Белла.

Я шла к дому, опустив голову и глядя себе под ноги, мне казалось, что мир вокруг меня остановился. Я словно выпала из этой жизни, будто бестелесный призрак, бреду по тонкой грани, соединяющей день и ночь, ад и рай. Этот мир вновь потерял свои краски: солнце больше не грело меня своими золотистыми лучами, а осенняя листва не шуршала весело под ногами. Я словно ослепла и оглохла. Все те краски, что он внес в мою жизнь, в одно мгновение испарились. Он был моим вдохновителем, человеком, ради которого я была готова перевернуть землю. Тем, ради кого я встречала рассветы с улыбкой, и тем, из-за кого боялась закатов. Наше время, словно песчинки в старинных часах, потихоньку истекало. И сегодня этот день настал. Я действительно готова сдаться, отпустить его. Если так будет лучше для него, если она по-настоящему для него важна. Я хочу вновь увидеть его улыбку, а мне большего и не надо. Я счастлива, когда счастлив он. Ведь любить – значит делать кого-то счастливым.

Я отворила дверь своей маленькой квартиры и, не глядя на маму, прошла в свою комнату, закрыв за собой дверь. Мои ноги подкосились, и я рухнула на кровать. У меня не было сил: они иссякли, закончились. Слишком много ушло на ту последнюю фразу. Я словно рыба, выброшенная на лед: мне также не хватало воздуха из-за потока слез. Но это было сильнее меня – я не могу перестать любить его. Не могу заставить мое сердце забыть его, а сознание – прогнать его образ из моей памяти. Таким, как я, нужно запретить любить, мы для этого слишком слабы. Но где-то в уголке моего сердца теплился лучик надежды и веры в свои силы. Пусть я люблю его, пусть это чувство и дальше живет в моем сердце, но я должна быть сильной ради мамы, которая снова не будет спать всю ночь, прислушиваясь к моим сдавленным всхлипам. Ради Эдварда и Элис. Они показали мне пример того, как надо жить и ценить эту жизнь, упиваясь каждым ее мгновением. Клянусь, что завтра, когда солнце окрасит горизонт своими первыми робкими лучами, в этой комнате проснется новая Белла. Я больше не буду плакать из-за него, никогда больше не посмотрю в его сторону и не попрошу его о помощи. С этого дня я должна сама решать свои проблемы, ведь это только моя жизнь. Эдвард однажды пожалел меня, но было глупо надеяться на то, что из жалости он всегда будет со мной. Это было глупо с моей стороны путать жалость с любовью. Он не может любить такую, как я, да и я не достойна его любви. Я должна научиться жить по-другому, должна забыть его, обрести себя и поверить в свои силы…. Но смогу ли…. Надо попробовать…

На следующий день, несмотря на все неприятности, я действительно проснулась немного другой, обновленной. И пусть сердце отчаянно ныло, а глаза болели от моря выплаканных слез, я чувствовала в себе силы улыбаться и молча сносить все неприятности. Приняв душ, я надела джинсы и майку, а затем распустила волосы, скрывая тонкий, уродливый шрам с неровными, рваными краями, рассекающий мое правое плечо и шею с задней стороны. Он был ужасен, словно позорное клеймо, привлекающее к себе внимание людей. При взгляде на него я чувствовала себя грязной и отвратительной, я была противна себе. Но я не могла этого изменить, не могла стереть его со своего тела, как не могла стереть из памяти и события, связанные с ним. Оставалось лишь смириться, закрыть глаза и сделать вид, что ничего не было. Я тяжело вздохнула, отворачиваясь от опостылевшего зеркального отражения. Подхватив куртку, я вышла из пустой квартиры – мама еще на рассвете ушла на работу. Она старалась делать все, работая не покладая рук, чтобы мы жили как нормальные люди. Она искренне старалась сделать меня счастливой.

