Часть четвёртая.

Через несколько часов, когда он выпил уже пару чайников чаю, его семейство начало просыпаться. Скрипы прекратились уже довольно давно, но он заставил себя не думать об этом. Луна пришла первой, села рядом и взяла его за руку. Она молчала, но её присутствие было ему нужно. Следующим зашёл отец, бросил на него взгляд и плюхнулся на стул во главе стола. Луна достала чашку и налила ему чаю. Тихонько переговариваясь зашли явно невыспавшиеся Билл с Флер. Флер сказала, что “Дьиваан биль слишком тъвьёрды”, и Рон воздержался и не сказал, что она спала на Билле. Следующими зашли Джинни с близнецами, сели и тихо стали болтать, Фред с Джорджем слегка поприкалывали её на тему использованной ею подушки. Последними зашли мама, Чарли и Ремус. Мама просила Ремуса есть побольше и собиралась приготовить большой и вкусный завтрак, а Чарли растирал заспанное лицо руками.

Мама нежно поцеловала Рона в лоб и подошла к плите.

— Гарри вернулся этой ночью, — сообщила она всем. — Он помят и поцарапан, но жив, — продолжила она старательно весёлым голосом.

— Это здорово, — сказал Чарли. — Вот теперь, когда их больше нет, он сможет... — он не стал договаривать, так как все и так поняли общий смысл.

Рон уставился в свою чашку и сглотнул комок в горле.

— Что с тобой? — спросил кто-то из близнецов.

— Да уж, это первый раз, когда мы видим тебя так рано, с тех пор как ты пошёл в Хогвартс, — добавил с лёгкой усмешкой другой.

Рон с трудом выпрямился и достал письма из кармана. Он оглядел всех, остановившись на Ремусе. Тот вдруг сел очень прямо и явно стал внимательно вслушиваться и ждать. Он ждал, ждал и ещё ждал. Но он ничего не слышал, ибо невозможно услышать полное отсутствие звуков.

— Скрипов нет, — наконец сказал он потерянно. Грохот уроненной матерью сковороды прозвучал подтверждением его догадки. Рон покачал головой и стиснул крепко зубы. Дыхание участилось и слёзы опять наполнили глаза:

— Он... Он хотел, чтобы я прочитал эти письма вам, — сказал он глухо. — Одно написала Гермиона, а... он написал другое, после того как она... — он снова сглотнул, зажмурив глаза.

— Когда? — хрипло спросил Ремус.

— Часа два уже, — Рон заставил себя смотреть ему прямо в глаза. — Он попросил меня не давать вам зайти, если проснётесь, но все спали, поэтому...

Ремус дёрнулся, не дослушав, и, опрокинув по дороге стул, выбежал из двери. Остальные без промедления бросились за ним. Рон медленно поднялся со своего места, и Луна тут же вцепилась ему в руку, как утопающий за соломинку. Он вяло карабкался вверх по лестнице, уже слыша всхлипы собравшихся вокруг Гарри. Рон вошёл в комнату, но спины братьев заслоняли ему почти всё. Они обернулись, и он увидел горестное непонимание в их глазах, но они всё-таки расступились, чтобы он смог подойти. Ремус с опущенной головой стоял на коленях на том же месте, где Гарри оплакивал Гермиону. Рон увидел лицо матери в слезах, с прикрытым ладонями ртом. Она прижалась к отцу, который обнял её, а сам печально смотрел на Гарри.

Потом он увидел Гарри. Он лежал на кровати, запястья разорваны, и кровь уже застыла сгустками на них. Его бледное и уже посеревшее лицо обрело покой, глаза закрыты, а губы застыли в едва заметной улыбке. Одной рукой он прижимал к себе “Историю Хогвартса”, но на книге не было крови. Гарри наверняка наложил заклинание, чтобы не испачкать любимую книгу Гермионы. Он оделся в подаренную Гермионой на это Рождество пижаму, светлый, почти белый верх и чёрные штаны с золотыми снитчами. Кровь пропитала рубашку и стекала на покрывало. Рон просто смотрел, охваченный странным ощущением. Ожидание закончилось. Не пришло ощущение успокоения, но и ужаса не ощущалось, просто появилась возможность дышать самостоятельно. Он уже ощущал потерю, ведь совсем недавно они разговаривали здесь, живые, оба. Но он знал, что где бы ни оказался Гарри, Гермиона тоже там. И эта мысль приносила хоть какое-то облегчение.

Он ушёл из комнаты вниз и стал ждать их возвращения. Очень медленно они возвращались в кухню, бледные, со следами слёз на щеках. Потрясение и печаль выражали их лица, и Рон удивлялся — неужели для них всё случилось так уж неожиданно? Он дождался пока все рассядутся, прислонившись к стойке и прихлёбывая чай. Он уже знал, что Гарри нет, и даже чуть-чуть привык к этому. Он просто существовал. Без ощущений, а все мысли только о дыхании — вдох-выдох, и ещё раз вдох-выдох. И так много-много раз. Наконец, когда все уставились на него в ожидании, он достал письма и разгладил их дрожащими руками.

“Если вы читаете это письмо, значит кое-что наполовину ожидаемое и очень печальное случилось со мной. Я лишь надеюсь, что Рон и Гарри живы, как должно быть. Жертвы неизбежны на войне, мы знали это, и мне жаль, что я одна из них. Конечно, это не планировалось. Сожалею, Гарри, что я обещала и не справилась. Я никогда не хотела умереть и покинуть вас. Война – великая трагедия, но вы же знаете меня. Наше дело стоит того, и я согласна за это умереть.

