Когда ее глазки закрыты, и она молчит, то выглядит ненастоящей. Ее гладкую кожу и волнистые каштановые волосы тревожит только мерцание масляной лампы. Она скорее похожа на фарфоровую куклу, а не на маленькую девочку. Фарфоровую куклу, которая держит в руках менее желанную куклу, будто чтобы можно было сравнить их красоту. Но сравнений нет. Я глажу ее руку, затем целую в лоб. Она спокойна.
Я люблю ее, но не могу не думать о словах Элис о детях. Она была романтиком, глупышкой. Я не мог изменить мир, в котором росла Мэй. Я не теплился надеждой на ее маленькое поколение. Не было надежды и здесь, на ферме, но все же бессмысленно отказываться от этого сейчас, как бессмысленно это было и много лет назад. У нас было все, в чем мы нуждались, все, что нам было нужно для жизни.
В дороге нас не ждало ничего за исключением голода и холода. Там была смерть. Здесь тоже была смерть. Хотя все равно уже не имело разницы, где мы. Мы бездействовали, ожидая смерти.
Мои глаза горят от узкого луча света, и когда я закрываю дверь в ее комнаты, выходя в коридор, я знал, что мне необходимо отдохнуть. Это был долгий день, и я устал.
Конечно, Белла уже спит. Я бросил взгляд в приоткрытую дверь нашей спальни, ища тонкую полоску света от свечи, но нашел только тьму и зловоние погасшего огня в камине. Я должен зайти в эту комнату. Должен. Это то, что мне нужно. Слой пота и еще один слой грязи покрывают мою кожу: результат честного рабочего дня ждет, когда я смою его. Та же самая комфортная рутина, в которую я погружаюсь каждую ночь, как только вхожу в эту комнату. Помыться, забраться в кровать и слушать скрипы этажом выше, спать. Проснуться, одеться, поработать, поесть, поработать, помыться и спать – точная копия дня уже минувшего.
Сегодня вечером никакого комфорта, никакого покоя, никакого желания лечь рядом с ней и притвориться, что сплю, пока мой разум заполнен мыслями о моем прошлом. Есть только она, зовущая между тьмой и лунным светом.
Я сложил камни насыпью у пруда. Этот образ.
Я отхожу от двери. Я должен проверить замки, просто на всякий случай.
Внизу воздух теплее, менее застоявшийся, чем в замкнутой спальне. Уже во второй раз за сегодня я проверяю замки на передней и задней дверях, затем смотрю на оконные засовы в гостиной, столовой, кабинете и кухне. Они все на месте.
Я выпиваю стакан воды, прежде чем вытащить яблоко из миски на столешнице и подтащить стул поближе к большому очагу. Даже при том, что огонь уже погас, углей было достаточно, чтобы вызвать пот, но я приветствую это тепло.
Это была холодная, долгая зима. Я готов к этому несчастному теплу. Я готов к жарким ночам под одеялом, желанному холоду воды, которая слишком долго стояла в миске, чтобы мы могли вымыться в ней. Холодно было слишком долго.
Железной кочергой я просеял угли и пепел, находя все еще горячие угли под ними. Небольшое пламя начало мерцать рядом с обуглившейся древесиной. Он колеблется, становиться больше, но все же я смотрю и жду, пока он не начнет угасать.
Тишина становилась все больше между нами с того мгновения.
Чем дольше мы жили рядом, не разговаривая друг с другом, тем крепче становилось мое решение оставить ее.
Я часто спрашивал себя, как я могу оставаться здесь. Как я могу дышать этим затхлым воздухом? Как я могу есть в столовой, или спать в этих кроватях? Как я могу жить, не думая об Элис, о том, что случилось за моей спиной и перед моими глазами? Все эти вопросы остались без ответов.
Эти эмоции загнали меня в клетку мрака, оставив без надежды. Я был предателем, убийцей, лжецом. Смерть и эгоизм заставляли меня двигаться вперед. Страх же вызывал агонию.
Страх чего? Чего я так боялся, если мне нечего было терять после того, как однажды я вошел в этот дом? Я уже потерял все. И все же, когда она прикоснулась ко мне, я вздрогнул. Она хотела помочь, она хотела вытащить пулю из моего плеча.
Моя ладонь легла поверх старой раны, и хотя я до сих пор мог чувствовать натяжение вокруг шрама, прикосновение не причиняло боли.
Она стерилизовала ножницы в горячей воде, позволила им остыть, затем с моими осторожными наставлениями начала всматриваться в мою нежную плоть, пока я лежал на овальном столе перед горящим очагом.
Это не то чувство, которое можно забыть. Это старое воспоминание, но оно свежо. Мои глаза закрываются, а брови хмурятся.
Я бормотал ругательства, пока она погружалась и тыкала, ища небольшой кусок металла, застрявший между тканями. Ее глаза были напряжены, сосредоточены и я сосредоточился на них. Они удержали меня в здравом уме, удерживали меня от того, чтобы слететь с этого стола.
- Господи, - выдохнул я, как будто он мог ответить такому, как я. Мои глаза наполнились слезами.
Она взглянула на меня, изучая эмоции в моих глазах, ее голос был тихим, когда она сказала: - Прости, - прежде чем вернуться к моей ране.
После извлечение пули, вслушиваясь в мои инструкции, она очистила рану. Это было наше единственное общение в те часы после обеда. Тем не менее, я хотел выйти через переднюю дверь и никогда не оборачиваться. Но, пока я сидел перед очагом и смотрел, как она готовит чистую воду и двигается по кухне, я начал представлять ее одну. Не так уж сложно было увидеть ее, живущую одной, и как просто для нее было бы стать добычей кого-то проходящего мимо – отчаянно нуждающегося в еде и воде.
Ее взгляд скользил по мне, и каждый раз эта же мысль становилась сильнее: я знаю эту девушку.
