В теплой дружеской атмосфере Дженнифер Лоуренс, Кейт Уинслет, Бри Ларсон, Кейт Бланшетт, Хелен Миррен, Джейн Фонда, Кэри Маллиган и Шарлотта Рэмплинг поговорили об обуви Мерил Стрип, морщинах Кэтрин Хепберн, белках и фильмах ужасов.
Предлагаю начать нашу беседу с очень простого вопроса. Почему вы выбрали эту профессию?
БРИ ЛАРСОН: А вопрос-то с подвохом. (Смеется.)
ШАРЛОТТА РЭМПЛИНГ: Хотите честный ответ? Потому что ничего другого я так и не научилась делать.
ХЕЛЕН МИРРЕН: Я мечтала об этом с 14 лет, когда впервые поняла, что, помимо реального, осязаемого мира, существует еще один — мир нашего воображения. Мысль о том, что можно воплотить в жизнь чьи-то фантазии, приводила меня в экстаз.
ДЖЕННИФЕР ЛОУРЕНС: Тебя натолкнул на эту мысль какой-то конкретный фильм?
МИРРЕН: Спектакль. Я посмотрела постановку «Гамлета». Пьесу я, к стыду своему, до этого не читала, и меня так потрясло, что он в конце умирает…
КЕЙТ БЛАНШЕТТ: Черт побери! Он действительно умирает? Ну зачем ты об этом сказала?..
ЛОУРЕНС: Хм… Гамлет? А кто это? (Улыбается.)
БЛАНШЕТТ: Что касается вашего «простого» вопроса… Все дело в том, что я не выбирала эту профессию. Это она меня выбрала. Толпы безработных актеров, возможно, налетят на меня после этих слов с кулаками и любезно попросят заткнуться и совершить ритуальное самоубийство, но я все же скажу. Я делаю все возможное, чтобы уйти из профессии. Я очень стараюсь, правда. Но каждый раз что-то случается. То Мартин Скорсезе вдруг позвонит, то Вуди Аллен, то Тодд Хейнс… И я срываюсь, как последняя наркоманка. Когда я прихожу в себя, выясняется, что контракт подписан, текст выучен и съемки стартуют через два дня…
КЕЙТ УИНСЛЕТ: А вот меня интересует скорее другое. Не почему мы играем, а для кого. Помню, как однажды этот вопрос прозвучал в компании людей, перед которыми я испытываю что-то вроде священного трепета. Там были, в частности, Дерек Джекоби и Кеннет Брана. И представьте себе: все эти люди дали один и тот же ответ. Они сказали, что делают это для своих родителей.
БЛАНШЕТТ: Мне кажется очень забавным, что взрослые люди продолжают искать одобрения со стороны родителей. Хотя актеры — особая каста. Больше всего на свете они хотят, чтобы их любили… Но меня, если честно, это вообще не волнует. Я играю для зрителей. Только для зрителей. Поэтому я так люблю работать в театре. Вот они, мои зрители. Я ловлю на себе их взгляды, чувствую их реакцию. В кино все иначе. Ты смотришь в бездушную камеру и можешь только надеяться, что результат кто- то увидит.
Дженнифер, а для кого играете вы?
ЛОУРЕНС: Для своего агента, конечно. (Смеется.) Мне кажется, если бы я не стала актрисой, я бы закончила свои дни в дурдоме. У меня всегда была очень богатая фантазия, понимаете? Однажды мне удалось убедить целый школьный автобус в том, что нас захватили террористы, которые теперь требуют выкуп. Я просто прочла о подобном случае накануне, и меня это так потрясло, что я сама поверила в реальность происходящего. Если быть честной, я играю лишь для самой себя. Если не получать от этой профессии кайф, невозможно смириться со всеми побочными проблемами, которые она порождает. Безумное расписание, в котором нет ни одной свободной минуты. Вся эта публичность, повышенное внимание со стороны незнакомых людей. ДЖЕЙН ФОНДА: А вот я никогда не хотела становиться актрисой. Мой дед был актером, и я видела, что это занятие не приносит ему никакой радости. Но судьба решила иначе. После того как меня уволили с должности секретарши, я пошла учиться к Ли Страсбергу, и он сказал, что у меня есть актерский талант. Поначалу я играла лишь для того, чтобы заработать немного денег. Прошло очень много времени, прежде чем я влюбилась в эту профессию. Возможность шагнуть в чужую реальность — вот что меня заставило ее полюбить. Ужасно то, что в отличие от музыкантов, у которых есть инструменты, или художников, которые пользуются красками и кистями, у нас нет ничего. Только мы. Наша энергия, наше тело, наша душа. Ты выставляешь всю себя напоказ, без остатка. Весьма уязвимое положение, на мой взгляд.
