Джаспер Уитлок

Я наслаждаюсь этим временем с Беллой, словно бы сорванным украдкой. Его так мало, нас постоянно прерывают, и я просто стараюсь быть благодарным за те моменты, которые мы проводим наедине. Мне всегда неловко поначалу, от того ли это, что меня влечёт к ней, и я чувствую вину за свои желания? И это удивительно, почему мне отчасти стыдно за подобные порывы, ведь я не могу их контролировать, так же как не могу повлиять на обстоятельства, что свели нас вместе – но вопреки всему я чувствую вину. Может, оттого, что мне хочется быть выше этого и не думать о Белле в том направлении, в котором постоянно двигаются мои мысли о ней.

Несмотря ни на что, стоит нам разговориться, как сразу же становится удивительно комфортно и привычно. Она расслабляется, а я отчасти вижу ту девушку, которая сейчас похоронена под тяжестью горя, свалившегося на неё. И начинаю осознавать, что это не простое физическое влечение, и это беспокоит меня, но когда мы разговариваем, я стараюсь по возможности наслаждаться её компанией и сделать так, чтобы ей было легко со мной. Чем больше я говорю с ней, тем сильнее хочу узнать её лучше, но мы редко касаемся личных тем. У меня много вопросов, но Белла старается говорить об обычных вещах, а я просто следую её примеру.

Когда Питер и Уэйлон возвращаются домой после неприятных обязанностей, они истощены и физически, и морально. Мы спокойно обедаем, а затем Уэйлон забирает свои сумки и уезжает, чтобы встретиться с женой и детьми в гостинице, где те остановились. После ужина Питер, Белла и я разговариваем и смотрим телевизор, но они так устали, что отправляются спать довольно рано. А я провожу оставшуюся часть вечера за чтением и никак не могу уснуть из–за вереницы путаных мыслей, крутящихся в моей голове.

Большинство из них о Белле, но не все. Я стараюсь не заглядывать в будущее. Чем дальше, тем Белле и Питеру будет невероятно сложнее, не говоря уже об остальных членах семьи и друзьях, но я единственный кто никоим образом не связан с Чарли. Сейчас мне уже более комфортно в доме, может быть, порой я даже чувствую себя полезным, но когда вся огромная семья соберётся вместе, вероятно, буду чувствовать себя каким–то левым человеком, вмешивающимся в чужие дела.

Почувствовав усталость, я закрываю книгу, и в последний раз напоминаю себе, что присутствую здесь только из–за Питера. Ради поддержки и помощи, и моё чувство неловкости не имеет никакого значения. А вот влечение к его сестре мне надо отодвинуть подальше, потому что сейчас ни время и ни место, и разочарование, что ощущаю я от таких мыслей, накатывает на меня. Я не должен, как последний эгоист, думать о себе.

Следующий день начинается очень рано, он полностью посвящён подготовке к похоронам. Когда я спускаюсь вниз, Питер и Белла уже на ногах, планируют и обзванивают народ. Я помогаю во всём, о чём бы они ни попросили меня, и к началу дня становится ясно, что всё планирование полностью легло на плечи Беллы. На её лице, будто маска застыла, но теперь даже мне понятно, как глубоко она прячет в себе ту тяжесть, что свалилась на её хрупкие плечи. Питер пытается взять основную часть дел на себя, только чтобы это не было особо очевидным для неё. Во второй половине дня, он на машине отца уезжает на встречу с Уэйлоном, чтобы вдвоём добраться до паромной станции и забрать две семьи, прибывшие из города. Пока их нет, приходит подруга Беллы, Анжела, чуть позднее тётя Беллы, Мэри Бет уезжает, чтобы накормить детей, оставшихся в гостинице.

Пока Белла ждала прибытия Анжелы, она рассказала мне, что отец подруги – священник в местной лютеранской церкви, которую они с Питером посещали вместе с отцом, когда были детьми. Они дружили со школы, и преподобный Вебер проведёт панихиду по Чарли в своей церкви. Значит, визит подруги будет ещё одной эмоциональной встряской для Беллы.