Я знаю эту девушку. Она не была той, мимо которой я легко мог бы пройти на улице. Я провел время с ней, узнал о ней то, что не знали другие люди в этом мире. Я был, вероятно, единственным человеком, который знал ее имя. И вчера она поцеловала меня, и я чувствовал, что если бы она надавила посильней, а бы распался на части. И этого я не могу забыть, я не могу избавиться от этой мысли даже с помощью боли в моем плече, которая обострилась из-за этих поисков пули.
- Мы не можем оставить их там, - сказала она, ее голос был тих и сломлен, когда она прислонилась к дверной раме, скрести руки перед собой. - Койоты утащат их.
Я поднял глаза с того места, где сидел за кухонным столом в пропитанной кровью одежде на плече. Последний свет заходящего солнца освещал ее.
- И что ты предлагаешь сделать?
Я мог видеть мысли, проносящиеся в ее голове так ясно, как и свет, прикасающийся к ее лицу. Она повернулась ко мне после продолжительного молчания и выдала свое решение.
Я вспомнил вес тех четырех тел, и иногда бывают секунды, считанные секунды, когда я могу чувствовать тепло, спускающееся по моему плечу, ведь рана от пули была еще свежа тогда. Опять то же ощущение, что и тогда, небольшое покалывание, пробирающее буквально до костей. Боль краткая, но она напоминает мне, независимо от своей продолжительности, как я попал сюда.
Я потираю рану пальцами сквозь одежду. Рубцовая ткань онемела.
Я посмотрела в угол кухни, задняя дверь была закрыта, затем взглянул в очаг. Он не горел, только мерцал среди оранжевых углей. Я уложил три больших бревна на чугунную решетку, потыкав кочергой, чтобы вернулось пламя. Оно занялось и разгорелось. Древесина застонала от жары, затем треснула и зашипела, оседая.
А я вновь оказался перед тем ревущим огнем, наблюдая за глазами животных, скрывающихся за линией деревьев, которые почувствовали запах горелого мяса, разносящегося с ветром. Она была на другой стороне, и подбрасывая еще одно полено в высокое пламя. Слезы слетали с ее ресниц, отчего глаза мерцали оранжевым цветом.
Я поймал взгляд этих наполненных слезами глаз и почувствовал, как мои собственные глаза начинают увлажняться.
- Мне очень жаль, - сказал я через треск пламени между нами.
Она не двигалась, просто смотрела одно долгое мгновение, прежде чем ее губы разомкнулись, а слезы потекли вниз по щекам.
- Мне очень жаль, - повторила она.
Понимание осело между нами, знакомая эмоция, которой мы оба стали одержимы, когда ее семья превратилась в пепел.
- Мы должны поддерживать его всю ночь, - сказал я. – Чтобы не осталось ничего. Если здесь есть… - Койоты. Мусорщики.
Она кивнула. Мне не нужно было заканчивать мое предложение. Она поняла.
- Никто не знает, что еще они попытаются утащить, - я посмотрел на сарай. Даже хотя двери и были закрыты, Чарли рассказал истории о животных, которые пробиралась туда в поисках еды. Вид мяса был им безразличен. Даже если это была мертвечина.
- Я не могу заставить себя сжечь ее.
Я почти забыл, каково это чувствовать боль, взрывающуюся в твоей груди. Я пытался забыть. Я пытался держать прошлое подальше от моего настоящего, но этот огонь и сказка на ночь воскресили все, что я ненавидел в себе.
Я взял железную кочергу и продолжил перемешивать угли, наблюдая, как они загораются ярче с каждым разом, что я прикасался к ним. Я должен был подняться наверх. Я должен был отправиться в кровать. Я должен поспать. Я не знал, как долго я сидел здесь. Я не знал, как долго смогу еще сидеть. Моя спина начала покалывать, старик внутри моего тела хотел, чтобы этот молодой человек поднялся по лестнице и лег, чтобы он мог отдохнуть, но лечь в той комнате, было испытанием еще суровей, чем сиденье на этом деревянном стуле.
Было слишком много воспоминаний. Слишком много подробностей, которые я помнил, слишком много мыслей, которые связаны с той комнатой. Так что я ютился в этом кресле, перед небольшим огнем, сражаясь с эмоциями, которые шесть зим назад вцепились в меня с такой яростью, что я стал чувствовать себя больным. Я вздохнул, еще раз кусая яблоко, прежде чем бросить отставший огрызок на стол. Я поставил железную кочергу на камни и решил уйти из кухни ни с чем больше кроме старика у меня на спине, сажей на пальцах и свечой в руке.
Я не обрету покоя или сна. Нет, пока не улажу это.
Еще раз я повернул ручку на лампе, пробуждая небольшое пламя к жизни. Оно повело меня на второй этаж. Я тихо поднимался по лестнице, в спальню, где начал искать небольшой отрывок белой ткани в ящике с моими носками. Я не прикасался к нему с тех пор, как родилась Мэй, но он здесь, в моей руке. Знакомый вес небольшой вещицы заставил сердце дернуться внутри груди, тяжестью опуститься мне на плечи и перехватить мое дыхание.
Как могла сказка на ночь сделать это со мной?
Я положил завернутую в белый платок вещицу в мой карман, затем вышел из комнаты с масляной лампой в руке.
Я задержался у задней двери, уходя из неприкосновенности этого теплого дома в холод ночного воздуха. Беспокойное темное эхо среди деревьев – жалобное пение козодоя, следующее за щебетом сверчков и лягушек. Ветерок пронесся по моему лицу, свежий аромат природы поглотил меня. Базилик. В этом уголке сада всегда пахло базиликом.
