Сидя напротив меня в ванне, он касается своей бороды, как и всегда, когда погружен в глубокие раздумья. Его взгляд устремлен только на меня, мое лицо… десять минут, но мыслями он где-то далеко. В этом я уверена. Но вдруг он приходит в себя, смотрит мне в глаза. Даже спустя столько времени его взгляд все равно волнует меня. Я первая отвожу взор, обращая внимание на медленно остывающую в ванне воду.
Потихоньку выпрямив ногу, я скольжу ступней вдоль его бедра. Эдвард моргает, накрывая ее ладонью. Я вижу, как в его мыслях медленно преобразуется увиденное, с какой улыбкой он проводит взглядом по моей груди, наполовину скрытой под водой. Мыльная пена почти растворилась, вода теперь чуть тепловатая и прозрачная.
— Пять лет – срок довольно долгий, — говорит он, сжав рукой мою ступню. Он тянет за нее, отчего я скольжу вниз по гладкому фаянсу. Я барахтаюсь, ухватившись за края ванны, чтобы не перевернуться.
— Я тоже так считаю, — смеясь, шепчу я. — А еще становится прохладно. Давай вылезать.
Он не спорит, просто смотрит, как я встаю и вылезаю, потянувшись к одному из старых голубых полотенец, висящих рядом с ванной. Одно я беру для него и протягиваю. Эдвард вздыхает и встает, его тело мокрое и скользкое. Да, этим видом можно любоваться вечно. Он знает, что я люблю это делать, и, ухмыляясь, берет полотенце, даже не потрудившись прикрыться им.
Закатив глаза, я отворачиваюсь, чтобы он не успел увидеть мою улыбку. Мы сорок минут отмокали в ванной, кто знает, сколько еще пройдет времени, прежде чем мы снова испачкаемся настолько, что придется сюда вернуться.
В спальне я одеваюсь в свободное длинное платье и плюхаюсь на кровать. Ноутбук лежит там, где я его оставила, когда Эдвард стал ко мне приставать. На экране перевернутого после нашего баловства ноутбука мигает курсор, дожидаясь, когда я вынесу свой вердикт. Я писала Элис ответ на ее мольбы приехать на Рождество домой.
«Белла, пожалуйста. Пожалуйста. Мы скучаем по тебе. Тебе стоит вернуться домой. Именно сейчас как никогда».
Она права, нам пора приехать. Для меня дом означает лишь возвращение в Штаты. Если говорить откровенно, я больше не отношусь к Сиэтлу как к своему дому. Уже нет. Да, там произошло в моей жизни много хорошего, но ведь и трудности случались, а уехав оттуда, я сильно изменилась.
Мысленно я хохотнула над ходом своих мыслей, немного самокритично. Разве люди не меняются спустя пять лет? Конечно, меняются. В этом нет ничего уникального. Это как сказать: «У меня разный вкус в музыке». Все считают себя меломанами. А, может, они ошибаются.
— Ты чего улыбаешься? — спрашивает Эдвард, от смеха звук его голоса теплее. Он садится рядом со мной. Поворачивает экран к себе, всматриваясь в мое письмо.
— Ничего… просто, не знаю. Мысли дурацкие.
— Не бывает у тебя дурацких мыслей, — подмигнув, говорит он, но подозреваю, тут он не шутит. И доказывает мою правоту, добавив: — Самая умная девочка, которую я знаю.
— Стараюсь, — шепчу я. — Однако этой штуковиной ты превращаешь меня в совершенную тупицу. — Я показываю на его незастегнутые джинсы без ремня.
Прикусив губу, он хватает меня за руку и убирает ее.
— Девочка, дай мне передых. Хотя бы часик.
— Я буду хорошо себя вести, — заверяю я, наклонившись, чтобы поцеловать его в подбородок, а потом вернув все внимание к письму Элис. — Я все равно собиралась написать, что мы возвращаемся.
— Никаких сюрпризов?
— Нет. — Я качаю головой. — Она с ума сойдет. Сколько прошло… два года с последнего визита?
— Ты хотя бы возвращалась, — тихо говорит он, перекатившись на спину.
Я возвращалась – после нашего переезда несколько раз. Сначала каждый год, а потом реже, когда мы с Эдвардом привыкли к итальянскому образу жизни, нашей работе, дому… и да, мы путешествовали, но только по Европе, страны которой не посетить было бы глупо и грешно. Мы проехались по побережью и горным хребтам на поезде, путешествовали на попутках и взятых в прокат машинах, помешались на автобусных турах, напичкав смартфоны и онлайн-альбомы памятными снимками. Вместе с тем я успевала поддерживать связь с Роуз и Элис, присылала им письма с открытками, сообщения по электронке и всякие безделушки. По меньшей мере раз в неделю мы созванивались по видеочату — так мне казалось, что я рядом с ними, и они со мной.
