Ϟ
Война! Опять война! Избави, Боже!
Каких не трать речей,
Увы, война грядет, но все же
Нельзя быть мне повинным в ней!
© М. Клаудиус. «Песнь о войне».

Lily

Моя рука непроизвольно дернулась к сумке, висящей на левом плече. Там была надежда. Волшебная палочка.
– Беллатриса. – Называя ее имя, я поспешно пятилась. Что делала здесь она, абсолютно помешанная на своих идеях? В моем городе… рядом со мной? Ответ был очевиден – здесь Беллатриса находилась ради меня.
– Ранняя встреча, не так ли? – Она чуть надула губы и точным движением извлекла из складок черной мантии волшебную палочку. – Соскучилась по мне?
– Нисколько. – Дрожащими пальцами я скользнула за отворот сумки. – Может, увидимся на первое сентября?
Она снова рассмеялась – менее безумно, но не менее пугающе.
– Дело не терпит отлагательств. С одной вещицей, - она провела тонким пальцем по древку палочки, - я уже разобралась. Твоей сестре пошла ее новая татуировка, ты не представляешь себе, насколько.
Я с трудом сдержала рвотный позыв. Петунья… что-то с Петуньей. Что-то страшное. Что-то произошло с моей сестрой – неужели ей нарисовали Метку? Что имела в виду Беллатриса? Что с моей сестрой? Лишь эта мысль полыхнула в моем сознании, точно маяк в темную ночь, затмевая все остальные.
– Но есть еще один маленький пунктик, – продолжала вещать Беллатриса.
Почти не соображая, я нащупала волшебную палочку в сумке, все еще пытаясь расправиться с тошнотой. И именно поэтому пропустила момент, когда в меня попало заклинание. Боль в затылке была непереносимой – со всей силы меня швырнуло на спину, и на краткий миг я перестала что-либо соображать. Перед глазами плясали иссиня-черные тени, и пламя, распространившееся по всей голове, вывернуло меня наизнанку.
– Ну, так не интересно. – Я с трудом почувствовала сильный удар по левому ребру. Тошноты больше не было – существовала лишь пульсирующая боль, заставляющая конечности слабеть. - Ты не должна так быстро сдаваться. – Новый удар. – Это не по правилам, грязнокровка.
Чья-то рука внезапно вздернула меня за волосы. Определенно мужская – от поднявшего меня веяло противным запахом пота и гниения. Удивительно, что я все еще чувствовала запахи. Далее был размашистый удар по лицу, и во рту появился металлический привкус крови.
Однако несмотря на вновь вернувшееся мерзкое ощущение тошноты, почти непереносимая боль в затылке и рассеивающееся зрение… у меня была палочка.
С воем державший меня мужчина выпустил волосы и отскочил. Я зашаталась – стоять на ногах было труднее, чем когда-либо. Колени подкашивались, пелена воды – пот или кровь? – застилала глаза, и никогда в жизни мне не было так больно. Я с трудом различала Беллатрису, приближающуюся ко мне с тихим смехом.
– Захотела дать сдачи? Я не против поиграть, грязнокровка.
Древко чуть теплилось в руке. Это придавало уверенности – палочка была рядом со мной. У меня был шанс.
– Круцио!
– Протего!
Игра на выживание. Проворства Беллатрисе было не занимать – она не бросалась заклинаниями, она танцевала в вихре магии. Она чувствовала себя определенно хорошо… и еще на ее стороне существовали другие люди. Я же была одна.
Я почти ничего не видела – вспышки бесконечных заклятий сверкали перед глазами, ослепляя меня. Однако адреналин играл в жилах, и я расшвыривалась всеми теми заклинаниями, которые я знала. Больше всего сейчас хотелось спрятаться и не видеть, не чувствовать сужающегося кольца магии, сбежать отсюда и не замечать вспышек, затмевающих зрение. Почему было так много Пожирателей – ради меня? Я была - грязнокровкой, ничтожеством, и явно в их понятиях не стоила десятка человек, которые присутствовали здесь. В чем же было дело?
Мне некогда было думать. Мне некогда было даже дышать. Лишь две мысли ясно горели в сознании – «Петунья» и «Зачем?» И боль. Словно молот, бьющий по наковальне – с каждым ударом в голову ноги подгибались, а к горлу подкатывала тошнота. Мне казалось, что не я произношу заклинания – какая-то подсознательная часть действовала сейчас, пытаясь справиться.
Это действительно напоминало танец. Вспышки, переплетение пламени и огня, легкие шаги Беллатрисы, сокращающие расстояние между нами, мои скомканные уклонения, грациозно приближающиеся Пожиратели – и все это под свист ветра, рассекаемого волшебными палочками. Никогда и ни за что я не пожелала бы такого – никому, даже злейшему врагу. Поле боя с каждой секундой сталкивало меня в руки небытия – шаги были словно ватными, и во всем организме присутствовало странное ощущение отупения. Будто все это не со мной происходит, а с кем-то другим… а я просто наблюдаю. Странно. Я и была там, и одновременно не была.