Я спустился вниз и посмотрел прямо перед собой. Мое дыхание было неглубоким, тихим, когда я внимательно осматривал территорию боковым зрением. Ничего. Я запер дверь за собой, засунув ключ в карман, и отправился прочь от дома. Мои шаги не были медленными, но не были и быстрыми. Мое сердце колотилось, и я не был уверен, должен ли был уходить.
Я идиот. Это плохая идея. Белла проснется. Она будет искать меня внизу, а когда меня не окажется там, что тогда? Она уйдет и станет искать меня? Нет. Она не оставит Мэй одну. Она будет верить, что я вернусь. Ходоков не было всю зиму. Одна ночь ничего не изменит. Они какое-то время будут в порядке без меня.
Удивительно, я помню все так четко, хотя место едва видно из-под сухих листьев и чаши, выросшей вокруг нее. Лунная рябь поверх воды, шелест листьев над головой, когда я остановился перед ней. Все изменилось здесь. Здесь все было покрыто дикими, разросшимися сорняками, как будто ничто не ступало на эту землю многие годы. Воздух был влажным и грязным. Я почти мог чувствовать запах гнилых яиц.
Через бесконечный клубок зеленого и коричневого, я добрался до груды камней, возложенной над ней. Их высота была странной для этого ландшафта, не естественное формирование. Любой бы понял, что он видит перед собой могилу.
Я поставил лампу на землю и начал смахивать опавшие листья. Вскоре все было как в тот день, когда я оставил это место много-много лет назад, в тот день, когда я похоронил ее. Я стоял там же, где стоял тогда, у подножия ее могилы, смотря на скалы. Какие-то ее части уже начали обваливаться.
Тьма опустилась на деревья. Тогда солнце садилось за горизонт, окутывая лес в оранжевые цвета, как будто небо полыхало огнем. Тяжелая скала обеспечивала мне комфорт. Она была в безопасности здесь. Теперь, это причиняло боль. Она умирала снова и снова.
- Я не был здесь так долго, - начал я, качая головой и зная, что смешон, - даже хотя и говорил, что буду приходить каждый день. – Моя грудь сжалась, я потер затылок, думая, что еще сказать. Что я могу сказать кому-то, кто не слышит меня? Ничего, я полагаю. – Я не был тебе хорошим другом. Если бы был – ничто из этого не случилось бы. Я смог бы уберечь тебя в ту ночь, не будь я таким эгоистом, как тогда, не останься я тогда в той комнате.
Моя кожа покрылась мурашками при этих словах.
- Даже сейчас ты заслуживаешь лучшего, чем я. Я бросил тебя, но никогда не забывал. Я не знаю. Я… Я не могу забыть, когда вновь переживаю каждый день в этом доме; в кухне, на лестнице, в сарае, амбаре, саду, с Беллой.
Я сглотнул.
- Ты не знаешь, сколько раз я думал о том, чтобы оставить ее посреди ночи, даже когда она была беременна. Я не мог смириться с мыслью о том, что она родит ребенка. Это причиняло боль, сама мысль о том, чтобы привести ребенка в этот мир, мысль о том, что она может умереть, или ребенок может умереть, - я покачал головой. От этой мысли что-то у меня перевернулось: Мэй, мертва. – Я плохой человек из-за этого?
- Я никогда не говорил тебе, но я почти сделал это с тобой, думая, что тебе будет лучше без меня, но я не смог. Ты удерживаешь меня здесь. Даже после всего, - я указал на землю, - ты всегда остаешься здесь.
Теплая слеза скатилась по моей щеке. – И это забавно, потому что я никогда не приходил увидеть тебя. Я продолжал говорить себе, что сделаю это, но всегда придумывал оправдание и говорил, что приду на следующий день. Ты стала моей невыносимой мыслью. Что это говорит обо мне, что я помнил, но отказывался приходить сюда? Но я рассказал Мэй сказку на ночь о рыцаре и принцессе. Они потеряли свое королевство и отправились искать новое. Это напомнило мне о нас, и я рассказал ей все, что смог вспомнить о нашей жизни вместе. – Я улыбнулся. – Ты бы полюбила ее, Эл. Она – самое прекрасное, что я когда-либо видел. Теперь я понимаю, почему ты хотела детей.
- Я боялся. Когда Белла сказала мне, что она беременна, мне снились кошмары. Если бы она умерла, я бы остался один и не знал бы как позаботиться о ребенке. Вероятно, мы бы голодали. – Я вдохнул, приведя в порядок своим мысли, не позволяя себе еще сильнее погрузиться в эту тьму. – Хотя с Беллой все хорошо. Она здорова, Мэй тоже здорова и я здоров. Мы семья. Мы выжившие. Белла учит меня, а я учу ее.
Белла, та самая девушка, которая не рассказала нам о своей семье.
Нет, я не могу думать об этом.
- Я простил ее. Она сделала то, что должна была, чтобы выжить, как и я. – Мы оба делали то, что знали, и мы все еще были живы и по сегодняшний день. Она играла в свою игру в молчание, а я играл в шахматы во тьме. Ее молчание, мое молчание, они были одинаковыми. Я скрывал то, кем был, как и она.
Я провел рукой по лицу. Я был истощенным и готовым смыть этот день со своей кожи.
- Я просто хотел прийти и поговорить с тобой. Я знаю, ты сказала, что не винишь меня за то, что случилось. Но я себя виню, но не хочу чувствовать этого больше. Я устал жить прошлым. Это медленно убивает меня, каждый день по не многу. - Я принес тебе что-то, надеюсь, это поможет. Мне это больше не нужно. Пусть лучше оно будет здесь, с тобой, нежели в ящике для носков.
Внутри кармана мои пальцы задели ткань. Я вытащил ее, доставая то, что хранилось внутри. Металл, когда-то чистый и стальной на вид, теперь был покрыт ржавчиной. Я провел пальцем по нему. Вся информация все еще была здесь. Мне не нужен был свет, чтобы прочесть каждую из этих строк.

