"Предстоит общение с представителями различных инстанций, с чиновниками или любыми другими госслужащими, которые могут оказать на вас влияние по долгу службы ". Карта Проповедник, колода Симболон.

Было не столько больно, сколько муторно. Гудело в голове, тошнило и так далее. По-настоящему болело только левое запястье. То есть, так болело, что от этого её, главным образом, и мутило. Кроме того, было удушающее жарко, только в лицо дул прохладный ветерок. Что ж, демон, по крайней мере, не пострадал.

— Спасибо, — прошептала она и открыла глаза.

Темнота, подсвеченная синими и багровыми сполохами. Почва чуть подрагивает, в отдалении слышится гул и грохот, словно бы вулканического извержения, а также вой и свист вечно кружащихся адских вихрей. Под ногами что-то вроде застывшей лавы, кругом острые скалы, обломки Глотовой корзины, обрывки зонта. А у неё всего-навсего гул в голове и, кажется, сломано запястье. Повезло. По крайней мере, ей.

Демон метнулся в сторону, потом снова повис над её лицом, прерывисто мерцая.

— Не мельтеши, будь добр, — прошептала она, отстраняя его здоровой рукой. Тут она обнаружила, что рефлекс не подвёл: палочка, о которой она, казалось бы, напрочь забыла, была стиснута в кулаке.

С чего начать? С руки, она донимает больше всего. Всё остальное подождёт, даже врезавшиеся в тело верёвки.

Она навела палочку на левую руку, глубоко вздохнула, выпалила: "Episkey!", и тут же взвыла сквозь зубы от резко усилившейся боли.

По ногам прошлось пушистым. Она разжмурилась, скосила глаза вниз на довольную рыжую морду и сказала:

— Радуйся, радуйся. Больно мне. С-садист.
— Мя! — злорадно ответствовал садист, уселся Гермионе на ступню тяжёлой задницей и принялся вылизываться.
— Высокие отношения, — послышался голос Малфоя откуда-то сверху, — Грейнджер, если с тобой уже всё в порядке, может, займёшься мной? Если тебе, конечно, не трудно.

Она быстрым движением подняла голову на голос и тут же очень об этом пожалела.

— Нет, — сказала она, — со мной ничего не в порядке. Сейчас, подожди.

Она убрала веревки, (Глот немедленно поджал задницу и унёс её на пару ярдов от греха), осторожно уселась на землю, стараясь не двигать головой, и полезла в сумочку, рассеянно пытаясь сообразить, что там может быть такое, что помогло бы от контузии.

— Попробуй Enervate, — посоветовал сверху голос Малфоя.
— Сам попробуй, раз такой умный, — огрызнулась Гермиона.
— Да, я умный, — согласился он, — и давно бы попробовал, если бы не уронил палочку. Я её вижу, но дотянуться не могу. Иначе стал бы я тебя дожидаться...

Совет был, в общем, неплох. И, в общем, помог. Не то, чтобы голова сделалась хрустально ясной, но хотя бы перестала кружиться, и она смогла, наконец, поднять голову и посмотреть, что там с Малфоем.

Малфой висел, привязанный к обломку кошачьей корзины, застрявшем в расщелине скалы на высоте примерно шести ярдов.

— Ты цел?
— Трудно сказать, но если ты мне подкинешь палочку, я сумею освободиться самостоятельно.
— То есть, без палочки ты даже узел развязать не можешь? — рассеянно уточнила Гермиона, оглядываясь в поисках палочки, — ведь руки у тебя свободны. Сноб ты слизеринский, Малфой.
— А тебе, Грейнджер, палочка вообще непонятно, зачем нужна. Если бы я с тобой не учился, никогда бы не подумал, что ты умеешь колдовать.

Гермиона задумчиво посмотрела на него.

— Надо же. Висит там, пальцем не пошевелит, чтобы освободиться, и ещё позволяет себе всякие высказывания!
— Да, я крепкий орешек. Так ты вспомнишь волшебное слово Accio, или как?

Пока они препирались, Живоглот отыскал палочку Малфоя, стоймя вонзившуюся в вулканическую почву, и принялся самозабвенно точить о неё когти.

— Брысь! — рявкнул Малфой. — Грейнджер, если этот гад испортит мне палочку, я, как боевая единица, перестану существовать!
— Это я уже поняла, — заверила его Гермиона, поднимая свою палочку, — Accio, палочка Малфоя.

