Я глянул вниз и улыбнулся сыну, пившему из бутылочки. Он перестал сосать, изо рта малыша вытекло немного молока. Какой же он милый. Даже посреди ночи. Даже когда мне хотелось обнимать свою жену в нашей постели. Изабелла быстро заснула, после того как я занимался с ней любовью. Я не мог заставить себя разбудить её, когда услышал плач Алека. Наверное, бедняга не представлял, где сейчас находится. Не говоря уже о том, что его тело считало, что сейчас утро. Когда мы вернулись в прошлом месяце, Пенни потребовалась неделя для адаптации. Несколько дней Изабелла будет полностью занята.

Когда мы жили в Лагосе, ночью я кормил Алека за своей работой. Мой организм настроился на тихоокеанское время, в то время как я фактически жил по универсальному глобальному времени. Поэтому я так долго бодрствовал, живя как вампир. Ночью глаз не сомкну – днём дрыхну.

Алек перестал есть – время для хорошей отрыжки.

Я неуклюже попытался накинуть на плечо ткань для отрыжки и примостить там сына.

Он явно подрос с последней нашей встречи. Поразительно, как быстро растут дети. Без сомнения очень быстро. Казалось, я только вчера держал Пенни на руках. Маленькую, хрупкую, невинную. Поначалу я сопротивлялся связи с ней, но стоило мне взять дочку на руки, и я стал её навеки.

– Пойдём глянем на ребёнка. Прошу. Её нужно поддержать, а не оставлять в яслях, – взмолилась Элис.
Я расхаживал по приёмному покою в ожидании, пока кто-нибудь не сообщит мне, что моя жена перенесла операцию. Я никуда не уйду.
– Иди с Эсме. Я подожду новостей об Изабелле.
Подбоченившись, с хмурой миной сестра перегородила мне путь.
– Ты ещё несколько часов не увидишь Беллу. Твоя дочь, с другой стороны, готова увидеться с тобой. – Я обошёл Элис, но она поймала меня за руку. – Никого, кроме тебя, не пустят в ясли, Эдвард. Твоя малышка нуждается в тебе.
– Нуждается? Не говори мне о нужде! Мне нужна моя жена! Мне нужно знать, что она жива и здорова. Вот, что мне нужно.
Только эта потребность имела значение.
– Твоя дочь нуждается в тебе. Не важно, в порядке Белла или нет. Жива или нет. Она бы захотела, чтобы ты был с ребёнком. Ты отец этой девочки, именно ты будешь опекать её.
Мне придётся заботиться о ней. Самому. По меньшей мере, какое-то время. Однако все мои мысли сводились к Изабелле. Элис права в одном: моя жена настаивала бы, чтобы я навестил ребёнка. Когда она проснётся, а она проснётся, то захочет узнать, как там наш ребёнок.
– Ладно, – буркнул я, вырываясь из захвата сестры. – Я хочу, чтобы за мной пришли в ту же секунду, как поступят новости об Изабелле.
– Непременно, – Элис заулыбалась и похлопала меня по плечу.

Меня отвели в больничные ясли. Там было с полдюжины детей. Часть из них спала, часть плакала. Проверив мой браслет, медсестра отвела меня к прозрачной пластиковой детской кроватке с лежащим внутри ребёнком. Девочка была завёрнута в белое одеяльце, а на её голове был чепчик в бело-розовую полоску. Её глаза были закрыты, а губы – поджаты. Она не напоминала меня или Изабеллу. Она была такой… очаровательной.

– Почему бы нам её не попытаться её разбудить и покормить? – предложила медсестра, поднимая девочку. Она кивнула на стул. Когда я не сдвинулся с места, она улыбнулась: – Вам будет удобнее, если сесть.

Я дёрнул себя за волосы и сел. Не успел я опомниться, как медсестра вложила мне в руки эту девочку. Я никогда не держал столь лёгкого в своих руках. Как и других детей, за исключением сына Анжелы и Бена, который при рождении весил добрые девять фунтов (п. п.: 4050 грамм). Эта малышка весила как пёрышко.

