Я не знаю, который час, когда я наконец плетусь домой по темному лесу, всем телом сотрясаясь от сильной дрожи.

– Господи, Белла. Что произошло?

Чарли едва не роняет стул, вскакивая, когда я вхожу через заднюю дверь. И лишь только когда он хватает меня, я замечаю, что промокла насквозь. Я и не знала, что идет дождь. Чарли сам не свой, пока усаживает меня на стул и опускается передо мной на колени.

– Ты пугаешь меня, Белла.

– Он солгал, – хриплю я грубым от плача голосом.

Отец в замешательстве хмурит брови, рассматривая мое лицо в поисках ответа.

– Он говорил, что любит меня.

Я вижу, как кровь отливает от его лица, которое искажается от злости.
– Эдвард?

Я киваю.

Его глаза темнеют, превращаясь в яростные омуты.

Он вскакивает на ноги и вылетает за дверь, безостановочно матерясь. Его машина под визг шин уже мчится по улице, к тому времени как я выскакиваю на крыльцо. От усталости я чуть не падаю на колени. Конечности словно онемели, и я сворачиваюсь калачиком в кресле в гостиной, дрожа, но даже не собираясь переодеваться.

Через какое-то время Чарли возвращается с убийственным видом.

– Что случилось? – хриплю я и болезненно закашливаюсь.

– Иди надень сухую одежду, – рычит он.

Он цокает языком в раздражении, когда я отодвигаюсь от него. Выражение его лица становится чуть более спокойным.

– Иди переоденься, – говорит он тише. – Потом спускайся вниз и расскажи мне правду… всю!

– Не буду, пока не скажешь мне, что случилось, – упрямо настаиваю я, ободрившись от желания услышать что-нибудь, что угодно об Эдварде. – Куда ты ездил? – В моем голосе слышится отчаяние. – Ты видел его? Что он сказал?

– Белла, – предупреждает он сквозь плотно стиснутые губы.

– Что ты сделал? – спрашиваю я.

– Его там не было, – холодно отвечает он. – Он уехал.

– Навсегда?

Злость в его глазах усиливается.

– Если ему хватило ума. А теперь иди наверх и переоденься.

На этот раз я делаю что велено. Я волнуюсь о том, что все это значит, пока принимаю душ и переодеваюсь в пижаму и халат. Что-то в голосе Чарли подсказало мне, будто ему известно, что Эдвард не просто выехал поужинать, но я не могу поверить, что он уехал из города. Должно быть какое-то объяснение.

Через полчаса я возвращаюсь на кухню. На глаза снова наворачиваются слезы, когда я вижу тарелку супа, которую Чарли поставил для меня.

– Спасибо, но я не голодна.

– Съешь, – велит он. – Ты выглядишь так, будто уже несколько недель не ела нормально. – Он сжимает кулаки, пока говорит, и я замечаю, как подпрыгивает его колено, хотя он пытается казаться спокойным.

Я заставляю себя съесть суп под его пристальным взглядом.

– Как долго? – спрашивает он, когда я заканчиваю.

– Всего пару месяцев, – отвечаю я, не в силах посмотреть на него. – Клянусь, – добавляю я, когда он недоверчиво фыркает.

Наступает долгая пауза.

– Вы… – Он недовольно стонет. – Как жаль, что здесь нет твоей матери.

Я поднимаю взгляд и вижу, что он тоже не может на меня смотреть.

– Ты занималась с ним сексом? – спрашивает он. Его взгляд сосредоточен на дальней стене. Я смотрю, как он закусывает нижнюю губу, а верхняя искривляется от отвращения.

В довершение ко всему, что я уже чувствую, я умудряюсь устыдиться, когда киваю головой. Я не могу ответить вслух.

Он, должно быть, заметил это боковым зрением, потому что в ответ закрыл глаза и поджал губы так крепко, что они побелели.

– Когда ты видела его в последний раз?

– В тот вечер, когда нас увидела Джессика, – честно отвечаю я.

Он сильнее дергает коленом и оттягивает пальцев воротник, будто не может дышать.

Упоминание о встрече с Эдвардом снова разбивает мне сердце.

– Я люблю его, – всхлипываю я, закрыв лицо ладонями.

Скрип стула пугает меня почти так же сильно, как ощущение его рук, обхватывающих меня. Он крепко обнимает меня, пока я плачу, уткнувшись ему в грудь, и вздрагиваю от периодически вырывающихся из него ругательств. Наконец он отпускает меня и дает кусок бумажного полотенца.

Я вытираю слезы, но это бесполезно, потому что они не прекращаются. Чарли возвращается на свое место и стучит пальцами по столу, глядя в окно. Он не лучше меня знает, как справиться с этой ситуацией. Бормочет что-то в полголоса про трусов и ублюдков и то и дело приглаживает усы.

– Это по-прежнему продолжается? – спрашивает он, повернувшись ко мне, в конце концов.

– Нет, – отвечаю я, потрясенная вопросом.

– Не смотри на меня так, – говорит он раздраженно. – Тебя никогда нет дома. Я не знаю, куда ты уходишь. Ты возвращаешься домой сама не своя и плачешь полночи. Что я должен думать? Ты видела его сегодня? Поэтому ты в таком состоянии? – Его голос снова становится резким.

– Я не видела его уже несколько недель.

– Но уходишь его искать?

– Нет, – отрицаю я.

Он сердито на меня смотрит.

– Я теперь не могу верить ни во что из сказанного тобой, Белла. Расскажи мне, что случилось сегодня.

Я прокашливаюсь, пока пытаюсь все осмыслить. Я не могу произнести этого вслух, будто бы от этого все станет правдой.

– Я позвоню твоей матери сегодня вечером. Ты вернешься и будешь жить с ней, – срывается он, потеряв терпение.

– Что? – ахаю я. – Почему?

– Потому что я не доверяю тебе в том, что ты не поедешь за ним. Посмотри на себя! Посмотри, в каком ты состоянии из-за человека, который получил, что хотел и выбросил тебя как мусор.

