– Если эта тварь заболеет – ты заберёшь её к себе.
Я смотрел, как Эмметт выстрелил зефиринкой во двор.
– Да не заболеет она, – гнул своё он. – Знаешь, дрессируй ты собаку больше, она бы не носилась как угорелая по всему дому. Собакам нужно отбегать излишки энергии.

Он нацелил зефирострел чуть в сторону от того места, где Пироженка искала очередную «пулю».

Мы стояли на террасе, что на крыше, осматривая земли. Лошади паслись, а я подумал, что надо бы после сна Пенни отвести её покормить их яблоками. Белая дьяволица, а не собака мчалась к очередному «перекусу». Озеленители работали вокруг дома Тайлера и Терри.

Сад Изабеллы особенно живописно выглядел в это время года. Садовник отменно выполнял свою работу.

– Эта штуковина стреляет быстрее прежней, – подметил Эмметт с очередным выстрелом.

Иногда он вёл себя не как ребёнок, а как взрослый мужик. Изабелла как-то сказала, что Эмметт – одна из причин, почему я стану хорошим отцом. Если я догадался, как играть с Эмметтом, то со своими детьми проблем точно не возникнет. Я считал, что неплохо развлекал дочь. Правда, я не особенно был хорош в куклах, но был исключительным гостем на чаепитиях Фейс. Хорошо играл в прятки – искал и прятался. На днях обыграл Лалу и Пенни в «Старую деву» (п.п.: карточная игра, цель которой не остаться с картой «старой девы», когда больше ни у кого не осталось карт). Я тот ещё игривый папаша.

Эмметт перезаряжал ружьё, его толстые пальцы комично выглядели на фоне крошечных зефиринок в небольшом трубчатом магазине. Если бы не Эмметт, я бы не разобрался и в половине игрушек, которые у нас имелись. В детстве мама играла со мной и Элис, но нам не дозволялось иметь много игрушек за пределами наших спален. Отец не переносил беспорядок и мусор в доме. Я не понимал, как много упустил, пока не появилась Пенни. Она ничего не пропустит.

Мысли потоком хлынули из меня.

– Мой отец никогда не занимался мной. Никогда не показывал, как играть с мячом или завязывать галстук. Никогда не посещал мои музыкальные репетиции или игры Малой бейсбольной лиги. Был тем ещё придурком, – обернувшись, я прислонился к кованой ограде и кирпичной стене.
Взгляд Эмметта схлестнулся с моим, пока друг наполнял ружьё зефиром.
– По твоему описанию он полный придурок. Хорошо, что ты решил воспитывать своих детей.
Я переместился к одному из стульев и сел. Откинул голову назад и устремил взгляд в небо. Вытащил телефон, проверяя время.
Полтретьего. Время сегодня тянулось. Вероятно, потому что я желал, чтобы он тикало быстрее. Ещё два часа. Я выдержу их.
– Я всё гадаю, что моя мать нашла в моём отце. По мне, так в нём нет ничего положительного.
– Некоторые женщины обладают способностью найти свет в непроглядной тьме.

Я женился на такой женщине. Изабелла. Изабелла. Изабелла. Я закрыл глаза, на мгновение теряясь в воспоминаниях о ней. Лучше о ней думать, чем о моём отце.

Её улыбка. Обезоруживающая. Манящая. Одна улыбка, и мой день значительно улучшился.

Её смех. Он даже прекраснее её улыбки. Сексуальный, хотя жена не согласилась бы со мной.

Изабелла очаровательна, когда пыталась приглушить его ладошкой. Ни разу не сработало. Целовать её. По этому я скучал больше всего. Дай мне волю, я бы целовал её весь день. Её губы, щёки, шею, местечко под горлом, внутреннюю сторону локтя, внутреннюю сторона бедра.

Её внутренняя сторона бедра. Боже, её внутренняя сторона бедра была такой мягкой. Однозначно моя самая любимая часть её тела.

Я открыл глаза, убеждаясь, что Эмметт не смотрит на меня. Слава богу, он был увлечён стрельбой зефиринками. Я втихомолку поправил «дела» в джинсах. Не буду осторожничать – опозорюсь на людях.

