- Элис, где ты... - воскликнула Белла, отбросила в сторону газету, быстро повернулась к открывшейся двери и, увидев вошедшую подругу, закончила взлетевшим до пронзительного фальцета голосом: - ...была? Боже, что случилось?!

Элис молча покачала головой и вдруг медленно сползла по стене на пол, закрыв глаза и словно потеряв сознание. Выглядела она ужасно: в волосах запутались сухие листья, белые рукава шелковой блузки на локтях перепачканы грязью и кровью, руки в царапинах, юбка в пыли и песке.

- Элис, что произошло? Что с тобой? - без остановки тараторила Белла, подбежав к ней, но не решаясь даже прикоснуться, совершенно не понимая, что делать. Но сам звук ее голоса, видимо, вырвал Элис из забытья, она открыла глаза и посмотрела на подругу с невыразимым ужасом - как ребенок, только что пробудившийся от кошмарного сна.

- Белла, мне кажется, я схожу с ума... - ломким, едва слышным голосом прошелестела она.

- Что случилось? Элис, ты в порядке? - Белла опустилась на пол подле нее и осторожно взяла ее за плечи, невольно вспомнив, что то же самое делал и говорил ей самой Эдвард пару дней назад.

Элис прерывисто вздохнула, словно собираясь с силами, и заговорила:

- Я... Из-за слов Розали я... В общем, я не хотела сидеть в комнате и решила немного прогуляться...

- Но тебе же сказано было никуда не выходить! - безнадежно простонала Белла, и тут вдруг собственные слова, соединившись с измученным и растерзанным обликом подруги, придали всему произошедшему новый, чудовищный смысл, и она, до боли в пальцах стиснув плечи Элис, впилась взглядом в ее белое лицо, надеясь прочитать на нем ответ на свой вопрос, который так и не смогла сформулировать и только глухо прохрипела: - Элис?!

Та в ответ быстро замотала головой и торопливо заговорила:

- Нет, все совсем не... Я... Мне раньше снились вещие сны — всегда такие реальные, правдоподобные, словно и не сны вовсе... А в этот раз... Я была у реки, на мосту, просто смотрела на воду, и вдруг... Я, кажется, потеряла сознание. И точно во сне увидела... - ей не хватило воздуха, и она непроизвольно прижала руки к горлу, пытаясь вздохнуть, но сухие рыдания мешали, душили ее. Вскочив с пола, наступив на подол своей юбки и едва не упав, Белла бросилась к туалетному столику, налила стакан воды, безнадежно мечтая о валерьяновых каплях или хотя бы нюхательной соли, и вернулась с ним к Элис, все пытавшейся совладать с дыханием и голосом.

В заполнившей комнату густой, вязкой тишине отчетливо разнесся приглушенный звон, с каким край зажатого в трясущихся руках девушки стакана ударялся о ее зубы.

Не выдержав, Белла легонько тронула ее за локоть.

- У тебя было что-то вроде видения, да? И что ты увидела?

Элис поставила полупустой стакан на паркет.

- Я...

И тут с пугающей внезапностью из ее огромных глаз брызнули слезы, застывшее испуганной, оцепеневшей маской лицо исказила судорога такой страшной боли, что Белла невольно вскрикнула, бессильно глядя, как Элис, лишившись последних сил, уткнулась лбом в холодный пол, прижав руки к животу и едва слышно шепча:

- Господи, я не могу так... Это не я...

Полубезумный, хриплый и совершенно чужой голос, все повторявший и повторявший эти слова, словно гипнотизировал Беллу, не давал даже пошевелиться, и она, оцепенев, смотрела на сжавшуюся в комочек подругу, казавшуюся сейчас, в своей серо-белой, изодранной и грязной одежде особенно слабой, маленькой, беззащитной — словно замученный свирепой бурей мотылек, исхлестанный ветром, с помятыми крыльями, с которых ледяные ливни смыли радужную пыльцу... За окном в прохладном вечернем воздухе разнесся гулкий звон часов, пробивших десять ударов, и тут лихорадочный шепот вдруг стих и перешел в плач — безудержный, надрывный, умоляющий и такой детский, наивный — как все, что делала Элис... Незнакомая, мертвая от ужаса и боли, невыразимо другая Элис, секунду назад бессильно лежавшая на полу этой комнаты, исчезла, уступив место той прежней, любимой подруге, которую Белла знала уже тысячу лет, и это вырвало ее из испуганного, отстраненного онемения.

- Элис, успокойся, все хорошо, все в порядке! Это ведь было только... - она запнулась, не зная, как правильно назвать это не то видение, не то сон. - Но... что же ты видела?

