2024-11-22

16

0

0

Если бы врата восприятия были очищены,
то все сущее предстало бы перед человеком
в своем истинном виде – как бесконечность.
Но человек закрывается, пока единственным,
что ему доступно, не останется скудный вид
через узкие щели его пещеры.
Уильям Блейк «Бракосочетание Рая и Ада»

Когда мы входим в палату Билли, меня поражает казенность обстановки – это впечатление не скрашивает даже ваза с цветами, стоящая на прикроватной тумбочке. А еще здесь удивительно тихо. Билли лежит на больничной койке с опущенным изголовьем и, кажется, спит. Даже стерильная чистота воздуха не может истребить витающий здесь запах болезни.

Джейкоб заходит первым, мы следуем за ним по пятам, я слегка цепляюсь за средний и безымянный пальцы Эдварда.

– Пап? Мы пришли.

Фигура на кровати шевелится и что-то неразборчиво бормочет.

– Пап? – снова окликает Джейкоб.

Движение становится более отчетливым. Билли поворачивает голову, и я пугаюсь, увидев, как он изможден. Похоже, он еще больше похудел, а кожа приобрела нездоровый желтоватый оттенок.

– Изабелла, – зовет он знакомым хрипловатым голосом.

– Он спрашивал о тебе, – предупреждает Джейкоб почти беззвучно, едва ли Билли слышит его слова.

Я киваю, потом снова перевожу взгляд на Билли, который неумело пытается приподнять изголовье кровати, чтобы занять более удобное полусидячее положение. Эдвард сплетает свои пальцы с моими, и я мимолетно смущаюсь из-за своей взмокшей ладони.

Джейкоб замечает усилия отца, подходит и забирает у него пульт:
– Пап, давай я?

– Мне нужно… – я не могу разобрать конец сказанной шепотом фразы, но отворачиваюсь, когда Джейкоб начинает помогать Билли укрыться одеялом. Он всегда был очень гордым, и сейчас мне больно видеть его в таком уязвимом состоянии.

– Ты в порядке? – Эдвард прикасается ко мне свободной рукой и ободряюще улыбается уголком рта. Что бы ни сказал Билли, между мной и Эдвардом ничего не изменится. Но мои чувства остаются противоречивыми… а в памяти возникает наш ночной разговор.

– Как тебе кажется, ты простишь его? – тихо спрашивает Эдвард. Я придвигаюсь к нему, всё еще не совсем проснувшись. Волосы на его обнаженной груди чуть-чуть покалывают мою щеку, но мне это нравится. Я люблю слышать его сердцебиение под моим ухом, когда нас ничто не разделяет. Этот ритм завораживает, поэтому на ответ у меня уходит довольно много времени. Я думаю о том, насколько зависит наша жизнь от такого сильного, но маленького – размером с кулак – органа. Да, сердечный приступ Билли кое-что изменил, но в целом ситуация сохраняется прежней.

– Не знаю. Я ведь даже не представляю, как он объяснит свой поступок.

– Очевидно, попытается заверить, что защищал тебя.

– Не знаю, сумею ли… это я о прощении. Мне никогда не забыть. Но в то же время нельзя ведь держать на него зло всю оставшуюся жизнь.

Эдвард вздыхает, и его дыхание шевелит мои волосы. Возможно, он думает об Эсме и Карлайле. Надеюсь, мои слова его не обидели.

– Да… – говорит он наконец. – Я понимаю, что ты имеешь в виду.

Эдвард крепче обнимает меня за талию и чуть склоняет голову набок, внимательно рассматривая меня.

– Да, я в порядке, – шепчу я. – Просто хочу, чтобы это поскорее закончилось. Хочу домой.

Сзади снова слышно перешептывание – вероятно Билли возражает против каких-то действий Джейкоба.

– Уже скоро, – обещает Эдвард, бросая быстрый взгляд за мое плечо.

Еще одно пожатие руки – и я поворачиваюсь лицом к Билли и Джейкобу. Эдвард взял инициативу на себя во время нашей поездки к его родителям, а предстоящий разговор придется вести мне.

Теперь, усевшись в постели, Билли больше похож на самого себя. Джейкоб рядом с ним настороженно наблюдает за ситуацией. Сложно будет получить необходимые нам ответы, стараясь при этом не волновать больного.