Я знаю как закончится эта война. Волдеморт сгинет и Гарри победит. Я просто знаю и не сомневаюсь в нём. Потому что мир не может жить в темноте. Я должна верить в добро. Я должна думать, что будет что-то более великое в конце нашего пути. Я верю в Гарри. Я всегда верила в него. Волдеморт процветает на страхе и ненависти, но у Гарри столько любви... Пока существует любовь, Волдеморты будут всего лишь ничтожной декорацией. Предполагаю, что когда вы читаете моё письмо, победа достигнута, а я – одна из потерь. Не рыдайте по мне и не погрязните в скорби. Я не слишком наслаждалась вечеринками, но я верю, что праздник должен быть. Я требую, чтобы Фред и Джордж обязательно устроили торжество. Обязательно пунш и, конечно, со стряпнёй Молли, ибо нет ничего вкуснее, и пусть все смеются, танцуют и наслаждаются жизнью. Я хочу, чтобы вы жили. Каждый день и всю жизнь живите за тех, кто погиб. Не плачьте, вспоминая обо мне, помните, что я боролась за счастье и радость.

Фред, Джордж — вы восхитительны. Может я не прощаю надувательство и проказы, но я верю, что у вас выдающиеся мозги, и они не должны пропадать зря. Надеюсь, ваш бизнес процветает, хотя я в этом и не сомневаюсь. Расширяйтесь, мир заслуживает, чтобы узнать о вас и вашем великолепии. Я люблю вас обоих. Вы были самыми замечательными братьями мне. Я уверена, что буду ужасно скучать без вас.

Билл, Чарли, я сожалею, что не смогла узнать вас получше, как остальных ваших братьев и сестру. Я надеюсь, что у Билла и Флер всё хорошо и их любовь пережила войну. Слишком редко встречается то, что случилось меж ними, я знаю. Флер любит Билла гораздо сильнее, чем ожидал любой из нас, и я сожалею о моих сомнениях относительно неё. Она прекрасный человек и заслуживает такого умного и замечательного мужчину, как Билл. Чарли, я хотела бы поговорить с тобой побольше о драконах. Хоть они ужасают меня, но мне хотелось бы встретиться с одним. Не вплотную, но всё же. То, что ты делаешь — удивительно и очень рискованно, и я восхищаюсь тобой. Ты невероятно храбрый человек.

Джинни, ты так долго была моей лучшей подругой. Я надеюсь, что ты уже разрешила себе быть с Невиллом. Он такой милый и, я знаю, как он заботится о тебе. Мне хотелось стать такой же независимой как и ты, когда-нибудь. Я знаю, что ты иногда чувствовала себя на втором плане, в тени остальных членов семьи, и даже со мной, Роном и Гарри, но ты знай, что мы никогда не забывали о тебе. Так или иначе, но ты всегда была с нами. Тебя ждут великие дела и свершения, я уверена.

Мистер и миссис Уизли, я даже не могу сказать сколь много вы значите для меня. Вы самые замечательные родители, о которых я могла бы мечтать. Мои родители не могли понять нас, и вы оказывались рядом со мной тогда, когда я особенно нуждалась в этом. Я буду всегда благодарна за каждый миг, что я провела с вами и с вашей замечательной семьёй. Нет другой такой семьи, чистокровной или нет — неважно, в которой было бы больше достоинства и искренней любви, чем у вас. Вы оба — единственные в своём роде, и я благодарю бога за то, что ощущала себя частью вашей семьи в эти годы. Я безмерно люблю вас обоих и буду скучать по вам.

Профессор Люпин — Ремус. Вы — один из величайших героев для меня. Мир, волшебный или нет — неважно, очень многое потерял, сосредоточившись на таком пустяке, как ликантропия. Наверное я никогда не набралась бы храбрости сказать, но я всегда восхищалась вашей силой воли. Никогда не поддавайтесь унынию и не ограничивайте себя сами. Вы — выдающаяся личность, с этим или без этого, пусть это и помеха, но это просто другая часть того, кто вы есть. Вы — один из умнейших и добрейших людей, встреченных мной. В один прекрасный день мир откроет наконец свои глаза и увидит настоящего Ремуса Люпина — человека, волшебника, философа по жизни, друга.

Профессор МакГоннагал, директор, вы тоже были выдающимся наставником для меня. Я не могу передать всю ту благодарность за то, что вы помогали нам в самые тяжёлые дни. Я равнялась на вас с момента, когда моя нога ступила в Хогвартс, и буду делать это всегда. Пусть я не всегда соблюдала правила, даже если это и преуменьшение, я всегда испытывала почтение к ним. Я очень горжусь, что вы, в отличие от многих, не давили на нас об обязательности победы и снисходительно прощали иные нарушения правил. Вы всегда оставались справедливы, и именно это так нужно всем.

Луна, нам не повезло стать близкими друзьями, но думаю что смогу немного помочь с информацией. Рон не слишком быстро соображает, но прояви чуть-чуть настойчивости, и я не сомневаюсь, что вы станете прекрасной парой. Он замечательный человек и ты немного необычная (в наилучшем смысле слова), и думаю вы будете хороши друг для друга. Ему нужно мудреть, хотя это будет странновато для него. Я всегда знала о твоих чувствах к нему, так что такой поворот замечателен и логичен. Удачи.

