Дисклеймер: в этой главе содержатся моменты, связанные с суицидом, психическими заболеваниями и посттравматическим синдромом. Ставлю вас в известность.

Пятница, пятнадцатое октября, полдень

В день похорон Алека шёл дождь. Казалось, он лил каждый день со дня его смерти. Я жалась к Эдварду под зонтом. Даже во время речи священника я только и слышала «тук-тук» капель о натянутый нейлон, покрывающий нас. Резкий, пронизывающий, холодный ветер заставлял меня ёжиться.

Эдвард был сама стойкость. Неподвижно стоял подле меня, спина прямая, плечи расправлены, взгляд – только вперёд. За всю неделю он не проронил ни слезинки. Он плакал в ту ночь вместе с дочерью Алека в отделении экстренной помощи, но с тех пор не позволял себе эмоциональной разрядки.

Я же ревела каждую ночь. Оплакивала потерю друга. Плакала из-за чувства вины. Ведь не Эдвард умер – и тому я радовалась. Но в большинстве своём я плакала потому, что проигрывала битву, пытаясь удержаться за любимого мужчину. Тьма поглощала. И не просто выигрывала, а надирала мне задницу.

Пробуждение этим утром едва ли отличалось от других дней. Эдвард и вовсе не ложился в постель – его сторона кровати оставалась холодной и не разобранной. Я не знала, спал он или нет. Тёмные круги под его глазами намекали на второй вариант. За завтраком мы обменивались парой фраз, но расстояние между нами превращалось в широкую пропасть, которую я сомневалась, что смогу перейти.

Большую часть той недели Эдвард провёл, помогая семье Алека с организацией похорон. Дочь Алека, Карен, жила в пригороде Сиэтла вместе с мужем. У неё также был брат в Калифорнии, а их мать, бывшая жена Алека, проживала в Чикаго. У друга Эдварда также имелся брат в Нью-Йорке. Не так-то легко было собрать их всех вместе в Сиэтле, однако Эдварду это удалось.

Раньше я даже не думала о семье Алека. Не знала, разведён ли он, или есть ли у него дети. Я осознала, что очень мало знала о человеке, которого звала своим другом. Он был ассистентом и правой рукой Эдварда. Предпочитал говядину морепродуктам и никогда ничего не солил, потому как следил за потреблением натрия. Обладал безупречными манерами и одной из самых добрых улыбок. Я знала, что он любил Эдварда как сына, и не сомневалась в том, что Эдвард отвечал ему взаимностью.

Когда Эдвард не занимался организацией похорон, то навещал Брэди. Тот оказался пристёгнутым ремнём, и его окружили подушки безопасности, поэтому он получил неопасные травмы, но всё ещё находился в тяжелом состоянии. Эдвард принял меры по его переводу в Харборвью, как только стабилизируется его состояние. Он хотел, чтобы парня лечили только доверенные ему и Карлайлу врачи.

Брэди находился в сознании, однако, к сожалению, немного помнил о случившемся. Он вспомнил, как забрал Алека из ресторана и направился в долгий путь домой, но детали аварии оставались схематичными. Словно в тумане он помнил, как их окружили, что он не мог ехать на нужной ему скорости. Немногочисленные свидетели происшествия заявили, что три машины заставили «мерседес» съехать на обочину, предварительно вынуждая водителя ехать на опасной скорости. Алек сидел сзади, не пристёгнутый. Его выкинуло из машины, и он умер от массивной травмы головы. Его признали мёртвым на месте аварии.