Палочка дёрнулась, но осталась на месте, видимо, крепко засела в пемзе. Живоглот издевательски заорал.

— Давай, Грейнджер, ты сможешь, — подбодрил Малфой.

Действительно, что это она.

— Concutio!

Палочка словно бы размазалась от сильнейшей вибрации. Живоглот ужасно вытаращился и отскочил, Малфой никуда отскочить не мог, поэтому просто вытаращился. Палочка окуталась облачком измельчённого в пыль грунта и через мгновение вырвалась наружу, взвилась со свистом, как шутиха, и влетела прямиком Гермионе в левую ладонь. Демон заскакал от восхищения.

— Н-да, — сказал Малфой после паузы, — иногда ты бываешь... просто устрашающей.

Гермиона прицелилась в Малфоя двумя палочками.

— Эй, — сказал он, — Грейнджер, может, обойдёмся без крайностей? Я же говорю, я тебя и так боюсь.
— А ты не бойся, — посоветовала она, правой палочкой предусмотрительно наложила Мобиликорпус, а левой разрезала верёвки.

Малфой поплыл вниз по воздуху, скрестив руки на груди и сохраняя постное выражение физиономии. В сине-багровом мраке призрачно светились его лицо и руки, мерцающие волосы и тёмная мантия развевались под порывами жаркого ветра. Малфой, как всегда, вписывался в любую обстановку и, при этом, радовал взгляд.

Приземлившись, он вдруг скривился, согнулся, схватился за бок и, протянув к Гермионе руку, нетерпеливо похватал воздух пальцами.

— Бери, — она вручила ему палочку, — только ничего не делай! Где болит?
— Ребро, — определил он.
— Episkey, — велела Гермиона. Малфой выпрямился было, согнулся снова и сказал:
— Два ребра.

Закончив пересчитывать Малфоевы рёбра, совершив безуспешные попытки: осмотреть Живоглота на предмет повреждений; восстановить кошачью корзину из обломков; восстановить зонт из клочьев и обломков же — они порешили на том, что повреждённый кот вряд ли был бы способен вспрыгнуть с места на трёхметровый скальный обломок, выгнуть спину дугой, орать и шипеть. Это во-первых. А во-вторых, повреждённые зонт и корзина восстановлению не подлежат. И чёрт с ними, сказал Малфой, всё равно он никогда в жизни больше не будет летать на зонте.

— А вдруг его здесь нет, и нам придётся спускаться ниже? — спросила Гермиона. — И ещё ниже? До самого дна?
— Ты же умная женщина, Грейнджер, — проникновенно сказал Малфой, — придумаешь что-нибудь...

В это время откуда-то сверху свалился демон, забрался Гермионе в рукав и затаился там, едва трепеща.

Им хватило удара сердца, чтобы взять палочки наизготовку и встать спина к спине, напряжённо вглядываясь и вслушиваясь во мрак.

Собственно, в той скальной впадине, даже скорее, колодце, куда они угодили, обзора никакого не было. Никаких подозрительных звуков не доносилось, всё те же гул и свист ветра.

Живоглот, выкусывавший хвост на скальном обломке, удивлённо посмотрел на них сверху вниз, потянулся и развалился животом вверх, в самой своей срамной позе. Малфой поглядел на него с уважением и спрятал палочку. Гермиона осторожно провела пальцем по рукаву, там, где трясся демон.

— Чего ты испугался, дурашка? — спросила она.
— Увидел что-то сверху, — вывел Малфой, — пойдём и мы посмотрим. Сколько можно тут сидеть? Давай, Грейнджер, я тебя подкину.
— Давай, только не на самый верх. Видишь вон тот уступ?

Они по очереди забросили друг друга на вон тот уступ и осторожно выглянули поверх скальных обломков. Между их головами, уколов их усами в щёки, просунулся Живоглот и, потрясённый, тоненько мяукнул.

— Грейнджер, — прошептал Малфой, — можно, я тоже залезу тебе в рукав?

Чудище, восседавшее в миле от них на громадном каменном троне, озарённое синими и багровыми огнями, было неописуемо во всех смыслах. С уверенностью можно было сказать, что огромный хвостище у него гибкий, как у змеи, на конце хвоста нечто вроде палицы-моргенштерна, голова рогата, а из пасти и ноздрей валит дым.

