать его гидом, когда он, несомненно, столкнулся с теми же проблемами, с какими я так упорно боролся тогда.

Но его вопрос был про Чарльза Эвенсона. Конечно. Он, как и следовало ожидать, зациклился на этом моменте. Честно говоря, у меня не было длительного периода жажды человеческой крови, когда я перестал быть новорожденным. И Эдвард видел меня как самого решительного из пацифистов, что было правдой. Но на тот момент я был готов изменить взгляды, так как чувствовал необходимость обеспечить безопасность женщины, которой я еще не признался, что любил. Я, несомненно, был неправ (Эсми показала мне, что нечего бояться), но я был очень похож на Эдварда, зациклившегося на своем гневе, и пропустил это мирное решение проблемы. Я рассмеялся:

- Я вижу, ты кое-что прочитал.

- Да.

Я тщательно подбирал мои следующие слова:

- Та часть, должно быть, огорчает тебя. Я сожалею об этом.

- Ты несовершенен, - ответил он.

Я снова рассмеялся. Восемьдесят семь лет совместной жизни с этим молодым человеком, и это был первый раз, когда эти слова прозвучали из его уст не как аргумент во время спора. Возможно, на этот раз он, наконец, поверил им.

- Я пытался убедить тебя в этом в течение долгого времени, - и как обсудить Чарльза Эвенсона с Эдвардом? Я так сильно хотел схватить того человека за горло, когда понял, что он сделал с Эсми. Это было бы так легко. Я понял, откуда у Эдварда возникло его желание охотиться на Викторию. Ему не нужно быть рядом, чтобы предостерегать Беллу от того, о чем она будет сожалеть потом. В свое время я решил быть рядом с Эсми, а он увидел решение в том, чтобы сделать мир как можно безопаснее для Беллы.

- И я действительно много думал о Чарльзе, - добавил я. - Особенно с того времени, когда ты ушел.

Его ответ был немедленным и требовательным.

- И?

Я вздохнул:

- Будь ситуация та же, то да. Наверное, я бы сделал именно то, что делаешь ты. Но это было не так. Чарльз был человеком, и он думал, что Эсми мертва, - плюс у Беллы не было никакого шанса победить Викторию, в то время как приди действительно Чарльз за Эсми, у него был бы довольно неприятный конец. Я усмехнулся про себя.

- Не говоря уже о том, что она была новорожденной, - добавил я. - Я уверен, он бы оказался на коротком конце этой палки о двух концах.

Но даже будь Эсми больше, чем просто вооружена, чтобы самой позаботиться о Чарльзе, я, по крайней мере, знал, что тот точно находился в Колумбусе. Проблема с Викторией была в том, что у Эдварда не было никакого успеха в ее поисках. Если, конечно, Виктория была в Техасе, то, казалось, она ничего не делает по отношению к Белле Свон. Я почти ожидал, что Эдвард отправится в Форкс, найдет Викторию, кружащую вокруг города, и поймет, как ему нужна наша помощь. Я испытал облегчение, что Виктория не выказывает никакого интереса к ней, но, с другой стороны, было глупо для Эдварда путешествовать по всей стране в надежде на встречу с кочевником, который не представлял реальной угрозы.

Эдварду не понравилось бы предположение, что Виктория может быть не таким гнусным существом, каким он хотел ее видеть, и поэтому я тщательно сформулировал свой вопрос.

- Но даже сейчас, Эдвард, ты действительно уверен, что Виктория на самом деле представляет угрозу для Беллы?

Возникла короткая пауза, поскольку он обдумывал мои слова.

- Нет, - ответил он покорно через мгновение, и я почувствовал, как тотчас на меня нахлынула радость. Если он был готов признать это, то, возможно, мы могли бы убедить его вернуться к нам. Мы сможем защищать Беллу вместе.

- Тогда, возможно, было бы лучше вернуться домой? Пожелай ты, и мы даже могли бы переехать куда-нибудь поблизости, не давая Белле знать о нас. За пределы Ванкувера?

Еще одна пауза. Затем тихое бормотание:

- Я обещал.

Кому на земле он пообещал? Конечно, никому из нас, и он не давал такой клятвы Белле, насколько я знал.

