Знаешь, ты взглядом одним — в тиски
Способен меня заключить.
Мы так непохожи, и мы так близки.
Но легче об этом забыть.

Но только вот ты для меня — чужой,
Пришедший из темноты.
Я в дар от тебя получаю лишь боль
И отзвуки новой мечты.

***
Иногда ей хотелось влюбиться. Так, чтобы захотелось горы свернуть, пойти на край света, чтобы за спиной выросли крылья.
Пусть даже безответно… Неважно. Лишь плакать по вечерам не от глупого и пустого одиночества, которое, словно тень, всё время следовало за ней, а от любви. Это казалось более… правильным. Плакать от любви, как в книжках, а не от того, что влюбиться не в кого.
Гермиона могла с легкостью пересчитать по пальцам тех парней, с которыми сталкивала её судьба, и которые не только прошли по обочине её жизни, но и оставили в ней след. Или остались сами.
Гарри Поттер, Рон Уизли, Виктор Крам… Пожалуй, загадочный Валентин, заставивший во многом по-другому взглянуть на мир и в очередной раз уйти от прежнего идеала. И Драко Малфой.
Нет, если бы Гермиона захотела, у неё бы уже был парень. Его бы звали Рон. А, может быть, Гарри. Или Невилл… А, может, Колин или Дин. Они бы ходили на ужин, держась за руку, гуляли по вечерам и болтали о всякой ерунде. Они бы обменивались бессмысленными, но невероятно милыми записками на уроках, и о них ходила бы уйма слухов.

Ей не пришлось бы раз за разом произносить давно заученную фразу «Нет, не встретила ещё своего единственного» на вопросы о личной жизни. Да и, в конце концов, задумываться о том, что в семнадцать лет она ещё ни разу не целовалась. Наверное, это будет забавно: поцеловаться лет в двадцать. Или в тридцать…
Вот Он, наверное, удивится. Если найдется, конечно. Ведь многих из тех, кто мог бы понять друг друга, жизнь просто не сталкивает, а другие, под влиянием обстоятельств, предрассудков или чужого мнения, не видят в человеке, с котором встречаются чуть ли ни каждый день, «того самого».
Конечно, с возрастом идеалы менялись. И если раньше достаточно было легкой улыбки, джентльменского жеста наподобие поднятой сумки или открытой перед ней двери, чтобы влюбиться… дня на три, то теперь она гордо заявила, что любви не существует, что чувства — блажь, а все люди — эгоисты. И ведь даже приучила себя действительно так думать. Вот только поверить пока не смогла.
Раньше Гермиона часто мечтала. Выбирала себе объект и мечтала. Несколько дней, о нем одном.
Причем чем меньше она с этим человеком встречалась, чем меньше общалась в реальности, тем легче было мечтать. Так он был как чистый лист бумаги — рисуй что хочешь…
В своих мечтах она пережила столько романтических историй, сколько Парвати с Лавандой и не снилось. Конечно, она никому об этом не рассказывала, потому что подобные мысли как-то не сочетались с созданным ею образом: независимой, серьезной и зацикленной на учебе.
Да и мечты эти не приводили ни к чему, кроме разочарования, ведь созданный ею образ почти всегда не совпадал с реальным. В итоге он оказывался совсем не таким, каким виделся ей в мечтах. Если учитывать, какие высокие требования Гермиона предъявляла к себе и к другим, то сломать её иллюзии было несложно.
А поиски продолжались. Так, за семь лет, проведенных в школе, её идеал эволюционировал от Златопуста Локанса до… симпатичного парня с богатым внутренним миром, шармом и загадкой, которую необходимо разгадать.
Иногда терпение сдавало. Хотелось рыдать в голос и кричать, но вместо этого она рисовала. На некоторое время одиночество отпускало: до новой мечты и нового разочарования. Но даже тогда она говорила: «Это и к лучшему. Зато на учебу больше времени останется» и продолжала жить.

***
Гермиона подошла к кабинету Рун, окинула дверь долгим взглядом и подошла к подоконнику напротив. Возникло ощущение дежавю, как будто она вернулась на месяц назад — в тот самый день, когда стояла здесь, пытаясь найти в себе силы распахнуть дверь и увидеть человека, от которого можно ожидать чего угодно.
Ощущение непонятной тревоги охватило вновь, и заходить внутрь расхотелось окончательно. Конечно, она уже успела привыкнуть к их безмолвным встречам с Малфоем, и тот уже не казался неуравновешенным психом, вновь став обыкновенным слизеринцем, одним своим видом способным отравить целый день жизни.
Они не здоровались и не прощались, да и вообще не разговаривали друг с другом. Это существенно облегчало жизнь: не было необходимости фехтовать словами, отражая нападения или атакуя; не надо было думать над тем, как получше поставить его на место, голос не задрожал и не сорвался, а предательский комок не застрял в горле.
Однако, всего лишь находясь в его обществе, Гермиона постоянно была в напряжении, словно ожидая нападения, и поэтому держала щит наготове. Она устала от этого настолько, что каждая встреча была сродни испытанию. Можно было бы больше не приходить, ведь, в сущности, у неё уже была почти вся информация про Книгу Судеб, а искать что-то новое стоило точно не здесь.
Но сбежать сейчас означало бы проявить слабость и малодушие. Так ей казалось, поэтому каждый день Гермиона приходила в кабинет Рун, словно желая сказать: «Я не боюсь тебя, Драко Малфой!»

***
Сегодня она пришла позже обычного, а значит Малфой уже наверняка там. Входить не хотелось катастрофически, поэтому Гермиона делала всё, чтобы оттянуть этот момент. Она походила по коридору, вспоминая про себя текст какой-то песни, потом уставилась в окно, распустила волосы и стала заплетать их в косу, порылась в сумке, толком не зная, что там ищет, снова походила по коридору.