Однако Элис права – пора нам с Эдвардом приехать домой. Мы жили за границей половину десятилетия. Изменились не только мы (и все остальные), но и расклад наших прежних реалий. Дело Эдварда теперь история. Официально он мертв, хотя был живее многих, а Джейк официально пропал, хотя был мертв – и так будет всегда.
Эдвард тоже поддерживал связь с отцом и Джеймсом, но редко и довольно замысловато. Они покончили с преступным миром, оставив свое производство мета ради плантаций марихуаны в Колорадо, но лучше, конечно, если они вовсе не будут контактировать. Я знала, что Эдвард скучал по своей семье, но сумел находить в этом гармонию.
— Моя семья – ты, — часто повторял он, когда я чувствовала себя виноватой за то, что у него никого нет.
Поэтому теперь ничто не могло помешать нашему возвращению в Штаты. По документам у нас были новые имена – Изабелла и Тони Каллен, хотя наедине друг с другом мы оставались Беллой и Эдвардом. Так было проще путешествовать… хотя при мысли об этом я нервничала как сумасшедшая. Никак не могла себя перебороть. Жизнь в Чинкве-Терре была как сказочное существование в безопасном мирке, а ныне предстояло возвращение в реальный мир.
— Да, думаю, я скучаю. — Я поворачиваюсь к нему.
— Я тоже. По определенным моментам… — Он вздыхает, положив ладони на кровать. — Здешних мест мне тоже будет не хватать. Было… — Он ухмыляется, смотря на меня, и я сразу же понимаю, какие шальные мысли посещают его голову. — Очень познавательно.
— Да, — сдуру говорю я, теперь думая о том же самом, потому что он прав. Реально. Медовый месяц длиной в пять лет стал очень информативным опытом.
— Никогда не думал, что окажусь в таком месте, буду давить виноград и делать вино, как какой-то придурок из тех зарубежных фильмов, что ты любишь…
— Не таких уж зарубежных, ведь мы живем там, где их и снимают. — Я дергаю его за ухо, зная, как он любит меня подбешивать, притворяясь неотесанным мужланом, каким на самом деле не являлся. Может, Эдвард и был безбашенным зэком когда-то, но в действительности он один из самых образованных и начитанных людей, что мне доводилось встречать. Он просто решил не хвастать своим интеллектом.
— Мы эмигранты, что бы ты там ни думала, la mia bella. — Он усмехается, довольный своим сомнительным итальянским и остроумием, и переворачивается набок. Протянув руку, он резко задирает мое платье и ведет кончиками пальцев по животу. — Но я рад. Здесь лучшее вино, что я пробовал.
— А еще лучший хлеб. — Я хмыкаю, вспомнив о хлебе к ужину.
— Лучший сыр.
— Лучший кофе.
— Лучший шоколад, — с уважением говорит он.
— Здесь… Вообще-то в Амстердаме лучше.
— Не, в Амстердаме лучшие…
— Ш-ш-ш, — я прижимаю руку к его рту и закрываю глаза, молча посмеиваясь. — Что было, то прошло.
Он облизывает мою ладонь, и я вытираю ее об его грудь – у Эдварда аллергия на рубашки. Он укладывает меня на спину и наклоняется поцеловать мой живот.
— Знаешь, что в Италии самое лучшее?
Внутри все трепещет… по многим причинам.
— Что?
— Детишки.

В тот день, когда мы покидаем Италию, вылетая из Рима после долгих выходных, проведенных за обильным просмотром лучших зарубежных фильмов, небо тяжелое, мрачное, темно-серого цвета, а воздух такой не по сезону сырой, что дождь сейчас был бы очень лишним.
— Уверен, что это наш рейс? — Я зеваю, пытаясь побороть сон. В этом триместре мне удалось одержать верх над тошнотой, но побороть постоянную усталость не вышло. И чем дальше – тем хуже, дремать хочется все чаще и чаще.
— Да, пойдем, — хихикает Эдвард, оттаскивая меня от ближайшей витрины с шоколадом. – Уже дважды объявляли. На английском и итальянском.
— Я слишком устала, чтобы мыслить адекватно, — говорю я, снова зевнув. Я тянусь к одной из сумок, но он проворно отталкивает мою руку, мимоходом недовольно глянув.