Он потирает лицо руками и делает несколько глубоких вдохов.

– Он использовал тебя, – твердо говорит Чарли.

– Все было не так, – отрицаю я, мотая головой.

– И где же он тогда? – спрашивает он. – Ты здесь с разбитым из-за него сердцем, а где он? Его здесь нет, Белла. Он со своей женой. Тебе нужно вбить это себе в голову. Он тебя не хочет… он воспользовался тобой, а теперь, наверное, и жене своей вешает лапшу на уши, чтобы спасти брак.

– Не говори так, – прошу я, всхлипывая. – Все было по-настоящему.

– Черт подери! – огрызается он.

Он со злостью меряет шагами комнату, которую наполняют мои всхлипы.

Наконец он снова опускается передо мной на колени и осторожно касается моей ноги.

– Я действительно думаю, что лучше тебе вернуться жить с матерью. – Его голос звучит тихо и печально.

– А как же экзамены? – придумываю я. – К тому же я скоро уеду в колледж.

Он на мгновение опускает голову, но затем расправляет плечи.

– Поговорим об этом завтра, – он изучает мое лицо взглядом. – Ты выглядишь измотанной, иди спать. – Он хмурится. – У тебя допрос.

Сердце ухает вниз. Я совсем забыла о разговоре с представителями администрации больницы.

Чарли сжимает мою руку.
– Не волнуйся, я поеду с тобой.

Я забираюсь в кровать; мое тело измотано, но голова все еще забита мыслями.

Они яростно жужжат, как рой злых пчел. Кажется, что с момента откровения Лорен прошло несколько дней, а не часов. Сознание продолжает рисовать образы Эдварда и Ирины вместе. Я представляю, как они улыбаются друг другу, делясь с семьей радостной новостью. Мне дурно от мысленно нарисованного образа того, как Эдвард обнимает Ирину. Во мне начинает подниматься злость по мере того, как в сознание прорывается все больше и больше таких образов.

Как он мог так поступить? Как он может повернуться ко мне спиной и обрести все то, что он обещал мне, с женщиной, которую, как он уверял, не любит? Внутри разрастается горечь унижения, подпитывая растущую ярость.

В голове крутится каждое «Я люблю тебя», что он мне говорил. Дразня, зля меня. Я представляю его в постели с Ириной, как он лежит позади нее, поглаживая ее живот, и мне хочется блевать.

Тяжесть горечи от потери всего, о чем я мечтала, так велика, что сжимает грудь, будто у меня все ломается изнутри. Боль ощутима, ноет в груди с такой силой, что я едва дышу.

Даже когда я погружаюсь в сон, мои челюсти плотно сжаты от злости.

Я рассказываю следователю все. Отрицаю заявления Джессики о начале интрижки, решив сказать ему правду. Все еще не отойдя от вчерашнего урагана эмоций, я в подробностях рассказываю ему все, что мы делали с Эдвардом.

Но удовлетворения это не приносит. Меня сковывает чувство вины, как только я замолкаю. И хотя мое сердце разбито, и все болит, я все равно чувствую себя виноватой за то, что мои слова могут стоить Эдварду карьеры.

Слова следователя будто витают в воздухе, но не откладываются в сознании. Я слышу что-то о тяжбах и слушаниях, но не беру в голову. К тому времени, как я выхожу из кабинета, я не представляю, что будет. Я должна пойти в суд?

По пути домой Чарли говорит, что состоится закрытое слушанье. Это не гражданское дело, а разбирательство администрации больницы, поэтому мне больше не придется с ними говорить. Эта информация приносит мало утешения. Вред уже причинен.

Чарли разрешает мне посидеть дома пару дней, убедившись, что у меня нет экзаменов. Хотя сам он тоже остается дома, поэтому мне не уйти на поляну. Первый день самый трудный. Я сижу на кухне, жалея, что не могу уйти, паникуя без причины о том, что Эдвард ждет меня там. Даже после всего случившегося – или не случившегося – я все равно тоскую по нему. И не могу заставить свое сердце не стремиться к нему.

Но конечно, он не придет, он будет со своей женой. Внутри все сжимается каждый раз, когда я думаю о ней. Помимо боли внутри еще звенит тревожный звоночек, который я не готова замечать. Я измотана, вот и все.

Я сижу за кухонным столом с книгой в руках, но взглядом то и дело мечусь к задней двери. Гул телевизора в гостиной сводит с ума. Не из-за звука, а потому что напоминает, что Чарли дома. Он каждый день дома – следит за мной, как сокол.

Он дома, когда я просыпаюсь, дома, когда возвращаюсь из школы – теперь я должна ехать прямиком домой, – и дома, когда ложусь спать. Меня взбесило, когда он сказал, что возьмет несколько выходных. Он поговорил со мной об экзаменах и колледже. Так много он не говорил со мной уже несколько месяцев, но мне хотелось кричать, чтобы он заткнулся о будущем.

Я не хочу его без Эдварда.

Теперь он сидит у телевизора и смотрит на меня через кухонный стол разочарованным взглядом.

Сложнее всего вести себя нормально. Я делаю вид, что читаю, включаю у себя в комнате музыку, которую даже не слышу, и заставляю себя есть еду, которую готовлю для нас. А мне лишь хочется пойти на поляну. Я мечтаю, что он там, что я проберусь среди деревьев и найду его, ждущего меня. Его улыбка широка и приветлива… а потом мираж развеивается, и меня снова охватывают страдания.

Первый день, когда Чарли остался дома, был самым трудным. Я весь день просидела на кухне, делая вид, что убираюсь, тогда как на самом деле ждала возможность выскочить через заднюю дверь. В тот день мне потребовались все силы, чтобы не ослушаться Чарли и не уйти.

Я пережила его, думая, что со временем станет легче.

Не стало.

Громкая трель телефона пугает меня, и я мчусь ответить.

– Белла?

От голоса Майка сердце опускается.

– Привет, Майк, – отвечаю я, зная, что Чарли убавил звук у телевизора.

– Я… эм… Я пытался поймать тебя сегодня, но упустил, – говорит он нерешительно.

