Так странно было отправляться на охоту всей семьей без столь привычных нам всем добрых перепалок Эдварда и Эммета. Сегодня никто не заключал никаких пари на количество пойманных животных одного вида в пределах определенной территории, как это было раньше, никто не шутил. В воздухе витало напряжение, его тяжкий груз давил на всех без исключения. Мне не нужно было спрашивать Джаспера, чтобы понять это.
Сегодняшний день не предвещал абсолютно ничего плохого ни для нашей семьи, ни для Бэллы. За последние три дня я, почти не переставая, наблюдала за будущим, однако никакого толку в этом занятии не было: все мои видения представляли собой размытые очертания людей и мест, скрытые в густом белом тумане. Никакой конкретики, одни лишь изменчивые контуры. Моя интуиция подсказывала, что такое положение вещей даже хуже, чем самое плохое подробное видение. Неизвестность всегда хуже всего…

Бэлла чувствовала себя очень плохо, в точности как и все мы, но она делала попытки вести более-менее нормальную жизнь, по крайней мере, внешне это было похоже на то. Я верила, что когда-нибудь она сможет выкарабкаться из пучины тоски, надеялась, что она сможет пережить смерть Эдварда и жить дальше. Особых надежд на скорые перемены к лучшему я не питала, на душе у меня становилось тревожно, когда я думала о ней, но я предпочитала считать Бэллу сильным человеком. Она всегда выглядела в моих глазах сильной, волевой личностью, такие просто не ломаются, не сдаются.

Пока будущее было относительно спокойным, то есть по-прежнему неясным, можно было отправиться на охоту, и шансом мы, конечно же, воспользовались.

В десятке метров позади меня раздался хруст ветки, в идеальной лесной тишине или среди гомона многолюдной улицы - для меня этот звук нигде не мог остаться не услышанным. Я остановилась и втянула носом влажный лесной воздух, проверяя его на предмет животных запахов. Само собой, я не ошиблась, я не могла ошибиться – то была мягкая поступь хищника – тигра, если быть точнее. Животное плавно ступало по земле, не сводя с меня глаз, наверняка не чувствовало исходящей от меня опасности. А зря…
Одним молниеносным движением я преодолела расстояние между нами и вонзила зубы в шею тигра, полностью отдавшись инстинкту, бедный зверь даже не успел понять, что произошло. Где-то неподалеку раздался сокрушительный рев – это Эммет сцепился в неравной схватке с недавно проснувшимся от зимней спячки медведем. Неравной она была для медведя, и вскоре, когда Эммет вдоволь развлекся, рычание и другие звуки драки окончательно стихли.
Выпив свою добычу до последней капли, я опустила тушку на землю, принимаясь стряхивать с одежды листья и прочий лесной мусор.
- Это жизнь, дружок, - сказала я, глядя на то, что осталось от моего «обеда». – Одни постоянно убивают других, выживает сильнейший, а умирает…, - я выдержала паузу, перед глазами возникло лицо Эдварда, навеивая на меня грусть, - умирает тот, кому не везет оказаться в ненужном месте в ненужное время.
Закончив, я в последний раз окинула взглядом живописную поляну, ставшую местом моей трапезы, и отправилась на поиски «десерта» - молодого лося, который тоже должен быть где-то поблизости. По пути я отметила в памяти, что надо спросить у Карлайла, не значит ли чего плохого, что я вдруг заговорила с мертвыми животными.

Лось уже «ожидал» меня в сотне метров от поляны, мне даже напрягаться толком не пришлось, все произошло быстро, как по отточенному за много десятилетий механизму: слежка из-за ближайших кустов, секундное построение траектории прыжка, и вот, не прошло и минуты, как я уже ощущала на губах вкус свежей крови.
Но тут произошло нечто неожиданное. Какая-то невидимая сила заставила меня подумать о Бэлле. Моя интуиция – она кричала, надрываясь, звала меня так, как это обычно было, когда надвигалась беда.
- Бэлла…, - полу мертвый олень камнем выпал из моих рук на твердую землю. Я видела Бэллу в ее старом пикапе с безумным выражением на бледном лице, она на максимальной для своей красной рухляди скорости неслась через густой лес в сторону нашего дома. Самой ужасной вещью в этой ситуации было ее намерение, я видела, что она собиралась сделать, а еще я видела, что она не изменит своего решения.
Из-за деревьев неведомо откуда возник Джаспер. Должно быть, он учуял мое состояние, и это так сильно напугало его.
- Джас! – я кинулась к мужу, на ходу стирая с подбородка капли свежей крови.
- Что случилось, Элис? Ты видела что-то? – он выглядел взволнованным.
- Бэлла, - я утвердительно кивнула, - нам нужно домой. Немедленно, Джас, - мне было трудно говорить от переполняющих меня эмоций. От страха за то, что мы можем опоздать.