Я закрыл глаза и откинул голову назад. Мне нужно возобновить медитации. Мне нужен спокойный разум, без напряжения. А кто бы ни хотел обрести внутренний покой? Мне бы он точно не помешал сегодня. Я сдавленно рассмеялся над размышлениями.

Я вспомнил время, когда сидел на этой террасе, медитировал, расслаблялся, фокусировался. С Изабеллой у нас была только одна такая попытка. Мы сидели на ковриках для йоги, лицом к лицу. Она держала меня за руки, пока я сидел с закрытыми глазами. Мы просидели так пять минут, пока она не захихикала.

– Цель – молчать и очистить разум.
– Знаю, но ты не представляешь, какой ты милаха во время медитации. Твоё лицо выглядит расслабленным, а уголки рта приподнимаются, будто ты счастлив. А пристальный взгляд на твои губы наводит меня на мысль о том, как сильно я люблю всё в них. А в следующий миг мой разум заполоняют непристойные мыслишки. А от них я хихикаю. Не могу удержаться.
Я открыл глаза. Волосы Изабеллы собраны в «конский хвост», топик сидел низко на груди. Её прелести так и манили коснуться их.
Точно-точно неприличные мыслишки. Я сфокусировал взгляд на жене.
– А ты вообще должна закрыть глаза, а не пялиться на меня.
– Мне нравится пялиться на тебя.
– Ты усложняешь мне задачу обрести внутреннюю гармонию.
– Ты – моя внутренняя гармония.
Я опупенно люблю Изабеллу.
– Закрой глаза, Изабелла, и помолчи.
Я закрыл глаза, когда жена закрыла свои. Прошло несколько секунд, и я ощутил её губы на своих. Приоткрыл один глаз, тщась не засмеяться.
– Извини, – типа всерьёз сказала она. – Я просто люблю твои губы. Даже когда твои глаза закрыты.
– Тебе нравится отвлекать, вот о чём я думаю, мисс Свон.
Я привстал на колени и толкнул Изабеллу на спину. Целовал её губы, спускаясь поцелуями по шее. Добрался до этих грудей, пока жена довольно мычала.
– Медитация, секс на свежем воздухе помогут достичь внутренней гармонии. Обещаю.
Изабелла запустила ручки мне под рубашку, пробегаясь ими по моей груди.
Я жадно её целовал.
– Внутренняя гармония или внутрь тебя?
Вслух задался я вопросом, опять смеша жену. Её общество одновременно успокаивало и невероятно возбуждало.
– Ах, пэрсик, пэрсик, – приговаривала она между игривыми укусами и поцелуями.

Мне не терпелось снять с неё одежду. Утренний воздух отдавал прохладцей, однако жара наших тел было достаточно. Нет ничего прекраснее обнажённой Изабеллы в лучах солнца. Её кожа практически сияла, точно у небожителей. Мой ангел.

Я распахнул глаза. Провёл ладонью по лицу, проверяя, куда подевался Эмметт. Он переместился в дальний угол террасы и вновь перезаряжал ружьё для зефира.

Я так сильно скучал по Изабелле. Вытащил сотовый. Целых десять минут прошло. Конечно, день не мог длиться целую вечность, уверился я.

– Пироженка отлично отпугивает белок, – уведомил меня Эмметт.
– Вы с этой собакой созданы друг для друга. Почему бы тебе не сказать Фейс, что ты хочешь забрать Пироженку к себе домой? Она согласится, если ты прикинешься действительно одиноким.
– Я не настолько одинок.
– Да ну? Я не в курсе чего-то? Или кого-то?
Эмметт нацелился в меня ружьём, забитым под завязку зефирками.
– Я не говорил, что встречаюсь с кем-то, а сказал, что не настолько одинок, чтобы брать к себе собаку, которую тебе изначально не следовало покупать.
– Я бы не целился в меня этой штуковиной.
– Да неужели? Боишься зефиринок, Э?
Я предупреждающе вскинул бровь.
– Хоть одна из них меня коснётся – ты уволен.
Эмметта трясло от хохота.
– И сколько раз я это слышал?

