Звенья одной цепи

Глава 35
Звенья одной цепи

Мы стоим у черты, мы у самого края
Пережить бы лишь несколько хрупких мгновений
Свою партию жизнь уж вот-вот доиграет,
Превращая победы и горести в тени.

И сегодняшний день разольётся слезами,
Но пока дай мне руку — и выйдем из круга,
Ведь спасти этот мир они смогут и сами,
Мы же снова с тобою спасаем друга.

Драко резко остановился, и Гермиона, продолжив двигаться по инерции, с размаху влетела в него, чуть не сбив с ног, но он удержался и, придерживая её одной рукой, запустил вторую в карман, чтобы вытащить волшебную палочку. Услышал негромкий смешок и хриплый голос, произносящий с насмешкой:
— Надо же, как я удачно трансгрессировал!
Драко не надо было оборачиваться, чтобы узнать его. Это был Скабиор — оборотень и один из приспешников Тёмного Лорда. Всё внутри у Малфоя похолодело. Гермиона прижалась к нему, неосознанно ища защиты. Удивительно, но сейчас Зелье как будто перестало действовать на Драко, и разум вдруг прояснился, помогая увидеть истинные цели. Точнее, всего одну — защитить Гермиону.
Скабиор медленно двигался в их сторону. Конечно, он знал Драко и, более того, стоял в первых рядах во время его Подготовки, но Малфой не был уверен, что это поможет. Интересно, кем он считался в рядах Пожирателей: по-прежнему не определившимся или уже предателем?
Первой мыслью было оглушить противника и рвануть в сторону замка, но чутьё подсказывало, что с минуты на минуту придёт подкрепление. Так и случилось: уже через секунду они услышали еще один щелчок. И еще…Теперь бежать было точно бессмысленно.
Гермиона зашевелилась, пытаясь нащупать волшебную палочку, но Драко придержал её за локоть, останавливая.
— Не делай резких движений и ничего не говори. Доверься мне, — шепнул он ей в ухо и чуть развернулся таким образом, чтобы в случае чего закрыть её от появляющихся Пожирателей.
— Вы уже начали осаду? — уверенно обратился к Скабиору, который находился ближе всех. — Отец говорил, что она готовится к полудню, — принялся придумывать он, сощурившись.
— Их жалкая защита не выдержала и пары ударов, — усмехнулся тот. — А куда это вы направляетесь? — оскалился он, пнув чемодан Драко, который раскрылся от удара об землю. Малфой поморщился, видя, как грязные ботинки прошлись по его любимой рубашке. Что-то захрустело, ломаясь.
— Смотри под ноги, — бросил он резко. — Отец не обрадуется, узнав, что ты портишь моё имущество.
— Не думаю, что мне стоит бояться твоего отца, — ухмыльнулся Скабиор. Драко нахмурился: ситуация становилась всё хуже.
Вокруг столпилось ещё несколько Пожирателей. Многие из них были завсегдатаями на совещаниях и тесно общались с его отцом, поэтому за себя Драко почти не опасался. Он молился лишь об одном: чтобы не появился кто-то, кто смог бы узнать в лицо Гермиону.
Словно прочитав мысли Малфоя, один, а именно Нотт — резко схватил её за локоть и развернул, заставив показать лицо. К счастью, на ней не было никакой гриффиндоской атрибутики.
— Кто это с тобой? — спросил он, взяв Гермиону за подбородок.
— Не трогайте её! — рявкнул Малфой и наставил на Нотта палочку, забыв обо всякой осторожности. — Она со мной. У нас специальное задание от Лорда, — поспешно добавил он. — Если не хотите проблем, то лучше не мешайте нам, — Драко блефовал, растягивая слова. Уверенно осмотрел каждого, кто находился здесь, понимая, что одно неверное движение — и всё рухнет. Они не смогут ничего против этой оравы сумасшедших. Гермиона снова оказалась у Малфоя в объятиях и теперь дрожала, прижавшись всем телом, но беспрекословно выполняла просьбу: молчала и не предпринимала никаких попыток оказать сопротивление.
— Это правда, — вдруг раздался ещё один голос. Драко оглянулся и увидел Эдуарда Кинта — близкого друга отца, авторитетного, жестокого Пожирателя и человека, сына которого Малфой так ненавидел. Того забрали из школы еще неделю назад. Вот только скорее всего Эдуард добился того, чтобы Феника не повели по тем кругам ада, которые прошёл Драко. Это было основное отличие Кинта от Люциуса: для первого семья была важнее всего.
Кинт взял Драко за локоть и отвел в сторону. Гермиона шла рядом, потупившись, сжимая его руку и явно еле сдерживая слёзы. Однако Малфоя не могла не восхищать её выдержка. В ситуации, когда любая другая уже давно начала бы паниковать, Грейнджер держалась очень стойко. Краем глаза Драко заметил, что многие Пожиратели понеслись в сторону Замка, но рядом по-прежнему оставалось несколько человек, поэтому попытка сбежать была бы равносильна самоубийству.
— Твой отец жаловался, что ты не выходил на связь больше месяца, — вполголоса сказал Кинт, — поэтому не пытайся рассказывать мне про задание Лорда.
Драко сглотнул. Эти слова разрезали последнюю нить надежды. У Малфоя не было никакого плана, и тот бред, что он нёс до этого, являлся чистой импровизацией, однако мог бы помочь выиграть время — теперь же не осталось ничего.
— Он просил доставить тебя в Поместье при первой возможности. Если не послушаешься, твоя девчонка умрёт, кем бы она ни была, — ледяным голосом продолжил Кинт.
Драко сделал шаг вперед, закрыв собой Гермиону, и кивнул:
— Хорошо, мы пойдём с вами.
Это было сумасшествием — тащить Грейнджер в Малфой-мэнор, но одна она ни за что не добралась бы до замка. Эдуард Кинт положил руку Малфою на плечо, и все трое трансгрессировали.