А в какой-то миг я упала. Не знаю, почему – то ли слишком длинный подол платья подстроил подножку, то ли какое-то заклинание угодило по ногам, то ли просто конечности отказалась слушаться. Я почти ничего не ощущала, проваливаясь в темноту. Не было сил бороться. Просто не было сил.
Пока не пришла подмога.
С трудом я различила пару упавших тел, упавших от заклинания, посланного фигурой сзади меня. Высокий парень в развевающемся пиджаке, с высоко поднятой волшебной палочкой – вспышка осветила лицо, и я узнала его.
Видимо, Сальвадор учился отнюдь не в колледже по экономике.
А затем он протянул мне руку.
Наверное, до самой смерти я буду помнить широкую мужскую ладонь, предлагающую помощь и суровый волевой блеск в глазах. Я, по сути, была знакома с ним совсем недавно, но доверилась безоговорочно. Такой человек просто не мог принадлежать другой стороне, и я ухватилась за его горящие пальцы. Даже у Джеймса кожа не была столь горячей.
Он что-то прошептал, и вдруг стало куда легче. Боль почему-то отступала. Не знаю, в чем состояла причина, но все обстояло именно так. Вернулась способность соображать, и темнота выпустила меня из своих цепких пальцев.
Нас окружало семь Пожирателей. Семь фигур в темных мантиях и капюшонах, наброшенных на лицо. Исключение составляла Беллатриса, не утруждавшая себя такими мелочами, как скрытность личности. Смех по-прежнему слетал с ее губ, однако она явно была удивлена появлению подкрепления на моей стороне. Внезапно меня осенило – почему чертово Министерство не появляется здесь? Толпа подростков использует кучу заклинаний… а им просто плевать.
А потом я поняла. Мы все совершеннолетние.
Все.
Конечно, все это может вызвать их интерес, но гораздо позже.
Дерьмо.
И снова последовала череда вспышек. Я никогда не сражалась с людьми, исключение составляли лишь «драки» на заклинаниях. Но, клянусь, если бы не Сальвадор, я бы не выжила. Уж не знаю, где он научился этому всему… но внезапно из его палочки начали выползать огненные змеи. Прожигая землю, они ползли навстречу Пожирателям, и один из них с воплем отшатнулся. Видимо, он знал, что происходит… Знал это заклинание. Одна из змей резко взметнулась в воздух, ударив его пламенным хвостом. И он зажегся.
Это не был Адский огонь. Я никогда о таком не слышала, и, продолжая разбрасываться «остолбеней», пыталась разобраться в природе заклинания. Ведь огненных змей становилось все больше и больше, и постепенно они сжимали кольцо вокруг Пожирателей. А их уже оставалось пять.
Пять – не так много. Мы продержимся.
Мы должны.
Только об этом я думала, вспоминая все заклятья, что можно было пустить в ход. А рядом со мной, плечо о плечо, дрался Сальвадор. В какой-то момент я заметила, что он использовал еще и физическую силу – по крайней мере, вряд ли его удар по одному из Пожирателей был случайным.
Мы продержимся.
– Остолбеней!
– Экспеллиармус!
– Агуаменти!
От бесконечных вспышек хотелось закрыть глаза. Выкрики Пожирателей, взмахи палочек, снова выкрики – все смешалось, и я почти ничего не слышала. Господи, сколько это продолжалось? Почему до сих пор никто не пришел?
Я дернулась в сторону от подступающего Пожирателя, и внезапно кто-то со всей силы меня толкнул. Пожалуй, в этот раз не было так больно, как тогда, но эффект определенно существовал, и я злобно пихнула толкнувшего в колено. Капюшон свалился с его головы…
Северус.
Он уставился на меня своими большими черными глазами, тяжело дыша. В них было так чертовски много – боль, отчаяние, даже любовь, но факт оставался фактом. Он меня толкнул. Он хотел вывести меня из строя.
И я подняла палочку с целью причинить ему такую же боль, какую он причинил мне…
Но все кончилось.
Просто так.
Они исчезли.
Я села, медленно моргая. Недалеко от меня на колени опустился Сальвадор, отбрасывая палочку подальше.
– Что случилось?
Он посмотрел на меня.
– Не знаю.
Но ответ появился незамедлительно.
Посреди улицы внезапно возникла толпа людей в запахнутых мантиях, на каждой из которых была гравировка «М». Министерство Магии.
Наконец.
Один из сотрудников присел передо мной на колени. Я видела взволнованное лицо рыжего человека. Блестящий лоб покрывала испарина.
– Мисс? Вы в порядке?
Я с благодарностью оперлась о его руку.
