Сползая через этот мир, пока болезнь течет по моим венам
Я смотрю в себя, но мое собственное сердце изменилось
Я не могу продолжать так
Я ненавижу все, чем я стал

Away From Me, Evanescence

Эдвард

1918

Было такое чувство, что я спал в течение семнадцати лет, и внезапно был разбужен от своей дремоты в более ярком, более красочном мире, чем ожидал. Испорченном, больном мире в отличие от любого сна, который я желал когда-либо увидеть.
Мои глаза затрепетали, открываясь, и заглянули в лицо ангела - женщины, столь красивой, что у меня захватило дыхание. Когда я перестал дышать, я поразился, осознав, что это неудобно, но не необходимо.
Ну, здравствуй. Я наблюдал своими новыми глазами, как полные губы ангела изогнулись в очаровательную улыбку. Ярко рыжие волосы лились каскадом по ее плечам.
- Извините? – спросил я. Я не узнал голос, соскользнувший с моих губ — он был слишком ровным, бархатным. Напрягшись, я попытался встать, но как только я подумал сделать это, я появился точно в том месте, где намеревался оказаться.
- Да, ты не просто притягательный, - размышлял ангел, смеясь. Ее голос, как и мой, был гладким и безупречным. Я прекратил смотреть на ее лицо, когда воспоминания начали затоплять меня — темная дорога, женщина в плаще, боль.
Она протянула бледную, тонкую руку, чтобы коснуться моей щеки, но я автоматически сделал шаг назад. Ноздри вспыхнули, все мое тело напряглось, приняв защитное положение.
- Введите его, - позвала ангел. Я огляделся, осознавая, что нахожусь в маленькой, темной спальне. Не горело ни одной свечи, а занавески были плотно задернуты … но все же я мог отлично все видеть. Дверь распахнулась, и внутрь втолкнули бледного и испуганного человека.
О, Господи. Что, черт возьми, это за место?
Я моргнул. Его губы не двигались, но все же я мог ясно его слышать.
Давай посмотрим, что он сделает сейчас.
Я поглядел на ангела, и она заманчиво улыбнулась.
- Голодный, дорогой?
Для меня потребовалось одно слово, чтобы понять это. Одно единственное отдельное слово, и мое горло запылало, живот скрутило, а самый желанный аромат, который я мог когда-либо вообразить, затопил мои чувства.
Я сделал выпад прежде, чем понял, что делаю. Мои зубы впились в шею человека, разрывая его кожу, пока его кровь не просочилась в мой рот и не потекла вниз по горлу. Не было ничего, что когда-либо могло сравниться со вкусом его крови на моем языке. Но я начал задаваться вопросом, что я делал.
Отступая от трупа, я ухватился за свою грудь. Мой страх возрос, когда я понял, что там, где должно было быть сердце, ничего не билось.
- Что Вы сделали? – закричал я, мой голос был ужасающим и красивым.
Ангел изящно улыбнулась.
- Я сделала тебя вампиром.

Ее звали Викторией - моего создателя - и я ненавидел ее так, что руки сжимались в кулаки всякий раз, когда ее изящные ладони касались моего тела. Я был ее игрушкой, и я был столь смущен и напуган в своем новом положении, так как такое никогда не происходило со мной, что я, возможно, и относительно легко избегал ее. Я был сильнее, чем она, я был быстрее, чем она...но она имела надо мной контроль, который я едва понимал. Это случилось спустя год после моего обращения, когда я развил достаточно самоконтроля, чтобы жить среди своих жертв в Чикаго. Я увидел ее.
Элизабет.
Я помнил ее лицо из своих снов перед моим пробуждением, и я чувствовал такую тоску по ней, что не повиновался Виктории и однажды ночью прокрался в ее дом, вынужденный потребностью сообщить ей, что я жив.
Я стоял в дверном проеме и наблюдал за нею, сидящей на стуле и что-то вяжущей, изредка мрачно посматривая на огонь. Бледный свет обдавал ее кожу теплым жаром, но она выглядела бледнее, слабее, чем я помнил. Ее богатые, зеленые глаза, казалось, затонули в ее лице, а лицо было более морщинистым, чем у женщин ее возраста.