***
Оказавшись в гостиной, Драко сразу увидел отца, который резко подался вперед и быстрым шагом направился к ним.
Люциус выглядел гораздо хуже, чем обычно. Длинные волосы свисали спутанными прядями, а кожа обвисла. На лбу и около глаз появились новые морщины. За полтора месяца отец постарел на несколько лет.
— Я привёл его, как ты просил, — объявил Кинт, чуть толкнув Драко вперед. — Девчонка была с ним. Дальше разбирайся сам, — бросил он и растворился в воздухе.
Осмотревшись, Драко заметил, что кроме них с Люциусом в гостиной находилось еще два Пожирателя. Удивило, почему они остались здесь во время осады Хогвартса, однако голову сейчас занимали куда более важные мысли. Повторить трюк с Империо ещё раз было невозможно, как бы Малфою того ни хотелось.
Люциус подошёл к сыну и чуть обнял того за плечи, а затем вновь принял суровое выражение лица.
— Отдай мне свою палочку, — холодно сказал он. Драко ничего не оставалось, как подчиниться. Увидев, как их с Грейнджер последняя надежда на спасение скрылась в складках мантии отца, он поник и снова ненавидел Гермиону за то, что она не дала ему уйти, пока была такая возможность, и этим необдуманным поступком вынесла себе страшный приговор. Случилось то, чего Драко боялся с первого дня после возвращения: Гермиона была в опасности из-за него.
Сейчас она жалась к стене, как будто хотела пройти сквозь неё и оказаться в другом месте. Взгляд Люциуса скользнул по хрупкой фигурке, а потом Драко осознал, что Грейнджер теперь находится в руках отца. Тот ощупал её и вытащил палочку из внутреннего кармана куртки, а затем потянул за волосы, заставив откинуть голову так, чтобы на лицо падал свет.
— Мисс Грейнджер, какая неожиданность, — растягивая слова, проговорил он через несколько секунд, и Драко некстати подумал, как отвратительно звучали сейчас интонации, которые он сам копировал с детства. — Ты молодец, сынок, что заманил к нам лучшую подружку Поттера. Очень разумно… — одобрительно кивнул Люциус. Драко сжал руки в кулаки, еле сдерживаясь, чтобы не ударить отца. — Возможно, это окупит задержку твоего Посвящения, — Люциус улыбнулся уголками губ, и эта улыбка стала для Драко контрольным выстрелом, отобравшим силы на очевидно-бессмысленную борьбу.
Услышав слабый всхлип, он понял, что Грейнджер всё-таки заплакала. Она выглядела потерянной и отчаявшейся. От той девочки, чьи глаза еще недавно горели огнём решимости, не осталось и следа. И в этом только его вина…
Перехватив её взгляд, Драко хотел сделать то, что показало бы: он найдёт выход. Например, подмигнуть или улыбнуться. Но Малфой не смог и опустил глаза, поморщившись, как от зубной боли.
— Бросьте грязнокровку в подвал, — приказал Люциус Пожирателям, которые до этого безмолвно наблюдали за происходящим. — И оставьте нас с сыном наедине, — добавил он решительно.
Те бесцеремонно схватили Гермиону, заведя ей руки за спину. Их огромные лапы явно пережали ей запястья. Она даже не пыталась сопротивляться, однако зачем-то они держали её вдвоем — как будто хрупкая и безоружная девушка могла дать отпор двум крепким мужчинам. Видеть это было невыносимо для Драко. Он не выдержал и кинулся следом, не думая о том, насколько это бессмысленно и что собирается делать дальше. «Ступефай» отца парализовал его и отбросил к шкафу. Послышался звук бьющегося стекла: зеркало, висевшее на соседней стене, упало, сбитое остаточной волной заклятия, и разлетелось на осколки.
— Что ты творишь?! — рявкнул Люциус, руки которого сжались вокруг шеи Драко. Отец был близок к тому, чтобы задушить его. Глаза светились безумным гневом: ему не нужно было никакого Зелья Подготовки, чтобы причинять близким боль.
Наконец пальцы разжались, и Драко осел по стене. Воздуха не хватало, а перед глазами всё поплыло.
— Могу задать тебе тот же вопрос, — выплюнул он, прокашлявшись и с усилием встав на ноги. Говорил спокойно, глядя на Люциуса с ненавистью и нескрываемым отвращением. Слегка шатаясь, Драко дошёл до стола и опустился на стул напротив.
— Ты не выполнил свой долг, связался с грязнокровкой и стал предателем крови, — отрезал Люциус, нависая над сыном. Тот поднял глаза, смотря равнодушно и блёкло. Упрёки отца сейчас мало беспокоили.
— Долг перед кем? — со злым сарказмом спросил Драко. — Перед сумасшедшим с имперскими наклонностями?
— Щенок! — взвыл Люциус и ударил его по щеке. Драко лишь слегка поморщился, но во взгляде читалось презрение: сидящий напротив человек с бегающим, растерянным взглядом, никогда не умевший признавать свои ошибки, был попросту противен и жалок.
Повисло молчание. Люциус взглянул на свои руки с большими дорогими перстнями, а Драко мысленно поклялся, что если выживет сегодня, то сделает всё, чтобы не стать таким, как отец.
— Почему ты не отвечал на мои письма? — наконец спросил Люциус. — Я требовал приехать ещё до Нового года. Ты понимаешь, какой опасности подвергал себя, оставшись в школе на время осады?! — не унимался он.
— Странно, что тебя беспокоила судьба "предателя крови", — процедил Малфой.
— Ты мой сын! — вдруг выдохнул Люциус.
— Почему же ты не помнил об этом, когда заставлял меня пить Зелье, сводящее с ума? — ядовито поинтересовался Драко. — Эдуард Кинт, столь любезно доставивший меня сюда, смог избавить сына от этой участи, — голос звучал обвиняюще.
— Фениклав Кинт — слабак и позор семьи! — отрезал Люциус.
— Пусть так. Однако он наслаждался жизнью, в то время как мне хотелось умереть, — Драко сделал паузу, сглотнул и продолжил: — Я одного не могу понять: зачем? — вдруг озвучил он давно интересовавший вопрос. — Неужели оно того стоило? Моих мучений, смерти мамы…
— Стоило, — резко ответил Люциус. Это прозвучало так уверенно, что Драко передёрнуло. Подобное было слишком даже для отца. — Просто ты единственный из оставшихся Малфоев, кто способен довести дело до конца.
Лицо Драко исказила кривая усмешка:
— То, что не смог ты? — протянул он. — А стоит ли доводить до конца такое дело? Чего наобещал вам Лорд, раз ты готов разрушить наши жизни ради него? К какой цели он вас ведёт?
Люциус нахмурился. Драко буравил его взглядом и пытался угадать мысли. Задавался ли отец подобными вопросами хоть однажды? Драко не знал и никогда раньше не интересовался этим. Как и тем, почему отец и другие вроде бы разумные, сильные люди позволили втянуть себя в этот кошмар. До недавнего времени он сам свято верил во внушаемые с детства идеи и даже не думал в них усомниться. Но старшее поколение находилось под давлением Лорда не всегда. Так чем же он приманил их, сделав пушечным мясом в своей войне?
— А она серьёзно промыла тебе мозги, эта грязнокровка… — протянул Люциус, бегая глазами по залу и как будто боясь взглянуть на Драко.
— Возможно. Хотя многие вещи я понял сам. Ты не ответил на вопрос, — отозвался тот. Чувствовал себя измождённым и раздавленным, однако смятение отца давало хоть какую-то надежду. Пусть призрачную, но всё же.
— При нём мы сможем не прятаться, — начал объяснять Люциус. — При нём маги — истинные чистокровные маги — наконец займут своё законное место. А иначе мы рискуем просто выродиться, и чистая кровь растворится, смешавшись с маггловской.
— Ты сам-то веришь в это?
— Верю. Я верю, что нужны перемены. А Лорд вернёт нам то, что мы потеряли после поражения Гриндевальда. Ты не жил в те времена и не можешь знать, какое унизительное положение занимали чистокровные маги при лояльном к магглам правительстве. Нас заставляли выплачивать огромные деньги семьям тех, кто убивал наших родных и друзей. Многие обанкротились, и кроме громкого имени у них ничего не осталось. Если бы не появился Лорд, то не знаю, кем бы мы сейчас были.
— Не очень-то убедительно. Возможно, в этом есть доля смысла, но неужели вы не видели, что ему просто нужна власть, а мы все — расходный материал?
Люциус молчал, хотя и мог признаться, что понял всё уже давно. Вот только из связки, в которой они оказались, было непросто выбраться живым.
— Иди к себе, — велел, наконец, он, показывая, что разговор окончен. — Нам надо переждать этот день. Что делать дальше, решим потом.
С этими словами резко встал и направился в сторону выхода, но остановился около арки, ведущей к подземельям.
— Подожди, — бросил Люциус, заставив сына замереть в проходе. — Подойди сюда.
В глазах Драко вспыхнула надежда, и он направился к отцу на ватных ногах.
Тот вытащил волшебную палочку, а затем сказал:
— Дай руку.
Ничего не понимающий Драко подчинился, но уже в следующий момент пожалел об этом, потому что Люциус вдруг произнес "Obstio", и на ладони появился неглубокий порез.
Это было сильное заклятие защиты. Старший Малфой начертил на полу сверкающую линию, и кровь Драко, в глазах у которого тут же потемнело, закапала на неё. Теперь он не сможет спуститься в подземелья ни при каких условиях. Вера в то, что в отце ещё осталось что-то человеческое, вмиг погасла, сменившись куда более яркой мыслью: ему не спасти Гермиону и даже не увидеть её. Она останется в подземельях до тех пор, пока сюда не прибудут Пожиратели или оборотни и не получат приказ избавиться от неугодных пленников. Драко прекрасно знал, каковой была их участь, ведь не раз слышал крики и мольбы о помощи, когда сумасшедшая тётка Беллатриса или оборотень Сивый спускались туда. Чаще всего он отворачивался к стене и закрывал уши руками, стараясь убедить себя, что ему нет дела до тех, чьи жизни обрывались в его родовом замке.
Ещё тогда, задолго до того, как Гермиона Грейнджер перевернула его мировоззрение, Драко Малфой впервые задумался о том, так ли верны идеи, исповедуемые отцом.
— Знаю, ты злишься, — пробивался сквозь туман голос Люциуса. — Возможно, даже ненавидишь меня. Но я не хочу, чтобы ты навредил себе, — примиряюще заговорил он.
Драко слабо покачал головой: от ярости и отвращения у него сжалось горло.
— Я не злюсь, — выплюнул он. Слово «злость» было слишком слабым, чтобы передать разрывающее изнутри чувство, — но ненавижу, ты прав. А ещё презираю и надеюсь никогда не стать хоть на толику похожим на тебя, — закончил Драко и, резко развернувшись, выбежал из гостиной.
Оказавшись в своей комнате, принялся крушить всё, что попадалось на пути. Распахивал шкафы, вывалив всё содержимое на пол, рвал книги и бумаги, валяющиеся на столе. Вдруг вспомнил, что коробка с памятными вещами, как и весь чемодан, остались на земле перед Замком, и чьи-то сапоги наверняка прошлись по ним, втоптав в грязь.
Когда на полу образовалась внушительная куча, Драко остановился, смахнул с лица пот и навзничь упал на неё. Приступ гнева отнял последние силы, оставив лишь пустую оболочку. Хотелось кричать, но голос не слушался. Если бы можно было умереть от отчаяния, то он бы, наверное, уже никогда не раскрыл глаз.