– Была бы в порядке, если бы вы поспели раньше. – Маленькая ложь. Не знаю, почему, но голова прошла. Может быть, это сделал Сальвадор.
Он выглядел несчастным.
– Поймите, что подобных событий по всей Англии около двадцати.
– Что?
С другой стороны присел еще один человек.
– Мисс? Все хорошо?
Я заметила, что около трех людей окружают и Сальвадора.
– Да. Что вы сказали?
– Я спросил, в порядке ли вы.
– Нет. – Я кивнула на рыжего. – Я спрашиваю у него.
Они помогли мне встать.
– Война началась, мисс?..
– Эванс. – Сердце камнем упало вниз. – Что? Война?
– Да. Кучка людей, эти Пожиратели смерти, – это звучало презрительно, – объявили войну. Всем нам. И по Англии гремели убийства. Вы… молодцом держались. Вы и вы. – Он кивнул подошедшему Сальвадору.
– Простите? – Почему он так спокойно, черт его дери, говорит об этом?! – Началась. Война. Я правильно поняла?
– Да.
– Так почему вы ничего не предпринимаете? Началась чертова война, а вы говорите об этом так, словно о погоде! Вы должны поймать их! – Я чувствовала слезы. – Поймать их всех! Вы Министерство, и вы ничего не делаете, абсолютно!
Рыжий посуровел.
– Вы не представляете, сколько мы делаем.
– Почему никто не пришел? – внезапно спросил Сальвадор. – Почему люди не пришли?
– Сейчас уже почти поздний вечер. Этот квартал тихий. И… я не знаю. – Рыжий снова выглядел несчастным. – Не могу понять. Мы во всем разберемся, но позже.
– Война началась? – надо же, Ла Коста реагировал куда спокойней меня. Как будто ему все равно. – Официально?
Рыжий кивнул и извлек из кармана мантии «Пророк».
– Почитайте. – Он сунул мне его в руки, и шапка на первой странице заставила меня почувствовать тошноту. Что-то про войну. Убийства. Пожирателей.
Я покачнулась. Я просто не верила. Это дурацкий сон, это просто…
– Мистер Уизли! – к нам приближался еще один человек. – Девушка в беседке.
– Что? – он устало провел рукой по лбу. – Мертва?
– Ранена, сэр.
И внезапно я все поняла. Меня вновь вывернуло наизнанку, и все, о чем я могла думать – это Петунья. Петунья. Что-то с Петуньей, и это… она – девушка в беседке. Именно эта мысль заставила меня вырваться и броситься к беседке, о которой я знала, броситься со всех сил, желая, чтобы это была не она. Кто угодно. Не сестра. Пусть Беллатриса пошутила. Припугнуло. Что угодно. Не Петунья. Не моя сестра.
Однако зрелище развеяло все сомнения. Из глаз хлынули слезы, и я упала на пол. Рядом со своей сестрой. Потому что это была Петунья, и это была самая чудовищная картина в моей жизни.
Беседка и вьющийся по ней плющ. И в самом центре – Петунья. Черные волосы волной были раскиданы по каменному полу, голубое платье разорвано и перепачкано кровью. А на левой руке… Я не могла поверить в этом. Гребаная ирреальность. Ничего такого не происходит, это сон, сон, сон, сон, просто глупый сон, и я долго сплю, просто долго сплю. Сплю.
На руке уродливыми буквами было вырезано одно слово.
Магла.
Мой мир рухнул, и я поняла, что ничто никогда не будет прежним.

Я сидела в своей комнате, слыша надрывный плач Петуньи. Вместе с этими судорожными рыданиями сжималось сердце. Никогда я так ни за кого не волновалась, как сейчас за сестру. И ни одно зрелище никогда не запомнится так сильно, как сегодняшняя картина, будто бы написанная рукой сумасшедшего художника – Петунья, одна из моих любимых близких людей, похожая на нелепую карикатуру. Красивое вечернее платье голубого оттенка, залитое пятнами отвратительной алой крови. Крови, небольшими каплями стекающей по ее левой руке, которая тоже теперь была меченой.
М. А. Г. Л. А.
Магла.
И это сделала чертова Беллатриса. Волна тошноты затапливала меня, стоило подумать о том, что девушка, которую я знала так хорошо, могла вырисовывать страшный узор на теле моей сестры. Я воочию видела это и даже слышала ненормальный смех Блэк, и реплика, брошенная ею мне, звучала в ушах. Кто еще, кроме нее, мог сделать подобное? И кто еще мог знать о моей сестре? Кто еще ненавидел меня по непонятным причинам так сильно? Только она. Ну, еще и Нарцисса, но у нее тонка кишка. Она даже отказывается резать насекомых на зельеварении, о чем тут еще говорить? Люциус вряд ли стал марать руки. А Снейп… Он же меня не ненавидел.