— Голова вроде бы бычья, — определили Гермиона, — проверь, пожалуйста, это ведь Минос? Малфой? Эй, Малфой...

Он вздрогнул, с усилием отвёл глаза от бредового зверя и полез в книгу.

— Судя по хвосту, это действительно Минос, — ответил он не совсем твёрдым голосом, — а что тебе не нравится?
— Ничего особенного, просто бычьей головой должен обладать не Минос, а Минотавр.
— Не ощущаю разницы, — надменно заявил он, приходя в себя.
— Разумеется, ты не ощущаешь, — ответствовала она столь же надменно, — а вот я ощущаю.
— Мы будем выяснять, как это зовут? Или мы будем думать, как нам мимо этого пройти? Обрати внимание, как оно сидит.

Минос сидел у сплошной каменной стены. Верхний край стены, казалось, уходил в бесконечность, в темноту под адскими сводами. Единственный проём в стене находился у бычьеголового за спиной — Врата Второго Круга. Что характерно, закрытые, и уж наверняка запертые, хотя отсюда и не разглядеть.

— Сначала кое-что сделаем, а потом будем думать, — Гермиона пощекотала пальцем демона, всё ещё сидевшего в рукаве, — вылезай, маленький, не бойся. Вряд ли такая громадина обратит на тебя внимание, даже если ты усядешься прямо ему на нос. Кроме того, он спит.
— И верно, — удивлённо сказал Малфой, очевидно, только сейчас сообразив, что громовый гул, от которого дрожит земля, есть очень мощный, конечно, но всего-навсего храп. — Так в чём же дело? Может, попробуем проскочить?
— Знаешь, вряд ли бы он проработал здесь столько лет, если бы мимо него можно было так легко проскочить. И Врата, полагаю, просто так не открыть. Так что давай, трусишка, выходи.

Из рукава высунулось робкое мерцание.

— Слетай, пожалуйста, на разведку. Может быть, где-то ещё можно пройти?

Демон скакнул вверх, вновь шарахнулся при виде чудовищного стража, собрался с духом и свечой ушёл ввысь, во тьму.

— Красиво, — похвалил Малфой, — видела, Грейнджер?

Гермиона едва слышала его. Она смотрела на Врата Второго Круга, куда как раз подошёл новый этап.

Минос проснулся, размежил "броневые плиты век", и выяснилось, что в глазницах его нет взгляда, лишь полыхает багровое пламя. Храп сменился рёвом, дым повалил тучей, хвост ударил оземь с оглушительным грохотом, почти не утишенным расстоянием. Гермиона машинально зажала ладонями уши и смотрела, как тени одна за другой подползали к подножию трона, как безжалостно прожигают их два слепых и всевидящих огня, высвечивая самое тёмное и тайное, скрытое и забытое, определяя меру вины. Как назначается наказание — хвост со свистом обвивает подножие трона два, четыре, восемь раз, и после этого палица ударяет во Врата, Врата распахиваются и приговорённого всасывает туда, в глубину, навсегда... Наверное, они кричали там и стонали — ничего не было слышно за грохотом и рёвом.

На её плечо легла рука, и голос Малфоя внятно произнёс в самое ухо:

— Правда, похоже на церемонию Сортировки? Только, конечно, эффектнее.

Гермиона уткнулась лицом в ладони и принялась хохотать. Малфой придерживал её за плечи и слегка укачивал, успокаивая.

Грохот начал стихать. Последние души исчезли в хаосе за Вратами, последние удары хвоста потрясли устои Преисподней, многотонные веки начали опускаться, как печные заслонки — колосс засыпал вновь.

— Знаешь, — Гермиона отёрла слёзы, — ты просто потрясающая зараза. Что бы я здесь без тебя делала? Дай попить, — она икнула и снова захихикала. Малфой вздохнул, сотворил водяной шарик и сказал:
— Хочешь, научу?
— Нет, — капризно сказала она, выпив шарик, — хочу, чтобы ты меня поил. Жалко тебе?

У них под ногами требовательно заорал Живоглот.

— Так, — сказал Малфой, — а тебе чего?
— Думаю, того же самого, — сообразила Гермиона.