***
Белые стены больницы угнетали. Почему место, где люди так часто теряют надежду, выглядело таким светлым? Смотря в окно, Блейз подумал, как сильно ненавидит этот цвет и этот запах: лекарственных зелий, цветов и мандаринов одновременно.
Его подташнивало, и хотелось кричать, но он выдавил улыбку и сжал руку сестры.
Лучшие врачи Германии занимались теперь её лечением, но даже они оказались бессильны. В светло-карих глазах Амелии, которые всегда виделись Блейзу золотистыми, всё ещё сияли искры.
Она была похудевшей и бледной настолько, что когда-то алые и пухлые губы почти сливались с кожей.
— Смотри, там снегирь за окном! — весело сказала Амелия. Блейз повернул голову и увидел красногрудую птицу, стукнувшую клювом в стекло.
— Красивый, — сказал он. — Ты не устала? Не хочешь спать или кушать?
— Нет, спасибо, — ответила Амелия. Лицо стало серьёзным, и она тихо произнесла: — Я рада, что сегодня солнце, и что ты — рядом.
— Я никуда не уйду, обещаю.
— Ты так много делаешь для меня, Блейз. А я… — она широко распахнула глаза. — Я всю жизнь завидовала тебе: что ты можешь ходить в нормальную школу, что у тебя есть друзья. Что ты сможешь увидеть мир и прожить счастливую жизнь… — заговорила Амелия необычно-звонким голосом.
— Ну что ты… Ты тоже будешь жить. И мир увидишь! — Блейз подался вперед, желая поцеловать сестру в лоб, но та увернулась. Эти слова, призванные вселить уверенность и надежду, были насквозь пропитаны отравляющей ложью. Блейзу даже показалось, что он чувствует её горьковатый вкус. Вот только ему ничего не оставалось, как продолжать улыбаться, чтобы выглядеть бодрым и сильным.
— Не ври. Я слышала разговор врачей. Мне уже не дают ничего, кроме обезболивающего. Но это неважно… Я всегда знала, что умру. Вот только хотела успеть…
— Что успеть?
— Пожить по-настоящему. Узнать, что такое любовь…
Блейз молчал, не в силах найти нужных слов. Амелия продолжила:
— Ты так любишь меня, Блейз, а я всегда пользовалась этим… Иногда мне казалось, что я тебя ненавижу. Тогда я не понимала этого, но причиной были зависть и ревность. Я чувствовала себя обузой, виноватой в том, что причиняю вам с мамой боль, но очень хотела удержать тебя рядом, сделать ближе к себе… Я видела, что ты мстишь за меня всему миру и только усугубляла это. Мне кажется, я не позволяла тебе быть счастливым…
— Ами, я… — Блейз был в замешательстве. Сказанное казалось бредом с примесью правды. Он не знал, что ответить на это неожиданное признание. Сидя у кровати умирающей сестры, он не смог бы разозлиться или обидеться на неё даже если бы сильно захотел, ведь боль затмевала все остальные чувства.
— Не пытайся меня опровергнуть. Когда в последнем письме ты рассказал мне про ту девушку… Луну, кажется… я очень разозлилась и пожелала, чтобы вы расстались. Я, наверное, очень плохой человек, — она вздохнула и, взяв с тумбочки большое яблоко, принялась протыкать кожуру ногтями, рисуя на ней причудливые узоры, — но мне действительно не хотелось, чтобы ты любил кого-то ещё… И чтобы кто-то, кроме меня, любил тебя.
— Глупышка, — выдохнул Блейз и всё-таки поцеловал её в лоб.
— У меня, наверное, жар… — прокомментировала Амелия. — В ушах очень странно звенит, как будто там много-много колокольчиков.
— Отдохни, — предложил Блейз. — Попробуй поспать.
— Нет, — уверенно отказалась Амелия. — Я хочу договорить… иначе, боюсь, не успею, — закончила она совсем тихо. Блейз видел, что каждое слово даётся ей с трудом, но не стал возражать. На улице было очень яркое солнце, и Амелия перевела взгляд на окно, сощурившись — из глаз брызнули слёзы. Блейз понимал, что сестра таяла, как одна из тех снежинок, что опускались на подоконник её больничной палаты, сияя в солнечных лучах. Этот день был слепяще-снежным. Она всегда любила зиму и солнце, а ещё зелёный чай и закатное небо.
— Так вот, — снова заговорила она. — Пообещай мне, что когда я умру, ты не будешь винить себя и долго страдать. Пообещай, что будешь бороться за своё счастье. Ведь тебе нужно быть счастливым за нас двоих, — она слабо улыбнулась и посмотрела на него. Глаза стали практически стеклянными.
— Обещаю, — выдохнул он, еле сдерживая рвущиеся из груди рыдания.

***
Люциус зашёл в небольшую комнату, где на полу, свернувшись, лежала огромная змея. Именно из-за неё, последнего крестража Лорда, он смог остаться в Поместье со строгим указанием: охранять её даже ценой собственной жизни.
Проверив, что у неё всё в порядке, он направился в кабинет и раскрыл брошенную на столе газету, пытаясь отвлечься от ненужных мыслей. Прошло несколько часов, прежде чем в гостиной послышался шум. Вскочив, Люциус направился туда и увидел Беллатрису Лэйстрейндж.
— Где Нагайна? — нервно поинтересовалась она.
— Спит.
— То есть с ней всё в порядке?
— Да. Что-то не так?
— Не думаю, что тебе следует знать. Но Лорд настаивал, чтобы я проверила. Сказал, что сохранить её — наша основная задача. Он очень встревожен, — порывисто пояснила Беллатриса, машинально постукивая волшебной палочкой по ладони. Вздрогнула и обежала глазами зал.
— Защита по крови? — криво усмехнувшись, спросила Беллатриса, увидев на полу тонкую линию. Она сощурилась и пристально посмотрела на Малфоя: — Что и от кого ты прячешь в своих Подземельях?
— Ничего, — отмахнулся Люциус, не отводя взгляда от окна. — Как проходит осада?
— Совсем скоро они падут, — Беллатриса истерично рассмеялась. — Вот только мальчишка Поттер никак не желает сразиться с Лордом лицом к лицу.
— Меня это не удивляет, — спокойно ответил Люциус.
— И всё-таки, от кого ты закрыл подземелья? — не отставала Беллатриса. — Вас здесь не так уж много, а все опасные пленники уже давно убиты. Или нет?
Резко развернувшись, она переступила светящуюся черту и начала спускаться по лестнице. Люциус подался вперед, желая последовать за ней, но остался стоять на месте, словно приросший к полу. Презрение к себе накрыло его с головой. Малфой сам не знал, чем оно было вызвано: беспочвенной жалостью к девчонке, которая перевернула жизнь его сына, и желанием спасти её от ожидающей участи или то, что ему так и не хватило сил переломить себя и сделать это.

***
Дверь закрылась, и последняя полоска света погасла, оставив после себя лишь чуть мерцающий контур, который, конечно же, был иллюзией. Гермиона размяла затекшие запястья, помогая крови прилить к побелевшим пальцам.
Она оказалась в темном, затхлом помещении. Здесь пахло сыростью, с потолка капала вода. Грязь вызывала отвращение, но Гермионе было не выбирать: она опустилась прямо на пол и оперлась о стену, покрытую плесенью.
Силы покинули её, и даже страха больше не было. Ему на смену пришла тягучая усталость с примесью равнодушия. По щекам текли слёзы, и Гермиона пыталась отвлечься от мысли, что это мерзкое помещение, возможно, последнее, что она видит в жизни.
Прокручивая в голове события сегодняшнего утра, раз за разом возвращалась к моменту, когда бросила друзей ради Драко, и постыдное, омерзительное ей самой сомнение отравляло душу. Конечно, Гермиона не жалела и, повторись всё вновь, поступила бы так же, но именно из-за него она попала сюда. Далеко за стенами этого замка шла главная битва в жизни её друга и всего магического сообщества, а Гермиона, вместо того, чтобы сражаться, рыдала в подземелье.
Неужели их с Драко истории, что перевернула судьбы обоих, суждено будет закончиться вот так?..
Минуты текли, и Гермиона не смогла бы с точностью сказать, сколько времени просидела в темноте и одиночестве, прислушиваясь к падающим с потолка каплям и растирая виски, чтобы головная боль не стала невыносимой.
Скорее всего, она задремала, потому что ворвавшийся свет ослепил, а звук хлопнувшей двери ударил по ушам. В проёме появилась темная фигура.

