Кажется, эта ночь длилась целую вечность. После разговора с Арнавом я так и не смогла придти в себя. Мы вернулись в номера около одиннадцати вечера, а в половине первого ночи я все ещё не спала. В голове крутился целый ворох разнообразных мыслей: от понимания, что Арнав спустя столько лет продолжал меня любить, до бьющих в самое сердце угрызений совести.

Я в очередной раз пускала его в свою жизнь и не в качестве врага, а друга. Друга, который в возможном будущем способен стать для меня чем-то большим.

Я столько лет убивалась из-за потери семьи, и вот одним щелчком всё изменилось. Хотя… может, всё не так и изменилось? Любила ли я Арнава? На этот вопрос до сих пор не знала ответа. Пока я не была готова ответить ему взаимностью.

Прошлое до сих пор давило на моё возможное будущее, да так сильно, что это давление ощущалось и в настоящем.

Встав с постели и выйдя на балкон, я с упоением взглянула на чарующий по красоте пейзаж, пытаясь взять от созерцания этого прекрасного вида хоть капельку спокойствия. Раньше мне это удавалось.

Пятнадцать лет назад. Мне достаточно было присесть на песок и устремить взгляд на такую непостоянную гладь океана. Казалось, что она чувствовала меня до кончиков пальцев. Когда я приходила сюда с желанием выть от боли и бессилия, вода бушевала, с силой билась о прибрежные скалы, как будто стараясь раскрошить вековые камни в пыль. Но стоило прийти на берег, будучи спокойной, не раздираемой душевными терзаниями, как океан преображался на глазах, из неконтролируемого палача превращался в ласковые, спокойные, тихие и безгранично любящие объятия матери.

Палач и мать. Странно, но именно в таком сравнении представала передо мной эта стихия.

Но сейчас всё было иначе. Внутри меня царил полнейшей разлад, но, как назло, всё вокруг было донельзя умиротворённым. Вздохнув пленительный солоноватый аромат, я не сдержала лёгкой улыбки.

Всё было по-другому. Прошло время. Столько изменилось. Изменилась я. И единственное, что осталось постоянным — волшебная атмосфера этих мест.

Когда я повернулась к комнате, мой взгляд случайно упал на настенные электронные часы, висевшие в самом углу как раз напротив балкона.

У меня вырвался лёгкий смешок, а губы словно сами по себе растянулись в усмешке.

— Ну что, Гупта, с днём рождения тебя… — Поздравила я себя, правда эти слова были пропитаны горечью и одиночеством.

М-да, не таким я представляла своё тридцатитрехлетие. Раньше думала, что к этому возрасту уже обзаведусь парой-тройкой детишек, любящим мужем – наполненной любовью семьёй.

А что в итоге? Жизнь отменно отыгралась на моих желаниях, не исполнив ни одного из них, разве что, только умудрилась отнять всё, что я с таким трудом выстраивала долгие годы.

Результат оказался неутешительным: я – Кхуши Кумари Гупта – одинокая вдова тридцати трёх лет, не сумевшая защитить даже своих детей и потерявшая их окончательно и бесповоротно. Женщина, которая по воле случая стала владелицей преуспевающей корпорации, отдавшая всё свободное время работе только для того, чтобы хоть как-то унять боль в груди и окончательно не свихнуться. Неспособная ни научить сестру защищать себя, ни изменить хоть что-то.

Мрачная перспектива, как ни посмотри. Но такой была моя жизнь. И, честно говоря, я уже устала спрашивать у богов или богинь, чем заслужила такую жизнь. Ведь ответа всё равно не получала, и, видимо, получу его только тогда, когда сама окажусь по ту сторону жизни.

В одном из храмов я услышала слова женщины о том, что Бог никогда не даёт испытаний, с которыми мы бы не смогли справиться.

Наверное, я справляюсь, раз стояла сейчас на этом балконе и лицезрела открывшийся прекрасный вид, а не находилась в отделении психиатрии.