«Всё, хватит!» — резко одернула себя Гермиона, когда завершила, наверное, десятый круг «стена-окно-стена». Решительным шагом подошла к двери. «Раз, два, три… Вдох-выдох…» — отсчитала она про себя, провела рукой по волосам, убрав с лица непослушные пряди, поправила сережки, одернула юбку. «Раз, два… Детский сад!» — Её пальцы уже почти коснулись ручки двери, когда она услышала чей-то смешок у себя за спиной. Гермиона была так погружена в свои мысли, что выход из них оказался довольно болезненным. Она резко вздрогнула и даже чуть не закричала, мигом потеряв контроль над ситуацией. Резко обернувшись, встретилась с пристальным взглядом Драко Малфоя. На его губах играла такая привычная и такая ненавистная издевательская усмешка, что захотелось стереть её раз и навсегда. Но в голове была такая пустота, что стало жутко. Словно мозг прочистили частичным «Обливейт», выметя оттуда все более-менее здравые мысли.
— О, Грейнджер, не знал, что ты так долго и старательно прихорашиваешься перед встречей со мной, — лениво протянул Малфой, пожирая её взглядом, отчего Гермионе захотелось провалиться под землю. «Вот что он подумал… Что за бред!..Надо что-то ответить…».
— М-малфой… Нет… Я… — Гермиона вспыхнула и опустила глаза. Глупость и нелепость данной ситуации не давали мыслить здраво. Казалось бы, что такого случилось? Ну застукал её Малфой стоящей с карманным зеркальцем перед дверью кабинета, где должен был быть он. Ну, подумает черти что… Нет! Если он это подумает!.. Почему-то подобная версия казалась просто ужасной. Щеки запылали ещё сильнее. Но ведь это неправда! Она не имела в виду ничего такого, но просто тянула время. Зачем, спрашивается? Ведь знала же, знала, что подобное поведение никогда не приводит к хорошему. И вот пожалуйста! Получите, распишитесь. Стоит перед дверью под пристальным взглядом слизеринца, который теперь думает о ней невесть что. Ну и пусть думает, с другой-то стороны! Ей какое дело? Ничего особенного ведь не случилось… А все остальное — уже его фантазии. Или её?..
Малфой, между тем, повернул злополучную ручку и резко распахнул дверь, пропуская вперед ошарашенную Гермиону.
— Прошу, — он усмехнулся и сделал приглашающий жест. Глаза опасно сияли. Гермиона сделала несколько шагов и, казалось, растерялась настолько, что слабо понимала происходящее. — А я-то думаю: зачем ты приходишь сюда каждый день? Оказывается, всё так банально! Могла бы просто сказать, что ни дня без меня прожить не можешь… — непринужденно продолжил Малфой, снисходительно улыбаясь.
— Малфой! Что за бред ты несешь?! Я прихожу сюда заниматься! — выпалила Гермиона, теперь уже по-настоящему разозлившись. Сердце в её груди заколотилось ещё сильнее, а в слизеринца захотелось швырнуть Авадой. Ну вот что ему стоило сказать какую-нибудь более привычную гадость? Ну, сказал бы, например, что её волосам ни одна расческа не поможет… К этому она уже привыкла. А тут! Почему подобные намеки раздражали гораздо сильнее обычных оскорблений?..
— Конечно-конечно, солнышко… Из всех кабинетов Хогвартса для своих занятий ты выбрала именно этот. Хочешь, проведу тебе урок? Ну, например, идеальных свиданий… — Малфой, казалось, упивался её беспомощностью, вызванной его словами и действиями. И нёс полную чушь! Такую чушь, которую, казалось, не сможет придумать ни один человек, находящийся в здравом уме. Нет, он определенно болен на голову. Причем давно уже достиг последней стадии. И это, кажется, заразно… Или как иначе объяснить её собственное поведение?
Ленивым жестом Драко отодвинул её стул, приглашая Гермиону садиться.
— Какое свидание?! Ты — озабоченный слизеринский псих! — нервно выкрикнула она, но все же опустилась на стул, так как поняла, что просто не в силах больше держаться на ногах.
— Хм… Ну я мог бы поспорить, кто из нас более озабоченный, — последнее слово Малфой буквально просмаковал, наслаждаясь тем, как меняется лицо Гермионы, становясь из просто красного практически пунцовым.
— Что?! Ты ударился головой?! Или по жизни бредишь? — та буквально задохнулась от негодования.
— Тихо, тихо… Не нервничай ты так. Это вредно для… — начал было Малфой, обманчиво приторным и успокаивающим тоном, но Гермиона не дала ему закончить:
— Прекрати, Малфой! Замолчи! — она оборвала его резким и чуть истеричным голосом. Начатая им фраза явно не предвещала ничего хорошего.
— Ладно. Молчу-молчу… Успокойся, — он усмехнулся и, положив руку ей на плечо, усадил обратно на стул. Сам сел напротив.
Она судорожно вздохнула и принялась вынимать книги из сумки. Но те застряли внутри и никак не желали вытаскиваться. Это буквально выводило из себя и без того взволнованную Гермиону. Она резко дернула за учебник по Трасфигурации, и сумка, не выдержав такого напора, с грохотом упала. Вещи, находящиеся в ней, не преминули рассыпаться по полу.
— Черт… — пробубнила себе под нос Гермиона, глаза наполнились слезами. «Нет-нет-нет… Только не сейчас! Только не здесь… Вот приду к себе и наплачусь в волю» — уговаривала она себя, начав собирать книги. Малфой встал и принялся ей помогать.
— Хватит! — отрезала она, выхватив у него из рук свое блестящее карманное зеркальце: подарок Рона ещё из тех далеких времен, когда между ними могло быть что-то большее, чем дружба. — Я справлюсь сама.