С глухим скрипом я повернула ключ и обернулась. Мое сердце предательски дрогнуло в груди. На ступенях, облокотившись спиной о перила, сидел тот, кого я меньше всего ожидала здесь увидеть. До боли знакомые бронзовые волосы, широкая спина, а в изящных пальцах зажата тлеющая сигарета. Тонкий белый сигаретный дым клубился на темной лестничной площадке, распространяя запах табака и ментола. Этот запах для кого-то, возможно, покажется неприятным, но для меня он был приятней любого парфюма: запах ментоловых сигарет с легкой отдушкой бензина и виски – таким был мой Эдвард, таким его запомнило мое подсознание. Этот странный, чуть уловимый, коктейль заставлял мое сердце пускаться в галоп, а поджилки трястись в предвкушении. Вот и сейчас, стоило мне только увидеть его, я забыла обо всех своих обещаниях и клятвах. Я была готова простить ему все. Просто он мне нужен, без него я – ничто. Он – моя жизнь, настоящая жизнь, полная эмоций и событий. Без него я – не я. Но здравый смысл в первый и, должно быть, в последний раз в моей жизни взял верх над желаниями. Я опустила голову и, не глядя на него, собралась просто молча пройти мимо. Сделать вид, что его здесь нет, ведь я вчера поклялась. Я глубоко вдохнула, наполняя легкие воздухом, словно пытаясь наполнить свое тело и разум храбростью. Шаги, на удивление, давались мне очень легко, и я почти не смотрела на сидящего парня, но стоило мне только с ним поравняться, как моя уверенность начала давать трещину. Я чуть было с ним не заговорила, я замешкалась на пару секунд, но Эдварду хватило этих мгновений, чтобы проявить инициативу. Он положил свою руку на мою лодыжку, не давая мне уйти. Его рука, словно приятные оковы, держала меня на месте.

- Не уходи, побудь со мной, – Эдвард первым нарушил тягостное молчание. Его голос был довольно странный: без самодовольных нот, в нем не было привычного сарказма и самоуверенности. Он словно был чем-то подавлен; я впервые видела такого Эдварда. Только сейчас я заметила, что он был бледен, его взгляд был устремлен в одну точку. На лице не было привычной хладнокровной маски: на нем застыло недоумение, смятение, задумчивость, потерянность и немного боли. Не физической, душевной. На его лице словно отразилась его растерзанная душа, – Слышишь? Просто побудь со мной, – тихим голосом попросил он.
Мне не оставалось ничего, кроме как протянуть ему руку и помочь встать. Я не могла уйти, проигнорировав его, сидящего под дверью моей квартиры. Он был так несчастен, что у меня сжималось сердце при взгляде на него. Парень, не спеша, затушил сигарету, а затем, ухватившись за мою руку, поднялся со ступеней. Мы молча зашли в мою квартиру и, пройдя в гостиную, сели на софу. Но тягостное молчание все еще висело в воздухе. Эдвард, не отрываясь, смотрел на свои руки, его взгляд был потерянным и немного отсутствующим, словно его мысли были далеки отсюда. Я первая не выдержала этого гнетущего молчания, оно заполнило все пространство небольшой комнатки, я словно кожей чувствовала напряжение и смятение.

- Что с тобой произошло? – спросила я, глядя на парня.

- Я вспомнил почти все кроме одного… - помедлив, произнес Эдвард, не отрывая взгляда от своих сомкнутых в «замок» кистей рук, – Я так и не смог вспомнить, где похоронен Эрик, – я удивленно посмотрела на него, не до конца понимая, что произошло, что именно вспомнил Эдвард. Но, должно быть, что-то действительно важное, что-то, что ввело его в этот своеобразный ступор, мысленный вакуум.

– Сегодня ровно два года с тех пор, как его не стало, – глухо пояснил Эдвард, должно быть, почувствовав мое замешательство, – Но я даже не могу сходить к нему на могилу, я просто не знаю где она. И это меня раздражает, – с легкой озлобленностью в голосе произнес Эдвард. Его лицо напряглось, словно он пытался что-то вспомнить.

- Ты разве никогда там не был? – спросила я, стараясь подавить нотки удивления и непонимания, проскальзывающие в моем голосе. Я не хотела давить на него или злить. Эта тема слишком щепетильна. Кто я такая, чтобы рыться в его душе или прошлом – у всех оно есть. И если он готов мне его рассказать, что же, я буду этому рада.