Невилл, я не верю, что ты получаешь то, что заслуживаешь. Ты слишком спрятался за неуклюжестью и застенчивостью, но это же не весь ты. Я знала тебя семь лет, Невилл, и даже не смей позволять и далее спихивать тебя на второй план. Ты так же силён как и смел, и так же умён, как и любой другой волшебник. Ведь тебя не зря распределили в Гриффиндор. Я была благословлена твоей дружбой, правда-правда. Все эти расплавленные котлы и мелкие ошибки — ерунда, за этими деревьями просто не видно леса, того, что ты обязательно станешь великим волшебником. Я верю в тебя, и ты верь в себя. Я когда-нибудь ошибалась в тебе? Конечно, нет. Поэтому лучше послушай меня и иди по жизни прямо и гордо.

Хагрид, ты, честно, самый приятный человек из всех кого я имела удовольствие знать. Ты всегда верил в меня, заставлял меня чувствовать себя значимой для мира. Хоть ты и любил считать весьма злобных существ милыми пупсиками, но, к сожалению, большинство не видели самого главного — нежности в твоём сердце. Не жалей, что ты полугигант, ведь именно из-за этого так в тебе много доброты и дружбы. Я надеюсь, что ты будешь осторожен со своей новой зверушкой, и я не сомневаюсь, что как и прежние под твоей опёкой, она вырастет такой же доброй и приветливой, как ты. Я буду жутко скучать по тебе, позаботься о Гарри и Роне ради меня, пожалуйста.

Рон, мне так жаль, что я подвела тебя. Мне не следовало давать обещаний перед лицом того, что должно было случиться. Я хочу, чтобы ты надеялся и не хочу, чтобы ты даже на минуту обеспокоился тем, что всё могло быть по-другому. У меня абсолютно нет сомнений, что когда я погибла, ты сделал всё, что мог изо всех своих сил, понимаешь меня? Не вини себя — для этого нет причин. Когда я погибла — это либо по моей вине, либо вся вина на моём убийце. Очевидно и вполне логично, что ты не мой убийца. Следовательно, тебе совершенно не за что винить себя. Если же ты всё равно ощущаешь за собой вину, то я не разрешаю тебе этого делать и приказываю тебе прекратить. Я хочу, чтобы твоя жизнь наполнилась счастьем, Рон Уизли. Хочу, чтобы ты смеялся и играл в квиддич (да, ты прав, я сейчас сказала тебе играть в эту дурацкую игру), и хочу, чтобы ты что-то сделал со своей жизнью. Ты умнее, чем сам о себе думаешь, сильнее чем знаешь, и можешь творить удивительные вещи, если сам себя настроишь. Я верю в тебя, и всегда верила.

Я буду скучать по тебе, уже скучаю. Я скучаю по всем этим смешным спорам и твоей раздражающей манере не соглашаться со мной во всём. Я буду скучать по замечаниям, чтобы ты чего-то не делал, и по напоминаниям, что книг не стоит бояться, а их стоит просто читать. Я буду скучать по твоему неистребимому аппетиту и привычке говорить с набитым ртом. Я буду скучать по тебе. Но это в порядке вещей, и не может измениться. Поэтому — поднять голову, Рон Уизли, и смотри на мир, каков он есть. Помни всё, чему я тебя старалась учить, и помни, что ты сильный, умный, и заставь считаться с собой.

Гарри. Мой милый, замечательный Гарри. Думаю, что более всего я буду скучать по тебе. По настоящему, я хотела остаться с тобой навсегда. С маленькими детьми, у которых твои волосы и глаза и моя любовь к книгам, ведь, говоря честно, мои волосы уж слишком мешают, а тебя так трудно уговорить учиться, и я предпочла бы, чтобы, учась, дети были счастливы. Мне так хотелось всего этого для нас, и я сожалею, что у нас этого не будет. Я знаю — ты победил. Я никогда не сомневалась в тебе. Ты можешь так много дать миру, что просто не можешь проиграть. Я люблю тебя. Я буду всегда любить тебя. Смерть может забрать моё право дышать и ходить, читать и взрослеть, но никогда не отберёт мою любовь к тебе. Знай это, помни это, дорожи этим. Но не смей делать ничего непоправимого, Гарри Поттер! Не смей следовать за мной, я не вынесу мысли, что ты умер из-за меня! Я знаю! Знаю, что ты чувствуешь. Я думала об этом не раз, и сама не смогла бы пережить потерю тебя.

Ты был для меня всем с одиннадцати лет. Я несомненно любила тебя почти семь лет. Сначала я не замечала этого и долго не осознавала, что в этом есть что-то помимо дружбы. Но любовь всегда таилась рядом, просто ждала, когда же я её замечу. Последние несколько месяцев стали самыми лучшими в моей жизни. Любить тебя, быть с тобой — ничего не может быть лучше, Гарри. Это так больно, просто мысль, что тебя нет рядом, рвёт мне душу на части. Значит есть причины этому так же как есть причины для твоей победы над Волдемортом.

Я никогда не забуду тебя. Я сожалею, что покинула тебя, но ни за что не подумаю, что я погибла напрасно. Я хотела, чтобы в мире не осталось того ужаса, что принесли Волдеморт и его приспешники. В мире, где мы могли бы растить детей и где над тобой не нависла эта непосильная ноша всеобщих ожиданий. И если ты это читаешь, значит этот мир уже есть, правда? Не будет моего будущего рядом с тобой, не будет моих детей и семьи, о которых я мечтала, но мирная жизнь моей мечты ведь наступила? Пожалуйста, Гарри, ради меня, живи в этом мире, живи и разреши себе снова мечтать и любить. Потому что я не могу представить мир без твоей любви. У тебя так много всего и ты так много можешь подарить всем. На меня спустилась благодать лишь частицы твоего громадного чувства, и я благодарна за каждый день с тобой. Просто не могу представить дня, когда я не любила тебя и не хотела любить. Я ушла, но я всегда буду с тобой. Знай это, любимый мой. Найди себе счастье и спокойствие.