- Мама, - тихо прошептал я. Она подняла глаза, ее сердцебиение ускорилось, и я понял, что напугал ее.
- Эдвард? - нерешительно спросила она. Я нетерпеливо шагнул в тусклый свет. Она узнала меня.
Но пока она продолжала смотреть на меня, ее глаза расширялись, а сердцебиение ускорилось до почти невыносимого уровня. Я чувствовал запах ее страха, пока она медленно отступала от меня, всхлипывая, до тех пор, пока ее спина не уперлась в стену.
- Мама? – нервно повторил я. - Это я.
Она, отрицая, покачала головой, ее губы дрожали. Пальцы сжимали бусинки четок, висевших на шее.
- Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое …
Что-то темное и угрожающее поселилось в моем теле, отвергая каждую мысль и чувство, что я испытывал. Неприятие, реальное и сильное, заразило мои вены, и я был не подготовлен к той силе эмоций, которая прорвалась через мое тело.
Она думала, что я был кем-то вроде дьявола, злым существом, которое овладело ее сыном. За год моя способность развилась, и было не трудно прочитать страх и глубокое горе в ее мыслях. Она не поверила бы, что это я, потому что этого не было. Это не правда. Ее сын Эдвард Мейсон не убивал бы и не грабил.
В тот момент, смотря на свою мать, я понял то, чем действительно стал. Я не мог цепляться за остатки своей человечности, потому что я был полностью чем-то другим. Чем-то злым.
Когда я оставил свою мать той ночью, я пошел прямиком в гостиницу, где оставалась Виктория, играя с еще несколькими из своих новорожденных. Она играла на их эмоциях, дразня их, заставляя их выступать друг против друга, в то время как использовала меня, чтобы удовлетворять свои "потребности". Я был ее любимчиком, она напевала мне это в ухо, будто я действительно был проклят. Будто я все еще был под ее большим пальцем.
Я хлопнул дверью нашей комнаты, закрывая ее, и она поднялась с низкой кровати с медленной, знойной улыбкой на губах. Но вместо того, чтобы терпеть ее ласки, в тот момент, когда ее ладони коснулись моего тела, я оторвал их от ее рук. Часть за частью, я начал разрывать ее, не обращая внимания на ее крики, не обращая внимания ни на что, кроме боли и гнева, бушующих в моем теле — все это было из-за нее. Теперь она не была для меня достойным соперником.
Той ночью вся гостиница сгорела дотла. Ходили слухи о демоне, который посетил ее той ночью, история, которая впоследствии оставляла жителей испуганными в своих кроватях в течение многих лет. Но я никогда не возвращался в Чикаго. Я сбежал в горы, подальше от людей, искушения … в течение многих лет я утолял жажду, убивая животных, но это было неудовлетворяющим, а горечь только росла. Мое существование было совершенно никчемным. Я скрывался от того, кем я действительно был, и пока моя горечь росла, темнота во мне начала поглощать меня.
Первый раз, когда человек наткнулся на мою территорию, был первым разом, когда я начал действовать без совести. Я не чувствовал себя виноватым в его убийстве, потому что он удовлетворил мою жажду.
Легко.

Прошло много времени, прежде чем я прибыл в Форкс, штат Вашингтон. Десятилетия убийств, секса и насилия, которые смешивались друг с другом в бессмысленные события, сформировавшие курс моей жизни и эгоизм моего характера. Я скучал и жаждал волнения, чего-то, что отвлечет меня. Вечная жизнь имела свои недостатки.
Однажды вечером я направился один на юг. Я оказался посреди какой-то незначительной тихой деревеньки, но ясно чувствовал запах чего-то другого в этой области.
Вампиры?
Любопытный, я ждал пока пройдут часы дневного света. Облачный покров обеспечил укрытие от солнца, и я смог блуждать по маленькому деревенскому рынку, не вызывая подозрений. Вновь прибывший разжег любопытство местных жителей, но я не был источником страха.
