Мать

Понедельник прошел в такой же предсказуемой и напряженной тишине, что всегда следует за ссорой. Я настолько к ней привыкла, что даже не заметила различия, несмотря на то, что оно все-таки присутствовало. Это не та тишина, которой была наполнена моя жизнь в течение долгих месяцев. В ней не было напряженности, страха и неподвижности. Это была тишина, прерываемая звуками громких шагов и хлопающих дверей. Это была болезненная обстановка после разрыва, гнева и сломленной жизни.

В воскресный вечер Эдвард закончил очищать дорогу и утром уехал на работу в то же самое время, что и обычно. На сей раз щелчок закрывающейся входной двери не разбудил меня - я бодрствовала в течение нескольких часов и смотрела, как серебристый автомобиль отъезжает от дома значительно быстрее, чем это положено на покрытой льдом дороге.

Теперь, зная, что некоторое количество времени мне не придется находиться с ним в одном помещении, я выдохнула с облегчением, но это чувство недолго продлилось. Только не в этом доме. Все, чего я с нетерпением ожидала, были тишина и одиночество на весь остаток дня. Я пошла вниз и поджарила яичницу, медленно поедая ее и смотря в окно на залежавшийся во дворе снег. Вчера я была чрезвычайно взволнована, когда впервые увидела его, а теперь даже не могла вообразить, что выйду на улицу, помня о гневе, который вчера вечером исказил черты лица Эдварда.

Я знала: он хотел, чтобы я была несчастна. Знала, что он хотел, чтобы я страдала и просила прощения - прощения, которого он, вероятно, никогда бы не даровал мне. Еще я знала, что никогда не попрошу его ни о чем, никогда не спрошу, потому что доля его вины равнялась моей. В безвыходном положении я всегда оставалась пассивной.

Я подумывала прогуляться к Элис, но полагала, что высокие сугробы не позволят мне сделать это. Да и была во мне неуверенность, что она навряд ли захочет таких частых моих к ней посещений. Вероятно, надо ограничиться с визитами до тех пор, пока она не поймет, что за человек живет с ней по соседству. Чем чаще мы будем видеться, тем больше вероятности, что она распознает, насколько мы с Эдвардом печальны, несчастны и измучены. Я предпочла бы знать, что она поймет это, что я не буду одинока и ко мне у нее возникнет только случайная нежность и ничего более.

В понедельник весь день я провела, вытаскивая из коробок свою одежду и развешивая ее в гардеробе, украшая свою комнату всем, что у меня было в Нью-Йорке. Я вытирала пыль, подметала и мыла до тех пор, пока самая холодная комната в самой глубинке дома не стала еще и самой чистой.

Кроме завтрака я весь день ничего не ела. Я не приготовила обед для Эдварда и себя самой, и, конечно, была наверху, когда он вернулся домой. Мимолетная надежда, что наши отношения наладятся, испарилась, и я снова осталась с ощущением безнадежности. Я даже представить не могла, что столкнусь с ним, и он снова посмотрит на меня так, как смотрел вчера вечером.

Во вторник я собрала все чистящие средства, которыми пользовалась в своей комнате, и отнесла их вниз. Крепко сжав зубы, с новой решимостью, пылающей у меня в груди, я принялась за работу, убирая в гостиной, коридоре и библиотеке. Незнакомая с любым видом домашней работы, я продолжала пылесосить бахромчатые края ковров. Однако, когда запахло паленым и пылесос перестал работать, мне потребовался почти час, чтобы понять, что надо сменить фильтр.

Я решила, что предпочитаю метлы.

Примерно в два часа я вычищала полки в гостиной, когда услышала, как подъезжает машина, и шорох колес по бетону, полностью покрытому льдом, показался громом посреди тишины. Когда я подошла к входной двери, мое сердце гулко забилось в груди от страха и волнения. Я нерешительно выглянула в окно и увидела черный автомобиль, который не признала. Увидев, что оттуда вышла женщина, я мгновенно узнала бронзовый блеск ее волос. Она медленно и спокойно подошла к крыльцу, и от удивления я распахнула дверь быстрее, чем она протянула бы руку и постучала.

- Миссис Каллен? - спросила я, ошеломленная тем, что мать Эдварда стоит прямо передо мной.

