Глава 28. Прозрение



Ангелина крепко прижалась к Алексу, который выдавливал всю мощь и скорость из чёрного мотоцикла, расписанного золотыми молниями. Сквозь тонированный визор шлема со страхом посмотрела вперёд, туда, где горизонт горел цветом крови нового дня. Он так легко догнал их, что казалось, будто и не было минувших часов бешеной гонки в отчаянной попытке укрыться в отступавшей ночи. Дом Аделаиды, Надежды старого и нового миров, остался позади. Впереди ожидала неизвестность. Ангелина отчаянно стала умолять Бога, чтобы та не имела оттенка нынешнего рассвета.

Зажмурив глаза, вспомнила с какой паникой и спешкой убегала с Алексом из дома Аделаиды. Каждая секунда была на вес Жизни. Было и горько, и смешно, ведь Алекс сперва вскочил на мотоцикл, одетый лишь в простыню. Только грубым словом его удалось убедить взять куртку, джинсы и футболку Беслана. На что Алекс сердито процедил сквозь зубы: «Волк в шкуре льва воняет шакалом», но поездка нагишом разила трупами полицейских, поэтому выбора не оставалось.

«Страшно и холодно без тебя, Беслан. Пусто. Когда же это всё закончится?.. Когда мы сможем спокойно посидеть дома, прогуляться по улочкам Праги, забыть грязь, кровь, страх удара в спину, борьбу за вздох и просто любить? Любить... — в горле образовался тугой ком. — Да, знаю. Никогда», — на сердце Ангелины потяжелело.

Ангелина поёжилась и разомкнула веки.

«Никому нельзя верить, но Алекс мой друг, родной человек. Не могу я ставить его слова под сомнения. Иначе совсем можно сойти с ума, заболеть манией преследования. Да и не заслужил он. Но если?.. И на войне… — Ангелина нервно облизала губы. — Поздно сомневаться. Лучше уповать на то, что когда Лиана очнётся, то единственной причиной, по которой она окажется в ярости, будет та, что мы угнали её мотоцикл».

На вираже Ангелина сильнее сжала талию Алекса, полчаса назад пообещавшему ей своей любовью, что их не обнаружит Беслан или кто-нибудь иной, пока она сама этого не пожелает. Ведь, чтобы достигнуть успеха в прятках, им всего лишь нужно не останавливаться, дабы успеть достичь загородного дома, в который Дмитрий увёз её родителей.

Алекс свернул с трассы на просёлочную дорогу, охраняемую шеренгами лиственных деревьев, и через несколько минут подвёз Ангелину к трёхэтажному коттеджу, окружённому металлическим забором. Тот был построен из белого камня и стоял отдалённо от других домов. Не прошло и секунды, как ворота распахнулись. За ними показался Дмитрий, облачённый в тёмные брюки и майку без рукавов. Встретившись со взглядом Ангелины, он искривил в кислотной ухмылке тонкие губы, отмеченные шрамом.

«Западня… Такое чувство, что мышеловка вот-вот захлопнется. Но Алекс рядом, он обещал… Всё, Ангелина, хватит! Ничего страшного не произойдёт. Как-никак, Дмитрий любит мою дочь, пытается её обезопасить, пусть и не теми методами, которые приемлемы для Аделаиды».

Заехав во двор, Алекс заглушил мотор и снял шлем. Бросив его на гравийную дорожку, поставил мотоцикл на подножку и слез с него. Подал руку замершей Ангелине, чьё сердце учащённо забилось, точно крылья колибри.

«И всё-таки как жаль, что нет у меня с собой пистолетов… Но я же ведь могу позвать Беслана в одну секунду! Сейчас я не лечу на байке под сто километров в час, и у него не будет сложности запеленговать, куда именно телепортироваться. Значит, нужно дышать спокойней. Я и Алекс в безопасности. Это Дмитрию стоит переживать, если он обманул нас».

Ангелина взяла ладонь Алекса и слезла с мотоцикла. Сказала: «Спасибо».

Дмитрий закрыл ворота и жестом предложил войти в дом.

— Тебе не сделают больно. Не переживай. Помни о ребёнке, — помогая снять шлем Ангелине, тихо сказал Алекс. Небрежно уронив тот на землю, он обнял её за талию и повёл к входной двери.

— Не разувайтесь, — пробасил Дмитрий, заходя вслед за ними в дом.

В толстой стальной входной двери, отсекая путь к бегству, лязгнул замок. Этот звук заставил Ангелину вздрогнуть.

— Не нервничай. Не забывай о дочери под сердцем, — беспокойно прошептал Алекс и с лёгкой настойчивостью направил Ангелину из прихожей в коридор. — Всё будет хорошо, пока всё хорошо с ней у тебя в животе, — добавил он и отпустил её талию.

«Верно, но… Мне хочется бежать. Но я должна быть сильной. Не трусить. С Дмитрием ожидает разговор, лишь разговор. Никакой крови… Он не друг, но и не враг, верно?.. Не враг и не друг. Не друг. Хозяи…»

— Быстрей-быстрей, ребятки. Чай вот-вот остынет, а я не люблю пить холодное в горячей компании! — заметил Дмитрий. От тона его низкого грозового голоса повеяло чем-то зловещим.

На дрожащих ногах Ангелина вошла в просторную гостиную и окаменела. С шоколадного цвета дивана навстречу к ней поднялась Ахана, одетая в белоснежное воздушное платье. Она приветливо улыбнулась Ангелине, словно близкому другу. Её зелёные глаза залились смехом.

Ахана откинула с обнажённых плеч рыжие локоны волос и бережно коснулась кулона над глубоким декольте. Тот состоял из трёх сплетённых змей.

— Здравствуй, моя любимая куколка, — ласково сказала Ахана. — Обнимемся?

— Беслан! — инстинктивно схватившись за живот, отчаянно закричала Ангелина. Все её мысли моментально разъел яд страха. Душа взорвалась ужасом и паникой. Она явственно ощутила, что мышеловка захлопнулась.

— Сочувствую, но не выйдет. Этот дом защищён магией от ментальных связей, — сообщила Ахана и обошла журнальный столик, накрытый для чаепития на две персоны. — Пожалуйста, не порти нашу чудесную встречу жалкой истерикой, — она легонько шлёпнула Ангелину по щеке и с ещё большей приветливостью улыбнулась.

— Эй, не тронь… — только и успел рыкнуть Алекс, как упал на пол, срубленный молниеносным ударом кулака в челюсть.

— Не суетись, молокосос, — Дмитрий дунул на костяшки своего кулака-кувалды, как на дымящийся ствол выстрелившего револьвера. — Не мешай взрослым праздновать. Отдыхай!

Ангелина отшатнулась. Шокировано посмотрела на лежащего у дивана без сознания Алекса, затем перевела взгляд на ухмыляющегося Дмитрия, потом на раскрывшую ей объятия Ахану.

На губах замёрзло дыхание. Перед глазами поплыли смоляные пятна. Мысль вцепилась в искру любви, прячущуюся куда-то глубоко в каменеющую душу. Секунда… и всё исчезло.

…Тихий всхлип. Голос мягкий и сломленный, но Ангелина ощутила от него нечто острое, как от обломанного лезвия из станка бритвы. Было чувство, словно совершишь одну пустяковую неосторожность и получишь глубокий порез.

В окружающей темноте, пронизанной сырым холодом точно из склепа, Ангелина попыталась найти источник звука. Шаг, второй, третий… На шестом она заметила мерцающий свет. Он был слабый, словно вот-вот мог потухнуть, как догоревшая свеча.

…— Кто тут? Где мы? — едва разлепив пересохшие губы, шёпотом спросила Ангелина.

В ответ свет расширился. Через миг в нём явственно проступил силуэт девушки-подростка. На ней была грязная и местами порванная ночная рубашка. На руках, сильно сжимавших потрёпанную подушку, виднелись синяки.

— Ничего не исправить. Всё меньше повторяется. Всё меньше хорошего. Ты должна остановить спираль. Разрушить машину судьбы. Освободить его. Нужно освободить Дьявола! Ты нашла его. Нашла… Я позвала его во тьму принести свет. Нет-нет, в свет принести мрак. Да-да, именно так. Он ослепляет до темноты. Или она такая чёрная, что жмуришься от её яркости?.. Это неважно, — девушка резко приблизилась к Ангелине и, уронив подушку, заключила её лицо в чашу из своих ладоней, бывших то нестерпимо холодными, то невозможно горячими. В её зелёных глазах льдинками застыли слёзы. — Главное, сломай машину! Это важно! Я не смогла, опоздала, не поняла, что так нужно. Ты должна остановить машину! Пойми, ночь нужна, чтобы не ослепнуть от вечного дня! Антихриста нельзя держать в клетке, когда его брат свободен! Помни, машина! Здесь слишком светло или темно, слишком…

Ангелина схватилась за руки девушки, ставшей шептать нечто неразборчивое и озираться с пустым взглядом по сторонам. Мороз и жара попеременно стали обжигать разум Ангелины вспышками.

— Кто ты? Где мы? Больно! Отпусти меня! — истошно прокричала Ангелина.

— Мы никто. Мы нигде и везде. Боль — это наш Рай. Искра! — взбудоражено затараторила девушка, крепче сдавливая лицо Ангелины. — Она искра! Нам нужна... Не сломать машину… нельзя... Но ты должна успеть! Спираль… Ради Бога с двумя лицами, день и ночь… чтобы видеть! Сломай её! Дай ему дышать! Дай нам умереть. Нужно, чтобы жить… птицы не те, кем кажутся и блики в росе не они! Запомни, машина… — возбуждение в девушке моментально сменилось подавленностью. Она прижалась лбом ко лбу Ангелины, заплакавшей от боли не в силах пошевелиться. — Нельзя забывать, что клетка есть пока ты на неё смотришь. Не потеряй ключ! Ты поняла, машина?

Ангелина захотела крикнуть, но вместо этого вышло лишь хрипло простонать:

— Да. Где машина? Где? Я уничтожу её! Уничтожу, только отпусти меня…

Девушка убрала от её лица руки и выхватила из мрака подушку. Прижав ту к груди, попятилась и тихо горько засмеялась. Постучав указательным пальцем по своему виску, прошептала:

— Машина тут, а мы нигде и везде. Помни…

Темнота сверкнула светом. Девушка пропала, и Ангелина услышала слабый голос Алекса.

— Ангел, не плачь. Всё образуется. Беслан придёт за тобой. Магия им не поможет. Поверь, придёт. Ты верь и держись. Я виноват… так виноват, но прошу, пойми, я должен был использовать последний шанс. Не мог не попытаться. Но я старался тебя уберечь. Старался. Не плачь. Ангел, не плачь. Всё образуется… — он повторял и повторял одни и те же слова, и только сбивающееся тяжёлое дыхание выдавало, что это не зацикленная запись.