Мы собрали остальных так быстро, как это только было возможно. В спешке я даже не сумела толком объяснить, что происходит, но меня поняли почти без слов – Бэлла не выдержала. Паника нарастала во мне с каждой секундой, каждая минута отдаляла Бэллу от жизни и приближала нас к провалу. Все шло к тому, что мы не успеем, но я отказывалась верить своим видениям. Я не хотела хоронить еще и ее. Две смерти в одну неделю – это было уже слишком.

Мы нашли Бэллу еще живой на заднем дворе. Она сидела на земле, опираясь спиной о могучий дуб, бледная, без сознания, с выступившими на лбу бусинками холодного пота, но живая. Слабое сердцебиение едва ощущалось, что называется, одной ногой Бэлла была уже в могиле. Если и можно как-то вернуть ее из-за черты, то это будет возможно благодаря чуду, на которое рассчитывать особо не приходилось. Рядом с ней лежал ее мобильный телефон и пузырек с таблетками. Взглянув на этикетку, Карлайл поморщился, как от зубной боли, и покачал головой. Я знала, что он скажет в следующую секунду, что он попытается сделать. Только исход всего происходящего был мне не известен, будущее теперь не скрывалось за пеленой тумана, не менялось ежеминутно, его просто не было. Совсем ничего. Одна лишь густая непроглядная, черная, как смоль, темнота со всех сторон окружала нас всех. Я не могла увидеть ни Бэллу, ни себя, вообще никого и ничего, что касалось нашей семьи.
Такое могло быть только в двух случаях – если будущего нет, а такого не могло быть вовсе, или если в нем нет нас.
Только теперь мне стало понятно выражение «страх на кончиках пальцев».

- Элис, я сделаю это, - проговорил Карлайл, наклоняясь к шее Бэллы. Я не стала говорить, что даже это не сработает, и про будущее, которого нет, я тоже не сказала.
Впервые за восемьдесят лет моей жизни в качестве вампира я чувствовала себя так неуверенно и беспомощно, как сейчас. Страх лишал возможности говорить, поэтому я просто сидела на коленях, окончательно испачкав джинсы, и широко раскрытыми глазами смотрела в пустоту, которая представляла собой наше будущее.
Внезапно вокруг сделалось так тихо, что в ушах у меня неприятно зазвенело, тишина эта была сравнима, пожалуй, с тишиной открытого космоса или океанских глубин: ни звука, ни пол звука… Это и заставило меня вернуться обратно на землю, где происходило самое настоящее непонятно что. Я встряхнула головой, избавляясь от тумана мыслей, и взглянула на Бэллу, и только теперь мне стало ясно, откуда взялась тишина – это ее сердце перестало биться.
Карлайл отстранился от девушки и сокрушенно опустил голову.
- Слишком поздно..., - сказал он, прикрыв глаза.
Хотелось плакать, но при всем желании, посещающем меня слишком часто в последние несколько дней, я не могла выдавить из себя ни единой слезинки. Такие, как мы, на слезы не способны - хищникам это не комильфо.

…

Последнее, что я помнила, были ледяные руки, сомкнувшиеся на моих плечах, а дальше была пустота. Такая приятная, убаюкивающая, мирная пустота, в которой я ощущала себя так спокойно и безмятежно, так легко, воздушно. Если это и есть смерть, вернее та ее часть, что зовется загробной жизнью души, то это очень хорошее место. Я иначе его себе представляла. В моих представлениях оно выглядело, как классический ад или рай, с кипящими котлами или ангелами на воздушных облаках, а оказалось все совсем иначе, оказалось, что ничего этого нет. Даже жалкого света в конце тоннеля или возможности созерцать себя со стороны парящим в воздухе бестелесным духом.