– Да, я ушла рано, занимаюсь сейчас подготовкой, – говорю я.

– Слушай, мне надо с тобой поговорить. Может, ты могла бы встретиться со мной завтра за обедом? – Он проговаривает все быстро, будто нервничает.

Чарли идет на кухню и вопросительно вскидывает бровь, глядя на телефон.

Я накрываю трубку ладонью.

– Это Майк, – говорю я, а потом, подумав, добавляю: – Он хочет встретиться завтра… У меня для него заметки по биологии… мы в паре работаем над лабораторной.

Чарли хмурится.

– А он не может приехать сюда?

– Ты не можешь вечно держать меня в заточении, – раздражаюсь я. – Мне восемнадцать лет.

Он язвительно вскидывает брови, а потом с сомнением смотрит на телефон.

Громко вздохнув, я убираю руку и обращаюсь к Майку.

– Майк, ты бы не мог сделать мне одолжение и поздороваться с моим отцом?

Чарли удивленно вскидывает брови, а Майк тем временем, запинаясь, бормочет на линии. Я сую трубку Чарли в грудь, и, поймав ее, он неохотно подносит ее к уху.

– Здравствуй, Майк, – говорит он, сердито глядя на меня. – Ты в последнее время не нарываешься на неприятности, сынок?

Он кивает в ответ на слова Майка, а потом возвращает мне трубку и уходит из кухни.

– Что это было? – спрашивает Майк, как только я снова беру трубку.

– Папа в своем репертуаре, – отвечаю я. – Во сколько хочешь встретиться?

Я договариваюсь с Майком о встрече, и Чарли бредет обратно на кухню.

Я собираю книги со стола, собираясь отнести их наверх. Остановившись в дверях, я оборачиваюсь к нему.

– Ты должен иногда выпускать меня из виду. И тебе придется иногда выходить из дома. Разве тебе не нужно ловить бандитов… или рыбу?

Он резко выдыхает.

Когда я разворачиваюсь к нему, готовая к атаке, выражение его лица заставляет меня замереть. Я никогда не видела отца таким изможденным, таким старым. И в какое-то мгновение я понимаю, что ранила его сильнее, чем опозорила.

Что-то в выражении его лица пробуждает давно забытое воспоминание. Оно расплывчато, но я знаю, что оно с момента незадолго до того, как Рене увезла меня от него. Он стоял в этой самой комнате, с таким же обиженным и потерянным видом, что и сейчас. Я с трудом сглатываю, когда он заговаривает.

– Ты напугала меня, Беллз. Когда я увидел, в каком ты была состоянии несколько дней назад… я больше никогда не хочу видеть тебя такой. Больше я этого не вынесу.

В груди все сжимается от эмоций, вызванных искренностью в его голосе. Внутри я все также разбита, но мой внешний вид, похоже, убеждает его. Я выдавливаю слабую улыбку.

– Я только поделюсь заметками с Майком… обещаю.

Он нерешительно кивает.

Я ухожу к себе в комнату и оставшуюся часть дня провожу там, стараясь плакать потише. Порой мне кажется, что моя голова взорвется от груза мыслей, одновременно вращающихся в ней. Одна возвращается особенно упорно, и ее становится все сложнее игнорировать.

Противозачаточные таблетки лежат в ящике тумбочки. Я достаю упаковку и смотрю на оставшиеся таблетки, которых там быть не должно. Я пропустила больше, чем думала. Кожа стала чище, и я перестала принимать их регулярно, и тогда живот сводит от осознания.

Я иду в ванную. Упаковка тампонов не даст мне ответов на вопросы, но я все равно смотрю на нее, пытаясь вспомнить, когда я в последний раз доставала их из шкафчика под раковиной.

Память меня подводит.

Я знаю, что этой ночью не усну.

– Белла?

Меня будит голос Чарли. Моргнув пару раз, я привыкаю к приглушенному свету.

– Я на работу, – говорит он, когда я наконец фокусирую взгляд на его лице. – Если что-то понадобится, позвони.

– Я справлюсь, – отвечаю я.

– И потрудись вернуться домой сразу же, как только передашь Майку свои записи, – говорит он, глядя на меня.

Я переворачиваюсь на спину, когда он уходит, и смотрю в потолок. Его злость и разочарование всегда имели место на протяжении последней пары лет, но я не привыкла к его заботе. Я не знаю, смогу ли принять ее, если я близка к тому, чтобы разочаровать его еще больше.

Как жаль, что рядом нет Эдварда.

Тревога снова дает о себе знать, и меня начинает тошнить. Я больше не могу игнорировать это чувство. Возможно, это стресс. Если я сделаю тест, то смогу успокоиться, и тогда, быть может, вернутся месячные. У женщин постоянно пропадают месячные из-за стресса. Я читала об этом… где-то.

Беглый взгляд на часы говорит мне о том, что у меня достаточно времени, чтобы съездить в Порт-Анджелес и обратно перед встречей с Майком, если я выйду в течение получаса. Было бы большой глупостью покупать тест на беременность в Форксе. Так только подолью масла в огонь.

Час спустя я брожу вдоль стендов в аптеке Порт-Анджелеса. Я уже сбилась со счета, сколько раз я прошла мимо полок с тестами на беременность. Кто знал, что бывает столько разных тестов? Я замедляю шаг, но пока не нахожу смелости остановиться и хорошенько посмотреть на них. Откуда мне знать, какой лучше взять?

Я знаю, что веду себя глупо. Все равно в округе нет никого из знакомых, но мне просто не хватает мужества взять коробочку и прочесть. Спустя еще три-четыре круга по аптеке, я делаю глубокий вдох и заставляю себя остановиться и взять один.

Я покусываю губу, пока читаю инструкцию, но слова не откладываются в сознании. В итоге я беру один из тестов и кидаю в корзину под упаковку ватных шариков, которую взяла для прикрытия. Мое лицо заливает краска, пока суровая на вид женщина за стойкой пробивает мои покупки. Ей даже хватает желчи спросить меня, не нужен ли мне пакет, будто бы я хочу выйти отсюда, неся это в руке и демонстрируя всему миру.