Эмметт расстрелял в меня целый магазин зефирок.

Ухлопище.

Я вскочил и побежал в солярий, оттуда прошёл в библиотеку, где меня поприветствовала Шарлотта и сонная кроха.

– Чей-то сон закончился. Ей понадобился её папочка.
Шарлотта оповестила меня, в то время как Пенни подбежала ко мне.
Я подхватил на руки дочку, она обвила меня ручками и ножками, как обезьянка. Чмокнув её в висок, я сжал девочку в объятиях.
– Думал, что после всех прыжков на танцах ты поспишь подольше.
– Папочка, почему у тебя в волосах зефирки?
Дочь отняла голову от моего плеча и подцепила пальцами зефиринку.
– Дядя Эмметт хочет начать войну. На чьей стороне ты будешь? – Я защекотал её животик.
Пенни захихикала и заёрзала. Нет звука сладостнее этого.
– На твоей. Давай одолеем его!
Мэйсен, иногда в ней целиком говорили гены Мэйсенов.
– Фейс! Как ты могла присоединиться к своему большому и страшному папаше? – вознегодовал Эмметт.
– Он пытался заставить меня стрелять по Пироженке зефирками!
– Лжец! – рассмеялся я. Не верится, что Эмметт опустится до лжи.
– Папочка любит Пироженку! – в мою защиту прокричала Пенни.
Дочь искренне верила, что так и есть.
– Хватай подушки для чтения! – Я понёс Пенни в наше местечко в библиотеке.
В уголке Фейс валялось с дюжину подушек. Когда я поставил дочь на ноги, мы вооружились подушками. И оба гонялись за Эмметтом по комнате. Он израсходовал все зефиринки, а за добавкой он не прорвётся, если только мы не отколошматим его. Ему оставалось только бежать.
– Иди туда, малышка. Мы загоним его в ловушку, – я указал на террасу.
– Фейс, прошу! Пощади! – взмолился Эмметт.
Моя дочь добра, но не в бою на подушках. Она звучно треснула его подушкой в форме единорога, и Эмметт упал.
Я тоже был безжалостен. Когда он повалился на пол, я посчитал оправданным побить его здоровенной подушкой, взятой из груды других.
– Скажи, что Мэйсены рулят, – потребовала Пенни, часто ударяя по его прикрытой голове.
– Мэйсены рулят! Мэйсены рулят! Сдаюсь!
А с виду и не скажешь, что Эмметт умный. Пенни прекратила атаку, а я замахнулся на ещё один удар, пока мне не полегчало.
– Ты в порядке? – Фейс аккуратно похлопала Эмметта по руке, которой он прикрывал голову.
– В норме, принцесса.

Эмметт встал, послав мне взгляд, недовольный моим чрезмерно ретивым возмездием. Я пожал плечами. Это он начал.

Пенни забралась на колени к Эмметту и обняла его. В дочке в равной степени ужились наши с Изабеллой черты.

– Мы любим тебя, дядя Эмми, верно, папочка?
– Ты любишь его. Я терплю. Давай не будем забывать, кто начал эту войну, Пеннилав.
Подобрав с пола подушки, я отнёс их в читальный уголок Пенни. Там были установлены низенькие полочки. Мы много проводили там времени за чтением, игрой на пианино и настольными играми.
– А ты знал меня, когда я была у мамы в животике?
Пенни обратилась к Эмметту, а я прирос к полу.
– Конечно. Я знал твоих маму и папу до того, как ты была в животе у мамы. Твой папа – мой лучший друг, помнишь?
– Тётя Элис поедет в больницу, чтобы получить ребёнка. Туда, где дедушка работает.
– Клёво, – непринуждённо ответил Эмметт.
Страшно представить, куда ведёт этот разговор.
– Я тоже родилась в больнице дедушки?
Мне будто кол в спину вбили. Я чувствовал напряжение в шее и плечах. Мне не хотелось вспоминать рождение Фейс. И уж точно, чтобы этот разговор не происходил с ней и Эмметтом.
– И ты тоже. Вот почему ты суперособенная. Поскольку ты внучка доктора Каллена, они особым образом позаботились о тебе, – Эмметт защекотал её живот.
– Как ты узнал? Ты видел меня в больнице?
– Конечно видел, – энергично проговорил Эмметт. – Мне не терпелось увидеть тебя. Мы с трепетом ждали твоего появления.
Возбуждение. Тревога. Смертный ужас. Это ведь одно и то же, верно?
– Я сразу закричала? Тётя Элис говорит, что детки кричат, когда рождаются.
Тут Эмметт смолк. Посмотрел на меня, зная, что только я могу ответить на этот вопрос.
– Она кричала. Верно, папаша?
Рождение Фейс смазанным пятном осталось в моей памяти. Меня переполнял сонм эмоций, отчего я путал детали. Кивнул, сомневаясь, а правду ли говорю. Вероятно, Пенни кричала. Тогда мой фокус был не на ребёнке.
А на роженице. Женщине, за чьим подскочившим пульсом последовало резкое падение давления.