– Это?.. – Билли кивком указывает на Эдварда. По словам Джейкоба, Билли уже известно главное – мы разорвали помолвку и больше не пара. Он скептически смотрит на нас с Эдвардом, и не нужно уметь читать мысли, чтобы почувствовать его неодобрение. Но этого следовало ожидать. В конце концов, Джейкоб – его сын.

– Это Эдвард Каллен, – коротко представляю я.

– Здравствуйте, – говорит Эдвард, стоя рядом со мной.

– Эдвард… – повторяет Билли. Потом задумчиво прищуривается: – Ты похож на отца.

– Да, многие так считают.

– Как поживает Карлайл?

– Полагаю, неплохо, – отвечает Эдвард. – Но мы с ним не разговариваем

По напряженному голосу Эдварда заметно, что ему нелегко оставаться спокойным, не могу его в этом винить.

– Жаль, – неожиданно замечает Билли. – Твой отец – хороший человек.

Эдвард молчит. Я смотрю на него, силясь угадать, о чем он думает. Последние две недели были для него трудными – хотя он не вдавался в подробности, но, насколько мне известно, и Эсме, и Карлайл не раз пытались с ним связаться. И его начинает мучить чувство вины за то, что он им не отвечает.

–Судя по всему, ты обсуждал произошедшее со своими родителями? – спрашивает Билли.

– Несомненно.

Эдварду явно неприятен этот разговор. Они с Билли оценивающе смотрят друг на друга, но трудно понять, что каждый из них хотел бы увидеть. Меня переполняет непреодолимое желание доказать, что Эдвард – моя половинка… что Билли был не прав, разлучая нас.

– Садись, пожалуйста, – Билли показывает мне на свободный стул, стоящий возле тумбочки, и я нерешительно подхожу, Эдвард не отстает от меня, и я признательна ему за это. Его теплая ладонь легонько сжимает мое плечо.

– О чем ты хочешь спросить? – Билли вздыхает. Разумеется, он в курсе, что мы пришли сюда услышать его версию истории перехваченных писем, следовательно, вопрос можно считать риторическим. Но я слишком нервничаю, чтобы сразу перейти к главному. К тому же у меня может не быть другой возможности получить ответы, которые мне так необходимы. Поэтому решаю начать издалека, с нейтральной, по моему мнению, темы:

– Я хочу знать о моих родителях. Возможно, ты утаил от меня не только письма моих друзей?

Похоже, Билли обдумывает мою просьбу. На его лице мелькает странное выражение, быстро сменяющееся мрачной улыбкой:
– Да, я не всё сообщил тебе о твоей семье, Изабелла. И по веской причине. Когда ты была моложе, это казалось мне неприемлемым.

– Расскажи сейчас, – я стараюсь говорить ровным голосом.

Лицо Билли остается непроницаемым, но он бросает быстрый взгляд на руку Эдварда и так же стремительно отводит глаза.

– Пора покончить с тайнами, папа. Что бы это ни было, Изабелла имеет право знать. – Я почти забыла о присутствии Джейкоба в палате, но сейчас благодарно улыбаюсь ему.

Билли решительно кивает:
– После смерти Чарли я пообещал твоей матери, что если с ней что-нибудь случится, то я не буду посвящать тебя в подробности ее прошлого.

– Она была не в себе, Билли. Ты же знаешь, – тихо возражаю я.

– Боюсь, я не представлял, насколько плохо обстоят дела. Пока не стало слишком поздно. Ей удавалось… не терять контроля над собой во время наших телефонных разговоров.

Действительно, Рене могла довольно долго выглядеть вполне стабильной – по крайней мере, для посторонних. Ребенком я умела очень хорошо разбираться в ее состоянии и понимала, когда оно ухудшалось, но у нее имелись способы скрывать свою болезнь от остальных. А когда мама принимала лекарство, она и в самом деле была нормальной. Даже через столько лет я не могу забыть, как мне хотелось ее материнской заботы во время этих благополучных периодов.

– Никто не представлял, – хрипло подтверждаю я. За исключением меня. И Эдварда. Слегка переместившись, он встает за моим стулом и кладет мне на плечи уже обе руки – защищающим и успокаивающим жестом.

Билли, похоже, окончательно решается:
– Расскажи мне, что ты знаешь о том, как познакомились твои родители.

– Не очень много, и в основном от тебя же: они влюбились друг в друга и поженились, хотя ее семья была против. Мама почти не разговаривала со мной об отце. Только какие-то мимолетные упоминания время от времени, – например, о его любимом блюде на завтрак – тостах с земляничным джемом. Или о том, что глаза у меня точь-в-точь как у него.