Я сказала полиции, что автокатастрофа – дело рук Джеймса Хантера. Вообще-то я говорила всем желающим меня выслушать. Я так рьяно говорила об этом, что один из детективов спросил меня, не находилась ли я под воздействием лекарств. Выяснилось, что в ту ночь Джеймс посетил семейную свадьбу в Чикаго. Две сотни свидетелей отделяли его от штата Вашингтон.
Полиция сообщила нам, что Джеймса сильно опечалили новости о смерти Алека. Опечалился он – да как бы ни так. Он печалился, что в очередной раз не смог убить Эдварда. Детективы смотрели на меня, как на сумасшедшую, отчего я серьёзно стала чувствовать себя таковой. Тайлеру в буквальном смысле слова пришлось вытаскивать меня из полицейского участка. Никто не желал слушать, и опять Джеймсу убийство сошло с рук. Даже мой родной отец не понимал, как завести дело на неуловимого мистера Хантера, пока мы не найдём доказательства. А у нас были только полученные незаконным путём письма с электронной почты и записанные телефонные разговоры. Ни в одном из них не упоминалось скатить машину Эдварда на обочину. Эдвард сказал, что они перехватили одно сообщение, в котором говорилось, что Льва убрали, а затем другое – несколькими часами позже, – заявлявшее, что вышла ошибка и Лев сбежал.
Джеймс желал Эдварду смерти, но он не понимал, что убийство на его месте было ещё хуже. Эдвард не говорил со мной. Почти не смотрел на меня. Он явно не позволит мне себя утешать. Он не хотел утешений. Он считал, что не заслуживает их. Вот что происходило на самом деле. Эдвард ходил с виной, как в пуленепробиваемом жилете. Непроницаемом – как бы ни силилась, я не могла пробиться сквозь него.

Священник завершил речь последним благословением, и гроб с телом Алека опустили в холодную, мокрую грязь. Я вытирала слёзы, катящиеся по моим щекам, скомканной во время панихиды пригоршней «Клинекса». Члены семьи Алека по очереди опустил розы в яму. Когда всё закончилось, Эдвард протянул зонт Тайлеру и велел ему отвести меня к машине.
Я прошла к ней, но не села внутрь. Каллены, Элис и Джаспер сели в свою машину, которая припарковалась перед нами. Я наблюдала с гравийной дороги, как Эдвард стоял под дождём, его намокшие волосы приобретали оттенок старинной бронзы. Абсолютно неподвижно стоял он около могилы Алека, олицетворяя собой статую скорби и вины.

Тьма – 1, Белла – 0

Проигнорировав настойчивые просьбы Тайлера сесть в машину, я позволила Эдварду простоять у могилы целых три минуты, пока потребность спасти его не пересилила. Он промок до костей и не подавал признаков движения. Я побежала к нему и схватила за руку.

