Канада, Тофино, июль 1928 года.
После той страшной ночи жизнь Шарлотты словно раскололась на две части: до и после. И если физически она восстановилась довольно быстро, синяки с тела сошли буквально за несколько дней, то ее душевное состояние было на грани отчаяния. Неуверенность и страх стали ей постоянными спутниками, она боялась каждого звука, вздрагивала от каждого шороха. По ночам ее мучила бессонница, она не выключала свет, страшась, что стоит ей забыться, прикрыть глаза, и незнакомец вновь проникнет в ее комнату. И для нее так и оставалось загадкой, как он сюда попал и как выбрался.
А тут еще по городку прокатилась ужасная новость, обескровленные тела двух местных жителей были найдены невдалеке от извилистой горной дороги, ведущей к соседнему Нанаймо. Тела были тщательно спрятаны под завалами обломанных бурей деревьев, их совершенно случайно обнаружили охотничьи собаки. Причем собаки повели себя странно, вместо того, чтобы взять след убийцы, они испугано прижались к земле и стали жалобно скулить.
И поползли слухи о страшном звере, разгуливающем в окрестностях Тофино, и подстерегающем его жителей. Выдвигались совершенно разные, порой даже фантастические предположения, одни говорили, что это оборотень, выходящий на охоту в полнолуние, другие предполагали, что огромный медведь, питающийся человечиной. Но облавы, организованные местным шерифом, ничего не дали, не было обнаружено никаких следов зверя.
Вскоре вернулся отец, и сразу отметил разительную перемену, произошедшую с дочерью. Но к ее счастью, он списал угнетенность Шарлотты на чрезмерную впечатлительность девушки. Волнуясь за ее безопасность, запретил ей одной выходить из дома, даже гулять в парке. Она только обрадовалась такому запрету, сидела целыми сутками в своей комнате, наедине со своим горем, и думала о том, что же с ней произошло. И перед глазами постоянно стоял образ загадочного незнакомца, и она украдкой вспоминала странные ощущения от касаний его рук, смущалась, старалась переключиться на что-нибудь другое, но сердечко сладко томилось в груди от таких порочных воспоминаний.

И только через неделю после той ночи, когда она уже успокоилась и даже поверила, что он больше не вернется, ее сон прервало холодное прикосновение. Открыв глаза, она увидела перед собой лицо своего мучителя. Струящийся через неплотно прикрытые занавески лунный свет подчеркивал неестественную бледность его кожи, придавая ему какой-то нереальной, демонической загадочности. Но выражение лица не было устрашающим, скорей усталым, даже немного расстроенным.
Тихонько охнув от неожиданности, Шарлотта инстинктивно постаралась отодвинуться, отползти подальше, пока не уперлась в спинку кровати, и, поняв, что дальше отступать некуда, испугано натянула на себя одеяло. Как будто оно могло ее защитить.
Незнакомец пристроился на самом краешке кровати, словно ему было неудобно находиться в ее спальне, и вся его поза выражала нерешительность. Казалось, что он смущен не меньше ее, но это всего лишь на миг. Недобро усмехнувшись, он придвинулся поближе. Под испытующим взглядом она вся сжалась в комочек, не в силах сдержать охватившую тело дрожь. Даже страшно было представить, насколько жалко она сейчас выглядела. А незнакомец, заметив ее страх, только недовольно нахмурился, и отвернулся, запуская пальцы в непокорные кудри, отливающие бронзовым оттенком.
Он сидел молча, повернувшись к ней боком, и выглядел сейчас вовсе не как демон-искуситель, а как-то потерянно. И даже уязвимо. Казалось, он боролся с собой, со своими низменными инстинктами, пытаясь их укротить. Вот только справится ли он, получится ли у него?
А она жалась в кровать, закутываясь в одеяло, жадно вслушивалась в бешеный стук своего сердца, и исподтишка рассматривала незнакомца. Что ему нужно? И вдруг до нее дошло, что ее ночной гость совершенно неподвижен, как расставленные вдоль аллей парка каменные статуи, и самое странное, он не дышит. Это открытие было настолько шокирующим, что она даже перестала дрожать. Сколько человек может обходиться без воздуха?
– Прогуляемся, – глухой голос вовсе не предлагал, а приказывал, не оставляя ей выбора.
