2024-11-28

16

0

0

Я знала, что использовать студию без разрешения - серьезное нарушение правил, но почему-то не думала, что мадам Кокс будет возражать против моего пребывания здесь – во всяком случае, если она еще не знает о моем сотрясении. Я медленно шла по тихому коридору. Все студии были свободны; ведь наступило время ужина. Найти незапертую студию удалось только почти в самом конце коридора.

Перед тем как войти, я бросила взгляд на последнюю дверь слева. Ту самую, через которую я посмотрела в тот день и увидела самое яркое и прекрасное зрелище, какое только мне когда-либо приходилось наблюдать. Эдвард Мэйсен тогда выглядел совсем иначе, чем сейчас… Я тряхнула головой и стремительно вошла в другую дверь. Во мне снова кипели гнев и раздражение. «Первокурсница», - сказал он так, словно это что-то ужасное, будто мне грош цена, будто я ничего не понимаю.

Боже милостивый, я докажу, что он неправ!

Я подсоединила свой iPod к стереосистеме и включила его. Внезапно из колонок полились тихие красивые звуки рояля. Я глубоко вдохнула, напряжение ушло с первыми же нотами. Рука инстинктивно поднялась и опустилась, как прошлым вечером… образ тускло освещенной студии, последней слева, появился перед моим мысленным взором. Затаив дыхание, я как будто снова следила за полетами и приземлениями, сильными и уверенными движениями, совершенным лицом...

Я резко надавила на кнопку паузы, открывая глаза, хотя даже не сознавала, что закрыла их. Меня непреодолимо тянуло потанцевать под эту музыку, но я с усилием подавила это желание. Эта мелодия больше не была моей – только не с теми воспоминаниями, которые теперь были с ней связаны. Я переключила устройство на свой балетный плей-лист и нашла пьесу для ревю. «All of Me» . Установила режим «повторение», нажала на пуск и начала разминку, не потрудившись даже надеть пуанты. Я не вслушивалась в музыку, пока сидела, разрабатывая голеностопные суставы.

Как он смеет быть таким самонадеянным? Ведь он только дважды видел, как я танцую, причем сегодняшний раз вообще вряд ли можно учитывать, потому что он не обращал на меня ни малейшего внимания. Разве мог он за такое короткое время составить обо мне верное представление? Я потянулась вперед и без труда обхватила ладонями пальцы ног, радуясь ощущению жара в мышцах. Интересно, знает ли он, когда я начала заниматься балетом? Может быть, подобно Чарли и маме, он не считает возможным, чтобы кто-то вроде меня смог хотя бы приблизиться к достаточно высокому уровню…

Я сердито фыркнула и схватила свои пуанты. На этот раз мне удалось завязать их, но я все еще внимательно контролировала плетение лент. Потом я встала и переключила iPodна начало пьесы.

У меня должно получиться лучше, чем утром!

Я старательно подняла ногу в арабеск и удерживала его. Отсчитала нужное количество тактов, потом поменяла ногу. С какой стати он взялся судить, справляюсь я или нет? Я не упала на пол с криками, ничего подобного. Раз-два-три-четыре… и наклон… я неаккуратно поставила ногу на всю ступню и приготовилась к прыжку. Он вел себя так покровительственно! Я опустилась в жесткое плие, еще раз подпрыгнула и вскинула вверх прямые руки. Он говорил со мной, как с ребенком, только потому, что я на первом курсе. Ради Бога, мы с ним, скорее всего, ровесники! Я докажу это, я покажу ему…
После заключительного прыжка я приземлилась с громким «уф». Я безнадежно разошлась с музыкой и остановилась, поняв, что совершенно не слушала ее, а думала о чем угодно, но только не о том, что должна была выразить хореография мадам Кокс.

Я еще раз включила музыку сначала. Мне необходимо сосредоточиться! Я должна доказать ему! Я встала в арабеск, на этот раз удержав идеальную позу. Потом перевела ногу в passé, проследив за тем, чтобы коснуться ею другой ноги сбоку чуть ниже колена. Шесть-семь, затем наклон… и пируэт… а потом… Я посмотрела на себя в зеркало, чтобы проверить правильность позиции. Сердце мое упало от разочарования. С позицией все было в порядке… хорошо, как всегда… но я поняла, что выгляжу совершенно безжизненно. Как… ну, как Питер.