Всхлипнув, Ангелина разомкнула веки, но тут же сощурилась из-за яркого света. Тот лился от лампы, висевшей под высоким потолком. Чувства реального мира неторопливо стали возвращаться в разум, остывающий от ожогов боли. Ангелина обнаружила себя лежащей на надувном матрасе в клетке. Та стояла в комнате без окон. В помещении были кирпичные стены, бетонный пол, покрытый бурыми пятнами, и металлическая дверь. Имелась раковина, простенький диван, деревянный стол и шкаф. Воздух был свежий, прохладный, очевидно, нагнетаемый сюда кондиционером. Ангелина села и инстинктивно подтянула к подбородку шерстяное одеяло, которое укрывало её ноги. Тут она заметила чёрную ширму слева от клетки, огораживающую угол. Оттуда и доносился голос Алекса.

— Ты предал меня, — выдавила из себя Ангелина и тронула толстые прутья клетки. Те оказались из резины.

«Надёжно и безопасно для пленника. Не сбежать и не пораниться».

— Я предупреждал, — простонал Алекс. — Вспомни, я говорил, что ты смотришь в кривое зеркало. Что в нём правда? Ложь. Я пытался предупредить тебя. Не хотел, но…

— Почему? — Ангелина оттёрла слёзы со щёк.

«Лиана, прости…»

— Моих родителей не убили. Ахана захватила их живыми и подбросила пепел для отвода глаз наивных поборников Света, — он горько и с едкостью хмыкнул. — Она умней и Бога, и Дьявола. Светлые и тёмные глупцы. Они купились на трюк, посчитали, что души моих родителей сожрали Тени, а тела – огонь. Ахана где-то прячет мою мать и моего отца. За послушание мне было обещано, что их отпустят и мы будем жить, работая на Инквизиторов, которые уже захватили нашу фирму. Омега уверял, что тебя не тронут, ты же носишь под сердцем его судьбу. Ахана также поклялась тебе не вредить, ведь ей для достижения мирового господства и мести Аду и Раю нужна твоя дочь, невредимой и счастливой, верящей в её цели. Ключик в воспитании, Ангел, — тяжкий вздох. — Я мразь?.. Наверное, так. Только у тебя есть столько много… Любимый, ребёнок, статус… А что осталось у меня? Оплакивать родителей, копошась в нищете, воюя за память призраков, растаявших в прошлом, которые когда-то защищали меня? Ради чего терпеть боль и лишения? Ради выгоды Света или Тьмы, делящих власть?.. Ради тех, кто у меня забрал мою волчицу?.. — его голос резко окреп и наполнился грозными нотами. — Бог и Дьявол решают свои семейные конфликты, дерутся и мирятся, плетут интриги, карают и милуют, а мне предлагают оплачивать их страсти? Ради чего? Ради чести сдохнуть на передовой во их славу? Я волк! Не пёс цепной. Мы, волки, бьёмся за любимую до смерти. Омега мне показал, что я встречу её! Открыл мои глаза! Я увидел её! Почувствовал каждой клеткой и всей душой! Чувства к тебе лишь иллюзия, насланная Богом в его играх с судьбой, ты мне на самом деле любима как сестра. А вот она, моя Айрис, моя жизнь! Выбор был прост. Шанс получить всё или факт потери всего. Я выбрал жизнь, и не тебе винить меня. Всё же я старался предупредить тебя и подстраховаться на случай, если меня обманут. Так что я ещё посмеюсь последним, невозможно, нестерпимо горько, но посмеюсь, — он глухо засмеялся, словно сходящий с ума человек.

— Алекс, — Ангелина всхлипнула. В душе ей было больно. — Тебя так дёшево купили, обманули. Зачем им выполнять обещания перед тем, кто выбрал стыд, утратив честь? У тебя нет силы, обязывающей Ахану и Омегу сдержать слово. Ты не мог этого не понимать.

— Не учи меня! — сердито прервал он её. — Ты такая умная… Посмотрю, как ты станешь выбирать между позором и честью, когда перед тобой твоим родителям подставят нож к горлу! Я выбрал шанс на счастье! Тебе легко судить, обладая тем, чего я был лишён! Ты взяла Беслана, наплевав на морали Бога, и учишь меня?

— Я… — поджав колени к груди, Ангелина плотно обхватила их руками и закусила губы. На несколько минут замолчала, борясь с истошным воплем, рвущимся из горящей груди. В её воспалённом разуме заметались воспоминания о тех поступках, которые она совершила, чтобы называть Беслана своим. Осознала, что не лучше Алекса. — Ты прав, я бросила родителей, можно сказать, предала их и даже убила тем, что выбрала быть с Бесланом, выбрала любовь, свою душу и жизнь. Ты прав, тебе не для чего было жертвовать всем ради меня. Ты прав, что попытался ухватить жизнь. Скажи, привезти меня в подарок Ахане и Омеге было единственной ценой, которую ты заплатил? Можно мне по старой дружбе узнать, Лиана действительно тварь? Ей, правда, нужно пораньше залезть в мою дочь? Ты знаешь истину о ней? Или всё ложь?..

В её голове прозвучало пение Лианы для Аделаиды. Сотни мурашек пробежались по телу.

«Прозревать больно. Ошибки…»

— Цену?.. — горький смешок сорвался с губ Алекса. — Разве возможно только в одной жизни платить за обладание настоящей любовью? Лишь за короткий миг её познания ты платишь вечность. За предательство тебя мне свой счёт погашать и после смерти. Быть может, его закрывать придётся не только мне, но и моим потомкам, — пауза. — Конечно, если они будут, — Алекс тяжело, до надрыва, вздохнул. — Все платят… Лиана ответила за свои грехи. В том, что она является монстром, нет никаких сомнений, но про твою дочь, планы на неё… — он глухо покашлял. — Ангел, я без понятия ценила Лиана твою дочь или хотела использовать. Мне было плевать на правду. Я спасал свой шанс любви. На войне за неё все средства хороши. Я не жалею, что попытался.

Наступило молчание. Ангелина стала прислушиваться к шорохам, доносящимся из-за ширмы. Ей невыразимо захотелось сейчас высказать не другу – не врагу всё то, что думает о нём, о его шансе, своём шансе и их отношениях. Только кроме плодящей ненависть ссоры это ни к чему не привело бы, поэтому она молчала. Спустя некоторое время из-за ширмы послышалось тихое позвякивание цепей и сдавленное дыхание. Алекс хрипло рассмеялся.

— Алекс, успокойся! Ты сходишь с ума! Нет ничего весёлого! Ты пожалеешь, когда псих Омега свернёт шею твоей любви и лишь после раздавит твою голову! Идиот ты! Омега же с Аханой! Она не оставляет шансы любви! Она пожирает её! Топчет в пепел! Тем дышит! Глупец! — не выдержала она, не дождавшись большего откровения от бывшего друга.

— Даже если и так… — угрюмо хмыкнул Алекс. — Не пожалею. Я волк! Я принял вызов и бился! Ты лучше о себе подумай, чем меня вразумлять! Поразмысли о чём сама будешь жалеть, смотря в глаза дочери… попросишь ли прощения, что сама решала, является ли монстром Лиана, и какой вынести вердикт — ужасна ли их любовь, уберечь ли дочь от этого чудовища либо ценить её чувства! Я решал за себя! За себя! Не вини меня в своей слабости! Мне не о чём жалеть!

— Ценить… Ценила ли Лиана?.. — от запоздалого осознания сути слов Алекса ледяная волна ужаса накрыла Ангелину. Сердце бешено заколотилось. Крупная дрожь охватила тело. — Что было в шприце? Отвечай!

— Кривое отражение твоей любви к дочке, — угрюмо сообщил Алекс.

— Яд… — с шоком прошептала Ангелина и, вцепившись пальцами в волосы, закричала: — Нет! Нет! Нет!..

Металлическая дверь с лязгом отворилась. В помещение вошёл Дмитрий. Его суровые глаза цвета жареного кофе излучали насмешку.

— Тс-с, — он поднёс указательный палец к губам. Закрыл дверь и направился к ширме. — Кто-то тут тревожит мамочку моего счастья?.. Не уважает данную мной возможность обрести душевный покой?.. Это я могу легко исправить.

— Не трогай его, урод! Слышишь, тварь?! Иди ко мне! — Ангелина вскочила на ноги и бросилась на прутья, впившись в задержавшегося Дмитрия взглядом, переполненным яростью и страхом.

— Непременно, дорогая, скоро пообщаемся, — он криво ухмыльнулся и скрылся за ширмой.

— Это лишь конец раунда! Ещё сра… — чугунный голос Алекса оборвал отвратительный хруст.

Ангелина вздрогнула как от удара током и осела на пол клетки. Она не могла поднять глаз на подошедшего к прутьям Дмитрия. Остолбенев, посмотрела на его чёрные лакированные туфли, несколько мгновений назад бывшие безупречно чистыми, а сейчас покрытые дождём красных брызг.

— Ты, как и твоя дочь, загадка для меня. Этот никчёмный щенок предал тебя, продал ради себя, а ты его жалеешь и пытаешься защитить, — бархатным тоном сказал Дмитрий и присел на корточки. Протянул через прутья руку.

Ангелина отпрянула к дальнему углу от его испачканной кровью ладони.

— Меня абсурдно бояться, — он растянул губы в снисходительной улыбке. — Я протягиваю тебе руку благодетеля. Защитника. Светлого будущего. Да, пожать её трудно. Я же враг и убийца твоего прошлого, самого светлого в нём. Но ты же сильная. А таким образом я сделал тебя ещё сильней! Иначе в будущем тебе и дочери будет не выжить. Ради твоей девочки я пустился на такие тяжкие жертвы, что тебе и в самом кромешном кошмаре не может приснится. Мне нет нужды отрицать, что я чудовище. Однако любовь к твоей дочери меня облагораживает. Она самое ценное в мире для меня. Чтобы уберечь её, я даже в силе отнять у неё и себя половину души! А способна ли ты на такое ради Беслана? — Дмитрий убрал руку за прутья и сел на пол. Отвернулся, уперев широкую спину в клетку. Чуть склонил голову набок. — Пока что тебе не понять и не поверить, как можно убивать своё сердце ради частички света из обречённой на гниль любимой души. Не понять, как мне больно… У меня не было выхода лучше. Нет иного пути, чем через сущий мрак и захлебнуться в крови. По-другому мне никак не дать шанс жить твоей девочке. Она, к сожалению, не боится Смерти, ей кажется, что она сделала всё стоящее для мира. Мне же нет мира, если она не дышит. Так вышло, что всё тогда не важно, даже моё наследие! Ты можешь отказаться от своих детей ради жизни любви? Ты отдашь дочь смерти ради дыхания Беслана? Не пищи свой жалкий ответ… — глухо прорычал он. — Не выдавливай его из себя. Ты сойдёшь с ума, выбирая, кого из них уберечь. А я могу, я знаю, я уже безумен, я выбрал. Тебе не понять, каково это… каково убить свою мать, любя её всей душой. Каково убивать и предавать половину от той души, что любима и важней тебе всего в мире. Я не смел позволить себе быть слабым. Я не смею позволить и тебе быть не прочней закалённой стали. Не смею и твоей дочери дать покой мягкости. Потому я многое бесценное отобрал у неё в будущем и забираю в прошлом. Я выковал из неё смертоносный клинок. Раскрыл всю силу, которая заложена в ней от вселенной. Я, вырезая себе сердце, старательно лишал её слабых мест. Это оправдывает себя. Поэтому я убил и ту, которую ты знаешь как Лиану. Поэтому и не стал манипулировать тобой через жизнь родителей, а прагматично застрелил их.