Сначала не чувствовалось совсем ничего: меня со всех сторон окружал кокон или какое-то его подобие, в котором было очень темно и, как мне казалось, отсутствовали границы. Там было очень тихо, никаких, даже самых слабых звуков не улавливали мои уши, и от этого мне не становилось жутко, как обычно, когда я оказывалась в абсолютной тишине. Это было похоже на то, что я лишилась чувств, но почему-то не всех, со мной осталось то самое мистическое шестое чувство, называемое интуицией, но в данный момент, когда я пыталась понять, где границы этого странного места, она нагло молчала, забившись в самый дальний угол сознания.
Если это – то самое место, где мне предстоит провести свою вечность, то я точно когда-нибудь сойду с ума. Пустота, которая еще недавно действовала на меня успокаивающе, теперь давила подобно тяжелому походному рюкзаку за спиной. Меня стали волновать такие вещи, как, например, сколько времени прошло с тех пор, как я оказалась здесь, или что я теперь из себя представляю. Стало страшно, по-настоящему страшно. У меня бы наверняка похолодели пальцы, если бы я точно знала, что они у меня есть.
Это место полностью перестало устраивать меня, будто мир перевернулся с ног на голову в один миг. Я вспомнила, зачем и главное – почему я здесь, и поняла, что не этого я хотела. Равнодушие исчезло, как будто его и в помине не было, к нему на смену пришли ужас и злость – мои верные спутники в последнее время. Захотелось кричать, что я и сделала, но ни единого звука не слетело с моих губ, все крики оставались немыми.
Сейчас я вдруг поняла, как очнулась ото сна, и осознала, что совершила огромную ошибку. Да, именно ошибку: ведь я убила себя, но смерть не соединила меня с Эдвардом. Получается, что я умерла напрасно, поверив в сказку, чудо или не знаю, что еще, да и какая разница? Важно, что все оказалось не так. Важно, что смерть действительно разлучает.

Что за глупая Джульетта… Теперь ей предстоит вечно расплачиваться за свое безумство.

…

Темнота постепенно редела. Я не успела понять, как окружающий меня черный мрак начал рассеиваться, его густота больше не была такой глубокой, как прежде. Вскоре появились и звуки, они были тихими, отдаленными, все, что я слышала, я слышала как сквозь толщу воды, будто меня опустили на дно наполненной ванны, а где-то рядом, но только на поверхности включили громкую музыку.
Бам-бам-бам – стучало приглушенно откуда-то снаружи – бам-бам-бам – стучало очень ритмично. Я напрягла слух и поняла, что удары эти отдавались у меня в ушах, как пульс стучал в висках. Мой собственный пульс. Но как такое возможно? Я попыталась ухватиться за этот звук, в надежде, что он поможет мне вынырнуть на поверхность, понять, что происходит.