– Её сердцебиение учащается, – крикнул кто-то.
В палате сновало много врачей и медсестёр. Я желал их присутствия, но они отвлекали меня от Изабеллы.

– Давай, Белла. Потужься ещё раз, и ребёнок выйдет, – увещевал её акушер-гинеколог.

Я хотел одного: чтобы всё это закончилось. Я хотел, чтобы они вытащили этого ребёнка, вылечили её сердце, и всё нормализовалось. ¬Последние пару недель прошли сложно, физически и эмоционально. Мы знали, что период с тридцать второй и тридцать четвёртой недели выдастся самым тяжёлым для её сердца. Я перечитал столько медицинских журналов и столько общался с кардиологом Изабеллы, что считал себя экспертом по беременностям и сердечнососудистым заболеваниям. Я настаивал, чтобы Изабелле заменили сердечный клапан во время беременности. Операция взамен неэффективных лечений была общепринятой практикой.

У Изабеллы симптомы проявлялись бессистемно. Она решила не прибегать к операции. Я молился, что не пожалею об этом решении, а она… выживет.

Сегодня, поздним утром, у неё отошли воды, а после начались сильные схватки. Шла тридцать шестая неделя. Ребёнок маленький. Недоношенный из-за болезни матери. Девочке понадобится специальный уход – вот, что заботило Изабеллу. Она захотела, чтобы специалисты по новорождённым присутствовали при родах.

Наконец-то она усвоила, что такое требовательность Мэйсенов.

Изабелла стискивала мою ладонь – я думал, она сломает её. Она тужилась и дико рычала. Дышала с трудом, надсаднее, чем ранее. Не нужно быть знатоком, чтобы понять: назревает проблема.

– Хорошо! – поощрял её акушер.

Моя жена закашляла. Кровью. Приборы запищали. Ситуацию под контроль взял доктор, отслеживающий жизненные показатели моей жены. Медсестра пыталась отвлечь меня от Изабеллы и ребёнка. Мне не хотелось возиться с ребёнком. Что-то не так. Совсем не так.

– А мама так прикрывала ушки? – Пенни закрыла уши и глаза.
Эмметт рассмеялся:
– Спорим, что твоей маме понравилось, как ты кричала.
Фейс убрала ладони от ушей и глянула на Эмметта, словно тот сумасшедший.
– Я ненавижу детский плач. Он такой громкий.
Мне хотелось запретить Пенни использовать слово «ненависть», но меня душили старые воспоминания.
– Ты говоришь как твой отец. Он не любит, когда кто-то говорит громче него, – подколол меня Эмметт. – Могу поспорить, что это он прикрывал уши.
– Спорим, мамочка окинула его презрительным взглядом… вот так, – Пенни наморщила лоб и сощурилась.
Я не хотел, чтобы они развивали эту тему. Не мог даже слышать это.
Эмметт кивнул и рассмеялся легкомыслию моей дочери. Она посмотрела на меня, побелевшего лицом, меня тошнило от темы их разговора.
– Эй, твой папа сказал мне, что научил тебя новой песне. Покажешь мне?
Пенни вскочила и побежала к роялю.
– Она такая дурацкая! Тебе понравится.
Я обменялся с Эмметтом взглядом, благодаря его за отвлекающий манёвр. Он похлопал меня по плечу, провожая к роялю.
– Ты слишком хорошо меня знаешь, Фейс. Глупый дядя Эмми, вот кто я.