Ангелина истошно закричала. Сжалась в комок. В её разуме раскалёнными иглами замелькали воспоминания о том, как она требует у Люцифера защитить Алекса, его родных и своих родителей, а также обеспечить опекой Беслана. В обмен ей нужно было лишь прыгнуть в реку и убить себя и дочь.

«Обман, ложь, игра… но лишь наполовину. Я в итоге умерла бы, а дочь жила. Люцифер остался бы в этом мире и исполнил требование. Но я не решилась и он не решился… и теперь Ад во мне».

Исчезающего в воспоминаниях в чёрном вихре Люцифера накрыла кровавая волна. На смену этой картине проявилась другая, на которой Елена поясняла, что Омега умный и опасный, расчётливый враг и потому не тронет родителей своей грозной цели.

«Жестокая ошибка… нет, Елена, нет! Он мыслит иначе! Он убил их и забрал слабость у меня. Я же сила Беслана и потому приманка! Ещё лучшая приманка теперь».

Решительный взгляд Елены в воспоминаниях скрылся за пеленой кровавого дождя, через миг окутавшегося смоляной пеленой тумана.

— Бесл… — слабо прошептала Ангелина и, открыв глаза, с недоумением огляделась. Она была в комнате, преимущественно наполненной солнечными оттенками. Убранство и изысканный дорогой интерьер утверждали, что властвует тут женщина. Свет, обильно лившийся от хрустальной люстры, загнал тени кошмара о подвале, резиновой клетке и нестерпимой боли под шторы, плотно закрывающие окна. — Где?.. — Ангелина села на широкой кровати и, откинув с себя одеяло, взглянула на свою одежду. — Спортивный костюм?..

Дверь в комнату открылась.

— А я тебя уже собрался будить, — дружелюбно пробасил заходящий в спальню Дмитрий. Одной рукой он нёс широкий поднос, на котором находились стакан с жёлтой жидкостью, чашка, источающая ароматный кофейный дымок, тарелка с яичницей и блюдо с жареным мясом. Посередине стояла ваза с фруктами и пара кусков хлеба с маслом. — Сразу хорошие новости, чтобы исключить новый обморок! Переодевал тебя не я. Алекс ещё жив. Оборотни тем и хороши, что скручивать шею им можно до бесконечности, — тёплая улыбка. Дмитрий закрыл дверь и направился к кровати. — Так что в этой игре «Заставь помолчать волка» главное — не оторвать нужное, и можно долго развлекаться. Потому тебе следует не глупить и принять мою заботу! Я думаю, с твоей стороны будет сильным поступком хорошее поведение. Ведь это подарит Алексу несколько месяцев жизни. Или я заблуждаюсь, и ты жаждешь строптивостью окончить его мучения? — он присел на постель и поставил поднос около Ангелины, которая никак не могла унять в себе дрожь.

— Я желаю, чтобы Алекс жил, — собрав волю в кулак, произнесла Ангелина и трясущейся рукой взяла стакан. От жёлтой жидкости в нём пахло апельсиновой свежестью. — Пусть страдает ожиданием конца. Я не милостива и не жалею его. Быстрая смерть для него была бы прощением с моей стороны. Ты ведь умён, — она через силу глотнула сок, — тебе не откровение, что, погибни Алекс, это не заставило бы меня прекратить бороться за жизнь во мне. Так зачем он тебе в заложниках?

— Лукава, — Дмитрий громко рассмеялся. Легонечко похлопал руку Ангелины, которую она прижала к животу. — Кушай, дорогая моя лгунья. Не имеет значения мёртв Алекс или жив, потому как ты его всё равно не простишь полностью за предательство, но и возненавидеть не сможешь! Не сможешь, покуда есть шанс на счастье и свет в жизни твоей дочке! И мне не маленький страховочный канатик в виде его бьющегося сердца в игре с Судьбой и твоей отчаянной натурой. Вдруг тебе взбредёт сюда, — он мягко постучал указательным пальцем ей в середину лба, — что для твоей дочурки Ад на небесах предпочтительней, чем Ад на Земле. Ты не обольщайся! Для неё нет Рая. Вся разница в том, что за облачками ей уготована участь слуги. Да, слуги, обласканного милостями правителя, но щедрость его так переменчива, что легко сменит шёлк на свист кнута. А вот на тверди грешной ей предрешено быть царицей. И пускай всегда в синяках будет её тело и дух, зато кнут в её руке не отнять никому! Мост для тебя, Ангел — петля на шее дочери, так что не обольщайся, лукавая моя. Ешь! — в его глазах заплясали чертенята.

— Её петля — это ты, дурак, — Ангелина стала жевать мясо. — Я не совершу глупый шаг вновь. Нет ничего ценней жизни, реальной жизни в мире между злом и добром, светом и мраком. А ты вот обречён. Мою дочь не перевоспитать. Она одарена видеть прошлое, и истину не спрятать от неё ни тебе, ни Ахане, которая тебя убьёт. И оплакивать тебя Аделаида не будет.

— Разумеется. Потому я и умён, что отчётливо понимаю, какой дурак, — Дмитрий с мрачным видом переплёл толстые пальцы в замок. — Видь ты будущее моими глазами, ты бы не сомневалась, что цена быть глупцом оправдана. Вспомни Христа, он не сбежал от распятия, иначе остался бы лишь ваявшим фокусы чудаком, человечишкой. Смерть вознесла его в Боги. Он истёк кровью и тем изменил мир! — Дмитрий поднялся с кровати, небрежно махнул в сторону окна, указывая на комод. — Там есть всё для живописи, ты же любишь это действо. Так напиши мою кончину! — холодно посмеиваясь, он направился к двери.

Ангелина сильно вздрогнула, будто услышала выстрел из пушки, когда едва слышно щёлкнул замок, оставивший её одну в спальне.

«Напрочь отшибленный психопат. Миссией себя мнит. Новый Христос он… урод. Его глазами видеть…» — всхлипнула, сдержала подкативший рвотный позыв и заставила себя продолжить есть. Методично жуя и глотая, она мучилась от боли, разрывающей душу. Знала, снаружи её лицо ничего не выражает, оно подобно маске из камня, но в глубине разума его искажают муки, омывают едкие слёзы. Ангелина мысленно прощалась с родителями, чувствуя себя их убийцей, ощущая, как всё причинённое зло другим людям вернулось и вгрызлось ей в сердце, принялось кромсать душу. При этом Ангелина повторяла себе, что теперь сама мать и обязана не сойти с ума, выдержать и жить, бороться; что она обязана убивать и дальше, растаптывать все остатки света в своей душе и изничтожать всякое тепло в сердце, чтобы дочь дышала. Ангелина беззвучно кричала себе, что её девочка отыщет спасительное солнце и согреется в его лучах в далёком будущем. Там откроет прощение для матери и отца за их грехи, которые будут ледяными и острыми тенями преследовать и терзать её долгие годы.

«Прости, моя девочка. Прости, что твоя мама выбрала для тебя Ад. Твой отец из него душой, и я надеюсь, ты сможешь сделать Ад иным, создать из него Рай. Любовь – это и вся Надежда, что есть. Она умрёт последней, когда мира уже не будет. Прости, родная».

Доев, Ангелина подошла к комоду и достала из него папку с холстами и набор цветных карандашей. Сев в кресло, погрузила взгляд в белое полотно, которое показалось ей чёрным. Рука словно сама начала выводить какие-то штрихи, в то время как разум охватил шторм.

«Остановить спираль. Разрушить машину. Освободить Дьявола. Во тьму принести свет. В свет принести мрак. Ослепляет он до темноты… Она такая чёрная, что жмуришься от её яркости. Ночь нужна, чтобы не ослепнуть от вечного дня!.. Слишком светло или темно, слишком. Мы никто. Мы нигде и везде. Боль – это наш Рай. Искра!.. Не сломать машину. Нельзя. Но должна успеть! Спираль… ради Бога с двумя лицами, день и ночь… чтобы видеть! Сломать её! Дать ему дышать! Дать нам умереть. Нужно, чтобы жить… птицы не те, кем кажутся и блики в росе не они! Нельзя забывать, что клетка есть пока я на неё смотрю. Не потерять ключ!» — тихо и горько засмеявшись, Ангелина указательным пальцем постучала себе по виску.

— Машина, нигде и везде… — прошептала она.

На холсте оформилась картина. В центре неё была изображена мерцающая искра зародившейся золотой звезды. Её окружали голубые волны, в которых угадывались пронзительно смотрящие глаза. В широко раскрытых зрачках пылал рубиновый свет. По бокам холста были прорисованы лица. Одно принадлежало молодому мужчине. У него был тонкий нос с небольшой горбинкой и синие глаза. Сочно синие. Они казались ледяными, словно за ними находилась мёртвая душа. Взгляд был подобен выстрелу в упор. На густые ресницы спадала чёлка цвета ночи. Другое лицо являлось женским с нежными чертами. Карие глаза взирали на мир с отчаянной решимостью, точно героине предстояло шагнуть в бездну. Во тьму, которая несёт всякому беду, но для неё в том числе и свет. Волосы цвета пшеницы были убраны в конский хвост. На левой скуле виднелась крохотная родинка. Вниз листа женское лицо давало отражение в образе лица девочки-подростка. Светловолосой, зеленоглазой, покрытой трещинами из смоли, которые сочились кровью.

— Нет… — Ангелина отбросила от себя холст. Странный животный страх сжал её сердце и заставил бешено заколотиться о рёбра. Что-то жуткое рвалось из глубин памяти в рассудок. — Я не хочу… Нет!.. Я не смогу. Не я…

Прижав ладони к животу, Ангелина замерла. Её обожжённый безумием взор вонзился в оборотную сторону листа с пугающим рисунком. Там, на молочной чистоте были начертаны строки. Коряво, словно измождённой от раны рукой.

Я шла по миру с закрытыми глазами…
Оттого моё сердце, лицо и душа
В ожогах и ранах, покрытые швами,
А спина искалечена от ударов ножа.

Не было страшно, Тьма будто звала,
Внимала я ей, точно Гефест огню.
Во мрака объятьях Свет я искала,
Сама загнала себя в западню.

В сиянье луны, танцуя над бездной,
Прожигала я жизнь, не веря Богам.
Мир стал ржавый, скучный и тесный,
Но ты не отдал меня на участь ветрам!

За миг до паденья крылья раскрыл,
Подхватил, воспарил, хоть ливень царил.
Ошибки мои ты спалил да забыл,
Поцелуй точно солнце мне подарил.

Повязка сожглась, мои глаза распахнулись.
Тени пропали. Вечный день наступил.
На грани миров мы с тобой повстречались,
Морозу и ночи ты не уступил.