И ее слабая попытка отодвинуться еще дальше была совершенно бесполезна, незнакомец потянулся к ней, обхватил за лодыжку, и резко дернул на себя, да так, что она ударилась о его твердое, будто высеченное из камня тело. И подхватил на руки, словно перышко, не забыв прихватить одеяло. От быстроты передвижений закружилась голова. Казалось, прошел всего миг, и он уже опускает ее на землю перед окном, все еще так и завернутую в одеяло. И не разжимает объятий, потому что если бы не его поддержка, она бы, наверное, так бы и рухнула к его ногам. Что же это было? Она с ужасом возвела глаза, оценивая расстояние до окна ее комнаты. Он спрыгнул вместе с ней со второго этажа?
А июльская ночь была теплой и тихой, полная луна хорошо освещала дом и окрестный парк. Все так же находясь в объятиях незнакомца, Шарлотта решилась заглянуть в его глаза, и не увидела знакомого ей дьявольского блеска. Они спокойны и немного насмешливы, взгляд открыт и приветлив. Вот только зрачки черны и ужасающи, как опасная бездна, в которую так страшно и так мучительно сладко падать. Руки деликатно поддерживают ее за талию, не позволяя себе ничего лишнего, как раз настолько, чтобы она не упала. И необъяснимый трепет снова охватывает тело, это не страх, нет, это что-то другое, томительное, приятное, заставляющее ее сердечко биться в ускоренном ритме.
– Не бойся, – в словах не было прошлой властности, скорей мягкие, успокаивающие нотки, – я тебя не обижу.
Не обидит? А как назвать то, что он с ней делал? Он стоял невыносимо близко, и голова кружилась от его близости, от его терпкого приятного запаха. Почему она так странно реагирует на него? Почему, кроме вполне уместных страха и отвращения, испытывает какие-то другие, пока непонятные ей чувства? Почему ей хочется протянуть руку, притронуться к его лицу, почувствовать на ощупь идеальную мраморность бледной кожи? Что в нем такого, что она не может отвести глаз?
– Кто ты? – через силу задала она вопрос, на который один раз уже не получила ответа.
– Меня зовут Эдвард, – улыбка была приятной, даже искренней, – я просто хочу пригласить тебя прогуляться по парку.
Она знала, что девушек такими неприличными способами гулять не приглашают, но, тем не менее, выбора у нее не было. Да она уже и не девушка. Терять ей было нечего, хуже уже просто не могло быть. И если он ее все-таки убьет, она даже будет ему благодарна, потому что она не может жить с такой ношей, а решиться оборвать свою жизнь самой не позволяла вера.
Видя ее замешательство, он берет ее за руку, подносит к лицу маленькую ладошку, осторожно прикасается губами к тыльной стороне, трогает кожу прохладным приятным поцелуем.
– Я не сделаю ничего, что тебе не понравится, – шепчет он, и теперь голос его хриплый, многообещающий, сулящий ей что-то абсолютно недозволенное, глубоко порочное, но очень заманчивое.
Он и сам такой, ночной демон-соблазнитель, только от его взгляда подкашиваются ноги, и она готова падать в его холодные объятия. Кстати, почему у него такая холодная кожа?
Тяжелая ладонь ложиться на ее талию, увлекая за собой, и они движутся по главной аллее парка, в сторону океана. Его шаги широки и размерены, она быстро семенит рядом, стараясь не отстать, нервно переступая босыми ножками по мелкому гравию. Ей не очень приятно, камешки царапают нежную кожу ступней, но она не решается что-либо сказать. Она страшится неизвестности, и в тоже время ее раздирает странное любопытство, зачем она ему понадобилась, ведь он уже получил от нее все, что хотел. Или не все? И тут же вспомнилось отражение в зеркале, как он водил руками по ее телу, вызывая странные, но вовсе не противные ощущения.
Они идут молча, минуя пустые скамейки и садовые скульптуры, он как будто забыл о ней, погрузился в какие-то свои мысли. Интересно, о чем он сейчас думает?
В конце главной аллеи, где уже слышен мерный плеск волн, бьющихся о прибрежные скалы, он сворачивает в кусты, и она теперь чувствует под ногами траву и все неровности почвы, и буквально сразу оступается. В ногу впивается что-то острое, мгновенно пронзая ступню тупой болью. Она вскрикивает, но Эдвард не дает ей упасть, подхватывает на руки, и опять подозрительно быстро вокруг мелькают кусты, и они снова на аллее, и она уже сидит на скамейке, а он опустился перед ней на колени, аккуратно сжимает ее лодыжку в своих руках.