Малфой сотворил шарик, но заставил кота погоняться за ним. Уставши скакать по скалам, Живоглот так обозлился, что, настигнув, наконец, шарик, вместо того, чтобы поймать его пастью, ударил по нему когтями, и тут же весь покрылся тончайшей плёнкой воды. Вода мгновенно впиталась в шерсть, и великолепный кот-полукровка сделался похож на мокрый оранжевый валенок, взъерошенный и воющий от злости.

Гермиона даже не пыталась принять сочувственный вид — за разбиравшим её хохотом было не до того.

— Тише ты, — испуганно шикнул Малфой, — разбудишь своего Миноса-Минотавра!
— Вряд ли, — она попыталась отдышаться, — вряд ли он нас услышит на таком расстоянии...

Тут объявился демон, оценил обстановку и повис над разобиженным Живоглотом, высушивая его тёплым ветерком. Кот немедленно лег и подставил брюхо.

— Нет, он просто святой, — сказал Малфой, — как он вообще здесь оказался, то есть, в Аду?
— Мы его сами сюда затащили, если помнишь. А до нашей встречи он жил себе в Лимбе в тишине и покое. Меня больше интересует, нашёл ли он проход?

Демон проигнорировал этот облический вопрос и продолжал демонстративно заниматься Живоглотом.

— Видимо, не нашёл, — прокомментировал Малфой. — В этом случае ты обещала подумать.

Гермиона посмотрела на Миноса. Гигант спал... Нет, не спал. Вот он сел прямо, поднял хвост к глазам, попробовал громадным пальцем остроту шипов, дохнул дымом на чешую и некоторое время полировал её лапой. Потом он вытянул хвост, лапы, оглушительно зевнул, и развалился на троне в тупо-расслабленной позе.

— Ему скучно, — сказала Гермиона.
— Ещё бы, — хмыкнул Малфой, — и что?

Она полезла в сумочку, и Малфой на всякий случай попятился. Гермиона вытянула складную шахматную доску

— Не годится, — он покачал головой. — Нужен партнёр, хотя бы на первых порах, и время на обучение.

Гермиона запихала шахматы обратно и вытащила полированную деревянную шкатулку.

— Ну вот, — сказал Малфой, — можешь ведь, когда хочешь. Пойдём, попробуем его развлечь.

Они посмотрели на Живоглота. Кот демонстративно дрых, над головой его парил демон.

— Знаешь, — сказала Гермиона, — фиг с ними. Пусть остаются тут, раз им так хочется. Пошли.
— Бери руку.

Она взяла ледяную руку Малфоя и крепко сжала. Он целеустремлённо зашагал вперёд, таща её против порывов жаркого ветра. Пройдя ярдов сто, Гермиона оглянулась. Ничего рыжего не наблюдалось, но над камнями слева в воздухе слабо мерцало. Надо было полагать, что Живоглот хоронится там же.

— Паршивое животное, — сказала Гермиона, — и сам паршивец, и демона нам испортил.
— Его можно понять, — сказал Малфой, — мы с тобой знали, ну, более или менее, на что идём, а кота зачем ты притащила?

Гермиона сделала неопределённый жест.

— Пригодится.
— Чтобы демонов портить?
— Фу, какой ты. Ладно, давай мне игрушку и пусти меня вперёд.
— Нет. Вперёд пойду я. А ты меня прикроешь. У тебя больше шансов пробить это чудище, если что-то пойдёт не так.

Гермиона помолчала. Рука Малфоя уже не была такой холодной, он явно приободрился. И определённый резон в его словах, конечно, был.

— Договорились, — сказала она, — вперёд.

Они приближались к подножию каменного трона. Малфой вдруг остановился.

— Он следит за нами.

Веки Миноса были полуоткрыты, пламя в глазницах накалялось, так что потянула ощутимым жаром. Шипастый, чешуйчатый хвост нервно подрагивал, на острие каждого шипа дрожал огонь святого Эльма. Серное зловоние перебивалось запахом озона.

— Пропусти меня, — сказала Гермиона.
— Чёрта с два! — ответил Малфой и двинулся вперёд.

На расстоянии примерно семидесяти ярдов от чудовища Живоглот вдруг объявился и горбом встал на дороге, дыбя шерсть. Демон, в свою очередь, заметался перед ними вправо-влево, словно перечёркивая путь.