На сей раз я сделала все движения идеально, но при этом была подобна одной из деревянных балерин, что поддерживают перила на главной лестнице. Более того, насколько я могла припомнить, они были куда выразительнее меня.

«Никакого понимания эмоций…»
Я упала на пол. Гнев иссяк, осталась только боль в груди – боль отчаяния и разочарования. Все было бесполезно. Я была бесполезной. Я не чувствовала связи с музыкой, ни эмоционально, ни ритмически. Не могла установить эту связь, пока была скована по рукам и ногам собственными проблемами.

Я подтянула колени к груди, сворачиваясь в тугой комок. Казалось, я нахожусь не на своем месте, как будто музыка слишком отличалась от меня, чтобы вообще позволить мне танцевать под неё. Я была выжата, как лимон. Во мне не было ничего от настоящей балетной танцовщицы. Я допустила, чтобы все происходящее навалилось на меня удушающей массой. Истинная балерина должна уметь откинуть прочь все остальное, когда она танцует, и проникнуть в самую глубину музыки, движений… Стать той, о ком рассказывают эта музыка и эти движения.

А я могла лишь думать о своем собственном положении, разрешив гневу и разочарованию, которые я испытывала по отношению к Эдварду, завладеть мной и молясь только о том, чтобы мышцы сами вспомнили нужные движения. Или же, позволив душе погаснуть, превратиться в бесстрастного балетного критика, который следит за собственными движениями, но не замечает при этом ничего, кроме плохой осанки или ошибок, – и никогда не стать такой танцовщицей… и не исполнить тот танец так, как следует это сделать. Я провалюсь. Мыслями я обратилась к тому времени, когда еще не поступила в Force. К тому времени, когда еще даже не начала заниматься балетом.

Я училась тогда в седьмом классе, и мама, пытаясь быть более заботливой, вместо того чтобы запереться в кабинете, проверяя домашние задания, купила билеты в театр Финикса на «Лебединое озеро» в исполнении русской балетной труппы. Вероятно, она не стала бы этого делать, если бы знала, к чему это приведет…

Я очень хотела пойти туда. Мне нравился блеск театра – до этого я смотрела там несколько шекспировских пьес – нравились и костюмы, и церемонность, и волнение. То, что я собиралась смотреть балет, ничего, в сущности, не меняло. Единственным запомнившимся мне к тому времени знакомством с балетом была сцена в «Титанике», когда Роуз встает на пальцы без пуант. Я подумала, как, должно быть, это больно, но осталась равнодушной ко всему остальному. У меня было смутное представление о том, что все парни в балете геи, а девушки страдают анорексией, - но дальше мои знания, опыт и интерес не заходили.

Я с увлечением посмотрела первое действие – сцену с принцем в королевском дворце. Мне понравились перестроения, происходившие на сцене, то, как артисты без единого слова рассказывали историю, и, конечно же, то, что принц был очень красивым.

Но в начале второго акта я почувствовала, как что-то во мне всколыхнулось. Я выпрямилась в своем кресле, потому что зазвучало центральное адажио из «Лебединого озера» - в то время оно было моим любимым музыкальным произведением, больше него я любила только одну пьесу… я часто слушала это адажио и, признаться, мне было любопытно, хорошо ли сыграет его оркестр. Но когда на сцену вышли Лебеди, с их идеально синхронными движениями, я замерла, не в силах сдвинуться с места.

Музыка словно приобрела совсем новый смысл, поднялась на абсолютно иной уровень. Я смотрела, как они кружатся и бегут, затягивая меня и арфу в свой мир залитого лунным светом озера. Они вдруг пролили свет на то, чем была эта музыка. Как будто они полностью использовали ее и превратили во что-то до невозможности великолепное … Я досмотрела представление, затаив дыхание. И открыла для себя нечто более могущественное, чем все, что я знала раньше. Балет.