В его глазах плещется беспокойство, холодные пальцы заботливо ощупывают стопу, и быстро освобождают от въевшейся колючки. А дальше… дальше она видит, что его взгляд снова обезумевший, он смотрит на ее ступню, да с такой жадностью, как будто хочет съесть. Страх словно сковывает ее, когда она видит, как он медленно наклоняется к ее ноге. Попытка выдернуть ступню из его хватки была совершенно нелепой, он только сильнее сжимает лодыжку, наверняка оставляя синяки. Немеющие пальцы намертво вцепляются в скамейку, она чувствует, как его прохладный шершавый язык старательно собирает с поврежденной ступни липкую струйку крови, и его холодные ласковые прикосновения действуют лучше любого обезболивающего, растворяя и изгоняя острую боль.
А его язык бегло скользит по ступне вверх, губы щекочут кожу, и теперь покрывают приятными легкими поцелуями пальчики, постепенно, по очереди, уделяя равные доли внимания каждому. И каждое касание разливается волной тепла по телу, сердечко все убыстряет и убыстряет свой ритм, а он удовлетворенно наблюдает за ее реакцией из-под приспущенных ресниц. Его рука скользит вверх, по икре, задирая ночную рубашку, дополняя ощущения легким покалыванием, голова кружится, и она уже ничего не может поделать со вдруг сбившимся дыханием, закрывает глаза, отдаваясь во власть его нежных, но таких волнительных прикосновений.
И вдруг он отпускает ее ногу, разом прекращая все свои провокационные действия. И одергивает полу ночной рубашки, прикрывая конфузливую наготу изящной ножки, оставляя Шарлотту в полном недоумении.
– Еще больно? – заботливо спрашивает, пытливо заглядывая в глаза.
Она не сразу вспоминает, о чем это он, ведь уже забыла о досадливой колючке, и недоуменно качает головой.
– Тогда пойдем, – и быстрым движением подхватывает ее на руки.
Он несет ее бережно, словно самую драгоценную ношу, а она прячет лицо у него на плече. Его запах бодрящ и свеж, приятно отдает ночной прохладой, и в то же время словно кричит об опасности, напоминая ей, насколько неуместно находиться с ним в такой близости. Он хищник, он зверь, она помнит, она уже читала в глазах его страшную сущность, но сейчас он нежен и заботлив. И эти странные перемены пугают, и одновременно интригуют. Кто же он, что скрывается за его холодностью, какие безумные страсти бушуют, заточенные в идеальном теле?
Он шагает широко и уверенно, словно ноша не представляет для него ни малейших проблем, и скоро они оказываются в самом отдаленном уголке парка, где благоухающие кусты жасмина сходятся, образуя в своем кольце естественную небольшую полянку. Белоснежные цветы густым ковром усыпают ветки разросшегося кустарника, и дивный нежный аромат наполняет влажный воздух, забивая даже запах океанской свежести. И тишину волшебной ночи нарушает только треск цикад да размеренный грохот прибоя.
Эдвард осторожно опускает ее на ноги, предварительно убедившись, что никакая колючка на этот раз не причинит ей вреда. И расстилает на мокрой от росы траве одеяло, надо же, она даже не заметила, что он все это время нес его от самого дома. Да она вообще, похоже, ничего не замечает рядом с ним, он одним своим присутствием путает все ее мысли.
Жестом пригласив ее располагаться на импровизированной постилке, не дожидаясь ее реакции, устраивается рядом, прямо на траве, ложится на спину и заводит руки за голову. Она какое-то время втайне любуется им, его небрежной вольготной позой, его точеным профилем, его бледной гладкой кожей, словно мерцающей под воздействием яркого лунного света. И все-таки опускается на самый краешек одеяла, поджимая под себя босые ноги, стыдливо натягивая на них ночную рубашку в попытке прикрыть их наготу.
Ей не по себе, она не одета, как подобает, она так и не понимает, что ему от нее нужно, зачем он ее привел сюда, и что собирается делать дальше. А он молчит, словно нарочно изводя ее неизвестностью, его затуманенный взгляд устремлен в ночное небо, словно усеянное целой россыпью ярких звезд.
– Эдвард, – решается окликнуть она, – зачем я тебе?
– Зачем? – он переводит полный удивления взгляд на нее, и горько усмехается: – Хороший вопрос. Я сам бы хотел знать на него ответ.
И снова его внимание сосредоточено на звездном небе.
– Видишь ковш Большой медведицы? – и он протянул руку вверх, указывая на знакомое ей скопление звезд. – А рядом его маленькая копия, Малая медведица? Говорят, что мать богов Рея, родив Зевса, спрятала его от злого отца, бога Кроноса, который пожирал младенцев, в пещере. И его вскармливали коза и две медведицы, Мелисса и Гелика, впоследствии помещенные за это на небо. А рядом Дракон, сам Зевс.