В одном не было сомнений – война началась. Та, которая так долго выстраивалась и подготавливалась, прекратила быть одной из бесчисленных выдумок и догадок. Все было реально. По-настоящему реально: был реален Министр с синяками у глаз, был реален «Ежедневный пророк» с описанием безумной выходки Пожирателей, было реально письмо Джеймса, в котором он волновался и злился одновременно. Я не понимала, почему для «старта» они выбрали нашу семью… в самом начале не понимала. Однако убийства грянули по всей Англии, и это вызывало мурашки по коже. Война началась. И мы были в ее эпицентре.
– Лили? – мама просунула в дверь голову. – Ты пойдешь к Петунье?
Я смахнула слезы, которые раньше даже и не замечала. Грянуло несчастье, и мы все должны были его перетерпеть. Мы должны справиться со всем этим и отомстить жалкой горстке Пожирателей, моим бывшим одноклассникам. Вряд ли чертова Беллатриса вернется в школу, как и Люциус, капюшон с которого соскочил в последний момент. И Северус. Я до сих пор не понимала, оттолкнул ли он меня или же наоборот пытался погубить. В висках размышления об этом отдавали тупой болью.
– Детка?
– Да, мамуль. – Я быстро вскочила с кровати и обняла ее. Уткнулась в теплую мамину шею, пытаясь подавить тугой комок в горле. Хотелось так и остаться – в ее теплых объятиях, веря, что все хорошо.
– Я знаю, детка, как тебе тяжело. Всем нам тяжело, но мы сильные. Мы справимся. – Она погладила меня по волосам. – Верно?
Я быстро кивнула, быстро моргая, чтобы стряхнуть слезы. Я должна быть сильной. Не плакать.
– Как она? – я сделала лишь пару шагов к комнате сестры. На большее не хватило ни сил, ни дыхания.
– Проснулась. Смотрит в потолок… и все. – Мама прикрыла глаза. – У меня сердце разрывается при мысли о том, что это происходит с моими детьми! Вы не заслуживаете подобного. Вы изумительные. – Ее голос дрогнул.
– Мам… мы справимся. Ты сама это говорила. Мы сильные. – Я крепко обняла ее. – Мы сильные. Понимаешь? Сильные. Не слабые.
Она обняла меня в ответ.
– Мне страшно, цветочек. Мне так редко бывает страшно, но вот сейчас…
– Все позади. – Я сама не верила в собственные слова, но по каким-то причинам мама начала успокаиваться. Небольшой камешек рухнул с плеч, и стало легче, когда она отстранилась и выдавила улыбку.
– Да. Все позади.
На самом деле ничего не было позади.
И не будет.
Потому что Пожиратели смерти убивали и убивают людей.
Потому что Министерство не может смириться.
Потому что началась война.
Потому что за всем этим стоит кто-то, и я с дрожью признавала, что могу знать его имя.
Темный Лорд.
Он существовал. Не сказать, чтобы я очень верила в него, но определенно его существование отныне не было схоже с вопросом о существовании Санта-Клауса. Сейчас это не игра «верю – не верю». Это вообще не игра, а серьезная жизнь, и здесь было трудно придерживаться какой-либо позиции.
– Ты пойдешь к Петунье?
Я никогда не замечала, какие большие у мамы глаза. Глубокие и шоколадно-карие, как у Джеймса. Такие глубокие, что в них можно было утонуть. И испуг в самой их глубине.
– Да, да, конечно. Я… думаю, что нужно просто поговорить. С ней же.. ничего не случилось… я имею в виду… – Я быстро замотала головой. – Ничего такого, понимаешь? Не изнасилование, не угрозы, ни искалечивание, просто… – Захотелось зажать рот руками. – Я просто не могу ничего понять.
Мама обняла меня, и я с наслаждением вдохнула аромат туалетного мыла, исходящего от ее кожи.
– Я так тебя люблю, – прошептала я. – Я так ее люблю. Я так люблю всех вас.
– И я тебя люблю, цветочек. И она тебя любит. И папа.
– Не знаю, – я говорила так тихо, как никогда, сглатывая горечь в горле и пытаясь сморгнуть слезы, – не знаю, что бы я делала без вас всех. Просто сломалась бы.
– Ты сильная. – Мама погладила меня по волосам. – Очень сильная. И ты не сломаешься, никогда. И Петунья не сломается.
Я отстранилась.
– Ей тоже сейчас нужна такая поддержка, верно? Так что я пойду. С тобой она уже посидела.
Она поцеловала меня в лоб.
– Ты права.
Я подошла вплотную к двери и легко нажала на ручку. Прозвучавший скрип был очень протяжным, что напоминало типичную сцену в любом сюжете с элементами ужасов.
Сестра разглядывала потолок. Роскошные черные волосы разметались по подушке, и на секунду мое сердце упало – сумрачное освещение делало их похожими на кровь. Левая рука была аккуратно перемотана, но это не делало произошедшее забытым событием. Даже наоборот. Петунья не смотрела в мою сторону – казалось, что ей действительно интересно маленькое пятнышко на потолке, которое она рассматривала.