Но вопрос о том, имеет ли такая жизнь в одиночестве смысл, до сих пор оставался для меня открытым.

Да, я ежедневно разговаривала с десятками людей, но главная проблема заключалась в том, что где бы я ни была, куда бы ни летала, ни ездила, рано или поздно там наступала ночь. Бурлящая жизнь сменялась душевной смертью и бесконечными раздумьями о возможном будущем с тем, кого уже давно не было в живых.

С годами я начала понимать, что походила на наркомана в поисках очередной дозы для прекращения ломки, погружаясь в прошлое в поисках повторного безграничного ощущения счастья.

Мои раздумья прервал звонок мобильного телефона.

Настроения выслушивать очередные стандартные поздравления не было, да и, откровенно говоря, на это просто не осталось сил, но я доплелась до мобильного и, взглянув на дисплей и увидев на нём ласковое «мама», решилась ответить на звонок.

— Привет, ты почему ещё не спишь? Ведь поздно уже, — забеспокоилась я, хотя и не могла скрыть улыбку.

— Здравствуй, Кхуши. Хотела поздравить тебя самой-самой первой! — радостно ответила она.

— Ты – первая, — сказала я, присев на диван, а потом добавила: — Всегда. Как там папа? Вы уже приехали?

— С папой всё хорошо. Мы приехали и уже дома. Малая, поздравляю тебя с днём рождения и хочу пожелать всего-всего самого лучшего. Родная, ты такая взрослая, но я хочу, чтобы знала: для меня ты навсегда останешься той малышкой Кхуши. Я хочу пожелать, чтобы, несмотря на прожитые годы, ты вновь поверила в волшебство, что в новогоднюю ночь случаются чудеса, чтобы при виде подающей звезды не уставала загадывать желание, верила людям, а главное — жила настоящим и лишь изредка пыталась предугадать будущее. Никогда не живи прошлым, лапочка, но и не ругай его, ведь в нём были и хорошие моменты, которые не стоит забывать, а если и случались тяжёлые, то помни, что именно они сделали тебя той, кем ты являешься сейчас.

Её слова эхом раздавались в голове, словно миллион голосов одновременно. И самое ужасное, что я почувствовала то же самое, что и рядом с Арнавом на пляже, – она знала больше, чем говорила.

Я столько лет старалась скрыть от них своё прошлое, и вот эти попытки ни к чему не привели.

— Мам… — я пыталась найти хоть какие-либо слова, которые могли бы объяснить всё то, что я не могла ей сказать много лет, но в голове, как назло, была пустота. – Я… я… я…

— Не надо, Кхуши, я всё понимаю. Понимаю и принимаю. Мне так жаль, что ты перенесла столько боли, а самое ужасное, что проходила через всё это в одиночку. Я жалею, что меня не было рядом тогда, когда ты больше всего нуждалась в моей поддержке. Наверное, я ужасная мать. И больше, чем уверена, что когда покину этот мир и встречусь с твоей настоящей матерью на небесах, она возненавидит меня всем сердцем, и знаешь, будет иметь на это право. Ведь ты столько лет носишь в себе такую боль, не жалуешься и не плачешь. А когда помощь была нужна нам, ты перешагнула через гордость и, наплевав на всё, вновь вернулась в места, которые причинили тебе столько страданий.

Каждое её слово ядом въедалось в кожу. Он приносил с собой оглушительную боль, казалось, нельзя вытерпеть. Сундук с прошлым, который я с таким трудом запирала на миллион замков и старательно задвигала в самые тёмные места подсознания, был открыт и бесцеремонно вытащен на свет.

Ошибки, воспоминая, победы, неудачи, моменты безоговорочного счастья оказались открыты моей семье не один год. Оставался только один вопрос – кто?

— Но откуда… вы…

— Открой чемодан и найди небольшую коробочку, милая, и всё узнаешь. И надеюсь, ты сможешь нас простить. Простить меня. Надеюсь, поймешь, и завтра мы сможем с тобой поговорить. Я люблю тебя.