Мне нечего сказать более, кроме того, что я надеюсь на то, что вы все выжили, вы порядке и празднуете. Надеюсь, что новый мир будет лучше прежнего, и что все вы насладитесь той жизнью, которую вы заслужили. Удачи вам всем. Прощайте.

С любовью, навеки ваша,

Гермиона Джейн Грейнджер.”

Рон вытер лицо, сложил листы, засунул письмо в карман и вынул оттуда другое. Пока читал, он слышал её голос у себя в голове, произносивший написанные слова. Он буквально видел её сидящей за столом, сочиняющей это всё и вкладывающей свои эмоции и мысли в каждое слово. Гермиона поступила благородно, завещав им светлую и чистую от сожалений и горечи утраты память о себе. Она указала им на светлую сторону, пытаясь ободрить их даже в том будущем, где её уже нет. Он восхитился её силой духа, потому что его собственное подобное послание содержало бы гораздо меньше уверенности и заботы. Рон поднял голову и увидел плачущих близнецов, хоть те и пытались это скрыть постоянным смахиванием слёз со щёк и бормотанием чего-то похожего на шутки. Мама рыдала в носовой платок, а отец похлопывал её по плечу и всхлипывал себе под нос с грустной улыбкой на лице. Ремус, с ошеломлённым лицом, беспомощно уставился в стол перед собой. Джинни плакала на плече у Чарли, а тот успокаивающе поглаживал её по спине. Напоследок Рон взглянул на Луну, и та, улыбнувшись сквозь слёзы, утвердительно кивнула. Тогда он поднял письмо Гарри к лицу и откашлялся, зная что прочесть его будет тяжелее.

“Я никогда не думал писать что-то подобное. Гермиона настолько воодушевила меня, что я и вправду не думал, что кто-то из нас может умереть. Наверное я знал, что будут потери, ведь мы же собирались на войну. Предполагаю, что у меня были фальшивые надежды, что среди них не будет тех, кого я люблю и о ком беспокоюсь. Мне жаль Хагрида и профессора Макгонагал, таких надёжных и храбрых, двоих самых сильнейших и преданнейших из всех встреченных мною людей. Меня огорчила потеря Фредом и Джорджем Анжелины и Алисии, мне трудно представить иных девушек, так для них подходящих. Я скорблю о множестве тех, кого я знал и кого уже никогда не узнаю. Мне есть за что каяться и извиняться.

Полагаю, я всегда ожидал, что погибшим в результате буду именно я. Думал, что Рон и Гермиона будут жить вечно, помня о том мальчишке, которого они знали в Хогвартсе. Не думаю, что я позволял себе хоть тень мысли о том, каково это — потерять её. А теперь это случилось, и я сам совершенно потерялся. Я в библиотеке, ведь она всегда была здесь, и я ощущаю себя под защитой её памяти. Как будто я точно знаю — где я , и не могу заблудиться. Здесь просто полки со множеством томов, большинство из которых, я уверен, она читала. Здесь пустые столы и обрывки пергамента там и сям. И это успокаивает. Я всё ещё вижу её образ, как она старательно работала над домашним заданием прямо напротив меня. Как, обернувшись, внушала Рону, что тот тоже должен его делать, а потом продолжала писать гораздо более необходимого, в конце концов делая многое и для нас тоже. Я до сих пор прекрасно слышу её голос и вижу её лицо. И это не утешение, это — боль.

В тот миг, когда её не стало, я понял, что это значит для меня. Мне нечего делать в этом мире, и миру я уже не нужен. Сомневаюсь, что был нужен вообще. Только цель, к которой я стремился, оправдывала моё существование. Единственная причина, по которой я задержался здесь так надолго — это она и её любовь, которой я так жаждал, а она бескорыстно дарила её мне. Это она хотела спасти мир, я стал инструментом, которому суждено это сделать. Ведь люди, такие как она и вы, не заслуживают жить в мире где царит Волдеморт. Она верила в меня, и именно она убедила, что мне это по силам, что я могу спасти мир. Это громадная ответственность, совершенно мне не нужная. Просто мир нуждался в изменении, а в моих силах оказалось помешать этому изменению стать разрушением. Ради неё. Чтобы не осталось тьмы, и смерть не поджидала на каждом шагу. Чтобы в прекрасном будущем проснуться в своей постели рядом с ней и знать, что она — моя жена и мать моих детей, и мы живём дружной семьёй. Своё будущее я видел рядом с ней, и только с ней. И когда этого будущего не стало, я не хочу ничего. Просто не осталось ничего, чего бы я хотел. Я ещё здесь, без неё, и мне с этим не справиться. Я знаю, что это тяжело понять, что вы все думаете, мол я смогу, как-то, со временем, пережить, успокоиться и, проснувшись однажды, перестану ощущать боль. Но я то знаю, что этот день не придёт никогда.

Вы многое сделали для меня, все вы, так или иначе. Вы стали семьёй, в которой я так нуждался. И мне, и вам хотелось бы, чтобы этого было достаточно. Увы, нет. Мне жаль. Я засыпаю и вижу её, и всей душой я желаю только одного — вернуть её. Я просыпаюсь один, всё, о чём я могу думать — как запредельно хорошо просто быть рядом с ней, обнимать и ощущать её. Я не могу есть, потому что без неё рядом это не имеет смысла. Не могу говорить с вами, потому, что каждый раз, когда я вас вижу, возникает ощущение, что вы сжульничали. Ведь вы живы, а она — нет. Нет, конечно это не ваша вина, и я не хочу вашей смерти. Я очень рад, что вы живы. Что в этом мире, новом мире, где всё обязательно будет лучше, будут жить такие люди как вы. Храбрые и умные, те, кто не позволят разрушить его ненависти, жадности и всему тому, что разъедало его раньше. А я ощущаю лишь ненависть и чувство потери.

