Луна Лавгуд сжала в руке перо. Филин, сидевший на столе, послушно ждал ответа, но она не знала, что написать и, более того, не хотела этого делать.
Лето Луна проводила дома. Отца освободили ещё во время битвы, и теперь они снова были вместе.
О Блейзе она не слышала ещё с эвакуации. Так как большинство семикурсников не вернулось в школу, в этом не было ничего удивительного. До неё дошли слухи о том, что в его семье случилась какая-то беда, но после войны потери были у каждого. Писать ему первой она не стала. События битвы за Хогвартс заставили её по-другому взглянуть на вещи и научиться ценить не сказочный образ, а надёжное мужское плечо.
Когда филин Блейза опустился к ней на подоконник, Луна не испытала радости или злости — лишь только облегчение от того, что она наконец-то освободилась от любви, так похожей на одержимость. Вдруг стало очевидно, что у чувств, подобных тем, что она испытывала, есть только один исход — сгореть. И вопрос лишь в том, успеют ли они до этого прожечь в сердце огромную дыру или нет.
Она сама замкнула круг, и она же его разомкнула.
Блейс писал, что соскучился, и хочет встретиться. В письме не было ни извинений, ни объяснений. Впрочем, Луна не удивилась: он никогда не просил прощения и не делал отчётов.
Она бы, наверное, пришла в тот парк, о котором он говорил. Ровно в семь часов стояла бы на условленном месте и продумывала подходящую речь. Но жизнь распорядилась так, что ещё неделю назад они с Невиллом купили билеты в театр именно на этот вечер. И всё было бы в порядке, ведь ничего не стоило написать Блейзу и попросить перенести встречу, но Луна посчитала данное совпадение знаком, что больше им видеться не стоит.
Она отложила письмо и протянула филину печенье, а затем шепнула, что больше не стоит ждать.
В конце концов, молчание — тоже неплохой ответ.

***
Он стоял на ветру, рассматривая букет — три белых лилии, и уже не сомневался: она не придёт. Первые полчаса можно было списать на опоздание, но вскоре всё стало очевидно. Блейз понимал Луну и даже не винил её: после смерти Амелии он три месяца не выходил из дома и ни с кем не разговаривал, забыв, что время при этом не остановилось, и жизнь за окнами фамильного замка стремительно неслась вперёд.
Из сплетен, что довелось услышать во время выпускных экзаменов, на которые он пришел, больше похожий на привидение, чем на человека: бледный и отрешенный, Блейз узнал, что Луна начала близко общаться с Лонгботтомом, который спас ей жизнь в ходе финальной битвы с Волдемортом.
В тот момент Блейза это не беспокоило. Во-первых, тогда было плевать почти на всё, а во-вторых, слабо верилось, что Невилл сможет составить ему конкуренцию.
А теперь она не пришла…
Он бросил букет на землю — тащиться с ним домой было бы страшно глупо. Пусть он допустил тактическую ошибку, пусть проиграл эту битву, но отступать Блейз не собирался. Эта девушка, сумевшая дать надежду в то время, когда вокруг расстилалась непроглядная тьма, была нужна ему. Он обещал Амелии, что будет бороться за счастье, и не собирался сдаваться.

***
Дафна Гринграсс зажгла свечу и поставила её на могилу.
Они были похоронены рядом: Фредерик и Кларисса. Изначально Дафна пришла к отцу, но решила заглянуть ещё и сюда.
Долго всматриваясь в черно-белое фото, не двигающееся и от этого слишком маггловское, Дафна пыталась отыскать в себе былую ненависть к давно ушедшей девчонке, но обнаружила лишь глухую тоску.
— Знаешь, — вдруг начала она, отчего-то веря, что Кларисса её услышит, — даже умерев, ты сумела испортить мне жизнь. Ты всегда была слишком смелой, талантливой и яркой. А я, вроде не глупая и не заурядная, вдруг становилась блёклой и очень обыкновенной. Тебя обожали все: мои мама и сестра, моя лучшая подруга и парень, внимания которого я пыталась добиться три года. Но я никогда не желала тебе смерти. Возможно, хотела, чтобы ты исчезла. Например, уехала куда-нибудь подальше и больше не стояла у меня на пути. А потом ты погибла, и, казалось бы, мне должно было стать легче. Но не тут-то было.... Хорошая для всех, ты действительно стала моим личным кошмаром. Даже своей смертью ты сумела испортить мне жизнь. Я думала, что буду ненавидеть тебя до конца жизни, а сейчас вдруг поняла, что должна простить. Потому что на мёртвых нельзя держать зла, а ты понятия не имела, во что делаешь. И даже ты не заслужила смерти…
Голос Дафны сбился, а по щекам вдруг потекли слёзы. Здесь было глухо и безлюдно, поэтому никто не мог увидеть её слабость.
