Целых три недели я зарабатывал и откладывал деньги, а после попросил у матери недостающую сумму, но я сделал это. Я наконец-то скопил достаточно средств, чтобы купить кольцо для Беллы. Оно не было шикарным, но я знал, что ей всё равно понравится, и, кроме того, позже я куплю ей другое, лучшее. Сейчас же кольцо словно подтверждало всю официальность наших отношений. Делало ее моей в глазах целого мира.

Маленький ювелирный магазинчик с виду был не слишком фешенебелен, но один мой друг с работы посоветовал его, к тому же, он был мне по карману.

Когда я вошел, клерк, темноволосый мужчина лет тридцати с усами, подкрученными на концах, улыбнулся. Назвать эту улыбку дружелюбной я бы не смог – скорее улыбка человека, наметившего цель.

- Я могу чем-то помочь вам, молодой человек? – спросил он. – Ищите что-то особенное для вашей возлюбленной?

Это прозвучало несколько забавно. Возлюбленная. Белла была для меня нечто большим, чем это простое слово
- Вообще-то, я ищу обручальное кольцо.

- Ах, – он понимающе улыбнулся, словно я только что рассказал ему какой-то секрет. – У нас прекрасный выбор колец, – продолжил он, ставя на прилавок поднос с кольцами. – Посмотрите, есть ли здесь что-то, что вам нравится.

Здесь были бриллианты, ряды и ряды бриллиантов разных форм и размеров, в разных комбинациях и сочетаниях, но ни один из них не подходил мне. Белла не была бриллиантом, такой солнечной милой вещицей, которую суют всем под нос, над которой охают и ахают в умилении. Она была чем-то намного более необычным.

- У вас есть что-нибудь более… уникальное?

На его лице застыло удивлённое выражение, но в слух он ничего не сказал – просто достал другой поднос.
- Возможно, одно из этих подойдет вам.

Здесь также было много бриллиантов, но присутствовали и другие камни – рубины, жемчуг, опалы… но все они казались слишком резкими и слишком… девчачьими для Беллы. Она была женщиной, заслуживающей кольца ей под стать.

Когда мои глаза остановились на практически незаметном сапфире, примостившемся на самом краю подноса, я сразу понял, что это то, что нужно. Сдержанное и элегантное, небольшое, но сильное… оно очень подходило Белле.

- Вот это.

Она приняла кольцо настолько смехотворно легко, что я почти чувствовал себя оскорбленным… почти. Но я мог видеть в ее глазах то, что мое человеческое сердце не хотело признавать – страх, вину, печаль. Даже притом, что в прошлом я оставался в блаженном неведении, Белла знала, что предстоит пережить мне, и она не посмела разрушать мои последние человеческие воспоминания спором о кольцах и свадьбе. И я был благодарен ей за это, потому что в тех воспоминаниях я был по-настоящему счастлив. Почти так же, как тогда, когда увидел Беллу идущую по проходу ко мне.

Я задавался вопросом, знала ли она, как близок был конец. Я проснулся вампиром 29 сентября. Девять дней, включая обращение, это в лучшем случае, если она никак не изменит прошлое. А вдруг она повлияет на ход моей истории? Если бы Карлайл не обратил меня в определённый день, разве мог бы я сидеть здесь, заново переживая свои воспоминания? Это было… невозможным. Ещё более невозможным, чем вампиры или оборотни, или путешествие во времени, вызванное загаданным желанием.

Я никогда прежде не видел моего отца больным. На моей памяти каждый день своей жизни он был здоров. Мать была в панике – каждый раз, когда я ходил проверить их, я видел это. Белла держала меня за руку, подбадривая, но я знал, что она ощущает то же чувство беспомощности, что мучило меня.

-…он продолжает звать тебя… – голос матери стих, пока я решался подняться в их комнату, но так или иначе я заставил себя сделать это.
Он был невероятно бледен, как простыни под ним, но он собрался с силами, чтобы улыбнуться мне.