- Нет, не был, – парень отрицательно закачал головой для пущей убедительности своих слов, – Отец похоронил его, когда я был под следствием. Раньше я никогда не спрашивал его об этом, потому что я боялся поверить в правду. Боялся осознать то, что Эрика больше нет. Мне было легче жить во лжи. Ведь я не помнил почти ничего из того, что было связано с его смертью. А потом я сбежал, так и не узнав, где он похоронен, так же, как не знаю, где похоронена моя мать. И сейчас эти мысли не дают мне покоя, – удрученно произнес Эдвард, словно от безысходности запуская пальцы в волосы.

- Но почему ты не позвонишь отцу и не спросишь, где находится его могила? – спокойно произнесла я, глядя на парня. Я действительно ничего не понимала. Мое предложение так очевидно, так почему же он еще не сделал этого? Почему мучает свою память и себя, если можно решить все одним телефонным звонком.

- Он не скажет, потому что он ненавидит меня, – с насмешкой в голосе произнес парень, поворачиваясь и глядя мне в глаза. Он снова играл очередную роль, надел очередную маску. Но я поверила ему. Почему? Не знаю. Возможно, потому что его голос звучал искренне. Он действительно так думал, он всем сердцем верил в эту свою правду.

- Я понимаю его, должно быть, это ужасно растить детей своей покойной жены, которые с каждым днем все меньше и меньше становятся похожи на тебя, – продолжил Эдвард. Он говорил медленно, взвешивая каждое слово, - Он не мог выкинуть нас на улицу, но и жить в одном доме с нами тоже больше не мог.

- Мы напоминали ему о грехах нашей матери, – усмехнулся он. Но его глаза впервые были пустыми, в них не было ни ненависти, ни злости, ни агрессии или боли – лишь смирение. Он давно все понял, принял и смирился. Для меня сейчас словно приоткрылся занавес его прошлой жизни, его настоящего прошлого без фальши и игры. И сейчас я его понимала, я действительно понимала не только его, но и его отца. Должно быть, мой отчим так же ненавидел меня, - Именно поэтому он отправил нас в Бразилию. Наверное, у него просто закончилось терпение. Ему надоело играть в добродетель. На его месте я бы тоже хотел, чтобы эти дети исчезли из моей жизни. Когда Эрик узнал об этом, он принял все слишком близко к сердцу и вправду «исчез», - с легким раздражением произнес Эдвард. Должно быть, он сильно злился на брата за его слабости, за его мягкость и впечатлительность. Но Эдвард слишком требователен, я даже не представляю, каким ударом эта новость стала для его брата. Жить шестнадцать лет в полной уверенности, что у тебя есть отец, пусть не любящей и не заботливый, но главное он есть. И в один миг понять, что все это фальшь, ложь, иллюзия. Осознать, что у тебя никого нет, что ты одинок и никому не нужен. Не мудрено, что Эрик не выдержал этого потрясения. Я бы тоже не выдержала.

- Но как Эрик узнал об этом? Как он узнал, что ваш отец на самом деле не ваш биологический отец? – я села перед Эдвардом на колени и взяла его за руки. Я хотела приободрить его, облегчить его боль потери и ненужное чувство вины. Должно быть, он корил себя, за то, что был порой немного жесток с братом. Наверное, поэтому он считал себя виноватым в его гибели. Но мне действительно было интересно узнать всю правду. Узнать, кем был тот мерзавец, что так холодно и расчетливо вбил кинжал в спину Эрика.

- Это я сказал ему, – громким, уверенным, не терпящим возражений тоном произнес Эдвард. Он смотрел на меня выжидающе, с легкой примесью любопытства. Он словно ждал моей реакции, ждал, что я закричу или отпряну от него, как от прокаженного. В его глазах не было ни грамма сожаления. И это меня шокировало, я не могла и не хотела в это верить. Эдвард не мог этого сделать. Да, он бывает жестоким, но только с чужими. Даже со мной он всегда был нежен и добр, и я не верила, что он способен на такой поступок. Это слишком даже для него, он не мог его предать.