Я принял решение, которое вам не понравится. Я узнал, что Беллатрикс и Люциус выжили. Не знаю, где они, но я их найду. Неважно, сколько это займёт, но я их найду и убью. Я понимаю, кем я становлюсь в глазах некоторых из вас. Хотелось бы сказать, что это сдерживает или беспокоит меня, но это не так. Когда их не станет, то всё закончится и для меня. Я жалею, что не смогу быть сыном для вас — Молли и Артур. И что не смогу быть братом вам — Рон, Джинни, Фред и Джордж, Чарли и Билл. И что не смогу быть другом вам — Луна и Невилл. Но я — ничто без неё. Мне нужно это сделать, и я надеюсь, что вы поймёте.

Я так давно люблю её, что мне просто физически больно не видеть её. Она была частью меня с одиннадцати лет, и с каждым годом эта часть становилась всё больше и больше. Первый человек, кто обнял меня, полюбил меня, полностью верил мне, с кем я ощутил себя нужным и желанным. Её мнение по важным вопросам всегда оказывалось верным, и её слово стало законом. Она была такой умной и любящей, что мир без неё стал более ничтожным, равнодушным и чужим для меня. Она хотела, чтобы я жил дальше, нашёл новую любовь и обрёл счастье, но, я не думаю, что она полностью представляла всю глубину моей любви к ней. Я мог и говорил ей “я люблю тебя” каждый день, а теперь жалею, что не каждую минуту. Я шептал ей эти слова, когда она спала. Но невозможно понять правду из слов и из дел, всегда есть что-то ещё. Правда в том, что я не создан для того мира, в котором нет её. Поэтому я пойду туда, где она. Это эгоистично, я знаю. Но я разок побуду эгоистом. Я собственник, и никогда не хотел и не хочу расставаться с тем, что ощущая своим. Я с трудом отпускаю от себя, и она не тот человек, кого я отпущу по своей воле.

Мне очень жаль покидать вас. Всех вас. Я не смог бы прожить так долго без вас. И знайте — я вас всех люблю. И что вы любите или ещё полюбите кого-то так же сильно, как я её. Я сожалею о своём поведении в отношении вас в последнее время. Хоть я не был никогда пай-мальчиком, но тут я вёл себя себя как настоящий ублюдок. За всё, что случилось с вами в результате и особенно за последнее зрелище моего тела, я глубоко извиняюсь. Я не хотел бы причинять вам боль, но, без сомнения, я уйду вполне успокоенный. Она велела найти мне своё счастье, и этим счастьем была, есть и всегда будет только она. Поэтому я ухожу, чтобы найти её.

Спасибо вам всем,

С любовью, Гарри.

P.S. Мистер Уизли, назначение резинового утёнка, по моему мнению, составить компанию сидящему в ванне. От одиночества страдают все, даже магглы. А так как ванна — дело очень личное и персональное, то плавающий вокруг тебя резиновый утёнок не даёт ощущать себя совсем уж одиноким таким вот дурацким способом. У некоторых из них есть дырочка в боку, и они свистят при нажатии, но это несущественно. Я надеюсь, что это ответ на ваш вопрос.”

Рука Рона упала безвольно вместе с последней произнесённой фразой, а глаза безразлично отследили, как Луна вынула у него из пальцев письмо и аккуратно сложила. Горло болело, а отсыревшие глаза видели плач и скорбь его семьи. Подумалось, что надо что-то сказать, успокоить, уверить, что Гарри теперь счастлив там, куда он так стремился. Но язык не поворачивался извиняться за лучшего друга. Гарри ушёл, а ему теперь блуждать в одиночку с опять вернувшейся болью в груди. Наверное надо уйти к себе в комнату и заползти под одеяло, а там зелье сна без сновидений унесёт его в непроглядное чернильное ничто. Он проснётся в мире, осознавшем, что Гарри и Гермиона здесь больше не живут, и он остался один из Золотого Трио. Но по крайней мере ещё один день будет прожит.

Двадцать четыре часа, за которые он не последует за ними. Потому, что он останется в живых. Ведь кто-то обязан выжить. Две трети уже ушли, но что они оставили миру, что не успели сказать и сделать? Ну и кроме того, разве не Гермиона велела ему сделать что-то со своей жизнью? Ведь не зря же она сказала ему не лениться и показать теперь уже всему миру то, что она в нём видит и хочет видеть. Конечно, сначала вспоминалось, как она частенько обзывала шутом и отпускала колкие замечания на тему каким дураком он может быть. Но ведь она сама упомянула в письме, что он сообразительный, и нужно только направить это свойство в желательном направлении. А почему нет? Почему и не пойти по этому пути? Почему бы и не жить ради Гарри и Гермионы, как они просили и как они сами уже не смогут никогда?