На обратном пути к машине я прохожу мимо двух беременных женщин. Раньше я их особо не замечала.

И всю дорогу в Форкс я не могу перестать думать о пакете из аптеки, запиханном под сидение. В животе какое-то тянущее чувство, а еще не покидающее меня раздражение. Я включаю радио и пытаюсь сосредоточить на нем, но мой взгляд беспрестанно мечется к синему краешку коробки, торчащей из-под сидения.

Я возвращаюсь в Форкс за двадцать минут до назначенной с Майком встречи. Я ничего не могу с собой поделать, и, зная, что это бесполезно, я все равно недолго езжу по городу в надежде заметить вольво Эдварда.

Когда мой урок в тщетности закончен, я сворачиваю на парковку возле закусочной и паркуюсь рядом с машиной Майка.

Сегодня суббота, а потому в закусочной людно. Я открываю дверь и слышу какофонию голосов и чувствую, как нос морщится от запаха. Раздавшийся детский плач заставляет меня вздрогнуть, и не только из-за звука. Я сразу замечаю Майка, потому что он встает и машет мне, будто я только что вернулась домой с войны.

Это вызывает у меня улыбку, но она быстро увядает, когда я иду к нему, а он остается на месте.

– Привет, Майк.

Я сажусь в кожаное кресло напротив него. Он мусолит в руках бутылку с кетчупом и бормочет свое приветствие. Я озадаченно смотрю на него.

– Что случилось? – спрашиваю я.

Он встречается со мной взглядом, но всего на мгновение, будто не может смотреть мне в глаза.

У меня сводит желудок. Возникает отчетливое ощущение, что я приглашена сюда не для любезностей.

– Я… э-э… спасибо, что пришла, – бормочет он, отвернувшись посмотреть в окно.

Я рассматриваю его профиль, замечая мрачное выражение лица, напряжение в плечах и нервное постукивание пальцев по столу. Он нервничает. Если бы мы с ним встречались, то я сейчас была бы готова поклясться, что он со мной порывает.

– Хочешь что-нибудь выпить? Содовую или еще что? – Его голос звучит слишком высоко.

– Да, я выпью кофе. С молоком. Без сахара.

Он кивает и едва не мчится прочь из-за стола. Я сглатываю ком, начавший формироваться в горле. Я не слепая. Я видела, как ему достается от Джессики из-за того, что он продолжает со мной дружить. Я знаю, в чем дело: я вот-вот потеряю одного из двоих оставшихся у меня друзей.

– Держи, – говорит он неестественно бодрым голосом.

Обхватив кружку ладонями, я смотрю на ее содержимое и вспоминаю обо всем хорошем, что сделал для меня Майк. Он хороший человек, и я не должна вменять происходящее ему в вину… как бы ни было больно. Эта мысль вкупе с моим желанием поскорее поехать домой и сделать тест ослабляет мое горькое разочарование.

– Джессика не хочет, чтобы ты продолжал со мной общаться, – говорю я с горечью.

Он ерзает в кресле.

– Это не…

– Значит, у вас ребята, все серьезно? – спрашиваю я, перебивая.

Он снова ерзает, когда я смотрю на него. Обводит взглядом помещение и снова смотрит на меня.

– Я… она… черт, Белла, я бы не стал этого делать, если бы не пришлось. Мы ведь по-прежнему будем видеться в школе, но она ревнует, понимаешь? Думает, что я принимаю твою сторону, если провожу с тобой время.

Я киваю, хотя внутри мне хочется кричать на него за то, что он верит в ее бредни.

Внутри я чувствую себя преданной, но разумная часть меня не дает мне на него сорваться. Вместо этого я сижу и слушаю, как он пытается объяснить, что потеряет свою девушку, если продолжит дружить со мной. Лично я думаю, что потерять ее – вовсе никакая не потеря, он заслуживает лучшего, но почем я знаю? Что я знаю о парне, который пошел бы на что угодно, чтобы быть с любимой?

– Это ненадолго, – пытается убедить меня он, когда мы выходим на улицу. – Я заставлю ее понять, что мы просто друзья.

Я уже безучастно смотрю на накрапывающий дождь.

– Ты без куртки, – замечает он.

Я пожимаю плечами.

– Промокнуть – меньшее из зол, что могло случиться со мной сегодня.

Я сразу жалею о сказанном. Он выглядит обиженным, когда я смотрю на него, и я сразу же извиняюсь.

Я выхожу из-под крыши под проливной дождь. Капли ударяют по коже как ледяные иголки, и это приятное чувство. Майк смотрит на меня как на сумасшедшую, и, может, я такая и есть, потому что я начинаю смеяться.

– Выходи, – радостно кричу я. – Вода отличная.

Он хватает меня за руку, и мы бежим к нашим машинам. Он смеется надо мной, когда я поднимаю лицо к нему, но в моем смехе слышится горечь и безрассудство… даже для моих ушей. Но смех длится недолго, когда во мне закипают эмоции. Он смотрит на меня и хмурит брови.

Я в смущении отвожу взгляд.

– Эй, – тихо говорит он, заставляя меня посмотреть на него.

Эмоции двух прошлых недель начинают выбираться на поверхность, как и мысли о потере друга. На глаза наворачиваются слезы.

– Иди сюда, – говорит Майк и заключает меня в Объятья.

Я обнимаю его, отчаянно нуждаясь в этом. Утыкаюсь лицом ему в грудь, подавляя всхлипы, готовые поглотить меня. Он обнимает меня крепче, будто бы понимая.

Я не знаю, как долго я ищу утешения в его объятьях, но начинает казаться, что слишком долго. Я отстраняюсь, и он, замешкавшись на мгновение, отпускает меня.

– Белла, я мо…

Я мотаю головой.

– Все нормально, Майк.

– Ты уверена.

Я ударяю его кулаком по руке.

– Ага, – легко отвечаю я. – Я понимаю. – Хотя на самом деле совсем не понимаю.