Через несколько мгновений в трубке послышались лишь монотонные гудки.

Как под гипнозом я прошла в гардеробную и выудила оттуда чемодан с вещами.

Раскрыла. Под слоем одежды, практически на самом дне лежала небольшая коробочка, бережно упакованная в несколько слоёв плёнки.

С величайшей нежностью достав её оттуда и избавляясь от упаковки, я внезапно запаниковала. Хотела ли я узнать, что внутри? Я боялась, что не смогу выдержать очередного возвращения в прошлое. Вся моя жизнь напоминала сплошные возвращения.

В прошлое. К любви. Жизни. И порой казалось, что я уже окончательно потерялась в этих самых круговоротах. Но, видимо, судьбе было этого мало, если она до сих пор окунает меня в подобное. Раз за разом, не боясь и не тревожась обо мне ни капли.

Вздохнув и распаковав последний слой, увидела маленькую потрепанную коробку кирпичного цвета и размером чуть больше сомкнутых вместе ладоней.

Открыв крышку, не смогла сдержать слёз. Кажется, что в один миг весь воздух из лёгких улетучился, а сердце рухнуло в пятки без единой возможности вернуться на своё место. Дышать стало тяжело, и я безвольной куклой сползла на пол, с величайшей нежностью прижимая к груди этот маленький ларчик, в котором хранилось моё прошлое. Моя жизнь.

— Господи… — только и могла шептать я, как мантру, на что-то более связанное просто не оставалось сил.

Осторожно я разгребала аккуратно сложенные фотографии, открытки и даже письма.

Вот на одном снимке я улыбалась как последняя дурочка, а за мной простирался потрясающий пейзаж – Водопад Виктория.

Всё лицо было мокрым от брызг, но я казалась абсолютно счастливой. Рядом стоял Филипп, который старался хоть как-то укрыть меня от воды, но это получалось не слишком хорошо.

Перевернув фото, я увидела надпись, написанную таким родным подчерком:

Кхуши в Хараре, я постараюсь сделать вашу дочь самой счастливой женщиной на свете. Верьте мне, госпожа Гупта. Она очень часто думает о вас, скучает, но я надеюсь, что в скором времени она сможет приехать домой. Дайте ей немного времени. Я очень люблю её.

Харар – сколько мыслей закрутилось об одном упоминании этих мест. Бесконечные и величественные просторы, увенчанные, наверное, одним из самых прекрасных водопадов в мире. Бушующие потоки воды с силой срывались в бескрайнюю пустоту, рождая грохот, от которого мигом закладывало уши, и единственное, что ты слышал – это рев, исходивший, казалось, из самой глубины земли.

С упоением я вздохнула аромат открытки и отметила, что она пахла моим мужем, моей любовью, моим счастьем.

Отложив её сторону, начала вытаскивать каждую из попавшихся под руку вещиц. Письма. Снимки, детские поделки Пьера, рисунки, даже снимки с УЗИ. И только сейчас я поняла, куда они пропадали спустя какое-то время.

И несмотря на то, что я была далеко от своей семьи, муж умудрился не потерять эту ниточку окончательно.

По щекам бесконечным потоком текли слёзы не то от боли, не то от благодарности, что в моей жизни был такой человек как Филипп. Воспоминания о нашем общем прошлом впервые за много лет принесли не только боль и печаль, но и радость.

И когда казалось, что сил выносить это путешествие по закоулкам воспоминаний больше не осталось, на самом дне коробки я нашла конверт, на котором было написано моё имя.

Проведя по нему кончиками пальцев, я не смогла сдержать нежной улыбки.

— Ты так и будешь писать мне письма? — задала я однажды вопрос супругу, увидев на журнальном столике очередной конвертик из крафт-бумаги, на которой изысканным французским подчерком красовалось единственное слово, написанное с большой буквы и на французском «Счастье».