Один день за один раз, думал он. Луна обнимала его сбоку обвитыми вокруг его талии руками — она держалась за него, чтобы не упасть, одновременно удерживая его самого. И он благодарил небеса, ибо не был уверен, что продержался бы так долго без неё, без её поддержки в эту длинную-предлинную ночь. Он ответно обнял её, как знак надежды на будущее с ней. То, где вместо троицы Гарри-и-Гермиона с Роном будут просто Луна-и-Рон. Рон, единственный выживший из трио, лучший друг легендарных Гарри Поттера и Гермионы Грейнджер, великий Рунил Уэзлиб. И может быть и он станет героем по праву, тот, кто пережил и войну, и потерю самых верных и любимых товарищей. Он всё держался и держался за Луну, позволив горячим слезам стекать по щекам, а рыданиям вырываться из горла, потому, что он больше не мог удерживать их. Ожидание закончилось. Гарри ушёл. Вместе с Гермионой в пресловутый закат небес.

А потом нахлынули воспоминания и мысли, и от них всё больше и всё тяжелее становился груз на душе. Рон вдруг стал замечать, что временами он становится другим, совершенно новым Рональдом Уизли. Этот новый Рон думал: о себе, о друзьях, об окружающих людях и событиях, и даже иногда пытался просчитывать реакции остального мира на свои поступки. Неважно, собирался ли он на самом деле так поступать или нет. Это было похоже на его любимые шахматы, а ведь ему и в голову до недавнего времени не приходило применить этот свой талант к чему-то, кроме непосредственно игры. Жизнь и игра казались несовместимыми. Размышления опирались на память. Целые эпизоды, казалось давно и прочно забытые, всплывали и проигрывались вновь и вновь, каждый раз открывая новое направление для размышлений.

И по горячим следам полуобморочно, и много после и спокойней Рон неоднократно размышлял о победе Гарри, её истоках и причинах. Да, Дамблдор очень много и взволнованно говорил Гарри о силе, неведомой Волдеморту, и считал, что это любовь. Но какая любовь и к кому могла быть у мальчика-сироты, которого даже не воспитывали, а просто держали у себя дома на каких-то совершенно птичьих правах и впроголодь совершенно не любящие его родственники. Он не представлял, что такое любить самому и что его тоже кто-то может любить. О том, что родители любили его и погибли, защищая его жизнь, он узнал только в Хогвартсе. Рон пытался представить его победу, если бы Гермиона выбрала не Гарри, а его, Рона. И всегда сердце замирало от странной зыбкости бытия, просыпался страх в душе и полная неуверенность в собственном существовании. Возможно, Гарри и смог бы победить, но только за счёт какого-то сумасшедшего трюка, так любимого маггловскими режиссёрами в их боевиках, когда сильно уступающий во всём "положительный" герой в финальной схватке насаживает глупого злодея на предусмотрительно торчащий из стены штырь. Так и схватке с Волдемортом Гарри оставалось бы уповать на разве что на очередной фокус с палочками, как в их же схватке на кладбище после возрождения Тёмного Лорда.

Рон также обдумывал кощунственный вариант "замены" Гермионы, нет не замены – это неправильное слово, а представлял кто бы ещё смог бы стать и другом, и любовью для Гарри. Среди их сверстниц он не видел кандидатур на эту роль. Даже его собственная сестра не стремилась узнать его, хотя бы просто поговорить с ним по душам, она стремилась в первую очередь приобщиться к славе мальчика-который-выжил-и-победил. Как ни странно, но практически единственной кандидатурой на "замену", в его понимании и представлении, оказалась Луна. Но после довольно долгих размышлений и она отпала. Главной же причиной стала, как ни странно, её слишком большая похожесть на Гарри. Слишком близкими оказались жизненные их перипетии, вот только Дурслькабаном для неё стал Хогвартс, ведь до знакомства с Гарри у неё не было друзей в замке, и относились к ней её соученики не лучше, чем Дурсли к Гарри. Даже Джинни избегала тесного общения с подругой детства. И поэтому не возникало ощущение взаимодополняемости, того, что их пара станет чем-то большим, чем просто сумма этих двух людей с их весьма похожими достоинствами и недостатками, что их возможный союз перейдёт в новое качество, как очевидно для всех почти мгновенно перешли в него Гарри-и-Гермиона.

Рон весьма быстро понял, что никогда не смог бы открыть Гермионе дверь во вселенную счастья, как это получилось у Гарри. И это было бы ужасно несправедливо. В таком случае, возможно, неосознанное ощущение нереализованности могло бы загасить внутренний огонь Гермионы, тишиной безразличия отравлять их теперь уже невозможную совместную жизнь. Не мерцали бы в её глазах искорки радости и не светилась бы на её лице лёгкая улыбка счастья, ведь не замечал хоть чего-то похожего, когда ему случалось быть с ней наедине даже в самой спокойной или романтической обстановке. Теперь-то собственные представления о совместной жизни с Гермионой вызывали только горький смех, звук которого даже не походил на человеческий, а больше всего напоминал горловой клёкот давно погибшей Букли. Та неоднократно так потешалась над регулярно попадавшими впросак мальчишками из Гриффиндора.

Если бы Гермиона осталась с ним, может быть она бы и не стала такой желанной мишенью и может быть у них была бы в будущем совместная жизнь. Но тогда неясно, откуда бы Гарри черпал силы для своей победы. Наверное, из присущего ему чувства справедливости и готовности в любой момент отдать за это всё, и свою жизнь тоже — он не считал это слишком большой платой. Такие рассуждения не меняли ощущение жути потери, не делали легче, но, наверное, честнее, оправданнее что-ли. Рон понимал, что во многих его мыслях противоречит сам себе, но такова реальная жизнь, в которой есть место и таким вот несовместимостям.