- Пожалуйста, дорогая, мы же семья. - Она нежно мне улыбнулась. - Зови меня Эсме.

Она вежливо ждала, пока я осмотрю ее изящное пальто, ее седеющие волосы, очаровательно ниспадающие ей на плечи мягкими волнами. Ее кожа была такой же бледной, как у Эдварда, безупречной и покрасневшей от холода. Глаза - нежно-орехового цвета, намного темнее и нежнее, чем у ее сына. Она была одной из самых красивых женщин, которых я встречала в своей жизни.

Наконец, я перестала странно таращиться на нее и посторонилась, держа дверь открытой.
- Заходите, заходите, - нетерпеливо засуетилась я.

Улыбка Эсме стала чуть шире, когда она прошла мимо меня. Она сняла элегантный и до невозможности белоснежный шарф со своей шеи, пока я закрывала дверь.

Она довольно вздохнула и покрутилась в прихожей, осматривая стены, лестницу, двери, ведущие в другие комнаты.

- Рада снова оказаться в этом доме.

Я кивнула, неуверенная в том, что ответить.

Эсме сделала шаг вперед и направилась в гостиную. И снова обернулась, оглядывая все вокруг. Я печально улыбнулась у нее за спиной, потому что поняла, что она много месяцев не видела дом и никогда не сможет снова жить в нем.

- О! Я прервала твою уборку! - воскликнула она, с расстройством прижав руки к бедрам и кивнув в сторону пылесоса и тряпок, которые я оставила у самой дальней стены в гостиной. - Должна сказать, я была очень смущена состоянием, в котором ты нашла дом.

Она выглядела грустной и раскаивающейся, и я забормотала, пытаясь ее успокоить.
- Пожалуйста, вас никто не винит в этом. - Затем я поняла, как это прозвучало, и быстро поправилась: - Всего лишь немного пыли.

- Немного пыли в большом тихом доме, - тихонько усмехнулась она. Она положила руку мне на плечо и легонько его сжала. - Ты милая. Спасибо, Белла.

Она убрала руку и выскользнула из пальто, аккуратно повесив его и шарф на деревянный крючок на двери. Затем она снова повернулась ко мне с лицом, преисполненным неким ожиданием.

- Вы искали Эдварда? - спросила я, сжав ноги, потому что внезапно на меня накатила волна неловкости. - Он еще на работе. Обычно домой он приходит поздним вечером.

Эсме улыбнулась.
- О, я знаю, - отмахнулась она. - Я приехала навестить тебя, удостовериться, что ты лучше себя чувствуешь.

- Лучше себя чувствую? - с любопытством спросила я.

Она сочувственно кивнула.
- Эдвард в пятницу вечером сообщил нам, что ты простудилась.

Я нахмурила брови, пытаясь вспомнить, каково мне было в пятницу вечером, а затем с болезненным приступом раздражения поняла, что в тот день Эдвард поехал к своей семье. Он не пригласил меня, но оказалось, что приглашала Эсме.

Я заставила себя улыбнуться сквозь силу, напомнив, что у Эдварда не было ни единой причины думать, что я захочу поехать с ним.

- Ничего серьезного, всего лишь легкий насморк, - легко ответила я. - Я слишком устала, чтобы ехать в город. Ужасно сожалею, что пропустила ужин. С вашей стороны было очень мило пригласить меня.

- Я все понимаю, - заверила меня Эсме, снова прикасаясь ко мне и несколько раз успокаивающе проводя по моей руке ладонью. - Просто хотела убедиться, что тебе здесь хорошо, а после того ужасного шторма возможность приехать сюда возникла только сегодня.

- Большое спасибо, - искренне сказала я. - Вы очень внимательны.

- Конечно. - Эсме покраснела. Затем она застенчиво улыбнулась и продолжила: - В любом случае я хотела увидеться с тобой. У нас не было возможности узнать друг друга получше.

- Простите, - с подлинным сожалением заметила я.

- О, дорогая, это не твоя вина! - рассмеялась Эсме, выглядя удивленной моим извинением. Она, разумеется, не понимала, что был выбор полностью вывести ее из моей жизни. Выбор, который я и сделала. - Мы должны были чаще приезжать в Нью-Йорк. Особенно зная, как трудно оторвать Эдварда от работы.

И снова я не знала, что сказать.