Нужно собраться. Воспоминание о рождении Фейс сделало меня беспомощным. Каждый год я из кожи вон лез, чтобы в её день рождения праздновать прошедший год, а не дату родов. Так легче.

Прогнав уныние, я присоединился к ним за чёрным роялем фирмы «Стэйнвэй», стоящим по центру комнаты. Пенни забралась на скамеечку, болтая ножками, так как ещё не доставала до педалей. Она скрестила лодыжки и поставила верный нотный лист, чтобы он находился в поле её зрения. Я сыграл ей простую песенку, которую она довольно быстро выучила. Приходилось упрощать произведения для её детских ручек. Ограниченный выбор. Однако Фейс нравилось играть.

Ещё больше ей нравилось слушать мою игру.

Она исполняла песню, напевая:

– В месте, где я… – сыграв неправильную ноту, дочь начала вновь.
– В одном королевстве волшебник представление даёт. В глубокой корзинке кобра спит.
Пенни играла и пела, а Эмметт вскинул бровь. Когда дочь закончила, мы захлопали, и она гордо улыбнулась.
– Ты научил её играть «Есть местечко во Франции»?
Я пихнул его под локоть. Разумеется, Эмметт вспомнил неприличную версию этой песни.
– Она зовётся «Змеиный танец», и не относится к Франции или дамам без… ну ты в курсе.
– Папочка, сыграй её. Прошу? – Пенни подвинулась на скамеечке, уступая мне место.
Я сел и покорно сыграл, потому что не отказал бы дочери. Я играл по памяти. Моя кроха любила, когда я импровизировал руками. Аплодировала, когда закончил, и выпросила ещё песенку.
– Сыграй ту, что из мультика вперемешку с колыбельной мамы, – попросила она. – Пожалуйста?

Периодически я создавал для Пеннилав небольшие песенные миксы. Сочетание детских песен и классических мелодий. Этот состоял из песни, написанной мной Изабелле.

– Ей нравится её песня, – проговорила Изабелла со своего места у камина.
Я на мгновение прекратил играть, оглядываясь на беременную жену.
– Я написал её для тебя.
Не для ребёнка. Я бы ничего не стал писать для него.
– Ой, да брось. Ты назвал её «Колыбельная Изабеллы». Она для меня и твоей дочери, и ты это знаешь.

Изабелла хотела, чтобы я любил этого ребёнка, но не тут-то было. Я не мог. Изабелла была почти на постельном режиме. Она ежедневно пила таблетки, чтобы её сердце не сдало, однако лекарства давали побочные эффекты. Последний осмотр показал, что она потеряла в весе, что не обрадовало ни меня, ни её лечащего врача. Ребёнок буквально высасывал жизнь из неё.

Изабелла поднялась на ноги и подошла к роялю. Села рядом, но спиной к инструменту. Нежно коснулась рукой моего бедра, пока я наигрывал мелодию.

– Я где-то вычитала, что музыка положительно влияет на развитие мозга плода. Могу поспорить, что это девчушка умом пойдёт в папочку, – она ласково похлопала свой живот.

Жена изводила меня. Постоянно напоминая мне, что этот ребёнок пойдёт в меня. Я не желал этого. Даже думать не хотелось в этом направлении.

Изабелла уловила борьбу внутри меня.