КАЛЛЕН
ЭДВАРД Э.
896121118
Резус-фактор положительный
Вероисповедание: Нет предпочтений

И все же в углу, выцарапанная на поверхности одним из моих друзей из той же компании, была надпись «R.E.D».
Он был неровным, окислился после того, как я бросил свои значки на пастбище, не желая больше видеть их. На следующее лето Белла нашла их и завернула в платок.
- Это вроде как прощальный подарок, - сказал я, мои ногти впились в холодную грязь рядом с камнями. Я обернул значки еще раз и положил платок в ямку. – Я не могу больше вспоминать. – Я утрамбовал грязь так, что не осталось и следа, что здесь была ямка.
- Ты заслуживаешь лучшего, чем я, - сказал я, поднимая свой все еще горящий фонарь и чувствуя, как тяжесть покидает мои плечи и грудь. – Мне очень жаль.
Со вздохом я отвернулся от Элис в последний раз. Мое сердце начало болеть меньше. Я простил Беллу за ее неправильные решения, как, я надеялся, она простила и меня за мои, но у меня никогда не было шанса простить себя, боязнь того монстра, которым я был так давно, все еще жила в моих костях. Он все еще может быть там.
Внутри дома тепло приветствовало меня. Я выпил несколько чашек воды, чтобы облегчить сухость в горле, прежде чем поднялся по лестнице. Мэй еще спала, а Белла пошевелилась, когда я вошел в спальню и начал раздеваться. Вода в миске была холодная, но она была долгожданным облегчением для песчаной пленки на моей коже. Я поймал свое отражение в зеркале, в этом полумраке, пока занимался этой каждодневной рутиной, замечая, что мое лицо слегка изменилось после первого дня приезда сюда. Мои глаза кажутся впалыми, результат многих бессонных ночей. Морщины в уголках глаз являлись свидетельством того, насколько старым в действительности я был. Я оттянул их пальцем, чтобы разгладить.
Мои волосы отчасти поседели. Этих морщин вокруг рта не было, пока не родилась Мэй. Я медленно смотрел, как угасаю.
- Ты уже не так молодой мужчина, каким привык себя считать, - сказала Белла, ее голос нарушил тишину. Я посмотрел на ее отражение, ее красивое лицо смотрело на меня с нашей кровати. Даже в слабом лунном свете я мог видеть улыбку, украшающую ее губы. – Не важно, сколько раз ты будешь смотреть, это не измениться.
- Я продолжаю надеяться, что измениться, - ответил я, бросая тряпку в миску, затем отжимая ее, чтобы вытереть ноги. – В противном случае очень скоро я стану стариком.
Моя кожа все еще была влажной, когда я преодолел комнату, чтобы найти пару боксеров в комоде.
- Ты уже старик. Что задержало тебя так надолго? Я ждала тебя, но так и не смогла дождаться.
Я погасил огонь в лампе и забрался в кровать, поворачиваясь лицом к ней.
- Мэй была непреклонна, требуя сказку на ночь.
Белла положила руку под свою подушку, затем улыбнулась; ее улыбка было единственным, что я мог различить во тьме. – Что ты рассказал ей?
- Что-то о рыцаре и принцессе.
- Спорю, ей понравилось.
- Она уснула на середине. Думаю, ей было скучно.
Она улыбнулась. – Уверена, сказка была замечательной.
Холодная комната наполнилась жаром, и движением ноги я отбросил одеяло с себя.
- Это напомнило мне о нас, раньше. – Здесь было слово, которое я ненавидел, поскольку мы оба знали, что оно значит. Что-то такое бессмысленное может изменить манеру поведение ее и мою, в комнате. Это заставляло ее уйти в себя, а меня сожалеть об этом.
- Нет, это не то, о чем ты подумала, - быстро отреагировал я, проводя пальцем вниз по ее руке, но она отстранилась, поворачиваясь спиной ко мне. Вот что она думала, но я не мог сказать ей. – Белла, - умолял я, - что ты хочешь, чтобы я сказал? Я не могу сражаться с тем, что напоминает мне о нас.
- Ты ненавидишь меня.
Нет, только не снова. – Почему ты думаешь, что я ненавижу тебя? Потому что я вспоминаю что-то? Я не виню тебя.
- Спокойной ночи, Эдвард.
- Ты не можешь утверждать, что не думаешь о прошлом.
Она молчала минуту, а затем посмотрела через плечо. – Я стараюсь не думать.
- Но ты все же не можешь не думать?
Она покачала головой.
- Я тоже не могу, и я устал от этого. Я хочу покоя.
- Что ты пытаешься сказать?
- Я хочу рассказать тебе, что делал, что заняло у меня так много время, прежде чем я поднялся в спальню, и дело было не только в сказке на ночь Мэй. Я ходил повидать ее.
Она молчала.
- Я чувствую себя лучше сегодня, лучше, нежели чувствовал себя уже очень долгое время. Будучи честным, я никогда не был в порядке. Я никогда не чувствовал себя хорошо до этого момента. Я всегда чувствовал… вину.
- Я знаю, - сказала она, все еще отворачиваясь от меня.
- Ты и Мэй заслуживаете лучшего, и мне очень жаль, что я не был здесь, полностью с вами все эти годы. – Она ничего не ответила, когда я провел линию по ее руке своими пальцами. – О чем думаешь ты? – Это было то, что мы никогда не обсуждали, хотя и должны были.
- В хорошие дни я хотела бы, чтобы моя мать могла увидеть Мэй, мой папа тоже. Затем иногда я думаю о нем.
О нем.
- Что ты думаешь о нем? Что напоминает тебе о нем?
- Эта комнаты, шаги, поднимающиеся по лестнице, ты.
Я поднялся на локте, мое сердце начало биться быстрее.