– Давайте попытаемся её разбудить, чтобы она поела.

Медсестра принялась раздевать девочку, и показались малюсенькие ручки вместе с худенькими ножками. Десять пальчиков на руках и ногах. Девочка утопала в подгузнике, который выглядел меньше, чем те, в которые переодевала Изабелла Бена-младшего, когда мы нянчились с ним. На этой девочке была одна лишь белая футболочка. Малышка была чертовски маленькой.

– Сколько она весит? – поинтересовался я, держа в руках живую часть Изабеллы и меня.
– Э-э, – медсестра глянула на прикроватную карточку, – пять фунтов, две унции.
(П. п.: 2300 грамм.)
– Это ведь мало, верно?
– Она малышка, – улыбнулась мне медсестра, подмигнув. – Мы расшевелим её, чтобы разбудить. Погладьте ей ступни, поворочайте.

Я не стал задавать лишних вопросов. Сделал, что велено, измотанный эмоциональным днём, чтобы думать о себе. Я гладил ножки дочки, изумлённый, что нечто столь малое пинало мою жену так сильно, что ощущал я. Мы работали на пару с медсестрой, пока ребёнок не зашевелился и заёрзал. Чуть больше усилий с нашей стороны, и малышка начала кричать.

– Хорошая работа, мистер Мэйсен. Давайте посмотрим, съест ли она пару унций смеси.

Сестра вручила мне бутылочку, будто я знал, что делать. Повезло, что я гений и во всём разобрался.

Я приложил соску к ротику девочки, и через пару попыток она начала её сосать. Поразительно. Веки девочки были сомкнуты, смазанные гелем.

У неё была розовая и нежная кожа. Она не знала, что делать со своими сжатыми в кулачок ладошками. А носик был таким крошечным, что мне не верилось, что она дышит им. Всё в ней было невероятным.

Моя дочь. Дочь Изабеллы. Наша дочь.

Я кормил её и при содействии медсестры помог дочке отрыгнуть. Я наблюдал за тем, как медсестра меняет ей подгузник, а затем баюкал дочку, пока та не заснула. Не знаю, сколько я там просидел, держа её на руках, уставившись на нашего с Изабеллой единственного ребёнка. Все те месяцы, что я провёл в ненависти к этому ребёнку, жалея о его существовании, теперь казались пустой тратой времени. Как можно ненавидеть столь совершенное, столь ценное, столь невинное создание? Осознание моей чудовищности свалилось на меня, как груда кирпичей. Не важно, что случилось с Изабеллой, я проведу остаток жизни, искупая вину перед этим ребёнком, окружив его любовью и заботой. Таким было моё бессловесное обещание, когда я прижался губами к головке в чепчике.

В ясли вошёл Карлайл, проинформировав меня, что Изабеллу успешно прооперировали и она находилась в послеоперационной палате. Моё облегчение стало не только эмоциональным, но и физическим. Слёзы закапали из моих глаз, а плечи затряслись, пока я прижимал к себе дочь, давая чувствам выход.

– Вы уже решили, как назовёте её?

Поинтересовался дядя, когда я успокоился.

Изабелла была права с самого начала и выбрала идеальное имя.

– Фейс. Фейс Элизабет Мэйсен.