Вообще, после ослепительно яркого и тёплого света чувств Гарри к Гермионе кощунственна сама мысль, что их можно со временем заменить чем-то похожим, развить новое чувство к другой женщине. Этому другому чувству нужно суметь приблизиться, найти и затронуть в сердце Гарри струны, чтобы их мелодия заставила откликнуться его душу, разум и тело. А что, если не на чем играть, если все струны сгорели или лопнули?



И вот спустя три дня, Рон обнаружил себя стоящим около надгробия могилы со свежей землёй на одной её половине и покрытой месячной давности на другой. Тихое прощание с немногими приглашёнными избранными уже закончилось. Пресса лезла из кожи вон, пытаясь получить интервью от любого из Уизли или сокурсников Гарри и Гермионы. Статьи писались и печатались в сумасшедшем темпе. Смерть Беллатрикс удостоилась лишь небольших заметок на последних страницах, а всё остальное занимало самоубийство Гарри. Они вообще впервые написали правду о Гарри и Гермионе объявив, что он покончил с собой с горя от потери подруги. Каждый день статья за статьёй рассказывали об их невероятной любви и верности, заполняя собой всё газетное пространство. А вот тут, в подробностях, они уже почти во всём ошибались, выдавая собственные выдумки вместо фактов. Но они-то и не знали фактов. Никто из них. Всё что они знали, что Гарри с Гермионой любили друг друга, вместе воевали за лучшее будущее, что Гермиона пала в борьбе за общее дело, а Гарри убил себя, чтобы быть вместе с ней. Но они не знали подробностей. Как они полюбили, как сильна была их любовь и какими они были — любящие друг друга Гарри и Гермиона. Никто не понимал Гарри и Гермиону, и Рон не собирался делиться с миром своими лучшими друзьями. Все известные только ему подробности он решил оставить как есть, исключительно в своём, личном пользовании.

Рону хотелось рассердиться на Гарри, но не получалось. Он всё время знал, что всё закончиться Гарри-и-Гермионой вместе, в любви и навсегда. Надеялся, что это будет не трагедия, и он ещё увидит, как они состарятся вместе, как и он сам, когда станет дядюшкой и крёстным их детям. Но получилось по-другому, и бессмысленными стали все вопросы “А если?” Всё, они уже ушли и целуются где-то на небесах. Или перешёптываются в укромных уголках, сидят, обнявшись, в кресле и читают что-то интересное друг другу. А может даже занимаются любовью на подходящем облаке, нарушая покой других обитающих там душ. На краткий миг он удивился — что же подумает о них Сириус? Ожидал ли он этого? В памяти всплыли понимающая ухмылка на его лице, когда тот наблюдал разговоры Гарри с Гермионой или их бессловесный обмен взглядами, который частенько им эти разговоры заменял. А Лили и Джеймс? Гордятся ли ими? Считают ли они, что Гермиона идеально подходит Гарри? Уже ненужные по большому счёту вопросы. Невозможно повернуть всё вспять.

Вздохнув, Рон опустился на колени между могилами на основание их совместного надгробия. Он заменил одиночный камень Гермионы другим, общим для обоих. На чёрном мраморе только имена, даты рождения и смерти и лаконичная эпитафия: “Вместе они нашли покой.” Его взгляд блуждал от одного имени к другому и обратно. Какие-то деятели в министерстве загорелись желанием забабахать что-то экстравагантное на его могиле, типа громадного мавзолея или мемориала, но Рон сразу же велел им отвалить. Гарри будет похоронен рядом с Гермионой под обычным надгробным камнем со стандартной надписью — имена и даты. Гарри никогда не хотел ничего величественного и сумасбродного для себя. Он наслаждался малым и уютным. И не хотел бы быть нигде, кроме как рядом с Гермионой. А на предложение сделать их совместный мемориал Рон чуть не порвал представителя министерства на месте. Он похоронил их рядом, и никто не посмел возразить. Его родители уважили просьбу Гарри и на похороны надели купленные им новые мантии. Он пытался всучить им ещё что-то, но получил отказ и решил перестать спрашивать, а просто давать им то, что считает нужным, игнорируя протесты и отказы.

Рон пока ещё тратил остатки денег, снятых Гарри перед походом за крестражами, не заходя в Гринготтс для улаживания дел по наследству. Он уже знал, что это большая сумма. Гарри получил деньги от родителей и ещё больше от Сириуса. Похоже он и Ремус стали богатейшими из живущих, особенно учитывая количество богатых чистокровных семей, уничтоженных под корень во время войны. Но деньги уже не имели такого значения для него как то, что он мог с их помощью сделать. Он мог помочь своей семье, хотят они этого или нет. Откуда-то вдруг возникли планы открыть пару магазинов. Первым книжный магазин с предварительным названием “Умные книжки”, в котором будут продаваться и магические, и маггловские книги. Он собирался улучшить его интерьер от стандартного, чтобы Гермионе было бы удобно посидеть, развалясь, разбирая стопку толстеньких томиков. Будут удобные кресла, зачарованные стеллажи, все книги будут самосортироваться по жанрам и авторам. Тона убранства будут выдержаны в карминно-золотой гриффиндорской гамме со всем возможным уютом и комфортом. Ещё планировался магазин для квиддича, который он думал назвать просто — “Золотой снитч”. Чтобы там продавалось всё для квиддича, а на стенах — картины Гарри-ловца, и чтобы обязательно была в продаже книга с описанием всех матчей Гарри, а также эпизодов из игр в Норе и тренировок команды Гриффиндора. Хоть он и питал надежды на магазины, но не расстроился бы и в случае коммерческой неудачи. Ведь он собирался их открыть не ради денег, а ради удовольствия сделать что-то посвящённое его лучшим друзьям и наверняка бы им понравившееся.