И летим мы теперь сквозь бури и знои…
Я – твоя, а ты мой, и не пугают оковы.
И пусть среди Света и Тьмы мы изгои,
Свой мир мы спасём, закрыв на засовы…

— Эти глаза с огнём в зрачках, они Аделаиды, но в их темноте за пламенем… — Ангелина сорвалась с кресла подобно вихрю, подбежала к двери и отчаянно застучала. — Выпусти меня! Омега! Ты не понимаешь! Мои глаза!..

— А что с ними? — сладко сказала открывшая дверь Ахана.

Ангелина попятилась и невольно часто задышала от оков страха, принявшихся сдавливать её грудь.

— На вид они миленькие и простенькие, но стоит признаться, что если присмотришься, то заметишь за ними нечто таинственное, — войдя в спальню, Ахана закрыла дверь. По её губам прозмеилась улыбка, изящная и ядовитая. — Я долго бьюсь над отгадкой, что ты такое. Часть головоломки уже сложила, но на оставшиеся фрагменты, честно, терпения не хватает. Едва сдерживаюсь, чтобы не… — растопырив пальцы, она протянула руку к горлу Ангелины, отступающей к кровати. Яростно зарычала и раздражённо фыркнула. Опустила руку и, как ни в чём не бывало, тихим голосом продолжила: — Соблазн убивает. А я хочу жить, править, быть выше Бога и упиваться бесконечной местью всему его творению. Это моя слабость. Мне мало короткого триумфа в смерти и страданиях агонии врагов. Ведь вас нельзя забыть, оставить в покое. Вы и из могилы дотянетесь до меня и моего светоча своими гнилыми душонками. Но однажды я непременно вырву твои глазки и разгляжу, что там за ними.

— Громкие слова, — прижатая наступающей Аханой к постели Ангелина опустилась на неё и отползла к подушкам. — Очень громкие для низкой жажды власти слабой девочки. У тебя нет будущего, потому что ты не способна дарить любовь. Ты можешь только её отбирать. Но будет тебе известно, что только реальную любовь нельзя схватить и задушить, она сама высосет из тебя весь воздух в ответ на зло. Она выше Бога. Её не покорить. Ты эгоистичная дрянь, которая обречена на смерть, как и твоя дочь! — будто загнанная в угол крыса, огрызнулась Ангелина.

— Быть может, и так, — с пустым взглядом Ахана отошла от постели. Стук её каблуков молоточками отозвался в висках Ангелины. Она поморщилась от головной боли. Нервно покрутила кольцо на пальце.

Ахана подняла с пола рисунок.

— Но перед своей кончиной я заберу с собой тебя и твою сучку. Возможно, любовь и бессмертна, но её страдания могут быть вечными, — со зловещей полуулыбкой она бросила рисунок на постель и села в кресло. Закинула ногу на ногу и погладила висящий на шее кулон в виде трёх сплетённых змей.

Ангелина только сейчас заметила, что Ахана переоделась. Теперь вместо белоснежного платья линии кошачьих изгибов её тела подчёркивал чёрный брючный костюм.

— Пускай меня и не станет, — спустя паузу, продолжила Ахана, — но моё наследие, поверь, будет вгрызаться в века ядовитыми и острыми зубами. Оно будет нести справедливость воздаяния, бороться за мои идеалы, за мой порядок и равновесие зла и добра в мире. Моих детей множество, а твоя дочь одна. У меня Прошлое, Настоящее, Будущее… Мои Рождение, Жизнь, Смерть. Я мать Света, Тени и Мрака. А ты всего-то владеешь хрупкой Надеждой. Иллюзией победы. Сила у меня! — точно восседая на троне, сжала кулак.

— Чем дольше повторять ложь, тем прочней в неё веришь. Искра Любви принадлежит мне и ты ничего не можешь с этим поделать. Только и способна утешать себя моей Надеждой! — Ангелина взяла рисунок и прижала его к груди. Продолжая испытывать животный страх, не без труда заглянула в глаза Аханы. Зелёные, точно кожа одного из вида мамб.

— Думаешь? — колкая усмешка. Ахана заправила за ухо соскользнувший на лицо локон волос. — Пожалуй, я развею все твои фантазии. Раздетую окуну в пламя и лёд правды, которой сдеру с тебя кожу, а потом буду наслаждаться тем, как ты начнёшь вариться в крови Любви. Начну с того, что твоя дочь появилась в мире лишь благодаря моей игре против Света и Мрака. Я рассчитывала, что Искра окажется в ней... полагала, что та нечто похожее на мою дочь Дану. Разжевать для тебя, малютка Ангел? — язвительный взгляд прищуренных глаз. Надменный смешок. — О, конечно, покормить с ложечки. Дана мой Свет, Тень и Мрак, рождённый мной целый мир! Она противоположность вашей Искре. Она дала начало новым Свету, Тени и Мраку! Как Творец, Люцифер и Лилит создали людей, так моя плоть и кровь породила мой мир... Который есть и будет вечным врагом вашего мирка. Мой раньше или позже изничтожит всё, что заражено Надеждой! Будет только неизбежность, так же как Свет не способен избавиться от Тени, может скрыть, но не одолеть. Даминус Атус — Тени Грехов, имя моему народу. Тени твоих грехов!..

— Ещё посмотрим, чьи тени гуще, — тихо произнесла Ангелина.

— Храбрись, храбрись… — Ахана высокомерно смерила её яростным взором. — Только уши не затыкай, пока я буду срезать с тебя лоскутики веры! А то я могу и за кожу приняться! Твоя убеждённость, что мне нельзя тебя убить, выпотрошить и затолкать в глотку куски твоей дочери, большая ошибка! Я могу. Я смею прикончить твоё тело, но ты, дрянь, вернёшься вновь. Как прежде. Как всегда! В очередной раз притащишь свою сучку, — она скрипнула зубами. — Отправлять вас в небытие с каждым разом становится всё сложнее и сложнее. Пускай я и могу позволить себе сделать ставку на старый метод, но… — она устало вздохнула. — Признаюсь, что идёт последняя попытка решить наш вопрос. Уже набралась критическая масса переменных энергий, более возвращений в прошлое не будет, иначе вся вселенная распадётся. Любопытно, что будет потом, только я этот процесс запустить не могу. На свою радость или беду, но не могу. Ты можешь, однако захочешь ли… — Ахана повела плечами. — Скорее где-нибудь в будущем уткнёшься ржавой иглой мне в пятку и отравишь. Сейчас у меня весьма выигрышная позиция для полной победы. Нет нужды размениваться на мелочёвку… потому ты всё ещё дышишь и твоя дочь не вырвана куском мяса из твоей поганой утробы! Но я могу рискнуть! — её лицо исказилось безумной ненавистью. — Очень хочу рискнуть! Я думаю над одним сумасшедшим планом, хотя и разыгрываю теперь иную комбинацию. Потому не обольщайся, потаскуха! — Ахана часто задышала, смежила веки и вдруг расслабилась, тепло улыбнулась. — Меня не сразу озарило, что требуется для реальной победы над тобой, как разрушить твою душу, её сердцевину! А ведь всё просто. Нужно создать для тебя такие условия жизни, чтобы ты сама разъела себя. Нужно убить любовь в тебе! Вот чем я и занялась усердно и тщательно, не торопясь, основательно, дабы не упустить ни малейшей искорки тепла, прячущегося в тебе. Я методично и терпеливо опутывала тебя холодом конца надежды. Я щепетильно берегла своё открытие, но моя ненаглядная дочурка тоже додумалась, как одолеть вас, паршивые ключи к Бездне. К сожалению, у неё ещё не хватает выдержки и она поспешила радикально заняться вашим изничтожением. Значительную помощь ей в этом оказывал отменный колдун Ант, но он не только её руке покорен, но и верен моему слову. Через него я где помогала Дане, а где и притормаживала. Моя строптивая красавица не хотела принимать, что вашей ликвидацией наша проблема войны с миром Творца не разрешиться. Видишь ли, гибель Ключей Бездны наверняка очень быстро и крепко сплотило бы Люцифера и Творца, да ещё и Лилит в придачу. Мало того что к ним тогда примкнули бы многие из колеблющихся между Светом и Мраком, так, возможно, и Адам с Евой. Страх перед могущественным врагом стремительно объединяет недругов. Было бы слишком много противников разом для моего народа. Сомнительные шансы на полную победу, — Ахана с задумчивым выражением на лице скрестила руки под высокой грудью. — Хотя мне импонировал план Даны в автокатастрофе прикончить женщину, родившую Ангелину и Беслана, разделить детей в приюте и через новых родителей воспитать каждого отдельно. Подготовить почву, чтобы в юности их вернуть друг к другу, но… — она широко улыбнулась. — Представь, что Беслана лично вырастила бы моя дочурка! Уж она распалила бы в нём самые тёмные страсти! А тобой занимались бы я и Бирн! — звонкий смех.

Острый холод шершавым языком облизал упавшую в жар Ангелину. Её сердце забилось точно обратилось в капли ливня. Мутный от крови и грязи туман саваном застелил глаза. В нём застыла картина, блёклая и без чётких линий. В ней возле двери в полутьме находилась девушка. Боясь дышать, она подслушивала разговор Бирна и Аханы, предававшихся садистским утехам над очередной пленницей. Ангелина, как тогда во сне, почувствовала каждую грань страха и боли отчаянной шпионки. Ощутила её чувства рывка к безвестности и смятению. Истошный крик застрял в горле у Ангелины.

— Нет. Что ты, глупая? Ты была бы любимым и избалованным ребёнком, как некогда приёмный сын Бирна. Того звали Арно, я позже тебе о нём поведаю, напомню, — Ахана засияла зловещим торжеством. — Дана и я постарались бы обставить твою встречу с Бесланом максимально празднично. У вас непременно закрутился бы головокружительный роман, апофеозом которого при нашем скромном участии стала бы кровавая драма. Ревность, ненависть, убийство! Любовь разбита, и в пепел обратились Ключи! Всё красиво, но мир Творца по-прежнему стоек. Поэтому я не явилась на одну крайне важную битву и саботировала план дочери, в итоге чего вы оказались в хорошей семье, а моя плоть и кровь — в будущем твоей сучки, — сдерживаемая ярость. — Больно, когда дочь так далеко от материнского сердца! Ты же меня понимаешь! Я много лет не смогу помогать ей, оберегать спину. Но я дождусь встречи, пока что сея тут семена её грядущего триумфа. А ты со своей крошкой больше никогда не увидишься. Я обещаю исполнить это!

— Надорвёшься нести своё обещание! — взяв себя в руки, несмотря на то, что страх продолжал сочиться из её души в сердце, Ангелина встала с кровати. Сжала пальцы в кулаки.

«Некуда отступать. Некуда. Некуда… Нет места страху. Уже конец. Смерть – это дверь к последнему шансу на жизнь. Не мою… маленькой девочки под моим сердцем. Шанс её душе знать лишь свет. Ну же... Ну… Я машина без страха! Вперёд!»