- Я? Я напоминаю тебе о нем? Как? Белла, скажи мне. – Я вцепился в ее руку, желая, чтобы она повернулась и посмотрела мне в глаза. Она не стала, так что я подвинулся ближе к ней и обнял рукой ее за талию, притягивая к себе. Ее кожа была холодной, когда она прижалась к моей груди, и даже при том, что она сопротивлялась этим объятиям, она не боролась со мной. Я ослабил свою хватку, не желая, чтобы она чувствовала, будто я удерживаю ее. Наши движения, как всегда, были острожным танцем: шаг вперед и шаг назад.
Мои губы прижались к ее уху, ее мягкие волосы щекотали мое лицо.
- Как я напоминаю тебе его? – прошептал я.
- Когда мы… и ты груб.
В первую ночь, несколько месяцев спустя после взглядов и встреч в коридоре, я не выдержал и прижал ее к стене, моя сдержанность растворилась; я сдерживал себя так долго, что уже и не мог вспомнить времени, когда жил без нее. Мне нужно было почувствовать тепло, окружающее меня, нужно было оказаться внутри нее. Она прижалась ко мне, а затем последний кирпич ее стены рухнул к нашим ногам, расплавленным нашим общим жаром.
В эту комнату однажды ночью я эгоистично перебрался к ней. Ее язык все еще хранил вкус сладкой клубники после ужина, когда я убрал ее волосы от наших губ. Ее дыхание было горячим на моем лице, а я входил в нее, касаясь ее рук, прижимая ее к кровати. Все эти разы я никогда не был так осторожен, как должен был быть.
– Я никогда не сделаю этого. Я никогда не причиню тебе вреда.
Я прижал ее тело к своему, прижимая ее спину к моей груди. Интересно, не думает ли она о нем, когда я вот так прикасаюсь к ней? Помнит ли она как лежала здесь, под его прикосновениями?
Она вздрагивает.
- Ты не доверяешь мне? – спросил я.
Паника была очевидна по тому, как поднималась и опадала ее грудь, когда она повернулась лицом ко мне.
- Если определенные вещи, которые я хочу забыть, но не могу. Когда ты прикасаешься ко мне вот так, это он. Я пытаюсь убедить себя, что это ты. Но мой разум думает иначе.
- Это не поможет, - сказал я, лаская ее щеку. – Я должен был знать лучше. Я не думал о том, как это может повлиять на тебя.
Она покачала головой. – Я знаю, ты никогда не причинишь мне вреда, Эдвард, и мне жаль.
Я прижался еще ближе, наши тела соприкоснулись друг с другом в этой новой позиции. Ее глаза заблестели в тусклом свете.
- Так хорошо? – спросил я. Мой нос потерся об ее, прежде чем наши губы встретились. Наш поцелуй длился всего мгновение, он был нежным, но разжигающим страсть, горящую внутри меня. Я отстранился, но она последовала за мной. Ее губы вновь прикоснулись к моим. Шаг назад, шаг вперед.
- Я буду нежным, - прошептал я ей. – Я буду нежным.
Я обхватил ее верхнюю губу, выпрашивая разрешение. Моя ладонь обхватила ее плечи, ее пальцы скользнули по щетине на моем подбородке.
Я снова поцеловал ее, моя ладонь скользнула к ее талии, мои бедра нашли ее, пока я скользил рукой по ее ночной рубашке под простыней. Я ненавидел ее. Слишком долго. Я не мог достаточно быстро добраться до ее кожи.
Колено. Нога. Бедро. Ощущение ее в моих руках. Тепло и боль. Теперь в этой комнате больше нет ничего. Тени и лунный свет исчезают. Стены опадают, и не остается ничего, чего бы я хотел больше. Она сводит меня с ума. Мысль о том, чтобы оказаться внутри нее, почувствовать ее вокруг себя, гипнотизирует меня.
Медленно. Действуй медленно.
Шорох на том конце комнаты отвлек меня. Мэй стояла в дверях, она задержалась на мгновение, прежде чем войти, прижимая свою куклу к груди. Она остановилась рядом с нашей кроватью, скользя в лунном свете. Ее глаза были уставшими, а личико ничего не выражало, ее голос был тихий.
- Папочка, этот человек вновь в моей комнате.
Этот человек. Эти слова меня пугают. Мои воспоминания это не только призраки в этом доме, которые не в силах обрести покой. Я выбираюсь из кровати, пряча свою эрекцию под резинкой моих боксеров в стремительном движении.
- Иди сюда, - говорит Белла, когда Мэй забирается к ней. Она целует ее в макушку. – Хочешь поспать здесь сегодня?
Из коридора я услышал слабый ответ Мэй, «Да», и с этим с моими планами покончено. Я провел рукой по лицу.
Мои шаги были медленными, в отличие от моего сердца, которое билось где-то у горла, ожидая момента, когда сможет вновь вернуться в грудь. Я не знал, что увижу в этом коридоре или в ее комнате. Волоски на моей руке встали дыбом, когда я открыл ее дверь немного шире.
Здесь было темнее, чем раньше, лунный свет больше не проникал сквозь ее окно. Тем не менее, ее комната была в порядке, никаких фигур или темных теней, плавающих в углу. Я сделал еще один шаг, осторожно идя по старому полу, осмелев настолько, чтобы прошептать во тьму.
- Чего ты хочешь? – тихо спросил я. – Почему ты продолжаешь пугать ее?
Мгновение я ожидаю ответа, но знаю, что это смешно. Независимый жилец был здесь, он никогда не заговорит со мной, но я знал, что он здесь, наблюдает с самых высоких окон этого дома, видя то, чего не вижу я.