— Я надеюсь, что вы счастливы, — сказал он наконец и положил букет цветов. — Я это знаю... Ну типа того... Я имею в виду... ожидаю, что вы там вместе, это же невозможно, чтобы вы остались несчастны, когда вместе. Без вас всё не так. Более пусто и дышать труднее. Иногда мне кажется... может быть Гарри сделал правильный выбор. — Он втянул воздух со всхлипом, глаза жгло слезами, и он стал яростно моргать. — Но потом сразу представляю, как бы стала прессовать меня Гермиона за то, что я тоже умер, и поэтому я перестал думать об этом. Ну и с Луной рядом всё-таки полегче большую часть времени. — Он глянул через плечо на симпатичную блондинку, вместе с Джинни и Невиллом стоящую поодаль у деревьев. Они ждали его, чтобы вместе отправиться в Три Метлы — помянуть, утопив в пиве и огневиски воспоминания и печаль.

— Как же мне погано без вас, ребята. И, наверное, всегда будет, — признался он, кусая губы и глотая всхлипы. — Я понемногу оживаю, но пока всё, что я могу — это плакать и ощущать как рвётся сердце. Это очень больно — всё время чувствовать. Не знаю, как девчонки живут так всё время? — Он усмехнулся, зная как Гермиона ненавидит такие комментарии. С натугой вдохнув, он глубоко выдохнул и закрыл глаза. — Мне хотелось, чтобы вы знали, как больно понимать, что я неполон... без вас, но примерно представляю — почему. Теперь-то я уже и не вижу тебя, Гарри, без Гермионы. Это был бы чистый, по твоему, Гермиона, выражению, сюр, и мне бы это в конце концов не понравилось. — Он повернулся к могиле Гарри. — Знаю, ты тогда был бы ненастоящий. И... И я уже теперь и Гермиону не могу представить без тебя. — Он положил руки с нервно подрагивающими пальцами на колени. — Я должен это сказать... Я рад, что вы вместе, даже если я не могу быть рядом с вами, — он сбросил слезу кивком головы и медленно поднялся с земли. — Я встречу вас когда-нибудь. — Он оглянулся, и Луна легко улыбнулась ему. — Но это случится не сегодня и, наверное, не завтра. — Он ещё раз прошёлся взглядом по надгробью и печально улыбнулся. — Мы всё-же навсегда останемся трио. — И, внезапно подмигнув, добавил, — Забьёте мне местечко там, на небесах, ладно?

Повернувшись, от отправился проч от двух своих лучших друзей, чувствуя как спадает мучительная тяжесть и печаль. Они теперь где-то там, вместе. Неведомо как, но похоже весь этот месяц он чувствовал боль и Гарри, и Гермионы, их пронзительную боль одиночества. Гермиона, которой не о ком заботиться, и Гарри, за которым некому присматривать. Они пропадали друг без друга, и это просто неправильно для них быть поодиночке. Боль ещё не ушла. Помимо желания Рон просыпался теперь каждое утро с ощущением того, как одиноко ему будет без них. Иногда он всё ещё слышал порицающий голос Гермионы, хотя в последнее время его всё чаще замещал голос Луны. Он больше не вернулся на Гримо после того дня, но и в Норе его настигали воспоминания и видения, стоило только слегка отвлечься.

Уже подходя к Джинни, Невиллу и Луне, он обернулся взглянуть на могилы. Там, перед общим камнем — он мог поклясться в этом — стояли Гарри и Гермиона, взявшись за руки и улыбаясь. Сердце дрогнуло, и опять, на краткий миг захотелось быть там, вместе с ними. Гарри приобнял Гермиону за плечи, поцеловал её в лоб, она же улыбалась ему, а потом прощально помахала Рону рукой. Он было поднял руку махнуть в ответ, но вместо этого смахнул слезу со щеки.

— Рон, — услышал он голос Луны, — ты готов?

— Да, — тихо ответил Рон. Он всё смотрел на тающие в воздухе фигуры Гермионы и Гарри. — Я готов.

Готов встретить новый мир лицом к лицу. Где от Гарри и Гермионы остались лишь легенды и память. Мир, где он всё ещё жив, всё ещё может стать кем-то помимо воина. Рука Луны скользнула в его руку. Он отвернулся от кладбища и увидел, как Невилл и Джинни тоже держатся за руки, всем своим видом демонстрируя, что в этом нет ничего особенного. Да уж, некоторые вещи не меняются. Были бы тут Гарри с Гермионой, непременно бы сказали, что они и это предсказывали.

Они, скорее всего смотрят и улыбаются на нас, утешаясь тем, что они всё-таки вместе, и Рону уже нечего более желать для них, разве что жаль, что не могут они пойти со всеми в Три Метлы или отпраздновать окончание тёмных дней. Один день за один раз. Сегодня было тяжко, но завтра может быть лучше, в конце концов и вчерашний день тоже не вызывал восхищения. С каждым прожитым днём жилось всё легче, ведь он становится всё ближе и ближе к тому дню, когда наконец присоединится к Гарри и Гермионе. Но ещё лучше оказалось то, что он становился на день ближе к блестящему будущему. Тому, которое они желали для него. Он сможет, он добьётся. Ради них, ради себя, ради всех погибших за правое дело. Потому, что он выжил не для того, чтобы их смерть стала напрасной. Весь мир расстилался перед ним, готовый принять его, и он обязательно покажет всем нового, настоящего Рональда Уизли. Он сделает то, что ждут от него Гарри-и-Гермиона, и ни за что не подведёт их.

Конец.