Было слишком тяжело слушать, как она винит себя, винит Карлайла, Эдварда в том, что стало моим решением. Было тяжело смотреть ей в лицо, видеть в чертах ее лица черты Эдварда и помнить, что он был таким же добрым, таким же самоотверженным. Свои сострадание и великодушие, очевидно, он унаследовал от этой женщины, а за все годы нашего брака я ни разу не захотела с ней познакомиться.

Я наблюдала, как Эсме подошла к пылесосу и включила его. Комната мгновенно заполнилась знакомым запахом сожженных волос. Она выключила его и с удивленным выражением на лице посмотрела на меня.

- Думаю, нужен новый фильтр, - объяснила я, робко пожимая плечами - Я просто решила… сделать уборку.

Эсме отбросила голову назад и с легкостью рассмеялась, и этот звук эхом отпрыгнул от холодных стен тихого дома, и все внезапно стало ярче. Я пыталась представить, как мы с Эдвардом смеемся в этом доме. Смех без сарказма, горечи или боли. Смогла бы я так рассмеяться?

- Хочешь, помогу? - спросила Эсме, все еще широко мне улыбаясь. Она прошла через гостиную и исчезла на кухне. Я смущенно подождала и когда уже решила направиться вслед за ней, она вернулась в гостиную, держа в руках коробку новых фильтров.

Увидев мое удивление, она объяснила:
- Мы храним запасные в шкафчике за раковиной.

Без лишних вопросов, она опустилась на пол рядом с пылесосом и подтянула его к себе, аккуратно положив его на бок и заменяя фильтр.

- Ой! - вскрикнула я, направившись к ней. - Нет! Вы не должны этого делать.

Эсме мило мне улыбнулась:
- Но я хочу.

С этими словами она встала и включила пылесос. Он отлично заработал, без запахов и шумов. Я вытаращила глаза на нее, не будучи способной скрыть благодарное выражение на своем лице. На самом деле я не отдавала предпочтение метлам. Она начала пылесосить ковер в гостиной, с опытной непринужденностью переворачивая уголки с бахромой.

- Помимо этого, - добавила она, подмигнув мне, - я жила в этом доме больше двадцати лет. Ты живешь здесь месяц. Скорее, это мой беспорядок, чем твой.

От ее слов я почувствовала легкое напряжение в груди. Внезапно я поняла, что вся ее красота, все ее достоинство, ее нежность из-за того, что она мать. Настоящая мать. И когда она смотрела на меня, то представляла себя моей матерью. По закону, а не по крови, но, казалось, для нее это не имело никакого значения. Она относилась ко мне как к потерянному ребенку, которого ей не дали шанса узнать, но которого она все равно любила.

Слишком внезапно я возжелала, чтобы мне не нужно было лгать ей. Желала рассказать ей, почему дом в беспорядке, почему пыль и грязь и ветхость не имели значения по сравнению со всем остальным, что было не так в этом месте. Желала рассказать, что когда увидела разруху в доме, увидела всего лишь ее любовь и преданность к ее мужу, а когда все стало чистым и опрятным - до сих пор не полюбила своего.

Вместо этого я промолчала. Я быстрее схватила тряпку и начала вытирать грязные поверхности, пока она пылесосила. Я раскладывала по стопкам журналы, поднимала все, что лежало не на своем месте, поправляла картины, сворачивала одеяла.

Когда Эсме закончила с гостиной, она предложила передвинуть мебель. Мы переставили кресла и маленькую книжную полку в дальний угол. Затем передвинули два дивана, отчего комната стала выглядеть более уютной.

Все время мы разговаривали. Эсме рассказала мне о Хартселе, о том, как они нашли этот дом, как вырастили здесь Эдварда и Розали. Она рассказывала мне о своем муже, как он любил работать на улице. Рассказала, что здесь был овощной сад, который я увижу весной. Рассказывала о лошадях Элис и Джаспера и их курсах верховой езды.

Ее любовь к этому месту слышалась в каждом слове, которое она произносила.

Пока мы работали, я заметила, что ее глаза потускнели, когда она затерялась в своих самых счастливых воспоминаниях. То, как она говорила, заставило меня сожалеть, что я не могла видеть, каким был этот дом раньше.