— Не обольщайся так просто решить… — поднявшаяся с кресла Ахана недоговорила. Ангелина кинулась на неё, истошно крича и целя пальцами в горло, дабы разорвать то в клочья. — Бешеная сука!

Ахана отпрянула в сторону и залепила ей звонкую оплеуху. Подхватив за талию, бросила на постель.

— Лежать! Больная на голову сука!

— Я тебе сердце выгрызу! — Ангелина вновь попыталась атаковать.

— Не напрашивайся, тупая тварь! — Ахана ещё раз ударила ладонью её по лицу и оттолкнула на постель. — Ещё успеешь полить своей кровью побеги глобальной войны, которая обрушит мир Творца! Не усугубляй моё искушение принести тебя в жертву для открытия портала, чтобы вернуть из будущего Дану! Подумай о Радане! Каково ему будет снова столкнуться с Пеленой! Не мешай моему красивому плану, идиотка! Семена только проклёвываются! Рано тебе дохнуть, дрянь! Не лезь ко мне! Мой план… он красив! Ты не соображаешь… война… — Ахана с истеричного крика перешла на задумчивый полушёпот, при этом заметалась по комнате словно дикий зверь в узкой клетке. Она тёрла виски, кусала ногти, смотрела вокруг отстранённым бегающим взглядом и бормотала о поливке, прополке, жарком солнце, радуге в глазах, прохладной тени и что нужно купить пелёнки.

— Ты безумна, — тихо сказала Ангелина и тронула разбитые губы. Она больше не чувствовала сил бросаться в омут. Её душу охватило гнетущее и липкое нечто. Оно медленно, но прочно стало обволакивать разум болью и немощью потери. Режущим холодом начало проползать в замирающее сердце и отзываться стонущим эхом размытых воспоминаний. — Кто этот Радан? Это же он?.. — она подняла с постели рисунок и всмотрелась в него. — А тут я…

Тело Ангелины ударил жар, а в следующий миг его точно окатили студёной водой, но её не заколотила дрожь. Появились лишь странный покой и тепло в области сердца, когда она коснулась образа нарисованной девушки.

«Ты сделала меня собою, но не оставила ключей от двери загадки. Или?.. Быть может, у тебя и не было их?.. — пауза. Кроткий взгляд на лицо нарисованного мужчины. — Были. И есть. У тебя. У меня. Мы просто забыли. Надо вспомнить. Вспоминай, Ангелина! Но как?! В чём ответ?..»

— Безумна не больше Любви, — словно сомнамбула Ахана приблизилась к постели и присела рядом с Ангелиной. — Ты не можешь забыть поцелуи Антихриста. Я не могу выкинуть из себя память о тьме, влившейся в меня, те поцелуи, которые погасили во мне свет. Как бы смешно или грустно ни было, но мне жаль тебя. Да, жаль. Ты похожа на меня или я на тебя, неважно. Но есть отличия. Я садовник, заботящийся о семенах новой жизни, а ты вода для них. Я должна тебя осушить, — сгорбившись, Ахана уткнула локти в колени и скрыла лицо за ладонями. — Я устала ждать. Так хочу вернуть дочь. Но тут ей грозит больше опасности, чем там… — нервный вздох. — Здесь она не станет слушаться. Она такая бунтарка, — ласково и с любовью. — А мои семена капризны и ранимы, я не могу отвлекаться, ведь это их погубит. Нельзя. Никак нельзя подобного допустить. Дане нужны плоды. Потом они принесут ей больше пользы там, чем сейчас моё объятие тут. Ты хочешь умереть, я хочу убить тебя, но пока нельзя. Твой Антихрист без тебя пустота… — соединив кончики пальцев, она медленно их распрямила. Покачала головой. — Как ему дышать, если ты умрёшь? — голос упал до скорбного шёпота. — Да ещё и дочь заберёшь с собой… Что у него останется кроме ослепляющей мести? Представляешь, в кого или во что он превратится? Чем я не пример безумства жажды мести во что бы то ни стало?.. Так зачем тебе торопиться подохнуть, при том что не будет тебе дано никаких гарантий на хорошую встречу с ним в новой жизни? Как далеко перерождение может закинуть вас друг от друга?.. Что он и ты будете вынуждены преодолеть, дабы обнять… — Ахана убрала руки от лица. Её глаза были увлажнены, но наполнены непреклонностью стали. — Неизвестность — это реальный Ад! Сейчас у тебя есть Рай, в котором он и ты боретесь за вас и дочь, зная друг друга! Так к чему тебе прыгать в пропасть Смерти? Пускай даже зная, что на данный момент твоя гибель принесёт мне большие неприятности. Что молчишь? — испытывающий взгляд потемневших зелёных глаз.

— Ты не до конца безумна. Разве тебе не ясно, что путь войны — это тропа в никуда? Зачем продолжать ступать по ней, утопая в своей и чужой крови? Неужели не пора остановиться и развернуться к миру, снять с полотна ставок Судьбы жизнь дочери в обмен на месть? Разве не ценней сохранить то, что у тебя есть? — тихо спросила Ангелина.

— Ты можешь дышать, обняв Омегу? — Ахана встала и вернулась в кресло. — Молчишь. Вот и я не могу дышать в мире Творца. Он обнимает меня, как удав! В будущем же воздуха больше, потому как колец этой сдавливающей гидры меньше. Так что игра оправдана.

— Но будущее иллюзия. Ты находишься тут, в настоящей реальности, — возразила Ангелина. — Будущее лишь твой сон!

— Ой, вот только не надо этого, — Ахана звонко рассмеялась и небрежно махнула рукой. — Из тебя выходит весьма жалкий проповедник! Не занудствуй, избавь от попыток обратить меня в вашу утопичную веру спасительной любви! Я ела миссий куда красноречивей тебя. Так что если гложет любопытство о моём гениальном плане и как там в моём будущем сокрушится твой мир, то не юли угрём на раскалённой сковороде. Спрашивай прямо!

— Тебя разрывает от жажды похвалиться, — с презрением отозвалась Ангелина.

— Само собой, — кивнув, невозмутимо признала Ахана. — Кто если не ты есть самый благодарный слушатель, могущий по заслугам оценить моё величие? Тщеславие не смертный грех, а фундамент триумфа власти над осуществлением своих грёз!

— Надолго ли Алекс тебе важен живым?

— Кто о чём, а свинка про жёлуди, — Ахана елейно рассмеялась. Откинувшись на спинку кресла, переплела пальцы у груди. — Впрочем, это твой плюс! Честно, хочу своей дочке такое же упорное чувство верности к тем, кто греет её душу. А касательно Алекса… — она хмыкнула. — То он подольше нужен мне живым. С его ребёнком связаны интересные повороты в будущем. Потомки Алекса должны основать мощный народ людей-волков, который будет играть важную роль в грядущей войне против сил Творца. Хотя, увы, без ложки дёгтя для меня не обойдётся, достойные враги моим планам из его народа тоже выйдут. Но тут важно, что на весах… для меня миллионы верных оборотней, а для вас один желтоглазый вождь с кучкой сомнительных союзников. Я считаю, такой размен выгоден мне, потому-то Алекс ещё и дышит.

— Рада за него, — Ангелина чуть улыбнулась. — Но тебе напомню, что и один в поле воин, когда против матёрого волка выступают слепые щенки!

— Ты такая миленькая! — откинув голову назад, Ахана закатилась хохотом. Спустя пару мгновений, всё ещё посмеиваясь, аккуратно вытерла кончиками пальцев уголки глаз, в которых появились слёзы, пропитанные радостью. — Как же тебе хочется сделать мне больно, а потуги такие потуги, прямо роды! Мне же они словно щекотка! А я тебе напомню, что вселенская любовь твоей дочки Илана или Лиана, без разницы, обзывай как желаешь, является ярким примером одинокого война на поле мировой сечи. Толку от неё, могучей царицы стёртого в пепел великого народа?.. Она как тираннозавр, борющийся с несметными полчищами тараканов. Топчет, грызёт, а в итоге падает под их лишь растущей волной и давится! Количество и нацеленность решают! Поэтому я и не прикончила Полину! Пускай рожает того, кто приложит руку учёного гения к становлению аж трёх народов и рождению Иланы. Мои бонусы будут больше! Вам царица без армии, а мне больше кислорода из противоречий, алчности, ненависти и мести для пожара. Тот пожар сожрёт мир Творца! И тебя с твоими обглодышами прикончит! А всю чернь и грязь, которые породит это очищающее пламя, ты не беспокойся, отмою потом. Напомню, что ведь нынешний Рай тоже появлялся через кровь и огонь битвы Творца с Люцифером. Ну?

— Если появится твой мир, то он станет выкидышем. Никогда ему, зачатому пролитым океаном невинной крови, не быть Раем. Никогда, как тщательно не отмывай потом святой водой. Она, увы, жиже крови. Истинный Рай зародился Любовью. А тебе ведомо только её кривое уродливое отражение. Поэтому ты никогда полностью не испепелишь мир Творца, а я с Бесланом и нашей дочерью вечно будем возрождаться из последней искры на последнем куске пепла плоти Любви и давать тебе отпор. Тебе не убить разом и меня, и мир Творца. Только что-то одно… — Ангелина засмеялась.

— Замолчи, — с яростью прошипела Ахана. Её лицо заострилось от боли и ненависти. Взгляд стал подобен остриям разбитого стекла. — Я знаю что есть любовь!

— Серьёзно? Поэтому и сдружилась с Омегой, который порвал Бирна на куски?.. Продала память о любви? Или как? Сама Бирна подставила, надоела игрушка?

— Ещё слово о Бирне, и я тебя без ног и рук оставлю! — закипев злобой, предупредила Ахана. — Омегу ещё ждёт расплата за мою потерю! Ради победы на войне не обойтись без сделок с чувствами. Ты глупа! Если без тебя Радан мог бы найти Искру, то омут с тобой, прикончила бы сейчас же тебя, дрянь, и вернула к себе Дану! Увы, поганая Искра притягивается к вам, только когда вы оба живы. Приходиться терпеть и ждать. Слишком многое на кону сейчас, — она плотно, до скрипа, стиснула зубы и впилась пальцами в подлокотники кресла. Они затрещали.

— Глупая. Просвети насколько ты умная. Почему мой Беслан есть Антихрист, когда он защитник мира Творца и отчего зовётся тобой Раданом?

«Нельзя идти на поводу эмоций. Терпи, Ангелина, терпи. Твоя задача узнать как можно больше. Ведь если удастся выкарабкаться, то полученная от Аханы информация может сыграть на руку Беслану, — потёрла кольцо, подаренное им. — Люблю тебя… Прости».