— Ты только что сказала, что устала.
— Эдвард, пожалуйста, дай я что-нибудь понесу.
— Ты человека несешь, этого хватает.
Я корчу мину из-за этого его благородства, расстроенная и очарованная одновременно.
— Одну сумку.
— У тебя есть сумка, — говорит он, кивнув в сторону моей сумочки.
— Я не инвалид, — прошептала я, встав на цыпочки и поцеловав его покрытую щетиной щеку.
— Сегодня утром ты доказала это, девочка. – Он нарочито прищурился, опустив глаза на мои губы на случай, если я не поняла его намек.
Секс, секс, секс. Эти дни моей жизни – длинные параграфы легкого сна, дополненные частыми требовательными возгласами о сексе.
И перекус. Я с любовью смотрю на витрину с шоколадом, загрустив, что кроме Нутеллы (даже не итальянской), доступа к этим вкусняшкам я не получу.
Мы встаем в очередь пассажиров на наш рейс и замолкаем, погрузившись в раздумья. Возвращение домой – особое дело. Большинство накопленных за границей вещей – удивительно, но их было не так много – уже прибыли к Джасперу и Элис. План был такой: провести пару недель с лучшими друзьями и отправиться в северную Калифорнию на постоянное место жительства. Это место мы выбрали, потому что оно немного похоже на окрестности Сиэтла, но в то же время отличалось, а еще было довольно далеко, чтобы дышалось легче.
Толпа двигается живо, подходит наша очередь. Эдвард идет первым, двигаясь той уверенной походкой, которую я люблю (кое-что совсем не поменялось), а потом поворачивается и ждет меня у входа в самолет.
— Доброе утро, миссис Каллен, — говорит, как и следовало ожидать, великолепный бортпроводник хрипловатым голосом с ярким акцентом, и берет мой билет. Господи, как мне будет не хватать Италии. – Спасибо и добро пожаловать на борт!

Я клюю носом большую часть полета в Лондон, где мы меняем Британские авиалинии на Американские и отправляемся в Сиэтл. Этот полет мы с Эдвардом только и делали, что обменивались всякой закусью и шушукались над телефоном, просматривая сделанные за последние пару лет снимки.
— Эти вафли, — почти стонет Эдвард, показывая на фотку, где мы завтракаем в Брюгге. Я улыбаюсь, вспоминая. Тогда у меня была суперкороткая прическа, сексуальный боб длиной до подбородка – очередная моя прихоть. Эдвард не питал особой любви к такой стрижке так же, как я негодовала по поводу кустистой бороды, которую он отрастил через год во время нашей самой долгой ссоры. Я любила щетину, но с этой бороденкой он был скорее похож на грязного дровосека, чем на сексуального хипстера. Теперь он отрастил свою золотисто—рыжеватую щетину, а мои волосы лежали блестящими темными волнами, за что спасибо высокому уровню эстрогенов в моем организме.
— Теперь я хочу вафли, — говорю я, с тоской смотря в окошко.
— Купим, — рассеянно отвечает он, пролистывая годы наших воспоминаний. – Помнишь того парня? На фестивале?
— Который хотел сфотографировать, как я «топчу его виноградинки»? – спрашиваю я, поморщив нос. – Мерзкий.
— Уморительный…
— Ты чуть его не прикончил.
— Потому что он нарушил золотое правило, — процедил Эдвард, растекаясь по сиденью.
— Вали к другим?..
— Смотри, но руки не распускай.
— Он же просто паскудный старикашка, — фыркаю от смеха я, переплетая наши пальцы.
— Да, и у тебя уже есть такой. — И снова, намекая, он проводит по мне взглядом, жадно, но и бестолково — на мне длинные рукава и шарф.
— Да ну, ты наверняка сейчас не в настроении для этого.
— Я всегда в настроении, девочка. — Он касается моего живота. — Это… приносит мне хорошее настроение.
Я пока не показываю, но понимаю, что он имеет в виду. Осознание того, что я вынашиваю его ребенка, его заводит. Думаю, есть в этом что-то инстинктивное — ну как у пещерного мужика. Он закинул свое семя. Он хозяин. И все в таком духе.
— Я рада. Потому что очень скоро я буду выглядеть отвратительно, чувствовать себя так же, и, наверное, у меня будут особые нужды, а тебе придется по десять раз на дню говорить, какая я сексапильная.
— Я буду. — Мы целуемся. — И совершенно искренне.

Сначала я вижу воздушные шары, а потом уже Элис. Их столько, что я удивлена, каким образом она еще не улетела, а служба безопасности в аэропорту не нашла причину конфисковать их.