После приезда Анжелы они сразу же поднимаются наверх. Через некоторое время я тоже поднимаюсь к себе в комнату, чтобы захватить книги, которые я читаю по Спортивному Бизнесу и лэптоп из сумки, затем возвращаюсь на кухню, располагаясь за столом. Мне надо сдать исследование в понедельник, так что я думаю немного поработать над ним. Мне удаётся напечатать несколько страниц до того, как Белла и Анжела спускаются обратно. Они заходят на кухню, и я замечаю, как весь внешний вид Анжелы подходит под статус дочери священника небольшого городка. Она высокая, худощавая, одета по–простому, но на её губах – тёплая и доброжелательная улыбка. Я перевожу взгляд на Беллу, она выглядит так, словно плакала.

– Джаспер, это Анжела – моя подруга, – говорит она. – Эндж, это Джаспер. Друг Питера по колледжу.

Анжела светло улыбается мне, но за стёклами её очков я замечаю покрасневшие и блестящие от слёз глаза. Я поднимаюсь из–за стола и протягиваю руку. – Привет, рад познакомиться.

– И я, Джаспер. Это мило с твоей стороны – привезти Питера домой, – она поворачивается к Белле, и они обмениваются взглядом, скрытый смысл которого я не могу разобрать.

– Ну, пойдём, Эндж, я провожу тебя.

Анжела снова улыбается мне. – Было приятно познакомиться с тобой, Джаспер. Думаю, вечером увидимся.

Девушки поворачиваются и рука об руку выходят в холл, через минуту я слышу, как распахивается, а затем захлопывается входная дверь. Опустив руки на стол, я сижу за кухонным столом, продолжая работу над своим заданием, пару минут спустя входная дверь снова открывается и закрывается. Я надеюсь, что Белла вернётся на кухню, но вместо этого я слышу её шаги на лестнице, а затем до меня долетает музыка. Не могу разобрать, что конкретно играет, но мелодия кажется смутно знакомой. Я встаю и иду в зал, теперь я отчётливо слышу гитарные аккорды. Может, Белла расстроена и поэтому не зашла на кухню.

Я поднимаюсь на пару ступенек по лестнице, и, наконец, узнаю, что играет. Это "Corduroy" by Pearl Jam. Она словно бы зовёт меня этой песней, но это не так. Она просто не может знать, что это моя любимая группа. Я продолжаю идти на зов музыки, словно мышь за запах сыра.

Дверь в её спальню оказывается приоткрытой достаточно для того, чтобы я мог видеть её, сидящей на полу и упирающейся спиной в кровать. Голова откинута назад, глаза закрыты. Я стою прямо в дверях её комнаты, и прежде чем успеваю постучать, Белла поднимает голову и распахивает глаза.

– Входи, – говорит она, слегка выпрямляясь.

Я колеблюсь, внезапно неуверенный в том, что вообще делаю здесь, но она смотрит на меня ожидающе, поэтому вхожу. Останавливаюсь в центре комнаты, переминаясь с ноги на ногу, и киваю на стерео.

– Люблю эту песню. И эту группу.

Она подтягивает колени к груди. – Да? Я тоже.

Пару мгновений мы просто смотрим друг на друга. – Можешь присесть, если хочешь, – Белла кивает на кровать, а затем на пол, предлагая мне выбрать.

Сажусь на кровать, а затем осознаю, насколько это смешно, что я сейчас сижу гораздо выше неё, поэтому перемещаюсь на пол, вытягивая ноги перед собой. И я чувствую себя просто огромным рядом с хрупкой, сжавшейся девушкой.

– Надеюсь, с Питером всё в порядке. Он так много делает. Он взял практически всё на себя.

– Кажется, он держится. Он умеет собраться, когда надо, – говорю я, надеясь, что своими словами смогу придать ей немного уверенности. – Иногда, подобные вещи отвлекают, всё остальное уходит на второй план.

Она кивает и смотрит на прядь волос, которую накручивает на палец. – Этого я и боюсь. Думаю, что всё станет лишь хуже. Позже, когда придёт опустошение. Не могу себе представить.

Трек меняется, и теперь из стерео льётся мелодия "Nothingman", а я испытываю желание встать и переключить песню. Я наблюдаю за Беллой краешком глаза. Она опускает ноги и теперь сидит по–турецки, слегка наклонившись вперёд.