— А тебе не нравится? Как по мне — очень романтично, — поддел меня Филипп, улыбнувшись краешками губ и кажется, заглядывая в самое сердце. — Мне нравится наблюдать тебя за чтением писем или книг. Ты выглядишь такой милой.

— Вы — неизлечимый романтик, месье Дэбаве! С учётом того, что вы работаете в сфере новых технологий, не советую распространять информацию, что своей супруге пишите письма от руки, да и вдобавок ко всему, на крафт-бумаге — засмеют, — сказала я, подходя к нему и поправляя галстук.

— Плевать.

— Кстати, надеюсь, ты пишешь их не пером?

— Перьевой ручкой.

— Ты неисправим! – заявила я, смеясь и при этом сияя от безграничного счастья.

Да, моё второе замужество было именно таким: наполненным романтикой и любовью, от которой порой щемило в груди. Но оно ушло, оставив после себя лишь воспоминания.

Вынув из конверта письмо, я с радостью окунулась в прочтение, понимая, что даже спустя время помнила каждую петельку родного подчерка.

Дорогая Кхуши, если ты читаешь это письмо, значит, в один прекрасный день или ночь, ты мне сказала, что готова вернуться в Индию, чтобы повидать родных (но только повидать, а не возвращаться к ним навсегда). Да-да, я — эгоист, который не сможет без тебя больше, чем неделю, вдобавок ко всему, без тебя Париж для меня просто перестанет быть городом любви, а это, как ты понимаешь, станет трагедией мирового масштаба.

И после этого признания я достал из прикроватной тумбочки пару бессрочных билетов, которые лежали там много лет в ожидании, когда их используют по назначению.

Я знаю, как ты боялась вновь вернуться туда, но просто знай, что я всегда рядом. Наверное, я сейчас сижу рядом с тобой и читаю это письмо вслух. Да?)

— Да… — ответила я шёпотом в пустоту и, видимо, окончательно сошла с ума, раз уловила до боли родной запах совсем близко, а сердце застучало так быстро, словно Филипп был очень близко.

Знаешь, а у тебя интересная семья. И можно сразу вопрос: почему твоя тётя всё время называет тебя лунатичкой или сумасшедшей?

— Ты был у меня что ли?! — ошарашено спросила я вслух.

И самое жуткое в сложившейся ситуации было то, что в следующей строчке я прочла ответ.

Да, я приезжал к тебе. Не раз, и даже с Пьером (не пугайся, когда я отвозил сына к моим родителям, я действительно отвозил его к МОИМ родителям). Я приезжал сюда с нашим общим знакомым. Только обещай, что не убьёшь меня сейчас и не начнёшь бить тарелки, как делала это в последнюю нашу ссору по поводу вождения автомобиля. Хорошо? Помни, мы в Индии, у твоих родителей, вдобавок ко всему – Пьер ещё спит. Да, я уверен, что он спит в это время. Потому что, скорее всего, я показал тебе это письмо уже после девяти вечера, ну или ранним утром, когда твои домашнее еще спят, потому что хотел прочесть его, находясь наедине только с тобой. Мы же с тобой сейчас вдвоём, да?

Сил говорить не осталось, поэтому я лишь кивнула в ответ.

Только не плачь, не люблю, когда ты плачешь. И ты же прекрасно знаешь: наш сын обладает чутким сном (порой даже чересчур) и просыпается от каждого шороха, а от хлюпанья носом он точно проснётся, и вдобавок ко всему прочему умудрюсь получить погремушкой по голове, потому что Пьер подумает, что именно я довёл его маму до слёз, а мне бы этого не хотелось, хотя в чём-то это наказание и будет справедливым.

— Господи! — воскликнула я, в сердцах откидывая бумажку и начиная просто выть от горя и бессилия. — На какой чёрт я сюда приехала?! Зачем, чёрт возьми?! Зачем?!

— Я же сказала — нет! Выгоните его отсюда! — чуть ли не на всю больницу кричала я, стараясь казаться мужественной и не заплакать от боли при очередных схватках, которые, как назло, не хотели утихать ни на секунду.