— Ну что ты… Я, как джентльмен, не могу бросить девушку в беде, — улыбнулся Малфой той неприятной улыбкой, которая могла бы показаться приветливой, если бы не преследовала цель ещё сильнее задеть Гермиону и не имела того подтекста, который так сильно раздражал её; если бы не принадлежала Драко Малфою.
— Да что ты? — Гермиона истерично хмыкнула. — Раньше, видимо, твои джентльменские качества находились в глубокой коме.
— Да нет, Грейнджер… Просто раньше я не воспринимал тебя как девушку, — ответил Малфой таким тоном, как будто объясняет ей что-то совершенно очевидное, а она почему-то не понимает. Это было обидно и даже оскорбительно. «А как тогда, спрашивается? Как парня что ли? Или вообще как недочеловека?.. Впрочем, он говорил в другом смысле…»
— А как тогда…? — она не заметила, что сказала это вслух. Вздрогнула, прикусила язык, но было уже поздно.
Гермиона подняла глаза в ожидании ответа. Почему-то сейчас это казалось важным. Важным? С каких пор ей важно, как её воспринимает Малфой? С каких пор ей вообще есть дело до Малфоя?..
— Ну… Как непреложное дополнение к Поттеру, что ли… — ответил тот, усмехнувшись. Подал ей последний учебник и помог поднять сумку. Она машинально приняла это, не сильно вдумываясь в то, что делает. Иначе бы уже давно ударила его по руке.
Его слова сильно задели её и ввели в состояние легкого ступора. Неужели и правда создается такое ощущение? Неужели все относятся к ней только как к неприметной подружке Мальчика-который-выжил? Неужели она сама ничего собой не представляет?
«А теперь?.. А теперь — нет?» — захотелось спросить Гермионе. Но эти слова, слава богам, не смогли сорваться с языка, так и оставшись где-то на уровне подсознания. Вместо этого она раздраженно воскликнула:
— Не смей приплетать сюда Гарри!
Понимала, что это было не в тему, и она снова выставила себя круглой дурой… Но фраза, по крайней мере, отвлекла Малфоя, который до этого внимательно смотрел ей в глаза и наверняка видел все сомнения и надежды, что отражались в них.
— Да-да, Поттер — это святое, — холодно ответил Малфой. — Ладно, не буду больше трогать нашего Золотого Мальчика. Да и тебя тоже… Устал я от тебя что-то. Скучная ты… — медленно и лениво проговорил он. А потом добавил: — Можешь продолжать заниматься.
— Спасибо, что разрешил, Малфой, — выплюнула Гермиона и уткнулась в учебник. Закинула ногу на ногу, насупилась. Было обидно… До боли обидно: так сильно, что в глазах снова защипало.
«Какая же ты скучная, Гермиона! Одно слово — зануда» — прозвенел в памяти голос Рона. Тогда они, кажется, в очередной раз поссорились. Она убедила себя не обращать внимания на подобные пассажи. «Это только его мнение. Только Рона. И не факт, что оно вообще имеет отношение к реальности» — повторила она раз десять и, в конце концов, поверила в это.
Драко Малфой и Рон Уизли сказали ей практически одинаковые слова. Не смешно ли? Было бы смешно, если бы теперь ей не пришлось признать, что это больше не «субъективное мнение» и что, скорее всего, она и правда оставляет такое впечатление: скучной зануды.
Впрочем, Малфой сказал это просто так, чтобы задеть её. Но много ли это меняет?
Драко сел на прежде место, отхлебнул огневиски. Воцарилось молчание. Однако длилось оно всего лишь несколько минут.
— Хочешь? — неожиданно спросил он, видимо устав от тишины. Или просто так, ради шутки. Протянул ей бутылку.
— Я?! Нет, конечно! — она поморщилась, словно он нанес ей величайшее оскорбление. Хотя напиться до беспамятства Гермиона бы сейчас не отказалась. Напиться и забыться… Но воображение тут же нарисовало красочную картину: Гермиона Грейнджер сидит и распивает огневиски с Драко Малфоем. Они смеются, несут всякую чушь…
От подобной перспективы стало тошно. К тому же, Гермиона совершенно не знала, как алкоголь подействует на её организм, так как раньше пила только несколько глотков шампанского на Новый Год. А ещё постоянно поражалась, какая это мерзкая гадость и как можно получать от неё удовольствие.
— Как хочешь… — глухо и безразлично отозвался Малфой, притянул второй стул и водрузил на него ноги. Теперь он восседал, как на троне, продолжая внимательно следить за каждым действием Гермионы. Чувствовать его взгляд было невыносимо. Она ощущала напряжение почти физически и совершенно не могла ни отвлечься, ни сосредоточиться. Она раздумывала над каждым своим движением по нескольку секунд, боясь сделать что-то такое, что вызовет новую порцию насмешек. Правда её старания имели ровно противоположный эффект, потому что руки не желали слушаться, любая поза, какую бы она ни выбрала, казалась невероятно неудобной, а мысли путались и убегали, как стремительно заматывающийся клубок, свободную нить которого просто невозможно поймать. Его изучающе-оценивающий взгляд сковал её по рукам и ногам. Она не поднимала глаз от книги, которую якобы читала, практически замерла и почему-то начала думать о себе и о нём в третьем лице, как будто писала роман о Гермионе Грейнджер и… Драко Малфое. «Он смотрел на неё своим пристальным взглядом, и она чувствовала себя загнанной в ловушку. Он видел её растерянность и упивался ею, но её лицо, не выражавшее сейчас никаких чувств, вдруг показалось ему удивительно красивым. Темные глаза под полуприкрытыми ресницами… Стоп! Стоп! Стоп! Причем тут «удивительно красивое лицо»?! Кажется, я начинаю медленно, но верно сходить с ума. Вот что он так смотрит? Он же только что назвал меня скучной! А теперь смотрит… И смотрит… И смотрит… И как я должна понимать этот взгляд?»