Если бы Ли Страсберг не отметил ваши способности, кем бы вы могли стать?
ФОНДА: Возможно, ландшафтным дизайнером.
ЛОУРЕНС: А я бы, наверное, стала няней. УИНСЛЕТ: Серьезно? Из тебя бы вышла чудесная няня! Я тоже в молодости раздумывала о том, чтобы связать свою жизнь с детьми — открыть школу бебиситтеров или работать с малышами из бедных семей. Возможно, когда-нибудь я так и сделаю. В моем доме всегда были дети, всегда. Но и об актерской профессии я тоже думала с раннего детства. Я все-таки из актерской семьи. Мне казалось естественным, что я продолжу дело отца. Однако в своих мечтах я никогда не играла в кино. Я представляла себя исключительно в театральных мюзиклах и, возможно, на телевидении — в какой-нибудь эпизодической роли в «Катастрофе» (британской теледраме 80-х годов. — THR).
ЛАРСОН: Я сделала немало попыток порвать с миром кино. Несколько раз возвращалась в колледж. Чему я только не училась. И фотографии, и дизайну интерьеров… В какой-то момент я даже видела себя в образе дрессировщицы. Это пришлось на самую черную полосу в моей жизни. А как не отчаяться, если ты занимаешься этим с семи лет, но все время пролетаешь мимо кассы? На кастингах я всегда добиралась до финальных этапов, но роли все время уходили к другим кандидаткам. Дело, думаю, в том, что у меня не совсем стандартная внешность. Я была недостаточно красивой, чтобы играть популярных девчонок, но и недостаточно страшненькой, чтобы гармонично смотреться в образе серых мышек. Вот и получала отказ за отказом, а это очень болезненно… КЭРИ МАЛЛИГАН: У Нины Заречной, героини чеховской «Чайки», есть одна прекрасная реплика: «Я уже настоящая актриса, я играю с наслаждением, с восторгом, пьянею на сцене и чувствую себя прекрасной… Когда я думаю о своем призвании, то не боюсь жизни». Отлично сказано, правда?
Вы когда-нибудь испытываете страх? Перед выходом на театральную сцену или съемками нового фильма…
МАЛЛИГАН: Каждую секунду. (Смеется.)
ФОНДА: Естественно!
МИРРЕН: И с годами все сильнее и сильнее. Молодые актеры часто спрашивают, исчезает ли со временем этот страх. Нет, нет и еще раз нет! Уж простите за откровенность.
А найти для себя хорошую роль со временем становится легче?
МИРРЕН: С чего бы это?
ФОНДА: Как раз наоборот. Чем старше становишься, тем меньше интересных ролей тебе предлагают.
В каком возрасте вы начали это ощущать?
ФОНДА: Где-то после сорока. Именно в этом возрасте я и занялась продюсированием. А что остается делать, если нет предложений? Ни плохих, ни хороших.
МИРРЕН: Но и молодым не позавидуешь, если честно. У них нет ни опыта, ни имени, ни нужных знакомств…
ЛАРСОН: А получить при этом хочется не просто роль, а хорошую, сильную роль. И это очень усложняет задачу. Зачастую тебе предлагают воплотить на экране очередную шаблонную тетку. Либо это верная домохозяйка, которая целыми днями на кухне печет пироги, либо эдакая роковая женщина, которая курит сигареты и спит со всеми подряд.