– Малыш, прошу, пойдём со мной в машину. Ты простудишься, если будешь и дальше стоять здесь, – взмолилась я, легонько теребя его за руку.
Он не пошевелился, но заговорил: – Мой отец пытался убить меня.
Я застыла. Дождь усилился, когда Эдвард раскрыл свою последнюю тайну.
– Спустя неделю после похорон матери он заманил меня в подвал нашего дома. Сказал, что ему требуется моя помощь в поиске некоторых ее вещей. Там воняло гарью и плесенью. – Эдвард сморщил нос, словно чувствовал это сейчас. – Подобно смерти. Там стояла темнота. А у него был дурацкий красный пластиковый фонарик. Не знаю, откуда он взялся. Он не отдавал его мне, несмотря на то, что заставил спускаться первым.
Вдалеке пророкотал гром – предупреждение об усиливающейся грозе.
– Внизу не осталось ничего, что мы могли бы унести с собой. Всё было уничтожено водой при тушении пожара. Я захотел уйти и разозлился, что он привёл меня туда. Мне не хотелось находиться там. Она умерла там. Сгорела. Словно я мог чувствовать её присутствие там. Уверен: она ненавидела меня. Как и всё время ненавидел меня он. Моё сердце чертовски сильно колотилось. И стоял жуткий холод.
Я обхватила его ладонь своей рукой, чтобы Эдвард не затерялся в ужасных воспоминаниях.
– Я захотел отправиться в отель, где мы остановились с Эсме. Отец преградил мне путь к лестнице – единственному выходу. Он не намеревался, чтобы кто-нибудь из нас вообще выбрался оттуда. Я понял это, только когда он вытащил пистолет.
Слёзы, смешиваясь с безжалостным дождём, орошали моё лицо. Становилось тяжело дышать.
– Думаю, он уговорил себя на это, собрался с мыслями убить собственную плоть и кровь. Желать убийства и вообще-то спустить курок – две разные вещи. Помню, как он расхаживал, словно загнанный зверь, хотя загнанным был я. У меня не было пути назад.
Эдвард стиснул мою руку, а я сжала его ладонь в ответ, напоминая ему о своём присутствии. Я здесь, с ним, и не собиралась покидать его.
– Он навёл на свет фонарика. – Эдвард вскинул руку и зажмурился, защищая глаза от несуществующего света. Словно он находился там, в подвале. – Я попытался не дать ему ослепить меня. Не хотел внушать ему мысль, что боюсь его. Но так и было. Больше недели он притворялся, будто меня не существует. И больше не мог. По-настоящему захотел прекратить моё существование.
Эдвард задрожал. Возможно, от холода, но интуиция подсказывала мне, что от воспоминаний, потрясших его до глубины души.
– Дети только и делали, что забирали. Брали, брали, брали. Я взял больше всего. Был надменным и своекорыстным. Неспособность следовать указаниям забрала у отца мою мать. В конечном счёте, это забрало её навеки. Он не мог позволить мне выйти сухим из воды. Не мог стоять и позволять мне дышать, когда моя мать больше никогда этого не сделает.
– О, Эдвард, – таким же дрожащим голосом выдавила из себя я.
Он повернул голову и впервые посмотрел на меня. Глаза Эдварда были черны как ночь, тьма в буквальном смысле слова поглощала его.
– Он не ошибся. Я убил её, Изабелла. Она умерла из-за меня. Поэтому я не спорил. Просто стоял там, ожидая, когда он положит конец моим страданиям.
Взгляд Эдварда переместился на какую-то точку в пространстве перед ним.
– Хотя он оказался долбаным трусом. Трясся, словно лист, и уронил фонарик. Помню, как тот с плеском упал в воду, залившую пол. Некоторое время он работал, пока вода не испортила устройство. Помню, как наблюдал за этим, ждал, пока свет погаснет. Ждал и смотрел. Гадал, умру ли до этого.
Эдвард поднял свободную руку, словно держал пистолет.
«Ты сделал это! Ты забрал единственную причину, по которой я живу. Понимаешь, почему мне приходится это делать?»
Казалось, Эдвард заново переживал те события, повторял сказанные его отцом слова. Злость и обида в его голосе разбили моё и без того разбитое сердце.
– Я понимаю. А ты? Да, понимаю!
Над нами грянул гром, и дождь полил стеной, в то время как Эдвард проигрывал в памяти своё больное и извращённое воспоминание.
– Бах! – Эдвард «стрельнул» пальцем, а затем приставил его к своей голове. Словно в унисон гром прогремел одновременно с тем, как Эдвард выкрикнул: – Бах!
Мои ноги стали резиновыми, когда ударная волна этой «мины» обрушилась на меня. Эдвард повернул ко мне голову и посмотрел, словно озадаченный мальчик.
– Но я не умер. Меня даже не задело пулей. Её даже не смогли найти. В магазине пистолета недоставало двух пуль, но криминалисты не нашли ту, которая шла на меня. Она испарилась. Некоторые считали, что я всё выдумал. Думали, отец не стрелял в меня, но ведь стрелял же, Изабелла. Стрелял, и по неизвестной причине я не умер. Словно Господь наказывает меня, не позволяя мне умереть. Это моё наказание за убийство матери. Словно я бессмертен. Моё проклятие – быть бездушным монстром, заставляя других умирать вместо себя.
Выпустив его ладонь, я обхватила своей рукой его лицо. Кожа – как лёд. Набравшись ярости, я озвучила своё несогласие:
– Это неправда! Неправда. Ты не убивал свою мать. Эдвард, ты не убивал Алека.
– Убил! – прокричал он, выпутываясь из моих рук. – Я послал его на тот ужин! Я послал его, зная, что меня пытаются убить. Я в последнюю минуту изменил планы. Я должен был быть на том ужине. Я послал Алека в своей машине с моим водителем. Он мёртв, потому что я не могу умереть!
– Ты не бессмертен, Эдвард. Ты человек, как и я. Ты чувствуешь, дышишь, кровоточишь, любишь – и любим. Ты человек.
Мужчина исступленно затряс головой, крепко сжимая кулаки.
– Я чудовище. Не так давно ты сама так заявила.
Я попыталась схватить его, но Эдвард не позволил мне, отталкивая и отстраняясь.
– Ты не монстр. В отличие от тебя, монстр не испытывал бы чувство вины. Я бы не влюбилась в тебя, будь ты чудовищем. Я люблю тебя. Сильно люблю. Прошу, пойдём вместе со мной к машине.
– Я ведь убью тебя. Неужели не видишь? – Его муки подавляли нас обоих.
Я замотала головой.
– Ты не убьёшь меня. Пошли со мной в машину. – Я тянула Эдварда, пока он не сдвинулся с места.