Я не знала, сколько времени мы провели в гостиной, сколько времени я слушала ее истории, пока она со вздохом не повалилась на диван. Я посмотрела в окно, с удивлением заметив, что уже темно. Оглянувшись на часы, я увидела, что уже чуть больше шести.

- Хотите что-нибудь выпить? - спросила, ужаснувшись, что не подумала предложить ей это раньше. Мы были поглощены работой более четырех часов и от ее речи мне частенько было сложно вспомнить, что теперь это мой дом. Рядом с Эсме я чувствовала себя гостьей и жалела, что не являюсь ей. Она наполнила атмосферу теплом.

Она кивнула, сказав:
- Почему бы нам не пойти на кухню и не налить себе воды?

Она с усмешкой вскочила и жестом показала мне направление к кухне. Я тут же поняла: она не хочет, чтобы я обслуживала ее. Мы абсолютно непринужденно зашли на кухню. Она взяла себе стакан, я сделала то же самое. Мы одновременно наполнили их и сели за стол рядом друг с другом.

- Так как, Белла, нравится тебе Хартсель? - спросила Эсме, сделав глоток воды.

Впервые за весь день она задала мне прямой вопрос. Большую часть времени я слушала ее рассказы, добавляя иногда комментарии, задавая вопросы насчет дома.

- Здесь… умиротворенно, - дипломатично заметила я.

Эсме прыснула, немного разбрызгав воду.
- Ох, ты такая милая. - Она положила руку мне на спину и немного сжала плечи. - Да, знаю, иногда здесь чертовски скучно.

Ее слова заставили меня рассмеяться.

Эсм подмигнула и уточнила:
- Я имела в виду, переезд в другой город - это хорошо или это ужасная, трудная адаптация?

- Конечно надо немного привыкнуть, - пожала я плечами.

- Знаешь, - задумчиво произнесла Эсме, опустив стакан воды и пристально смотря на меня. - Я задавалась вопросом, что заставило тебя здесь остаться.

Увидев ее серьезный вид, ее повышенный интерес к моему ответу, я почувствовала, как смывается с лица румянец. Я должна была ожидать подобного вопроса, должна была морально быть подготовлена. Но в Эсме было что-то невероятно обезоруживающее.

Из-за того, что я молчала, она продолжила:
- Ты не такая, какой я ожидала тебя увидеть. - И быстро добавила: - Я не в плохом и не хорошем смысле говорю. Просто ты… другая.

- Что вы имеете в виду? - медленно произнесла я, боясь ее ответа.

- Ладно, - ответила она, потирая подбородок. Казалось, она задумалась на мгновение, прежде чем ответить: - Я помнила, что ты невероятно уверенная в себе элегантная женщина. Я была уверена, что ты не позволишь Эдварду продержать тебя здесь дольше, чем это будет необходимо. А затем я услышала, что вы остаетесь и… - она замолчала.

- Он захотел остаться, - тихо сказала я. - Ему нужно было.

Эсме кивнула, соглашаясь.
- Я говорила с Эдвардом насчет того, почему он решил не возвращаться. Понимаю его потребность воссоединиться со своей семьей и не могу не радоваться ей. - Она улыбнулась при мысли о сыне. Затем ее улыбка пропала, а брови нахмурились. - Но ты…

Я чувствовала, как начинает жечь глаза от слез, пока она внимательно наблюдала за мной. Я так боялась, что это произойдет, что независимо от моей лжи кто-то разглядит правду того, насколько ужасным человеком я была. Я всем сердцем желала, чтобы этим кем-то не стала Эсме Каллен.

- Знаешь, я думала, что, возможно, ты тоже хочешь стать частью нашей семьи. - Ее слова пугали меня, но в тоне не было ни единого намека на обвинения. Пока. Я ждала, пока она говорила с этим спокойным, понимающим выражением на лице. - Я думала, что возможно, ты была сыта по горло большим городом и просто хочешь окружить себя людьми, которым тебя любят.

- Звучит хорошо, - прошептала я.

Эсме кивнула, ее голос звучал так же тихо, как мой.
- Да.

Я не могла оторвать от нее взгляда, не могла заставить себя заговорить.

Она продолжила:
- Затем я предположила, что ты и не хочешь находиться здесь, но так сильно любишь моего сына, что, когда он решил сюда переехать, ты настояла на том, чтобы остаться с ним.