Именно на рынке я впервые увидел ее. Я видел много вампиров за эти годы, но она была самой красивой женщиной, которую я когда-либо встречал. Она была высокой и гибкой, изящным существом с гладким овальным лицом и мягкими волосами цвета карамели. Ее музыкальный голос преследовал меня, пока она говорила с бакалейщиком. Она покупала товары лишь как отговорку, потому что она не ела. Ее смех был самым музыкальным звуком, который я когда-либо слышал. Но именно ее глаза привели меня в восторг. Они были самого красивого оттенка ирисок, что само по себе о многом говорило, и были окружены густыми темными ресницами на бледных веках цвета лаванды.
И тогда я понял, что она должна стать моей.
Но как раз тогда, когда я решил подойти к ней, сзади к ней приблизился мужчина, его бледная рука обвилась вокруг ее талии, а она засмеялась. Я узнал его из мыслей других; у него были опрятные светлые волосы и харизматичные черты лица, так же как и характерные золотые глаза, смягченные за годы практики. Карлайл Каллен. Я наблюдал. Мое тело напряглось, когда он поцеловал ее шею, забирая у нее корзину фруктов и улыбаясь ей. Они начали уходить с рынка вместе. Но когда ветер поменял направление, я увидел, как его глаза поднялись и встретили мой взгляд через весь рынок; выражение его лица было … любопытным, но осторожным.
Мы встретились в предместьях города, подальше от любопытных ушей и ближе к их дому. Было трудно оторвать глаза от красавицы, но Карлайл был не таким, как я себе представлял. Я пробовал его образ жизни, но он надоел мне. Карлайл … Карлайл казался довольным тем способом, которым он вел свою жизнь, чем-то, за что я боролся в течение многих десятилетий, но так и не достиг. Но что-то подсказывало мне, что это было из-за нее.
Его жены.
Эсме.
- Вы здесь проездом?- спросил меня Карлайл.
Я покачал головой, ложь уже сформировалась в моем разуме.
- Я услышал … о вашем образе жизни. Я думал, что возможно … вы могли бы научить меня.
Это не было полностью ложью — я сделаю что угодно, чтобы быть таким же довольным, как он, даже если это будет означать, что я должен буду забрать у него Эсме. Мне не приходило в голову, что она, возможно, будет возражать; я получал то, что хотел, и мне ни в чем не отказывали с той ночи, когда была сожжена Виктория. Я был эгоистичен, я не принимал никаких возражений, и это был единственный способ, благодаря которому я знал, как быть.
Карлайл оценивающе смотрел на меня в течение долгого момента, прежде чем, наконец, кивнуть; его губы изогнулись в широкую, дружественную улыбку.
- Как Вас зовут?
- Эдвард. Эдвард Мейсон, - сказал я ему.
- Эдвард, - кивнул Карлайл. - Это моя жена Эсме.
Я уже, конечно, знал это. Он произнес ее имя с едва скрываемым обожанием, и мой живот сжался от ревности. Он держал меня в объятии в течение краткого момента, а затем Эсме подошла, чтобы сделать то же самое. Я обнял ее нежно, как будто она могла сломаться. У нее был самый восхитительный аромат, как дикие цветы и солнечный свет.
Они привели меня в свой дом, и во второй раз в своей жизни я стал приспосабливаться к крови животных. За прошедший год мои глаза начали менять цвет, сначала становясь багряными, а затем такого же золотого, медового цвета, как и их. Я стал известен деревенскому народу, как брат Эсме, дабы удовлетворить их любопытство. Но резервация Квилетов не была счастлива появлению нового члена в семье Карлайла. Они справедливо полагали, что я был проблемой, но я никогда не нарушал правила соглашения, которое Карлайл заключил с ними. Я был очень осторожен, стараясь не разрушить хрупкий договор. И все из-за женщины.
Эсме.
Устойчиво за прошедшее десятилетие я все больше влюблялся в нее. Думать, что такая женщина была кровожадным вампиром, было богохульством — Эсме и мухи не обидит. Она была красивой, нежной … такой, какой я представлял свою жену, пока был человеком. Ее доверие ко мне росло наряду с доверием Карлайла — я действительно стал частью их семьи, и медленно моя готовность разрушить это доверие начала исчезать. Я не хотел ранить Карлайла, забрав у него жену— я все еще полагал, что могу сделать это, но не делал. Несмотря на то, что я никогда не мог прикоснуться к ней любым способом, кроме как платонически, для меня этого было достаточно - просто видеть ее улыбку, слышать ее смех. Все было почти прекрасно.