Мы прошли к машине. Его семья ждала нас, наблюдая из своих автомобилей. Мы пересеклись с Элис взглядами. Печаль в ее глазах отражалась в моих чувствах. В тепле машины я проинструктировала Тайлера везти нас прямо домой. Эдвард помог семье Алека организовать поминки, но находился не в том состоянии, чтобы выйти на люди.

Он сидел на заднем сидении, молча дрожа. Что бы ни нашло на него, он закрылся в своей раковине. Сняв свой промокший жакет, я попыталась снять и с Эдварда и его.

– Ты промок, – я помогла ему снять его тренч.

Казалось, Эдвард не замечал своего текущего состояния. Вода стекала с волос по его щекам и носу. Он не пошевелился, пытаясь стереть её. У меня стучали зубы, однако я обхватила ладонями его руки, пытаясь их согреть. Грудь болела в ответ на его боль. Я бы отдала всё, лишь унять её или, по меньшей мере, облегчить.

Тайлер отвёз нас в особняк. Карлайл последовал за нами. Я отвела Эдварда внутрь и наверх. Избавила от мокрой одежды и включила тёплый душ, сняв свою мокрую одежду. Включила каждую насадку в его навороченном душе и потянула Эдварда за собой. Поначалу вода обжигала мою кожу, пока та не привыкла к её теплоте. Обняв любимого, я прижалась обнажённым телом к нему. Он тоже обнял меня. Мы безмолвно стояли, позволяя душу делать своё дело, борясь с холодом тела.

– Я так сильно тебя люблю. Люблю больше всего на свете, – снова и снова повторяла я в надежде, что мои слова затянут гигантскую дыру в его сердце.

Эдвард молчал, но позволил мне держать себя. Позволил мне сказать ему о своих чувствах. Я по максимуму старалась позаботиться о нём, надеясь, что это окажется достаточно, но зная, что, вероятно, нет. Эдвард Мэйсен-старший поступил так же, как Джеймс: попытался убить Эдварда, но не смог, однако навредив сильнее, чем если бы сумел.

Тьма – 2, Белла – 0.



О существовании посттравматического стресса я знала, но ассоциировала его с ветеранами войны во Вьетнаме или людьми, пережившими события вроде 11 сентября. Я представить себе не могла, что это сделало Эдварда, ну, Эдвардом.

После душа я высушила его. Мы надели какую-то удобную одежду, и я легла с ним в кровать, ероша ему волосы и легонько почёсывая спину, пока он не заснул. Жаль, что сну тоже не удалось забрать меня от всего этого, хотя я пребывала в состоянии повышенной бдительности. Какой там сон. Я слезла с кровати и прошла вниз, обнаружив, что вместе с Джаспером нас ждала семья Эдварда.

Когда все тайны получили огласку, у меня не возникало угрызений совести по поводу разговора с его семьёй насчёт них. Карлайл оказался очень полезным. Он объяснил, что посттравматический стресс по существу означал переживание травмы снова и снова. Иногда это выражалось в виде кошмаров, иногда у человека, страдающего таким синдромом, могли возникать флэшбеки или яркие воспоминания того или иного события во время бодрствования.
Эдвард доложил Карлайлу, что сны стали редкостью. Помогало и то, что Эдвард делил со мной постель, – это в некотором роде утешало его. По словам Карлайла, за несколько последних месяцев поддержка общением с моей стороны значительно сократила проявление у него симптомов.

Эдвард годами пребывал в эмоциональном оцепенении. Таким образом он дистанцировался от других. Прикидывался, что ничего его не волновало. Благодаря моему присутствию в его жизни эта сторона вопроса разительно совершенствовалась. Стало настоящим прорывом, когда он признался Элис, что любит её как сестру, потому что впервые за пятнадцать лет Эдвард признался хоть в какой-то в привязанности. Карлайл спросил меня, не любопытствуя чрезмерно, заметила ли я, что Эдвард стал больше говорить о своих чувствах, и получил моё подтверждение. В последние недели он сильно старался подобрать название всем тем чувствам, испытываемым им. Неудивительно, что ему приходилось трудно, – после стольких лет заглушения своих эмоций.