Я кивнула, желая, чтобы мои слезы не пролились.
- Это достойная причина. - Мой голос был едва слышен.

- Да, - согласилась Эсме. Затем она протянула руку и коснулась моей, нежно пожав ее. - Но это тоже не правда.

Я отдернула от нее руку и обняла себя руками, словно защищаясь, и ожидая, когда она рассердится и скажет мне, что я внушаю ей отвращение, что я использую ее сына, что не имею права жить в этом доме, находиться рядом с ее семьей и носить траур на похоронах ее мужа.

Наконец, я сказала ей без отговорок или притворств:
- Я думаю, мы просто… - Я сделала паузу и исправилась: - Мне нужны были перемены.

Эсме торжествующе мне улыбнулась, что выглядело как одобрение. Она наклонилась и прижалась к моей макушке материнским поцелуем, затем откинула прядь волос от моего лица, заправив ее за ухо, и этот жест был настолько невероятно нежным, что я чуть не раскисла перед ней.

Я бы сделала это, если бы не услышала, как открылась входная дверь и прозвучал любопытствующий голос:
- Мама?

Мое сердце замерло, прежде чем безумно забиться, когда на кухню зашел Эдвард с непонимающим выражением на лице.

Мы с Эсме одновременно вскочили со своих мест: она - от волнения, и я - от шока.

- Эдвард, милый, - радостно вскричала она, направляясь к нему, обняла его и расцеловала в обе щеки. - Ты так рано пришел домой!

Эдвард смотрел на нее, невероятно озадаченный, но весьма счастливый видеть ее. Затем он повернулся, чтобы посмотреть на меня, и рассеянно спросил ее:
- Я?

Он продолжил глазеть на меня, пока я не кивнула ему в знак приветствия и не произнесла тихо: - Эдвард.

Эдвард кивнул мне в ответ, а затем снова посмотрел на свою мать, которая с печалью наблюдала за нами.

- Что ты здесь делаешь? - спросил он с легкой улыбкой, украшающей уголки его губ.

- Всего лишь зашла навестить вас без предупреждения, - объяснила Эсме, махнув рукой. - Я даже не планировала засиживаться до твоего прихода. Думаю, я сейчас же должна отправиться домой, пока Розали не отправила копов на мои поиски. - Она весело рассмеялась. - Довольно забавно, что твой собственный ребенок назначает тебе комендантский час.

Эдвард в ответ улыбнулся ей и наклонился поцеловать ее в щеку.
- Я провожу тебя.

Она кивнула, соглашаясь, и подошла ко мне. Она крепко обняла меня, прижав меня к себе так же, как сделала это на похоронах. Я ответила ей тем же, не желая отстраняться от нее.

- Я была рада увидеться с тобой, Белла, - сказала она, выражая истинную привязанность своим голосом и взглядом. - Думаешь, ты сможешь встретиться со мной в городе на следующей неделе? Мы могли бы пообедать.

Я на автомате посмотрела на Эдварда. Мало того, что я нуждалась в его разрешении, так еще и он - единственный, кто сможет подвезти меня до города. Он должен будет подвезти меня. Он оглянулся на меня, и в ту же минуту, как наши взгляды встретились, выражение на его лице стало еще жестче.

- С радостью, - резко ответила я, не отводя от Эдварда глаз.

Эсме радостно мне улыбнулась и еще раз обняла меня.

- Ну же, мам, - сказал Эдвард нежным голосом, но я слышала нотки нетерпения. Я знала, потому что он был раздражен моим ответом.

Я смотрела, как Эсме взяла Эдварда за руку, и он повел ее на крыльцо и помог сесть в машину. Я наблюдала за тем, как двигаются их губы в такт беседе, которую, находясь в доме, я не могла услышать. Когда автомобиль Эсме отъехал, а Эдвард пошел назад в дом, я прислонилась к столу и сложила руки на груди.

Я не удивилась тому, что он немедленно вернулся на кухню. Он не удивился тому, что я все еще стояла на кухне в ожидании его.

Мы резко посмотрели друг на друга, и он огрызнулся:
- Почему она приехала сюда?

- Понятия не имею. - Я закатила глаза от звучащего подозрения в его вопросе. - Ее бы и спросил.

Эдвард подошел к столу, но не сел. Он положил одну из рук на стол и сжал ее в кулак.
- Ты звонила ей? - потребовал он, и его глаза вспыхнули от этой мысли.

