Еловые лапы заволокли небо, звезд давно не видно, а мне это и не нужно. Мне не нужны ни звезды, ни луна, ни эти чертовы деревья, мешающие мне разглядеть то, что они скрывают. Мне ничего не нужно без Него... Он ушел, и с ним ушла моя душа, она оставила меня, а сердце разбилось на кусочки. Без Него я – ничто. Пустая оболочка, не имеющая ни души, ни сердца. Слишком много разбито, чтобы почувствовать холод, оплетающий своими мерзкими лапами мое тело в легкой парке... На улице только март, а внутри — целый декабрь. Сотни декабрей с колючими ветрами и враждебно-холодными снежинками, на вид такими милыми и нежными... Как Он...

Я бреду средь хлещущих меня по лицу веток. Одежда, купленная Им, вся запачкана противной смолой и налипшими на нее комками грязи. Мне все равно — пусть Он ругает меня, как обычно делал, пусть Он ударит меня, хотя никогда не смел даже поднять на меня руку, пусть убьет...

— Только вернись! Слышишь?! Вернись! Ты нужен мне, прошу! Прошу! Я прошу тебя... — кричу я, и на последних словах у меня пропадает голос. Горло нестерпимо дерет, но сердце болит сильнее. — Ты нужен мне... Я не могу без тебя, прошу... Прошу... — Бессильно шепчу я в гущу леса, откуда, надеюсь, смотрят на меня любимые глаза. Мне так нравилось заглядывать в их глубину, думать о тайнах мироздания, которые, несомненно, хранят эти омуты, обрамленные темными ресницами, щекочущими кожу при поцелуях...

Он наклоняется и оставляет на моих губах нежный поцелуй. Я знала, что Он уже давно не спит, но вставать не решалась. Лишь услышав звуки льющейся воды в душе, я мельком взглянула на часы: 11:04, — Нет, просыпаться рано, — думаю я и закрываю глаза.

Мне нравилось, как Он будит меня по утрам, оставляя нежные, невесомые, чувственные поцелуи на моем лице. Свежее дыхание теплом разгоняет мурашки по всему телу, Он видит, Он смеется и, опускаясь к моей шее, быстро-быстро на нее дышит. Я смеюсь и притягиваю крепкое тело к себе, утыкаюсь Ему в грудь и вдыхаю неповторимый аромат. Почему неповторимый? Потому что только Он пахнет таким притягательным цитрусом, хотя я терпеть не могу цитрусы, но Он пахнет по-особому апельсиново. Глупо? Возможно.

Я открываю глаза...

И вот я снова здесь, окруженная мрачными вековыми деревьями, где-то в самом сердце леса. Я знаю, что здесь полно зверей и чудовищ, но я не боюсь. Мне все равно, честно. Я буду говорить это столько раз, сколько понадобится, чтобы самой в это поверить...

Я закрываю глаза...

И ничего. Темнота! Повсюду темнота! Внутри, снаружи и даже с закрытыми глазами! Я больше не вижу глубины Его глаз, я ничего не вижу. А так хочется увидеть Его, не в собственных грезах, а здесь, наяву, передо мной. Он протянет руку, проведет холодными пальцами по щеке и я, не выдержав мучительно-сладостной пытки, кинусь Ему на шею, зацелую каждый миллиметр его обжигающей кожи, прижмусь, говоря много-много слов о любви. Все, о которых я успела прочитать в книгах.

От фатальной боли я падаю на землю, руки утопают в грязи, и кончики волос касаются темного месива. Тонкие руки не выдерживают груза таких страданий и тут же сгибаются в локтях, позволяя мне полностью повалится в грязь. Неужели Он мог просто бросить меня? Оставить девушку здесь и уйти. Он ведь даже не представляет, что со мной может случиться в одиноком лесу. Он знал, что я пойду за Ним! Он знал, что я просто так Его не отпущу! Я сворачиваюсь клубочком и закрываю глаза, предаваясь теплым воспоминанием. Тому, что у меня еще осталось.

Мы лежим на моей кровати, застеленной мягким пледом с медвежатами, в который я так любила кутаться теплыми вечерами. С Ним. По телевизору идет какая-то глупая мелодрама, включенная, чтобы быть лишь фоном для наших посиделок. Холодные пальцы водят по моему плечу, рисуя незамысловатые узоры, я крепко прижимаюсь к Его мускулистой груди и чуть ли не урчу от наслаждения. Рядом любимый человек, вкусные сладости, привезенные им из недавней поездки в Испанию, и мой теплый плед с мишками, что еще нужно для счастья? Для моего – ничего.