Эдвард также избегал всего, что напоминало ему о том событии. Подвалы – огромная «мина». Я вспомнила, как он взорвался от одного упоминания подвала в мой первый визит к нему домой. Он также ненавидел темные и мокрые места. И опять я мысленно вернулась мыслями к тому моменту, как неуютно ему было поначалу от идеи провести ночь в палатке под дождём. Осознание того, как трудно ему было, придало желанию Эдварда заняться со мной сексом вопреки всему ещё больше значимости.

Список симптомов продолжался, рисуя идеальную картину Эдварда. Повышенная осведомлённость, раздражительность, приступы гнева и вина выжившего – со всем этим Эдвард ежедневно боролся. По мнению Карлайла, эти симптомы стали проходить с тех пор, как Эдвард начал со мной встречаться. Его привязанность ко мне оказалась очень мощной, но могла как помочь ему, так и отбросить назад. Боязнь потерять меня сильно тревожила его.
Карлайл подтолкнул Эдварда к психотерапии, на которую он сходил, ни словом мне не обмолвившись. К сожалению, это его не воодушевило – он побывал на одном сеансе, не намереваясь продолжать. Эсме добавила, что уже обдумывание этого варианта с его стороны превысило все их ожидания.

Такой объём информации одновременно и радовал и ошеломлял. Целый день превратился в такой ералаш. Скорее бы он закончился. Элис притихла, ни слова не промолвила за время моего разговора со своими дядей и тётей.

– Ты в порядке, Эл? – сказала я, вытаскивая её из своих мрачных мыслей.
Девушка сдвинула брови, словно подбирала слова.
– Словно мама умерла вновь. Это едва ли не хуже её смерти.
– Нам всем нужно будет находиться здесь ради него. Мы все ему понадобимся, – мрачно кивнул Карлайл.
Элис замотала головой.
– Эдвард не позволит нам. Я знаю о его кошмарах и флэшбэках. Знаю об отчаянном желании изолировать свои чувства, чтобы вообще ничего не ощущать. Его состояние подобно тому, через которое прошла бы я, не выберись он из того пожара в конюшнях. Если бы он умер… – Элис уронила голову на руки.
Эсме встала и подсела к племяннице. Вместе с Джаспером они попытались утешить её. Я же не могла даровать ей успокоения, так как тонула в страданиях Мэйсена. Они утягивали меня на дно, и я опасалась, что не вынырну на поверхность.
– Мне так жаль, Белла, – слабым голосочком проговорила Элис.

За что она извиняется передо мной?

Она извинялась, поскольку знала. Знала, что тьма надвигается… дьявол, уже наступила.
Не успела я и слова вымолвить, как сверху донёсся крик. От вопля Эдварда кровь стыла в жилах. Вскочив на ноги, я перепрыгивала по две ступеньки за раз под пристальным присмотром Тайлера. Когда я ворвалась в спальню, мгновенно зажёгся свет – спасибо моему брелоку в виде пенни. Эдвард метался на кровати, рвя подушку. Перья летали по всей комнате, устилая постель, Эдварда, падая на пол.

Мы с Тайлером замешкались, толком не зная, как начать его успокаивать. Элис прошмыгнула мимо меня, прямиком направляясь к брату. Девушка заползла на кровать и стала твердить его имя.

– Эдвард. Эдвард. Ты в порядке, Эдвард. Эдвард.
Она дотронулась до него, и Эдвард тут же замер. Его глаза резко распахнулись, паника не покидала его, неважно, снилось ли его что-то.
– Всё хорошо. Ты дома. В безопасности. – Элис присела рядом с ним и принялась растирать ему руку.
Эдвард смотрел на неё, словно пытался определить, настоящая ли она, или плод воображения. Его дыхание стало успокаиваться, а паника – уходить.
– То был сон. Не наяву. Просто сон, – уверяла его Элис.
– Сон, – пробормотал он, садясь на кровати и проводя рукой по своим растрёпанным волосам.
Элис потянулась к его рукам.
– Ты мне нужен, Эдвард. Ты – единственный, кто должен заботиться обо мне, помнишь? Мы заботимся друг о друге. Как того и хотела мама. Хорошо? Ты понимаешь, о чём я говорю?
Он кивнул и коснулся её лица ладонью, стирая слёзы, которые, очевидно, катились по её щекам.
– Я люблю тебя, – преисполненным эмоций голосом сказала она.
Так и не произнеся ни слова, они сидели вдвоём. Эдвард потёр руками лицо, перекошенное от жуткой боли. Я знала, что он казнил себя. Боролся с виной и горем.
– Мне нужна Изабелла, – наконец ответил он. От меня не укрылся тот факт, что он не ответил Элис взаимностью.
Я шагнула вперёд.
– Я тут.