На его лице отражается вина и сожаление, когда он направляется к своей машине. С тяжестью на сердце я забираюсь в грузовик и, со злостью вытерев слезы, уезжаю, больше не взглянув на него.

Дома я прямиком мчусь в ванную и запираю дверь. Трясущимися руками переворачиваю коробочку и пытаюсь прочесть инструкцию. Только спустя несколько попыток мне удается впитать информацию, потому что нервы сдают. Это же не кибернетика, мне всего-то нужно пописать на палочку, но даже это непростая задача для трясущихся рук.

Я надеваю крышечку обратно на палочку и кладу на подоконник. И отхожу как можно дальше, будто это бомба, и сажусь в углу возле ванной, поджав ноги. Я упираюсь лбом в коленки и жду. На коробочке написано: пять минут.

Через пятнадцать минут мне становится дурно. Я встаю и подхожу к ней, но снова срываюсь и сажусь на край ванны.

Полтора часа спустя мой желудок начинает издавать странные бурлящие звуки, и я чувствую, как жжение поднимается к самому горлу. Я оседаю обратно на пол и жду еще.

Все мое тело дрожит, а мысли вьются вокруг всего произошедшего. Образы Эдварда всплывают в памяти маленькими вспышками боли, направленными прямиком в сердце. Я вижу, как он улыбается мне, обещая, что все будет хорошо, и вижу его виноватый взгляд, которым он смотрит на меня, пока я не вышла из машины. Я вижу его наполненный страстью взгляд, пока он занимается со мной любовью.

Все мое сердце болит.

Я отвлекаю разум от болезненных воспоминаний и сталкиваюсь с болезненным настоящим.

Я хочу посмотреть на палочку. Я хочу вырваться из страданий, но боюсь, что как только я посмотрю на нее, станет во стократ хуже.

Еще час спустя, я больше не могу это выносить. Живот сводит, а конечности онемели от долгого сидения в одной позе. Суставы хрустят, когда я встаю на ноги. В какое-то мгновение у меня возникает желание взять полоску и выбросить ее в окно.

В конце концов, я беру ее дрожащими пальцами. Мне требуется немало усилий, чтобы открыть глаза и посмотреть на нее.

Странно, но маленький синий плюсик совсем меня не удивляет.

Он расплывается за слезами.

Сердце ухает вниз.

Голова болит.

Оставшуюся часть выходных я провожу сидя у окна, глядя в пространство и пытаясь постигнуть умом, что во мне растет жизнь, но все кажется нереальным. Я никак не могу поверить, что судьба может быть так жестока.

Часы тянутся, и мои мысли изворачиваются во всевозможных направлениях. Я нерешительно прикасаюсь к своему все еще плоскому животу, но даже не могу представить, как он будет округляться с ростом ребенка. Я знаю, что никогда не смогу сделать аборт, поэтому я остаюсь с осознанием того факта, что шанс сбежать от всего только что пропал.

Не будет нового начала в колледже. Не будет шанса прожить жизнь, будто Эдвард Каллен никогда не был ее частью. Когда мои мысли возвращаются к тому, как Эдвард с Ириной вместе радуются ее беременности, агония одиночества становится почти невыносимой. Я хватаюсь за грудь, потому что возникает чувство, что она может вскрыться, и мое израненное сердце осколками высыплется на пол.

Когда в голове наконец укладывается мысль, что я беременна, я начинаю думать о том, каким любимым будет их ребенок. Я могу представить, как обе семьи собираются со свойственной им демонстративностью, когда родится ребенок. Я мучаю себе мыслями о крестинах, на которых Эдвард и Ирина с гордостью показывают свой комочек счастья Денали и Калленам. Я прикусываю губу при мысли о том, как Карлайл поздравляет Эдварда с чем-то, что он наконец-то сделал правильно.

Где во всем этом место моему ребенку? Среди воображаемых дней рождения, праздников рождества и ежедневных событий, которые, как я теперь уверена, наступят, нет места постыдному результату неверности Эдварда.

Большинство ночей я лежу одна в кровати не в силах заснуть, потому что слишком больно скучать по Эдварду. В такие часы я забавляюсь мыслью о том, чтобы рассказать ему все – в моем одиночестве возможность, что он вернется ко мне, если я скажу ему, кажется удовлетворительной. Мне почти удается убедить себя, что я могу дать ему то же, что и Ирина. Но днем прекрасно понимаю, как хрупка эта вероятность.

Так я мучаю себя всю неделю. Мне приходится заставлять себя ходит в школу, и я едва выдерживаю, когда как-то утром ко мне подходит Анжела. Она уже неделю пытается уговорить меня пойти с ней в кафе, и у меня больше не осталось отговорок.

Она подходит со спины, и жалость в ее голосе, когда она спрашивает, как у меня дела, злит меня.

– Нормально, – отвечаю я, но неубедительно даже для собственных ушей.

– А выглядишь не очень, – замечает она, – ты выглядишь немного усталой.

– Как и все остальные, разве нет? – спрашиваю я, пытаясь отшутиться. – По крайней мере, нам осталась всего пара недель учебы.

– Это правда, – говорит она с улыбкой. Затем поправляет очки на носу и прикусывает губу. Я заранее знаю, какой вопрос грядет. – Встретишься со мной в кафе за обедом? Тебе не зачем все время прятаться.

– Я не прячусь, – отвечаю я, защищаясь. – Просто не хочу сидеть там с Джессикой и ее прихвостнями, пялящимися на меня.

– Ненавижу Джессику за это, – злится Анжела. Я немного поражена, потому что никогда не видела ее такой сердитой. – Меня бесит, что она продолжает распространять свою ложь.

Я поворачиваюсь к ней лицом, с виду не задетая ее вспышкой.

– Не беспокойся об этом, Анжела. Это не твоя проблема.

Она сникает с лица. Чувство вины заставляет меня пойти на уступку.

– Может, и увидимся с тобой за ланчем, – предлагаю я. – Было бы приятно поболтать.