— У вашего супруга есть разрешение на присутствие при родах, мадам Дэбаве, — заявила акушерка совершенно спокойным тоном, в очередной раз осматривая меня, и, удовлетворённо кивнув, начала удаляться из палаты, но перед самым уходом добавила: — Я оставлю вас на пару минут, месье, но если не сможете убедить жену согласиться на ваше присутствие при родах, мне придётся попросить вас покинуть палату, лишние стрессы вашей супруге ни к чему.

— Хорошо, — слишком быстро согласился он, и стоило акушерке оставить нас наедине, как Филипп в один миг оказался рядом.

В любимых глазах не было ничего, кроме страха и любви.

— Маленькая моя… — с ничем не прикрытой тревогой сказал он, гладя меня по лицу, его взгляд неистово метался.

— Уйди… — взмолилась я, пытаясь скрыться от пронизывающего взгляда, но тёплая рука с нежностью сжала мою, а вторая не позволяла отвернуться.

В ответ он лишь отрицательно помотал головой и прижал ее ко мне.

— Я больше к тебе в жизни не притронусь! — пообещал он, покрывая моё лицо поцелуями, чем вызвал у меня короткий смешок, который, впрочем, так же быстро растворился в тишине палаты. — Не хочу, чтобы ты так страдала из-за меня.

— Не хочу, чтобы ты видел меня в таком состоянии… — как маленький ребёнок прохныкала я м, когда он отстранился, уткнувшись в его грудь, зажмурившись от боли при очередной схватке. — Я выгляжу ужасно. Вдобавок ко всему, буду реветь, а ты не любишь, когда я плачу. И вообще, ты будешь переживать из-за меня. Езжай на работу, а я тебе позвоню, когда весь этот кошмар закончится.

В ответ на моё признание по всей палате разнёсся смех, правда, с нотками истерики.

— Я никуда не уеду. Можешь плакать, сколько тебе угодно, можешь даже обматерить меня. Всё, что угодно, только позволь мне остаться, пожалуйста, милая, — умолял он, сидя на краешке кровати, убирая взмокшую прядь с моего лба и целуя в него. – Я и так проторчал в коридоре чёрт знает сколько часов и свихнусь, если не буду знать, как ты.

Как ни странно, когда поняла, что он не намерен отступать, мне стало легче, на секунду, на крохотное мгновение боль отступила, и я смогла коснуться родных губ своими, что придало мне сил.

— Хорошо, — ответила я, уткнувшись ему шею.

Запах родного человека успокаивал, казалось, даже наш сын стал вести себя более щадяще по отношению ко мне.

— Слушай, а может, он передумал рождаться сегодня, а? Ну, не знаю, может, он ещё с месяцок посидит внутри меня? — спросила я у Филиппа, когда боль прекратилась.

В ответ супруг рассмеялся и, поцеловав меня в висок, сказал, как раз в тот момент, когда в палату вновь вошла акушерка, но на сей раз с мадам Женем – моим врачом:

— Я просто попросил, чтобы он не сильно мучил тебя. Может, сработало?

Стоило этому вопросу слететь с его уст, как минутный покой сменился очередной дозой болезненных спазмов внутри.

— Ни черта подобного! — заявила я, ухватившись за мужскую руку, как за спасительную соломинку.

В один миг из глаз брызнули слёзы. Боль была просто невыносимой и казалась бесконечной. Единственное, на что я была способна в этом состоянии, — ловить крохотные порции воздуха, каким-то чудом умудрявшиеся поступать в организм. Но у меня даже не оставалось сил, чтобы оторвать голову от подушки.

— Кхуши, осталось совсем немного, — успокаивала меня врач, пока акушерка проводила какие-то манипуляции с аппаратами.

— Я больше не могу… — простонала я из последних сил, вновь уткнувшись носом в рубашку мужа, не глядя на него, а упираясь взглядом куда-то в пол.