– Я просто думаю… Что если мы никогда не оправимся от этого? Или Питер сможет, а я нет?

Я глубоко вздыхаю и стараюсь собраться, чтобы мои слова звучали утешающе, а не пессимистично. – Не уверен, что лишь преодолея это, можно двигаться дальше. Всё будет проще, и ты будешь чувствовать себя лучше, пусть даже и не так, как прежде.

Она качает головой, я не уверен, осознаёт ли Белла, что наклонилась ко мне чуть ближе.

– А я не хочу чувствовать себя другой. Чувствовать себя так. Не хочу, чтобы это было реальным.

Я слегка разворачиваюсь, чтобы видеть её лицо. – Знаю, в это сложно сейчас поверить, но это состояние… оно не навсегда. Ты просто… ты просто не сможешь пребывать в нём вечность. Но это не значит, что бы будешь любить его меньше, чем прежде.

Она кивает, некоторое время мы просто сидим и слушаем музыку. Опуская взгляд, я понимаю, что мы сидим ближе друг к другу, чем в начале разговора. Белла снова подтянула колени к груди и опустила на них свою голову.

– Иногда я думаю, что слёз уже не осталось, а иногда не могу перестать плакать. – Её глаза увлажнились, но она не выглядит так, словно собирается разрыдаться. Она поворачивает голову в мою сторону и слегка выпрямляется, словно ожидая, что я скажу следующим.

И я решаю попытать счастья. Ведь это просто неестественно: сидеть рядом, слушать, как она открыто говорит о своём горе и даже не утешить её посредством физического контакта. Интересно, если бы меня так не влекло к ней, испытывал ли я подобные колебания? И я начинаю ощущать, что это дистанцирование себя – тоже не вполне нормальная реакция, так что поднимаю руку и запускаю пальцы в её волосы, опуская ладонь на тонкую шею, большой палец с осторожностью потирает мягкую кожу. Не знаю, может, мы знакомы не так уж хорошо для подобных жестов, но, кажется, она нуждается в этом, или это мне необходимо прикоснуться к ней именно в этом месте.

Она прижимается ко мне, моё сердце колотиться, словно бешенное, и я думаю, что это вовсе не было такой уж хорошей идеей, ведь я совершенно не готов находится так близко к ней.

– Перестанешь. Всё перемелется. И будет хорошо, – говорю я для того, чтобы отвлечь себя от ощущения её кожи под своей рукой.

– Ты говоришь это так уверенно, – наклонив голову, Белла смотрит на меня. – Этому есть какая–то причина?

На секунду я задумываюсь. Я уверен, хотя и не знаю почему. Полагаю оттого, что до черта людей прошло через это, и хрен его знает, сколько ещё пройдёт. Но я не скажу ей этого, хотя…

– Нет, просто я так думаю. Я имею в виду… ну, ты же наблюдаешь за людьми, так? И ты видишь это, – я усмехнулся своим воспоминаниям. – Моя мама всегда цитирует Библию «Всё пройдёт и это тоже». И это почти всегда так.

Она улыбается и прижимается к моей руке. И я тоже склоняюсь к Белле, видимо, меня словно магнит притягивает к ней, наши лица всё ближе и ближе. Я слегка наклоняю голову. Теперь наши лица просто под идеальным углом. Всего ничего, чтобы преодолеть это небольшое расстояние между нашими губами. Мой палец на её шее замирает, и, возможно, я слегка сжимаю её кожу.

Её веки вздрагивают, медленно–медленно она опускает взгляд к моим губам, за секунду до того, как полностью закрывает глаза. И я уверен, она тем самым говорит мне, что хочет, чтобы я поцеловал её, и я сам хрен знает как, хочу этого. Я смотрю на её идеальные розовые губы, и уже могу представить, как сладка она на вкус. Мне хочется поцеловать её так сильно, как никогда прежде, но моя разумная половина сейчас просто вопит на меня. Пошли всё к чёрту, сделай это. Посмотри на это лицо, на эти губы… сделай же, ведь она тоже желает этого. И это напоминает мне, что она вне себя от горя – расстроенная, в замешательстве, и, есть вероятность, что её действиям в таком состоянии нельзя доверять. Это напоминает мне, более или менее, одно конкретное определение из учебника – воспользоваться случаем. Я опускаю взгляд на её нижнюю губу и ещё раз представляю, как слегка прикусываю её, затем вздыхаю и прочищаю горло. Белла открывает глаза, и чары рассеиваются.