Элис вытерла слезы и заговорила:

- Ничего. Я не видела — я просто ощущала, чувствовала... Я не знаю, как объяснить. Это было как сон, но без картинки.

- И что ты чувствовала?

Элис безжизненным взглядом посмотрела в окно, стиснув исцарапанные руки на коленях, и ответила:

- Смерть. Не боль, не страдание, не даже само умирание. Просто отсутствие жизни. И... - она прижала ладони к лицу и выдохнула: - Это страшно, так страшно!.. Я бежала всю обратную дорогу, как будто эта смерть меня преследовала. Спотыкалась, падала...

Прежде, чем испуганная и недоумевающая Белла успела ответить, дверь за ее спиной внезапно отворилась, и в комнату вошла Розали — непривычно медленно, точно сомневаясь, что ей стоит здесь находиться. Элис рывком отвернулась, пряча залитое слезами лицо, а Белла встретилась взглядом с вошедшей подругой и почувствовала, как внутри все сжимается от недоброго предчувствия — лицо Розали было таким же замершим и бледным, как у Элис.

- Ты в порядке? - взволнованно спросила она, окидывая ее внимательным взглядом в попытке угадать причину ее горестного настроения. Очередной потрясающий наряд — волны белого кружева, атласные ленты, туберозы на круглой шляпке - и совершенно ним не вяжущееся безжизненное и несчастное лицо. - Где ты была?

- В Лондоне, - безо всякого выражения ответила Розали. - Просто... - Она улыбнулась одними губами и рассеянным движением положила на стол кружевную же сумочку-конверт, словно сотканную из паутинки и предназначенную только для того, чтобы чем-то занять руки, а не для того, чтобы что-то в ней носить, и тяжелый том Джека Лондона, утром оставленный Элис где-то в саду.

- Оксофрд действительно победил? - голос Элис заставил Беллу подскочить от неожиданности своим вполне спокойным и даже окрашенным слабым отзвуком веселости звучанием.

Розали взглянула на нее, словно разбуженная ее словами.

- Да... Что значит действительно?

- Я же пророчица! - в этот раз веселье в голосе Элис прозвучало еще сильнее, и Белла мысленно вздохнула с облегчением: эта страшная истерика — иначе это было не назвать, этот кошмарный и сюрреалистичный бред, так внезапно охвативший Элис, настолько поразили и испугали ее, что она не знала как поступить. И теперь трусливо радовалась, что подруге больше не нужна помощь, которую она все равно была бессильна оказать.

Розали снова растерянно улыбнулась куда-то в пустоту и ничего не сказала. И было очевидно, что лучше ни о чем не спрашивать — вообще не нарушать этого непонимающего, но теплого молчания.

Несколько минут они его и не нарушали, каждая занявшись своим делом: Элис встала у открытого окна, задумчиво глядя на темнеющее небо с алыми подпалинами и допивая воду из своего стакана, Розали сидела на краю кровати, разглядывая что-то у себя в руках — не то монету, не то какой-то значок — уголки ее губ то поднимались в совершенно не свойственной ей милой и словно замечтавшейся улыбке, то резко опускались, словно от подступающих к горлу слез, а Белла попробовала было заняться химией, но вместо гомогенных рядов в памяти непрошено возникло залитое дождем лицо Эдварда Каллена, его зеленые глаза, кажущиеся единственно яркими вспышками цвета среди серо-голубого мира сумерек и дождя, и его неуверенный голос: «Вы, конечно, откажетесь, если я вас куда-нибудь приглашу?». Отложив учебник, она взялась было за неоконченное стихотворение, но, перечитав его, пришла от самой себя в ужас и безжалостно вырвала листок, скомкала и бросила в угол стола, на груду своих учебников. Бумажный комок упруго отскочил от «Теории органической химии» и с шорохом стукнулся о темно-синюю обложку "Сердец трех". И Белла, порадовавшись возможности отвлечь подругу от мрачных размышлений, воскликнула:

- Ах да, Элис, ты забыла свою книгу в бесед... - вдруг вспомнив о более важной новости, она перебила сама себя: - И ты так и не встретилась с папиным новым помощником — он приходил сегодня, и я заставила его прождать тебя целый час, а ты так и не появилась!..

Элис, подошедшая к столу и задумчиво перелистывавшая страницы своей книги, подняла на нее взгляд.

- И что он сказал? - спросила она.

- Похоже, он мне попросту не поверил. А уж когда я сказала ему про укус... - Белла красноречиво возвела глаза к потолку, а Элис непроизвольно прижала ладонь к шее, к этому злосчастному шраму, сегодня спрятанному под высоким воротником блузки.