– Петунья. – Я двинулась к ней и присела на краешек постели. Она продолжала меня игнорировать; видно, применяя такую тактику, пыталась спастись от реальности. Я с нежностью убрала прядку волос с ее лица, и сестра дернулась, точно от пощечины, стряхивая мою ладонь.
– Мне так жаль, что все это произошло. Но ты справишься.
Ноль реакции. Если не считать глубокого, равномерного дыхания.
– Я верю, что ты справишься.
Внезапно она резко села в постели. После ее меланхоличной полудремы это выглядело жутко – волосы волной хлынули на ее лицо, стремительно бледнеющее.
– Справлюсь? Ты серьезно, сестрица?
Я нахмурилась. Слишком ее тон был язвительным, не таким… вовсе не таким.
– Уходи отсюда. – Ее начинало трясти. Я видела, как подрагивают ее плечи, и руки, и подбородок, и спина.
– Что? – Я не понимала, почему она так ведет себя. Так говорит и так яростно смотрит на меня. – В чем дело?
– Ты действительно не понимаешь? – Ее зеленые глаза никогда еще так не пылали. – Уходи, ты слышишь? Уходи, пока я не бросила в тебя чем-нибудь, пока не ударила тебя, пока не вцепилась тебе в лицо!
Сердце гулко застучало. Во всем теле появлялось неприятное ощущение, будто я камень и падаю в пропасть. Меня резко затошнило, и я выдавила:
– Что ты имеешь в виду?
– Если бы не ты, ничего бы такого не было! – Я видела в ее глазах жгучие слезы. – Это все из-за тебя и из-за твоего долбаного волшебного мира! Катилась бы ты в него, навсегда! Осталась бы в своей школе и сгнила бы там!
– Я… – Я почувствовала стекающие слезы по щекам. – О чем ты?
– Как бы я хотела, чтобы тебя вообще не существовало! Чтобы ты сдохла!
Я не понимала, что происходит. Не понимала, почему родная сестра говорит мне такие слова. Да, она могла срываться… но не так. Она так никогда не думала. Это… Было очень трудно дышать – рыдания душили меня.
– Петунья?
Она взмахнула рукой.
– Ты испоганила мою жизнь. Господи, как же я ненавижу свою фамилию, потому что она связана с тобой! Тебе пришло это поганое письмо и ты уехала отсюда вместе со своим дурацким мальчишкой, бросила меня здесь, и все насмехались надо мной, что тебя взяли в «закрытый колледж», а меня нет! – Слезы катились по ее щекам. – Ты всегда была такой, заносчивой и мерзкой, всегда извлекала всякую дрянь из чемоданов, и папа всегда говорил мне, что я хуже тебя в сто миллионов раз! Каждый божий день он повторял это! А я просто… моя ненависть копилась к тебе и копилась, всю жизнь, всю, понимаешь? И сегодня люди из твоей поганой уродской школы, такие же куски дерьма, как и ты, испортили мне жизнь! Испортили своими палочками, дурацкими палочками, как мне хотелось иметь хоть одну такую! Испортили своим смехом, и этой меткой! Я ненавижу в тебе то, что ты уродилась таким куском дерьма, но принадлежащей к тому миру, а я просто… просто ничтожество по сравнению с тобой! Я. Ненавижу. Тебя. Господи, как сильно я тебя ненавижу! Никогда и никого я так сильно не ненавидела, а еще и Сальвадор, и все вы волшебники, а я нет! Не волшебница! И если бы ты не была моей сестрой, ничего подобного сегодня не случилось, ясно? Я бы не знала о этом мире, не мучилась шесть лет, каждый день, не терпела сегодняшнее!! Это все из-за твоего дебильного мира и из-за тебя, ясно тебе? Все из-за тебя! Они мучили меня потому, что я – твоя сестра… Боже, как я хочу, чтобы ты СДОХЛА! Хочу вернуться в прошлое и убить тебя! Хочу, чтобы тебя не существовало! Тебя – не – существовало! Никогда! А теперь уходи отсюда, ты! Ты просто зря появилась на этом свете! Господи, да это же очевидно – твой Джеймс нисколько тебя не любит, потому что ты эгоистичная самовлюбленная сука! Эгоистичная – самовлюбленная – сука! И не жди, что он признается тебе в любви, потому что тебя нельзя любить! Ты самая большая мерзость на этом свете! Уродка! Понимаешь? Уродина! И ты никому не будешь нужна – никогда! Ты не можешь быть нужна! И мне ты больше не нужна, просто проваливай!! Не хочу тебя видеть, слышать, чувствовать, дышать с тобой одним воздухом, не хочу смотреть на тебя или терпеть твои взгляды! Вали из этого дома, подальше от меня, потому что ты никому здесь не нужна, даже маме. Ты такая уродка, что все от тебя откажутся! Как тебя называют? Грязнокровка? Ты именно такая и есть, ясно? Я бы… куда лучше тебя была, вот что! А теперь проваливай! Меня тошнит от тебя! Проваливай, мелкий, ничтожный кусок дерьма, свинья и мразь! Проваливай!!