Когда я смотрела, как Зигфрид и Одетта бросились в озеро, чтобы их не могли разлучить, я чувствовала, как горячие потоки слез струятся по моим щекам, и как только занавес скрыл их, поднимающихся в небеса, я встала и начала аплодировать, все мои мысли были поглощены действом, которое только что развернулось передо мной.

Когда же занавес поднялся, я захлопала еще сильнее, но, по правде говоря, не спускала глаз с танцовщицы, игравшей Одетту, смотрела, как она склонилась в глубоком реверансе, улыбаясь публике. Я вспомнила совершенный ею невозможный подвиг - два с половиной часа на цыпочках, в специальных туфлях, которые заставляли ее выглядеть невероятно высокой и грациозной, то, как много ей удавалось выразить плавными движениями рук, вычурными позами и радостными пируэтами (единственное балетное слово, которое я знала), которые превращали ее в размытый серебристо-черный силуэт.

И из всего этого мне больше всего понравились ее танцы с партнером. Любовь, которую они выражали с помощью красивых вращений и элегантных шагов, а потом абсолютный триумф, когда он высоко поднял ее над головой и балерина, казалось, летела над миром. Все артисты балета были словно пришельцами откуда-то свыше, они как будто обладали каким-то особым пониманием… наверное, это свойственно всем умелым рассказчикам. Мои эмоции были их марионетками, и вот теперь они отпустили нити, а я осталась лежать, глядя на мир с открытым от удивления ртом и мечтая, чтобы они снова подобрали меня.

Но к моменту, когда мы добрались до дома, эта мечта уже начала меняться. Мама рада была обсудить то, каким красивым был исполнитель главной партии или какой ужасный кофе был в театральном буфете, но я вместо этого думала о балете.

Как это могло проходить мимо меня раньше? Сколько раз я видела, как Джейн Картрайт и ее подруга отпрашивались с уроков пораньше, чтобы попасть на балетные занятия? Сколько раз замечала в газете рядом с киноафишей объявления о спектаклях Seattle Ballet? Как я могла оставаться к ним равнодушной? Но гораздо более важным был ответ на единственный, золотой и, несомненно, опасный вопрос: смогу ли я стать балериной?

Я начала заниматься балетом неделей позже, сразу после возвращения в Форкс. Чарли был озадачен моим внезапным интересом к чему-либо помимо школьных предметов, но решил, что для меня может оказаться полезным заняться чем-то еще, кроме уравнений и эссе. Балетная студия Форкса занимала две комнаты в задней части дома преподавательницы, миссис Аркур.

Она не так уж сильно радовалась поступлению в ее класс необщительной тринадцатилетней девочки, осанка которой была «подобна увядшему цветку», но учеников было очень мало, а она нуждалась в заработке. Ее муж аккомпанировал нам на пианино, гораздо менее искусно, чем миссис Герран или мистер Вулстон, но он держал ритм, и под этот аккомпанемент я научилась делать плие и releve, выполнять тандю. Постепенно мое мастерство поднялось до очень шаткого арабеска.

В конце концов она позволила мне выучить мой первый танец. До этого момента моей мотивацией была потрясающая и подобная богине Одетта, но когда я впервые предстала перед публикой, состоявшей из моей преподавательницы, ее мужа и пятерых девочек из нашего класса, что-то изменилось.

Это была чрезвычайно простая композиция на музыку Пуччини Babbino (Прим.пер.: Вероятно, имеется в виду ария Лауретты из оперы Пуччини «Джанни Скикки») – комбинация chaînés и плие, которая заставила бы Лорен фыркать от смеха, - но она была моей собственной, и когда я кружилась по тесной студии в своей дешевой юбке, купленной в универмаге в Сиэтле, мое сердце взлетало ввысь и мне хотелось ликующе смеяться из-за ощущения, будто воздух расступается передо мной, ноги обретают новую гибкость в прыжках, руки становятся длинными… Я никогда в жизни не чувствовала себя такой грациозной, такой свободной…