- Когда мы вернулись в Вашингтон, среди вещей мамы я нашел ее старый дневник, – Эдвард продолжил свой рассказ. Сейчас в его глазах я могла видеть тени прошлого. Видела того шестнадцатилетнего Эдварда, - Она вела его вплоть до самой смерти. Последняя страница была адресована мне, это было своего рода письмо или послание. На самом деле, я должен был его прочесть, когда мне исполнится восемнадцать, но я нашел его раньше. Там она рассказывала всю правду о нашем рождении и мужчине, который и был нашим биологическим отцом. Там еще была фотография нашей матери и его. Я – его полная копия, так похож на него, что даже смешно. Любовник моей матери был кузеном моего отчима. Через пару дней после нашего шестнадцатилетия, когда мы с Розали вернулись в Вашингтон, Эрик сильно разозлил меня. Я был просто в бешенстве, и тогда я решил рассказать ему правду. Просто из мести. Я знал, что он будет мучиться, – с холодной усмешкой произнес парень, глядя мне в глаза. В них была ненависть и злость. Это были не глаза человека, это были глаза волка, озлобленного на весь мир. Он ненавидел себя так же, как Эрика, и только сейчас я это поняла. Но он был намного сильнее его психологически – именно поэтому он сейчас сидит передо мной. Но все равно мне слабо верилось в то, что он ненавидел брата. Ведь сейчас его мучает чувство вины, он корит себя, он жалеет о том, что совершил.

- Какова настоящая причина? Ты же знал, каким ударом это будет для Эрика, зачем ты сделал это? Из шалости, мести? Я не верю. Где истинная причина? – мой голос был нежен, в нем не было осуждения или непонимания. Я не боялась его и не презирала. Потому что я знаю другого Эдварда, и я верила в его невиновность, верила в то, что это была случайность, стечение обстоятельств – не более. Я не хочу и не могу поверить в его злой умысел.

- Я рассказал ему правду, потому что ненавидел его. Потому что он всегда был во всем лучше меня. Мама и отчим любили его больше, чем меня. Тетя и дядя души в нем не чаяли. Он всегда был таким правильным, идеальный Эрик. Он заставлял меня чувствовать себя лишь его жалкой копией. Когда он совершал какой-нибудь поступок, я назло ему делал все наоборот. Когда он плакал, я злился. Но больше всего меня бесил его характер. Он был настоящим слабаком, размазней, плаксой. Я ненавидел его за это, так же, как отец ненавидит меня. Я так же, как отец, хотел, чтобы он исчез из моей жизни, – я впервые слышала в его голосе столько злости и нескрываемой ненависти. На какое-то мгновение мне действительно стало страшно. Не за себя – за него. Сколько же злобы и ненависти в его сердце. Сколько он еще будет с ней жить, сознательно топясь в этом черном болоте прошлого. Мне было жаль Эдварда: он рос не только без материнской любви, но еще и в тени собственного брата-близнеца. Я не представляю, каково это смотреть на Эрика, словно в зеркало, но при этом знать, что эта копия во всем лучше тебя. Это по-настоящему ужасно. Но было во всем этом что-то странное, что не вязалось с тем, что говорила мне Рейчел. Да и тон Эдварда всегда менялся, когда он говорил об Эрике, и в этом тоне обычно не было ноток ненависти. И все это казалось мне очень странным.

- Но, Эдвард, ты же всегда говорил, что Эрик был единственным членом твоей семьи, единственным человеком, который тебя понимал, единственным другом. Ты говорил, что вы были неразлучны, – я потрепала его по руке, словно взывая к разуму. Пусть в сердце он держит на брата обиду, но в душе он ведь должен понимать всю глупость своих действий.

- На самом деле, все это была игра, фальшь и фарс. Нам просто не оставили выбора. Мы были вынуждены стать друг для друга семьей. Наша мать умерла, отчим нас ненавидел. У нас никого больше не было – мы были одни во всем мире. И мы были вынуждены с этим смириться и научиться с этим жить. Но все изменилось после нашего возвращения в США. Эрик начал подлизываться к отцу, он не хотел доставлять ему хлопот. Он боялся, что если мы будем плохо себя вести, нас снова выкинут. Я же делал все наоборот: из принципа доводил отца до белого каления. Это случилось после нашего возвращения с Розали в Вашингтон, я устроил крупную драку в школе, был огромный скандал. Отец был просто в бешенстве, и Эрик принял его сторону. И это больше всего меня бесило, никто не давал ему права обращаться со мной так же, как отец, – его история повергла меня в шок, я не смела пошевелиться или вздохнуть. Я словно находилась в трансе.