И заняла место Элис на кровати. Сестра Эдварда выскользнула из комнаты так же быстро, как и зашла. Тихое щёлканье двери оповестило меня об уходе остальных, оставив хоть какое-то подобие уединения. Эдвард оглядел меня с ног до головы, дрожащей кистью водя по моей руке. Словно убеждался, что я жива и здорова.

– Ты в порядке.
Я смахнула пёрышко с его мягкой чёлки.
– Да. А ты?
– Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, – прошептал он.
Я заползла Эдварду на колени, сместив оттуда перья и взметнув их в воздух, словно пушистые снежинки.
– Со мной ничего не случится.
Руки Эдварда гуляли по моему телу, а носом он водил по моей щеке.
– Живая и тёплая, – пробубнил он. – Мне нужно ощутить тебя. Везде.
Я положила руки ему на плечи и запрокинула голову назад, когда стал целовать мою шею.
– Я здесь и в порядке.

Руки Эдварда забрались мне под рубашку. Мягкие ладони ласкали мою спину, затем передвинувшись к груди. Он хватал плоть, подключал пальцы, лаская мои соски, пока те не затвердели в ответ. Рот Эдварда атаковал мой, проталкивая туда свой язык. Он был требовательным и грубым. Руки мужчины обхватили моё лицо в тиски, в то время как его губы и давили и тянули мои.

Он прекратил целовать меня, чтобы сдёрнуть через голову мою рубашку. Эдвард схватил меня и закинул обратно на кровать. Больше перьев разлетелось по комнате. Эдвард взобрался на меня; его потребность во мне одновременно возбуждала и пугала. Он целовал мою грудь, а затем проложил тропинку обратно вверх, к моему рту. Его руки оттягивали назад мои волосы, а сам мужчина тёрся об меня бёдрами и эрекцией.

Я надавила ему на плечи. Его семья вместе с Джаспером всё ещё находились в доме.
– Эдвард, – запротестовала я.
– Ты нужна мне. Не противься. – Глаза Эдварда оставались такими же тёмными. – Ты такая тёплая и мягкая. Такая… живая.

Я начинала осознавать, что я ему снилась, скорее всего, мёртвая. Хотя на деле было не так. Моё тело реагировало на его любящее и всё же маниакальное нападение. Кожа густо краснела, жар мгновенно поднимался там, где Эдвард касался меня. Его губы, язык, руки и тело – все взаимодействовали со мной, подтверждая моё существование.

Всю неделю Эдвард вёл себя так холодно и отстранённо, а тут такие перемены. Я и забыла: каково быть почитаемой им. Язык мужчины кружил вокруг моего напряжённого соска, а затем он втянул его в рот, остановившись, чтобы только переключиться на другую грудь. Как бы сильно я не понимала, что ему следовало остановиться, не могла озвучить своё мнение. Эдвард спускался вниз по моему животу, вырывая из меня тихие стоны, стягивая с меня штаны.

– Повтори, что любишь меня. Скажи, что также сильно нуждаешься во мне, как и я в тебе, Изабелла, – проговорил он в чувствительную кожу внутренней стороны моего бедра.
О, что же творил со мной. Даже несмотря на суматоху в нашей жизни, Эдвард мог заставить меня о мире вокруг нас двоих.
– Я люблю тебя. Так сильно нуждаюсь в тебе, малыш.
Он поцеловал меня чуть выше точки, истомившейся по его прикосновению. Дыхание Эдварда было горячим и тяжёлым. Я сгребла рукой в кулак пригоршню разбросанных по кровати перьев. Они застряли у Эдварда в волосах и прилипли к его одежде.
– Только я, верно?
– Только ты, Эдвард, – тяжело дышала я, в то время как легко касался меня между ног.
– Тёплая, живая, настоящая.
Эдвард стащил свои штаны, а затем опять упал на меня. Он втолкнулся в меня без предупреждения; прижался губами к моим, пытаясь окутать меня собой и наоборот.
– Скажи, что любишь меня, Изабелла. Скажи, что никогда не умрёшь. Скажи мне.

