Весь вчерашний день я провела в раздумьях о столь разительных переменах в настроении Арнава. Меня до сих пор не отпускали его пылкие признания, что он изменился и будет поддерживать меня несмотря ни на что.
Но он ведь даже и не догадывался, с какими проблемами ему предстоит столкнуться, стоит мне только открыться. Всеобщие порицание, от того, что он водит дружбу с женщиной, чья жизнь должна закончиться в стенах храма для вдов, которая нарушила все общепризнанные уклады жизни индийского народа. И эти пресловутые короткие волосы – капля в море нарушений традиций.
Сможет ли он быть до конца со мной, не обращая внимания на мнение других? Прошлые поступки Райзада говорили о том, что он был человеком, ценившим индийские уклады в последнюю очередь, но ведь теперь у него была семья, и последствия каждого решения будут отражаться не только на нём.
Да и, в конце концов, что ему мешало поменять свои жизненные ориентиры спустя целых пятнадцать лет? Ведь я свои в какой-то степени поменяла.
– Кхуши… – будто через стену услышала я голос сестры. – Ау! Ты меня слышишь?
– Ах, да-да, прости меня, Паяль, просто задумалась, – ответила я, делая очередной глоток чая. – Ты что-то сказала?
– Да, я хотела спросить, кто тот мужчина, который подвозил тебя вчера?
Тема номер один, которая не сходила с главных «новостных полос» на нашей улице, а уж тем более нашей семьи.
– Это Пьер – мой друг из Парижа, – как можно обыденнее ответила я.
Стоило этим словам сорваться с моих уст, как тишину кухни нарушил звук разбившегося стекла.
Обернувшись, я заметила застывшую в дверном проходе тетю, которая смотрела на меня во все глаза, видимо, даже не замечая перед собой груды разбитой посуды.
– Тётя, – испуганно сказала я, подбежав и пытаясь привести её в чувство. – Тётя, что с вами?
– А? – только и услышала я. – Ты что-то спросила?
– Вам плохо? – взволновано поинтересовалась подошедшая сестра, прикладывая ладонь ко лбу родственницы.
Я же не могла понять, чем вызвана столь сильная перемена в состоянии тёти, ведь всего пару минут назад всё было совершенно нормально, и ничего не предвещало нечто подобного.
– Нет-нет, наверное, просто устала, пойду и прилягу, – ответила она, как мне показалось, несколько испуганно и чересчур быстро, словно боялась сказать лишнее.
И, не говоря больше ни слова, она быстрым шагом ушла в сторону спален.
– И что это было? – спросила я, вопросительно глядя на сестру, которая лишь пожала плечами.
Да, кажется, наша семья навсегда останется немного нестандартной по сравнению с другими, и этот факт ничто не изменит.
– Ладно. Как ты? Как себя чувствуешь? Тебе Акаш звонил? – полюбопытствовала я, надеясь отвлечься.
– Да, звонил, сказал, что поговорил с матерью, но я не особо верю, что она изменит своё отношение ко мне и детям, – обеспокоенно призналась она, глядя на меня, словно в поисках поддержки.
Но я не знала, чем я могла ей помочь, а главное – не понимала, почему свекровь так настроена против моей сестры. Неужели даже спустя столько лет она так и не смогла смириться с выбором сына? Она всё еще продолжала склонять Акаша к разводу.
– Надеюсь, он действительно с ней поговорил, – устало заявила я, поднимаясь из-за стола и убирая с него пустые чашки.
– Ты планируешь увезти меня? – неожиданно спросила сестра, вставая рядом со мной.
У неё был такой голос, словно она была преступником, ожидающим приговора суда, а я же впервые за время приезда почувствовала себя самым настоящим карателем.
– Я не собираюсь увозить тебя в Париж насильно. Если не хочешь – это твоё право, – решила я расставить все точки над «i», вглядываясь в родные глаза.
– Пойми, я не смогу жить там, – начала оправдываться она, приобнимая меня за плечи. – И вообще, я хотела попросить тебя остаться здесь, с нами.
Подобное признание вызвало во мне весьма противоречивые чувства. Хотя, нет, лгу. Несмотря на то, что переступила через себя, приехав сюда, я не могла остаться в Индии навсегда. Это всё равно, что самовольно подписать приговор о заточении.
Я всей душой любила свою страну, но, как ни странно, сердце уже отдала Франции, всему миру! Я любила путешествовать, открывать доселе мне неизвестное: места, людей, традиции. Путешествия были для меня той самой отдушиной, которая до сих пор не позволяла свихнуться от горя.
– Прости сестра, я не смогу остаться, – призналась я.
Чуть ли не впервые за время приезда я сказала правду, даже не стараясь солгать при этом.
Стоило этим словам слететь с моих уст, как в глазах сестры отразилась боль.
– Почему? Ведь здесь твоя семья, твой дом…
– Я знаю, и этого факта не изменит ни что, – ответила я, беря Паяль под локоть и усаживая на стул.
– Тогда почему ты не хочешь остаться с нами? – допытывалась она, сжав мои ладони своими.
– Потому что… – начала я, но замолчала, старясь подобрать правильные слова. – Потому что Индия больше не делает меня счастливой. Ради вашего благополучия я пойду на всё, даже продам душу дьяволу, но остаться в Индии для меня сродни заточению. У вас всех есть своя жизнь, даже у Арнава.
– Но ведь ты и в Париже одна, а здесь – нет, – не отступала сестра, всеми возможными способами стараясь достучаться до меня.