Она благодарно улыбается, и мне начинает казаться, что, возможно, будет неплохо поговорить с кем-то за ланчем. Я возвращаюсь к шкафчикам, когда она уходит, все еще не уверенная, встречусь я с ней или нет.

– Белла?

Я замираю при звуке голоса Элис. Я не могу заставить себя обернуться. Несмотря ни на что я скучала по ней, и звук моего имени, произнесенного ей, злит меня и причиняет боль.

– Послушай, я знаю, что я последний человек, с которым тебе хочется говорить, но я так больше не могу. Я скучаю.

Я чувствую, как напрягаются плечи, и зажмуриваюсь, когда меня одолевают эмоции. Я не отвечаю, но она продолжает.

– Прости, что не могла с тобой поговорить… Это было трудно для меня. При всем, что происходило с администрацией больницы и Эдвардом с Ир… ну, было тяжело, понимаешь.

Я-то, черт возьми, понимаю.

– Эдвард с Ириной уехали из города, и я подумала… может, мы могли бы поговорить?

Первая мысль, что приходит мне в голову – он уехал навсегда. Он зажил дальше без меня. Я подозревала это, потому что Чарли не смог его найти, но теперь сожаление в голосе Элис только все подтверждает.

Фатальная окончательность происходящего едва не заставляет меня упасть на колени. Безумно, в голове возникает его образ в момент нашей последней встречи. Ужасающий блеск вины и печали в его глазах. Он, должно быть, уже тогда знал, что все кончено, но так долго позволял мне верить в него. Это больнее всего.

Элис продолжает говорить, но в моей голове бурей грохочет голос Эдварда. Вся его ложь громыхает как гром, все его обещания мелькают как вспышки молний, исчезающие в никуда. Сквозь боль начинает прорываться злость, а Элис все молит меня о том единственном, чего я хотела от нее на протяжении последних недель.

Последние толики нашей дружбы исчезают вместе с моей злостью. Нам больше никогда не быть подругами. Она никогда не узнает, что у меня будет от него ребенок, потому что если узнает, я никогда не буду свободна от них и никогда не переживу предательство Эдварда.

Как-то мне удается спокойно закрыть дверцу шкафчика и уйти от нее, не сказав ни слова.

Весь урок английского я сижу, обдумывая все. Впервые ребенок начинает казаться реальным. Я чувствую крошечную вспышку эмоций, похожих на надежду, когда я думаю о том, каково будет иметь кого-то, кого можно любить, и кто будет любить меня безо всяких условий. Глаза щиплет от подступающих слез. Я опускаю голову и прячусь за волосами, закрывшими лицо как занавес.

Мысль о том, как Эдвард и его семейство осыпают моего ребенка подарками вместо настоящей любви, обращает мое сердце в камень. Я не хочу, чтобы они покупали привязанность моего ребенка, обеспечивая его тем, что я не могу себе позволить.

К концу урока я уже приняла несколько решений. Я не хочу, чтобы Эдвард или его семья знали о моем ребенке, и я уеду из города, чтобы они наверняка никогда не узнали.

Я уверена, что Элис из тех людей, кто не даст всему так закончиться. Если я уеду, она станет меня искать, а я не могу так рисковать. Мне нужно заставить ее ненавидеть меня – и его тоже. Только так она оставит меня в покое.

Впервые судьба милостива ко мне, и подходящая возможность предоставляется за ланчем. Я бреду вместе с остальными в кафетерий, когда вижу, как Анжела и Джессика ругаются впереди.

Джессика скрестила руки на груди и оттопырила бедро в защитной позе. По мере приближения, когда поток людей уходит в сторону от них, до меня доносится голос Анжелы.

– Почему ты никак не прекратишь нести этот бред? Белла тебе ничего не сделала, она не заслуживает этого!

– Это не бред, – кричит Джессика.

– А тебе все не удержаться, да? – Анжела с отвращением качает головой.

Собравшись с силами, я использую свою возможность.

– Она не врет, – говорю я. Не было бы мне дурно от того, что я собираюсь сделать, мне бы показалось забавным, как их головы синхронно поворачиваются ко мне.

И у обеих шокированные выражения лиц.

– Что? – Анжела первая приходит в себя.

– Она не врет, – повторяю я. – Так что нет смысла меня защищать.

Анжела потрясенно распахивает рот почти одновременно с Джессикой. Я иду мимо них и выхожу за двери.

В глазах стоят слезы, и я натыкаюсь на Майка, не успев добраться до грузовика.

– Воу! – усмехается он, поймав меня. – Где пожар?

Его улыбка пропадает, когда он видит мои слезы.

– Все нормально? – спрашивает он.

– Мне просто нужно домой, я…

– Майк! – вопит Джессика позади меня.

Я использую эту возможность и спешу к своей машине, не оборачиваясь. К счастью, никто из них за мной не идет, но мне не по себе за Майка, когда в зеркале заднего вида я замечаю, как они ругаются.

Вскоре по возвращении домой я слышу звук подъезжающей машины. Я удивлена, что слухи дошли до Элис так быстро.

И для такой малышки она делает много шума, когда стучит в дверь.

– Мне не интересно, Элис! – кричу я через весь коридор. Я не хочу, чтобы она думала, будто я ждала ее приезда.

– Открой! – кричит она.

Я жду несколько мгновений, пока она не стучит в дверь снова, а затем слегка приоткрываю ее. Она сразу же толкает ее и входит в дом.

Затем резко разворачивается ко мне, кипя от злости и хмуря брови в непонимании.

– Я думала, что мы сможем разобраться, – говорит она.

И хотя я и сама думала об этом, накопленная неделями боль и унижение выходят на поверхность, и я взрываюсь.

– Да кто ты, по-твоему, такая? Ты не разговаривала со мной почти два месяца, а теперь ты появляешься у меня на пороге, потому что хочешь получить от меня ответы!

Она бледнеет от силы моей ярости.

– Послушай, я знаю, что была дерьмовой подругой, но у меня не было выбора, Белла, я должна была…

Я провожу пальцами по волосам, чувствуя, будто могла бы вырвать их все с корнем.