– Зачем ты это делаешь?
Я вновь перестал играть.
– Что делаю?
– Гримасничаешь каждый раз, когда я говорю о нашей дочери, – потянувшись, Изабелла провела по моей щеке тыльной стороной ладони.
Я мотнул головой и взял её за руку, целуя запястье в месте пульса, затем кладя ладонь ей на колени. Каждый удар её сердца был ценен для меня.
– Не понимаю, о чём ты.
– Ребёнок не виноват, Эдвард.
Я отказывался смотреть на жену и уставился на клавиши рояля. Чёрные и белые.
Так просто. Без путаницы. Чего не скажешь о моей жизни.
– Я люблю тебя больше всего на свете. Ты никак не возьмёшь это в толк.
Мои пальцы порхали по клавишам.
Изабелла треснула рукой по роялю, который громко и нестройно зазвучал.
– От тебя одно расстройство!
– Это я – расстройство? – Я сердито взглянул на жену, медленно выпуская гнев. – Потому что так сильно люблю тебя? Потому что мне невыносима мысль о жизни без тебя? Потому что ты – единственное, что я хочу?
Изабелла качала головой, раздувая ноздри.
– Поскольку ты считаешь, что единственный, кто что-либо чувствует! Ты думаешь, я не люблю тебя?
– Я никогда не сомневался в твоей любви ко мне.
– Ты считаешь, я люблю тебя меньше?
– Нет, никто не в силах любить тебя, как я, – ответил я, дотрагиваясь ладонью до её щеки.
Она накрыла мою ладонь своей.
– Ты ошибаешься. Ещё как ошибаешься. – Изабелла плавно опустила мою ладонь на свой округлившийся живот. – Ты вообразить себе не можешь, как дочь полюбит тебя.
Я сглотнул ком в горле и уставился на свою руку. Если Изабелла умрёт, то ничего не будет важно. Ребёнок никогда не узнает меня. Я гарантирую это.
– Я люблю тебя, – продолжила Изабелла. – Люблю так же сильно, как и ты, и меня раздражает, что ты считаешь это невозможным. Ради тебя я прошла через ад. Я рисковала жизнью и встретилась лицом к лицу с психом. Ты не представляешь, сколько всего я чувствую!
– Прошу, не расстраивайся, – взмолился я, поворачиваясь к ней. – Тебе не следует нервничать.
Изабелла накрыла руками живот. Слёзы навернулись на её глазах, пока она изучала его взглядом.
– Я тоже люблю этого ребёнка. Люблю её больше, чем ты можешь представить. Я не могу описать, каково, когда в тебе растёт новая жизнь. Ничто не сравнится с этим. Не облечь в слова, что дочь значит для меня. Наш ребёнок. Да я убью за неё. Вбегу в горящее здание, чтобы спасти её. Так понятнее? Ты не обладаешь монополией на безумную, всепоглощающую любовь. Не обладаешь.

Моя прекрасная Изабелла посмотрела на меня, надеясь на понимание. Наклонившись, я поцеловал её в лоб. Я не хотел её расстраивать. Я не подвергал сомнению её любовь ко мне. Я боролся с охотой, с которой она готова умереть за этого ребёнка, с фактом, что она могла любить того, кого ещё не знала, так же сильно, как меня. Грустно, но факт: я сын своего отца.

– Моя любовь к вам обоим сильнее смерти, Эдвард, – чертовски грустными глазами жена смотрела на меня.
– Ты не представляешь, как сильно мне хочется верить в это.

Я нежно поцеловал Изабеллу, теряясь в ощущениях её губ, касающихся моих.

Как только я проскользнул языком ей в рот, ребёнок толкнулся там, где лежала моя ладонь. Девочка сильно пнула – Изабелла зарычала. До этого я не чувствовал движения ребёнка. Отказывался, когда жена просила меня. Наблюдал, как остальные улыбались и смеялись, чувствуя толчки нерождённого малыша. Тайлер, Шарлотта, Эсме, Элис. Даже Джаспер, Чарли и Эмметт.

Изабелла хихикнула:

– Думаю, она хочет, чтобы ты завязал с поцелуями и закончил мелодию.

Я рассмеялся. По-настоящему. Давненько этого не было. Ребёнок снова толкнулся, и я обнаружил, что неохота было убирать руку. Может, девочка хотела мне что-то сказать. Может, ей нравилась моя игра. Я не винил ребёнка, я казнил себя. В случае смерти Изабеллы наш ребёнок мог стать главной жертвой. Я буду ужасным отцом без моей жены.