Наколдовав красную розу, она положила ту на могилу Клариссы, а затем стремительно трансгрессировала.

Всё изменилась — и это чувствовал каждый, кто пережил войну. Как бы им ни хотелось цепляться за ниточки старой жизни, как бы трудно ни было их отпустить, пришло время оставить прошлое в прошлом.

***
Осень, наступившая, как обычно, неожиданно, окрашивала природу в золотисто-красный цвет. Дни постепенно становились короче и холоднее. Наступил первый сентябрь, который они проводили не в Хогвартсе. Не надо было спешить на уроки, делать домашние задания или просыпаться в семь, чтобы успеть на завтрак.
Чуть больше года назад, гуляя по небольшому египетскому городку, Гермиона нашла Книгу Судеб. Тогда всё было впереди: война, испытания и история её любви. Тогда они были ещё детьми. Пусть с тех пор сменился всего один календарь, а они стали старше на целую вечность.
После дня Великой Победы, позволившей всему волшебному сообществу спокойно вздохнуть, Авроры и Орденцы ещё несколько месяцев гонялись по стране, чтобы поймать и обезвредить оставшихся Пожирателей Смерти, многие из которых не готовы были сдаться, несмотря на смерть Хозяина. Гарри тоже рвался на баррикады, но после пережитого никто не позволил бы ему снова рисковать собой. Потом начались суды. Драко и Гермионе, желающим забыть обо всём как можно скорее, пришлось нырнуть с головой в пережитый ад, в деталях восстанавливая всё, что происходило в Мэноре в ужасный день финальной битвы. Гермиона до сих пор с ужасом вспоминала, как дрожали руки Драко, когда ему пришлось свидетельствовать против собственного отца.
Предплечье Драко не изуродовала метка, но больше всего на суде помогли слова главного героя войны в его защиту. Младшего Малфоя оправдали полностью. Его отцу, в отличие от большинства других Пожирателей, удалось избежать Поцелуя дементора и даже Азкабана. Формально на его счету не было ни одного убийства, поэтому в обмен на обещание Драко пожертвовать большую часть состояния Малфоев семьям пострадавших по вине Лорда, Люциуса, находящегося в тот момент на грани помешательства, отправили на лечение в психиатрическое отделение Мунго. Его состояние действительно оставляло желать лучшего: проигранная война стала рубежом, лишившим последнего ориентира. Скорее всего, старший Малфой окончательно осознал, что все принесённые жертвы были бессмысленны, и это его сломило. Не желая встретиться лицом к лицу с мрачным и безрадостным будущим, Люциус сбежал в прошлое. Он всё чаще выпадал из реальности, искренне веря, что ему чуть больше двадцати, Нарцисса ещё жива, и не было никаких потерь и ошибок.
Возвращаясь же в настоящее, которое на контрасте казалось ещё более ужасным, чем на самом деле, напивался до беспамятства, а два раза даже пытался покончить с собой. Именно возможность его потерять помогла Драко осознать, что он по-прежнему любит отца. У него множество причин искренне ненавидеть Люциуса и отречься ото всего, что с ним связано, однако он этого не сделал. Пусть тот сотворил много зла, но Драко был уверен, что им двигали не только трусость и ненависть. Возможно, совершая все эти бесчеловечные поступки, он действительно верил, что в новом обществе их жизнь изменится к лучшему. Хотя, скорее всего, просто понимал, что отступать уже бесполезно. Лишь одно Драко знал точно: в глубине своей загубленной души отец любил мать, и уж точно не желал её смерти. Именно поэтому он сделал всё, чтобы облегчить приговор, выделял огромные деньги на лечение и два раза в месяц навещал отца в больнице. Иногда, если тому становилось лучше, они разговаривали. Сбивчивые рассказы могли бы позволить Драко по крупицам восстановить прошлое и найти ответ на вопрос "почему?", но ни ему, ни Гермионе не хотелось оглядываться назад.