Билли снова вздыхает и смотрит на Джейкоба, который слушает с живейшим вниманием. Судя по его напряженной позе, тема ему очень интересна.

– Твоя мама перевелась в среднюю школу Форкса, когда мы учились на втором курсе. Ты знала это, да?

– Да.

– Чарли был моим лучшим другом.

– Я помню, ты рассказывал, что папа хорошо играл в футбол.

– Да. Спортсмен хоть куда, – замечает Билли с теплой усмешкой. – А вот… Рене. У твоей мамы были кое-какие проблемы. Иногда она вела себя… непредсказуемо. Несмотря на свою красоту, она не пользовалась популярностью, в отличие от Чарли. Но он увлекся ею сразу же, как только она появилась в нашем городке.

При всей моей непохожести на маму, начало их отношений с Чарли напоминает мне нашу дружбу с Эдвардом. Интересно, заметил ли это парень, стоящий позади меня?

Билли берёт с тумбочки стакан с водой и делает маленький глоток перед тем, как продолжить:
– Ее родители были влиятельными людьми в Сиэтле. Очень богатыми. За год до нашего знакомства произошла скандальная история, из-за которой семья Рене вынуждена была переехать в Форкс, а твоей маме пришлось сменить школу… – он замолкает и комкает в руках край покрывала. – Кое о чём тебе будет тяжело слушать, Изабелла, – голос его тих и серьезен, а поглядев в глаза, я вижу, что он говорит правду.

– Расскажи мне.

– Она пыталась покончить с собой.

– Как? – шепчу я.

– Насколько я знаю, с помощью таблеток.

– О Господи, – я гулко сглатываю, с ужасом представляя свою пятнадцатилетнюю маму в таком положении. До какой степени отчаяния она дошла, если попыталась лишить себя жизни в столь юном возрасте! И почему ничего не предприняли ее родители?

– По официальной версии, семья решила, что переход в школу поменьше, с более домашней обстановкой благотворно повлияет на нее. Но они еще и…

– Стыдились, – заканчиваю я его фразу. Руки Эдварда мягко поглаживают мои плечи, но сейчас это не приносит успокоения.

Билли согласно кивает:
– Разумеется, я узнал об этом позже – от твоего отца. А в то время мне было известно лишь, что Рене – милая, но проблемная девушка из богатой семьи.

В горле встает сухой комок, и я усиленно глотаю, пытаясь справиться с новой тревожащей информацией. Жизнь моей мамы до гибели Чарли представлялась мне счастливой и беззаботной. Теперь ясно, как сильно я заблуждалась. У меня внутри замирает от внезапного предположения, что из слабых ростков зарождающегося психического расстройства, которые я много лет панически искала у себя, действительно могут вызреть ядовитые побеги.

– Но Чарли и Рене начали встречаться, – негромко рассказывает Билли. – Ее родители не одобряли эти отношения, а Чарли не понимал, почему. Его семья имела не очень высокий достаток, и это, конечно, стало одной из причин. Но не единственной.

Эдвард убирает ладони с моих плеч, и я сразу же чувствую потерю. Оглянувшись, перехватываю взгляд его потемневших зеленых глаз, устремленный на Билли. Эдвард замечает мое движение и внимательно смотрит на меня.
– Что? – обеспокоенно спрашивает он.

– Не уходи, – мне просто необходимы его прикосновения.

– Ни за что, – его руки немедленно возвращаются.

Снова повернувшись к Билли, я вижу, с каким любопытством он наблюдает за нами. Потом отпивает еще немного воды и продолжает, казалось бы, меняя тему:
– Летом перед нашим третьим курсом я попал в автокатастрофу. К счастью, Чарли с Рене ехали следом за мной. Если бы не твой папа, я не выбрался бы из машины живым.

– А что случилось?

– Лобовое столкновение… второй водитель был пьян.

– Он выжил?

Билли качает головой.

– Как ты знаешь, я получил тяжелую травму, – он потирает ногу. – И долго не мог ходить. Вскоре начался новый учебный год, но не для меня.

О том, что Билли не окончил школу, я знала, но никогда не связывала этот факт с автокатастрофой. Теперь цепочка событий становится понятной.