Это было в 2003, когда однажды поздно ночью ко мне пришел гость. Я играл на рояле, которым Карлайл удивил меня после того, как узнал, что я умею играть, составляя колыбельную для Эсме и одновременно слушая ее мысли, чтобы заверить себя, что ей она нравилась. Я хотел, чтобы мелодия заставила ее улыбнуться.
Когда внизу началось волнение, я немедленно заторопился вниз вместе с Карлайлом, чтобы найти высокую темную фигуру в кухне, говорящую с Эсме. Карлайл включил свет, его мысли были спокойными и собранными, пока он оценивал ситуацию.
- Слава Богу, Карлайл! - воскликнула Эсме. - Этот человек говорит, что он знает Эдварда …
- Джеймс? - с сомнением спросил я, а все мое тело напряглось.
- Привет, Эдвард.
Один звук его голоса сделал так, что мое счастье буквально разрушилось у меня на глазах. Глубокий холод начал обосновываться в глубине живота, пока я смотрел в жестокие, ярко-красные глаза вампира, стоящего передо мной. Его светлые волосы были торопливо собраны в " конский хвостик ", а жемчужно-белые зубы мерцали под желтым светом ламп. Я никогда не ожидал увидеть его снова. Он, как и я, был создан Викторией, но в отличие от меня, он был влюблен в каждое слово, которое исходило из ее уст. Я сомневался, что он был впечатлен мною в ту ночь, когда погибла Виктория.
- Что ты здесь делаешь? - спросил я осторожно, глядя на Карлайла и Эсме. Они знали немного о моем прошлом — из-за цвета моих глаз они знали, что я убивал людей, но они ничего не знали о моем начале. О темноте, которой я был почти поглощен.
- Я пришел посмотреть, чем ты занимаешься! Мы были друзьями, помнишь? - Он заставил это прозвучать угрожающе из-за того, что тогда я в некотором роде повернулся к нему спиной. Вероятно, я так и сделал — я предоставил всем игрушкам Виктории самим заботиться о себе, но тогда я просто должен был сделать это.
- Это было давно, - сказал я.
Джеймс закатил глаза.
- Мы бессмертны, Эдвард. Время фактически не имеет для нас значения.
- Для меня имеет.
- Эдвард, - прервал Карлайл. – Мы с Эсме собираемся дать тебе немного времени, чтобы поговорить с другом, хорошо? Мы будем недалеко — просто поохотимся.
Я кратко кивнул, и они ушли, с тихим щелчком закрывая позади себя парадную дверь. Уверенный, что они уже на расстоянии охоты, я повернулся к Джеймсу; моя челюсть сжалась.
- Какого хрена ты здесь делаешь?! – воскликнул я.
- Я мог бы спросить тебя то же самое! Господи, Эдвард, посмотри на свои глаза, - указал Джеймс. – Тебя приручают.
- Это не так, - сказал я сквозь сжатые зубы.
Джеймс закатил глаза.
- А что тогда? Ты оставляешь нас, чтобы играть в домики с доктором и его легкомысленной женой?
- Она не легкомысленна! - Мои руки сжались в кулаки, гнев медленно выходил на поверхность. Долгое время я не чувствовал себя так. Я хотел остановиться, но это было слишком восхитительно, слишком захватывающе, как адреналин. Джеймс был прав, окольным путем. Я стал ручным. Я совершенно точно был тем существом, которое сам ненавидел, когда жил на той горе, и я шел в эту ловушку с открытыми глазами. Из-за женщины. Я стал настолько слабым, что не мог больше убедить себя, что она могла быть моей — почему я не могу получить ее? Я любил ее, разве нет?
- Ты сделал все это из-за женщины? - глумился Джеймс.
Черт, он был прав. Я ненавидел его за это, но он был прав.