Меня словно разрывало на части изнутри. И в эти минуты я не думало ни о чём, кроме боли. Она занимала все мысли, каждая частичка моего тела просто вопила от усталости.

— Посмотри на меня, — настаивал Филипп, одной рукой поглаживая по голове, как маленького ребёнка, а второй всё так же продолжая сжимать мою ладонь.

Преодолев неловкость и боль, я подняла на него полные усталости глаза, а он лишь ласково улыбался в ответ.

И только сейчас я смогла увидеть, что он выглядел не лучше меня: в глазах изнеможение, сожаление и немая мольба о прощении, на всегда гладком лице залегли морщины, волосы торчали во все стороны, а на высоком лбу выступала испарина.

— Прости меня. Я просто устала, —сказала я, обняв его за плечи и надеясь получить хоть капельку силы, чтобы всё это закончить. — Я хочу спать. Забери меня домой.

— Я знаю, что ты устала, и обещаю, мы отдохнём с тобой после этого. Только ты и я. Я бы с удовольствием сделал всё это за тебя, но не могу. Потерпи, немножко, родная, пожалуйста. Мы с тобой так долго его ждали, ты его так ждала, осталось совсем чуть-чуть. И я заберу вас домой и больше никогда не отпущу, – сказал он шёпотом, нежно поцелуями снимая влагу с моего лба, век, губ, осушая длинные дорожки от слёз и гладя по спутавшимся и слипшимся волосам, словно они были чем-то воистину прекрасным. — Я обещаю, что совсем скоро ты сможешь отдохнуть. И я буду с тобой, наш сын — рядом с нами. Навсегда.

Я лишь кивнула в ответ на эти слова и начала с новой силой сжимать мужскую ладонь, которую Филипп не отнимал до самого конца, а потом через какое-то время мой слух уловил звонкий плач малыша, который, впрочем, быстро затих, стоило врачам положить крошку мне на грудь.

— Эй, привет, — тихо-тихо поздоровалась с ним я, целуя крохотные пальчики и просто рыдая от счастья и облегчения.

Маленький мальчик с интересом смотрел то на меня, то на своего отца, который с величайшей нежностью обнимал нас обоих, словно мы были сделаны из самого дорогого и хрупкого стекла в мире.

— Здравствуй, милый. Господи, он такой крошечный! — восхитился Филипп, легонько поглаживая его по головке. — Мы тебя так ждали. Что ж ты так долго мучил свою маму? Она плакала, тебе не стыдно?

Несмотря на то, что муж бранил сына, в его словах чувствовалась безграничная любовь и забота.

Хотя, впрочем, малышу было всё равно, он сжал ручки в маленькие кулачки и, вновь прижавшись к моей груди, крепко уснул, чем вызвал у нас с Филиппом радостный смех.

— Ему не до твоих нравоучений, — ответила я, вновь с упоением прижимаясь к супругу.

— Я уверен, что он понял и больше никогда не огорчит тебя и не причинит боль, вот увидишь! — настаивал Филипп, накрывая мои губы своими.


В тот день я наплакалась на много лет вперёд. Сначала от боли, а потом от чувства безграничного счастья.

Поборов сковывавший мою душу страх, я вновь взяла письмо с твёрдым намерением дочитать его до конца.

Я помню, как ты боялась плакать, когда рожала Пьера. Мне было очень больно видеть, как ты мучилась. Не знаю, как описать, что я чувствовал в тот момент. Если мне не изменяет память, в какое-то мгновение я даже возненавидел себя и этого ребёнка. Да, наверное, я ужасный отец, если говорю о таком, но я не мог видеть, как ты страдаешь. Это были самые жуткие часы в моей жизни. Я так боялся потерять тебя, боялся, что ты не вынесешь этого. Но когда услышала плач Пьера, увидел твои полные слёз счастья глаза, твою улыбку… услышал твой вздох облегчения, а потом увидел сына на руках у врача, то ощутил себя на седьмом небе от блаженства. Наверное, только ради таких мгновений люди и проходят через подобное. И я рад, что этот момент подарила мне ты. Спасибо тебе за это. Хотя, я уверен, что когда мы сейчас вместе перечитываем это письмо, то понимаем, что в нашей жизни уже появилось много новых прекрасных мгновений. Ведь, правда? Нам есть, что вспомнить?