Розали неожиданно посмотрела на Элис так, словно только что ее увидела, и вскрикнула:

- Боже мой, что с тобой стряслось? Ты вся... Снова этот монстр?!

Элис спокойно покачала головой.

- Гуляла по окрестному лесу, споткнулась о корни и упала. Ничего страшного.

Белла даже удивилось тому, как легко она произнесла эту ложь — она, прежде ни разу в жизни не солгавшая. Элис же вытащила вложенную между страницами закладку, и неожиданно смертельно побледнела.

- «Сегодня в полночь, здесь же. Мне нужно поговорить с вами. Это важно. Не бойтесь. В.» - прочитала она и подняла на подруг расширившиеся глаза. - От кого это?..

Розали недоуменно покачала головой, а Белла вдруг вскочила с постели и, выхватив у Элис записку, озаренная внезапной догадкой, поднесла ее к носу. И торжествующе улыбнулась, ощутив знакомый сладко-вкусный запах корицы, гвоздики и сахара.

- Виктория, - коротко произнесла она в ответ на удивленный взгляд подруги.

- Но... Зачем она мне пишет? Зачем я ей понадобилась? - по суеверному страху в голосе Элис Белла бы предположила, что встречу ей назначил сам Сатана, а не жалкая горничная. - И что значит «здесь же»?

- Книга была в беседке, - вмешалась Розали. - Мне отдал ее этот американец, помощник мистера Свона, когда мы столкнулись у ворот, и сказал, что она была в беседке. Значит, там — это как раз в саду, в беседке.

- Да, верно, я утром читала там... - растерянно пробормотала Элис, не отрывая взгляда от записки. - Так значит, сегодня, в беседке... - она бросила быстрый взгляд на темный прямоугольник открытого в густую, чернильную тьму сада окно и невольно вздрогнула.

- Ты хочешь пойти? - вскрикнула Розали, потрясенно глядя на нее, и тут из-за окна донесся гулкий, монотонный бой часов. Три девушки замерли, прислушиваясь к равнодушным и неожиданно зловещим ударам, далеко разносящимся в безмолвном ночном воздухе. Одиннадцать. Когда отзвучало эхо последнего из них, Элис подняла голову и ответила:

- Да. Я пойду.

- Ты с ума сошла?! А если... - вскричала Розали, оглянувшись на Беллу в поисках поддержки, но та, помедлив, кивнула, и прежде, чем Розали успела возразить, заговорила:

- Я тоже думаю, что лучше пойти. Явно не просто так она хочет поговорить с тобой в таком месте и в такое время! Я не думаю, что это приглашение как-то связано с твоим... поклонником: если бы она действовала с ним заодно, то у нее были тысячи шансов подставить тебя под удар — она ведь живет с нами под одной крышей.

Элис словно и не слушала ее, а Розали выглядела явно не убежденной. Белла обвела их взглядом и, вытащив из-под своей подушки сложенную вчетверо газету, разгладила ее на одеяле и показала на узкую колонку в левом углу страницы.

- Объявления о браках, - удивилась Розали. - Зачем это нам?

- Это номер от 14 мая 1900 года, - произнесла Белла и указала пальцем на одну из строк.

- «Альбер Франсуа Верт и Эсми Валентайн Платт»... - прочитала Элис, перегнувшись через плечо Розали. - Мадемуазель была замужем?..

Белла мрачно кивнула и, развернув поверх «La Gazette» другой газетный лист, молча ткнула пальцем в предпоследнюю строку в разделе рождений и смертей.

- «Виктория Кэтлин Верт»... Виктория?! - взгляд Розали метнулся к верхней строке, к дате выхода номера, и замер, словно примерзнув к короткой записи: «19 сентября 1900». - Но как же...

- Ей должно быть всего четырнадцать. А она старше нас! Здесь какая-то ошибка, - неуверенно проговорила Элис, тоже недоверчиво глядя на газету.

Белла вздохнула, загоняя сомнения и страх поглубже в душу, и произнесла:

- И через час у тебя будет возможность узнать, какая именно.

Несколько минут все трое молчали, переводя взгляды с лиц друг друга на разложенные на кровати газеты. Холодная лазурь глаз Розали, теплая ореховая глубина глаз Элис. Напряженная поза, скрещенные на груди руки, опущенная голова первой, подтянутые к груди колени и обнимающие их руки второй. И внезапно расплывающиеся по лицам их обеих одинаковые улыбки проказливых и веселых чертенят, задумавших очередную шалость.
Наверное, это было ребячливо и глупо — это немыслимое расследование. Наверняка это было опасно. И несомненно абсолютно безответственно. Но слишком уж увлекательно!