- Отец…

- Эдвард, я хочу… извиниться, – он закашлялся. – Мы всегда думаем, что знаем, как лучше жить нашим детям, – очередной приступ кашля прервал его на некоторое время. – Делай всё, чтобы быть счастливым, Эдвард. Не трать впустую время, отмеренное тебе, чтобы быть с ней.

- Перестань, пап, – сказал я, пытаясь придать своему голосу, как можно больше надежды, – завтра ты будешь чувствовать себя нормально, и снова начнешь указывать, что и как мне надо делать.

Его смех перешёл в длительный кашель. Он прижимал платок ко рту, приглушая ужасный прерывистый звук. Когда он убрал руку, ткань оказалась запачкана кровью. Я в ужасе смотрел на платок.

- Это не тривиальная летняя простуда, Эдвард. Ты должен… быть готов к худшему.

Я чувствовал себя отвратительно от того, как легко мой отец обсуждал собственную смерть. Он был серьезен, а я хотел, чтобы это все оказалось шуткой.

- Позаботься о матери, – продолжил он. – И держись за Беллу. Ничто никогда не заставляло тебя быть таким целеустремленным, как она. Элизабет была права… она именно то, что тебе нужно.

Я тяжело сглотнул, ощущая, как слезы жгут мои глаза.
- Отец… я…

Он вымученно улыбнулся.
- Иди, сынок. Ты не должен оставаться и слушать лишь мой кашель.

Я с ужасом осознал, что эта было попыткой оградить меня от боли видеть его смерть, и тогда мне пришлось сбежать. Это было невозможно. Он бы молод. Здоров. Невозможно.

Это были странные воспоминания. С тех пор, как меня обратили, я изо всех сил пытался вспомнить каково это – плакать. Теперь, заново испытывая ту боль и то, как я, горюя, вернулся в объятия Беллы, я мог чувствовать, текущие слезы, и это было необыкновенное, позабытое ощущение легкости, которое приходило вслед за слезами.

Я чувствовал… умиротворенность. Много лет я так и не мог вспомнить, какими были мои родители, и какие у нас были отношения. Тех воспоминаний, что хранились у меня, было недостаточно, чтобы получить ответы на возникающие вопросы, я не горевал о потерях – как можно оплакивать людей, которых не знаешь, не помнишь?

Теперь же я убедился в том, о чём раньше лишь догадывался – моя мать была добра и проницательна, и нежно любила меня, а отец одобрил мой выбор. Я был счастлив, и любим.

И, кроме того, теперь я знал, что они любили мою Беллу. Надеюсь, они были бы горды, увидев, что я попытался сделать жизнь, подаренную мне Карлайлом, лучшей, и что в некотором роде, я нашел искупление в любви.

- Думаю, порой судьба готовит для нас что-то большее, чем мы можем постигнуть, и иногда вещи, которые кажутся нами столь несправедливыми и неправильными могут служить для высшей цели.

Тогда, в прошлом, смысл этих слов не был мне до конца понятен. Теперь же я понял, что она имела в виду. Моя семья, мои мечты прекратили своё существования, как только началась эпидемия испанки, но, в конечном итоге, судьба дала мне нечто большее. А именно: её. И впервые, оглядываясь на мою предыдущую смертную жизнь, я был счастлив, променять человеческую жизнь на вечность с женщиной, которую люблю.

Погружаться в болезненные воспоминания было все тяжелее и тяжелее, но я не прекращал этого, мне надо было наблюдать за Беллой, пока она снова не окажется в моих объятиях. И она удивила меня. У моей Беллы доброе, любящее сердце, она так легко привязывалась к людям. Знаю, это относилось не только к моей семье. Я ожидал, что когда всё начнёт рушиться, я буду должен успокаивать ее. Но она не сломалась. И это она успокаивала меня, поддерживала, заботилась о матери, даже готовила. И я гордился, наблюдая, какая она сильная, умелая и… взрослая. И все же эти чувства перемешивались со странным ощущением неловкости, заставляя меня задумываться, что давало ей эту силу… и, должен признать, я хотел, чтобы в те трудные времена она нуждалась во мне.