- Я единственный, кто заботился о нем, защищал его в угоду своим прихотям и желаниям, не смотря ни на что. Я был готов ради него на все. А он постоянно отворачивался от меня именно в тот момент, когда мне так нужна была поддержка. Это происшествие стало последней каплей, мое терпение закончилось. Мы не разговаривали больше недели и начали отдаляться друг от друга. С возрастом мы стали абсолютно разными. И я действительно убил его, конечно, история с Розали внесла свою лепту. Но добил его я, - теперь я поняла его, я разгадала Эдварда. Мы все считали его сильным, но у него тоже были чувства, ему тоже хотелось, чтобы его любили и заботились о нем. Ему тоже хотелось, чтобы его поддерживали. Но вместо этого он постоянно натыкался на равнодушие и укор. Его не понимал и не принимал единственный родной человек. Должно быть, я приняла его историю слишком близко к сердцу, но мне было так больно. Моему сердцу было больно осознавать все то, что он пережил, воспринимать тот мир, в котором он вырос. Его злость и агрессия – ничего более, как реакция на непонимание. Это так больно осознавать, я чувствовала, как на мои глаза наворачиваются слезы.

- Наверное, его поведение причиняло тебе боль? – прошептала я, пытаясь сдержать подступившие слезы. Мне хотелось обнять его, но я боялась совершить глупость. Боялась, что он расценит мой поступок, как жалость. Я знаю, он не хочет, чтобы я его жалела.

- Не нужно меня оправдывать или жалеть. Такова правда, – его голос на мгновенье дрогнул, но он снова взял себя в руки, - Я все вспомнил, я больше не бегу от прошлого. Мой психоаналитик однажды сказал, что люди стремятся поскорее забыть неприятные вещи. Именно это я и делал. После его смерти я впал в жуткую депрессию и совершенно себя не контролировал. Я бежал от своей жизни и моим укрытием стали девушки, алкоголь, кокс и скорость. Это был мой способ забыться. Но теперь я все вспомнил, и пути назад больше нет, – он опустил голову и уперся лбом в скрещенные руки. Я не выдержала и обняла парня. Я не хотела жалеть его, я просто хотела облегчить его боль. Показать, что в его жизни есть люди, которым он нужен. Люди, готовые принять его сторону всегда. Люди, которые его любят. И я – одна из этих людей.

- Слишком поздно, уже ничего нельзя изменить. Его уже не вернуть, – прошептал он, Я чувствовала, как мои щеки опалили горячие слезы. Я больше не могла сдерживаться, мне было очень больно видеть его таким, знать о том, что он пережил. Это так больно – видеть любимого человека несчастным. Я словно только что пропустила всю его боль через себя. Я поняла, насколько я слабее его, я плачу от его рассказа, мне страшно представить, что стало бы со мной, окажись я на его месте.

- Эдвард, послушай, ты не виноват, слышишь? – зашептала я, поднося руку ко рту и пытаясь не разреветься в голос. Он обнял меня одной рукой и уткнулся лицом мне в живот, его дыхание было тяжелым.

– Не мучай себя, – зашептала я, боясь повторения его приступа.

Я не знаю, сколько времени прошло, мне показалось, что вечность. Мои слезы больше не скатывались из моих глаз, и я чувствовала, как тонкие соленые дорожки потихоньку подсыхали на моих щеках. Да и дыхание Эдварда стало более размеренным, умиротворенным. Я вытерла лицо тыльной стороной руки и отстранилась от парня.

- Спасибо, – произнес он, глядя на меня с легкой полуулыбкой на устах. Его глаза снова стали такими, как прежде: я снова видела в них жажду жизни. И это не могло меня не радовать.