Существуют ли роли, которые вы бы ни за что не согласились играть?
УИНСЛЕТ: Я бы никогда не согласилась участвовать в фильме, в котором присутствуют сцены насилия в отношении детей. И в хоррорах сниматься бы не стала. Совсем не мой жанр.
БЛАНШЕТТ: Правда? А я люблю хорроры!
УИНСЛЕТ: Тебе кажется, что это забавно?
БЛАНШЕТТ: Нет, мне кажется, что это страшно.
ЛОУРЕНС: Я очень нервничаю, когда смотрю всякие ужастики. Но на съемках, наверное, ты воспринимаешь все по-другому.
Вы когда-нибудь отказывались выполнять на съемках какие-то действия? Раздеваться, к примеру…
ЛОУРЕНС: Я сняла шкуру с белки! (В фильме Дебры Граник «Зимняя кость». — THR.) После этого меня уже ничем не смутить.
Белка была бутафорской?
ЛОУРЕНС: Почему? Настоящей. Но убила ее не я, слава Богу… А несколько недель назад я снялась в своей первой настоящей эротической сцене (речь о фильме «Пассажиры», в котором Лоуренс играет в дуэте с Крисом Праттом. — THR). Никаких дублеров. Все сама.
БЛАНШЕТТ: А что ты имеешь в виду, когда говоришь о «настоящей эротической сцене»? У тебя был реальный секс на площадке или… (Смеется.)
ЛОУРЕНС: Ой, блин. (Улыбается.) Это прозвучало двусмысленно, ты права. Секса, конечно, не было. И вообще, все было сделано очень правильно. Зря я так нервничала накануне.
Как вы готовились к этой сцене?
ЛОУРЕНС: Напилась в стельку. Правда-правда. Но нервничать от этого стала еще сильнее. Меня жутко парило то, что придется делать это с женатым мужчиной. Мне даже целоваться с такими раньше не приходилось. В общем, ощущала я себя просто ужасно. Еще и живот скрутило от дурацкого чувства вины. Головой-то я понимаю, что это всего лишь работа, но мой желудок никогда не прислушивается к голосу разума. Чтобы хоть как-то себя успокоить, я позвонила маме и начала ныть в трубку: «Просто скажи мне, что это нормально, что все в порядке, пожалуйста…» Глупо, да?
МАЛЛИГАН: Ожидание порой гораздо страшнее процесса. Однажды мне нужно было сняться в обнаженном виде (в драме 2011 года «Стыд». — THR), и я готовилась к этому дню как к концу света. Беспокоилась, прокручивала в голове разные варианты, изучала каждый прыщик на теле… А оказалось, что это вообще не страшно. Прям ни капельки.
В фильме «Суфражистка» есть сцена, в которой вы снялись вместе с Мерил Стрип. О чем вы с ней разговаривали за кадром?
МАЛЛИГАН: Вы будете смеяться, но мы обсуждали туфли. Глупо так вышло. У них не оказалось в наличии ни одной пары туфель ее размера. И Мерил пришлось везти на съемки свою обувь из картины «Из Африки». Мы немного подтрунивали над ней по этому поводу.
Вам нравится видеть себя на экране?
ФОНДА: Не особенно, если честно. Но я всегда хожу на просмотры материала, отснятого за день. Это помогает найти правильную интонацию, увидеть своего персонажа со стороны.
МАЛЛИГАН: Для меня это настоящая пытка. Не могу себя видеть.
ФОНДА: Когда я снималась в фильме «На Золотом пруду», меня безумно удивил тот факт, что Кэтрин Хепберн никогда не приходила на просмотр отснятых дублей. А ведь она была помешана на тотальном контроле. Поэтому я не удержалась от вопроса: «В чем дело, мисс Хепберн?» И она мне сказала: «Я потеряла способность трезво оценивать фильмы, в которых снимаюсь. Это случилось во время работы над картиной «Лев зимой». Отсматривая рабочие материалы, я не видела ничего, кроме морщин на своем лице. С тех пор я предпочитаю вовсе себя не видеть».