Всё было неправильно. Как бы сильно я не желала его и желала дать ему желаемое, это было неверно. Он не сможет убедить себя таким образом. Секс и неискренние обещания не исцелят его. Эдвард двигался надо мной, входя в меня глубокими и сильными толчками. Морщился, когда выскальзывал из меня, расслаблялся, глубоко погружаясь. Я не планировала умирать, но и не могла пообещать ему это. Я не управляла смертью. Судьба решала это. Мне оставалось лишь надеяться, что план не заключался в том, чтобы забрать меня от Эдварда, когда мы даже не успели ещё пожить вместе.

– Остановись, – как можно убедительнее приказала я, – остановись.
Эдвард замедлил движения, войдя как можно дальше в меня.
– Не борись со мной. Я нуждаюсь в тебе, разве ты не понимаешь? Дай мне желаемое, – потребовал он. – Мне необходимо ощутить тебя живую, дышащую, любящую.
Он разбивал моё уже разбитое сердце. Дрожащими руками я взяла его лицо.
– Я люблю тебя. Так сильно люблю, но не хочу этого. Не так. Не когда ты так напуган.
– Мне больно оттого, как я сильно нуждаюсь в тебе. Не хочу, чтобы болело. – Его голова упала мне на плечо. – Хочу чувствовать себя хорошо. Только ты можешь это сделать. Пожалуйста, Изабелла.
Эдвард поднял голову. На его красивое лицо опустилась вселенская тоска. Лицо падшего, раненого и потерянного ангела явилось мне. Мне потребовалась вся сила воли, чтобы отказать ему.
– Нам нужно остановиться. Не так я должна заботиться о тебе. Давай поговорим о происходящем. Ты впустил меня, так не отгораживайся вновь. Не отвлекайся на секс. Поговори со мной.
Глаза Эдварда потускнели от моей просьбы. На миг он прикрыл их, затем вышел из меня, спрыгнув с кровати. Схватив свою брошенную одежду, он прошёл в ванную.
– Скажи моей семье, что я хочу, чтобы они ушли. Затем скажи Шарлотте подняться сюда и вычистить все эти гребаные перья. – Эдвард хлопнул дверью ванной так сильно, что звук эхом прошёлся по комнате.

Тьма – 3, Белла – 0.



Шарлотта стояла у меня за спиной, вытаскивая застрявшие в моих волосах перья. Интуиция подсказывала мне, что едва ли удастся вытащить их все. Я помогла ей вычистить комнату; мы сменили простыни и собрали пылесосом перья. Взамен она предложила и меня привести в порядок.

Полчаса с лишним Эдвард оставался в ванной, затем бросился оттуда вон и заперся в своём кабинете внизу. Я сделала, как он и просил, попросив всех уйти. Можно было бы использовать его семью в качестве буфера, когда он наконец-то вышел из своей добровольной тюрьмы, но я решила, что лучше всего выполнить его просьбу. Сегодня я уже отказала ему и не смогла бы сделать этого снова.

– Думаю, тебе придётся просто вымывать их, милая. Мы можем заниматься этим всю ночь, – сдалась Шарлотта.
Я уронила руки, осознавая её правоту, и вздохнула.
– Спасибо, что попыталась.
Она прошла к кладовке и достала оттуда метлу и совок, и смела рассыпанные по полу кухни перья.
– Что нам приготовить на ужин? Я могу научить тебя готовить те тортики из плавленого шоколада. Он любит их, – улыбнулась она.
Шарлотта отчаянно пыталась подбодрить меня. Придавила ладонью щеку, подперев рукой голову. Если бы тортики из плавленого шоколада могли решить все наши проблемы. Хотя что-нибудь горяченькое и сладенькое не помешало бы.
– Моя мама готовила мне самый лучшие домашние макароны с сыром. Это самая-самая еда для «заедания» стресса.
Шарлотта вытрясла перья в мусорный бак из нержавеющей стали.
– Тогда вперёд. Ты можешь научить меня его готовить, а я покажу тебе, как готовить десерт. Приятно ведь работать сообща, верно?