– У твоих родителей всё было серьезно. И мне тоже повезло встретить особенную девушку, причем в самом неожиданном месте.

– Маму? – спрашивает Джейкоб.

– Да. Она была дочерью одной из палатных медсестер. Кстати, я лежал в этой же больнице. Мэриэнн была на пару лет старше меня, уже не школьницей. Вначале я не догадывался, почему она постоянно оказывается поблизости, но очень быстро сам влюбился в нее. И сразу понял, что она послана мне Богом.

Джейкоб улыбается, но за этой улыбкой прячется страдание. Он всегда винил себя в смерти матери, сколько бы раз Билли ни пытался его переубедить.

– Сынок, она была счастлива, узнав о тебе, и считала тебя благословением. Ты и стал благословением – правда, уже для меня одного.

Улыбка Джейкоба становится смущенной, щеки покрывает легкий румянец.
– Ну да.

– Но это было позже, а тогда, благодаря вере Мэриэнн в меня… – Билли поворачивается ко мне, – …и поддержке, которую оказывал мне Чарли, месяцев через десять я уже смог ходить. Следующей осенью – едва мне минуло восемнадцать – мы с Мэриэнн обвенчались. Она была такой красивой. А шафером я попросил стать твоего отца, Изабелла.

– А мои родители? Разве их свадьба состоялась не в это же время? – я знала, что мама с папой поженились сразу по окончании школы.

– Нет, через год. Ведь я был чуть старше твоего отца, к тому же бросил учебу, а им обоим тогда исполнилось всего по семнадцать и они только-только начали учиться в выпускном классе. То, что ты сейчас услышишь, Изабелла, может тебя огорчить. Да и своей ролью в этой истории я тоже не горжусь.

– Расскажи мне, что случилось, – прошу я, чувствуя, как желудок снова сводит нервными спазмами. Хотя это было много лет назад, у меня такое впечатление, будто речь идет о совсем недавних событиях. Я лучше, чем кто-либо, знаю, что прошлое никогда не умирает.

Голос Билли становится тихим и ломким:
– Примерно в Рождество Рене забеременела. Ее родители прямо-таки взбесились, когда узнали. Ведь она была всего лишь старшеклассницей, к тому же несовершеннолетней.

– Она забеременела мной, будучи школьницей? – недоверчиво переспрашиваю я.

– Ты знаешь мое отношение к таким вещам, Изабелла. Это было неправильно с их стороны – иметь близость до брака. Из-за этого мы поссорились. Но в конце концов я осознал, что не мое дело – прощать или не прощать этот грех.

Я сижу, онемевшая от потрясения. Впервые слышу о таких подробностях моего появления на свет, причем в корне отличающихся от того, что я себе представляла. Нравоучительные рассуждения Билли в такую минуту просто невероятно раздражают. Я хмуро смотрю на Эдварда и замечаю на его лице такое же выражение.

– Ты считал меня грехом? – спрашиваю я. Джейкоб молча застывает и явно испытывает противоречивые эмоции.

– Не тебя, Изабелла. Пожалуйста, позволь мне закончить.

– Хорошо, – уступаю я, однако тон выдает мое отвращение.

– Чарли хотел жениться на твоей маме, но ее родители требовали, чтобы она порвала с ним и избавилась от ребенка. Сказали, что если она этого не сделает, то они не дадут ей ни цента.

– Негодяи, – доносится до меня тихое бормотание Эдварда. Билли оставляет его реплику без комментариев, зато Джейкоб энергично кивает в знак согласия.

Трудно сдержать улыбку, глядя на это неожиданное единодушие.

Билли откашливается.
– Как легко догадаться, она их не послушалась. Слава Богу! – он поднимает взгляд к потолку и шепчет что-то неразборчивое. Интересно, к кому обращен этот шепот – к Всевышнему или к Чарли и Рене, сохранившим мне жизнь, несмотря ни на что?

– И как она поступила?

– Ушла из дома и стала жить с Чарли в доме его отца, твоего дедушки.

– А ее родители?

– Насколько я знаю, она больше не поддерживала с ними отношений. Вообще.

– И правильно! – говорит Эдвард. Моя единоличная группа поддержки.

– Изабелла, сейчас я скажу то, что может расстроить тебя. Это было известно только нескольким людям, и большинство из них уже умерли, да упокоит Господь их души.

– Это о маме?