ЛОУРЕНС: А у меня другая проблема. Я могу сколько угодно любоваться своим двойным подбородком, но голос… Боже! Для меня нет ничего хуже, чем слушать этот противный голос. Мне иногда кажется, что он принадлежит какому-то гермафродиту… А вот когда я вижу на экране тебя, Кейт, то не могу оторваться от твоих глаз. Это что-то волшебное.
БЛАНШЕТТ: Ты об этом? (Закатывает глаза.)
ЛОУРЕНС: О да! (Смеется.) У тебя совершенно безумный взгляд.
БЛАНШЕТТ: Спасибо. Это один из моих главных актерских трюков.
Кейт, как влияет на вашу работу тот факт, что у вас четверо детей?
БЛАНШЕТТ: Наличие детей заставляет тебя быть более экономной. Я больше не могу разбазаривать свое время на то, чтобы месяцами готовиться к роли, проводить глубокие исследования. Хотя очень это люблю! Я говорю себе перед съемками: «Я просто приду и сыграю так, как я это вижу. Либо я облажаюсь, либо поймаю волну и все будет здорово». Наличие четырех детей делает также тебя совершенно бесстрашной. У меня просто нет времени, чтобы трястись от страха.
ЛОУРЕНС: Я очень хочу иметь детей. Не сейчас, позже. Сейчас я хочу только работать. Но я с пониманием отношусь и к тем женщинам, которые предпочитают карьеру семье и дому. Нас оскорбляет то, что мужчины традиционно зарабатывают на порядок больше. А как этот факт объясняют республиканцы и студийные боссы? Они говорят: «Но что мы можем поделать? Ведь женщины уходят в декрет! Они так много времени тратят на своих отпрысков!»
ЛАРСОН: Ну конечно, это наша вина. Каемся.
МАЛЛИГАН: Вообще-то мы продолжаем человеческий род. Не стоит благодарностей. (Смеется.)
ЛОУРЕНС: Но как женщинам заниматься режиссурой, к примеру, если эта работа требует от тебя полной отдачи? Ты года два должна жить одним фильмом. Нет времени ни на мужа, ни на детей, ни на поддержание домашнего очага. Вот и получается, что режиссеров женского пола в нашей индустрии — процента два-три. Так, погрешность.
МАЛЛИГАН: Ава ДюВерней так круто рассказывала о тех временах, когда ей предложили снять «Сельму». Она ездила по фестивалям, представляя свой предыдущий фильм. По тем же фестивалям ездил ее приятель, который тоже как раз дебютировал в полном метре. Их работы были одинаково успешными. Оба получали награды. Оба наслаждались любовью критиков. И вот в конце фестивального года Ава с гордостью ему говорит: «Мне дали денег на съемки нового фильма! Я делаю "Сельму"!» А парень ей отвечает: «И мне дали денег. Я делаю "Мир Юрского периода"». (Смеется.)
И последний вопрос: у вас есть кумиры?
ФОНДА: Ванесса Редгрейв и Мерил Стрип. И с обеими мне посчастливилось поработать.
БЛАНШЕТТ: Джина Роулендс.
ЛАРСОН: Блин, как раз хотела назвать это имя.
МИРРЕН: Анна Маньяни. Для меня она просто богиня.
РЭМПЛИНГ: Моника Витти.
УИНСЛЕТ: Тони Коллетт. Как бы я хотела оказаться с ней на одной съемочной площадке! ЛАРСОН: Этот фильм я бы точно не пропустила. Сделай это!
МАЛЛИГАН: Для меня это Марион Котийяр. Однако сниматься с ней в одном фильме я бы не стала. Она ослепляет. Меня просто никто не заметит. Лучше продолжу восхищаться ею со стороны. (Улыбается.)
За информацию спасибо сайту http://thr.ru.
Круглый стол THR с лучшими актрисами 2015 года: «Делаю все возможное, чтобы уйти из профессии»
|