***
— И ты хотел скрыть, что в твоём подвале находится подружка Поттера? — остервенело поинтересовалась Беллатриса. — В какую игру ты играешь, Малфой? — с оскалом бросила она, уже успев вытащить Гермиону из подвала.
— Я не думаю, что это сейчас принципиально. У Лорда есть дела поважнее, чем какая-то жалкая грязнокровка, — ответил Люциус.
— Не какая-то, а важная для Поттера. Никто не знает, как выманить его из школы. И она, — Лейстрейндж бросила презрительный взгляд на Гермиону, — отличный способ воздействия.
— И что ты собираешься делать?
— Скоро узнаешь. Вызови Лорда.

***
Драко виделось, что она плачет, и горячие слёзы стекают по бледным щекам. Боль раздирала его сильнее, чем когда-либо: всё тело ломало из-за передозировки зельем Подготовки, а разум бился в ужасе и агонии. Малфой не сразу понял, что пронзительный крик, который он услышал внизу, был не галлюцинацией.
Возникшая из ниоткуда энергия, подпитываемая ужасом, заставила его вскочить на ноги, и, запутываясь в разбросанных по полу вещах, пробраться к выходу. Драко стремительно сбежал вниз по витиеватой лестнице, ни разу не спотыкнувшись, и замер в дверях.
Удар сердца был слишком болезненным: настолько, что земля под ногами начала шататься, а в голове как будто прогремел взрыв.
Гостиная была полна людей. С двух сторон от входа в подземелья стояли Пожиратели смерти, Люциус находился недалеко от окна и опирался на трость, разглядывая её наконечник и закусывая губу.
Но Драко не видел никого, кроме Гермионы. Та находилась на полу в самом центре зала. На неё навалилась Беллатриса Лейстрендж, которая, прижав руки девушки к земле, приставила ей к горлу серебряный кинжал.
Гермиона извивалась и плакала, пытаясь сбросить с себя Беллатрису, но почти не кричала, плотно стиснув зубы и позволяя лишь тихому стону вырываться из горла.
— Давай, грязнокровка, зови на помощь своего дружка! — услышал Драко голос своей сумасшедшей тётки. Гермиона замотала головой и всхлипнула. Слезы текли по её лицу, и, чтобы остановить их, она зажмурилась. Жадно втянула воздух и сжала руки в кулаки.
Беллатриса закатала её рукав и сделала небольшой надрез. Кровь брызнула на пол, и Гермиона закричала снова.
— Нет! — заорал Драко, не в силах справиться с тем, что творилось внутри. Он чувствовал всю боль Гермионы, как будто не её руку, а его душу резали этим ножом. Наверное, в этот момент он был одержим какой-то неведомой силой: ненависти и любви. Их смесь дала силу и толкнула на поступок, который он будет с ужасом вспоминать спустя долгие годы.
У него не было ни оружия, ни плана — всё произошло спонтанно. Взгляд скользнул вниз, и Драко увидел осколки зеркала, что Люциус разбил несколько часов назад. Ближайший из них — большой и заострённый — валялся буквально в метре от Малфоя, отражая свет. Драко рванулся вперед и, схватив его, кинулся к Беллатрисе. На какой-то момент сознание отключилось, уступив место инстинктам, и следующим, что он помнил, была горячая кровь, брызнувшая на пальцы.