Я чувствовала, что трясусь от рыданий. Потому что все, что она говорила – это была неправда. Все было не та, это не из-за меня. И я не такая, как она говорила. Я другая. Но почему было так больно? Резко тошнило, и внутри что-то обрывалось. Я понимала, что ничто… никогда… не будет, как прежде. И никогда в жизни мне не было настолько больно. В сознании полыхнула мысль – выбежать на улицу и броситься под первый попавшийся автомобиль. И все. Не видеть, не слышать, не чувствовать, не вспоминать ее слова, не проживать этот момент. Так просто.
Я сорвалась с места, уже не пытаясь подавить рыдания. Просто не могла ее сдержать. Они душили меня, и были словно змея, забравшаяся в мое тело. Медленно она ползла все выше и выше, заполняя собой все. Ощущения были именно такие – боль и слезы в каждой моей частичке. Внезапно я натолкнулась на кого-то, и чьи-то руки попытались ухватить меня, чей-то голос произнес мое имя, но я вырвалась. Распахнула дверь, с необъяснимым наслаждением вдыхая душный летний аромат. Почему-то сейчас дышать стало легче, и я бросилась бежать по улице. Теперь можно было дать волю рвущим рыданиям.
Парк. Вот то, что мне сейчас нужно. Старый и почти не действующий, посещаемый только парой женщин с колясками. Парк, в котором я всегда любила проводить свободное время.
Но это же неправда. Все то, что она сказала. Я другой человек, я не ломала ее жизнь… и сомневаюсь, что отец ставил меня в пример ей. Я нужна очень многим. Я знала это. Но почему так больно? Почему те слова, которые она шипела в гневе, буквально уничтожили меня? Это было несравнимо с репликами Нарциссы или Люциуса. Просто несравнимо. Потому что эти слова были произнесены человеком, таким родным мне. Которого я так любила. Моей сестрой.
Я упала на качели, стоявшие под старым деревом, отбрасывающим тени почти на все пространство вокруг меня. Те издали пронзительный свист, но не хотелось обращать на подобное внимание. Потому что… Мне никогда не было так больно. Хотелось рвать на себе волосы и громко кричать, делать все, что угодно, лишь бы избавиться от этого ощущения жуткой боли на душе. Я плакала так, как никогда не плакала. Удивительно, откуда у меня взялось столько слез. И желание… насчет машины… по-прежнему было. Останавливали только собственные принципы. Самоубийство – это более, чем глупо. Просто глупо и все. И то, что случилось, не может оборвать мою жизнь.
Взглядом я внезапно натолкнулась на острый камень под ногами и буквально задохнулась от собственной идеи. Мэри призналась мне, как она справлялась с ощущением того, что она инвалид, с дикой болью на душе. Она говорила, что частенько боль физическая вытесняет моральную. И поэтому раз за разом вцеплялась ногтями в собственную плоть. Звучит аморально, не спорю, но она говорила, что это лучший из методов.
Мои пальцы сомкнулись на холодном камне. Медленно я подняла его и провела его концом по раскрытой правой ладони. Нажала чуть сильней и проследила за красной полоской выступившей крови.
Было неприятно, да. Но не больно. Однако легко можно было сосредоточиться на этом ощущении и забыть обо всем остальном. Сосредоточиться на капельках собственной крови, стекающих по руке. Сосредоточиться на ноющем чувстве дискомфорта. Не на мыслях. Одна капля коснулась моих брюк, расползаясь и оставляя отвратительное алое пятно. И еще раз. Брюки вряд ли отстирать – кровь очень въедливая – но ощущение облегчения стоило того. Я снова провела по руке чертовым камнем, любуясь появляющейся багряной полоской. Нет желания порезать себе вены или нечто в этом роде. Просто царапины, приносящие утешение.
Кровь стекала по руке, и в какой-то момент я осознала, что в своем странном забытьи довольно сильно изрезала собственную плоть. Плевать. Я отбросила покрасневший камень и сосредоточилась на все усиливающемся чувстве боли. Это даже немного завораживало – кровь, кровь и снова кровь. Везде. На руке, на одежде, на теле. Не страшные порезы, просто кровь.
Ничего такого.
– Привет.
Я вздрогнула. Насколько можно быть увлеченной, чтобы не заметить сидящего рядом человека! Сальвадор с грустной улыбкой на лице присел на соседние качели.
– Закрытый колледж? В этом есть доля правды.
Я чуть улыбнулась.
– Значит, мы вдвоем сказали полуправду.
– Забавно, верно? Дай угадаю. Хогвартс, верно?
