За эти пять лет произошло многое: столько было пережито, приобретено и утеряно, что голова до сих пор шла кругом.

Сейчас, стоя на балконе дома в Париже и глядя на окружающие меня бескрайние просторы, всё произошедшее казалось таким далёким и чужим, что становилось не по себе. Словно это была совсем иная жизнь, а проживали её совсем другие люди.

В памяти вспыхивало одно воспоминание за другим: моя жизнь с Филиппом и маленьким Пьером, любовь, потери, моё возвращение в Индию, наши ссоры с Арнавом, словно борьба за лидерство, где победителей заведомо не было. Моя битва за отца, финал которой был уже предрешён, ведь семья уже приняла решение за меня. Очередной раунд противостояния сводился к желанию спасти сестру. Да, мы её уберегли, но как бы я ни хотела, главное противостояние в этой дуэли она должна была выиграть самостоятельно. И она это сделала.

Да, именно Монорама оказалась причастной к провоцированию выкидыша Паяль, однако сестра простила её, но теперь тётя жила отдельно от моих деверя и сестры.

По рассказам Эн-кей, Монорама, как и бабушка Арнава, решила окунуться в религию, видимо, чтобы очистить душу от содеянных грехов.

Что же касается Шьяма, то Арнав добился своего – суд приговорил его к смертной казни, но отношения Арнава с Анджали так и не стали прежним. Нет, мы с ним давно простили её за ошибки прошлого, но, видимо, этого оказалось недостаточно, чтобы вернуть всё на свои места.

Мои родители и тетя так и не вернулись из монастыря, и единственной ниточкой, по которой мы могли узнать, что с ним там происходит, стал помощник Арнава — Аман, он информировал нас о родительской судьбе. По его рассказам отец всё ещё был жив, а мама и тётя всячески старались уменьшить его боль.

А ситуация с матерью Амалы разрешилась донельзя примитивным, но и болезненным прежде всего для самой девочки способом – Абха искренне призналась Арнаву, что никогда особо не любила дочь и готова подписать отказ от родительских прав, только для этого отцу ребенка пришлось заплатить ей достаточно приличную сумму денег.

Но деньги не были самым болезненным итогом этой истории для Арнава, да и для меня. Всё оказалось куда сложнее.

Как-то случайно Амала услышала разговор своих родителей, в котором Абха как раз призналась Арнаву в своей нелюбви к дочери. И это возымело неприятные последствия для нервной системы ребёнка – она практически перестала улыбаться, не говоря уже про искренний заливистый смех, практически не ела, большую часть дня проводила у себя в комнате и редко кого подпускала к себе. В хрупкой, невинной душе, что-то надломилось. В один миг она перестала доверять нам, словно боялась, что и мы с отцом могли её бросить.
Нам потребовалось немало времени, чтобы вновь доказать ребёнку, что наша любовь к ней была искренней, и что мы не откажемся от неё никогда.

А когда я забеременела (приблизительно через год-полтора после отъезда из Индии), наши с Арнавом опасения касательно того, как воспримет эту новость Амала, только усилились. Но, слава богу, эти страхи оказались беспочвенными. А появление в доме ещё одного ребёнка только улучшило состояние малышки.

Мой растущий живот стал своего рода отдушиной для неё. Она была готова целыми днями «болтать» с малышом, посвящая его в самые сокровенные тайны своей души, а заодно и нас с Арнавом.

Арнав порой подшучивает и говорит, что, скорее всего, наш сын станет психологом, когда вырастет. Уж очень много личных разговоров велось при нем, когда он ещё не появился на свет.

А что касается Пьера, то мой друг до сих пор со мной и является одним из самых желанных гостей в нашем доме. Да, и вновь он согласился стать крёстным отцом моего ребёнка.

Бизнес Арнава в Париже разрастался, как и мой. Мы оба старались совмещать работу и семью, но, тем не менее, в большинстве случаев отдавали предпочтения семье.

— Мама… — совсем рядом услышала я голос дочери.

<i>Мама – как же долго я надеялась услышать подобное обращение к себе от Амалы.

Мне казалось, что до этого момента прошла целая вечность. Но я дождалась.

Она назвала меня «мамой» в одну из зимних парижских ночей: Арнава не было дома — он на пару дней улетел в Индию, а сына мы отвезли в гости в крёстной – тёте Лаванье. Да-да, девушка, благодаря которой я обрела любовь с Филиппом, все эти годы незримой защитницей блуждала вместе со мной по извилистым тропам моей жизни. Впрочем, её жизнь и без меня пестрела красками: она руководила небольшим модельным агентством с филиалами по всему миру и уже давно вкусила все радости семейной жизни.

Я же сидела в пустой квартире около постели заболевшей гриппом Амалы.