Он рассказывал долго, про созвездия и связанные с ними мифы, она слушала, затаив дыхание, наслаждаясь его тихим мелодичным голосом, словно ласкающим слух. И сама не заметила, как придвинулась к нему поближе, и вдруг поймала себя на мысли, что совсем не боится его, что ей хорошо вот так просто сидеть с ним рядом, вдыхать дивный аромат жасмина, наслаждаться пением цикад и любоваться звездами.
А может, это аромат жасмина, покоряющий своей нежностью и необычайной свежестью, вскружил ей голову, заставляя забыть, кто с ней рядом?
– Замерзла? – его вопрос заставил вздрогнуть, она словно очнулась от волшебного сна, и снова испуганно отодвинулась.
Но Эдварду явно не пришлось по вкусу ее отстраненность, он приподнялся на локте, потянулся за ней, и она не решилась противиться, боясь вызвать вспышку гнева. Ладонь мягко обхватила ее лицо, большой палец, поглаживая, очертил линию скулы, она тщетно пыталась скрыть свое беспокойство, она уже знала, что за этим последует. Рука поползла по шее, успокаивающе массируя нежную кожу легкими круговыми движениями пальцев, и обхватила затылок, слегка сжимая.
– Иди ко мне, – тихо прошептал, и она утонула в его глазах, вмиг потемневших, манящих и соблазняющих.
И словно загипнотизированная, придвинулась ближе, подчиняясь то ли взгляду, то слабому давлению руки на затылок. А он сел, сокращая расстояние между их лицами, и потянулся навстречу. Его взгляд скользнул вниз, сосредотачиваясь на губах, ясно выдавая его дальнейшие намерения, заставляя нервничать в предвкушении, и нервно облизнуть языком пересохшие губки.
Казалось, время остановилось, и она все-таки успела набрать в легкие воздуха, прежде чем он осторожно прикоснулся к ее нижней губе, пробуя на вкус. Они так и замерли оба, еще сохраняя приличное расстояние, соприкасаясь лишь устами.
Но долго такое отстранение продолжаться не могло, губы пылали от пока еще невинного касания, ощущалась приятная свежесть его дыхания, и вся ее сущность, вопреки разуму, тянулась ему навстречу. Губы предательски дрогнули, он расценил это как приглашение пойти дальше, и прижался уже настойчивее, трогая и прикасаясь с каждым разом все более и более страстно. И она открылась навстречу, робко отвечая на поцелуй, отдаваясь во власть захвативших ее эмоций. Получив от нее ответную реакцию, Эдвард глубоко вздохнул, застонал ей в губы, и, не разрывая поцелуй, перетянул ее к себе на колени, усаживая лицом к лицу. Руки заскользили по бедрам, задирая шелковую рубашку до самой талии.
Она успела упереться в его грудь ладошками, прежде чем он прижал ее к себе, но это не возымело должного эффекта. Он продолжал сладко терзать ее губы, язык скользнул в рот, встречаясь с ее, ладони, лаская, поползли по спине, вызывая целый вихрь новых ощущений. Ей необходим был воздух, она задыхалась от недостатка кислорода, и он всего на секунду отстранился, дав ей возможность вздохнуть, и тут же продолжил мучительную пытку поцелуем.
Его запах, смешанный со сладким ароматом жасмина, кружил голову, его руки, задирающие ночную рубашку уже до самой шеи, лишали воли, все мало-мальски разумные мысли покинули ее. Она просто тихо постанывала, не в силах совладать со своим телом, когда его губы стали спускаться, лаская шею, и послушно подняла руки, помогая ему избавиться от мешающей ночнушки.
Теперь она была перед ним обнажена и уязвима, и запоздалая попытка прикрыть грудь ладошками заставила его отстраниться и недовольно нахмурить брови.
– Не надо закрываться, – тихо, но вкрадчиво прошептал он, – я хочу тебя видеть.
Но она словно не услышала его слов, продолжая испугано прижимать к груди дрожащие ладошки. Ей было стыдно и неуютно под его откровенным взглядом, и когда он аккуратно отстранил ее руки, нежно поцеловал каждую в запястье, и отвел за спину, удерживая одной своей, она закрыла глаза, только чтобы не видеть его горящего, восхищенного взгляда. Он был терпелив с ней, он не хотел брать силой, но и намеривался останавливаться, потакая ее мольбам.
Наверное, он какое-то время ее рассматривал, она не знала, и жмурилась, боясь снова увидеть в его глазах дьявольский блеск. И ощутила на своих губах новый, уже страстный поцелуй, от которого по телу разбежалось волнительное тепло. А губы поползли вниз, прокладывая дорожку из поцелуев, лаская шею, и дальше к груди.