- Ты сделал бы это из-за Виктории? – насмехался я в ответ. Он явно напрягся, его насмешка сменилась чистым гневом и ненавистью. Он хлопнул кулаком по столу, раскалывая его.
- Не советую отваживаться на разговор о ней! - заорал Джеймс.
- Ты все еще думаешь, что я настолько ручной, Джеймс? – потребовал я, пихая его к стене прежде, чем он смог осознать, что я делаю. Хотя мы оба были вампирами, но я был сильнее его — он был легче меня, меньше меня. Была причина, по которой он был известен в кругах, как «Крыса». Он был скользким, быстрым …но не таким сильным, как я. Оно походило на адреналин в моих венах - это новое, электрическое чувство. Мысль о причинении ему вреда заставила меня ухмыльнуться — как много времени прошло, пока меня не волновало, что он чувствует?
Я резко отпустил его, и он упал на пол. Он пожал плечами, немедленно поднимаясь на ноги, более оскорбленный, чем раненый.
- Уходи, - сказал я ему.
Мне не пришлось говорить ему это дважды.
Эсме и Карлайл вернулись, и хотя я уверил их, что я в порядке, что ничего не произошло, монстр был все еще свободен в моих венах, и я уже не был тем существом, которое ненавидел. Я был свободен. Я хотел испытать настоящую кровь снова. Сильное желание было почти подавляющим, и единственной вещью, которая удерживала мое терпение, была Эсме. Я знал, что сначала я получу ее.
Было почти слишком легко, когда наступил подходящий момент. Карлайл решил поохотиться, но Эсме снова красила спальни и решила пойти через несколько дней вместе со мной. Я сидел в гостиной, когда Карлайл зашел внутрь, накидывая на плечи жакет.
- Эдвард? - позвал он, осторожно смотря на меня и произнося это шепотом. Я понял, что он не хотел, чтобы Эсме услышала то, что он говорил.
- Карлайл. - Я встал, мои брови с надеждой приподнялись.
- Ты позаботишься о ней, пока меня нет, не так ли? - спросил Карлайл. Он выглядел взволнованным. - Она не привыкла к тому, чтобы быть самостоятельной, и я должен знать, что она в безопасности с тобой.
- Конечно, - немедленно сказал я. – С удовольствием.
Буквально.
Карлайл казался удовлетворенным моим ответом и ушел, по пути попрощавшись с Эсме. Из-за всех его забот Эсме, казалось, была в полном порядке. Я отметил это из тенора ее мыслей. Она напевала вполголоса колыбельную, которую я сочинил для нее, и я последовал за этим звуком вверх по лестнице. Мой живот напрягся в ожидании.
Эсме удивленно поглядела на меня, когда я появился в дверном проеме, небрежно прислоняясь к косяку. Я наблюдал ее покраску, ее грубое платье, освещенное потоком солнечного света, проникающего через окно. Ее кожа слабо блестела, и она была красива.
Пойти против Карлайла было легче, чем я думал. Теперь, когда я снова был собой, я даже не почувствовал себя виновным.
Я прижал свои губы к ее, обхватив ее голову руками, пытаясь показать ей, почему делаю это. Я сказал ей, что люблю ее, шепча ее имя ей в губы. Я держал ее, покрывая поцелуями и притягивая ближе к себе. Я еще не знал, как прочитать мысли без концентрации, поэтому руководствовался только тем фактом, что она не пыталась оттолкнуть меня. Я уложил ее на кровать у стены, которую она красила, поднимаясь по ней и поддерживая свой вес на локтях, пока продолжал целовать ее. Она была на вкус столь же милой, как и на запах: полевые цветы и солнечный свет. Медленно я раздевал ее, касаясь в благоговении ее кожи, ее тела. Я полагал, что брал то, что уже было моим, я любил ее, и она была моей. Я занимался с нею любовью, говорил, что люблю ее, пока двигался в ней. Я заверил ее, что все будет хорошо, что я люблю ее … она была моей.
Когда все закончилось, я обнимал ее, вглядываясь в ее золотые глаза, но она не улыбалась. Они были темными от глубокого горя, которого я не понимал, и я хотел смахнуть его поцелуем, но знал, что не мог. Я знал, что настолько, насколько я любил ее, Я был причиной того горя. Я узнал это, как только она открыла свой рот.