— Я люблю тебя, — шепчу, утыкаюсь в нежную кожу на шее, мягко выдыхаю, ожидая мурашек. — Я боюсь, что когда-нибудь не смогу прижаться к тебе, не почувствую твоих поцелуев на своем теле, не смогу вдыхать запах, ставший таким родным за эти три года...

Я поднимаю на Него свои глаза, стараясь заглянуть в глубокие омуты с ресницами, похожими на лапки паука. Любимый быстро отводит взгляд и наклоняется к моей макушке, будто прячась. Я не придала этому значения, считая, что Он таким образом старается отогнать глупые мысли от меня. Успокаивает...

Как бы ни так, знала бы я ещё тогда последствия моей невнимательности и слепой веры в Его любовь... Я бы, не задумываясь, потребовала объяснений. Как жаль, что я не догадалась спросить, почему Он прячет от меня свои глаза, почему на Его щеках проступает предательский румянец... Я верила, я верила в Его лживые слова!

С моих губ срывается рык, и меня незамедлительно выкидывает из желанных грез.

— За что?! — громко прошу ответа, горло разрывает от болезненного напряжения связок.

Глаза сами по себе закрываются, и я снова оказываюсь в своей уютной комнате, где окно выходит в маленький уютный дворик. Я смотрю туда, откуда дует летний ветерок самозабвенно листая странички раскрытой книги. Что я читала тогда? Не могу вспомнить, но ветру нравится. Нежно сиреневые шторки колыхаются, будто танцуя, так легко и беззаботно. Глазами ищу источник тихого дыхания и встречаюсь взглядом с чужими глазами. Нет! С родными глазами, они знакомы мне лучше своих собственных.

— Милая, Белль, я с тобой, слышишь?.. – шепчет Он, выбираясь из моих темных локонов.

В ангельских глазах плещется наигранная любовь. Хорошо отрепетированным движением холодные пальцы ласкают мои скулы. Я чувствую, как по венам разливается тепло. Закрываю глаза, но продолжаю чувствовать, как длинные пальцы спускаются ниже, легкими касаниями затрагивают ключицу, касаются груди, и вот уже с моих губ срывается томный вздох...

Открываю глаза и вижу вокруг себя уже привычный пейзаж сумеречного леса. Угрюмые ветки деревьев нависают надо мной, словно руки монстров из страшных фильмов, которые я так не любила. Но это лишь одна сторона медали. У каждого действия и слова есть две стороны: плохая и хорошая, а может полезная и бесполезная, но сейчас я совсем не об этом.

Иногда, когда мы смотрели страшные фильмы вместе, мне нравилось прижиматься к Нему и с закрытыми глазами наслаждаться проведенным вместе временем. И нет никакой разницы до того, что на экране в этот самый момент разрывают молодую девчушку. Безразлично, что ее густая алая кровь пачкает красивые золотистые волосы. Все равно, что когда-то чистые небесные глаза становятся пустыми и безжизненными. Главное – я с любимым.

При упоминании страшного образа по телу проходит дрожь, и воображение рисует подавляющие картины и контуры. Сквозь мои стиснутые зубы выходит свистящий вздох, напоминающий рычание чудовища. Голос из-за долговременной истерики стал грубым и хриплым. Холодная земля лишь ухудшает положение — по телу еще сильнее проходит дрожь, и зубы стучат как сумасшедшие.

Я замерзну и умру... И кого это тронет? Хоть кто-то проронит скупую слезинку, увидев, как мой хладный труп лежит в гробу, облаченный в какое-то дешевое платье? Точно не Джессика, лишь прикидывающаяся моей подругой. На деле она общается со мной лишь из-за моих с Ним отношений. Она узнает о нашем разрыве, непременно узнает, – ведь голубоглазая знаменитость нашей школы самая отчаянная сплетница в городе, – и ей станет все равно на меня и все то, что со мной связано.

Родители? Точно не они. Мама, которую я даже не помню, умерла еще когда мне было 3 года. А отец, не желая нянчиться с ненужным ему грузом, отправил дочь к дальней родственнице своей невесты. Конечно, ведь Чарли на тот момент молодым 23-летним парнем. О каком ребенке может идти речь, если у него столько перспектив и вся жизни впереди? Он пытался отговорить Рене, мою мать, от родов, но та, не желая убивать частичку себя, свою кровь и плоть, решается на беременность и через несколько месяцев появляюсь я, обуза, – Белла Свон.