Я открыла глаза, снова очутившись в элегантной просторной студии Force de la Beauté. Внезапно музыка для ревю зазвучала у меня в ушах, безукоризненно совпав с неудержимой радостью, возникшей где-то внутри меня. Я вдохнула, позволив звукам фортепиано, быстрым и плавным, окружить меня. Положила подбородок на колени, для начала просто слушая музыку. И обнаружила, что уголки моего рта приподнялись в улыбке. Мелодия была воплощением счастья - быстрые мерцающие звуки, соединяясь, лились потоком… а потом великолепная кульминация, во время которой они взмывали все выше и выше. Я представила себе пируэты… и тут музыка будто обрушилась обратно, еще раз перейдя в рефрен перед самым окончанием, когда последняя нота медленно растворилась в воздухе.

Я дождалась, пока снова стану просто Беллой Свон, какой была несколько минут назад, и на ощупь нажала кнопку, чтобы еще раз воспроизвести пьесу с самого начала.

Я даже не стала отсчитывать такты: просто поднялась в арабеск. Но, слушая скатывающиеся вниз звуки, решила, что этого недостаточно. Я постепенно поднимала ногу все выше и выше, пока голова и торс не опустились вниз, а ноги не образовали почти прямую вертикальную линию. Чуть не потеряв равновесие, я поняла, что делаю панше на пуантах! Как, ради всего святого?

Поборов острое желание посмотреть на себя, я подняла руки, как того требовала музыка, а потом шагнула, как раз вовремя, чтобы приготовиться к вращениям. У меня было такое чувство, словно я нашла себя, как будто снова была в классе миссис Аркур. И тогда я сделала еще три шага и опустилась в реверансе. Это было странно, но реверанс Одетты всегда хранился где-то в глубине моей памяти как одно из красивейших балетных движений.

Зазвучали первые быстрые ноты, и я начала пируэты, как было предусмотрено старой хореографией, но на этот раз они у меня наконец-то получились. Словно снова зазвучала Babbino и я поняла, что могу танцевать! Когда музыка стала энергичной, я превратила пируэты в фуэте, выпрямляя ногу перед каждым новым вращением, а потом снова полилась плавная мелодия, и я двигалась вместе с ней, каждая частичка моего естества перетекала в действия моего тела, побуждая меня прыгать, и вращаться, и простирать руки в пространство. Я смеялась и танцевала с безудержной радостью, и музыка уносила меня куда-то за пределы времени и пространства.

Не имело значения, что случилось в прошлом или что может случиться в будущем: я танцевала, и это было чудесно!

Когда мелодия в финале достигла кульминации, я закружилась в бесконечных пируэтах, мои руки поднимались все выше, а потом резко опустились. Несколько быстрых движений во время последнего рефрена – и наступило время окончания. Я подняла ногу, вытянула руки назад и снова встала в арабеск. И стояла так, пока не затихла последняя нота - с закрытыми глазами, прислушиваясь к отголоскам мелодии.

Потом я открыла глаза и сразу опустилась на пол, тяжело дыша и чувствуя, как по шее скатываются капельки пота. И тихо рассмеялась в тишине студии, которая только что была наполнена движением. Я дотронулась до своих улыбающихся губ, в эйфории от мысли, что мне удалось найти контакт с музыкой. Теперь нужно было только разработать для этой рассказанной в танце истории правильную хореографию… но я смогла выполнить панше! А оно лучше подходило к музыке. И мне понравилось делать реверанс… вот только мадам Кокс не очень обрадуется, если я что-нибудь изменю.

Я вспомнила, что мой iPod поставлен на повтор, когда услышала, как фортепиано заиграло в четвертый раз. Искушение было велико. Я начала танец снова, мотивируя это тем, что попробую использовать обычную хореографию и что это тоже будет отлично. Но арабеск без моего нового панше показался недостаточным, и в итоге я пришла к тому, что остановилась на середине и попыталась вспомнить те вдохновенные движения, которые делала в прошлый раз.

Теперь это было не так волнующе, но где-то на периферии сознания я все еще ощущала глубокую связь с музыкой и чистую радость танца. Пьеса снова закончилась. Я осталась стоять. Теперь, когда я сделала это, было невозможно танцевать старый вариант. Это была бы просто… не я.