- Эдвард, у меня нет телефона, - фыркнула я, мои слова прозвучали резко и зло, так как я не желала потакать ему. - Линия проводной связи отключена, а мой сотовый отсюда не обслуживается.

Наступила пауза, и я увидела, как он моргнул, переваривая информацию.

Наконец, он потребовал:
- Что ты ей сказала?

От этого я ощутила, как закипела в жилах кровь, неизбежно приливая к моим щекам. Эдвард спросил, потому что боялся того, что я могла бы ей сообщить. Он хотел, чтобы я солгала ради него, держала лицо, и он не был уверен, что попытка защитить себя станет достаточной причиной, чтобы я сделала это. Почему он хотел сохранить все в тайне от своей семьи и друзей, я понятия не имела. Очевидно, он стал бы пострадавшей стороной, а Эсме и Элис бы изолировали меня дальше, чем он мог со мной справиться.

- Не волнуйся, - резко ответила я, расстроенная своей бесхребетностью. - Я не сказала ей ничего, чего бы она не знала.

Эдвард вытаращил глаза от гнева.
- И что это значит?

- Это значит, что твоя мать - невероятная женщина, которая не такая наивная, как ты думаешь, - сказала я, вспоминая ее добрые слова и приободряющий взгляд, когда она поняла, что что-то не так.

Эсме не знала, что произошло со мной, с нами обоими, но на мгновение она заставила меня почувствовать, что даже зная, для нее это не имело бы никакого значения.

Я знала, что это ложь. Конечно, имело бы.

- Что ты сказала ей, Белла? - еще настойчивее спросил Эдвард.

- Мы просто поговорили. - Я оттолкнулась от стола и в расстройстве вскинула руками. - Рассказала о моем изнурительном насморке в пятницу, который не позволил мне явиться на ужин, а она поинтересовалась, нравится ли мне здесь.

И снова Эдвард моргнул в удивлении. На сей раз это произошло в ответ на мое упоминание о пятничном вечере, потому что он понял, что я с легкостью подтвердила его ложь. Мы были партнерами в нашем обмане, не зная, почему каждый из нас состоит в этом союзе.

- И что ты сказала? - медленно спросил он.

- Почему бы тебе не спросить ее? - усмехнулась я.

Эдвард подошел ко мне и прорычал:
- А я спрашиваю тебя.

Я в ответ тоже шагнула к нему, с вызовом высоко подняв голову. Если бы он мог выбирать, то говорил бы со мной подобным образом, но мне надоело терпеть подобное отношение.

- Ты спрашиваешь меня, что я сообщила ей или нравится ли мне здесь? - с насмешкой спросила я.

Я видела, как Эдвард плотно сжал челюсть, и все его тело на мгновение задрожало от напряжения, прежде чем он ударил ладонью по столу с громким глухим стуком.

- Знаешь что, Белла? - рявкнул он. - Меня не волнует, нравится ли тебе здесь.

Я молча смотрела на него, всем естеством веря, что он не солгал мне. В его глазах не было никакого сострадания, никакой защитной реакции в позе. Были только я, он и наша правда. Я почти не сердилась на него.

Почти.

- Я сказала ей, что мне нужно было переехать из Нью-Йорка, - сказала я, проглотив свою ненависть и выплюнув эти слова. - Я сказала, что здесь умиротворяюще.

Эдвард чуть приподнял брови, но его губы все еще были поджаты, и ответил он не сразу. Я была не уверена, удивлен он моим ответом или нет.

Затем он мрачно усмехнулся.
- Посмотри на себя. Какая охренительно совершенная маленькая лгунья.

Понимая, что я достигла своего предела, понимая, что все, что я сказала, было только еще одним проявлением трусости, понимая, что Эдвард видит страх и ненависть к нему, я подошла к кухонному столу и схватила два оставленных стакана с водой. Я вылила их содержимое в раковину и поставила их на дно с двумя легкими ударами.

Я направилась к лестнице и, не останавливаясь, повернулась к нему, сказав:
- Я не лгала Эсме.

Я не ждала, что увижу хоть какую-нибудь эмоцию на его лице или что он поймет меня.

Я уже прошла мимо него, когда услышала, как он прошептал:
- Ей повезло.