— Малфой, ты, кажется, приходишь сюда на отработки. Вот и работай! — пробубнила она несколько тише, чем рассчитывала. Правда он все равно услышал, оторвался от созерцания её персоны, лениво кивнул и насмешливо произнес:
— Ещё успею. Мне просто нравится наблюдать, как ты пытаешься придать себе безучастный вид. Так забавно: за пять минут ты умудрилась три раза прикусить губу, пять раз зажмуриться и два раза мечтательно улыбнуться. О чем ты думала, а, Грейнджер?
— Слушай, Малфой, я тебе не картина, чтобы меня так рассматривать! — грубо ответила Гермиона, проигнорировав его последний вопрос. Но он глубоко запечатлелся в памяти, и она вспомнила. Вспомнила, о чем думала, и щеки снова стали пунцовыми. Вдруг отчетливо поняла, что если сейчас же не закончит с этим фарсом и цирком, то всё придет к очень неприятному финалу. Это было как озарение или предчувствие. Ей вдруг стало всё равно, что он подумает, скажет или сделает в следующий момент; поступит ли она сама малодушно, поведет ли себя как тряпка. Ей просто надо было уйти.
Гермиона судорожно принялась засовывать книги в сумку, но, предприняв несколько неудачных попыток, просто схватила их в охапку и направилась к выходу. Но путь ей преградил Малфой:
— Чего же ты, Грейнджер? Решила бросить меня одного? — наигранно ласково спросил он, попытавшись сделать расстроенное лицо. Но насмешка и чувство собственного превосходства читались в каждом слове, каждом жесте.
Гермиона вдруг внутренне взвыла.
Зачем он остановил её? Что ему стоило дать ей спокойно уйти? Ведь так всем бы было легче.
— Пожалуйста, дай мне пройти… — тихо сказала она и шагнула в сторону.
— Не-а, — коротко ответил он, наслаждаясь её растерянностью.
— Малфой… Что тебе стоит? Ты же ненавидишь меня, ты же десять минут назад назвал меня скучной! Ты же…! — голос зазвенел и сорвался. Гермиона даже не злилась, лишь медленно впадала в состояние истерии и уже почти не понимала, что происходит. Чувствовала, что ещё немного, и не сможет остановиться: начнет плакать, задыхаться. И говорить… говорить… говорить… Говорить ровно всё что думает, без фильтрации и тормозов. Иногда у неё случалось подобное: когда стресс достигал наивысшей точки, чаша терпения переполнялась, и сдерживаться становилось невозможно.
Сейчас это было бы слишком. От мысли о том, что такое могло случиться, стало страшно. Здесь, в закрытом кабинете, со своим бывшем врагом: человеком, от которого можно ожидать чего угодно.
— Ого… А тебя ведь это задело, не так ли? Это моё «скучная»? — прошептал он с такой странной, завораживающей интонацией, что Гермиона невольно замерла. — Да у тебя дрожат руки… — он взял её ладонь и положил на свою. Её пальцы непроизвольно дрожали, а ещё они практически совершенно онемели и были холодны, как лед. — Хм… А ведь ты всегда теряешь контроль в моем присутствии. Неужели я настолько вскружил тебе голову? — он выпустил её руку, сделал шаг вперед и подошел к ней практически вплотную. В нос Гермионе ударил запах его одеколона, отчего голова действительно слегка закружилась. Его горячее дыхание обожгло шею, а по спине побежали мурашки. «Что… Что, черт возьми, происходит?! Он издевается, смеется надо мной?.. Или… или…»
— Чего ты добиваешься, Малфой? — на одном дыхании спросила она чужим, незнакомым голосом. Хотела поднять глаза и посмотреть на него, но сейчас это казалось равносильным смерти. Голова кружилась так, что хватило бы нескольких секунд в таком состоянии, чтобы потерять сознание. Но пока она стояла, держась рукой за спинку ближайшего стула и мечтая лишь о том, чтобы всё это закончилось. Не знала, чего именно боится: его ли, с этим странным, недвусмысленным поведением, этой непредсказуемостью и неуравновешенностью, своих ли ощущений или всей ситуации в целом.
— Я? Ничего, — Гермиона услышала негромкий голос с нотками холодного сарказма, который подействовал на неё как ушат холодной воды. «Ничего?! Как ничего?! Это все для него — ничего?!» — пронеслось у неё в голове. Она резко подняла глаза и наконец-то встретилась с насмешливым взглядом серых глаз, в которых плясали опасные искры.
— Ничего?! — резко, слегка с надрывом спросила Гермиона. — Тогда зачем все это?! Каждый раз, когда я прихожу сюда, я нахожусь как на вулкане и даже не могу предположить, что ты выкинешь в следующий момент!
— Но так ведь интереснее, не правда ли? — прошептал он, смакуя каждое слово, снова улыбнулся своей странной улыбкой и медленно провел тыльной стороной ладони по её щеке.
Гермиона вздрогнула, как от удара током, и несколько секунд, не отрываясь, смотрела на него в упор чуть затуманенным взглядом. А потом вдруг очнулась и словно бы взглянула на происходящее со стороны. Мысль о том, что данная ситуация выглядит совсем недвусмысленно и в чем-то даже… пошло, привела её в чувство, и девушка отпрянула от Малфоя с выражением панического ужаса на лице, как будто он вдруг превратился в мерзкого Соплохвоста. Впрочем, он и так был недалек от этого.
— Хватит, Малфой! Прекрати это, пожалуйста… — Это было похоже на смесь угрозы и мольбы.
— Что прекратить? — он смотрел на неё так, словно и правда совершенно не понимал, о чем она говорила.
— Вот это! Это… — быстро начала Гермиона, остро ощутив, как сильно ей не хватает воздуха. — Все эти взгляды, намеки! — Голос снова сорвался, в висках стучала кровь, щеки пылали, а глаза снова наполнились слезами.