Когда он втянул губами сосок, и чуть прикусил зубами, она выгнулась дугой от пронзившего ее напряжения, и застонала от тянущей, но такой сладкой боли. Он творил с ее грудью что-то невообразимое, ласкал рукой, трогал губами, терзал, мучил набухшие от наслаждения соски, ее дыхание совершенно сбилось от фейерверка захвативших ее эмоций. Ей хотелось кричать, царапать его до крови, но он по-прежнему удерживал руки, а ее разрывала просто невыносимая потребность коснуться его, ощутить под пальцами его гладкую кожу.
– Отпусти, – хрипло выдохнула она, и он тут же внял ее робкой просьбе.
Ее руки обрели долгожданную свободу, пальцы тут же утонули в его кудрях, сжимая и притягивая поближе, он рыкнул, сдирая с себя рубашку, уложил ее набок, и тут же прижался обнаженной грудью, словно не желая быть вдалеке от нее ни одной лишней секунды. Его поцелуи и ласки стали беспорядочны, казалось, что его руки везде, касались всей поверхности кожи, она даже не успевала следить за тем, что происходит. Она доверилась ему, доверилась его нежности, так странно граничившей с грубостью. Она не хотела верить, что он сделает ей что-то плохое. Только не сейчас.
Быстро избавившись от оставшейся одежды, он снова прижал ее к себе, закидывая согнутую в коленке ногу себе на бедро. И когда она почувствовала его твердость у своего лона, ее снова охватила паника, память тут же услужливо предоставила воспоминания о крайне неудачном первом разе.
Но он скользнул в нее осторожно, продвигался по миллиметру, боясь причинить боль. И боли не было, было только безотчетное желание втянуть его в себя, принять поглубже, и она не выдержала, нетерпеливо задвигала бедрами навстречу.
Ощущение наполненности не принесло облегчения, нужно было что-то еще, ощущать его движения. И он дал ей то, что она хотела, он двигался в ней медленно, но ритмично, нежно целовал губы, шептал ее имя, и еще что-то очень приятное. И теплые волны наслаждения разлились по всему телу, отдаваясь мелкой дрожью в конечностях.

На следующее утро она проснулась с ощущением странной легкости во всем теле. И запах жасмина, ассоциирующийся у нее с этой ночью, по-прежнему ласкал обоняние. Открыв глаза, она увидела, что вся ее постель усыпана веточками жасмина, белые цветы уже увядали, но продолжали сладко благоухать, наполняя воздух комнаты божественным ароматом.
Она поднесла одну веточку к лицу, блаженно втянула запах, и зажмурилась, с замиранием сердца вспоминая каждый поцелуй, каждое касание, каждую секунду наслаждения, которые так щедро дарил ей этой ночью Эдвард. Несмотря на то, что она почти не спала, она совсем не чувствовала усталости, наоборот, хотелось взлететь, петь, танцевать, рассказать всем о своем счастье. Счастье? Неужели она счастлива?

Эдвард стал приходить к ней почти каждую ночь. Они гуляли по парку, разговаривали, и, конечно, занимались любовью. Он не был откровенным с ней, легко уходил от ее робких вопросов, она только знала, что родился он в Чикаго, что его родители умерли от испанки, и сейчас он живет в Нанаймо у своего дяди, помогает ему в рыболовецком промысле.
Дорога до Нагаймо была недалекой, но полной опасностей, петляла по горам, то тут, то там проходя мимо каменных обвалов, и ей казалось очень подозрительным, что он может вот так добираться к ней на ночь глядя и возвращаться утром. Но уличить его во лжи не решалась, опасаясь его гнева.
Его настроение было уж слишком переменчивым, он мог взорваться по любому поводу, стоило только ей в чем-то не согласиться с ним. Она боялась его в такие моменты, и старалась не перечить, чтобы не будить в нем зверя, и во всем ему подчинялась. Да ей нравилось подчиняться мужчине, она готова была на все ради него, но природная скромность заставляла сдерживать свои порывы. И она по-прежнему стеснялась своих чувств, своих плотских потребностей, и в присутствии Эдварда очень часто смущалась и краснела, когда он над ней подшучивал. И во время близости она не проявляла инициативы, позволяла себя любить, покорялась его желаниями, но не показывала свои.

Он никогда не говорил ей, когда придет, и когда пропал почти на неделю, она чуть не сошла с ума от беспокойства. Ведь в их городке продолжали пропадать люди, неизвестный зверь свирепствовал в окрестностях, и даже трупы не всегда удавалось обнаружить.