Она опускает глаза, но от моего взгляда не ускользает её смущение. Я думаю, могу ли сделать в этой ситуации хоть что–нибудь, что было бы правильно. Медленно я провожу рукой от её шеи до плеча и сжимаю его.

– Белла, – начинаю я, но она тут же перебивает меня.

– Питер приехал! – Резко выпалив эту новость, она многозначительно смотрит на меня. Затем подпрыгивает и, быстро выбегая из комнаты, добавляет: – Пошли. – Её голос звучит буднично; я абсолютно уверен, что она притворяется, но не могу отказать себе в том, чтобы самому не успокоиться немного.

Я поднимаюсь и следую за ней; подойдя к лестнице, слышу, как Питер хлопает входной дверью.

– Привет, ребята, – здоровается он. – Я отвёз всех в гостиницу, чтобы они успели расположиться и подготовиться к вечеру. Подумал, нам всем тоже стоит отдохнуть. – Он обнимает Беллу и целует её в макушку, после чего направляется на кухню. – Чем вы тут занимались?

– Тётя Мэри Бет заходила, а потом Эндж, – отвечая, Белла достаёт банку Колы из холодильника и передаёт её Питеру.

– О, и как она? – спрашивает Питер, открывая банку. Белла достаёт ещё одну из холодильника, протягивает мне, но продолжает смотреть на брата. Какое–то мгновение я просто смотрю на неё в надежде, что она хотя бы бросит взгляд в мою сторону, даст понять, что чувствует по поводу случившегося... Но этого не происходит, и я просто забираю банку из её руки.

– Она в порядке. Была расстроена. Ну, ты же её знаешь... это ведь Анжела. В итоге мне пришлось успокаивать и утешать её.

– По дороге я заехал в похоронное бюро. Преподобный Вебер тоже был там, мы обсудили некоторые детали.

Он садится за стол, Белла усаживается рядом. – Питер, ты так много всего делаешь. Ты ведь знаешь, что я тоже могу помочь тебе. И я хочу помогать.

Пит ободряюще потирает её плечо. – Беллз, ты и так много делаешь. Папа не хотел бы, чтобы ты занималась всем этим. Я справлюсь.

Кивнув, она опускает голову. Через минуту Питер опускает руку и поворачивается ко мне. – По–моему сейчас идёт футбол, премьер–лига. Может, посмотрим, пока уходить не нужно и ещё есть время?

– Почему бы нет? – отвечаю я.

Он достаёт из шкафа пачку чипсов, и мы все идем в гостиную. Через сорок пять минут с начала игры Белла засыпает в кресле. Питер полностью погружён в события, происходящие на поле, а я думаю только о том, что мы с Беллой почти поцеловали друг друга в комнате, и не могу не смотреть в её сторону. Выражение её лица мирное и не обеспокоенное, и оно ей определённо идёт; такой я ещё её не видел. Я слишком засматриваюсь Беллой, Питер бросает взгляд на неё, затем на меня.

– Она совсем вымоталась. Могу поспорить, ночью она и глаз не сомкнула. Не хотелось бы её будить так скоро.

Я внимательно всматриваюсь в лицо Питера, выискивая признаки подозрения. Меня удивляет то, что он не спрашивает, почему я смотрел на Беллу, удивляет и то, что он не замечает, как часто я обращаю на неё внимание за всё время, что мы сидим в гостиной. Я допускаю возможность, что просто сам себя накручиваю... Это всё равно, что разговаривать с кем–то, у кого на лице что–то жуткое, например, большая бородавка или что–то наподобие. И когда нужно что–то ответить, ты понимаешь, что всё время пялился на неё и даже не можешь вспомнить, о чём разговор.

– Да, она и правда очень устала. К тому же, сон в такое время явно не поможет ей заснуть ночью.

Питер кивает, взглянув на сестру, и мы снова переключаемся на игру.