Я раздвинул занавески, пока они уже больше не могли быть раздвинуты еще дальше вдоль карниза, надеясь, что это позволит свету проникнуть в комнату. Из ее окна я мог видеть белый забор вокруг дома, дорогу, идущую параллельно дому. Лунный свет был мягким, касаясь каждой поверхности своим нежным сиянием. Вдали, в лесу не было ничего, кроме теней.
Мой лоб прижался к холодной панели, мое отражение было очень похоже на призрака. Я был ранее в этих лесах, надеясь успокоить свой разум. Понадобится время, но я уже начинаю чувствовать легкость своих мыслей. Я ощутил свое сердцебиение повсюду, когда высокая, стройная фигура начала обретать форму, плывя вдоль грязи и гравия. Она знакомая, интригующе. Возможно ли, что я сплю? Неужели я оказался в центре фантазии? Нет. Я не страдаю лунатизмом. Я помню, как попал сюда. Взгляд на постель Мэй подтвердил это. Она была пуста. Она в моей комнате, лежит под моей простыней с Беллой, обнимающей ее.
Нет, мне не мог сниться сон. Мне было знакомо каждое из ощущений, что окружало меня: холодный ветерок, проникающий в щель между рамой и окном; ужас, волнение, распространяющиеся по моей коже, поднимающие волосы на руках; ощущение стекла под моими пальцами. Я смотрел на тень с любопытством. Фигура была знакомой, и все же я не мог разобрать ее черты. Это тень прошлого, охотящаяся за мной. Это она. Она реальна? Может быть она …?
Нет. Нет, Эдвард. Она не может. Она мертва, помнишь? Ее сердца остановилась. Она была вся синяя и фиолетовая. Мертва. Она мертва. Ты видел ее могилу.
Но почему я вижу ее сейчас?
Моя щека прижалась к прохладному стеклу, кончики пальцев прижались к окну, хотя ответ будто нашептывали мне. Мое дыхание заволокло стекло, и я протер окно с тревожной скоростью, прижавшись лбом к нему еще раз. Я вобрал воздух в легкие и задержал дыхание, и зыбкая надежда, теплившая в моей груди, была почти болезненной. Во мне не было места для воздуха со всеми этими эмоциями, запертыми внутри.
Фигура стала четче. Небольшие детали начали вырисовываться. Волосы, плечи, торс, руки.
Мое некогда задержанное дыхание окутало туманом стекло вместе со словом: - Элис.
Я отошел от окна. Вышел из комнаты и спустился вниз по лестнице с такой скоростью, что я едва ли понимал, что делал к тому времени, как открыл замки, а затем и переднюю дверь. Ночной воздух вокруг меня был лютым. Я спустился с крыльца, мои нервы завязались в узел в животе, пока я искал свой путь по дороге.
Ничего.
- Эй? – позвал я. – Здесь есть кто-то?
Единственным ответом мне был ветер, гуляющий среди дубовых ветвей у меня над головой. Здесь было тихо.
Я повернулся и посмотрел на окно Мэй, и вспомнил, как это было минуту назад, как наблюдал за фигурой, скользящей к дому. Мой взгляд вернулся к пыльной дороге, высокая трава на той стороне мягко колебалась. Мог ли я вообразить себе подобное привидение?
Я дышал глубоко, желая успокоить мое быстрое сердцебиение. Раздался какой-то шум; звери в сарае почувствовали что-то. Неужели эта ночь была тревожной и для них? Возможно, мне не привиделось то, что я видел.
За углом дома я увидел сарай. Изношенный покрытие из олова отражало мало света, но его было достаточно, чтобы разглядеть неразличимую фигуру у дверей. Кто-то или что-то было там. Нет. Кто-то. Человек с рюкзаком открывал двери сарая. Мне не привиделось.
У меня не было ничего, чтобы защититься, но я не был беспомощным. Я наблюдал за ним, выглядывая из-за угла дома, пока он не исчез в темном проеме. Я бы предположил, что он не останется там надолго. Он не мог видеть ничего. Он скоро выйдет, ища что-то, что может взять с собой. Я быстро, но тихо, побежал к сараю, мне понадобилось всего несколько секунд, чтобы преодолеть расстояние до стены сарая от угла дома.
Должен ли я окликнуть его, дать знать, что я знаю, что он здесь? Но что если он вооружен? Я не могу ошибиться. Если я сделаю это, мы умрем. Шелест раздался внутри, осторожные шаги и фырканье Сэма. Эта лошадь никогда не была любезна с незнакомцами. Неужели этот человек пытается украсть его?
- Я знаю, что ты там, - сказал я. – У меня пистолет, и я застрелю тебя, если ты не выйдешь оттуда прямо сейчас, держа руки перед собой.
- Я не хотел ничего плохого. – Я был прав – человек. Его голос не был глубоким или угрожающим. На самом деле он звучал молодо, невинно.
- Выходи, сейчас же!
- Ладно, ладно. Пожалуйста, не стреляйте.
Я прислонился к стене сарая, наблюдая за дверью, ожидая, пока фигура выйдет из мрака. Наконец-то появились ладони, с растопыренными пальцами. Руки, грудь, плечи, лицо. Он был молод и темнокож, как будто провел под солнцем многие дни, хотя и не сгорел. У него были длинные, прямые, черные волосы, убранные с лица. Полный месяц отлично показывал мне его страх и в тот момент я увидел немного себя в нем, и мне стало интересно, мог ли он видеть страх в моих глазах.
Даже во тьме я мог видеть, что его одежда была порванная и грязная. Его джинсы были в дырах, а белая футболка под грязной курткой была разорвана в нескольких местах.
- Что ты здесь делаешь? – спросил я, отходя от стены, рядом с которой стоял.
Он посмотрел на меня. – У вас нет оружия, - сказал он и опустил руки, расслабившись.
- Я не говорил, что оно со мной. Оно внутри; его легко взять, если ты не ответишь на мой вопрос.