Постепенно ко мне стала возвращаться способность чувствовать свое тело и окружающую среду. Мне было холодно, дул пронизывающий ветер, а в спину неприятно врезался полный неровностей рельеф – нечто похожее на холодную стену. Я сидела, да, именно сидела, упираясь спиной о твердую вертикальную стенку, подо мной было что-то такое же твердое и холодное, но холодное не как лед внутри холодильника и не как снег, а холодное, как земля только с твердостью камня. Вокруг было тихо, до меня доносился лишь шум сильного ветра и лай собаки где-то неподалеку, постепенно превращающийся в протяжное завывание. Стало немного жутковато, по коже прошелся легкий холодок, а по спине живо побежали мурашки. Теперь я окончательно поняла, что, как бы там ни было, но я жива. Понятия не имею, почему и каким образом это произошло, но произошло именно это.
Я поспешила открыть глаза, чувствуя себя абсолютно незащищенной, безоружной перед любой опасностью, которая могла поджидать меня вокруг. Это оказалось сделать очень просто, потому, что не чувствовалось ни недомогания, ни слабости и тошноты. Все было превосходно, если не брать во внимание ноющую боль в сердце от понимания того, что это очередной день в мире, где нет Эдварда.
Открыв глаза, я едва не задохнулась от удивления: из сумрака ночи с расстояния метров двух-трех на меня смотрела невысокая, примерно в пять этажей, стена из кирпича, цвет которого был почти неразличим в темноте; из-за угла лился мягкий желтый свет фонаря. Позади меня возвышалось такое же кирпичное здание, слева был тупик в виде еще одной кирпичной стены, а справа тянулась улица, вымощенная камнем. Таким образом, получалось, что я сидела посреди двух домов в так называемой подворотне, прямо на земле. Во мне медленно, но уверенно нарастала паника, что-то было не так в окружающем меня мире, но я не могла понять, что именно. Я пыталась вспомнить, где в Форксе есть такое место. На ум не приходило ничего, просто оттого, что в Форксе не было таких зданий, и дороги везде были заасфальтированными, даже в Порт Анжелесе не было улиц, вымощенных камнем.
Я неуверенно поднялась на ноги и оглядела себя. На мне было то самое легкое белое платье чуть выше колена с россыпью крупных красных, лиловых и оранжевых цветов, но при этом я была босой. Мои босоножки исчезли.
Происходящее не нравилось мне все больше и больше. Сердце ускорило ритм как в предвкушении чего-то очень нехорошего. В воздухе четко ощущался запах приближающейся грозы и опасности, последняя, кстати, исходила отовсюду. Эти странные дороги, дома, этот переулок – все казалось мне каким-то странным, чужим, не таким, как положено.
Я на ватных ногах с тяжелым сердцем вышла из переулка и осмотрелась по сторонам. Передо мной лежала целая улица, которая будто сошла со старой кинопленки: дома были сплошь кирпичными, а их архитектура напоминала о начале прошлого века, деревянные фонарные столбы и полное отсутствие неонового освещения делали это место особо пугающим для меня, как для дитя конца двадцатого века, а не его начала. Район, в котором я оказалась, совершенно не вызывал доверия, а наоборот – отталкивал и отпугивал от себя, как будто кричал мне, предупреждая, что здесь лучше не находиться. Обветшалые здания, канализационные решетки, из которых клубами валил густой сизый пар, побитая дорога и половина неработающих фонарей наводили ощущения, схожие с теми, которые испытываешь при просмотре качественного фильма ужаса. Стало жутко. Не так жутко, как бывает при виде монстра из фильма «Жуки», а жутко, как при созерцании пейзажей «Сайлент Хилла». На всякий случай я хорошенько ущипнула себя за руку, чтобы убедиться, что не сплю, было даже очень больно. Значит, не сплю, и все это есть на самом деле. Но как? Как такое могло произойти, ведь я должна была умереть? Я схватила себя за запястье, пытаясь определить пульс. Я была живее живых, тогда что, черт побери, происходит?
Я понимала, что надо бежать, но не знала, куда.
За углом в рассеянном свете фонаря мелькнула чья-то тень, звуки шагов раздавались пока еще достаточно тихо, но с каждой секундой их звучание становилось все более отчетливым. На принятие решений у меня было мало времени, но много мне и не понадобилось бы: правильное решение пришло ко мне почти мгновенно – надо бежать. Может это просто человек, а может и нет, мало ли куда я попала, и чей покой могла нарушить. Я бросилась в сторону, где света было больше, темнота сейчас пугала меня больше всего. Босиком по каменной дороге идти было не привычно, но сейчас я радовалась отсутствию обуви, потому как мои шаги были неслышны. Я шла довольно долго, не могу точно сказать, сколько, но я уверена, что пересекла несколько кварталов этого мрачного неприятного района; людей на улицах почти не было, но меня это даже радовало. Когда я остановилась, шагов позади уже не было. Я осторожно оглянулась по сторонам: никого, только ряды однотипных домов и аптека напротив и пугающая, чужая атмосфера прошлого времени. Я, будто смотрела фильм двадцатых годов, только в цвете и с эффектом полного присутствия. По спине снова побежали мурашки, кажется, я начинала понимать, что случилось и где я оказалась, вот только не верилось, что Форкс когда-то мог выглядеть подобным образом – слишком большим был этот город и леса нигде не было видно, даже намека на него.