— Есть… — ответила я, с нежностью проведя кончиками пальцев по письму и всеми силами стараясь вновь не заплакать. Удалось. Начала читать дальше.

Кстати, я познакомился с твоим бывшим мужем. Неплохой, правда, какой-то потерянный. Может, дело в тебе, милая? Я не расспрашивал его о семье, впрочем, как и не стал говорить о тебе. Прошлое должно оставаться в прошлом. А для каждого оно своё.

Я хочу, чтобы ты знала, что я действительно ездил в Индию без тебя, сначала, чтобы попросить у твоей семьи разрешение жениться на тебе. Знаю, что несмотря на всё произошедшее, для тебя это важно. Я выдержал проверку твоей тёти и съел, кажется, миллион пурри (именно после этой поездки я не мог смотреть на любую выпечку ещё две недели. Как видишь, дело было не в тебе). И пообещал твоим родителям сделать тебя самой счастливой женщиной в мире. Надеюсь, у меня это получилось, и сейчас, сидя в моих объятиях, ты чувствуешь себя хоть чуточку счастливой.

— Ты даже не представляешь насколько, — в очередной раз не обращая внимания на полное одиночество, призналась я, касаясь заветного письма краешками губ.

Тепло. Покой. Именно эти ощущения я испытывала.

Люблю тебя, моё маленькое Счастье, и думаю, что если бы наш сын мог говорить, то согласился бы со мной, а пока он, скорее всего, просто прикоснётся крохотной ладошкой к твоей щеке и улыбнётся. Он тоже любит тебя. Мы с тобой это знаем и без слов.

P.S. После прочтения письма и до конца наших дней разрешается плакать только от счастья.

Аккуратно вчетверо сложив письмо, превозмогая боль в ногах и спине от долгого сидения на полу, я поднялась и несмелыми шагами вновь подошла к балкону. Над островом уже начало светать.

Непроглядное ночное небо кое-где уже успело окраситься от тёмно-фиолетового до слегка синего, всё вокруг было погружено в безмолвие, которое лишь изредка нарушалось проезжавшими мимо автомобилями.

Биение волн о скалы приятно ласкало слух, даря ощущение свободы, понимание того, что моё прошлое было по-настоящему прекрасным, и теперь пришла пора его отпустить. Не забывать, а принять, что оно существовало.

Понять, что Филипп был прекрасным мужем и отцом и что мне пора перевернуть эту страницу. Навсегда. И надеяться, что он был со мной так же счастлив, как и я с ним.
Отпустить моего маленького мальчика, несмотря на то, что я его так ждала, несмотря на то, каких мук стоило его появление на свет, а главное, какие счастливые мгновения он успел мне подарить. Подарить нам с его отцом. Нашей семье и друзьям. И тоже верить, что мы с Филиппом смогли сделать его детство счастливым.

Теперь мой мир стал другим. Не таким ярким, как прежде, но в эту самую секунду я принимала решение вновь разукрасить свою жизнь. Неважно, что уготовила судьба, ведь я впервые за много лет вознамерилась жить дальше.

Неизвестно, как сложится моя судьба дальше, смогу ли вновь довериться Арнаву или же нет, встречу ли другого мужчину, который заставит меня полюбить так же сильно, как и Филиппа однажды, а, может, и вовсе проживу до конца своих дней одна, но я была готова принять свою жизнь такой, какая она будет.

Ведь, в конце концов, я знала, что когда-нибудь всё равно увижусь со своей семьей, и эта встреча произойдет в точно уготованный для меня срок и не секундой позже, а ради этого можно и потерпеть.

Наверное, только ради таких полных счастья мгновений люди и проходят через подобное. И я пройду. Не впервой.