***
Боль лишила её рассудка, и Гермиона с трудом понимала, где находится. Лучше бы они убили её… Но это было бы слишком просто. А так она стала приманкой. Крики рвались из груди, но Гермиона сдерживала их, как только могла, решив, что будет терпеть, пока сознание не покинет её окончательно.
Лейстрендж спрашивала про какие-то крестражи, но Гермиона ничего не понимала — лишь то, что, наверное, скоро умрёт. Как только их цель будет достигнута, и Гарри попадёт в ловушку, её убьют — медленно и мучительно, в назидание тем, кто пытался бороться.
Но Волдеморт не победит, она была уверена. Хотелось закричать об этом, чтобы они знали: такие никогда не побеждают.
Эти мысли были подобны всполохам надежды, что придавали смысл её борьбе, но и они не сумели перекрыть какофонию ужаса, что развернулась внутри. Гермиона молила, чтобы это побыстрее закончилось, и не было больше боли. Даже смерть сейчас почти не пугала.
Надеяться было не на что. Она давно смирилась с тем, что её не спасут. Ни Гарри, ни Драко. Никто не даст им сделать этого, потому что она теперь то, что могло их сломить.
Снова стиснув зубы, Гермиона застонала, сдерживая крики от режущей боли в области запястья, когда Беллатриса вдруг резко дёрнулась, а потом что-то заставило её отклониться, нож выпал из руки. Глаза закатились, и через мгновение тяжелое тело придавило Гермиону к полу. Струя крови брызнула в лицо. Драко стоял сверху, прерывисто и тяжело дыша. Его трясло, глаза были полны ужаса, а ладони — испачканы кровью.
Пальцы сжимали осколок разбитого зеркала, которым он только что перерезал Беллатрисе горло.
Собрав в кулак последние силы, Гермиона вылезла из-под мертвого тела и охрипшим голосом произнесла «спасибо». Услышав её голос, Драко очнулся, резко выйдя из своего оцепенения, и, как будто желая нагнать упущенное время, начал действовать с невероятной быстротой. Поймав покатившуюся по полу палочку тётки, он обезоружил приближающегося к ним Пожирателя, а затем схватил Гермиону на руки. На ладони, которой он сжимал осколок, остался глубокий порез, но Драко игнорировал боль.
Беспощадные, опасные люди окружали их с Гермионой со всех сторон, и Малфой озирался, подобно загнанному в ловушку зверю — ощетинившемуся, испуганному, но готовому защищаться до последнего вздоха.
Руки до сих пор были испачканы кровью Беллатрисы, которая смешивалась с его собственной. Он только что стал убийцей. Осознание этого факта никак не желало укладываться в голове, вызывая лишь новые приступы тошноты. Малфой боялся, что его вот-вот вырвет, поэтому гнал от себя все мысли о произошедшем, как мантру, повторяя "Я защищал Гермиону, защищал Гермиону, защищал Гермиону".
Он понятия не имел, что будет делать дальше, но прижимал её к себе, зная одно: уж лучше умрёт, чем услышит пронзительные крики ещё раз.
Пожиратели наступали, оттесняя Драко с Гермионой к стене. Хотя их было не так уж много, и вроде как никто не собирался его убивать, Малфой понимал, что, освободив Гермиону, просто взял для неё отсрочку.
— Какая трогательная сцена, — услышал Драко голос у себя за спиной. Голос ли? Шипение.
Ужас накрыл волной.
— Гарри Поттер уже направляется сюда, — сказал Лорд, обойдя Драко и Гермиону. — Мы приготовили ему портал.
Малфой понял, что бежать смысла нет. Ноги подкосились, и он прислонился к стене, медленно сползая на пол. Голова Гермионы покоилась у него на плече, а губы чуть заметно шевелились.
— Да, друг мой, — обратился Лорд к Драко. — Ты сработал что надо. За это я даже готов простить тебе задержку и дерзость. Что скажешь?
Драко вскинул голову и хотел было произнести что-то совсем немыслимое, но единственно возможное в данной ситуации. Он бы послал Волдеморта в ад, не задумавшись ни на минуту, потому что страх и даже пресловутый инстинкт самосохранения давно отключились. Но Лорд продолжил, не дождавшись ответа:
— В тебе есть огромный потенциал, Драко, я уже говорил это. Мне ничего не стоит убить тебя сейчас, но зачем лишаться настолько ценного последователя?..
— Я не стану служить тебе, — выпалил, наконец, Малфой, сильнее прижав к себе Гермиону.
— Ошибаешься, — мягко сказал Лорд. — Тебе понравилось убивать? — протянул он, как будто наслаждаясь ситуацией. Если это существо вообще способно было чем-то наслаждаться. — Интересное ощущение, не находишь? — спросил Волдеморт, и Малфоя снова затошнило. Тело отозвалось дрожью, а сознание — паникой и нежеланием признавать произошедшее.
— Согласен, первый раз немного неприятно, но чем дальше, тем проще, поверь мне. Признаться, я был впечатлён тем, как хладнокровно ты убил родственницу даже без помощи магии.
Драко стиснул зубы, изо всех сил пытаясь не отвести взгляд. "Хватит, хватит, хватит!" — умолял он про себя, но Лорд, похоже, не желал останавливаться. Он посмотрел на Гермиону, которую Малфой интуитивно прижал к себе сильнее.
— Вот только твоя влюблённость… — протянул Лорд. — Ненужное чувство, которое делает людей слабыми. Избавившись от этой зависимости, ты сразу обретешь свободу. У тебя очень сильная воля, если ты мог сопротивляться Зелью целых полгода. Но у всего есть предел…
Драко запрокинул голову и теперь отрываясь смотрел на Волдеморта. Хотелось опустить глаза и спрятаться, но Малфой решил показать, что не боится. Ведь он действительно не боялся: не пугали ни боль, не грядущие наказания. Гермиона была почти без сознания. Белая блузка перепачкалась кровью, длинные волосы спутались, а из чуть раскрытого рта капала кровь. Но она была жива — это давало Драко необходимые силы.
— Тех, кого любишь, нужно убивать, — вдруг проговорил Лорд, и Малфоя передёрнуло. — Когда их нет, ничто не сдерживает тебя, — продолжил он.
Драко напрягся: тревога нарастала с каждой минутой. К чему Лорд вёл этот разговор, больше похожий на монолог сумасшедшего? Он собирался убить Гермиону у него на глазах, или…
— Отсутствие привязанностей — это сила. Давай, Драко, убей девчонку.
Малфой зажмурился. Что это было? Садистская игра, направленная на то, чтобы наказать его за непослушание или способ развлечься в ожидании Поттера?
— Второй раз — гораздо проще, — протянул Волдеморт. Гермиона чуть пошевелилась, и он обнял её сильнее, вдыхая запах волос. Во рту чувствовался солоноватый привкус крови от прокушенной изнутри щеки, и Малфой с усилием сглотнул.
Волдеморт поймал взгляд Драко, и тому показалось, что его затягивает в огромные красные щели. Губы Лорд зашевелились, и он произнёс невербальное заклинание. Малфой не успел осознать, что случилось, прежде чем голова наполнилась тысячей голосов, а тело охватил огонь, который прожигал изнутри, словно кровь превратилась в разъедающую кислоту или кипящий сплав.
Это было Зелье. Всё то Зелье, что Малфой выпил за сегодняшний день, обратилось теперь против него. Отпустив руки, попытался оттолкнуть Гермиону от себя, потому что понял: через мгновение не сможет ослушаться приказа Волдеморта.
Почувствовав неладное, Гермиона приоткрыла глаза. Драко не знал, слышала ли она предыдущий разговор, потому что, судя по взгляду, была в полуобморочном состоянии.
Малфой сообразил, что чары держатся на зрительном контакте, потому что смотрел в налитые кровью глазницы, не в силах отвести взгляд. С каждой секундой его положение становилось всё хуже.
— Гермиона… — выдохнул он и, взяв палочку Беллатрисы, вложил ей в руку. — Пожалуйста…
Он сам не знал, о чём просил: убить его, обороняться или бежать. Ничего из этого не спасло бы её — они оба понимали это.
Боль стала невыносимой, и лицо Гермионы поплыло у Драко перед глазами.
Она зажмурилась, наслаждаясь синеватой мерцающей тьмой, распростершейся вокруг. Ему не выиграть, всё равно не выиграть…
Гермиона приподнялась на локте, желая взглянуть на Драко. Все их страхи сбылись — он вот-вот наставит на неё палочку. Ей нужно было бежать или бороться, защищая скорее его, нежели себя: ведь её убьют в любом случае, но если это сделает он, то одновременно уничтожит всё самое светлое, что было в душе. Именно этого и добивался Волдеморт.
Сил на борьбу не было, поэтому Гермиона хотела лишь сказать, что он ни в чём не виноват, и будет лучше, если она умрет быстро и от его руки, чем медленно и мучительно — под пытками Пожирателей. Вот только это всё равно не помогло бы Малфою… Да и слова застряли в горле, обратившись в кашель. Из глаз брызнули слёзы, и Гермиона вдруг осознала, как всё бессмысленно и фатально. Драко любил её — даже надвигающиеся забытье не помешало осознать это. Вот только что принесла им эта любовь? И почему, стоило им обоим признать её, как всё пошло прахом?
Малфой сжал руки в кулаки. Боль затмевала разум, но тот был сильнее Зелья. Гермиона рискнула всем ради Драко, и её внутренней силы хватило на то, чтобы зажечь в нём желание победить. Пускай она сама почти сдалась, он был готов бороться за двоих.
Сейчас, глядя на Волдеморта — существо без души, не ведающее жалости, Драко вдруг вспомнил уверенного и умного мужчину из параллельного мира. Незадолго до того, как они с Гермионой должны были уйти, тот остановил Малфоя в коридоре, сказав, что ещё на Совете догадался, что стал в другой жизни кем-то ужасным. В ответ на замешательство Малфоя, который был готов рассказать правду, Том Реддл произнёс фразу, которую Драко очень хорошо запомнил: «Время нельзя повернуть вспять, а каждый сделанный нами выбор открывает новую дорогу. И если вдруг, оглянувшись назад, ты поймешь, что пройденный путь был ошибкой, то попросту сойдешь с ума. Поэтому, наверное, лучше не знать того, какая альтернатива могла быть у твоей жизни.»
Сейчас она вдруг зазвенела в голове, порождая контур идеи, которую Драко пока не мог уловить. Интересно, каким был тот выбор, что толкнул Тома Реддла на путь к Волдеморту?
— А ты, наверное, разбираешься в этом, как никто другой, да, Реддл? Кто был первым: родственники магглы или та девушка — Оливия? — с надрывом спросил Малфой, слабо осознавая, зачем решился на столь дерзкую провокацию. Возможно, подсознательно он хотел, чтобы Лорд убил его прежде, чем успеет сломить волю. В любом случае, ситуация не могла стать хуже, чем была, а значит, он даже не рисковал.
Это снова был экспромт, ведь Малфой не мог знать, связывало ли Волдеморта и Оливию Реддл хоть что-нибудь в этом мире.
Всё вышло лучше, чем он рассчитывал: Лорд, вздрогнув, разорвал зрительный контакт. Боль схлынула, и Драко жадно втянул воздух.
— Откуда ты знаешь это имя?! — сквозь зубы процедил Лорд. Драко не понадобилось говорить что-то еще, прежде чем он почувствовал грубое проникновение в свой разум.
Воспоминания путались в голове, и Малфой сам не смог бы разобраться в них, но картинки из параллельного мира замелькали перед глазами непроизвольно, потому что именно в них были ответы, которые искал Волдеморт.
Малфой выдал информацию о Книге, и, возможно, Лорд посчитал бы разумным оставить их в живых, чтобы однажды достать её. Это дало бы время и возможность нового плана.
Драко не знал, сколько времени Волдеморт копался в его воспоминаниях, и боялся предположить, какую реакцию они вызовут, когда услышал громкий голос, заставивший всех присутствующих повернуть головы.
— Оставь их, Реддл, тебе нужен я.
Это был Гарри Поттер. Сейчас он стоял в дверях: два Пожирателя смерти заломили ему руки, не позволяя сделать ни одного лишнего движения. Судя по всему, Поттер пришёл один и был схвачен прямо у входа. Он уверенно посмотрел на Лорда и чуть подался вперед, желая ринуться в бой, но Пожиратели его удержали. Волдеморт, в свою очередь, оторвал взгляд от Драко и Гермионы. В узких красных глазах отражались огненные отсветы, отчего те казались еще более пугающими и нечеловеческими.
— Гарри Поттер, Мальчик-Который-Выжил. Ты пришёл встретить свою смерть? — медленно, с наслаждением изрёк Лорд, в упор глядя на давнего врага, уничтожение которого стало главной целью последних лет. Драко и Гермиона, которые теперь, обнявшись, жались у стены, кажется, больше его не интересовали.
Лорд вытащил волшебную палочку и направил её на Гарри, который даже не думал защищаться: он просто стоял, чуть расставив руки.
— Сражайся, Гарри Поттер, — произнёс Волдеморт. — Лорд Волдеморт не повторяет своих ошибок дважды: больше магия жертвы не сработает против меня. Я должен одержать победу в равном поединке.
— Неужели решил признать, что есть вещи, недоступные твоему пониманию? — спросил Гарри, вытаскивая из кармана палочку. — Но не думаю, что это поможет тебе.
— Почему же, Гарри Поттер? Победив тебя, я уничтожу последнюю преграду к своему величию. Никто больше не будет угрожать моей власти.
Гарри усмехнулся, мотнув головой и отбросив с лица чёлку так, что стал виден шрам.
— Ошибаешься, — уверенно опроверг его Гарри. — Очень глупо думать, что моя смерть станет твоей победой. Я всего лишь школьник, которого не убило твоё заклятие. Я стал символом твоей уязвимости, но не единственным ключом к ней. Даже убив меня, ты не победишь в войне, потому что весь мир обернётся против тебя.
— Ложь! — зашипел Волдеморт и резко шагнул к Гарри. — Все люди движимы страхом и жаждой жизни. Убив тебя, я возьмусь за остальных, уничтожив каждого, кто встанет у меня на пути. Моих сил достаточно, чтобы показать той жалкой группке магглолюбов, что им легче подчиниться.
— Ты так уверен в этом? — спросил Гарри с неким подобием усмешки. — Не знаю, кто тебя информирует, но тебе противостоит отнюдь не группка, а почти всё магического сообщество. А многие из тех, кто формально на твоей стороне, в глубине души мечтают освободиться. Никому не нужен правитель, целью которого стали месть и геноцид. Ты будешь глупцом, Том, если не признаешь этого.
Волдеморт напрягся: на его лице, вернее, на том, что когда-то было лицом, отразилось подобие эмоций.
— Не смей называть меня этим именем! — заорал он и резко взметнул руки к вискам. Обрывки отрывочных воспоминаний стали смешиваться с тем, что Волдеморт увидел в сознании Драко, став слишком опасными — в первую очередь для него самого.