И когда он появился в окне ее спальни, она уже сама, не отдавая отчета, что делает, метнулась к нему навстречу, обвила руками, прижалась лбом к его подбородку и оцепенела, только сейчас осознав свой поступок. И он замер, а потом медленно поднял руку, и провел по ее волосам, заправляя за ушко выбившуюся прядь. А второй аккуратно приподнял подбородок, принуждая взглянуть ему в глаза.
– Скучала? – в его голосе звучал робкий вопрос, скорей даже недоумение.
– Да, – слово вроде как само слетело с губ, она даже удивилась своей смелости.
Но нужно признаться хотя бы себе, она действительно по нему скучала. Потому что он все, что у нее есть. И больше у нее ничего не будет. А его темные, с бордовой окантовкой радужки глаза словно ожили, потеплели, заиграли радостными искорками от ее такого робкого признания.
– Ты знаешь, что в окрестностях Тофино гуляет зверь? – тихо спросила она, пряча глаза.
– Я не боюсь зверей, – только усмехнулся Эдвард, но в его голосе явно сквозило некоторое напряжение.
– За месяц пропало порядка десятка людей, – возразила она, и с мольбой добавила: – Пожалуйста, будь осторожен.
Он чуть откинул голову назад и рассмеялся тихо, искренне, но зловеще, так, что мурашки страха побежали по позвоночнику. Но смех быстро затих, лицо стало серьезным, он наклонился к ней, пытливо заглядывая в глаза, словно хотел увидеть там ответ на самый главный для себя вопрос.
– Неужели ты заботишься обо мне? – тихо спросил он.
Прямой вопрос смутил, она не готова была признать свои чувства к нему, это было неправильно, грешно, любить того, кто не являлся мужем. И никогда им не будет.
– Со мной не может ничего случиться, – ей показалось, что в его тоне сквозила горечь, – я заколдован, и никто не причинит мне вреда. Но мне приятно, что кто-то в этом мире за меня переживает.
Она робко улыбнулась ему, а он медленно наклонился, срывая поцелуй с губ, и язык плавно заскользил по скуле, к ушку.
– Раздень меня, – прошептал хрипло, соблазняюще.
И, поймав ее ладошки, прижал к застежке своей рубашки. Дрожащими от волнения пальчиками она стала расстегивать плохо подчиняющиеся пуговицы. Провела ладонями по обнажившейся груди, очертила соски, с удовлетворением отмечая, как напрягаются мышцы от ее прикосновений. Спустила рубашку с плеч, и, осмелев, прижалась губами к груди, целуя и играя языком по коже, наслаждаясь ее свежестью. Сладкий стон, сорвавшийся с губ Эдварда, стал для нее лучшей наградой, она спустилась ниже, нащупывая бугорки пресса, лаская легкими прикосновениями живот.
И замерла в нерешительности, не зная, что делать дальше. Заметив ее замешательство, он наклонился, одарил ее глубоким, страстным поцелуем, и направил руки на застежку штанов. Ей с трудом удалось справиться с крючками, ноги были словно ватными от волнения, чтобы не упасть, пришлось опуститься на колени. Потянув штаны с бедер, она случайно стянула и трусы, и напряженное мужское достоинство предстало прямо перед ее лицом во всей своей красе. Она вздрогнула от неожиданности, ведь она еще никогда не видела его так близко, не рассматривала. Хотела отстраниться, но Эдвард придержал ей голову.
И она, преодолевая свою стеснительность, провела ладонью по всей длине, и почувствовала, как пальцы Эдварда сильнее вцепились в ее волосы, притягивая ее еще ближе. Он хочет, чтобы она… а почему бы и нет, он ведь целовал ее там, почему бы и ей не сделать ему приятное? И пусть это крайне неприлично и порочно, ей уже нечего терять, все равно придется гореть в аду за все ее прегрешения. И наклонилась, осторожно поцеловала краешек, ощущая, как задрожал Эдвард от ее такого простого прикосновения.
А ведь она тоже имеет власть над ним, над его телом, она может доставлять ему удовольствие. Осознание этого факта придало ей сил и уверенности в себе, и она осмелела, обхватила губами, стала ласкать и посасывать, словно леденец.
И ничего страшного не случилось, небеса не обрушились на землю, почва не разверзлась у нее под ногами. Она доставила наслаждение своему мужчине, и он не остался в долгу, подарив ей долгую и томительную ночь, полную ласки и нежности.