— Привет! — кричит она, побежав к нам. Джаспер едва справляется со связкой шариков и маленьким Томасом, чьи светлые волосы еще светлее, чем у его отца. Это самый милый малыш в мире, и я удивлена, что они не произвели на свет еще как минимум четверых.
— Белла! — охает она с красным от радости лицом и обнимает меня. Я отвечаю ей тем же, чувствуя, как текут по щекам слезы. Проклятье. Я скучала по ней, я пыталась держаться, но, клянусь, из-за беременности весь мир для меня стал сверкать мелодраматичным светом.
— Эдвард, привет, — шепотом произносит она, неуверенно обнимая и его.
Он улыбается, похлопав по ее спине.
— Здрасьте, миссис Элис. Наконец-то мы встретились.
Она отстраняется, улыбаясь во все тридцать два.
— М, Эдвард, мой муж Джаспер, — знакомит она, подтащив к себе своих парней.
Я наклоняюсь, смотря на мальчугана, за ростом которого наблюдала посредством снимков и видео. Элис права, полностью права – пора вернуться домой.
На следующий день из Флориды прилетает моя мать, обрадованная тем, что я пришла в себя и вернулась. Примечательно, что для человека, который пихал меня в подростковом возрасте на всевозможные турпутевки по Европе, она настаивала, чтобы я покончила с этим во взрослом возрасте. Еще она счастлива, что мы ждем прибавления. Может, я не так близка с Рене, но не хочу разлучать ее с внуком.
Она совершенно заворожена Эдвардом… и это очень смущает меня. Наверное, он напомнил ей кого-то из ее прошлого, и Эдвард чувствует это и играет на ее чувствах, очаровывая с каждым днем своей болтовней.
— Господи, Белла, — восклицает она, смотря, как он медленно прогуливается, вертя между пальцами бутылку пива. — Теперь понимаю, почему ты забеременела. Удивлена только, почему так долго тянула.
— Контрацептивы, мам, — сухо говорю я. Фильтровать свой искренний поток речи она не умеет.
Она подмигивает, похлопав меня по коленке.
— Я за тебя рада.
Я хочу закатить глаза, как вдруг она наклоняется ко мне.
— Правда, я очень рада, милая. Ты долго пропадала.
Она права. Однажды я пропала на долгий срок, пока в моей жизни не появился Эдвард. Хотела бы я все ей рассказать: она чокнутая и любящая, осуждать не будет, но я не могу и права не имею. Ей достаточно быть знакомой с ним и знать, что мы вернулись домой.
Мы провели выходные с семьей Уитлок и моей матерью, в гости приходили и Роуз с Эмметом. Как приятно находиться дома, среди знакомых запахов, видов и звуков Сиэтла. Пока Эдвард отдыхал дома, мы с девчонками выжали по максимуму из моего приезда.
За два дня до Нового года Эдвард перехватывает меня в коридоре и утаскивает в гостевую комнату, где мы остановились.
— Эй.
— Эй. — Я смотрю на него, пытаясь понять выражение его лица. В основном, он выглядит счастливым, учитывая, что эти люди на самом деле мои друзья, но иногда мне кажется, что он грустит по своим родным. Друзьям. — Ты в порядке?
— Да. Но… — Он выпускает меня из объятий и садится на кровать, взъерошив волосы руками. – Думаю, пора, Белла. Пора уезжать.
— Что-то случилось?
— Нет. — Он еле заметно улыбается, качая головой, и все, что нужно, я вижу в его глазах. Он закрытый человек, ему нужно свое пространство. Не виню его за это, несколько лет мы существовали только вдвоем.
Кивнув, я кладу руку ему на бедро.
— Канун Нового года мы встретим в новом доме.
На следующий день мы собираем наши скудные пожитки и уезжаем, пообещав, что скоро заедем в гости. Моя мать уехала два дня назад, остались только Элис, Джаспер и Томас.
— Я могу помочь с подготовкой детской комнаты, — предлагает Элис с горящими от предвкушения глазами. Думаю, она единственный человек из всех, что я знаю, чьи глаза действительно горят. — Если хочешь.
Как будто я могла разрушить ее мечты и сказать нет.
— Хочу. Начинай искать идеи.
— О, я уже завела коллекцию фоток.
— Удивила, — смеюсь я. – Все хорошо. Люблю тебя! Мы поехали.