– Элис, мне уже на это наплевать. Просто уходи!

Она смотрит мне в глаза, но я разрываю взгляд, когда она прищуривается.

– Почему ты это сделала?

У меня возникает чувство, что она говорит о моем подтверждении слов Джессики, но я намеренно говорю о другом. Живот сводит, но я держусь изо всех сил.

– Сделала что, Элис? Трахнула твоего брата? – говорю я с презрением, какое только могу изобразить. – Потому что хотела, потому что могла.

Она хмурится еще сильнее, в ее глазах отражается боль.

– Он говорит, что любит тебя, – тихо говорит она.

Мысль о том, что он сказал ей такое, тогда как его предательство подтверждает, что это ложь, злит меня еще больше. А злость помогает сделать то, что я должна, отчего произнести все это оказывается легче, чем я думала.

– Любит меня? – фыркаю я. – Твой брат – эгоистичный мудак, который пару раз трахнул лучшую подругу своей сестры на заднем сидении своего автомобиля. И теперь он пытается оправдаться, сочинив для тебя сентиментальную сопливую историю. Давай я рассажу тебе, как все было. – Мое дыхание сбивается, пока я ядовито кричу на нее. – Джессика сказала правду. Я хотела, чтобы он был у меня первым, поэтому я все подстроила, чтобы подобраться к нему. Это было легко сделать, он такой чертовски слабый и эгоистичный, ему плевать на всех, кроме себя. Он не мог удержать своего друга в штанах. Вот и все. И ничего больше. Он жалкий кусок дерьма, который попался со спущенными штанами, а потом спрятался за спинами членов своей семьи, надеясь, что ему все сойдет с рук.

Ее глаза широко распахиваются от шока.

– Это неправда! – возражает она. – Я знаю, что он наделал ошибок, но теперь он пытается поступить правильно, он нужен Ирине…

– Эдвард бы не понял, что правильно, даже если бы это ужалило его в зад! – кричу я, направляясь к двери и открывая ее. – А теперь выметайся из моего дома и больше сюда не приходи!

Она неспешно идет ко мне, но я неотрывно смотрю во двор. Моя злость быстро испаряется, когда до меня доходит, что я только что наговорила. Она останавливается рядом со мной, и мне требуются все мои силы, чтобы не смотреть на нее.

– Я знаю, что мы плохо перенесли ситуацию, Белла, – говорит она со вздохом. – Но я знаю тебя и знаю своего брата, поэтому могу отличить, кто из вас врет. Может быть, когда ты успокоишься, мы могли бы поговорить.

Меня накрывает грусть. Мне хочется забрать свои слова назад и рассказать ей все, но потом я вспоминаю, что тогда придется рассказать и о беременности ребенком Эдварда. Это пересиливает все, и я нахожу в себе последние капли злости.

– Убирайся!

Она больше не возражает. Спешит прочь, и я запираю за ней дверь и опираюсь на нее, сломленная эмоциями. Услышав, что машина отъезжает, я оседаю на пол, всхлипывая, и жалея, что по-прежнему люблю Эдварда.

Здесь меня и находит потрясенный Чарли.

Он опускается на колени и обхватывает мое лицо ладонью, стирая слезы большим пальцем. Он что-то мне бормочет, успокаивая тихим голосом, что я не слышу его за своим плачем.

Я моргаю и смотрю на него.

– Я готова позвонить маме, – выдавливаю я сквозь всхлипы.

На его лице отражается грусть, и он понимающе кивает. Но совсем не понимает.

Он помогает мне встать и прижимает к себе. На меня накатывает новая волна тоски.

– Я беременна, – шепчу я, больше не в силах сдерживаться.

Он напрягается.

– Ох Белла, – выдыхает он.

– Прости, пап.

Ответная реакция не наступает. Я ожидаю приступа ярости, но он лишь обнимает меня, пока меня мучает боль. Он поглаживает меня руками по спине, а я жмусь к нему, нуждаясь в утешении, которое так много раз хотела от него получить. Он упирается подбородком мне в макушку, и я чувствую, как он подрагивает с каждым всхлипом, сотрясающим мое тело.

Когда худшее остается позади, он помогает мне подняться и ведет в гостиную. Сидит рядом со мной пару минут, затем резко встает и начинает мерить комнату шагами, то потирая шею, то приглаживая усы большим и указательным пальцами.

Он поворачивается ко мне.

– Он знает?

Я мотаю головой.

– Если бы я знал, где он… – начинает он, но не заканчивает предложение.

– Я не стану ему говорить.

Он резко оборачивается.

– Что?

– Я поеду жить с мамой. Ему незачем знать. Я не хочу, чтобы он имел к этому отношение.

Отец снова начинает мерить гостиную шагами.

– Он не заслуживает знать, это точно. – Он останавливается и потирает лицо руками. – Он отнял у тебя все, – шипит он, злясь. – Если я снова его увижу, я убью этого ублюдка!

– Пап!

Он сердито смотрит на меня невидящим взглядом.

– Тебе восемнадцать лет. Он сломал тебе жизнь. Как ты теперь поступишь в колледж? А как же твои мечты? Он убежал бог знает куда, для него ничего не изменилось. – Он останавливается на полуслове и смотрит на меня сурово. – Тебе не обязательно проходить через это. Ты еще можешь все изменить.

Сердце екает.

– Я не могу это сделать.

Он закрывает глаза, и я еще никогда не видела у него такого пораженческого выражения лица.

– Просто сил никаких нет. – Он проводит рукой по волосам, а вторую сжимает в кулак. – Как ты могла быть такой глупой? – ругает он. – Он же чертов врач, неужели он… – Он крепко зажмуривается, будто не может вынести образов, мелькающих за веками.

Я вижу, как эмоции сменяют друг друга на его лице: злость, разочарование, смущение, беспомощность и грусть. Он открывает глаза, и в них видится еще одна: сожаление.