Визит жениха стал для нее полной неожиданностью. Она скромно сидела в гостиной, пока отец беседовал с мистером Бернсом о делах, и ловила на себе заинтересованные взгляды гостя. Он смотрел на нее украдкой, но с обожанием, хотя вовсе не так откровенно, как это делал Эдвард, и ей было очень стыдно за то, что она не сможет оправдать его ожидания.
Впервые за время общения со своим возлюбленным она ясно осознала, что ее судьба предрешена, что ей придется выйти замуж за нелюбимого. От мысли о том, что муж будет проделывать с ней все то, что делал Эдвард, щечки румянились от смущения, и она стыдливо опускала глазки. Она не могла представить, как чужие руки будут касаться ее в самых интимных местах, как чужие губы будут целовать ее, уже на законных основаниях требуя полного подчинения.
В общем разговоре она почти не участвовала, на вопросы отвечала невпопад, и вскоре поспешила откланяться, сославшись на плохое самочувствие. Мистер Бернс встал и на прощанье приложился к ее ручке, многозначительно глядя в глаза. Она слишком откровенно вздрогнула от его прикосновения, ей было неприятно, что ее касался чужой мужчина, и под недоуменным взглядом отца слишком поспешно покинула гостиную.
Когда же она поднялась в свою комнату, то с удивлением обнаружила там Эдварда. Он стоял возле окна, ноги широко расставлены, руки скрещены на груди, а в глазах сверкали яростные молнии.
– Кто это был? – раздраженно спросил он, даже не удосужившись поздороваться.
– Это мой жених, – робко прошептала она, потупив глаза.
Эдвард слишком быстро оказался рядом, резко развернул ее, кидая спиной в стену, и приподнял подбородок, больно сжимая пальцами, заставляя смотреть в его потемневшие от гнева глаза.
– Ты моя, – голос напоминал звериный рык, – ты будешь принадлежать только мне. Я убью тебя, если узнаю об измене.
Она испуганно отшатнулась, его перепады настроения пугали ее. И сжалась в комочек, ожидая самого страшного. Но черты лица смягчились, он взял себя в руки, успокоил неизвестно откуда накатившуюся ярость. И притянул ее к себе, отчаянно прижал, стал гладить волосы.
– Прости, что напугал, – глухим голосом извинился он, – я теряю рассудок, когда представляю тебя в объятиях другого.
Сердечко радостно забилось от его слов, неужели это признание в любви? И хоть он больше ничего и не сказал, а стал осыпать ее жадными поцелуями, ей пока было достаточно и этого, она в полной мере ощутила себя желанной.

Их тайные встречи продолжались несколько месяцев. Он развращал ее постепенно и уверено, погружая в сладкую пучину греха. Он открывал перед ней все новые и новые грани плотского удовольствия, учил находить удовлетворение для себя и ублажать его желания бесчисленным множеством способов. Она жила только им и ожиданием встреч, все остальное перестало ее интересовать. Она чувствовала себя падшей женщиной, а ведь раньше она относилась к таким с презрением, и никогда бы не поверила, что ей придется стать одной из них.
И она знала, что за свое падение придется заплатить непомерную цену, она готова была гореть в аду, ведь рядом будет плавиться он, ее искуситель, ее мучитель. Но это потом, а пока она упивалась своим запретным счастьем, каждым мгновением близости, каждым взглядом, каждой лаской своего возлюбленного, и старалась не замечать его странностей, и не думать о том, что будет дальше.
Она не слышала от него слов любви, столь желанное признание ни разу не слетало с его губ даже в моменты близости, когда он горячо шептал ее имя и всякие ласковые прозвища. Она была уверена в себе, в своих чувствах, готова была отдать ему всю себя без остатка, но не знала, как он относится к ней, и боялась спросить. Он никогда не говорил ей о будущем, и делал вид, что не понимает ее намеки, когда она пыталась осторожно прощупать почву относительно его дальнейших намерений. И для нее было огромным счастьем, когда он подарил ей свое кольцо.
Кольцо было массивным, из золота, с выгравированным спиральным узором. Он всегда носил его на пальце, и когда-то рассказывал ей, что кольцо перешло ему от деда, и это единственная вещь, которая осталась у него на память о семье. И вот это самое кольцо Эдвард одел на ее безымянный палец, причем оно идеально подошло ей по размеру. В ответ на ее недоуменный взгляд он рассмеялся и рассказал, что отдал это кольцо ювелиру, чтобы тот подогнал его под маленький пальчик. Шарлотты. Но никаких других объяснений он не дал, ей оставалось только гадать о причине столь драгоценного подарка.
И уже потом, когда она внимательно рассмотрела кольцо, обнаружила внутри переплетенные инициалы Е и М. Но спросить об их значении так и не решилась.