Я кивнула.
– Дурмстранг?
– С чего ты взяла? Может, Шарбатон.
– В Шарбатоне таким заклинаниям не учат.
– Таким?
– Да. Огненное кольцо и прочие штучки – темная часть магии.
Он пожал плечами.
– Ладно, ты угадала. Я действительно там учусь. Безумно интересно.
– Интересно? – Я фыркнула. – Тебе нравятся темные науки?
– В этом есть прелесть. – Он сделал паузу. – И я не собираюсь становиться одним из них. Просто нравятся эксперименты.
– С темной магией.
– Ты не изучала, не знаешь. Это интересно. Куда интересней, чем то, что изучаешь ты.
Я отвернулась.
– Что случилось?
Украдкой глянула на него.
– С чего ты взял, что что-то случилось?
– Ну, не знаю. Пять минут назад ты резала саму себя и плакала. Это в порядке вещей?
Почти захотелось улыбнуться.
– Произошло нечто… – голос сорвался, – ужасное. Очень ужасное.
– Ты о сегодняшнем вечере?
– Его последствиях.
– Поделишься? – Он посмотрел на меня, и в его темном взгляде я уловила нотки беспокойства. Вспомнилось ощущение безоговорочного доверия тогда, на аллее.
– Я поссорилась с сестрой. Сильно.
– Любую ссору можно исправить.
– Не эту.
Он выдержал приличную паузу.
– Почему не эту?
– Она меня ненавидит. Я не хочу об этом говорить, ладно? Лучше расскажи о Дурмстранге.
Он выглядел озадаченным.
– Не хочу обижать тебя, но это вроде бы запрещено.
– Только основное. Мне нужно… отвлечься. – Я закрыла глаза. Пожалуйста, пусть он поймет.
Сальвадор хмыкнул.
– Ну, например, у нас очень холодно. Даже камины, которые топятся в помещениях, не согревают нас. Профессор Каркаров говорит, что это поможет нам в будущем. Преодолевать трудности. Поэтому всем приходится закаляться. Ну, знаешь. Купания в проруби и все такое прочее. Про заклинания рассказывать не буду, но это очень интересно. Профессоров у нас немного, чаще всего наш директор учит нас разным вещам. Да и студентов тоже не особенно много.
– Почему ты именно туда поступил? – Я распахнула глаза. О Дурмстранге в книгах почти не было сведений, лишь общие фразы.
– У меня есть задатки. – Он передернул плечами. – Как у вас… на факультетах. Дурмстранг один большой факультет. Кстати, ты на каком?
– Разбираешься в этом?
– Знаю общую историю. Когтевран – умная женщина, Пуффендуй – трудолюбивая девушка, Гриффиндор – смелый мужчина, Слизерин – хитрый старик. Ты на Когтевране?
– Гриффиндор.
– Впечатляет. – Он широко улыбнулся, и я не удержалась от ответной улыбки.
– Ну, спасибо.
– Нет, действительно, что-то плохое случилось?
Я поежилась.
– Послушай… тебе не кажется, что мы еще не стали лучшими подружками, чтобы доверять секреты?
Он помолчал.
– Меня еще никто так не отшивал.
Уголки моих губ дернулись.
– Ну, ты имеешь дело с профи.
– Каково это? – полюбопытствовал он.
– Каково что?
– Учиться в Хогвартсе. Должно быть жутко интересно, верно?
– Да, безумно. Я люблю эту школу. Лучшая на Земле, но вряд ли она сильно отличается от твоей. Я имею в виду, сам процесс.
Он пожал плечами.
– Не сказал бы. В связи с тем, что мы изучаем более глубокую сторону магии, наша учеба сильно отличается от вашей. Гораздо интересней и, да… жестче.
– Твои родители тоже… мм.. не принадлежат к волшебному миру?
– Да, но в Дурмстранге всем насрать, чистая у меня кровь или нет. Извини за выражение, но мягче сказать не получится. Главное, чтобы ты был по-настоящему умен, понимаешь?
– В Хогвартсе такая же суть. Однако студенты с других факультетов докапываются.
– Мне кажется, что в Хогвартсе нечто вроде расизма. В Дурмстранге все мы братья.
– Звучит, как девиз сектантов.
Сальвадор засмеялся.
– Никто не унижал нас так.
Я закатила глаза. Почему-то рядом с ним становилось легче. Он принадлежал к тому разряду людей, которые могут сделать мир вокруг себя куда лучше, просто разговаривая или же смеясь. Всегда мечтала овладеть этим искусством.
– Ой, да ладно. Не верю.
– Я серьезно. Можно вопрос?
– Конечно.
– Что были за те люди… вечером?
– Пожиратели смерти. – Меня пробрала дрожь.
– Это я понял. Я имею в виду… судя по всему, та девушка, с черными волосами, ненавидит тебя. У вас были ссоры?