— А я и похвалюсь! — едко бросила Ахана. — Христос умер за мир и искупление грехов людей. Твой же любимый является Антихристом, потому как за искупление его грехов сгинет весь мир, его жизнь оплатят своей смертью мириады людишек, душами оплатят! — счастливый смех. — Так уж будет, поверь! Особенно меня умиляют те служители Света, которые помогают ему в надежде, что он через такую великую жертву сможет свершить ещё большее чудо, чем некогда его противоположность и сдюжит воскресить девственность Рая! Но никто не задумывается, как твой прожжённый убийца сможет выбелить кровавые тени грехов Творца и Святого Духа? Вот эти верующие реально психи! Что я в сравнении с их безумством?! — звонкий хохот. — Слушай о Радане, галантном мяснике…

И Ахана начала рассказывать Ангелине о прошлой жизни Беслана. Порой её голос срывался до шёпота, но в следующий миг переполнялся смехом, звонким и с щедрой щепоткой яда. В зелёных глазах бушевали безумие и твёрдая вера, тень разумности и искры адреналина. Бледные щёки порозовели, а настроение от секунды к секунде словно улучшалось, как будто весеннее солнце стало робко выглядывать из-за мрачной тучи.

Ангелина слушала внимательно, стараясь впитать в себя каждое слово, каждый жест Аханы. В душе бродила тревога, но вместе с ней и удовлетворение от узнанного. Сомнения в правдивости рассказа не возникало, было желание сказать себе, что всё ложь, но нечто ворочалось внутри души и грустно вздыхало: «Нет обмана, всё истина». Только вот личные воспоминания о прошлом Авелин застряли в Ангелине будто обломанные бурей ветки в узком месте русла реки. Минуты текли. Дамба из обломков минувшего укутывалась туманом сна руин настоящего. Ещё слово… ещё капля… раздастся треск, и река ринется прокладывать себе новое русло. Память вернётся. Дамбе не устоять под напором ливня чувств.

— Ты слепа и глуха, — тихо констатировала Ангелина и сняла с пальца кольцо, подаренное Бесланом. Чувствуя, что кровь отлила от лица, а под сердцем начал активно пульсировать жар, уронила символ братской любви. — Радан никогда не даст тебе внуков. Он уничтожит Дану и тебя. Неважно, буду я жива или нет, в нём всегда будет свет моей любви. Он выбрал его и не даст загасить. Радан жертвовал всем, чтобы не позволить осквернить темнотой солнечную искру в середине своей души. Но ты слепа и не видишь, что моя душа внутри него. А значит, ты уже проиграла. Нас не убить. Это всё равно что погасить в мире разом весь свет. И ты глуха к шёпоту Любви, советующей тебе покаяться или сбежать. Иначе потеряешь то, что бесценно для тебя. Тебе не взять душу Радана! Пускай в нём и нет больше Огниана, который не сам противостоял твоей дочери. Ему придавала сил моя любовь к Радану, но ты слепа, — Ангелина тепло улыбнулась, словно прощая грехи заклятому врагу.

— Демагогия, — зло прошипела Ахана. Весеннее солнце потухло в ней. — Через день посмотрим, как ты запоёшь. Мои псы захватят Айрис и колыбель… — она осеклась и встала с кресла. Направилась к двери.

— Тебе лучше не трогать колыбель машины, иначе быстро сгинешь, — Ангелина поднялась с кровати и взяла чистый холст с тумбочки.

— Нет-нет, — стоя на пороге, Ахана обернулась. — У меня уже будет Искра, я с ней ступлю в колыбель, и вам настанет конец! Желаешь последнее желание, как приговорённая? — заинтересованно приподняла брови. — Исполню почти любое. Творец не дал бы никакого, но я ведь не такое чудовище, как он, — по её губам проползла удушливая улыбка.

— Хочу посетить храм и поставить свечу за души тех, кого из-за меня тронула Тьма, — не задумываясь, ответила Ангелина. Прикусила край нижней губы.

— Хорошо, договорюсь с Омегой. Только не молись за моё спасенье, иначе выгрызу тебе язык, — косо ухмыльнувшись, Ахана покинула спальню.

Отчётливо щёлкнул замок в двери.

— Как скажешь. Слепому тень, что солнце, — Ангелина присела на кровать и, задумавшись о судьбе, принялась выводить на бумаге линии. Одни ложились чётко, а другие размыто. Какие-то штрихи шли плавно, а иные падали рвано и криво.

Время, казалось, остановилось. Обрело твёрдость, как лёд на замёрзшей реке. Но под его толстой коркой не прекращался бег воды из секунд и часов. Спустя некоторое время Ангелина отстранённо взглянула на получившуюся картину. Задалась вопросом, она ли её написала и, едва сдержав нахлынувшие слёзы, отложила полотно на прикроватную тумбочку. Погладив живот, легла и повернулась набок. Обняла скомканное одеяло. От него исходил флёр пионов.

— Я вижу конец. Ты видишь начало, — нежно прошептала она и прижала ладонь к животу. Ощутила за ним горячую пульсацию энергии. — Слышу крик своего безумия. Слышу тихую речь твоей мудрости. Понимаю…

Губы Ангелины продолжили беззвучно шевелиться. Словно загипнотизированная, она смотрела вперёд, в стену, и как молитву повторяла слова, всплывавшие в её плачущем разуме тихим убаюкивающим шёпотом:

— Мама — это свет радуги в росе. Мама — это шёпот речки на заре. Мама — это аромат хлеба на столе. Мама — это мягкость шёлка на щеке. Земля — это объятия матери, когда холодно тебе. Воздух — это голос матери во тьме. Огонь — это слёзы матери в войне. Вода — это губы матери, прижатые к душе. Судьба — это улыбка матери солнцу и луне. Жизнь — это стук сердца матери в тебе.

Перед глазами Ангелины, смотрящими будто сквозь неисчислимые восходы и закаты вечности, стояла написанная только что картина. На той в окружении густого леса на небольшом холме, покрытом жухлыми листьями, возвышалась полуразрушенная церковь. Свирепая ночь обнимала её. Грозные тучи цеплялись за острые кроны корявых голых деревьев. Моросящий дождь гладил укрытую щебнем тропу, ведущую в покинутую божью обитель. Он ронял, будто слёзы, мелкие капли на покосившийся у обочины крест. Тот очень походил на кельтский и, судя по обширным язвам гнили, давно был вырезан из дерева. В чёрно-синем небе из-за густой пелены туч силился пробиться свет. Он напоминал поцелуй луны, но с чьими губами — оставалось загадкой. На украшенных резьбой и замаранных паутиной трещин стенах кое-где сохранились краски. Грязно-белый цвет фасада разрывали три фрески. На первой находилось изображение маленькой девочки, хранящей в руках искрящуюся звезду. На второй была молодая девушка, в её ладонях полыхало солнце. На третьей стояла старуха, державшая весы Фемиды. На чашах лежала расколотая надвое луна. Церковное крыльцо состояло из шести ступенек. На третьей от входа горела свеча. Рядом с ней валялась её переломанная затухшая сестра. Двери в храм были нараспашку, они открывали взгляду залитый тьмой престол, посередине которого стояло большое прямоугольное зеркало, отмеченное кровавыми пятнами. На контрасте с ними с тихим стоном бросались в глаза бурые следы ржавчины, этой верной подруги Смерти, что находились на серо-голубом шпиле купола. Он был выполнен в форме меча, обвиваемого змеёй.

— Цена грехов матери, — из глаз Ангелины закапали слёзы. Она сомкнула веки. — Кровь на руках ребёнка. Слёзы на твоих глазах. Боль в твоём сердце. Огонь и лёд, заполнившие твою душу беспредельной битвой. Свет и Темнота, поделившие разум. Прости, моя девочка… прости за мои слабости, за силу, грехи. Прости, что не могу быть без тебя, а теперь и без того, кто стал тебе подлинным отцом. Прости и его, что он не может уберечь тебя от расплаты за нас… Прости, что нас не будет рядом.

Ангелина вцепилась зубами в край одеяла. Дрожа, она принялась душить в себе истерику и заглушать отчаянный вопль мысленным шёпотом: «Радан, вернись… Вернись!»

Совершенно незаметно для Ангелины тяжёлый сон опутал её и, сжалившись, отпустил в мечты, где под ярким солнцем на побережье безмятежного моря стоял тот, кто был для неё Богом. Он ждал её не один, держал за руку их дочь. Они обняли Ангелину, и она счастливая прошептала: «Всё не зря…» Улыбаясь, не заметила, как золотистый песок под их ногами приобрёл цвет крови. «Мы вместе…» — радостно и тихо произносила она.

— Вместе… — шептала Ангелина из сна и улыбалась. Толчок, подобный мощному землетрясению, вырвал её в реальность. Она резко села и увидела стоящего у кровати Дмитрия, облачённого в армейскую обувь, чёрные брюки и байкерскую куртку, из-под которой выглядывала белая майка. На той была изображена алая роза. С её шипов капала кровь.

— Твоя живопись — детская мазня, — с каменным лицом подчеркнул Дмитрий. Бросил на кровать стопку вещей. — Переоденешься и поедем в церковь. В уши покричим заигравшемуся мальчишке, чтобы выходил сразиться как мужчина, лицом к лицу с порождениями своих грехов. Но ты можешь и не кричать, а пропищать молитвочку за мир во всём мире и попускать сопли за убитых тобой ради дочки, если они того так достойны, — его губы искривила злая, циничная ухмылка. — При твоём величии странно видеть мягкость в твоей душе. Она отдаёт гнилью. Если надумаешь править жизнью, начти с написания пейзажей, чего-нибудь, где есть река. В ней я люблю олицетворение непокорности, нацеленности, неудержимости самой жизни. Познавай её, загляни в неё, а не в дождь, что сейчас есть ты, — с мрачной задумчивостью Дмитрий аккуратно погладил Ангелину по щеке и пошёл к двери. — Пять минут на сборы!

— Дождь легко превращается в потоп! — бурно задышав, крикнула ему вслед Ангелина.

— Согласен, — он остановился возле двери и положил ладонь на ручку. — Он неукротим, несёт только смерть. На берегах реки и в ней же царит жизнь, пускай в её водах и таится гибель. Подумай над эти…

— Ахана убьёт тебя, ударит в спину! Помоги мне, и я помогу тебе с Ад…

— Молчи! — грубым тоном прервал её Дмитрий. Он всё так же стоял к ней спиной. — Не перебивай меня! Чтобы помочь, ты должна быть могучей рекой, а ты всё ещё мириады капель, летящих с неба к земле. И меня не убить Ахане, она лишь тень моей тьмы. Ударит в спину? Значит, сдохнет раньше… Мы едем в храм, я ловлю крупную рыбу в реке. Рассчитываю на такие замечательные наживки, как ты и Ахана. Он клюнет и выползет из своего омута. Молчи и одевайся, — Дмитрий вышел из спальни. Дверь осталась чуть приоткрытой.

Быстро облачившись в чёрные брюки и блузку, Ангелина покинула место заточения. Дмитрий бесцеремонно взял её под руку и повёл на улицу. Посадив в компанию к Ахане на заднее сиденье чёрного джипа, занял место водителя.

— Ешь, — сухо произнесла Ахана и бросила на колени Ангелины объёмный бумажный пакет. — В воспитательных мерах я бы позволила тебе поголодать пару дней, но твой благодетель — поборник тезиса, что дети не в ответе за родителей. По крайней мере в твоём случае, — Ахана выдавила из себя гримасу едкой иронии.