Он печально улыбается:
– Освободившись от своих родителей, она доверилась Мэриэнн, которая к тому времени носила под сердцем тебя, сынок.

Глаза Джейкоба на мгновение останавливаются на мне. Я вижу в них только сочувствие и любовь, но забываю обо всём, услышав следующую фразу Билли:
– Против твоей матери был совершен ужасный грех, Изабелла.

– Какой? – шепчу я.

– Ее отец… он…

– Нет, – выдыхаю я, чувствуя подступающую тошноту.

Взгляд Билли красноречивее тех слов, которые он не может произнести вслух.
– Что бы ты ни подумала, вероятно, это всё же лучше, чем то, что произошло с твоей матерью, да простит Господь мужчину, заставившего ее так страдать.

– Её… отец?..

– Да. И, похоже, это продолжалось много лет. Пока она не встретила Чарли.

Бессильное возмущение смешивается с горечью желчи, поднявшейся к горлу. Моя мама. Совсем ребенок. Если бы я только знала… Как могла я когда-то усомниться в том, что люблю ее?!

– А ее мать? – спрашиваю я.

– Мать… что ж, в некотором смысле она была даже хуже этого извращенца. Годами покрывала насилие, а винила в происходящем не столько своего мужа, сколько дочь. И ненавидела ее. Рене боялась рассказать кому-нибудь… и стыдилась, конечно.

Я хочу заткнуть уши и убежать из палаты.

Я хочу убить людей, которых никогда не видела.

– Они живы?

– Не знаю. Мне известно только, что твоя мама считала необходимым увезти тебя как можно дальше от них.

Какая коварная паутина! Мне тошно, так тошно. Перед глазами возникают отвратительные картины, от которых никак не избавиться: совсем юная Рене лежит, распростертая, беспомощная перед безликим монстром. Я знаю о биполярном расстройстве психики достаточно, чтобы понять: разумеется, генетический фактор имеет определенное значение, однако влияние окружающей среды может стать решающим в развитии болезни. Если бы мама жила по-другому… Как мог ее собственный отец!..

Меня тошнит.

– Извините, – бормочу я, выбираюсь из-под рук Эдварда и неуверенно встаю.

– Белла! – слышу я за спиной его встревоженный голос. Жестом останавливаю его попытку последовать за мной и торопливо ухожу в ванную комнату. Меня выворачивает, едва я успеваю добежать до унитаза.

Мама. Мама. Мама.

– Белла.

Мне так плохо, что я даже не замечаю, как Эдвард оказался в ванной. Опустившись на колени рядом со мной, он придерживает мои волосы, пока меня скручивает новый приступ рвоты.

Я быстро нажимаю на кнопку слива и, вытерев рот, оседаю, приваливаясь к стене. Эдвард втискивается в это узкое пространство и привлекает меня к себе.

– Не могу поверить, – выдыхаю я беззвучно.

– Что мне сделать для тебя? – спрашивает он.

– Просто побудь со мной.

Он кивает, гладит меня по голове, и тошнота, кажется, отступает.
– Хочешь уйти?

– Нет. Это застало меня врасплох, понимаешь?

– Да. Дерьмо, – бормочет он.

– Чувствую себя идиоткой.

– Не надо. Меня тоже тошнит.

– И тебя?

– Безусловно. Ужасно слышать о таком, особенно когда это относится к кому-то близкому. Или близкому того, кого любишь, – во взгляде его те же эмоции, что и в голосе… и я как будто становлюсь сильнее.

– Мне нужно вернуться.

– Ладно.

Эдвард помогает мне встать, наполняет водой из-под крана стаканчик, и я с благодарностью принимаю его, чтобы прополоскать рот.

Когда мы рука об руку возвращаемся в палату, Билли и Джейкоб замолкают. Джейкоб кажется рассерженным.

– Как ты? – осторожно интересуется он.

– Нормально.

Джейкоб едва слышно что-то ворчит.

– Он считает, что мне не стоило тебе этого рассказывать, – осторожно говорит Билли. – Извини, если я тебя расстроил, но ты хотела…

– Я хотела знать. Со мной всё в порядке.

Снова устроившись на стуле, я с трудом собираюсь с мыслями, чтобы задать очередной вопрос. Вместо меня это делает Эдвард, спрашивая возмущенно, в полный голос:
– То есть мать Рене знала всё и молчала?