Я понимала, что это дурная манера – вносить поправки в работу хореографа, но танец под All of Me раньше никто не исполнял, так что это было не то же самое, что изменить хореографию Pas de Quatre Иванова. Я молилась, чтобы мадам Кокс разрешила ввести эти нововведения. Если я отработаю изменения так, чтобы они не отразились на хореографии общего танца, она может просто принять их. Но нужно было всё как следует отшлифовать.

Я тренировалась больше часа, повторяя всего несколько тактов снова и снова, пытаясь понять, что я все-таки делаю, запоминая все наизусть, удостоверяясь, что я нахожусь там, где должна быть в соответствии с рисунком общего танца. Я никогда еще не ставила танцев – к счастью, чувство музыки строго направляло меня. Мои мышцы ныли, в голове пульсировала боль, и не раз мне приходилось делать паузы из-за ужасного головокружения, но я не прекращала танцевать.

Первоначальное рвение доказать Эдварду Мэйсену, на что я способна, вернулось ко мне, но послушно ожидало на заднем плане. Я знала: то, что я делаю, по меньшей мере, должно было произвести впечатление – даже если панше не получится и я опущу ногу.

Только когда головная боль начала ощущаться как удары барабана, я выключила свой iPod и села на пол – усталая, с болью в мышцах и голове, но такая… удовлетворенная. За окном было уже темно, луна пряталась за толстой пеленой облаков. Был включен только один ряд светильников, и это создавало вокруг меня странно успокаивающий полумрак. Я подтянула к себе пятки и до боли нажала на колени, опуская их на пол, понимая, что чем тщательнее я разомну ноги, тем лучше. Потом наклонилась вперед и осталась в таком положении, положив голову на руки и давая возможность дыханию немного успокоиться.

Мне нужно будет утром показать это мадам Кокс. Надеюсь, за ночь у меня снова не начнутся проблемы с памятью. Мне необходимо было продемонстрировать, что это только улучшит танец. Показать ей ту Беллу Свон, которую раскрыла моя хореография.

Я сняла свои пуанты, ощутив ужасное жжение, судя по которому в последние несколько часов я заработала себе еще несколько водяных мозолей. Подобрав свой iPod, я посмотрела на часы. Пять минут десятого. Черт! Наушники и балетные туфли неистово закачались у меня в руке, когда я выскочила в коридор и тут же налетела на кого-то.

- Извините! – машинально воскликнула я, но потом рассмотрела, кто это.

- Смотри, куда идешь! – рявкнула девица, чье отсутствие в течение прошедшей недели я воспринимала как подарок судьбы. Таня Денали возвышалась надо мной на добрых пять сантиметров, но выглядела даже еще выше. Сегодня ее черный леотард был элегантно оттенен золотистым поясом со стразами. На ней была черная накидка, а на плече висела спортивная сумка, на которой было вышито ее имя – разумеется, золотом.

- О, привет, Белла Свон, - сказала она, и невероятно фальшивая улыбка искривила ее накрашенные губы.

- Таня, - отозвалась я. Мне было не очень ясно, как действовать. Тогда, в обеденном зале, на глазах у целой школы, все было по-другому. Я часто замечала, что явные враги не всегда выглядят таковыми наедине – некоторые мерзко ведут себя при своих друзьях, но вполне терпимы с глазу на глаз.

Правда, в случае с Таней это, несомненно, было не так.

- Разве первокурсникам не пора быть в постели? – тошнотворно сладко спросила она.

Я подняла подбородок.

- Разве тебе не пора перестать быть такой сукой? – ответила я вопросом на вопрос. – Такой образ действий может быть разрушительным для твоей карьеры, знаешь ли, - выпад был так себе, но я получила нужную реакцию.

Она подняла бровь, прожигая меня взглядом сверху вниз, открыла рот, чтобы что-то сказать, но тут в коридор зашел кто-то еще. Наши головы резко повернулись к лестнице, от которой к нам уверенно шагал Эдвард. Заметив меня, он остановился.