— Вот уж не знаю, что ты там напридумывала себе, Грейнджер, но я уж точно не имел в виду ничего такого. Меня просто забавляет, когда ты злишься, — равнодушно ответил Малфой, расставляя все точки над i. А потом вдруг рассмеялся: холодно, с надрывом, почти отчаянно. Жестоко.
— Что?.. — она посмотрела на него долгим тяжелым взглядом, словно пытаясь вникнуть в смысл услышанных слов. А потом её лицо неожиданно приняло холодное и отчужденное выражение. Вся растерянность, вызванная его странным поведением, рассеялась в воздухе, как краски растворяются в прозрачной воде, и оставила после себя лишь стыд за такую очевидную слабость и раздражение из-за того, что жизнь снова поставила её в нелепую ситуацию. — Тебя забавляет, когда я злюсь? Спасибо, что сказал, Малфой. Больше я не доставлю тебе такого удовольствия, — холодно отрезала Гермиона и, даже не удостоив Драко взглядом, опустилась на стул. Румянец спал, а резь в глазах теперь не была столь явной. Внутренняя дрожь почти улеглась, уступив место горьковатому осадку с привкусом разочарования. Она не знала, как смогла так быстро успокоиться и превратиться из взволнованной вечно краснеющей девушки в Снежную королеву. Но вдруг стало настолько безразлично, что подумает о ней Малфой, что сделает в следующий момент. Она смотрела в книгу и по-прежнему не видела, что там написано, потому что сейчас в очередной раз убедилась, как это больно — получить пощечину собственному тщеславию. Конечно, тогда Гермиона не могла всерьез думать о том, что Малфой считает её «удивительно красивой». Просто ей нравилось представлять, что это так: она была бы не против нравиться ему. Подобные предположения льстили самолюбию.
А теперь иллюзия лопнула, как мыльный пузырь, оставив после себя лишь горечь разочарования и жгучего стыда за прошлое поведение; за то, что такие мысли вообще могли появиться в голове.
Сейчас её как будто подменили. Гермиона смотрела на себя ту, прежнюю, словно со стороны. Она могла бы засмеяться так же, как это сделал Малфой минуту назад, если бы мысль о том, что сама оказалась посмешищем, не засела в голове очень прочно, заставляя прикусывать губу и, закрыв глаза, медленно считая до десяти, чтобы хоть как-то отвлечься. Почему-то вариант того, что можно просто взять и уйти отсюда, решив тем самым все проблемы, напрочь испарился из головы.

***
Драко взял швабру и неохотно принялся убирать класс.
Сегодняшние отработки оказались весьма интересными. Уж точно лучше тех молчаливых часов, что они с Грейнджер проводили здесь последний месяц.
За то время, что он переписывался с ней от имени Валентина; за то время, что они виделись здесь, он успел неплохо узнать её. Вдруг неожиданно понял, что не отказался бы иметь такого друга, как Грейнджер, и сожалел, что они оказались по разные стороны баррикад, а обстоятельства сковали их по рукам и ногам.
За последние месяцы Малфой сломал много стереотипов, научился почти не лгать себе. Вспомнил, как начал писать первое письмо Гермионе, мучительно подбирал слова, подавляя отвращение и проклиная себя и весь мир за то, что вынужден будет общаться с грязнокровкой.
А сейчас вдруг понял, что успел привыкнуть к её письмам, что читал их почти с удовольствием. Ему нравилось читать свои мысли, написанные её почерком, нравилось с ней спорить, знать, что она злится, когда получает его приторно-возвышенные ответы; знать, что она чувствует себя непонятой и одинокой, но всё равно доверяет ему. Именно ему, а не Поттеру или Уизли.
Малфой гордился этим странным, типичным, созданным им самим образом Тина, и тем, что смог так легко войти в жизнь Гермионы, при этом оставшись в тени. Конечно, пока он не добился поставленной цели, и до сих пор не знал, сможет ли сделать это выбранным способом. Иногда казалось, что уже нет; что правильнее всего будет взять, обманом вытащить её за территорию школы и, наложив Империо, легко и просто узнать всё что нужно. Но он не делал этого, сам не зная, почему. Просто что-то подсказывало ему, что всё получится. Вот только переписка зашла слишком далеко.
Ждать писем от грязнокровки — ещё полгода назад подобная мысль показалась бы ему дикой и невозможной, а сейчас это была суровая реальность. Он не хотел заканчивать эту переписку, и именно поэтому ждал: тянул время, оправдывая себя тем, что ещё не пришла пора для «крайних методов», и всего можно добиться таким способом. Но то были лишь оправдания.
А ещё Драко ревновал Гермиону к Тину. Это была странная, извращенная форма ревности к несуществующему человеку и, в сущности, к самому себе. Ведь Тин — это сам Драко. Ведь это он пишет ей письма, старательно выводя буквы на белом пергаменте, ведь это ему она присылает ответы. Вот только… Он — не Валентин. Более того, в последнем собраны те качества, которые ему, Драко, глубоко противны и ненавистны. А она… Девушка, которая похожа на него настоящего, так легко приняла Валентина, дав связку ключей от всех замков своего сердца.
В этом было что-то неправильное, нелогичное и лицемерное.
Сегодня Гермиона впервые за долгое время сломалась, не выдержала — он снова смог пробить её щит. Драко всегда умел провоцировать так, что она «теряла контроль», и пил её злость, словно сладкий сироп через цветную соломинку; словно Зелье, что помогало чувствовать себя живым.
Так было раньше, а сегодня он почувствовал лишь раздражение, что с ним она такая… Такая же обыкновенная, как миллионы других девчонок, что краснеют от одного взгляда. Такая глупо-потерянная, холодно-неприступная. Такая ненастоящая.
Малфой смотрел на неё и думал, за что же судьба столкнула его с девчонкой, которую он должен ненавидеть, мог бы полюбить, но никогда не полюбит.