- Я просто искал место, чтобы остановится на ночь.
- Почему ты так далеко забрался от шоссе? – спросил я.
- Мне сказали прийти сюда. Женщина сказала, что здесь есть еда и кров.
- Эта женщина обманула тебя. Здесь нет ничего для воров.
- Я не вор! Я честный человек!
- Честный человек не берет. Он отдает. Ты явно же собирался взять.
Его глаза оценили меня еще раз, когда его губы раздвинулись. Его грудь поднялась и опустилась. Он нервничал. – А вы честный человек, сэр?
Я шагнул к нему, неожиданно потеряв всякий страх к этому мальчику. – Я убийца, который перережет горло любому, кто попытается отнять что-то у моей семьи.
Он отошел от меня. – Слушайте, я не хочу проблем. Я не искал, что-то, чтобы это украсть. Я просто хотел найти место, чтобы поспать одну ночь, может быть немного воды и еды. Я могу дать вам что-то взамен. – Он начал снимать свой рюкзак и расстегнул его.
- Не смей лезть в него, - сказал я, зная, что он может искать там оружие.
- Нет, я просто искал это, - он залез в рюкзак, глупое движение с его стороны. Неужели он ничего не знает о самосохранение? А я, раз не остановил его? Он вытащил высокий, небольшой шнурованный мешок.
Мое любопытство было возбуждено. Что он мог предложить в обмен на еду, воду и кровать? Оно? Нет, Не может быть.
Он стянул мешок вниз со стеклянной бутылки. Я узнал синюю обертку вокруг шейки мгновенно. – Водка?
Он кивнул. – Едва начатая бутылка, - сказа он, протягивая ее мне, и это было правдой. Бутылка была полной. Я открутил ее и поднес к носу, вдыхая едкий запах жидкости внутри. Водка.
- С какой частью ты готов расстаться в обмен на еду, воду и кров? – я вновь вдохнул запах и он напомнил мне о моей жизни до войны; о барах, длинных ночах, жареной пище, похмелье. Я усмехнулся.
- А какую часть вы посчитаете стоящей?
Я на мгновение задумался. – Две чашки?
Он кивнул. – Это мне подходит.
Я закрутил крышку. – Тогда договорились. Хотя я должен предупредить тебя, я не разрешаю ношение оружия, кроме моего собственного, в моем доме. Если у тебя есть нож или пистолет, оставь их здесь.
- У меня есть карманный нож, сэр. – Он вытащил его из кармана и протянул мне. – Я говорил же, что не хотел ничего плохого. Вы можете осмотреть мой рюкзак.
Я повернул нож в руке. Старый, но все еще в хорошем состояние. – Это все, что у тебя есть? – спросил я, пока он снимал рюкзак с плеч. – Там ведь опасно, а у тебя есть только это для защиты?
- Это моего отца. Это все, что у нас было, и я не собираюсь никого убивать, чтобы получить что-то лучшее. Я держусь подальше от людей, занимаюсь своим делом. Я научился быть невидимым, выживать.
- И где твой отец теперь?
- Он умер этой зимой. Ушел во сне.
Бедный ребенок. – Мне очень жаль слышать это, - сказал я ему.
Он пожал плечами, сохраняя нейтральный тон, говоря о нем. – Не надо. Мне не жаль. Вероятно, это звучит плохо, когда я так говорю. Я скучаю по нему, но он сейчас в лучшем месте, не мерзнет до смерти и не умирает с голоду. Я рад, что мне больше не нужно наблюдать за его страданиями. Он был стар.
- Нет, я понимаю, о чем ты говоришь. – Я мог чувствовать, как мое тело наконец-то начало расслабляться, когда провел его к передней части дома. Перед входной дверью я спросил: - Как тебя зовут?
- Джейкоб Блэк, сэр. – Он протянул руку, и я крепко пожал ее.
- Эдвард Каллен.
Он удивился большому очагу в кухне, пока я наливал ему свежую воду в кувшин. С прачечной я захватил керамическую миску и ткань для мытья, затем поставил все это на деревянный поднос вместе с кувшином. У нас была вяленая оленина на столешнице. Я протянул ему полоску и поставил еще пять на поднос. Он сразу же начал есть.
Я отмерил две чашки водки и перелил их в стеклянную тару на полке. – Спасибо, - сказал я, протягивая ему бутылку обратно.
- Пожалуйста, - сказал он, держа вяленое мясо зубами, пока засовывал «Gray Goose» обратно в свой рюкзак.
- Вот, держи, - я протянул ему поднос. – Позволь я достану свечи и покажу тебе твою комнату.
Мы предлагали комнату только одному человеку раньше, старой женщине, которая хотела остаться здесь на несколько дней, но осталась только на полночи, уйдя еще до рассвета. Держа одну свечу перед собой, я провел Джейкоба вверх по лестнице на третий этаж. Обычно у нас не было причин подниматься в эту часть дома. Всегда было одно и то же чувство, когда я поднимался сюда, будто кто-то гонится за мной. Я боялся того, что увижу боковым зрением, но я не хотел, чтобы Джейкоб оставался на втором этаже с Беллой, Мэй и мной.
- Мы никогда не используем эту часть дома, - объяснил я, когда мы поднялись на третий этаж. – Так что прости за пыль. Вот твоя комната. – Я открыл первую дверь справа. – Чувствуй себя как дома. – Я поставил свечу и подсвечник рядом с другими на ночной столик.
- Спасибо, сэр.
Я кивнул, отступая в коридор. – Мы с семьей живем на втором этаже, если тебе что-то понадобится. Я должен предупредить, что я очень защищаю свою жену и дочь. Если ты хотя бы посмотришь на них взглядом, который покажется мне агрессивным, у меня не возникнет проблем с тем, чтобы разрезать тебя на маленькие кусочки и использовать в качестве удобрения для сада. Если ты сможешь запомнить это, то у нас не будет никаких проблем.