От слов Шарлотты у меня защемило сердце. Жаль, что я не могла заставить Эдварда понять, что ему не нужно справляться со всем в одиночку. Он боялся одиночества, но иногда упорно так и жил. Встав, я обвила руками женщину. Ком, застрявший у меня в горле, не давал говорить. Больше я не пожалуюсь на присутствие её или Тайлера в этом доме.



– Думаю, я влюбилась в это, – я окунула палец в остатки масла, прилипшего к миске для смешивания, слизывая его.
Шарлотта рассмеялась.
– Полагаю, этот рецепт ответственен за несколько смертью от шоколада.
Эдвард прошёл на кухню, одетый в тёмно-синие брюки и бледно-голубую рубашку.
– Я еду в офис.
Я глянула на часы на микроволновке.
– В полседьмого вечером в пятницу?
– Я отсутствовал в офисе целый день, Изабелла. – Злость в его голосе резала слух. – Мне наплевать на время, так как мне есть чем заняться!
– Мы приготовили ужин, – совсем слабо, в отличие от него, отозвалась я, – приготовили ужин для тебя.
Его лицо передёрнуло. Каким бы обиженным и сломленным Эдвард ни был, ему не нравилось колоть в ответ. Сделав глубокий вдох, он постарался ответить мягче:
– Мне жаль. Мне нужно идти. Не засиживайся допоздна, дожидаясь меня.
Эдвард исчез в дверях, не успела я и ответить.
– Если хочешь, то я могу поесть с тобой, – сочувствующе предложила Шарлотта.
Отрицательно покачав головой, я боролась с грозившими политься слезами. Дам им волю, оставшись одна в комнате. Никакая еда меня не утешит. Никакие бесконечно–вежливые разговоры с Шарлоттой не уймут мою боль.
– Забудь. Я не голодна. – Поникнув плечами, я покинула кухню. – Приму душ и лягу спать.

Битва оказалась проиграна уже на лестничной площадке. Крупные слёзы смачивали моё лицо. Я прошла в ванную и включила душ. Мне нужно было смыть с себя события дня. Похороны Алека, тёмные воспоминания Эдварда, мои провальные попытки помочь ему, неутешительный ни для кого ужин. Подставив лицо воде, я задержала дыхание, пока в груди закололо не только от моего разбитого сердца.

Раньше я не понимала, насколько сложно было любить кого-то. В своё время задавалась вопросом, почему мои родители не прилагали усилия в попытке сохранить свои отношения. Он дали клятву. Клятвы держать которые, не будучи влюблённой, мне казалось так легко. Клятвы о взаимной любви в здравии и в горе. Мне было по силам это. Вместе с Эдвардом мы пережили болезнь длиной в выходные. Я понимала, что буду рядом, неважно, какая болезнь превращает его в толстячка ребёнка. В богатстве и бедности. Он был богаче, а я – беднее. Мы с грехом пополам справлялись с реальностью. Я училась принимать его богатство. Эдвард, вопреки другим своим недостаткам, никогда не осуждал моё бедственное материальное положение. В хорошие времена и плохие. Это оказалось тяжелее всего остального. Легко любить человека в хорошем расположении духа и тяжелее, когда последний падал им. От этого моя любовь к Эдварду не стала меньше. Вероятно, моя любовь к нему возрастала, когда всё становилось ещё хуже. Поэтому-то так сильно и ранило. Его страдания причиняли мне боль. А невозможность остановить плохие события и пообещать, что это не случится, – убивала.

Я вышла из душа, когда пошла холодная вода. До часу ночи я лежала в кровати, пока изнеможение не взяло вверх. Эдвард так и не вернулся домой той ночью.

Тьма – 4, Белла – 0.



Вот наконец-то мы и узнали самую страшную тайну Эдварда. Как он поступит, что ждёт героев в будущем – обо всём этом с радостью хотелось бы узнать на форуме, ибо глава эта в эмоциональном плане оказалась тяжелой.
Также – и наконец-то – мне выдалась возможность поблагодарить вас за поддержку Пятницы и других моих переводов в Twilightrussia Translations Awards! Ваша преданность очень ценна для меня!

Предыдущая глава || Следующая глава