Малфой остановился и спросил, не отрывая глаз от огненных зраков Миноса:

— В чём дело?
— Дальше очевидно, нельзя. Говори отсюда.
— Почему?
— Не знаю. Им виднее.

Малфой, всё так же глядя в глаза Миноса, наложил на себя Sonorus, и глуховатый его тенор загремел немногим тише, чем рёв чудовища:

— Привет тебе, о страж и судия!

На этот раз чеканная, мрачная латынь соответствовала обстановке, не то, что в умиротворяющем Лимбе. Правда, Гермиона плохо воспринимала её на слух, будет трудно следить за ходом переговоров... Но ведь Минос, по идее, критянин, спохватилась Гермиона, при чём здесь вообще латынь? У Малфоев просто бзик на древнем Риме...

Однако ответ колосса прогремел на том же языке. Точнее, всё тот же сакраментальный вопрос:

— Зачем сюда явились вы, живые?
— Пришли на страстный зов несмиренной души, что здесь томится.
— Здесь нет смиренных. Те, кто смирился, в Чистилище приемлют жребий свой. Тако же входа нет сюда живым, как нет ни жалости, ни милосердья.
— Одна лишь скука, — сочувственно заметил Малфой.
— Что знаешь ты о скуке, ничтожный смертный? — загрохотал Минос так, что Живоглот взвыл от ужаса и, за неимением лучшего убежища, прижался к ногам Гермионы. Демону было проще — он залез к ней в рукав.

Малфой не дрогнул.

— Достаточно, чтоб жалость испытать, иль милосердье, коль тебе угодно. И если мне известен способ облегчить скуку — что тогда ты скажешь?
— Для начала назови свой способ!
— Не доверяет — вполголоса заметила Гермиона. Малфой завел руку за спину и показал ей кулак. А потом требовательно раскрыл ладонь, и Гермиона вложила в эту ладонь полированную шкатулку.
— Только не приближайся к нему, — напомнила она. Он нетерпеливо отмахнулся, наклонился, поставил шкатулку на землю, за невидимой разделительной чертой, отступил назад (Гермиона торопливо попятилась) и направил палочку:

-Engorgio!

Шкатулка выросла в сундук. Малфой оглянулся на Гермиону.

— Locomotor! — сказала она.
Сундук подлетел к Миносу, тот поймал его, раскрыл и непонимающе уставился на сложенные штабелями громадные фишки. В глазах его снова затлело — видимо решил, что над ним издеваются.

Малфой пустился в объяснения о мастях, символах, ветрах, драконах и цветах. Потом они с Гермионой в две палочки выложили из костей "черепаху" и продемонстрировали, как "исчезают" фишки. Задача осложнялась тем, что они не видели общую картину, ибо не смели переступить невидимую границу, но тут помог демон — зависал по очереди над одинаковыми костями.

Минос, увлёкшись, раздолбал "черепаху" подчистую, потребовал новый расклад, и чуть не забыл об уговоре, но Малфой напомнил.

— Таков мой дар, о страж! — сказал он, игнорируя возмущённое шипение Гермионы "это моя игра!", — что скажешь ты?

Минос опять прикрылся веками-заслонками и задумался. Надолго — неужели заснул?

Веки дрогнули. Пророкотало будто из-под земли:

— Имя.
— Северус Снейп, — сказала Гермиона без всякого Соноруса, но гигант услышал.

Его хвост дважды обвился вокруг подножия трона. Малфой облегчённо вздохнул.

Но это было ещё не всё. Выждав паузу, Минос закрутил хвост пять раз. Потом шесть. Семь. Восемь. Девять...

— Что? — растерянно спросил Малфой.

Минос уставился на них ничего не выражающими огнями.

Гермиона вдруг ахнула. Малфой обернулся к ней.

— Боже мой, — говорила она, — боже мой...
— Объясни мне, пожалуйста, — подчёркнуто вежливо попросил он.
— Его размазало, — объяснила Гермиона.
— Грейнджер!
— Ну, раздробило. Не понимаешь? По всем этим Кругам — Пятому, Шестому, Седьмому...

Малфой поглядел на Миноса, на Гермиону и спросил:

— Хочешь сказать, нам нужно собирать его по кусочкам?
— Боже мой, — повторила Гермиона с отчаяньем, — опять!