- Обещал кому? - спросил я.

- Себе, - ответил он решительно, но его голос снова дрожал. - Я должен найти ее. Я должен искать ее дальше. Это все, на чем я должен быть сосредоточен прямо сейчас.

Он мог бы с таким же успехом просто ударить меня по лицу. Пришлось сделать глубокий вдох, прежде чем мне удалось напомнить себе, что это был Эдвард, и я с ним разговаривал. Он был мастером по одиночеству. Он мог убедить себя, что находится вне общества, даже когда его обнимали чьи-то руки. За четыре месяца наедине с собой ему, несомненно, удалось убедить себя в очередной раз, что никто больше не заботится о нем. Я печально покачал головой.

- У тебя есть мы, Эдвард, - напомнил я ему мягко. - У тебя всегда будем мы. Пожалуйста, не забывай это.

Я слышал, как он вздохнул.

- Спасибо, Карлайл, - сказал он тихо.

- Всегда, - ответил я и замолчал. Осмелюсь ли я предложить ему свою помощь? Я совсем не хотел оскорбить его, но, с другой стороны, мне хотелось, чтобы он знал, что я всегда стою за его спиной.

- Ты уверен, что тебе не нужна помощь? - я произвел подсчеты в голове. Хьюстон был примерно в шестнадцати сотнях миль. Мой новый «мерседес» мог спокойно набрать скорость до двухсот, на автостраде еще больше. Даже если я поеду только со скоростью сто, окажусь там ранним вечером. - Я мог бы легко приехать туда сегодня вечером.

Наступило долгое молчание, и я мог сказать, что Эдвард обдумывал эту идею. Я почувствовал вспышку радости при мысли, что проведу время с ним. Это было бы хорошо для нас обоих.

- Я в порядке, Карлайл, - сказал он наконец, и мое сердце упало. Я открыл рот, чтобы напомнить ему, что окажусь рядом с ним в одно мгновение, если он нуждается во мне, но он опередил меня. - Если мне понадобится твоя помощь, я попрошу. Я обещаю.

Я вздохнул. Эдвард не был глуп, он позвонит, если ему будет нужна помощь. Я мог доверять ему в этом.

- Тогда с Рождеством, Эдвард. Мы любим тебя. Пожалуйста, позвони снова в ближайшее время. Например, сегодня позже было бы замечательно.

- Счастливого Рождества, - повторил мой сын. - Я тоже тебя люблю.

Телефон щелкнул, когда он закрыл его, но свой я продолжал держать у уха, как будто каким-то образом его голос будет передаваться по линии даже без него. Эсми нашла меня в таком положении, появившись в дверях кабинета мгновение спустя.

- Ну как? - спросила она тихо.

Я стиснул зубы. Собрал все силы, чтобы не сбежать вниз по лестнице, взять ключи и вдавить педаль газа «мерседеса», пока не приеду в Хьюстон.

- Он в порядке, - справился я.

Эсми пересекла комнату так быстро, что я даже не успел увидеть этого, она просто прильнула к моей груди.

- А ты не в порядке, - прошептала она, уткнувшись носом в мою шею. Ее рука скользнула вокруг моей, вырвав телефон из моих пальцев и положив его на стол с мягким стуком.

- Я в порядке, - ответил я автоматически.

Моя жена покачала головой.

- Карлайл, ты разваливаешься, - прошептала она. - Не смей делать вид для меня, что все в порядке.

Я посмотрел в глаза Эсми. Они были широко открыты и печальны, и на мгновение я пожалел, что не узнал ее лучше до того, как она прыгнула с утеса. Вспоминая упрямую храбрую девочку, которую привезли ко мне в больницу Колумбуса, я предполагал, что она запрещала себе часто плакать, когда была человеком. Вдоволь наплакаться было еще одной вещью, которую мне хотелось дать ей в нашей новой совместной жизни.

Когда я подумал об этом, мое тело начало трясти, прежде чем я понял, что происходит. Эсми прижалась ко мне и начала плакать. Она ничего не сказала, и я тоже молчал. Мы просто стояли в объятиях друг друга в темноте, позволив нашему горю овладеть нами.