– Там у меня своё дело, которым я живу и дышу, там меня никто не сдерживает в рамках традиций и обычаев. Я могу вести себя, как угодно мне, одеваться, как хочу, и не бояться всеобщего осуждения. Сейчас, спустя столько лет, я вряд ли смогу выйти замуж за мужчину из Индии, потому что, скорее всего, он будет сдерживать меня, а я разучилась действовать по указке, – как на духу выложила я.
Боже, неужели я это сказала? Выложила всё, что скрывала на протяжении нескольких дней? Просто признание, после которого даже дышать стало в разы легче, а с моих плеч упало хоть немного груза.
Я ожидала услышать всё: плач, упрёки, но, к своему удивлению, увидела искреннюю улыбку Паяль.
– Тебе надо было родиться в другой стране, Кхуши, – неожиданно выпалила сестра, чем вызвала моё искреннее изумление.
– В смысле?
– Индия слишком мала для тебя. Ты и раньше была будто из другого мира, по-другому чувствовала жизнь, иначе жила. Да, пусть ты верила и чтила все наши традиции, но смотрела на всё совершенно по-иному. Большинству из нас хватает этого маленького мира, а такому человеку как ты он кажется тесным. Понимаешь о чём я? – спросила она, глядя на меня с восхищением и даже какой-то долей завести.
Я никогда не видела во взгляде сестры чего-то хотя бы отдалённо напоминавшего подобное, а тут всё настолько очевидно, что мне стало несколько неловко.
– Если честно, не очень, – призналась я, присаживаясь рядом с ней и продолжая всё так же непонимающе смотреть на Паяль.
– Не знаю, как это объяснить. В тебе сочетаются качества, которые мало у кого способны соединиться: с виду кажешься очень хрупкой и беззащитной, но в то же время в тебе чувствуется такая сила, которая есть не у каждого мужчины. Особенно сейчас. Ты не боишься идти наперекор всем. У меня нет такого качества, я бы ни за что не смогла перечить кому-либо из семьи. Вдобавок ко всему, я «вросла» в Индию, в отличие от тебя. Даже сейчас я вижу, как тебе непривычно находиться здесь, словно твоя душа где-то далеко отсюда. Ты с нами головой, но не сердцем, – сказала сестра и замолчала.
А я, кажется, окончательно уверилась, что есть те самые узы сердца. Сейчас, в эту самую секунду, сидя друг напротив друга, мы поменялись местами. Передо мной находилась не моя забитая и сломленная Паяль, которую увидела, приехав к ней в больницу, передо мной сидела женщина, за пятнадцать лет сумевшая получить огромный жизненный опыт, и которая, так же как и я, боролась с призраками прошлого, старалась, чтобы они не нанесли урон её настоящему, а тем более – будущему.
– Я люблю тебя, сестра, – сказала я совершенно искренне, крепко обнимая её. – Очень хочу, чтобы ты была счастлива с Акашем или без него. Пойми, нет ничего лучше, чем быть счастливой с самой собой, и ты достойна уважения, к какому бы обществу ни принадлежала с рождения. И чтобы ты знала: я всегда буду с тобой, даже если нас будут разделять тысячи километров, я всегда найду способ к тебе приехать. Ты поняла меня? – спросила я, вглядываясь в дорогие черты.
Мы были с ней, как чёрное и белое, однако после всех произнесённых слов у обеих на глазах появились слёзы.
Но стоило Паяль кивнуть, как наш весьма странный, но необходимый нам разговор прервал звонок моего мобильного.
– Даже пореветь спокойно не дают, – смеясь, сказала я, утирая слезы.
– И не говори, – ответила сестра, быстро смахивая катившиеся по лицу капли.
– Алло.
– Кухши, это я. Дорогая, я не смогу приехать, – в трубке послышался раздосадованный голос Пьера.
– Почему? У тебя что-то случилось? – сразу же спохватилась я.
– Нет-нет, всё нормально. Просто мне пришлось вылететь на Гоа…
– Так у нас же переговоры вроде бы через месяц.
– Через месяц, но эти «добрые» инвесторы решили перенести встречу.
– А ничего, что мы тоже выступаем в качестве инвесторов?
– Принцип большинства, милая.
– И что теперь делать?
– Ну как что? Я уже в аэропорту, – сказал он, а затем уже тише добавил: – Кхуши, а ты не хочешь…
Я уже и так знала, к чему он клонит, но поездки на Гоа были для меня под строжайшем запретом после всего того, что произошло там.
– Нет! Я не могу приехать… – не дав ему закончить, заявила я и даже не заметила, что сказала это на хинди пока не услышала в ответ:
– Что, прости?
– Ты поедешь! – услышала я неожиданно твёрдый голос сестры.
– Что? – недоумевала я.
– Как сказать по-французски «она приедет»?
– Elle viendra
1.
Тут Паяль выхватила у меня трубку и заявила на французском:
– Pierre, elle viendra
2.
– Что ты делаешь?! – воскликнула я, отбирая у неё телефон.
– Расширяю твой мир и иду собирать вещи. Думаю, за время твоего отсутствия ничего не случится. А как закончишь дела, приедешь обратно, – непреклонно заявила она. – Я правильно сказала?
– Правильно. Пьер, я не приеду! – приняла я последнюю попытку увильнуть от поездки.
– Ничего не слышу! Жду тебя сегодня к вечеру. Кстати, мне уже нравится твоя сестра, – смеясь, заявил он и сбросил звонок.
Когда разговор закончился, на кухне уже никого не было, и единственное, что я могла расслышать, как сестра что-то напевала себе под нос и шорох одежды.
В очередной раз собиралась я вернуться в места, которые изменили мою жизнь? Кошмар!
Elle viendra – (франц.) Она приедет.
Pierre, elle viendra – (франц.) Пьер, она приедет.