Его расслабленное состояние исчезло, а лицо стало серьезным. – Понял.
Я кивнул, закрывая дверь, затем останавливаясь. – Ох, и Джейкоб?
Он повернулся лицом ко мне, начиная снимать куртку.
- Ты можешь услышать какой-то шум, не стоит бояться.
- Дом оседает?
Я усмехнулся. – Что-то такое. – И с этим я закрыл дверь и оставил его на ночь.

~. . . . -=|=- . . . .~

[Несколько недель спустя]

Сначала Белле не понравилось, что незнакомец живет в нашем доме. Мэй спала с нами той ночью и следующую неделю тоже, поскольку я не мог найти в себе силы отправить Джейкоба прочь. Я понял, что хочу говорить с ним, хочу знать то, что знал он о мире снаружи. Он сказал, что не помнит многое из того, что было до войны. Он и его отец жили в Портленде в то время, и он не помним ничего кроме путешествий от одного города к другому на западном побережье, в поисках цивилизации. Они не нашли ничего кроме руин, пепла и тел.
Они останавливались в заброшенных зданиях и пытались жить за счет того, что находили, но по большей части они голодали. После взрывов, города были пусты в течение несколько месяцев, так что меня не удивило, когда он сказал, что там едва ли что-то можно было найти. Он был слишком молод, чтобы вести кочевую жизнь в дороге. Думаю, ему было пятнадцать.
- Мне нужно подышать, - сказал я ему, привлеченным шумом снаружи амбара. Я положил свой нож на стол, пока он продолжил свежевать оленя, первого, которого мы поймали этой весной. – Продолжай, у тебя хорошо получается. Не дави на нож; нежные движения, но твердые. – Я обхватил его руку и показал. Он кивнул и смягчил силу, с которой обхватывал ручку ножа, срезая кожу с мяса. – Вот так.
Я погладил его по плечу, улыбаясь. Его лоб блестел от пота; его темные глаза, казалось, смеялись, когда он улыбался. В них было так много жизни, так много духа в этом мальчике. Это было заразно.
Я прислонился к дверному проему амбара, вдыхая свежий воздух. Мэй и Белла сидели на коленях в углу сада, собирая травы. Я не стал мешать их общению, просто восхищался их сходством. У них был один и тот же профиль, их прямые носы и изящные подбородки, даже губы их были одинаковы. Ее красно-каштановые волосы сверкали на солнце, почти мерцая; единственная часть от меня.
Белла собирала базилик, затем засунула его в передний карман фартучка Мэй, прежде чем наклонится и прошептать ей что-то на ухо. Улыбка Мэй была похожа на улыбку Беллы, и я знал, что ей сказали.
- Зачем ты делаешь это? – спросил я, смотря, как она поднимается, запихивая сорванное растение в карман своего платья.
- Для защиты, - сказала она, отвернувшись на мгновение, прежде чем снова посмотреть на меня
- И это работает?
Она положила руку на свой округлый живот и сказал: - Это привело тебя сюда.
Из всех мест, где я мог бы закончить свою жизнь, я выбрал это, у этой дороги, в этом доме с этой женщиной. Она подарила мне дочь – ребенка с большей умственной и эмоциональной силой, нежели были у меня в ее возрасте. Она жила так, как будто подобное выживание нормально. Как будто голод был неизвестен нам. Как будто жадностью не существовала. Как будто не было этих «а что если», которое могло принести нам завтра. Была только чистота и свет в ее сердце, тогда как печаль и злость властвовали в моем, но я становлюсь лучше.
У нее будет свое будущее, когда мы уйдем. Возможно, к тому времени старый мир останется в прошлом. Люди вновь начнут доверять друг другу и соберутся вместе. Мэй будет среди них. Новое поколение. Это давало мне надежду.
- Как это выглядит, сэр?
Я повернулся к Джейкобу, который повернул тушу так, чтобы я мог ее видеть. Весь олень был освежеван. Я подошел ближе, чтобы проверить его работу, проведя пальцем вдоль только что обнаженных мышц. Безупречная работа: никаких порезов в мясе.
- Это идеально. Ты делал это раньше?
- Никогда.
- Что ж, ты уже профессионал, - я похлопал его по спине. – Пошли, давай выберемся из этой жары, выпьем немного воды, затем я покажу тебе, как срезать все это. Может быть, мы сможем уговорить Беллу сделать жаркое сегодня вечером.
Когда я закрыл дверь амбара, меня привлек смех Мэй в саду. Белла стояла, ветер раздувал ее волосы, маленькая плетеная корзинка висела на ее руке, пока она смотрела, как наша маленькая девочка бежит вдоль борозды, чтобы сорвать единственный помидор с лозы. Ее маленькое платье обвилось вокруг колен, когда она бежала назад. Белла взяла ярко-красный помидор из ее маленькой ручки и, как будто зовя, она посмотрела на меня, все еще улыбаясь. Это вызвало улыбку и у меня, а ее засверкала еще больше, как будто мы с ней разделили одну и ту же мысль.
Из всех мест, где я мог закончить свою жизнь, это должно было быть здесь. Это должен был быть этот дом, этот выбор, эта жизнь. Мы так не подходили друг другу; фермерская девушка, которая ничего не видела, и солдат, который был свидетелем большего, чем даже хотел бы видеть. Но, мы улыбались, потому что не было другого места для нас.
Мы были дома.

Перевод - Тео - низкий поклон и огромное спасибо ей за труд!

Вот и конец этой истории. Кто-то ожидал счастливый конец, кто-то (например, я) слабо верил в счастливую развязку, но случилось то, что случилось. В последний раз высказать свое мнение об истории и этой главе в частности можно на Форуме