— Я в принципе добрый, — хмыкнул Дмитрий и, включив музыку, придал ускорение автомобилю.

Под жёсткие звуки рока Ангелина начала апатично взирать на утомившееся солнце через тонированное стекло. То было изнутри покрыто витиеватыми знаками, но она не обращала на это никакого внимания, потому как её мысли были непостижимо далеки отсюда. Они прорывались через черноту смертей и ослепляющую яркость рождений, обретали цветные картинки забытой жизни. Той жизни, которая дала начало новому миру и реальности, уничтожила прежний порядок и стёрла мир, породивший машину Бездны. Та жизнь, воспоминания о которой просачивались в Ангелину подобно каплям могучей реки, сдерживаемой прочнейшей дамбой, дала трещину. Маленькую. Едва приметную. Но фатальную для неё. В этом мире звезда, дарующая жизнь, опускалась к горизонту, она словно засыпала, но нельзя было отменить того, что через несколько часов она непременно пробудится и вернётся из-за черты, отделяющей свет от мрака. В том же мире, навечно оставшегося за гранью, Ангелине открылась, казалось бы, банальная истина, что нет ничего ценней всего-то мига жизни, что ни за какую плату не вернуть секунду, когда ты могла подержать дочь за руку, но предпочла заниматься эпохальным исследованием, сулившим за успех решение всех проблем цивилизации. Ангелина вспоминала, как вместе с командой учёных была в шаге от разгадки одного невероятного предмета. Ещё немного, и их бы обняла вечная слава, любые материальные трудности каждого испарились бы, как сон после чашки крепкого кофе. Мировое признание, деньги, почёт в истории человечества на первой странице, распахнутый горизонт для осуществления профессиональных и личных мечтаний, которым практически не поставлены границы. Один шаг, и мир поклонится им. Но миг, и у неё нет больше мира, он исчезает в пучине боли, топящей ей душу. Мир, слава, деньги, мечты… всё… больше ничего не имеет значения. Одна секунда, и не вернуть дочь, не взять её за руку… Какая-то нелепая трагичная случайность, и нет рядом твоего настоящего сокровища, не имеющего цены. Нет смысла дышать. Не вернуть секунду, не понять на миг раньше, что реально для тебя важней всего на свете. Уже не изменить судьбу, не отложить эпохальное открытие для цивилизации, не спасти свой мир, без которого мир миллиардов людей для тебя лишь пепел от костра, улетающий в гаснущее небо. Гаснут звёзды и остывает твоё сердце… Пустота. Но тут ты прозреваешь и видишь искру. Понимаешь, как высечь её, как добыть пламя, которое согреет тебя. Ангелина вспомнила, как в мгновение решила невероятно сложные формулы, которые больше десяти лет не удавалось привести к равенству у целой команды лучших гениев и специалистов. Через смерть своей души Ангелина открыла тайну рождения жизни целого мира. Дальше она увидела оружие в своих руках, лужи крови, мёртвых коллег и внутреннюю охрану лаборатории. Она обманула их своим горем, невинностью, скромностью. Они первыми заплатили за воскрешение её мира. Один миг, шаг и секунду можно вернуть… Она быстро ввела необходимые данные в машину, вставила в неё артефакт и подключилась… Вспыхнуло солнце!.. Океан ледяной тьмы вокруг него нахлынул на бушующее светило. В буйстве первородных стихий раздался ужасающе спокойный мужской голос.

— Ошибка… — тихо произнесла Ангелина, смотря через темноту окна на жёлто-красный огонь солнца.

— В магических заклятиях нет ошибки, они закроют тебя от Беслана и прочих спасителей. Не пытайся их стереть, они нанесены несмываемым составом. Их тебе не повредить. Окна бронированы, не разобьёшь, пташка, — Ахана засмеялась.

Ангелина не отреагировала на её слова. Она беззвучно продолжила шептать то, что слышала в волне памяти.

«Ошибка инициализации объекта. Программный сбой, код которого: шесть, шесть, шесть. Запущен протокол защиты. Надежда активирована. Внимание. Выявлена ошибка в системе безопасности. Код: девять, девять, девять. Обнаружено повреждение ядра носителя объекта. Надежда не может быть исполнена в полном объёме. Для восстановления кода требуется перезагрузка в ручном режиме. Внимание. Ошибка…» — сообщение повторялось и повторялось. Ангелина узнала голос, говоривший его. Он принадлежал одному из её коллег. Этот мужчина, чьи глаза были схожи с небом, а волосы с ночью, всегда был приветлив и дружелюбен с ней. Но в коллективе представал угрюмым, задумчивым и молчаливым одиночкой. В дни после постигшей её трагедии он искал с ней встречи, но она игнорировала его. На процедуре кремации он ворвался в ритуальный зал и пока его выводила охрана что-то кричал о разуме, двери туда, где тайна, и важном разговоре. Ангелина помнила, как рыдала и обнимала гроб, как не слышала и не видела никого и ничего вокруг, не хотела ни о чём знать кроме как вернуть дочь. С этим мужчиной она встретилась через неделю на работе и первым его убила. Он упал, пронзённый пулями, смотря на неё лихорадочно блестящими глазами и что-то шепча. Сейчас она осознала, что именно. Сейчас она слышала голос из солнца, разверзающего сопротивляющуюся темноту: «Мама… это ты? Мама, я чувствую, ты… Холод… Тебе холодно! Ты замерзаешь! Уходишь… мама… Мама! Не бросай меня! Мама! Подожди… Я тебя… Ма…» Это была её дочь. Ангелина вспомнила, как тогда истошно закричала: «Элпис!»[1], как всеми силами потянулась к ней, к солнцу, как темнота окутала светило, как чудовищная дрожь и холод пронзили её, как она осознала, что несколько пуль от охраны лаборатории всё же попали в неё во время перестрелки. Она умирала подключённой к машине, в которой была её дочь, и беззвучные слова первой жертвы громыхали взрывами в её раскалывающемся на мириады осколков сознании: «Надежда в машине. Забрал её у Бога тебе. Открой душу её душе. Живи… Лю…»

— Ошибка, — Ангелина уронила слезу, не сводя глаз с алеющего за тонированным стеклом солнца.

— Жри, идиотка! Это ты ошибка, — разозлилась Ахана. Замахнулась отпустить пощёчину.

— Тише, — грозно пробасил Дмитрий, и удара не последовало.

Ангелина судорожно вдохнула и прижала ладонь к животу. Она устремилась прочь от волны памяти, топящей её болью. Она побежала от открытия, что убила мужчину, который её искренне полюбил и пошёл на безумство, чтобы вернуть ей погибшую дочь. Он рискнул всем и заплатил жизнью. Она совершила главную ошибку, что не верила в существование подлинной любви, что считала будто никому не нужна мать-одиночка, обычная живая женщина, погрязшая в работе и бытовых проблемах, не понимавшая, что миг, когда держишь своего ребёнка за руку – это чудо, которому нет цены; что каждую такую секунду нельзя упускать, ни одну нельзя менять на карьеру и заработок. Они не согреют душу. Они пусты… Ангелина мысленно неслась от пепла старого мира в новый, который родила в муках, тут она нашла его и дочь, в который раз нашла, и больше не может потерять.

— Нужно исправить ошибку, остановить машину, — одними губами прошептала она. После чего открыла бумажный пакет и стала есть бутерброды.

Примерно через час Дмитрий остановил джип возле ветхой деревянной церкви. Та, окутанная приближающимися тенями ночи, находилась на поросшем бурьяном поле. От беспощадного времени её бледно-розовые купола покосились, а православные кресты покрылись ранами облупившейся позолоты. О том, что этот божий дом не заброшен, слабо шептала только просёлочная дорога с примятой травой по обочине да корзина яблок с картонной табличкой, на которой жёлтой краской было написано: «Угощайтесь, люди добрые».

— Какое милое местечко подыскал Дмитрий для твоего общения с Создателем, — Ахана иронично хихикнула и покинула автомобиль.

Выйдя из машины, Ангелина вдохнула запах леса и перекрестилась.

— Это верно, — Ахана воздела руки к темнеющему кровавыми красками вечернему небу, — страх Божий! Такая дыра, что наверняка в заду Люцифера и то было поблагопристойней! Не умеете вы, людишки, оберегать и ценить свою же веру, меркантильные лицемеры, бараны с масками людей на мордах. А чего ожидать?.. Каков Творец, таково и его свершение! — она послала воздушный поцелуй подкравшемуся к горизонту багровому солнцу.

— Проблеяла коза пастуху, — тихо сказала Ангелина и неспешно направилась к церкви.

Дмитрий, пошедший следом за ней, басовито захохотал.

— Что ты пропищала? — с лютой злобой в голосе спросила Ахана. Догнала Ангелину и встала перед ней.

— Я говорю, что не внешний вид и не дорогое убранство храма утверждает его святость, а свет душ, молящихся в нём. Но какой козе понять красоту написанного натюрморта, если плоды с него сожрать невозможно? — спокойно пояснила Ангелина, смиряя Ахану обременённым усталостью взглядом.

— Ах ты, су…

— Тихо, — Дмитрий решительно шагнул к Ахане, и вспыхнувший огонь в её зелёных глазах мигом угас. Дмитрий с притворной мягкой улыбкой указал на дверь церкви. — Прошу без мирской суеты в этом благостном месте, отчётливо напоминающем, что всё тлен кроме веры! А она есть любовь.

Ахана громко фыркнула и быстро пошла в указанном направлении.

— Бог не придёт к тебе, потому что он верит, что любовь тебя приведёт к нему. Любовь, а не смерть, — грустно сказала Ангелина и робко тронула грубые пальцы Дмитрия.

— Знаешь, русские всегда полагаются на авось и зов бессмертной души, потому мы непобедимы. Идём… — он крепко взял Ангелину под локоть и повёл в церковь, куда Ахана уже зашла, резко хлопнув хлипкой дверью.

— Бог позвал тебя сюд…

Дмитрий прикрыл ладонью рот Ангелине, не позволив ей прошептать до конца догадку, которая потрясла её в эту секунду.

— Меня ведёт любовь, — он убрал ладонь от её плотно сомкнутых губ. Нежно тронул её живот. — Любой ценой, но она должна дышать. Ты-то меня понимаешь, как никто другой. Шевелись!.. — неожиданно грубо он подтолкнул Ангелину к двери.

В гнетущей тишине они переступили порог храма. Внутри того было мало света. Гравюры святых мучеников почти полностью прикрывали окна. У алтаря горело несколько свечей. Ненавязчиво пахло ладаном и цветами. Около протяжённого иконостаса стоял седовласый мужчина в чёрной рясе. В руках он держал пышный букет, состоящий из ромашек и одуванчиков, лютиков и ирисов, гвоздик и роз. В нём ещё находились цветы, но Ангелина не знала их. У тех были тёмно-зелёные листья подобные кленовым, овальные соцветия и насыщенная окраска — синяя и фиолетовая, жёлтая и белая. Они очень напоминали люпины.