***
— Не смей называть меня этим именем! — выкрикнул девятнадцатилетний юноша с красивым, но искажённым злобой лицом. Взгляд отражал ненависть, которая, кажется, уже тогда, затмевала всё человеческое, что в нём было. Послышался звук удара: хрупкая девушка пошатнулась и упала, затравленно смотря на обидчика снизу вверх. В её больших замутненных глазах виднелся страх.
— Я не стану называть тебя Лордом, — слабым голосом проговорила она, чуть не плача, но всё же пытаясь сдержаться. Том грубо схватил её за руку и заставил встать.
— Ты знаешь, на что я способен, Оливия, — процедил он, до боли сжав запястье.
— Знаю! — с надрывом проговорила она. Слёзы, до того плескавшиеся на дне, всё-таки вырвались наружу. — Почему ты не наложил на меня Обливиэйт в тот вечер?.. — зарыдала Оливия, спрятав лицо в ладонях. Том лишь посмотрел на неё с презрением:
— Ты сама это выбрала, — бескомпромиссно констатировал он.
— Потому что я думала… Думала… — всхлипывала она.
— Что я не чудовище? Что сможешь меня спасти? Очень многие так думали, Оливия. Но ты могла бы быть более дальновидной и не ждать раскаяния от человека, который познакомился с тобой в день убийства собственного отца.
— Зачем ты делаешь это, Том? Зачем ты делаешь это с собой?.. — на выдохе спросила она, кинулась к нему и схватила за грудки. Реддл грубо отстранил её. — Неужели ты не видишь, как меняют тебя эти чары?
— Они приближают меня к цели.
— Они тебя убивают!
— Напротив, дают бессмертие.
— Зачем тебе вечность, если в ней не будет того, ради чего стоило бы жить?
— Любовь, дружба и прочие выдумки меня не интересуют. Я хочу лишь власти и силы.
— Подобные желания — уже слабость.

Том мог сказать наверняка: он никогда не был слабым. Жизнь в приюте и первые годы в Хогвартсе научили его тому, что выживает сильнейший.
Власть ради власти и сила ради силы — таким было его правило. Иногда он вспоминал свою жалкую мать, которая оказалась настолько слаба, чтобы влюбиться в маггла, а затем не суметь его удержать. Она опозорила весь род Гонтов и стала причиной того, что в Томе — наследнике Салазара Слизерина, текла грязная кровь. Она даже имя ему дала маггловское… Если маггла-отца Том отчаянно ненавидел, то мать была омерзительна. Именно её история, собранная по крупицам, стала первым толчком к тому, что любовь — это нечто мерзкое, делающее людей слепыми и безвольными. Иначе как можно было объяснить её поведение?

***
В тот вечер, когда Том пришёл в дом своего отца, чтобы трижды произнести «Авада Кедавра», он действительно шагнул в пропасть. Выйдя за порог теперь уже пустого и навсегда проклятого особняка, ожидал, что будет испытывать долгожданный триумф возмездия, но вместо этого почувствовал лишь пустоту. Не раскаяние, боль или радость, а противное сосущее чувство, словно внутри открылась чёрная бездна, сжирающая изнутри. Что-то в тот вечер навсегда отмерло в нём, и обратного пути больше не было. Хотя формально это убийство не являлось первым, с девчонкой Миртл всё было иначе: он не смотрел ей в глаза, и, что самое главное, не жаждал её уничтожения как той черты, что перечеркнёт прошлое.
Испытывая лишь глухое отвращение к миру, Том добрёл до ближайшего магического трактира и заказал себе рюмку коньяка. А потом ещё одну… И ещё…
Когда неприметная девушка-официантка спросила, не требуется ли ему помощь, он был пьян достаточно, чтобы пожелать общения. Предложил ей подняться наверх — в номера, но девчонка испуганно отказалась, ссылаясь на работу и невозможность нарушить правила. Том прошептал «Империо», и через несколько минут они уже были в лучшей комнате этого грязного трактира.
Впоследствии, спрашивая себя, почему в тот вечер предпочёл общество простушки одной из тех благородных красавиц, которые готовы были подчиняться каждой его прихоти без всяких заклинаний, Реддл не смог дать внятного ответа. Возможно, потому что ему нужен был человек, рядом с которым не надо было держать марку. Оливия — так звали ту официантку — была ничем не примечательной личностью: не глупой, но и не слишком умной; не красавицей, но и не уродиной; не нищей, но и не богатой; не аристократкой и не грязнокровкой. Тогда Том не знал ничего из этого, а лишь видел неброскую девушку, которая случайно возникла на пути, и быстро открыл её главное достоинство: Оливия умела слушать — не осуждая и не задавая лишних вопросов. Он провёл с ней всю ночь, рассказывая о своей жизни такие вещи, которые не говорил до этого никому — даже его дневник мог поведать гораздо меньше, чем знала под утро она.
Том с наслаждением отмечал, как её глаза, которые были опять же невнятного цвета, наполнялись ужасом, когда он говорил об очередном убийстве или своих идеях. Империо уже давно было снято, и девчонка оставалась с ним по своей воле. Вероятнее всего, ей хотелось убежать, но что-то мешало. И это была не магия…
Когда наступило утро, Том предупредил:
— Никто и никогда не должен узнать, что я говорил здесь. Я думал наложить на тебя Обливиэйт, тем самым обезопасив нас обоих, но сейчас решил предложить тебе выбор: помнить или забыть.
— Помнить… — выдохнула она.
— Помнить и молчать, — холодно добавил он. — Думаю, ты поняла, что не стоит вставать у меня на пути. Если проболтаешься, участь моего отца покажется тебе счастьем.
— Я поняла… — кивнула Оливия, но Тому, вдруг осознавшему, насколько сильно он оплошал, доверившись первой встречной, было недостаточно простых обещаний. Он взял с неё непреложный обет и забрал с собой, больше не спрашивая разрешения.
Сложно было сказать, почему она последовала за ним и не стала возражать, но в ту ночь жизнь обоих навсегда изменилась. И если Том сделал главный шаг во тьму, то Оливия стала той, кто однажды заплатит жизнью за случайный вопрос, заданный человеку, чью душу было уже не вернуть.