В пять часов мы уже все собрались и готовы к выходу. Я и Питер в чёрных брюках и рубашках; у него с собой пиджак, а я забыл взять свой из дома, или скорее, просто не подумал, даже, можно сказать, был уверен, что не останусь здесь на поминальный вечер и похороны. Он убеждает меня, что мы в Форксе, где никто не обратит на это внимания.

Мы спускаемся на первый этаж; звонит Билли, чтобы предупредить, что не заедет и будет ждать нас в похоронном бюро. Мы оба стоим на кухне и, прислонившись к столу, ждём Беллу. Всего через несколько минут она спускается из своей комнаты, и я не могу спокойно смотреть на неё, потому что ощущаю первые признаки совсем неприемлемой физической реакции. На ней простая чёрная кофточка и чёрная юбка чуть ниже колен, но всё такое обтягивающее. Она одета так скромно, но в то же время чертовски сексуально. Она распустила волосы, блестящие словно шёлк, я с трудом сдерживаюсь, чтобы не уставиться на её тело, поэтому просто пытаюсь переключить своё внимание на что–то другое.

– Я нормально выгляжу? Не хотелось сильно краситься. – Она обращается к Питеру, но мне так и хочется вклиниться в разговор и ответить: "Да, черт побери. А теперь отправляйся наверх и переоденься во что–нибудь более старомодное и непривлекательное".

Мы терпеливо ждём, пока Питер оценит её внешний вид. Мне интересно, какова будет реакция брата.

– Да, Беллз, ты выглядишь замечательно, – будничным тоном отвечает он, и погладив её по плечу, выходит из кухни по направлению к двери.

Она бросает взгляд в мою сторону, и мне хочется проводить её до машины, но я сдерживаюсь, потому что боюсь, это было бы слишком. Мысли о том, что случилось у неё в комнате, не покидают меня, и пусть я знаю, что поступил правильно, с каждым часом я всё больше сожалею о принятом решении.

Она разворачивается и следует за Питером; я выключаю свет и догоняю их у двери.

– Дядя Уэйлон скоро подъедет. Мы отправимся с ним, и он потом вернётся за тётей Мэри Бет, Меган и Гарри. Завтра у нас тоже будет машина.

Мы идём по подъездной дорожке к шоссе, так как на улице достаточно тепло. Когда машина Уэйлона показывается из–за угла, Белла резко разворачивается к Питеру, на её лице читается паника и ужас. – Питер, я не готова.

Он кладёт руку ей на плечо и притягивает к себе. – Я знаю. Мы просто должны пережить это, ладно? Мы просто должны справиться.

Я смотрю на них, и только когда Уэйлон выходит из машины, чтобы поздороваться, понимаю, что мы с Беллой смотрим друг на друга. Я стою прямо за Питером, она уткнулась в его плечо, но смотрит на меня. Она всегда как будто пытается что–то сказать мне глазами, но её взгляд так резко обрывается, что я не могу разобрать её послание. Может, я просто хочу так думать... может, это лишь мечта, но мне нужно знать, что значат все эти взгляды.

Питер кивает Уэйлону в знак приветствия и помогает Белле сесть на заднее сиденье, после чего устраивается рядом с ней. Я сажусь впереди с Уэйлоном, и пока мы едем до похоронного бюро, он рассказывает мне о городе. Питер и Белла всю дорогу молчат. Я смотрю назад, притворяясь, что хочу рассмотреть библиотеку, на которую только что указал Уэйлон, но на самом деле, смотрю на Беллу, которая прильнула к плечу брата. И она, и он смотрят в окно с её стороны, и сейчас, как никогда, они похожи на близнецов.

Через несколько минут мы приезжаем в похоронное бюро, Питер и Белла медленно выбираются из машины. Мы входим в холл, где служитель забирает нашу верхнюю одежду. Справа от нас массивная дверь с двумя большими круглыми венками и табличка, на которой причудливым шрифтом написано имя "Чарли Свон". Уэйлон сразу направляется в комнату, и я следую за ним, но, остановившись, смотрю на Беллу с Питером.

Она отрицательно качает головой, раскидывая волосы по своим плечам, а Питер пытается осторожно подтолкнуть её в направлении комнаты.