— Ну давайте, наполняйте светом затухшую кочегарку Ада. Молитесь, верующие, — прижавшаяся плечом к стене алтаря Ахана презрительно хмыкнула.

Ангелина проигнорировала выпад и, смахнув с щеки одинокую слезу, начала пристально всматриваться в карие глаза старика.

— Прекрасная юность, какой цветок желаешь себе? — слабым доверительным голосом обратился он к ней. — Прочие я отдам образам осени…

— Не обольщайся, старик! — с яростью в голосе Дмитрий вышел вперёд Ангелины. Его широкие плечи напряглись. — Это она в добрую память будет возлагать цветы к могилам! Но у надгробия тех, кто будет достоин воскреснуть, а не помечать тех, кто должен сгинуть навеки в новом мире! И тот мир будет её! А ты пока цел убирайся восвояси. Ты же не покаяться заявился…

— Молодой человек, сколько горячности, — блёклые губы старика едва растянулись в улыбке. — Какая вопиющая невоспитанность перебивать старших, грубить и угрожать. Я, признаться, заинтригован, что будет если ослушаюсь вас?

— Надежда Каиса, что ты одумаешься, умрёт, — Дмитрий сжал кулаки. Его лицо приобрело каменную непроницаемость для эмоций.

«Надежда Каиса…» — Ангелина не сводила взгляда с лица старика. То было укрыто сеткой морщин и походило на голову грифа. Узкую, с крупным заострённым носом и глазами-пуговками, за которыми ощущалось лишь ничто. Пустота. Холод. Смерть.

— Что же будет дальше? Мамочка Творец спустится на загаженную следами своих же грехов землю, чтобы убить сыночка? — Ахана безумно расхохоталась.

«Это не Каис, с которым ожидал встречи Дмитрий. Кто перед нами, если не Адам? Кто ещё может быть надеждой Каиса, если Евы уже нет? Дмитрий ошибся в расчётах или нет? Нет, в его взгляде уверенность».

— Дмитрий, Дмитрий… — старик с тепло-сердечной полуулыбкой подступил к нему. — Пустые угрозы — это лишь напрасные слёзы. В последнее время мне в полной мере довелось убедиться насколько мои родители жалкие, ничтожные. Они тени, подобные людям. С ними мир обречён всегда быть только канавой грязи. На небесном и подземном троне нужны сильные личности, реальные Боги! Я верил в тебя, принял как родного сына и чаял, что ты займёшь место Люцифера. Верил, ты лучший из возможных кнутов кары для грешников, преступивших законы праведные, но ты предал, перебежал к этим…

— Кончай распинаться! — резко оборвал старика Дмитрий. — Тебе с Аханой не быть Богами, не восседать на небесном троне. Вы трупы, гниющие на заброшенной сцене. Хочешь меня убить? Попробуй… — кривая ухмылка исказила его губы.

Ахана переменилась в лице. Веселье схлынуло с неё. С мрачной сосредоточенностью она двинулась от алтаря к Дмитрию, словно подкрадывающаяся кошка к мыши.

— Дмитрий, беги, — прошептала Ангелина. Она была парализована чувством бессилья, не представляла, как ему вместе с ней выскочить из этой захлопывающейся ловушки.

«Сам он уйти сможет. Сильный. Моя дочь нуждается в нём, каким бы жестоким и ненормальным он ни был, но её защитит».

— Дельный совет, — промурлыкала Ахана. — Правда, запоздалый. Творец не пришлёт помощи, не спустится. Он трус, привыкший всё делать чужими руками. Ты достаточно потаскал ему каштанов из огня. И теперь, как и прочие наивные трудяги, забыт. Отдан пеплу.

— Не ты ли попробуешь меня сжечь? — Дмитрий презрительно усмехнулся, внимательно посмотрев на Ахану, занявшую позицию слева от него. — Не забыла, что спички детям не игрушка?

Ахана зарычала.

— Не нужно, — вкрадчивым тоном остудил её старик. — Молодой человек, подумай о нежном и прекрасном цветке, что есть у тебя в будущем! Дмитрий, мы не желаем его топтать. Я пришёл показать тебе, напомнить от чего ты отказываешься, связывая свою судьбу с верой Творца.

Вдруг сзади скрипнула дверь. Ангелина повернулась и увидела девочку лет десяти. Она была в воздушном нежно-алом платье. Её иссиня-чёрные волосы слегка вились, небрежно опускаясь ниже плеч. В голубых глазах сверкали изумрудные искорки. Держа в руке яблоко, она бодро подбежала к побледневшему Дмитрию и протянула ему спелый фрукт.

— Папа, кусай, — счастливо улыбаясь, звонким голосом сказала девочка.

— Присоединяйся к нам, папочка, по-настоящему! И мы позволим ей и тебе жить, — едко прошипела Ахана. Она расцвела торжеством.

— Альсида, — едва разомкнув губы, потрясённо произнёс Дмитрий. Неуверенно протянул руку и коснулся щеки девочки. В его широко распахнутых глазах застыл шок и… любовь. Нежность. Лицо стало бледным. — Ты не можешь быть тут. У него нет таких сил, — спустя некоторое замешательство, сказал Дмитрий. Черты его лица исказились безумной яростью и болью. Он резко оттолкнул девочку от себя. Она отлетела словно выпущенное из пушки ядро и врезалась в стену, проламывая доски. Брызнула кровь, детское тело смялось, издав отвратительный хруст сломавшихся костей.

Ангелина сдавленно вскрикнула. Испачканное кровью яблоко, выпав из ладони девочки, медленно покатилось к её ногам.

— Жаль, что ты отказался, — старик стремительно приблизился к повернувшемуся Дмитрию и растопыренными пальцами ударил его в область сердца. Те, будто раскалённые ножи, разрезающие сливочное масло, погрузились в грудную клетку. — Ты безмерно крепок духом, но совершил неверный выбор. Теперь я заберу и её сердце. Моих сил на это хватит. Какие цветы приносить вам на могилы? — приторная полуулыбка, а за ней ужасающий оскал.

Рука старика, засияв золотисто-красным цветом, глубже проникла в грудь пробиваемого дрожью Дмитрия.

— Никогда, — тот схватился за плечи своего убийцы. — Не ты охотник, Адам! Я благословлён не Творцом, а Бездной! Она рассчитывала поймать не тебя, но я рад, что ты отправишься со мной в бесконечную Тьму! — из его груди хлынула кровь. Изо рта потекли багровые струйки. Дмитрий засмеялся, хрипло и задыхаясь. Из раны в области сердца поползли густые чёрные туманные змеи. Они стремительно оплели руку Адама и молниеносно стали пожирать золотисто-красный свет. Мгновение!.. и двинулись окутывать его тело. Адам попытался отстраниться от Дмитрия, но тот, падая на колени, стальной хваткой держал его за плечи.

— Адам!.. — растерянно и истерично закричала Ахана.

— …тобой ещё придёт моя вера… — Дмитрий вонзил уничижительно-торжествующий взгляд затухающих глаз в Ахану и рухнул на пол, крепко прижимая к себе издающего булькающие звуки Адама. К тому в рот широким ручьём полилась угольная тьма, уже тщательно спеленавшая его тело.

Вдруг помещение заполнили прозрачные фигуры людей разных полов и возрастов. Они хаотично заметались, извиваясь и корчась, крича и что-то нечленораздельное говоря. Шум от них стал подобен гулу от тысяч пчёл. Переполненные безумия выпученные глаза Адама лопнули и растеклись, выпуская из глазниц смоляных туманных змей. Призрачные фигуры моментально испарились.

— Ублюдок! — Ахана метнула из ладоней молнии в голову Дмитрия. Её уже закрывал чёрный саван, поглотивший его и Адама. Электрические разряды отразились от темноты, и ужалили Ахану в плечо. Вскрикнув, она пошатнулась.

В воздухе запахло озоном. Множество молний оплели плотной сетью тела погибших. Грозное гудение разлилось в затрясшейся церкви. Следом сверкнула ослепляющая золотисто-голубая вспышка. Раздался оглушающий хлопок, и то, что оставалось от Дмитрия и Адама, исчезло.

Ангелина потрясённо посмотрела на окровавленное яблоко у своих ног. Оно начало таять, обращаясь в дымку. Изувеченное тело девочки в стене тоже пропало, но переломанные доски и следы крови остались.

«Боже… Что теперь с ними? Где они? Их души погибли?.. Нет. Не верю. Дмитрий… Его дочь… Бедная. Несчастная. Из-за меня опять умер тот, кто… Упаси, Господь, её... Беслан, защити… её».

— Какой же ты идиот, Адам. Самоуверенный идиот. Я ведь говорила, что рано его трогать, что он опасен, что нужно убирать его позже, только после того, как получим Искру. Но ты идиот… мои силы, мой дар, — Ахана с полушёпота перешла на издевательский тон. Отрешённым взглядом взглянула на иконы. Прожжённая ткань у неё на плече, поражённом молнией, пропиталась кровью. — Дар твой… дар хорош… Но проку от обретающих плоть иллюзий и ярости солнца в руках, когда враг безумный камикадзе, одержимый сумасшедшей сукой с разорванной надвое душой?.. Её не подменить для него никем и ничем! Идиот ты, Адам! — она разъярённо закричала. Схватила Ангелину и толкнула её к иконам. — Давай, паскуда, молись! Тебе и твоей потаскухе конец! Больше нет смысла вам сохранять жизнь. Я рискну вернуть из будущего дочь и в этом мире дать финальный бой Творцу. А тобой постараюсь заняться в другой жизни, в последнем для тебя воскрешении. Молись, тварь, и помни — не я чудовище, а ты!

— Да, я, — ощущая бездонную пустоту, Ангелина с многовековым спокойствием седых гор подошла к алтарю и взяла свечу. Зажгла её от лампадки и поставила напротив образа Девы Марии, держащей у груди младенца. — Я буду помнить вас всех, души, которые утонули во тьме Бездны ради частички света жизни моей дочери. Вам не нужно прощать меня. Не стоит понимать. Главное, я знаю, что вы не мертвы пока есть Надежда.

— Ей недолго осталось трепыхаться, — Ахана грубо схватила Ангелину за волосы и потащила на улицу.

— Я верю в иное, — возразила Ангелина и посмотрела на небо, окутанное загустевшими сумерками. На мгновение бесчувственный рок времени выпустил солнце из тюрьмы серых туч. Блеснув напоследок, оно вновь скрылось, и создалось впечатление точно в пепле надежды растаяли любовь, вера и жизнь. Где-то в вышине одиноко каркнул ворон. — Смерть только начало!

Зарычав, Ахана ударила кулаком в лицо безумно засмеявшуюся Ангелину и бросила её обмякшее тело в джип.

На горизонте сверкнула молния…

---

[1] Элпис – древнерусская форма имени Надежа. Женское русское личное имя старославянского происхождения; является калькой с др.-греч. Ελπίς (Элпис), имени раннехристианской святой.