А люди в Тофино и его окрестностях пропадали все чаще и чаще, паника среди жителей нарастала, словно снежный ком, и шли разговоры о том, чтобы привлечь для поимки зверя части регулярной армии.
И как-то раз, гуляя пасмурным ноябрьским утром в парке, Шарлотта услышала тихий шорох за своей спиной. Сердечко сжалось от страха, говорил же ей отец, чтобы она никуда сама не ходила. Поворачиваясь, она краешком глаза заметила статную мужскую фигуру, стоящую невдалеке от нее.
– Эдвард? – тихо прошептала она.
Но это был вовсе не Эдвард. Она сначала испугано попятилась, но потом выдохнула с облегчением. Перед ней стоял мистер Каллен, врач из местной больницы, довольно молодой и очень привлекательный мужчина, тайный предмет воздыхания всех незамужних женщин и вдов их городка. Но мистер Каллен проявлял редкое равнодушие к женским чарам, и, несмотря на всю свою вежливость и приветливость, держался особняком, ограничивая любое общение с местными жителями только рамками своей профессии.
Золотистые глаза доктора были чуть прищурены, смотрели насторожено, словно он ее в чем-то подозревал. И первая мысль была о том, что он услышал имя ее возлюбленного, которое так невольно слетело с губ, и Шарлотте стало не по себе. А что если он что-то знает? И расскажет отцу?
– Шарлотта, простите, что я вас напугал, – заговорил доктор тихим методичным голосом, – но вы же знаете, обстановка сейчас не спокойная, нельзя молодой девушке гулять одной. Позвольте проводить вас до дома.
Она слегка кивнула, и доктор предложил свою руку. Она потупила глаза, но не стала противиться, послушно взяла его под руку. Но вместо того, чтобы вести ее к дому, доктор замер, и с нескрываемым удивлением уставился на подаренное Эдвардом кольцо. Она слишком поздно поняла свою оплошность, ведь обычно она носила это кольцо на цепочке, пряча его на груди под одеждой, чтобы не вызывать лишних вопросов и подозрений у отца. Но тут она собиралась побыть в одиночестве, и не думала, что кого-то встретит.
Она быстро отдернула руку, пряча ладонь под свою накидку, но было уже поздно.
– Шарлотта, скажите, это ведь он подарил вам кольцо? – голос доктора дрожал от волнения.
– Я не знаю, о ком вы говорите, – слишком быстро отвечала она, тщетно стараясь скрыть охватившую ее панику, – я нашла это кольцо в парке.
– Можно, я посмотрю? – вежливо, но настойчиво поинтересовался он.
И, не дожидаясь ответа, осторожно вытащил ее руку из укрытия, и, глядя ей прямо в глаза, неспешными вращательными движениями стянул с безымянного пальца кольцо. И она про себя отметила, насколько холодны его прикосновения. Так же, как и у Эдварда.
А мистер Каллен повернул кольцо в своих руках так, чтобы видеть его внутреннюю сторону, на которой были выгравированы инициалы Эдварда. И озабочено сдвинул брови, когда рассмотрел надпись. Теперь она уже не сомневалась, что доктор и Эдвард знакомы, только не знала, хорошо это или плохо.
– Это действительно он, – тихо, и немного расстроено пробормотал доктор, подтверждая ее догадку.
И был в этих словах какой-то потаенный смысл, как будто доктор говорил не только о кольце, но и имел в виду что-то еще, крайне для него неприятное. Какие же отношения их связывают?
– Пойдемте, – он взял ее под локоть и увлек за собой.
До дома они шли быстро и молча, она все время думала о кольце, вернет ли его доктор, и что делать, если решит оставить себе, ведь Эдвард будет в бешенстве. Но, на ее счастье, перед крыльцом доктор отпустил ее, предварительно вложив кольцо в ладонь, и отвесил вежливый поклон.
– Шарлотта, – окликнул он ее, когда она уже открывала парадную дверь, – передайте Эдварду, что я ни в чем его не обвиняю. Я по-прежнему его жду, и надеюсь на его возвращение, – печально проговорил он. – И, Шарлотта… будьте осторожны. Он еще молодой, и плохо себя контролирует. В любом случае, если я буду нужен, вы можете на меня рассчитывать.
После последних слов мистер Каллен резко повернулся и пошел прочь. А она какое-то время стояла, сжимая в руке дорогое ее сердцу кольцо, и смотрела ему вслед, завороженная его легкой, грациозной походкой. И пыталась понять, кого же он ей так напоминает.