Грузовики компании U-Haul совсем не сексуальные и не быстрые, но есть что-то опьяняющее в поездке по бездорожью навстречу новым приключениям в новом городе. Похоже, на это мы с Эдвардом горазды.
С грохотом мчась по дороге, мы обсуждаем насущное: Эдвард зарабатывает, я потом буду работать учителем. В детском садике, решила я — Томас такое золотко. Конечно, после рождения малыша Каллена. Гораздо позднее. Я хочу пока просто побыть дома.
— Или совсем станешь домохозяйкой, — вносит идею Эдвард.
— Что? Нет. Ты просто хочешь, чтобы я босая и беременная не вылезала с твоей кухни.
— Да, отличная идея. — Эдвард кивает, сжав мою ногу, а я от вредности щипаю его. — Я имел в виду домашнее обучение.
— Не знаю, способна ли я на домашнее обучение.
— Я помогу.
— С чем, с химией?
— Ха-ха, — однако он улыбается, все-таки развеселившись.
— И когда мы узнаем? – спрашивает Эдвард где-то рядом с Реддингом в Калифорнии.
— Я типа хотела оставить это сюрпризом.
— Ну и оставляй. А мне пусть скажут.
— Нет уж, — фыркаю я. — Нечестно, если ты будешь знать, а я нет.
— А что плохого в том, чтобы знать? Как Элис разберется с этой кутерьмовой подготовкой, которую она так любит, если не будет знать, мальчик это или девочка?
— О, ты уж мне поверь, неловкости ей это не добавит, просто отделает ее в своем фирменном стиле.
Эдвард закатывает глаза.
— Пусть мне скажут. А ты просто закрой глаза.
Старая школа по соседству милая, дом ветхий, но восхитительный. Эдвард смотрит на него как голодный мужик смотрит на стейк, уже продумывая, что он подправит, что покрасит, а что изменит. Мы приобрели его по дешевке – друг друга друга помог. Не хочу на самом деле вдаваться в детали, но формально мы дом арендуем, хотя можем делать с ним все, что душа пожелает.
Санта-Роза — идеальный город, чтобы начать жить заново. Он находится у воды, имеет извилистую береговую линию и близлежащие сосновые леса. Еще в Калифорнии много известных местечек, известных своим вином — совпадение, так восхитившее нас, что мы сочли это судьбой.
— Тут стремянка, а там стоит станок, — говорит Эдвард, возникнув из сарая в углу заднего дворика. — Похоже, кто-то тут держал мастерскую.
— Мило. Тебе даже не нужны инструменты.
— Неа. — Он целует меня в макушку и бредет к холодильнику. — Хорошо себя чувствуешь?
— Спать хочу.
— Так вздремни. Я выскочу на минутку.
— Но я хотела пойти с тобой, — говорю я, с тоской смотря на новый пикап, припаркованный у тротуара. — Купить еды на ужин.
— Может, я приготовлю.
Я с сомнением кошусь на него.
— Что, энчиладу?
— А что с ней не так? — Он вытаскивает зубочистку, ковыряясь ей в зубах.
— Ничего. — Зевнув, я беру телефон и иду в нашу неубранную спальню. — Я все-таки подремлю.
— Я же говорил. — Он идет за мной, поцеловав меня в шею. — Я скоро.
— Ага.
— Эй.
Я гляжу на него из-под одеяла, которым накрылась с головой.
— Люблю тебя.
— Люблю тебя, — улыбаясь, вторю я.
Когда я просыпаю, за окном темно. Прохладный бриз врывается в приоткрытое окно, взлохматив мне волосы. Студено, но так приятно, и я лежу еще минутку, наслаждаясь нашим новым домом. Вскоре мой нос чует вкусный аромат мексиканской еды, и у меня начинает урчать в животе. Видимо, Эдвард сдержал обещание. Умирая от безумной любви, я спускаюсь в гостиную.
И резко останавливаюсь.
Здесь, в гостиной, трещит яркий и настоящий огонь.
— Ого, — бормочу я, присоединившись к своему очень довольному мужу на диване.
— Да, девочка. Когда мы въехали, камин-то не заметили.
— Вообще-то я про нашу одежду. — Одетые в похожие старые безразмерные фланелевые рубашки и мешковатые брюки, мы выглядим так, словно вылезли из леса. Если мне не соблюдать осторожность, Эдвард может снова отпустить ту неряшливую бороду.
— Засранка. – Он тянется, шлепнув меня по попе.
Я убираю его руку и сворачиваюсь калачиком рядом с ним.
— Сарай полнехонек этим.
— Дай угадаю. — Кладу голову ему на плечо. — Дрова.

---