- Белл… Мисс Свон… - нерешительно произнес Эдвард. Мое дыхание стало прерывистым. Он вновь обрел уверенность и хмуро посмотрел на меня, заметив пуанты в моей руке. – Почему вы здесь? – требовательно спросил он и шагнул ко мне. – Вы не должны заниматься балетом.

Таня фыркнула.

- Чистая правда, Эдди. Она не дотягивает… Или, возможно, это просто проблема первого курса… - Я взглянула на нее, а потом вспомнила, что говорила мне Анжела о том, что Эдвард – ее билет в American Ballet. Я представляла собой угрозу, поэтому она, конечно же, должна была показывать ему меня в наихудшем свете. Правда, если бы она слышала разговор, который состоялся между нами несколько часов назад, у нее не осталось бы причин для беспокойства.

Я повернулась к Эдварду.

- Со мной все хорошо, - сказала я ему, игнорируя Таню. – Не вы один считаете, что не существует оправданий для того, чтобы снижать свой уровень. – Мы снова вернулись к тому разговору.

Он устремил на меня тяжелый неподвижный взгляд.

- Я считаю, что главное – безопасность, - сказал он.

Мои глаза сузились.

- Вероятно, потому что это абсолютно безопасно – закрыть глаза, когда поднимаешь над головой «испуганную» и «беспомощную» первокурсницу, - было очень больно портить этот эпизод, используя его для неубедительного ответа тому самому человеку, с которым я танцевала. Меня тошнило от самой себя, но я чувствовала злость из-за того, что старательно загоняемое мной на задворки памяти воспоминание снова вырвалось на первый план. – Хотя если бы вам было известно что-то о безопасности, то вы не оставили бы нас с мадам Райт, - мое горло сжалось. – Вы бы не позволили Анжеле упасть.

- Белла, - он шагнул вперед, его губы искривились, лицо свела болезненная гримаса. Я почувствовала сильное покалывание в глазах, говорящее о том, что мне необходимо как можно скорее уйти.

- Не нужно, - буркнула я, пробираясь мимо него и устремляясь по коридору прочь. На какую-то секунду меня окружил опьяняющий запах дезодоранта и пота, но дыхание перехватило, и я ускорила шаг.

- Я же говорила, у нее проблемы.

- Заткнись, Таня, - услышала я его бормотание.

Я кинулась вверх по лестнице. Как, черт возьми, могло случиться, что я нарушила собственное правило не говорить об Анжеле? Зачем мне нужно было поднимать эту тему? Я сморгнула глупые слезы. Злилась ли я вообще на то, что Эдварда не было там? Или это была моя собственная эгоистичная проблема из-за того, что он не обращает на меня внимания? Я подошла к своей спальне. У входа стояла мадам Банш, которая все еще заменяла мадам Эсме.

- Опаздываем, мисс Свон? – сердито спросила она. Вьющиеся волосы подчеркивали выражение ее лица.

- Извините, мадам, - сказала я, приседая в реверансе.

- Если бы мы были в России, - сказала она с раскатистым «р», - вас отчислили бы за это опоздание.

- Я репетировала, - сказала я, показывая ей свои пуанты.

Ее густая бровь приподнялась, и она подбоченилась.

- В таком случае, это не так уж плохо. – Сомневаюсь, что кто-нибудь еще из преподавателей отреагировал бы так же. Она пристально осмотрела меня с ног до головы своими блестящими маленькими глазками: - Заходите, мисс Свон, заходите.

Я поспешно кивнула и проскользнула мимо нее в спальню.

Все остальные уже спали, поэтому я переодевалась в пижаму в темноте. Потом тихонько забралась под одеяло. В голове все еще крутились мысли о том, что только что произошло. Я не сразу успокоилась, и довольно долго лежала в тишине темной спальни, пытаясь взять себя в руки. Но постепенно буря улеглась и осталась только бьющая ключом радость от моего танца.

Дорогие читатели, не забудьте, что значения всех встречающихся в тексте балетных терминов вкупе с видео вы можете найти в "шапке" перевода на ФОРУМЕ