– Папочка, я не могу уснуть. – Легка на помине. – Мне не спится. Я даже ни минутки не могла уснуть. И глаз не сомкнуть, – сказала Пенни на пороге детской, потирая кулачком глазик и держа в другой руке зайчонка.
Это неправда. Я проверял дочурку, когда Изабелла уснула.
– Ну, ты точно не заснёшь стоя. Тебе нужно вернуться в кроватку, Пеннилав.
– Я не могу! Я пыталась и не могу уснуть!
Слёзы на подходе.
– Ш-ш-ш, не разбуди мамочку и дедушку Чарли, – я похлопал своё колено. – Иди сюда и посиди со мной и твоим братиком.
Пенни не мешкала, забравшись ко мне на колени и укладываясь на меня. Алек приподнял головку, чтобы посмотреть, из-за чего весь сыр-бор. Пенни нежно погладила его спинку. Изабелла точно расплакалась бы при виде нас.
– Все любят Алека больше меня, – вздохнула Пенни.
Вот это жалоба!
– Это не так. Все в равной степени любят тебя и Алека.
Фейс тряхнула головкой.
– Не-а. Бабушка и дедушка привезли ему миллион подарков сегодня, а мне – ни одного.
Три. Они принесли три подарка для моего сына, два из которых были одеждой. Моя дочка умела сделать из мухи слона. От кого же она переняла это?..
– Солнышко, когда ты родилась, бабушка с дедушкой привезли кучу подарков. Вообще-то бабушка Эсме, вероятно, подарила тебе больше, чем Алеку. У тебя никогда не было нехватки подарков.
Надувшись, дочка проныла:
– Мамочка даже ничего мне не привезла.
– Это не так. Она привезла тебе самый ценный подарок.
– Нет. Она сказала, это было не путешествие, так что никаких подарков. Её волновало только привезти Алека сюда, чтобы все любили его ещё больше.
В дочке бушевал Мэйсен. Наверное, моя мать сейчас хохотала на Небесах, наблюдая за нашей перепалкой. Сердце ёкнуло.
– О, моя Пеннилав. Давай я расскажу тебе историю.
– Что? – переспросила дочка, запрокидывая голову назад, пересекаясь со мной взглядом.
И снова мне пришлось потревожить Алека. Я переложил его так, чтобы он видел свою старшую сестрёнку. Моя мать наделила меня мудростью, которую я передавал собственному ребёнку.
– Знаешь, когда я был в твоём возрасте, моя мама привела домой тётю Элис.
– Что?
– Мне не очень нравилось, что все считали эту девочку более интересной, чем я.
– Тётя Элис такая прелестная и приятная.
Не сдержавшись, я закатил глаза:
– Видишь? Все об этом только и говорили. Никто не называл меня прелестным и приятным.
Пенни хихикнула:
– Ты не можешь быть прелестным! Ты мальчик.
Правый уголок моего рта дёрнулся вверх.
– Кто такое говорит? Лала? Не поверю, пока Лала этого не скажет.
– Все так говорят, – звонко рассмеялась дочь.
– Как бы там ни было, когда мама пришла домой, я думал, что все любили Элис, а не меня.
– Твоя мамочка тоже не привезла тебе подарков? – невинно воззрилась на меня дочь.
Я постарался не рассмеяться.
– Моя мама привезла мне тот же подарок, что и твоя мама сегодня.
– И какой же? Мамочка сказала, что не привезла мне подарки.
– Мамочка привезла домой Алека, как моя мама – тётю Элис. Твой брат – самый важный подарок. Ты никогда не вырастешь из него, как из той одежды, что подарила ему бабушка. Он никогда не наскучит тебе. С каждым днём с ним будет только веселее играть. А самое главное – он всегда будет твоим. Он твой брат. И только твой. Как по мне, это очень важно.
Пенни задумчиво наморщила личико.
– Он так же сильно полюбит тебя, как и ты. Будет искать твоего совета и захочет походить на тебя. Он будет нуждаться в тебе и доверять. А ты будешь самым классным человеком среди его окружения.
– Класснее тебя?
Я сощурился и поджал губы:
– Наверное. Но лишь чуть-чуть, – уступил я.
Пенни повернулась к своему младшему братику, наклонилась, оставляя между их лицами пару дюймов. Она заговорила с ним тем же тоном, что и общалась с Пироженкой.
– Ты слышал это, Алек? Ты так сильно меня полюбишь. Я твоя сестра, а ты мой брат, и тебе придётся делать всё, что я скажу, так как сёстры – самые главные.