Я поежилась. Мысль о том, что я каким-то чудовищным образом оказалась в прошлом, совсем меня не радовала, особенно в свете отдаленности этого прошлого от моего времени, а все указывало именно на это. Я оказалась слишком далеко от 2009 года. На ступеньках аптеки, двери которой были плотно закрыты, лежала газета, ветер принес ее сюда; я решила просмотреть ее, пока не поднялся новый порыв. Это могло помочь мне узнать хотя бы приблизительную дату.
Я осторожно развернула помятую бумагу и встала под фонарем, чтобы иметь возможность видеть буквы. Названия газеты, конечно, не было, мне попалась самая середина с огромной статьей на весь лист, на которую я даже не глянула, мой окаменевший от ужаса взгляд был прикован к дате на самом верху страницы. Номер газеты, которую я держала в руках, был выпущен 17 мая 1918 года.
Моя душа прямым рейсом ушла в пятки.
- Бред какой-то… - пробормотала я, не веря своим глазами. – Этого не может быть. Это что, какая-то шутка? – я воздвигла взгляд в небеса, грозившиеся тяжелыми тучами, за которыми не было видно ни звезд, ни луны. Мне на щеку упала холодная дождевая капля, фонарь, под которым я стояла, угрожающе мигнул.
Колени подкосились, а ноги стали ватными. У меня в голове никак не укладывался смысл всего случившегося. Я и прошлое. Я и 1918 год… Я в 1918 году – нет, ну это же в самом деле звучит, как бред сумасшедшего. Путешествия в прошлом невозможны – не надо быть гением, чтобы знать это, и особенно они невозможны, когда ты умираешь, вернее, когда ты уже умер, а я была уверена, что все случилось именно так. Но вот упрямая реальность говорила об обратном.
Я снова взглянула на дату – она не изменилась. Похоже, что я в самом деле оказалась в прошлом, сомневаться было почти невозможно, на такие шутки никто не способен, а, значит, я в 1918 году.
Я в третий раз взглянула на газету, пробежалась глазами по статье, в ней шла речь о быстро распространяющейся эпидемии гриппа, о смертности, симптомах и… Эдвард! С моих губ сорвался едва слышный вскрик. Где-то далеко, а может очень близко должен быть Эдвард. Это его время. Это время его человеческой жизни и человеческой смерти. Возможно, он все еще человек, возможно, он даже еще здоров… Мысли в голове завертелись вихрем, но я не успела ничего обдумать: снова послышались те знакомые шаги, та мягкая поступь. Я выронила газету из рук, и, не помня себя, бросилась наутек, куда глаза глядят. В мыслях у меня крутились миллионы вопросов и мыслей, но страх преобладал над всем остальным, меня не оставляло чувство, что за мной все это время следили. Я никогда не была параноиком, но сейчас любой шелест, любое движение или звук могли напугать меня до смерти, а она теперь перестала быть для меня такой желанной. Умирать больше не хотелось.
Я шла быстро, не оглядываясь, мне недоставало решимости посмотреть назад, чтобы убедиться в том, что или у меня развилась паранойя, либо я действительно в опасности. Свет фонаря вырвал из темноты длинную тень – мужской силуэт. Мне окончательно стало не по себе, что-то было в нем устрашающее, что-то пугающее… Шаги приближались, и мне не оставалось ничего другого, кроме как попытаться убежать от своего преследователя. Я ускорила шаг, почти переходя на бег; сердце стучало в безумном ритме, страх сцепил на моем теле свои холодные ручищи, и тут, в довершение всем моим несчастьям случилось то, что могло случиться только со мной - я споткнулась и не удержала равновесие, упав на землю. Шаги стихли, на некоторое время вокруг повисла могильная тишина. Мой преследователь, должно быть, ликовал, видя свою жертву беспомощно распластавшейся на дороге, я буквально упала в его руки, и теперь никто и ничто не помешает ему сделать со мной все, что он только захочет. Меня колотило от страха; неужели я совершила скачек в прошлое лишь затем, чтобы умереть от рук какого-то ненормального убийцы? А может все-таки не убийцы?
«Все равно своего преследователя стоит знать в лицо», - подумала я и обернулась.