– Беллз, пожалуйста, мы должны идти. – В его голосе слышится мольба, но звучит это так, словно он пытается уговорить сам себя.

Я возвращаюсь к ним; взяв Беллу за руку, Питер разворачивается в сторону комнаты. Стоя рядом с Беллой, я жду, когда они с братом будут готовы. В этот момент, она протягивает ко мне руку и хватается за моё предплечье. Она вцепляется в меня мёртвой хваткой; не могу понять – она пытается удержаться на ногах или просит, чтобы я проводил её? Питер тянет её в направлении двери, и она делает нерешительный шаг вперёд, всё ещё опираясь на меня. После нескольких неуверенных шагов, она, наконец, уступает и позволяет довести её до комнаты.

Даже я ощущаю всё это, когда мы входим. Комната ещё пуста, нет никого, кроме нас, потому что начало в шесть. По центру расположен закрытый гроб, обшитый американским флагом. Очередной вздох отдаётся в моей груди болью, я понимаю, что когда–нибудь похороны моего отца будут проходить точно также. Картинка обшитого флагом гроба мучает большинство семей военных, особенно тех, кто находится при исполнении службы. Такая реакция, спустя двадцать один год жизни, кажется каким–то грёбаным инстинктом.

В изголовье гроба, на подставке, стоит большая фотография Чарли Свона в форме. Он выглядит очень молодо. Я видел общее фото, на котором Питер и Белла ещё были детьми, и представлял их отца постаревшим. Но нет, на удивление.

В комнате много диванчиков и кресел, несколько столиков, на каждом из которых по две или больше коробки с носовыми платками. Повсюду цветы, и тихая, заунывная классическая музыка раздаётся из динамиков, подвешенных к потолку.

Я осматриваюсь вокруг всего секунд тридцать, как вдруг чувствую, что Белла склоняется в мою сторону, ещё сильнее вцепляясь в мою руку. Я смотрю на Питера, который тут же отпускает её ладонь. Не уверенный в том, что делать, я обнимаю Беллу и притягиваю к себе, она начинает рыдать, издавая буквально дикие звуки. Это стон и всхлип, она рыдает навзрыд, и это ужасно. Её душат слёзы, я крепко прижимаю её к своей груди. Одну руку я перемещаю ей на спину, другой глажу по волосам, позволяя выплакаться. Моя рубашка становится мокрой от её слёз, и мне становиться тяжело дышать; скорбь в комнате почти осязаема, хоть никто ещё и не приехал.

Питер поворачивается в нашу сторону; как будто глядя куда–то в пустоту, он застывает на месте, и когда приходит в себя, забирает Беллу из моих рук. Он ведёт её к ближайшему креслу, в которое они опускаются вместе; это напоминает мне ситуацию на подъездной дорожке в понедельник. Хотя в этот раз, Белле намного хуже. Между всхлипами, она почти задыхается от рыданий, Питер пытается держать себя в руках ради неё, но он не выдерживает, и это не удивительно.

Я просто стою и смотрю на них, руки всё ещё помнят тепло её тела, мокрое пятно от её слёз продолжает пропитывать рубашку.

Весь вечер проходит точно также, даже хуже. Приезжаю Джейк и Билли, Белла срывается ещё больше; Джейк помогает ей подняться и выйти в коридор. Белла теперь рыдает каждый раз, как прибывает новый человек. Питер от неё почти не отходит, и несмотря на то, что пытается держаться – и ему это удаётся с большим успехом – пару раз тоже срывается, но делает это тише.

Но они не одни такие. Многие плачут. Я бы даже сказал, большинство. Некоторые держат себя в руках, но стоит им поговорить с Беллой или Питером, начинают рыдать. Я пытаюсь избежать слёз, как только могу, разговаривая лишь с теми, кто сам подходит ко мне. Всё это намного сложнее, чем я мог представить; я вижу Питера и Беллу, обезумевших от горя, и сам пребываю в шоке. Я забываю о постоянном беспокойстве по поводу своей полезности и просто надеюсь, что им станет хоть немного легче. Завтра всё будет также, только ещё хуже. Завтра им придётся прощаться с отцом навсегда.