Билли грустно качает головой:
– По всей вероятности, это и явилось одной из причин переезда их семьи в Форкс. Врачи в Сиэтле хотели назначить Рене лечение, но ее родители… Ну да, ведь им было что скрывать.

Значит, она даже не получила помощи.

– О Боже, – шепчу я.

– На ее стороне в семье была только бабушка, Элейн. Она дала Рене и Чарли немного денег, чтобы они могли начать совместную жизнь. Я никогда ее не видел, но слышал, что она была талантливой художницей.

Художницей.

– А как ее фамилия, Билли?

– Не помню, дочка. Кажется, Рено, но я не уверен. Она была француженкой.

Золотая вязь и ласточки – перед моим внутренним взором встает изящная ручная роспись и инициалы: таинственные буквы «ЭИР». Заварочный чайник, уничтоженный незадолго до пожара. Неужели его расписывала бабушка моей мамы?

– Белла, – говорит Эдвард, обнимая меня за плечи, – в чем дело?

– Просто вспомнила кое-что, – шепотом отвечаю я. – Потом расскажу.

– Ладно.

Билли снова смотрит на меня, его взгляд настороженнее, чем раньше. Он явно сомневается, стоит ли продолжать рассказ, поэтому я решаю во что бы то ни стало держать себя в руках.

– Чарли был хорошим человеком. Он защищал твою маму при любых обстоятельствах. Они оба сумели окончить школу, а осенью того же года ты пришла в этот мир, Изабелла.

– Так они поженились после моего рождения?

– Примерно через месяц. Мы с Мэриэнн как раз отпраздновали свою первую годовщину.

Я недоверчиво качаю головой, не в состоянии понять такой ранний брак.

– Когда ты появилась на свет, Рене полюбила тебя прямо-таки неистово. Называла своей чудо-малышкой. Никогда не жалела, что родила тебя, никогда. А я имел честь стать твоим крестным отцом. И всегда относился к этому серьезно, даже когда ваша семья уехала отсюда.

Хотя я во многом не согласна с Билли, для меня совершенно очевидно: он искренне любил моих родителей. И уже за одно это я ему благодарна.

– Те четыре месяца после твоего рождения были в числе лучших в моей жизни, –продолжает Билли. – Мы с Мэриэнн ждали ребенка и были счастливы.

Джейкоб кладет ладонь на плечо отца. Билли похлопывает своего сына по руке и невесело улыбается:
– Не хочу говорить о ее смерти. Ты и так всё знаешь, Изабелла.

– Да, – киваю я.

Мне только однажды рассказывали о том, как это случилось. Насколько я поняла, во время родов у Мэриэнн началось кровотечение, которое врачи не смогли остановить. Она умерла на руках у Билли всего через несколько минут после рождения Джейкоба.

– Рене и Чарли тогда буквально вернули меня к жизни… и мои родители тоже помогли.

Мать и отец Билли мирно скончались пару лет назад, но я часто вспоминаю их с любовью. Как и их сын, они были чрезвычайно религиозными, но добрыми.

Минуту-другую мы сидим молча. Я вдруг осознаю, что слишком увлеклась и чуть не забыла о главной цели нашего визита. Несмотря на сочувствие к потере Билли, мне нужно знать, что заставило его разлучить меня с друзьями. Бесспорно, прошлое моих родителей и история отношений Билли и Мэриэнн важны для меня. Однако мы всё еще ни на йоту не приблизились к объяснению поступка Билли, и мне до сих пор не понятна его мотивация. Всё рассказанное им скорее уж должно было послужить доказательством ценности дружеских связей.

Билли внимательно разглядывает меня.
– Ты хочешь узнать о тех письмах. Честно говоря, то, что тебе вообще стало о них известно, меня потрясло. Но, полагаю, это и так очевидно, – он грустно посмеивается, показывая на окружающие его аппараты.

– Это было жестоко, – мой голос звучит неожиданно ровно. – Какие бы причины ни толкнули тебя на это. Я так скучала по своим друзьям. Тебе следовало подумать об этом, Билли.

– Я плохо поступил с тобой, дочка. Господь открыл мне глаза на это.

– Это не имеет никакого отношения к Богу, Билли, – говорю я, едва сдерживая нарастающий гнев. – Это имеет отношение ко мне! К реальным людям, в чьи жизни ты вмешался. Ты сказал, что любил моих родителей… что дружба с ними помогла тебе пережить утрату Мэриэнн. Как ты мог не понять, насколько мне необходимы Эдвард и Элис?