— Смотри-ка, температура уже начала спадать, — обрадовалась я, взглянув на градусник, а затем, отложив его, попробовала ладонью уже не слишком горячий детский лобик.
Видеть её страдания было выше моих сил. Когда происходило нечто подобное, моё сердце обливалось кровью, и я готова была лезть на стену от сводящего с ума ощущения беспомощности.

— Ничего, сейчас поспишь и тебе будет легче, родная, — придав голосу как можно больше оптимизма, заявила я, чем вызвала на измученном гриппом детском лице улыбку.

И уже хотела оторвать руку от её лба, как крохотная ладошка сжала её, останавливая.

— Тётя Кхуши… — слабым голоском сказала девочка.

— Да, милая.

—Полежите со мной, пожалуйста… — чуть ли не плача умоляла меня она. – Немножко. Самую капельку. Я обещаю, что не заражу вас.

Крохотные слезинки одна за другой скатывались по нежному личику, пересохшие от жара губы дрожали, а в огромных карих глазах было столько боли, что моё сердце сжалось.

— Зайчик, не плачь, ну что ты? – сама еле-еле сдерживая всхлип, пыталась успокоить её я. – Конечно, я полежу с тобой, что ты, куколка. Только не плачь, пожалуйста, тебе нельзя. Хорошо?

Ответом был едва заметный кивок. А стоило мне прилечь с ней рядом, как детские ручки обняли меня за талию, а заплаканное личико уткнулось мне в грудь.

Я никогда не забуду тот полувздох-полувсхлип, который раздался в тишине детской, и быстрое биение детского сердца, которое ощущалось всем телом. И на секунду, всего на крохотное мгновение мне показалось, что это билось моё собственное сердце.

— Моя маленькая, — шептала я, целую крошку в макушку, и укачивая. – Ты обязательно поправишься, вот увидишь. Ты же веришь мне?

Девочка только быстро закивала в ответ.

— Абха так со мной никогда не лежала, — через несколько минут подала голос Амала.

Девочка даже перестала называть эту женщину мамой.

– Она боялась, что я заражу её или кого-то из её друзей, и отвозила меня к папе. Папа всегда был со мной, когда я болела, а мама никогда.

Её признание, такой сокровенный момент из детства тронул меня до глубины души. Мне казалось, что в этот момент я забыла, как дышать.

—Почему вы не боитесь, что я вас заражу?

А вы думаете о возможности заразиться, когда ваш ребёнок болен?

— Не знаю, маленькая моя. Я не думаю об этом в такой момент, — со всей откровенностью призналась я, ничуть не кривя душой. – Попробуй заснуть, хорошо?

И вновь только кивок в ответ.

Я как можно нежнее гладила Амалу по волосам в надежде хоть как-то облегчить её боль.

— Тётя Кхуши, а если у вас появится ещё один ребёнок, вы тоже будете его любить? – вновь задала вопрос Амала, когда я уже было подумала, что она уснула.

— Конечно буду, а почему ты спрашиваешь?

— Ну, у вас же был один сын и сейчас у вас с папой тоже есть ребёнок, как вы сможете полюбить ещё одного?

— Ещё одного? – непонимающе уточнила я, не совсем улавливая её мысль.

Неожиданно девочка отняла руки от моей талии, а её полный любви взгляд сосредоточился на моём лице.

—Тётя Кхуши, а вы сможете полюбить… — дрожащим от страха голосом начала малышка, – меня?

Я же вновь за этот день была готова разрыдаться.

Впрочем, Амала тоже плакала.

— Я уже тебя люблю, — на одном дыхании прошептала я.

Стоило мне это сказать, как на её лице появилась просто совершенная улыбка. Огромные карие глаза сияли, а на болезненном лице появился милый румянец.</i>

— Мама, — словно пробуя это слово на вкус, произнесла она и вновь со всей силы прижалась ко мне.

Я же не смогла сдержать вздох облегчения.

— Привет, солнышко. Ты так рано встала, — ответила я, посмотрев на дочь. – Тебя брат разбудил?

— Нет, просто не спалось, — призналась она, подходя ко мне и вставая рядом. – А где папа?

— Он на пробежке, — сказала я, прижав девочку к себе и с интересом отмечая, как же она выросла за это время.

Сейчас она практически доставала мне до груди, черты лица стали заостряться, линии тела изо дня в день становились всё более чёткими и зримыми, а детский и наивный голос менялся в сторону более глубокого и уверенного.

— О-о-о, вот мы вас и нашли! – услышали мы за спинами радостный голос Арнава.

Посмотрев в ту сторону, я увидела мужа, на руках у которого сидел наш сын Арнав-младший.
Лица всех членов моей семьи светились от счастья, впрочем, как и моё. Наша радость была тихой и практически незримой для посторонних глаз. Глядя на родных, я поняла, что моё сердце успокоилось, и возвращение в Индию стало лишь отправной точкой для возвращения к счастью.

А моё прошлое окрасилось в прекрасные цвета летнего рассвета.