Ладно, я не совсем не об этом говорил. Изабелла донесла до меня мысль о важности сестёр и братьев, когда мы решили заняться усыновлением.

Пенни склонна вырывать фразы из контекста. Кто его знает, от кого она унаследовала эту черту.

– Я не припомню, чтобы мы говорили, будто я должен слушаться тебя беспрекословно.
– Ты делаешь всё, что скажет тётя Элис, – парировала дочь.
– Нелепо.
И вовсе я не пляшу под дудку сестры.
– Помнишь, когда ты захотел купить маме новый самолёт на Рождество, а тётя Элис сказала, что не надо, иначе ты будешь жить в этом самолёте? Она сказала, что тебе следует подарить той школе библиотеку и назвать её в честь мамы? А мамочка плакала от счастья, когда ты так и сделал.
Так и быть, иногда я повинуюсь сестре.
– А помнишь, когда тётя Элис рассказала тебе о тех мамочках в одном месте, которое нуждалось в лучшей больнице, и ты построил её им.
Ладно, часто. Я часто потакал желаниям сестры.
– А помнишь, когда тётя Элис захотела устроить большую вечеринку на день рождения бабушки, а ты отказался, но затем она произнесла твоё имя целиком, и мы провели самый большой праздник?
Уф. Всегда. Я всегда делал то, что просила сестра.
– О, погоди. Быть старшей нелегко. Погоди, пока твой братец не начнёт умолять тебя этими большими карими глазками сделать что-нибудь для него или ещё хуже: спасать голодающих детей по всему миру или детей без больницы, школы или дома без санитарно-технической системы!
Моя бессвязная речь явно озадачила Пенни.
Я закрыл глаза и помотал головой.
– Не обращай внимание.

Несколько минут я баюкал детей, пока они обменивались улыбками. Казалось, Алек припас самые широкие улыбки для своей сестры. Он будет обожать Пенни. Как и все мы. Ей суждено иметь моё эго.

– Ты любишь меня? – Пенни высоким голоском обратилась Фейс к братику. – Правда?
Он улыбнулся до ушей и завозился под моей рукой. По-моему, ему хотелось прокричать «да» сестре.
– Да! Ты любишь меня до Луны и обратно, от рая и до Китая, от Африки и по всему миру до бесконечности?
Алек лучезарно улыбался Пенни, а затем последовал самый громкий звук, напугавший нас обоих, в том числе и Алека. Я глянул на Пенни, и мы засмеялись. Алек изо всех сил пытался издать этот звук снова.
– Давай ещё раз! – подбадривала его Пенни.

Я заметил движение у двери. Жена стояла там, утирая слёзы.

Я жестом пригласил её присоединиться к нам.

– Гляньте, кто проснулся.
– Мамочка! Алек только что рассмеялся!
Изабелла зашла в комнату и упала на колени перед нами.
– Вы, трое, знаете, как сильно я вас люблю?
– До Луны и обратно, а затем до Африки и…
– Да, Фейс Элизабет, – я сжал дочку в объятиях, останавливая. – Её любовь вечна и безгранична. Бесконечна.
Изабелла положила ладонь на моё колено, а второй приласкала щёку Пеннилав.
– Я бы не смогла любить вас троих ещё больше.
Взгляд Изабеллы переместился с меня на глаза дочери. Я чувствовал это. Изабелла излучала любовь. Она источник любви в этой семье. Неиссякаемый, из которого все мы пили.
– Давай уложим этих двоих по постелям, а? – я прислонился щекой к макушке Пенни.
– Хорошая идея, – понимающе усмехнулась Изабелла. – Пойдём, Фейс. Мамочка полежит с тобой, пока ты не заснёшь.
Мои девочки вышли из комнаты рука об руку. Я уставился на бодрого и довольного малыша.
– Серьёзно, мы самые счастливые парни на планете. Люди вроде твоей мамы нечасто существуют. Она могла бы любить кого угодно, но она выбрала нас. Мы никогда не будем принимать это как должное, хорошо?