– Я думал, вы с Элис хорошие подруги. Ты была счастлива. – Он мечется взгляд туда-сюда, будто ищет ответ в себе. – Я знаю, что слишком часто оставлял тебя одну, просто я… – Он беспомощно смотрит на меня. – Я не знал, как сделать тебя счастливой, и, наверное, мне было проще наблюдать, как ты приятно проводишь время с Элис.

Его взгляд мрачнеет, и он тяжело сглатывает. Заметно напрягается, сжимая руки в кулаки.

– Я думал, что Каллены – хорошая семья.

Все мое тело дрожит от переизбытка чувств.

– Прости. Я не хотела тебя подводить.

Он резко поднимает голову.

– Это я тебя подвел, – говорит он с надрывом. – Но я помогу тебе пройти через это, Белла. Как только смогу!

Следующие несколько дней он ходит мрачный, пытаясь свыкнуться с происходящим. Иногда я ловлю на себе его сердитый взгляд, иной раз он выглядит невыносимо разочарованным. Не могу сказать, что виню его, но все равно это тяжело терпеть.

Мы с ним не говорили обо всем в подробностях. Но я поговорила с мамой. Когда я рассказала ей, она была так же зла, как Чарли, но когда я разговаривала с ней вчера вечером, она плакала. Мои же слезы все иссякли. Я чувствую себя мертвой внутри. Я все еще плачу по ночам, а сны об Эдварде снова разбивают сердце каждое утро.

Рене приезжает как-то в пятницу, чтобы забрать меня в Финикс, потому что Чарли, судя по всему, считает, что одна я поехать не смогу. Может, он прав. Я слушаю их приглушенные голоса, доносящиеся с кухни, и меня не удивляет, что они становятся все громче и резче, пока не перерастают в полноценную ссору. Но ссора длится недолго, и я жду, пока они замолчат, прежде чем взять рюкзак и спуститься вниз.

Я инстинктивно провожу рукой по животу, заметив большой чемодан у лестницы. Кажется бессмысленным брать с собой всю эту одежду, но я не смогла заставить себя помешать Чарли наполнять чемодан всем, до чего у него доходили руки. В Финиксе слишком жарко для теплой одежды, и скоро мой живот станет слишком большим и для остальных предметов моего гардероба.

Рене оборачивается, едва я вхожу в комнату. Она пытается не выражать никакой реакции, но на короткое мгновение шок все же заметен, когда она широко распахивает глаза и приоткрывает рот. Но она быстро приходит в себя и притягивает меня в объятья.

– Ты такая бледная, – шепчет она мне в волосы. – Ты хорошо ешь?

Чарли фыркает позади нее, и я выдавливаю улыбку и чуть закатываю глаза, встретившись с ним взглядом. Его ответная улыбка выходит напряженной, но он хотя бы попытался.

– Нам пора, – говорит Рене, смахивая волосы с моего лица и глядя мне в глаза.

– Ты же только что приехала, – возражаю я.

Она поглядывает на Чарли, а потом снова смотрит на меня.

– Я решила, что будет проще сразу забронировать обратный билет.

Чарли встает и протягивает руку.

– Я сложу твои вещи в машину.

Я снимаю рюкзак с плеча и отдаю его ему. В последний раз обведя кухню взглядом, я иду за родителями на улицу. И с удивлением смотрю, как Чарли складывает мои вещи в черный седан.

– Я взяла в прокат машину, – объясняет Рене, заметив выражение моего лица. – Решила, что так будет проще, чем просить Чарли отвезти нас.

Она сжимает мою руку.

– Я подожду в машине.

Понурив плечи и нахмурившись так сильно, что за усами почти невидно губ, Чарли бредет ко мне. Он смотрит под ноги, пока наконец не поднимает взгляд. От горя в его глазах у меня перехватывает дыхание. Я мчусь по ступенькам и врезаюсь ему в грудь. Мое тело сотрясают рыдания, когда меня наконец покидает долго сдерживаемая горечь.

– Прости, – хнычу я снова и снова ему в грудь.

Он крепко меня обнимает, и я снова превращаюсь в ту маленькую девочку, которая не хочет уезжать от папочки.

– Не заставляй маму ждать, – хрипло говорит он, отодвигая меня. Целует меня в лоб, стирая пальцами мои слезы.

– Я не хочу уезжать, – шепчу я еле слышно.

– Я тоже не хочу, чтобы ты уезжала, – хрипит он. – Но тебе нужна мама.

Он не дает мне возразить, и в глубине души я знаю, что мне нужно уехать.

Почувствовав, как он вложил что-то мне в руку, я опускаю взгляд и вижу свернутые в трубку купюры. Я смотрю на него, готовая отказаться.

– Ш-ш-ш-ш. Тут немного, просто малость, чтобы помочь тебе, – говорит он, накрывая их ладонью. – Я пришлю тебе еще в следующем месяце.

– Ты не должен этого делать, – возражаю я, громко всхлипывая.

– Я хочу, – настаивает он. – Тебе понадобится много… новых вещей. – Он замолкает ненадолго. – Для тебя и для… э-э… для малыша. Я буду помогать как только смогу.

Я обнимаю его еще раз.

– Ты приедешь в гости?

Он потирает шею и переминается с ноги на ногу. Громко вздохнув, он смотрит в лес у меня за спиной. Мое сердце подскакивает, когда он кивает.

– Приеду, – соглашается он.

Я обнимаю его снова, и мне приходится заставить себя отпустить его, когда Рене заводит двигатель.

– Позвони мне, когда приедете, – говорит он сдавленно.

И снова у меня по лицу текут слезы, когда я сажусь в машину. Я прижимаю руку к стеклу, когда Рене выезжает с подъездной дорожки, и Чарли медленно поднимает свою, пока мы отъезжаем. Мой взгляд остается прикованным к нему, пока он не расплывается из-за слез.

Что-то во мне ломается, когда мы оставляем Форкс позади. Окончательность всего происходящего давит на меня. Боль от разбитых мечтаний пронзает меня остротой холодной, непоколебимой реальности, которую я не могу принять. Я думала, что уеду с Эдвардом навстречу новому яркому будущему. Но вместо этого плетусь из города, как грязная тайна, коей я и являюсь.