– Ты права, – отвечает он лаконично. Легкость этого признания почему-то не устраивает меня. Так даже хуже.

– Так почему же? – держать себя в руках мне помогает неровная светящаяся кривая на дисплее кардиомонитора возле кровати Билли – до сих пор сердцебиение было относительно спокойным, но с переходом на тему писем явно учащается.

– Мне жаль, Изабелла, но у меня нет другого ответа для тебя. Я был уверен в правильности своего поступка. На самом деле всё было просто. Карлайл беспокоился о своем сыне. Я не одобрял ваши юношеские отношения с Эдвардом, это верно. И надеялся, что со временем тебе станет легче.

Я ощущаю, как напрягается позади меня Эдвард.

– Не стало, – выдавливаю я. – Легче не стало.

– Теперь я это понимаю. А тогда мы с Карлайлом сочли полный разрыв лучшим вариантом для всех. К тому же в ходе разговора я понял, что Каллены не намерены брать на себя опеку над тобой, хотя, конечно, все равно не уступил бы им тебя без борьбы.

– Но Эдвард? И Элис? Ты даже не подумал о них! – я чувствую тепло тела Эдварда, который придвигается ко мне, и прислоняюсь к нему головой.

– Извини, но это не входило в мои обязанности. У них были родители. И я знал, что мое дело – защищать тебя. Вот только подошел к этому неправильно.

– Неправильно? Билли, ты перехватывал все наши письма. Ты лгал мне. Ты называешь себя христианином. Разве это по-христиански?

Билли вздрагивает, потом кивает:
– Это был грех.

– Да, но не в том смысле, который ты вкладываешь в это слово. Ты согрешил против меня. Против памяти о моих родителях. Против любви.

Он бледнеет, и я вижу в его глазах стыд.

– Ты читал наши письма?

– Нет. Я хранил их с мыслью о том, что, возможно… отдам их тебе.

– Что? Когда ты собирался сделать это? Очень похоже, что никогда.

– Я…

– Нет, я еще не договорила. Ты ведь понимаешь, что я не смогла попрощаться с Элис, да? Как и с мамой? А Эдвард страдал и думал, что я его ненавижу… он был… – я начинаю задыхаться, вспоминая, как Эдвард рассказывал мне о том, что пережил во время болезни сестры.

Прежде чем Билли успевает ответить, входит медсестра с каким-то лекарством в пластиковом стаканчике. Она окидывает всех нас взглядом, потом останавливается возле приборов и хмуро смотрит на кардиомонитор.
– Полагаю, пора заканчивать этот визит, – говорит она, подавая Билли таблетки. Он принимает их и быстро запивает водой. Напряжение в палате почти осязаемо, как и мой гнев.

– Еще несколько минут. Пожалуйста, – Билли явно пытается придать голосу твердость, чтобы убедить медсестру, которая тем временем проверяет его показатели.

Женщина невозмутимо складывает на необъятной груди толстые руки:
– Пять минут.

– Хорошо, – соглашается Джейкоб. – Пять минут.

Как только она уходит, Билли выдыхает.
– У нас мало времени, – бормочет он. – Я думал, что поступаю правильно. Беспокоился о твоем психическом состоянии. Когда Карлайл сообщил мне о болезни этой девочки…

– Элис, – поправляю я его.

– Элис. Да. Я пришел в ужас от этой новости, но больше волновался за тебя. Ты так медленно выздоравливала, Изабелла. Я опасался, что все улучшения пойдут насмарку. И это касалось не только твоих ожогов.

– Ты боялся, что я буду как мама?

– Признаюсь, да. Казалось, ты в любой момент можешь сломаться. И психиатр выразила некоторую тревогу. Я никогда не рассказывал ей о своем обмане, но ее рекомендации были однозначными: следует избегать любых потрясений. Я не знал, способна ли ты справиться со всем этим.

Его стыд очевиден, как и моя злость.

– И поэтому ты лгал мне?

– Сейчас у меня нет никаких оправданий. И мне не найти лучшего ответа. Жаль, но это так. Я знаю, что ты, возможно, никогда не простишь меня.

– Вы оба ошиблись. И ты, и Карлайл. Вы вмешались в жизни, которые вам не принадлежали.

– Да. Прости, Изабелла.

Я не знаю, что сказать. Ответы получены, но ничто не пришло в порядок. Ничто не стало лучше.