Говорил все эти слова, наполняя их призрачными намеками, лишь ради того, чтобы потом сказать «ничего» и увидеть растерянность в её глазах; чтобы в них появились боль и отчаяние. И у него получилось. Так предсказуемо, что даже скучно.
Раз за разом делал ей больно, упиваясь этим. Таковой была его месть за то, что она появилась в его жизни, перевернула её, но так и осталась стоять на пороге. За то, что он сам не может пустить её дальше.
Оторвавшись от своих мыслей, Малфой поднял глаза и увидел, что пальцы Гермионы сжимали письмо, написанное его почерком..
Она углубилась в чтение и улыбнулась — искренне и мило. Так, как Астория улыбается Кинту, так, как никогда не сможет улыбнуться он.
Поморщившись, как от зубной боли, Драко встал и направился к ней.

***
Гермиона не знала, сколько прошло времени после последней сказанной Малфоем фразы, сколько времени она читала учебник и думала о том, почему в её жизни всё так глупо и неправильно.
Она устала от вечной борьбы с собой, от этой глупой и бессмысленной вражды, которою уже даже враждой не назовешь.
Она хотела научиться доверять не только листам бумаги и верить не только в неоспоримое; быть обычной девчонкой, смотрящей на мир сквозь розовые очки, а не видящей все его изъяны.
Взгляд упал на последнее письмо Тина, которое было вложено в тетрадь по Нумерологии, так как пришло, как обычно, совершенно не вовремя. Захотелось отвлечься, поэтому Гермиона вынула его и начала перечитывать.
Валентин… Странный, забавный мальчишка, проповедующий вечные ценности и призывающий говорить только правду. Раньше она не думала, что такие существуют, а сейчас просто впустила его в свою жизнь, но, по-хорошему говоря, она просто использовала его как лекарство от одиночества. Он был героем дешевого дамского романа, а она уже давно бросила читать такие книжки. Тем не менее, она исправно писала ему и даже была откровенна. В рамках своей паранойи: никакой личной информации, никаких фактов, ничего такого, что могло бы обернуться против неё.
— Что, Грейнджер, письмо от тайного поклонника? — голос Малфоя, раздавшийся прямо у неё над ухом, испугал Гермиону. Она вздрогнула и выронила письмо. Но в этот раз собралась быстро, и уже через секунду смотрела на Драко колючим, неморгающим взглядом.
— А что если так? — сказала она с вызовом.
— Хм… Смешно. И кто же он, твой принц?
— Тебе не всё ли равно?
— Просто любопытно.
— Ладно, удовлетворю твоё любопытство: он — полная твоя противоположность, — отчеканила Гермиона, окинув Малфоя презрительным взглядом. И каково же было её удивление, когда он вдруг засмеялся так, будто она очень удачно пошутила: не зло и жестоко, а совершенно искренне. Такая реакция обескуражила и испугала.
— Ты чего? — осторожно спросила Гермиона, смотря на него как на человека, находящегося слегка не в себе. Или даже не слегка…
— Я… Ничего… Просто… — начал было Драко, срывающимся от смеха голосом, а потом вдруг резко стал серьезным. Через мгновение по его лицу невозможно было догадаться, что этот человек смеялся так искренне и безудержно всего лишь секунду назад.
— Ничего, Грейнджер, — грубо отрезал Драко и быстро отвернулся. Гермиона нервно теребила в руках письмо, тщетно пытаясь понять смысл разыгравшейся перед ней сцены. Она чувствовала себя так, словно попала в чужой сон, не подчиняющийся никакой логике. Захотелось проснуться. Тряхнула головой, надеясь, что всё это сейчас закончится, и она окажется в своей комнате. Рядом будет сидеть Живоглот, а Парвати с Лавандой щебетать в углу. Она выпьет воды и попытается вспомнить, что за бред снился ей в этот раз, но не пройдет и десяти минут, как забудет всё то, что ещё недавно казалось таким настоящим и пугающим: эту комнату, неадекватного Малфоя и его необъяснимое веселье; ту неприятную сцену, что произошла здесь меньше часа назад.
Но она не проснулась, лишь содрогнулась, как будто в комнату ворвался поток холодного воздуха, и встретилась взглядом с Драко Малфоем. Он саркастически усмехнулся и, не дав Гермионе даже опомниться, вырвал письмо у неё из рук.
— И что же пишет твой благоверный? — насмешливо начал он, пробегая взглядом письмо Валентина. — Так-так-так… «Моя драгоценная Гермиона! Каждый день, когда я прихожу с занятий, я смотрю на стол, и моё сердце замирает в ожидании письма от те...»
— Отдай! — её сердце забилось в отчаянии. Она вскочила и попыталась выхватить письмо из рук Драко. Но это было непросто, потому что он был выше и сильнее, а сейчас держал письмо над головой, наслаждаясь той игрой, которую вёл.
Она ненавидела это состояние: беспомощность, отчаяние. Казалось бы, не случилось ничего особенного. Ну взял Малфой письмо, ну прочитает, ну посмеется. Что с того?.. Как будто он никогда раньше не смеялся над ней.
Но это было унизительно: чувствовать себя бессильной, слабой, потерявшей контроль над ситуацией. Смотреть в серые холодные глаза и понимать, что Малфой снова взял верх, а Гермиона позволила обращаться с собой так. Можно сотню раз сказать себе, какая она сильная и независимая, как хорошо умеет себя контролировать и прекрасно справляется со своими страхами; можно написать об этом Тину, повторять по вечерам перед зеркалом, убедить всех знакомых. Но пока есть вот такие моменты, она точно не сможет поверить в это сама.
Завтра спишет на случайность, обстоятельства или настроение. Убедит себя в том, что это последний раз, когда она наотмашь не ударила его по щеке, не нашла нужных слов, которые смогли бы пробить его стальной щит. Хотя, один раз она уже смогла вывести его из себя, — тогда было только хуже.