- Прости, я должна приготовить ужин, – чуть помедлив, произнесла я и пулей выскочила из комнаты. Честно сказать, мне стало неловко в его присутствии. Для меня это слишком: вчера я отпустила его, несмотря на свою боль, но сегодня он пришел ко мне таким разбитым и подавленным – я не могла его выгнать. И сейчас он снова стал прежним, он снова уйдет, а я останусь с большей болью. Лучше не давать ему повода причинить мне ее. Я возилась с супом, когда теплые мужские руки легли мне на талию. От неожиданности я вздрогнула и чуть было не выронила ложку. Испуганно обернувшись, я встретилась взглядом с темно-зелеными, словно листва после дождя, глазами. По логике, я должна была оттолкнуть его, попросить убрать руки, но я не могла, не могла пойти против себя и своего сердца. Мне были приятны его объятия, и у меня не хватало сил и смелости оттолкнуть его. Я с замиранием сердца ждала его дальнейших действий.

- Прости меня, – произнес он, положив свою голову мне на плечо, – Я был таким дураком, я пытался бежать от прошлого, но вместо этого все больше в нем увязал. В какие-то моменты мне действительно казалось, что я держусь за тебя из-за того, что ты очень похожа на Эрика. Но чем больше я узнавал тебя, тем больше ты мне нравилась. Я начал видеть в тебе не только друга, но и девушку. Но по своей природе я не могу просто дружить с девушкой, она мне либо нравится, либо нет. Но главная моя ошибка в том, что я не умею расставаться с прошлым. Розали, она – мой сон, мое наваждение, но она – всего лишь часть моего прошлого, которому нет места в настоящем. На самом деле, я не должен был пересекать эту грань между прошлым и настоящим. Это только моя ошибка. Прости, я причинил тебе боль. Вчера ты сказала, что примешь меня, если я захочу вернуться. Я вчера долго думал и понял, что хочу вернуться из прошлого в настоящее. А мое настоящее это ты. Ты сможешь меня простить? – я кивнула и, повернув голову, коснулась губами его губ в робком поцелуе. Пусть я буду дурой, но я поверила ему. Я снова ему поверила, но на этот раз мне показалось, что он был серьезен и искренен. В его голосе не было фальшивых ноток, это был тот мой Эдвард, которого я так ждала из Индианаполиса. И пусть он не сказал в открытую, что любит меня, но мне этого и не нужно. Его действия должны говорить больше слов. Сейчас я была абсолютно счастлива. Вся моя боль стоила этих минут счастья.

- Закрой глаза, я хочу тебе кое-что показать, - он удивленно на меня посмотрел, но подчинился и закрыл глаза. Я взяла его за руку и повела в свою комнату. Там среди набросков и уже законченных работ лежал его подарок... Я повернула Эдварда спиной к подарку, а затем подошла к стоящей на полу картине, завернутой в упаковочную бумагу. Сегодня вечером она должна отправиться на выставку, организованную моей преподавательницей по живописи. Я срезала тонкие коричневые веревки, опоясывающие картину, и убрала плотную серую бумагу, покрывающую холст. Отойдя в дальний конец комнаты, я повернулась лицом к стене. Мне было страшно увидеть реакцию Эдварда, я боялась увидеть злость, негодование или неприязнь на его красивом лице. Вдруг ему не понравится? Картину я рисовала по памяти, на ней был изображен настоящий Эдвард, тот каким его запомнила я: импульсивный, самоуверенный, немного жестокий и холодный, но было в нем что-то нежное. Я изобразила его в огне, потому что огонь это его стихия. Его жизнь сродни огню – она так же неистово горит. Он так же, как огонь, живет полной жизнью, не обращая внимания на мнение окружающих. Он так же силен, как огонь, его невозможно сломить. Он есть само воплощение огня. Таким его видела я.

- Ну что? Как тебе? - спросила я с нескрываемым любопытством, все еще боясь повернуться и принять на себя весь его гнев.

- Это так странно… - произнес парень, должно быть, он был сильно удивлен, надеюсь, ему хотя бы приятно. - Но мне нравится, - закончил он фразу. Я улыбнулась и повернулась к нему лицом. Губы Эдварда были изогнуты в его любимой ухмылке, а в глазах плясали озорные искорки. Он не лгал, и это меня радовало. Я так боялась, что ему не понравится.