– Твой папа хорош. Думаю, «Флинстоуны» – моя любимая часть. – Похвалил меня Эмметт, когда я закончил играть.
– А моя любимая – мамина колыбельная.
– Моя тоже, солнышко, – я чмокнул Пенни в макушку. – Почему бы тебе не спуститься на кухню и не сообщить Шарлотте, что мы бы не прочь перекусить? Спорим, ты проголодалась.
Моя малышка слезла со скамеечки.
– Мой животик очень проголодался! – вприпрыжку побежала она, с готовностью выполняя моё поручение.
– Оставь прошлое позади, Э, – Эмметт искоса посмотрел на меня.
Я отодвинул скамеечку и встал.
– Знаю. Дочь заставляет меня чувствовать себя чертовски виноватым. Это мой единственный кровный ребёнок. Единственный. А я даже не насладился беременностью жены, понимаешь? Не взбудоражился. Дерьмо, ты знаешь, что я творил. Знаешь, что я почти…
– Мужик, остановись. Прошлого не изменить. Не вернуться туда. Вот такой вот отстой. Да, хреново, что ты принимал фиговые решения, пройдя через самое трудное, через что только может пройти мужчина. Но у тебя есть Фейс, ты хороший отец, который любит её. Фейс это знает и будет знать. К тому же, как ты сказал, «почти» не случилось. Мы оба знаем, что ты бы не прошёл через это. Никак.
Я потёр глаза кулаками. Эмметт прав. В который раз. Это уже подбешивает.*
– Дочь заслужила лучшее, только и всего.
Да, моя Пеннилав заслужила большей симпатии с моей стороны.
– В итоге она лучшее и получила. Запомни это.

Ну, человека косячнее меня ещё надо было поискать. Изабелла чётко дала мне это понять буквально за пару недель до рождения Фейс.

Я поздно вернулся домой из офиса. Я прятался, прикрываясь работой и не ужиная дома. Ужина, в котором не было ни соли, ни жира: они противопоказаны для сердца Изабеллы. Ужина, за которым она будет рассказывать мне о ребёнке, о котором я не хотел ничего знать. Ужина, когда она умышленно опустит детали своего самочувствия, чтобы не беспокоить меня. Жена защищала меня, когда я был бессилен защитить её.

Я говорил с Кейт по сотовому, открывая дверь в домашний кабинет. Изабелла сидела за моим рабочим столом. Её глаза опухли и покраснели от долгого плача.