– В том-то и дело, что нет. Я просто… – Тут я замерла. Дыхание сперло.
– Просто что?
– Грязнокровка. Понимаешь? Такие повернутые, как Беллатриса, презирают подобных мне… и тебе. Напоминает расизм.
Он покачал головой.
– Негров не так ненавидят.
– Афроамериканцев, – почти рассеянно поправила я. Сальвадор усмехнулся.
– Ты поняла суть.
– Да. – Я повела плечами. – Пожалуй, ты прав. Она будто бы хочет убить меня. Глупый фанатизм.
Он вскинул левую бровь. Черт побери, левую. Я только правую умела поднимать.
– Ты не можешь разобраться в этом?
Похоже, он понимал меня.
– Нет. Ни одного человека так не гноили. И… Беллатриса уже несколько раз осуществляла попытки повредить мне. Я не понимаю, в чем дело. Я не единственная грязнокровка в мире, не единственная в школе, даже не единственная на факультете.
– Извини, я не могу помочь тебе советом. У нас принижают глупцов.
– Да, у нас тоже… но чаще всего грязнокровок.
– Жалеешь об этом?
Я закусила губу. Я не сожалела, что родилась такой, с грязной кровью, фактически, выходцем из другого мира. Но иногда завидовала чистоте. Конечно, это глупо – кровь у всех одинаковая, но смысл, который вкладывался во все это… Да. Иногда я хотела быть чистокровной или хотя бы слыть таковой. Похоже, он понимал мои метания.
– Можешь не отвечать. Представляю, каково тебе.
– Нет, не представляешь.
– Ты права. Не представляю.
Я скользнула взглядом по руке. Разводы крови все еще покрывали ее, но рана больше не кровоточили. Внезапно моя выходка показалась мне сущим ребячеством.
– Послушай, я, наверное, пойду домой.
– Уже? – Он встал с качелей. – Уверена, что ты в порядке?
Я пожала плечами.
– Я просто буду избегать ее. Вот и все. Да. И не будет больно.
– Все так серьезно?
– Она сказала… ужасные вещи.
– Насколько ужасные?
– Настолько.
Он возвел глаза к небу.
– Железно.
И подал мне руку. Я второй раз за вечер благодарно ухватилась за нее, улыбаясь. И приподнялась с качелей.
– Ты осознаешь, что сейчас утро?
Я только сейчас обратила внимание на окружающую меня атмосферу. Действительно, солнце почти поднялось. Только подумать, глубокой ночью я выскочила из дома, даже не задумываясь о последствиях. В моем духе.
– Как ты меня нашел, кстати?
Он внезапно покраснел.
– Я следил за тобой. За домом, точнее. После схватки родители выпустили меня на террасу, а мы живем недалеко от вас. Ты представляла собой пугающее зрелище.
Я отвела взгляд.
– Спасибо. Мне нужна была твоя поддержка. Как сегодня вечером. Спасибо… спасибо за все.
Он покачал головой.
– Мы не расстаемся. Уверен, этим летом мы еще погуляем, верно?
– Ты видел Пророк? – внезапно спросила я. Мы уже приближались к выходу их парка.
– Война. Да. Меня это не касается.
– В смысле? – Я остановилась и удивленно посмотрела на него.
– Это больше дело Хогвартса. Замечала? Дурмстранг и Шарбатон всегда в стороне. Эти две школы как бы нейтральные наблюдатели. Редко принимают чью-либо сторону.
– А ты на какой? – Мы вышли на дорогу.
Он помолчал.
– На твоей. Знаешь, выбор на самом деле легко сделать. Трудно его придерживаться и…
Дальше я не слушала.
Потому что невдалеке от моего дома стоял человек, которого я хотела видеть больше всего. Легкий летний ветерок шевелил его волосы, и тонкая футболка развевалась за спиной. И на таких потрясающих губах играла улыбка.
Я произнесла всего лишь одно слово.
– Джеймс.
И сорвалась с места, побежала так быстро, как только могла, буквально сбила его с ног, крепко вцепившись в мускулистые теплые плечи, и как сумасшедшая вдыхая аромат корицы и мяты. Мерлин, как мне не хватало этого аромата, который создавал чувство безопасности и уюта!
Он легко засмеялся и тоже обнял меня.
– Лили.
Я посмотрела в знакомые глаза. В них было так много – я поняла, что он знает, что произошло, а, иначе, почему он здесь? Добраться до своей девушки со скоростью света может только Джеймс Поттер. Он искренне тревожился за меня.
– Мне нужно так много тебе рассказать, – прошептала я. Почему-то снова хотелось рыдать, рыдать так сильно, чтобы сорвать горло, рыдать в его объятиях и слушать, что все будет хорошо. Слушать его рассказы. Я и не подозревала, как сильно он мне был нужен.
– Я знаю. – Он притянул меня к себе. – Знаю.