- Карлайл. - Это было забитое рыдание.
Знакомая темнота окутала меня, новый электрический адреналин ослабел так быстро, как только осознание затопило все мое тело. Эсме не была моей, я знал это, и я все-таки взял ее, потому что это было тем, кем я был. Я любил ее, и моя любовь причинила ей боль.

Почти два дня спустя женщина из резервации, Лилиан Блэк, умерла. Мы с Эсме не говорили о том, что случилось, но я заметил изменение в ней, которое Карлайл тоже осознавал. Она едва говорила, и не было никакого света в ее когда-то красивых золотых глазах. Карлайл боялся за нее — я чувствовал толстое одеяло отчаяния, в которое она обернула себя и из которого отказывалась выходить.
После смерти Лилиан Блэк начали ходить слухи о нас — ее муж Билли был полностью уверен, что мы нарушили соглашение, после того, как нашел тело своей жены в лесу, искореженное и изломанное. Карлайл помог выполнить вскрытие трупа, и он тоже был уверен, что это один из наших, но он не знал, кто это был — хотя я знал.
Джеймс.
Он подверг бы риску мою безопасность из-за старой раны. Я знал, что это был он. Мы с Карлайлом часами думали об этом, пока не поняли, что Эсме пропала из дома. Я нигде не мог найти ее со своей способностью. Мы с отчаянием обыскали весь Форкс, и чем больше уходило времени на ее поиски, тем большая темнота поглощала меня. Теперь я считал себя и свою совесть двумя разными людьми и ужасался той темноты, которой я медленно позволял поглощать себя. Моя совесть сбежала вместе с моей виной перед Эсме. Почти так, будто эта часть меня хотела удержать ее в безопасности от меня реального, не зная, что там было нечего сохранять, кроме памяти. Красивой, испорченной памяти.
Карлайл не нашел ее, это сделал я.
Я наблюдал, на секунды опоздав, как четырнадцатилетний подросток - сердитый, горюющий мальчик - пихал пузырек темно-бордовой жидкости вниз в горло самого нежного, красивого существа в мире. Она не отбивалась — она никогда не стала бы вредить другому живому существу, но дело было не только в этом. Эсме хотела умереть. Она дала себя мальчику как человека, которого он мог обвинить. Я хотел убить парня, разорвать каждую часть его тела со свирепостью, которая отнимала у меня дыхание, но я не мог сдвинуться, когда Эсме упала на колени, хватаясь за горло. Ее глаза были широкими и очень печальными.
Я поймал ее, когда она упала, убрал волосы с ее лба; она начала задыхаться. Крошечные крики вырывались из ее искалеченного рта. Запах гниющей плоти испортил воздух, а я держал ее близко к своему телу, достаточно близко, чтобы почувствовать, что жизнь уходит из нее.
Карлайл нашел нас несколько часов спустя, и как только он увидел нас, я понял, что он все знал. Я не мог смотреть ему в глаза, пока держал его умирающую жену, чувствуя, что каждая частичка добродетели, оставшаяся в моем теле, тает вместе с ее жизнью.
Ночь смешалась с днем, и солнечный свет потек по ее все еще холодному телу. Скользнул по ее бледным векам цвета лаванды, трогая мягкий изгиб ее губ, освещая ее горло. Медленно, как миллион граненых алмазов, тело Эсме начало распадаться изнутри, сожженное горящим адом Крови Мертвеца. Она упала на луг, как космическая пыль, блестя, как утренняя роса на траве.
На том лугу в тот день умерли три человека.
Карлайл с тяжелыми рыданиями упал на колени, карабкаясь, чтобы поднять каждую последнюю частичку ее, его разрушенного тела. Я твердо стоял на месте, наблюдая, как он поднял части моего сердца, что-то, что конечно не принадлежало ему и в то же время соответствовало ему, как вторая кожа, родная душа. Моя совесть к тому времени благополучно ушла, убегая от разрушения, которому я дал выход.
Эсме была мертва.
Так начался мой спуск во тьму.

Bon Iver - Flume