- В картине столько энергии, но я симпатичней, – произнес он с самодовольной улыбкой, глядя мне в глаза.

– Но, в целом, это очень круто! – произнес он, подходя ко мне. Эдвард обнял меня и, притянув к себе, поцеловал в лоб.

- Я могу кое о чем тебя попросить? – спросила я, обнимая его за шею и заглядывая в его нефритовые глаза. Мне было немного неловко просить его об этом, но мое желание не давало мне спокойно спать. Оно уже давно переросло в наваждение, с тех пор, как я впервые прокатилась на его мотоцикле.

Парень кивнул, показывая таким образом, что я могу излагать свою просьбу.

- Ты можешь научить меня водить мотоцикл? – пролепетала я, отводя глаза в сторону. Это было так неловко, я знала, что значит для него его мотоцикл, и все равно просила его об этом. Он и так делал мне огромное одолжение, позволяя кататься на нем. Надеюсь, я не очень его разозлила своей сумасбродной идеей.

- Что ты только что сказала? Должно быть, у меня проблемы со слухом? Не повторишь? – с нескрываемой насмешкой произнес он, его губы растянулись в моей любимой кривоватой ухмылке, а в глазах заплясали дьявольские огоньки. Он снова насмехался надо мной и не скрывал этого. В который раз…

- Ну, если тебе не сложно… - залепетала я. – Ты не мог бы научить меня.… Ну…. Водить мотоцикл… Я не обижусь, если ты не захочешь, – поспешно заверила я парня. Я действительно не обижусь его отказу. Если честно, я уже сожалела, о том, что затеяла весь этот разговор. Но в глубине души я надеялась на его положительный ответ.

- С чего это вдруг такой интерес к мотоциклам? – с легкой издевкой в голосе спросил парень, смерив меня пристальным взглядом.

- Просто хочу понять твой мир скорости. Он чарует меня и пугает. Но я очень хочу разгадать его тайну, понять, что тебя так манит в нем, – искренне ответила я. Я хотела понять его мир и, возможно, через его призму понять и самого Эдварда. Да и, что греха таить, мотоциклы стали меня завораживать, а поездки на них – дарить невероятное наслаждение.

- Ну, если ты так этого хочешь, завтра после твоих занятий в колледже первый урок, – слегка снисходительным тоном произнес парень. Он согласился, и это самое важное, должно быть, его сильно удивило мое решение, раз он так легко сдался.

– А сейчас мне пора, – произнес Эдвард, награждая мои губы прощальным поцелуем. Сейчас его поцелуй был другим: в нем было что-то большее, чем просто интимное касание губ, в нем не было страсти, животного огня. На этот раз он не требовал взамен мое тело и душу, в этом поцелуе было что-то возвышенное, должно быть, в этом поцелуе и была сама любовь. От его поцелуя у меня кружилась голова и не хватало воздуха, но я не хотела прерывать столь сладостную пытку.

- Ты не останешься на ужин? – с горьким привкусом разочарования в голосе спросила я.

- Боюсь, что твоя мама неправильно нас поймет. Ты же знаешь, как она меня любит, – с ухмылкой произнес он, надевая куртку. Он был прав, моя мама не то, чтобы любила или не любила его, она относилась к нему немного предвзято и настороженно. Так что лучше ее не злить лишний раз, а то, как известно, от равнодушия до ненависти один шаг. Особенно учитывая то, как я сейчас выглядела: красные глаза с припухшими мешками и розовые, все еще горящие от выплаканных слез, щеки. Я закрыла за парнем дверь и, опершись лбом о прохладный деревянный наличник, коснулась рукой своих немного припухших от его поцелуев губ. Должно быть, я сошла с ума! Я улыбнулась, вспоминая его лицо: улыбку, бархатный голос, нефритовые глаза. Его неумелое, неловкое признание и его нежный, чувственный поцелуй. Я благодарна своей судьбе за то, что она подарила мне его. Я действительно его очень сильно люблю.

Пожалуйста, не забываем комментировать. Жду вас всех на ФОРУМЕ