Гермиона почувствовала, что в глазах неприятно защипало, по спине пробежал холодок, а ухмылка Малфоя показалась предвестницей конца света.
Она кинулась к нему, услышав свое приглушенное и отчаянное «Отдай!», увидела его губы, искривленные в злорадной усмешке и глаза, в которых не было ни тени веселья. Отстраненно отметила, что они не смеялись вместе с ним, что в них была та самая обреченность, которую она увидела в самую первую их встречу: в тот далекий вечер в конце сентября.
Гермиона не подумала о том, что разумнее всего было бы отойти, скрестить руки на груди, придать лицу безучастный вид и дать ему дочитать письмо и посмеяться, окинув тем самым жалостливо-снисходительным взглядом, каким он так часто смотрел на неё. Оставить его один на один с этим весельем, которое бы тут же потухло, не получив очередной порции её отчаяния. Она могла бы поступить достойно, выйти из ситуации победительницей.
И он бы вернул письмо не сказав ни слова: спасовал, если бы Гермиона оказалась сильнее. Но она снова допустила промах, позволила чувствам взять верх над логикой, а действиям — опередить разум.
Гермиона встала на цыпочки и, держась одной рукой за его плечо, попыталась дотянуться до письма. Сердце стучало в груди как бешеное, и она начала задыхаться. А потом сознание яркой вспышкой поразила мысль, которая стала последним толчком в холодную пропасть: Гермиона поняла, что они стоят так близко, как она не стояла ещё ни с одним парнем, что, в своем стремлении удержаться на ногах, практически обняла его.
Их взгляды встретились лишь на миг: в её глазах отразился ужас, в его — злое веселье. Веселье, смешанное с обреченностью. Гермиона плохо помнила, что именно случилось потом, потому что страх, дойдя до точки абсолютного максимума, на какое-то время полностью отключил разум. Наверное, именно это спасло её от полного помешательства.

Драко Малфой рывком прижал Гермиону к себе, его пальцы, до того удерживающие письмо, крепко сжали её запястье. Пергамент, ставший причиной этого безумия, теперь выпущенный в свободный полет, медленно опустился на пол, но она не видела этого, потому что он вдруг поцеловал её. Требовательно, настойчиво, проникая языком в полураскрытый рот.
Случилось то, чего она так долго ждала и чего страшно боялась. Однако никогда не думала, что это будет так: что человеком, который первый раз в жизни поцелует её в губы, будет Драко Малфой.
Если бы у Гермионы было время, чтобы полностью понять случившееся, то она бы попыталась оттолкнуть его, начать вырываться. Но мозг, находящийся в изнуренном и перегруженном состоянии, оказался не в силах понять всю нелепость, весь ужас сложившейся ситуации. Организм включил своеобразную защиту: ту тормозную реакцию, что срабатывает во время сильнейшего стресса. И Гермиона Грейнджер полностью оказалась во власти ощущений.
Она сама не поняла, как это случилось, но её губы ответили на поцелуй; не помнила, когда именно Малфой отпустил руку, не знала, почему обняла его за шею; не могла осознать и тот факт, что он крепко держал её за талию. Гермиона не думала о том, что это абсурдно и неправильно и, самое главное, о том, что будет потом. Весь мир вдруг сузился до размеров этого кабинета, до её чувств и ощущений, до его губ, рук, языка.
Ей не хотелось, чтобы это заканчивалось. Потому что самым краем сознания Гермиона понимала, что тогда придется смотреть в его безжалостные глаза, что-то говорить или делать. Наконец придется осознать…
Гермиона на не смогла бы ответить, сколько времени с ее отчаянного выкрика «Отдай!», и до того момента, когда Малфой резко, почти стремительно отстранился, и она увидела его жестокие, чуть затуманенные глаза, в которых не было сожаления, растерянности и даже такой привычной обреченности. Но лишь насмешка.
Казалось — вечность; хотелось — вечность. Если бы Гермиона могла нажать кнопку «Стоп», как на том старом видеомагнитофоне, что стоял у неё дома, и остановить время, то она бы это сделала. Не потому что поцелуй вызвал у неё сладостную истому, не потому что в руках Малфоя она таяла, как свечка. Её ощущения были слишком сложны, чтобы объяснить их такими вычурно-красивыми и ничего не значащими фразами. Нет… Всего лишь потому что тогда бы не пришлось ненавидеть и яростно презирать себя за то, что она совершила, чему позволила свершиться и за то, что ей это понравилось. Ведь если бы ей предложили вернуть всёк началу, нажать не на «Стоп», а на «Перемотать назад», она бы ответила «нет».
Но время не остановилось, и он отстранился: оттолкнул её грубо и стремительно. Гермиона пошатнулась и почувствовала, что мир плывет перед глазами. Отчаянно не хватало воздуха, она почти задыхалась, кровь стучала в висках. И вдруг пришло осознание, ударив по сознанию также, как по глазам, уже успевшим привыкнуть к темноте, ударяет яркий, ослепительный свет.
И все вдруг встало на свои места: Гермиона увидела злополучное письмо в нескольких сантиметрах от носка её правой туфли, свою сумку и книги, разбросанные по парте; отметила, что за окном стемнело, на небе появились первые звезды; что пол этого кабинета, оказывается, сделан из дерева, на котором вырезаны какие-то причудливые узоры, окно открыто, а ветер сдул и разметал по полу целую стопку бумаг с учительской кафедры.
Она ощутила легкое жжение на своих губах и ноющую боль в запястье, а потом подняла глаза и увидела Драко Малфоя. Зрачки его серых глаз были чуть расширены, взгляд расфокусирован, волосы взъерошены.
Всё тело Гермионы сотрясла мелкая дрожь, как будто её окатили струей холодной воды. Она отчаянно пытаясь решить, что же делать дальше.