Это желание дошло до того, что Драко решил уехать из Малфой-мэнора. Основной причиной, конечно, было то, что после битвы он оказался почти полностью разрушен. Сначала они решили снять небольшой дом на окраине Лондона только на время реконструкции, но она подходила к концу, а Драко не спешил переезжать. Не так давно он прямо сказал Гермионе, что привык к новому дому, где стены не слышали криков и не видели слёз. Был ли это послевоенной синдром или взвешенное решение, Гермиона не знала, но и сама не стремилась вернуться в замок, в главной гостиной которого её пытали.
Постепенно жизнь стала возвращаться в привычное русло и даже немного походить на нормальную. В начале лета всем выпускникам "военного" года дали возможность сдать экзамены и получить аттестаты. три месяца, выделенные на подготовку, стали первым лекарством, потому что позволили направить силы на что-то действительно важное. Искалеченные, измученные, но выжившие и отчаянно стремящиеся научиться радоваться снова, они цеплялись за любую возможность оторваться от прошлого.
Но вот аттестаты были получены, а выпускной, больше похожий на вечер памяти, отгремел, открыв перед каждым собственный путь.
Гермиона и Драко решили жить вместе. Она получила множество приглашений на работу из самых разных организаций, но пока не приняла ни одно из них, до сих пор не зная, как желает распорядиться собственной жизнью.
Иногда к ним заходил Гарри. У них с Драко сложились тёплые отношения, которые можно было бы назвать приятельскими, если бы не подчёркнутая официозность. Однако Малфой больше не возражал и даже не строил недовольную мину, когда герой волшебного мира с молодой женой заглядывали к ним на чай.
Гарри и Джинни поженились почти сразу после выпускного, и это стало первым по-настоящему светлым событием за последние несколько месяцев. Теперь же они иногда садились вчетвером и говорили обо всём, кроме прошедшей войны, но Гермиона не могла не заметить тяжёлую усталость во взрослых глазах Гарри. Не укрылось от неё и то, что иногда взгляд друга становился совсем рассеянным, словно прошлое снова тянуло его на дно.
С Роном всё было иначе. То, что Гермиона не видела в нём той пугающей любви, которая чуть не погубила их в другом мире и от которой она бы побежала, сломя голову, не помешало им отдалиться друг от друга, ведь настоящая дружба может возникнуть только там, где на её пути не стоит призрак несложившихся отношений. Рон так и не смог принять Драко, а Гермиона уже давно поставила его на первое место. Она старалась не думать о том, почему, несмотря на то, что ему предложили работу в Авторате, Рон уехал на континент. Он обещал писать письма каждую неделю, а Гермиона искренне желала ему счастья.
Она снова стала улыбчивой девушкой, готовой выслушать и поддержать каждого, кто обращался за помощью. Один лишь Драко знал о том, как часто она просыпалась в слезах, мучаясь кошмарами, где погибшие обвиняли её в своей смерти. И только он мог дать успокоение. Несколько дней назад Гермиона уговорила его пойти в банк и открыть ячейку, чтобы ещё раз взглянуть на книгу. Ей было очень страшно, что та исчезнет, дав начало истории нового Нашедшего — это был ещё один сюжет для кошмаров. Однако книга оказалась на месте. Гермиона полистала пустые страницы и вдруг разрыдалась, уткнувшись Драко в плечо. Он трансгрессировал домой и долго отпаивал её горячим ромашковым чаем. Руки Гермиону не слушались, поэтому Малфою самому пришлось поднести чашку к её бледным губам. Зубы стучали о стекло, а потом дрожь улеглась, и Гермиона заснула, калачиком свернувшись в кресле.

***
Сейчас Малфой снова ушёл в больницу к отцу, и она осталась одна. Зайдя в спальню, вытащила из прикроватной тумбочки две колдографии: с Рождества и с выпускного. Веселые, счастливые лица на первой лучились надеждой, а на второй Гермиона видела взрослых людей, каждый из которых пережил смерть хотя бы одного близкого человека. Они пытались улыбаться, и даже делали это искренне, но незримую печать войны было не стереть с уставших лиц. Больше всего ранило то, что на Рождество они стояли в три ряда. Последних поставили на скамейку, а первым пришлось присесть, чтобы всех было видно. Знали ли они, дети, отчаянно верящие в собственную исключительность и жаждущие жить, что буквально через несколько месяцев уместятся в один ряд?