– Если можно, я кое-что добавлю, – слышу я сзади звучный голос Эдварда, сразу притягивающий всё наше внимание. – Выслушав вас, мистер Блэк, я убедился, что вы заботитесь о Белле, и благодарен вам за это, – он на секунду умолкает, его ладонь легко прикасается к моему затылку. – Но вы и мой отец причинили боль не только нам с Беллой, но и моей умирающей сестре. Я никогда не забуду этого. Кроме того, вы, кажется, до сих пор не понимаете еще одну свою ошибку. Белла сильнее, чем вы когда-нибудь думали. Если бы вы только могли увидеть ее – по-настоящему увидеть... как личность, а не как плод какого-то гнусного прошлого, вы тоже признали бы это. Она не похожа на свою мать. Совершенно не похожа.

Я нежно сжимаю руку Эдварда, показывая, что он не обязан бороться вместо меня, хотя я всё равно ценю его попытку меня защитить.

– Да, я приехал сюда в поисках ответов, – продолжает Эдвард. – Но, если быть честным, меня одолевало еще и желание отомстить. Увидеть, что вы страдаете так же, как мы когда-то…

Джейкоб, за все это время не промолвивший ни слова, вдруг возмущенно откашливается. Сердцебиение Билли снова учащается, и я, нервно посмотрев на Эдварда, качаю головой.

– Но больше я этого не хочу, – заканчивает он фразу уже более мягким тоном.

– Эдвард… – говорю я, не отпуская его руки.

– Я кое-что понял. Месть ничего не меняет, а чужие мучения не доставляют никакого удовольствия, – он вздыхает. – Я не хочу жить прошлым. Мне нужно будущее, а мое будущее – с Беллой. Вы изложили нам причины ваших действий, и не мне вас прощать. Теперь это только между вами и Беллой.

Билли понимающе кивает:
– Вижу, ты хороший человек, Эдвард. И я рад… рад за Изабеллу. Прости меня, – обращается он уже ко мне, – за боль, которую я тебе причинил, дочка, – его голос звучит хрипло. – Возьми свои письма. Они в нашем доме. Я собирался отдать их тебе, когда… когда-нибудь… – глаза его наполняются слезами, и я вынуждена отвернуться, не в силах смотреть.

– Хорошо.

– У Бога определенно есть план для тебя. И собственный способ все исправить, – Билли переводит взгляд с меня на Эдварда и обратно. – Если бы я не думал о Его тайных помыслах, то никогда не пережил бы смерть моей жены. Господь отнял ее, но подарил мне Джейкоба. Неисповедимы пути Всевышнего.

Я откашливаюсь, готовясь огласить мысли, которые Билли несомненно сочтет святотатством.
– Извини, Билли, но мне так не кажется. Я не верю, что Бог планировал отнять у тебя жену. И в существование Божьего промысла, стоящего за болезнями вроде рака или за патологическими, извращенными желаниями отца по отношению к дочери. Болезни и безвременные смерти – это трагедии, однако, когда дело доходит до выбора, человек совершает его самостоятельно. Ты принял решение поступить именно так, а не иначе, ты следовал этому решению, и оно привело к конкретным последствиям. А в итоге всё оказалось напрасным, потому что Божья ли воля, судьба ли, слепой случай или невероятная удача, но Эдвард вернулся в мою жизнь. И я никогда больше его не потеряю.

Бесполезно моргать, сдерживая слезы. Они уже льются по моим щекам. Эдвард обнимает меня и тихо говорит что-то, уткнувшись в мои волосы.

Сердцу больно, его словно тянут в разных направлениях. Я люблю Билли, но гнев и обида настолько сильны, что я не готова простить его. Пока не готова.

И всё-таки почему-то знаю, что прощу. Когда-нибудь.

Еще смущенная из-за непрошеных слёз, я неловко прощаюсь с Билли. Мы с Эдвардом вдвоем выходим из палаты, а Джейкоб остается – вероятно, чтобы поудобнее устроить отца на кровати, а может быть, и сказать ему что-то… не знаю.

На улице, медленно приходя в себя рядом Эдвардом, я вдруг чувствую прикосновение чьей-то руки к своей спине и испуганно оглядываюсь. Рядом с нами стоит Джейкоб, на лице его грустная улыбка.
– Прости, Изабелла, – говорит он.

– Джейкоб…

– Давайте съездим за письмами.