– Договорим завтра, – я повесил трубку и убрал телефон в карман.
– Что случилось? Почему ты плачешь?
Я не ожидал гнева в её тоне.
– Когда Терри пришла тогда, и вы общались, о чём шла речь?
У меня сердце ёкнуло. Изабелла не могла узнать. Терри обязана соблюдать адвокатскую тайну. Терри не могла проболтаться Изабелле или Тайлеру. Никто не должен знать.
Изабелла опередила меня, не дав сообразить отмазку.
– Клянусь богом, если ты подумываешь соврать мне или уклониться от ответа, я наврежу тебе. Швырну в тебя чем-нибудь.
Она схватила стеклянное пресс-папье с моего стола. Так нетипично для Изабеллы, что я чуть не рассмеялся. И не стал: иначе в меня бы точно зашвырнули стекляшкой.
– Я попросил её подготовить для меня некоторые бумаги, – честно ответил я.
Я не шевелился. Хотелось, но не мог оторвать ног от пола.
Подбородок Изабеллы задрожал. Мне захотелось отвернуться. Её боль разрывала мне сердце. Меня тошнило уже от переизбытка своей. Проболтавшийся ей – нежилец. Труп, по крайней мере, для меня. Я незамедлительно вырву этого человека из своей жизни.
– Какого рода бумаги?
– Почему ты интересуешься?
– Элис позвонила сегодня вечером, спрашивая о Летней вечеринке. Хотела узнать, подписал ли ты договор с компанией, устраивающей световое представление. Она сказала, что на тех выходных ты положил контракт себе в стол.
Изабелла достала большой жёлтый конверт из ящика рядом с собой.
У меня дёрнулся глаз, а в груди защемило. Никто ничего ей не говорил. Жена наткнулась на бумаги по моей неосторожности. Мне следовало запереть бумаги в офисе моей корпорации, а не прятать в столе дома.
– Я пришла поискать их тут. Решила, ты возражать не станешь. У нас же нет секретов.
Предательство, ощущаемое Изабеллой, было столь явственно. Она всеми фибрами души ненавидела тайны, а эта была крупной.
– Изабел…
Она с силой ударила пресс-папье по столу, затыкая меня.
– Как ты мог? Как ты мог даже подумать об этом?
– Мне не справится без тебя! Я не могу. Знаю, что не могу!
Дрожащей рукой Изабелла вытерла влажную щёку. Когда глянула на меня, в груди я ощутил всю силу её горя.
– Ты хочешь, чтобы её как будто не было?
Да… нет… может, и то и то. Я хотел, чтобы Изабелла жила. Только и всего. Если не бывать тому, то и мне ничего не надо. Совсем ничего.
Я пытался усмирить её доводами, которыми увещевал себя.
– Я прослежу, чтобы её поместили в самую лучшую семью.
От пламени в глазах жены у меня перехватило дыхание. Она вцепилась руками в волосы, чуть ли не вырывая их с корнями.
– Самая лучшая семья? У неё уже есть самая лучшая семья!
– Нет, если ты мертва! – проревел я, кидаясь к столу, разделявшему нас. Я долбанул кулаками по деревянной столешнице. Тяжело дышал, а сердце колотилось в груди. – Если ты умрёшь, я умру! Я буду бесполезен для этого ребёнка!
– Ты такой эгоист! Узколобый, грёбаный эгоист! Наша семья любит этого ребёнка. Вся семья его ждёт. Если ты предашь её, они никогда не простят тебя! Я никогда не прощу тебя.
– Ты будешь мертва! А мёртвые женщины не прощают! Мёртвые женщины лишь гниют в земле! – Я снова треснул по столу, отчего Изабелла вздрогнула. – Мёртвые не учат живых!

Это её заткнуло. Рот Изабеллы распахнулся, пока она пялилась на меня. Глаза искали признаки раскаяния или извинений за грубые слова. Там их не было, кроме одного. Изабелла никогда не должна была узнать. Бумаги вступили бы в силу в случае её смерти. Если она умрёт, я мгновенно отдал бы ребёнка на удочерение. Я не смог быть его родителем.

Она встала, приложив тыльную сторону ладони ко рту, сдерживая эмоции. Уронила руку; её слова пропитались тоской.

– Я так больше не могу. Я старалась изо всех сил, но ты выжил из ума. Я не знаю, как тебе помочь, а мне и без этого проблем хватает. Я люблю тебя, и я поклялась не покидать тебя. – Похоже, эти слова Изабеллы причиняли ей боль. Слёзы градом покатились по её лицу. – Но, поверь мне, Эдвард Мэйсен, я подам на развод и на полную опеку над этим нерождённым ребёнком, не дав тебе шанса осуществить свой мерзкий план.
Изабелла прошла к двери. Уходя от меня. Я так и знал.
– Джаспер уже едет за мной. Мне нужно убраться отсюда. Тебе нужно побыть одному, чтобы понять, как решить ситуацию. Пока что я предлагаю тебе найти хорошее убежище, на случай, если Элис решит на пару с Джаспером заехать за мной.

Та ночь выдалась хуже, чем день, когда я оставил Изабеллу в Форксе. В ту ночь Изабелла провела черту – осмелюсь ли я её пересечь? Она говорила абсолютно серьёзно. Её угроза была реальна и рвала мне сердце. В ту ночь я осознал, что смерть не единственное, что может заставить Изабеллу нарушить свои обещания.



Всем привет! Я вернулась с новыми силами. Надеюсь, ваша осень тоже полна отдыха и ярких впечатлений. Что ещё отколет Эдвард? Когда кончатся страдания? Обо всём этом можно погадать тут и на форуме. Не забудьте поблагодарить Неллю, lyolyalya, и Кристину, Dunysha, наших почтовых рассыльных за оповещения.

Предыдущая глава || Следующая глава