***
— Мой отец был магглом, — сказал мужчина, в котором Волдеморт смог бы узнать себя.

— Отныне имя моего папаши не осквернит меня, — бросил теперь уже Волдеморт, закинув ногу на ногу.
— Если ты не примешь своего прошлого, то начнёшь войну против себя же, — приглушенно произнесла Оливия. С той ночи она оставалась единственным человеком, кому он позволял говорить подобное. Слишком незначительная и неважная, чтобы помешать его восхождению, она по-прежнему была хорошей слушательницей, а со временем стала чуть смелее, чтобы высказывать в ответ свои мысли. Иногда Том нуждался в том, чтобы ему возразили, потому что люди, смотрящие в рот, успели надоесть. Но сейчас она явно переступила черту дозволенного, потому что всё так же тихо и отстранённо добавила: — Маггловская кровь течёт в твоих жилах, и этого не изменить. Даже если ты докажешь всем обратное, то сам не забудешь.
— Обычно я за такое убиваю, — процедил он, напрягшись.
— Сделав это, ты не изменишь правды. А я уже привыкла ходить по грани, — ответила Оливия. Больше всего Тома злило то, что она не пыталась задеть или изменить его, а просто говорила правду. Он встал и, громко хлопнув дверью, вышел из комнаты.

***
Он почти завершил ритуал. Осталось совсем немного, и ему покорится сама Смерть — так думал Том Реддл, совершая очередное убийство.
Когда он вернулся домой, надёжно спрятав четвертый крестраж, Оливия взглянула на него и встревожено спросила:
— Что с твоими глазами?
— А что с ними? — удивлённо поинтересовался Том, пожав плечами.
— Они стали совсем чёрными, радужки вообще не видно, — пробормотала она не очень внятно и потупилась, потому что не в силах была выдержать взгляд, который производил по-настоящему жуткое впечатление.
— Они всегда были тёмными, — усмехнулся Том.
— Но не такими. Твой ритуал начал проявляться и внешне, — заметила она. — Остановись, пожалуйста!
Взглянув вечером в зеркало, он действительно заметил: во взгляде что-то серьёзно изменилось, но предпочёл не предавать этому значения. Тем более что на следующее утро всё снова было в порядке.

***
— Оливия Реддл, моя супруга и самый ценный помощник, — произнёс всё тот же мужчина, а Волдеморт увидел в женщине рядом знакомые черты. Вот только в отличие от забитой им же девчонки, эта была уверенной и отнюдь не неброской.

Три дня назад Том узнал, что Оливия ждет ребенка, а вчера создал пятый крестраж и решил на какое-то время сделать перерыв.
Новость потрясла его до глубины души и создала целый ворох проблем, решения которых он не знал. Пожалуй, такое было впервые за очень долгое время, потому что раньше все цели были предельно ясны, как и пути их достижения. А теперь случилось то, к чему он совершенно не был готов.
Сейчас, когда движение Вальпургиевых Рыцарей наконец начало набирать обороты, любые сантименты были излишними. И если Оливия являлась просто игрушкой, то будущий ребёнок мог стать серьезной проблемой.
Он давно решил для себя, что не хочет никаких привязанностей, хотя бы потому, что те вели к непременной зависимости. Том бы просто выгнал её и навсегда вычеркнул из памяти, избавившись от последней преграды, удерживающей его в рамках. Вреда бы она не принесла — это стало понятно давно, да и чары он наложил надёжные: Оливия погибнет при одной мысли о предательстве.
Вот только было то, что не позволяло так поступить: он не хотел быть похожим на отца ни в чём. Эта идея, идущая ещё из детства, стала похожа на одержимость.
Поэтому, обнаружив, что Оливия сбежала, непонятно как сняв чары, удерживающие её в доме, Том был в ужасе.
— И куда ты собралась? — спросил он, нагнав её на пути к ближайшему общественному камину. Схватил за руку и грубо сжал запястье.
— Пусти, — процедила она. — Ты — чудовище, Том. И стать им — твой осознанный выбор. Когда дело касалось только меня, я терпела, но мой ребёнок не будет воспитываться рядом с тобой.
— Это не только твой ребёнок.
— Будет лучше, если он не узнает, кто его отец, — отрезала она. Том вытащил портал и перенёс их обратно в дом. Никогда раньше он не видел Оливию такой уверенной и опасной.
Взмахнув палочкой, запер дверь, и она оказалась в ловушке. Впрочем, ненадолго.
— Дай мне уйти, — сказала Оливия. — Твоя история не повторится, можешь не беспокоиться. Я сделаю всё, чтобы ребёнок не был похож на тебя.
Она видела, что Том был на грани, но почти не боялась. Отперев дверь, отразила парализующее заклятие, призванное её остановить. Развернулась и направилась к двери.
Том смотрел, как она уходит, и гнев, сравнимый по силе с тем, что возник в ту ночь, когда он впервые увидел семью Реддлов, охватил его. Он выносил её нотации целый год, смирился с тем, что она обращалась к нему ненавистным именем, но сейчас Оливия хотела сделать его на шаг ближе к собственному отцу — и этого он стерпеть не смог.
Том поднял свою волшебную палочку, отброшенную к окну её заклинанием. На миг задумался о том, откуда в девчонке взялась сила, способная противостоять его мастерству, но это было уже неважно — никто не смел поворачиваться к нему спиной.
Зелёный луч вырвался из палочки, и Оливия упала замертво, так и не добежав до двери.
Он смотрел на бездыханное тело и знакомые блёклые глаза, цвет которых раньше менялся от времени суток, но не чувствовал ничего.
Ещё одна ступенька была пройдена, и цель, к которой он стремился, стала чуть ближе.
Усмехнувшись, Лорд Волдеморт вышел из комнаты.
Больше никто не назовёт его Томом.

***
Ему было плевать на судьбу магического сообщества. Маггловского, впрочем, тоже. Легенда, придуманная, чтобы удерживать и привлекать союзников, оправдала себя в полной мере. Никто из последователей Лорда Волдеморта не знал, почему он затеял эту войну. У них были собственные цели: наивные и утопичные, однако способные повести за собой. А Лорд хотел власти и бессмертия. По крайней мере, именно так он думал, оставаясь в одиночестве и зная, что врать себе — нерационально.
После убийства Оливии он вспомнил её лишь однажды. В тот день один из его соратников умолял пощадить семью и клялся, что сделает ради этого всё, что угодно. Тогда Лорд вдруг задумался о сущности своей власти и неожиданно для себя представил, что сказала бы Оливия, раскрой он и эту страницу своей жизни. И хотя она была мертва уже более десяти лет, Волдеморт с лёгкостью смог представить ответ, и даже почти услышал его: «Власть, построенная на страхе, не продержится долго. Потому что самый лёгкий способ возвыситься — это унизить другого; причём не обязательно напрямую, ведь страх и преднамеренная жестокость — тоже формы унижения. Вот только подобная тактика приведёт к неизбежному падению, потому что каждое действие имеет противодействие, а вселенная стремится к равновесию. Именно поэтому за несколько тысяч лет существования человечества никому не удалось всецело подчинить мир.»
Конечно, она выразилась бы гораздо проще, а это были его собственные мысли, но, услышав в голове её голос, Лорд никогда бы не признал, что Оливия стала символом здравого смысла и той самой честности с собой, которые он предпочёл оставить в прошлом.