Из пятидесяти семи человек их курса на выпускной пришли чуть больше тридцати.
Со многими Гермиона сражалась на разных сторонах, но, смотря на них сейчас, поняла, что не испытывает ненависти. Той жгучей ненависти, что была до путешествия в параллельный мир. Никто не выбирает тёмную сторону беспричинно — этот урок Гермиона усвоила хорошо. Не так давно она расспросила Гарри о прошлом Тома Реддла, а сейчас задумалась, за чью же ошибку платили жизнями целых три поколения: молодого маггла, оказавшегося слишком гордым и чёрствым, чтобы принять неугодного сына; девушки, которая так хотела любви, что готова была наколдовать её и от неё же погибнуть; или мальчишки, свернувшего на путь мести вместо прощения? Ведь мудрого и уважаемого Тома Реддла и сумасшедшего тирана Волдеморта отличала одна лишь малость — однажды сделанный выбор.
Драко должен был скоро прийти, поэтому Гермиона стёрла непрошенные слёзы и быстро убрала фотографии обратно в ящик. Нужно было спуститься вниз и приготовить ужин. Если она не успеет, то они, конечно, закажут что-нибудь из ресторана. Но несносный Малфой говорил, что обожает именно её еду, за что получал недовольные взгляды и насмешливое ворчание, ведь Гермиона прекрасно понимала, что кулинария — не её сильная сторона.
Драко всегда входил неожиданно. Подкрадывался сзади и обнимал так крепко, словно она — самое ценное, что есть в этом мире. Гермионе хотелось верить, что для него это действительно так. Когда он уходил, она всегда скучала, и даже та вечная одиночка, жившая в ней раньше и так часто вопившая о необходимости личного пространства, куда-то сбежала. Их дом, ставший таким родным, всегда встречал его мягким светом в окне и её улыбкой. Именно здесь началась новая жизнь, но они оба знали, что дом — это не адрес или здание, а место, приходя куда, можно быть собой; место, где любят и ждут.
Первое время было непросто привыкнуть к тому, что больше им ничего не угрожает, что не надо никого спасать и ни от кого спасаться. Гермиона сомневалась, что даже спустя много лет будет скучать по своим приключениям, но была уверена, что по инерции начнёт искать новые. Драко, оторванному от былой роскошной жизни, где всё просчитано на несколько лет вперед, было ещё сложнее. Ему, наконец-то свободному, но пока не освоившемуся в новой роли, пришлось взять ответственность не только за себя, но и за отца, борясь не с зельем Подготовки или Лордом, а министерскими чиновниками и собственными привычками. Вопреки ожиданиям, их с Гермионой жизнь не была идеальной. Жаркие ссоры сменялись не менее жаркими примирениями. Впрочем, Гермиона не жаловалась. Малфой был бы не Малфой, если бы позволил штилю прийти на место бури — ведь именно она была их стихией. Гермиона полюбила Драко своенравным мальчишкой, совсем не похожим на сказочного принца. Ей и не нужен был принц — лишь человек, ради которого стоило рискнуть всем и наконец-то поверить, что любовь — не просто красивое слово.
Конечно, шрамы никуда не исчезнут, а время лишь наложит бинты, сделав воспоминания чуть более размытыми, но те всё равно будут преследовать, заставляя просыпаться ночами от леденящего ужаса новых потерь.
Проблемы есть, будут и были всегда. Глупая надежда, что, пережив войну, люди осознают ошибки и наконец научатся думать не только о себе, могла возникнуть у кого угодно, но не у Драко и Гермионы. Они своими глазами видели, к чему может привести счастье, если его становится слишком много. Оставалось лишь верить, что установившийся сейчас баланс, сломанные барьеры, собранные по крупицам мечты и выученные назубок уроки позволят построить мир, пусть и далёкий от идеального, но всё же такой, где их детям будет не страшно жить.
До этого оставался долгий путь, а сейчас Драко просто обнимал её, уткнувшись носом в мягкие распущенные волосы, и Гермиона закрыла глаза, наслаждаясь моментом. Нельзя предсказать, что будет завтра или через год, а судьба имеет странное, порою жестокое чувство юмора, но вот в такие минуты — заставляющие сердце трепетать от подступившей нежности — они точно знали: есть вещи, за которые стоит бороться.