Вскоре мои воспоминания вновь стали мрачными. После смерти отца забота Беллы очень помогла мне, но все перевернулось с ног на голову, когда я зашел в комнату матери в тот день, когда болезнь не пощадила и её.

Никогда в моей жизни я еще не боялся столь сильно. Мне приходилось оставлять мать одну в госпитале, и я ненавидел это, но доктора не оставили выбора. И я возвращался к Белле, чувствуя себя виноватым за то, что взваливаю свое бремя на нее. Но я ничего не мог поделать. Она была тем единственным, что ещё оставалось у меня, она была нужна мне.

- …не думай, – сказала она, – просто чувствуй. Сосредоточься лишь на том, что происходит здесь и сейчас.

И ее губы заставили меня забыть обо всем. Я знал, что должен остановиться – я обещал, что буду обращаться с ней так, как она того заслуживает. Но она предлагала мне… всю себя, и я не хотел отказываться от тех чувств, что дарили мне ее нежные поцелуи.

Я нервничал. Мои знания о близости были невероятно ограничены – я просто знал, что и как надо делать… в теории… Мальчишки в школе смеялись и шутили о своих опытах, но я всегда избегал подобных разговоров. Отец говорил, что расскажет мне обо всём перед моей свадьбой, но теперь, он никогда не сможет сделать этого.

Оказалось, Белла знала достаточно за нас двоих, но я не спрашивал откуда. Если она уже была близка с кем-то другим, я не хотел ничего об этом знать, к тому же я не знал можно ли говорить об этом. Это была одна из незнакомых мне вещей. Все, что имело значение: она была моей, здесь и сейчас, в моих объятиях, с моим кольцом на пальце, и она любила меня достаточно, чтобы остаться со мной в это ужасное время.

Ее тело казалось самой красивой вещью, которою я когда-либо видел, прекраснее, чем у любой греческой богини, красивее, чем мог изобразить любой из итальянских мастеров. Я мог бы часами упиваться ее кожей, следовать за плавными линиями ее груди и бедер, восхищаться тем, как она дрожит под моими руками.

Она показала мне, где и как я должен коснуться ее, и сильнейшая волна возбуждения, лишь от простого вида ее реакции на мои прикосновения, захватила меня – она задохнулась, выгибая спину. Мой палец скользнул внутрь, ощущение ее плоти, обхватившей меня, сделали ожидание невыносимым. Я отчаянно жаждал оказаться внутри её.

Она поняла все без слов, и, не предавая значение моему смущению и определённой неловкости, заключила меня в свои объятья, мгновение спустя, я оказался внутри нее, испытывая самое блаженное чувство, которое я когда-либо ощущал.

Картинки в моей голове оказались настолько яркими, настолько новыми, что я удивился, обнаружив, что, как это я до сих пор не взмок. Я был настолько наивен и настолько чертовски удачлив. И получил всё, о чем когда-либо мечтал – полностью растворяясь в ней, двигаясь, прикасаясь, целуя без единого намёка причинить ей боль с моей стороны.

Я завидовал прошлому. Желая, чтобы сейчас она была со мной, именно таким образом. Желая, испытать все это впервые именно с ней, а не наблюдать за этим в собственных воспоминаниях.

Изо всех сил, стараясь совместить эти новые просачивающиеся воспоминания с настоящим, я всё же не мог чувствовать себя тем человеком, кто пережил моменты той близости, я словно наблюдал их в первый раз, здесь и сейчас.

И пока Белла снова не окажется в настоящем, со мной, пока я не увижу ее, не прикоснусь и не заговорю с ней, я не смогу чувствовать себя счастливым. Мою голову заполонили вопросы, и лишь её губы могли дать мне ответы на них. Мне нужно было понять, что ничего не изменилось между нами. Как никогда я хотел знать ее мысли и чувства.

Но неотступный страх, что Белла не вернется, а я так и не узнаю её мыслей, никак не покидал меня.