Заплакать? Убежать? Ударить его? Или броситься на шею?
Гермиона просто не знала. Она могла решить сложнейшие нумерологические задачи, поименно перечислить всех участников финальной битвы Первой магической войны, с легкостью прочесть любые рунические надписи и приготовить самое сложное зелье, но совершенно не знала, как поступить в такой простой и одновременно сложной ситуации и выбраться из ловушки, в которую сама себя загнала.
Ей бы убежать, закричать, заплакать или сказать хоть слово… Сделать хоть что-нибудь. Но Гермиона просто стояла и смотрела на него глазами, полными отчаяния и надежды: как на палача, в чьих силах навсегда решить её судьбу.
Время вновь нарушило свой привычный ход, и снова секунда стала казаться вечностью. Весь мир вновь слился в одну точку: его серые глаза. Она не могла понять, что именно видела в них: холод ли, усмешку, теплоту?
— Знаешь, Грейнджер, можешь считать, что я оказал тебе услугу: от своего воображаемого дружка ты точного этого не дождешься, — холодно проговорил Малфой чуть охрипшим голосом, который разрезал тишину и, как хлыст, ударил по воспаленным нервам Гермионы. Смысл сказанных слов подействовал на неё, как гром, что застает человека одного посреди бескрайнего поля. Отблеск тепла, который, возможно, был в глазах Малфоя, мигом растаял.
— Что?.. — спросила она надломленным, полным отчаяния голосом. Лезвие гильотины опустилось, а она все ещё жива.
Именно в этот миг Гермиона вдруг четко поняла, что надеяться больше не на что. До этого на самом краю сознания теплилась сумасшедшая мысль о том, что случится чудо, которое вытолкнет её из этого замкнутого круга и поможет принять верное решение. Лишит выбора. Да, ей отчаянно хотелось, чтобы вмешались обстоятельства, которые оставят возможность только одного хода: чтобы не стоять тут со стеклянным взглядом, словно бы впав в глубокую кому, и думать о том, что же ей предпринять. Гермиона сама не знала, как должно было выглядеть это чудо, ведь если бы Малфой сказал, что влюблен в неё без памяти, проблем бы меньше не стало. Она бы точно так же стояла тут и отчаянно пыталась сообразить, что ей с этим делать.
А так всё было почти как обычно: Малфой говорил гадости, а Гермиона пыталась найти слова, чтобы поставить его на место. Ничего нового; разве что, никогда раньше он не набрасывался на неё с поцелуями.
Гермиона перечитала множество любовных романов и не раз представляла себе момент первого поцелуя, но даже в самых больных и изощренных фантазиях, не могла предположить, что это произойдет так. Это было даже обидно: впервые поцеловаться ни с любимым в лучах заката, а с Драко Малфоем в кабинете Рун, притом насильно. Насильно ли?..
Об этом Гермиона задумываться не стала, потому что вдруг поняла, что стоять здесь и смотреть на него затравленным взглядом — худшее, что она могла предпринять. Ведь это всё равно не будет длиться вечно, а каждая лишняя секунда всё сильнее углубляла её унижение.
«Что там писали в книгах о таких случаях? Убегает в слезах… Нет, это мне не подходит. Наверное, стоит ударить его по лицу. Да, дать пощечину… Черт! А вдруг я не рассчитаю силы? Или вообще промахнусь? Вот ужас-то будет!» — судорожно размышляла Гермиона, чувствуя себя настолько беспомощно, что, казалось, неспособна была не то что ударить кого-то, но просто поднять руку. Она вспоминала всех героинь прочитанных ею книг, их встречи с друзьями и врагами, все неприятные ситуации, в которые они попадали. «Она наотмашь ударила его по лицу, вложив в пощечину всю ярость, что он заставил её испытать». Кажется, там пишут примерно так… А потом она кричала ему что-нибудь наподобие «Пошел к черту!» или «Будь ты проклят!» и, гордо вскинув голову, удалялась.
Сейчас, как же! Ей бы найти силы поднять руку, а о «гордо вскинутой голове» и речи быть не могло. Не в этой жизни. Как все эти героини умудряются оставаться хладнокровными, решительными, уверенными в себе в подобные моменты? Как они находят верное решение и, самое главное, быстро и красиво приводят его в исполнение?
Сказки всё это… Красивые выдумки, не имеющие никакого отношения к реальности. И людей таких, как эти «главные героини» тоже не существует. Или это только она такая? Не умеющая быстро сконцентрироваться, неуверенная в себе и беспомощная.
Наверное, будь на её месте Дафна Гринграсс, Парвати, Лаванда или хотя бы Джинни, на лице Малфоя уже красовался бы след от удара, а изящные и точно подобранные слова уже достигли бы своей цели; были бы слышны стук каблуков по каменному полу коридора и громкий звук хлопнувшей двери.
Но она не Дафна Гринграсс и даже не Джинни. Она — Гермиона Грейнджер, которая стояла и смотрела на Драко Малфоя, не в силах ничего предпринять.
Ей казалось, прошел уже час: и всё это время они с Малфоем сверлили друг друга глазами. В один прекрасный момент Гермиона поняла, что стоять так дальше просто нельзя. Тогда она даже нашла в себе силы замахнуться, и ударила Малфоя по лицу: сильно, по-настоящему, но его рука вновь сомкнулась вокруг её запястья и сжала так, что кончики пальцев побелели.
— Попытка не засчитана, Грейнджер, — сказал Малфой холодно-насмешливым тоном и, отпустив её руку, быстро вышел из кабинета. Гермиона осталась стоять, молча смотря ему вслед, даже не в силах крикнуть «Будь ты проклят, Драко Малфой!»; не в силах заплакать или просто сделать шаг.

***
Драко Малфой прислонился к стене и, подумав, вынул из кармана новый пузырек Успокоительного.