Алек посмотрел на меня с выражением чистого счастья. Нам очень повезло. Я уложил Алека обратно в кроватку и включил прикреплённую к бортику колыбельки игрушку. Алек молотил ножками и потянулся ручкой к мигающим огонькам. Я выключил лампу у кресла-качалки и пересёкся с Изабеллой в коридоре. Она практически атаковала меня. Оплела руками мою шею, неистово целуя.

– Ух ты, мне не следовало давать тебе заснуть, не почистив зубы. Три часа сна и запах пиццы изо рта не самая лучшая комбинация, – полушутливо сказал я.
Жена треснула меня в живот, несильно, однако я демонстративно сложился пополам. Изабелла собралась уходить.
– Шучу. Ну, не совсем, но если ты почистишь зубы, то позже я воздам тебе должное.

Она уничижительно посмотрела на меня, как ранее Пенни. Взгляд Изабеллы – мои надутые губы. Она улыбнулась и прошла в спальню, обернувшись, чтобы убедиться, что я тоже направляюсь туда.

Она почистила зубы, как и я, справедливости ради. Мы скользнули в постель, голова Изабеллы покоилась на моей груди.

– Ты замечательный отец.
– Ты научила меня всему, – прошептал я, расчёсывая пальцами волосы жены, струившиеся по её спине.
– Ты прошёл путь от человека, который ничего не любил, до того, кто любит безгранично.
Мы загоготали.
– Итак, что ты там говорил насчёт чистки зубов…

Рука Изабеллы медленно двигалась по моему животу, ныряя под резинку моих пижамных штанов. Её прохладная рука контрастировала с моим тёплым телом.

Мой член мигом возбудился. Я улыбнулся в волосы жены.

– М-м-м, да. Я определённо планирую ответить тебе любезностью.

Изабелла приподняла подбородок, и я поцеловал её мятный на вкус рот. Я сосал её язык, в то время как Изабелла обняла меня. Мы могли не торопиться и наслаждаться друг другом. Одежда полетела на пол, руки блуждали и тискали. Влажными губами я спускался по её длинной изящной шее. Вниз по груди, поперёк живота. Изабелла хихикала, когда мои мягкие бакенбарды задевали её кожу. Я поднялся вверх по её телу. Сжал рукой шею жены, притягивая её к себе и упиваясь ею.

– Кресло.
Простонала она, когда я губами невесомо прошёлся по её подбородку.
Я замер и уставился на неё, пока её рука тянула и ласкала мою напряжённую плоть.
– Кресло?

Изабелла повернула голову, и я проследил за ней взглядом. Ах да. То самое кресло. Тантрическое кресло в последнее время не использовали. Сегодня хороший повод вернуть его в игру. Я сел на него первым, Изабелла залезла на меня, насаживаясь на мою плоть. Она двигалась, пока я целовал, сосал, лизал и щипал. С ней я всегда чувствовал всё. Желанным, необходимым, наполненным, холёным и лелеянным, любимым.

Живым.

Изабелла вернула меня к жизни. Из чёрно-белого существования в мир, полный красок и света. Голубизны и зелени, красного и оранжевого. Она даже привнесла аметистовый и абрикосовый. Шартрез и фуксию. Я больше не был человеком, обедающим по пятницам в полдень в частном зале «Затмения» и жалующимся на извинения, которые слышал день напролёт. Теперь я муж, любимый, друг, отец. Вопреки моим представлениям, я стал намного больше.

Я и не подозревал, что никель (точнее, тысяча сто сорок никелей) изменят мою жизнь навсегда.

Но они изменили.



Эдвард наконец обрёл покой, так что в семье Мэйсенов воцарился привычный дурдом. История подходит к концу или нет? Кто за то, чтобы звездануть напоследок?.. Жду предложений и впечатлений тут и на форуме. И не забудьте послушать саундтрек к главеи посмотреть клип на эту чарующую песню моих любимых Поэтов.

Предыдущая глава || Следующая глава