***
Драко не мог понять, зачем Поттер провоцировал Лорда. В том, что он делал именно это, не осталось сомнений. Никогда, даже при провале важных операций или предательстве сподвижников, Волдеморт не выглядел таким рассерженным. Раньше Малфой вообще не замечал за ним проявления сильных эмоций, что было неудивительно для существа, утратившего всё человеческое, что в нём, возможно, когда-то было. Но поведение Поттера пробудило в Лорде гнев, который тот даже не пытался скрывать. Вот только теперь ситуация становилась совсем непредсказуемой и действительно опасной.
Пожиратели, до того наблюдавшие за происходящим с интересом, теперь смотрели в лучшем случае с опасением. В глазах же многих был виден животный страх, потому что нет ничего хуже, чем беспощадный и бездушный маг, от которого можно ожидать чего угодно.
Глаза Гермионы округлились и наполнились паникой. Она до боли сжала руку Драко и забегала глазами по залу, как будто пытаясь найти зацепку.
Гарри же по-прежнему стоял, не поднимая палочки, и смотрел на Лорда с выражением безмолвного превосходства.
Он открыл рот, чтобы произнести следующую фразу, но не успел, потому что вдруг случилось нечто совершенно неожиданное: змея Волдеморта, до того, свернувшись, лежавшая у Люциуса в ногах, зашипела и совершила бросок, пытаясь схватить воздух. В следующий момент там материализовался меч Гриффиндора, и её голова полетела прочь, разбрызгивая кровь и выпуская из себя чёрные струи.
Зал ожил. Вспышки страшных заклятий засверкали со всех сторон, и Драко создал вокруг себя и Гермионы щит, чтобы не стать случайной мишенью.
Макнейр, стоявший ближе всех к змее, выхватил палочку и выстрелил в воздух. Через мгновение все увидели Рона Уизли, до этого скрывающегося под мантией-невидимкой, а теперь схваченного и обезвреженного. У него отобрали всё оружие, и, брыкающегося, усмирили заклятием.
Гермиону трясло, она готова была упасть на колени и по-животному завыть от боли и страха за обоих друзей. Лишь только объятия Драко, дающие иллюзию защиты, удерживали от помешательства.
— Ещё один осколок твоей утерянной души уничтожен, — громко прокомментировал Гарри, обращаясь к Волдеморту и возвращая внимание к своей персоне. Былая уверенность слетела с его лица, но было видно: он хочет покончить с этим как можно скорее. Звонкий голос разлетелся по залу, отражаясь от стен и образуя эхо. На миг стало так тихо, что можно было услышать стук часов на стене и рваное дыхание Лорда.
— Тебе не выиграть, Поттер! — почти с отчаянием выкрикнул тот и снова вскинул палочку.
— Возможно, — согласился Гарри. — Вот только моё поражение не станет твоей победой. Ты вёл свою личную войну, но проиграл её ещё тогда, когда начал. Борясь против маггловской крови, ты предпочёл не помнить, что, исходя из своих принципов, приблизившись к финалу, вынужден будешь уничтожить себя.

***
Это было похоже на разрушающуюся пирамиду. Воспоминания, идеи и мысли были кубиками, из которых она строилась. На вершине стояли столь долгожданные для Лорда власть и бессмертие, а внизу — в фундаменте — находились те вещи, с которых всё началось: жажда мести, обиды на отца, ненависть и непризнание. Он так отчаянно пытался перечеркнуть своё прошлое и выстроить на его месте фикцию, что сумел искренне возненавидеть всех, в чьих жилах текла маггловская кровь. Вот только то, что в Томе Реддле её была половина, не поддавалось коррекции никакими чарами, а принять себя Волдеморт так и не смог. Это разрывало его на две части. Никогда раньше Лорд не думал о том, что было бы, послушайся он девушки, которая так отчаянно призывала прекратить внутреннюю войну, несущую лишь разрушения.
Каким бы он стал, приняв своё прошлое? Бессмысленно было думать об этом, ведь истинен только тот путь, который уже пройден. Но теперь он увидел, что было бы, сверни он на главном перекрёстке в другую сторону. И вся жизнь, вся борьба вдруг обратилась в прах. Впереди была лишь пустота, пустившая корни в ту далёкую ночь, когда в доме маггловского помещика тьму разорвали три зелёные вспышки. А теперь она разрослась настолько, что способна была проглотить того, кто её создал.
Том сделал это — победил себя. Вот только кто же тогда проиграл?..

***
— Авада Кедавра! — закричал Лорд, и разрушительная волна неведомой силы вырвалась из волшебной палочки, сметая всё на своём пути. Гарри Поттер рухнул, подобно марионетке, у которой перерезали ниточки, а сам Волдеморт издал длинный отчаянный вопль и растворился в воздухе.
— Гарри! — завопила Гермиона не своим голосом и кинулась вперёд, но была остановлена невидимым щитом Малфоя.
— Не суйся туда, — велел Драко строгим, но надломленным голосом. — Даже не думай, — добавил он и притянул её к себе, пытаясь удержать, но Гермиона брыкалась и плакала, обезумев от горя.
Послышался грохот, и сначала никто даже не понял, что стало его причиной, а затем стены начали рушиться, и десятки Авроров ворвались в зал, хватая Пожирателей Смерти.
Вскоре Гермиона отключилась, и Малфой потащил её в нишу, где можно было спастись от надвигающегося сумасшествия. Бывшие приспешники Лорда численно уступали Аврорам, поэтому битва оказалась недолгой, однако очень жестокой. Возможно, потому что Пожирателям смерти уже нечего было терять, и многие предпочли умереть, забрав с собой как можно больше врагов, чем прозябать оставшуюся жизнь в Азкабане.
Драко был рад, что смог найти надёжное укрытие, где они с Гермионой оказались спрятаны от чужих глаз и непростительных заклятий. Некоторое время Малфой молча наблюдал за развернувшимся в зале кровавым адом, где никто никого не щадил. Хотелось закрыть глаза и не смотреть, но это было слишком опасно.
Где-то через полчаса всё стихло. На полу валялись трупы и раненые, окна были выбиты, стены разрушены, а о том, что стало с мебелью, лучше было даже не думать. А потом случилось то, объяснения чему никто не смог найти даже спустя много лет, потому что из-под обломков фамильного шкафа Малфоев выбрался Гарри Поттер — израненный, уставший, но живой. Он попытался встать, но не смог, и уже через мгновение его окружили Авроры и медики. Заклятие Тёмного Лорда отрекошетило, убив того снова — теперь уже окончательно, ведь он сам больше не хотел возвращаться. Произнося «Авада Кедавра» Волдеморт не забыл про сразившую его в прошлый раз силу и знал, что она уничтожит его снова. Вот только впервые в жизни он захотел умереть.

***
Драко всё ещё не снял щит, хотя им больше ничего не угрожало. Гермиона нервно вздрогнула, находясь на грани между реальностью и сном, зародившимся в помутнённом сознании.
Совсем скоро они узнают, какой была цена победы и сколько жизней унесла война, взявшая начало в душе брошенного мальчишки.
Совсем скоро будут слёзы, панихиды, и история, что расставит последние точки над "i": о том, как Пожиратели ворвались в Хогвартс, встретив такое сопротивление, какого не ожидал никто; как подросток, всю жизнь веривший в свою исключительность, понял, что её ценой станет жизнь. Гарри не собирались выпускать из-под защиты до тех пор, пока не будет уничтожен последний крестраж, но Волдеморт показал ему пытки Гермионы, позволив проникнуть в свой разум. Тогда всем планам пришёл конец. Рон сказал, что не бросит друга, даже если тот пойдёт на смерть. Они сбежали, схватив мантию-невидимку и меч Гриффиндора; соорудили в голове нехитрый, но отчаянный план: Гарри должен был заставить Волдеморта убить себя, а Рон, будучи невидимым, — убить змею, так тщательно охраняемую Пожирателями. После распространившейся новости о побеге того, кем собирались пожертвовать ради спасения мира, был собран экстренный отряд Авроров, все силы которых направили на атаку Малфой-мэнора. Они пришли слишком поздно.
Всё это Гермиона и Драко услышат потом, а пока он тихо позвал её, надеясь, что сумеет вытащить из страшного забытья:
— Гермиона… — провёл рукой по влажному и холодному лбу. — Жив твой Поттер, а война закончилась. Всё позади.
Ресницы задрожали, и она медленно открыла глаза. Через наполовину разрушенную стену было видно небо, которое отразилось в них.
Драко сжал ладонь Гермионы в своей и перевел взгляд туда, где на чернильной глади стали появляться первые звёзды. Когда они начали расплываться, он не сразу понял, что это подступившие слёзы размыли границы мира.
Боль Подготовки ушла, не оставив после себя ничего — лишь ощущение упавших оков. Теперь тело снова принадлежало только ему.
Гермиона медленно села, и Драко подался вперед. Они соприкоснулись скулами; Малфой почувствовал, что её щека была влажной, и понял — она тоже плачет: его прекрасная девочка, спасшая не только жизнь, но и душу.
— Я люблю тебя, — выдохнул Малфой, почти прикоснувшись к её губам. Осознал, что эти слова — ничто в сравнении с его настоящими чувствами. Хотелось, чтобы она знала об этом: о разрывающей изнутри энергии; о роли, которую играла в его жизни и о том, что он больше никому не позволит причинить ей боль.
Подходящих слов не было, поэтому Драко молча поцеловал Гермиону, вкладывая в этот поцелуй все свои чувства. Когда он поймал её затуманенный взгляд, где через боль потерь пробивалось сияние, Малфой понял: она всё знала.
Ещё недавно он думал, что не переживёт эту ночь и мысленно простился со всем, что любил. Сейчас, сидя на руинах фамильного замка и того, чем когда-то жил, Драко вдруг увидел, что перед ним открылись все пути. Он мог выбрать любой, не боясь ни мнения общества, ни собственных барьеров — ничего. И это было настоящее счастье.

---