Через 3 года после моего рождения Рене попала в автокатастрофу. Отец в тот день напился и привел домой своих дружков. Рене волновалась и спешила меня забрать от непредсказуемых мужчин. Все было нормально, если это можно так назвать. Они действительно меня не трогали. Оставили в холодной комнате, и даже не заходили. Им было весело, и наблюдение за ребенком только отвлекло бы играющих в покер друзей.

Ноябрьская гололедица сделала свое дело. Машину матери занесло... Когда я представляю, как машина несется к пруду, ломая перед собой преграду в виде перил моста, я буквально слышу, как визжат тормоза у старенького форда Рене. Меня выворачивает от картины летящей к своей гибели матери. Пусть я ее не помню, пусть я была с ней всего-то 3 года своей жизни... Но она дала мне эту жизнь, она наперекор всем мнениям родила меня в свои 19.

Отец сразу после смерти матери начал сильно пить, пораженный гибелью возлюбленной. Его пассии, сменяющие друг друга каждый день, приглядывали за мной, пока в один прекрасный день я не оказалась на пороге дома Харрот с нарядом полиции в руководстве. Эбигейл, надо отдать ей должное, приняла меня и искренне старалась заменить мне всех, кого я лишилась будучи совсем ребенком. Я тоже всем сердцем ее полюбила, и по исполнении 8 лет начала помогать ей всем, чем только могла...

Резкий шорох веток справа от меня заставил глаза, явно опухшие после пролитых слез, немедленно раскрыться. Веки, словно налитые свинцом, не хотели полноценно подниматься, поэтому пришлось, прищурившись, вглядываться в деревья. Мутная пелена слез не позволяла мне рассмотреть окружающее меня пространство. Но страх перед надвигающейся фигурой заставил рассмотреть хотя бы расплывчатые образы. И тут я понимаю, Кто это. Еще бы мне не угадать! Его я узнаю где угодно! Да будь я трижды слепой и глухой, Его я узнаю из миллиона.

— Белль... – зовет бархатный голос, наполненный любовью и лаской. Неужели это все правда?

Приглушенные мокрой землей шаги приближаются ко мне, я буквально вижу сквозь темноту, как Его глаза светятся, а губы расплываются в долгожданной чувственной улыбке. Тепло, настоящее весеннее тепло, заставляет бабочек в моем животе ожить и затрепетать при нотках любимого баритона.

Вот Он наклоняется ко мне, и меня окутывает запах цитруса. Холодное дыхание касается моего лица, и, кажется, будто это не Его мягкие губы касаются моей кожи, а просто весенний листочек падает, скользя по моему лицу. Прикосновения охлаждают жар моих щек, вызванный горячей соленой влагой. Вот Его пальцы пробегают по моей шее, перемещаясь на плечи. Его ресницы паутинкой окутывают место, где бьется пульс, ускоряя его до немыслимости.

Хочу спросить, почему Он такой холодный, почему Он ушел, почему вернулся... Но непослушные губы не хотят раскрываться, поэтому приходится молча наслаждаться его компанией. Пусть я не могу прошептать Ему слова любви, не могу согреть Его холодные руки своими обжигающе горячими ладонями. Усиливающийся жар не дает успокоиться... Только его касания помогают мне справиться с возникшей ситуацией. И пусть!

— Белль, — шепчет любимый, — Эбигейл. Ты нужна ей, Белль. Возвращайся домой!

Сон словно рукой снимает, и я резко открываю глаза. Встаю и от стремительного движения падаю обратно. Как я могла забыть про тетушку, столько лет растившую меня и заменяющую мать? Щеки от стыда заливаются красным, и я опускаю лицо в ладони. Мне нужно идти к Эбигейл, она наверняка ждет... Осматриваю себя и, черт, я похожа на что угодно, но не на девочку, которая живет под ее крылом вот уже 12 лет. Невероятно! Я умудрилась уснуть на холодной земле посреди леса!

Достаю телефон и по закону жанра вижу севший андроид. Бормочу что-то про то, что это похоже на начало какой-то дешевой страшилки. Сейчас не хватает только монстров и могил повсюду. С губ срывается нервный смешок и я, качая головой, сжимаю губы в тонкую линию, — только нервного срыва мне не хватало, — думаю я и начинаю осматриваться. На тропинке между еловых лап видны следы.

— Слава Богу! — хриплый голос заставляет поморщиться.

Не самое приятное, что я слышала в своей жизни, но ничего не остается, придется потерпеть. По приходу домой нужно не забыть выпить что-нибудь от горла. Наверняка я теперь не слабо заболела, я даже не удивлюсь, если будут осложнения.

Пока в моей голове крутятся мысли о голосе и лекарствах, я бреду к тем самым следам, оставленным мною вчера вечером. Глубокие отпечатки моих уже не новых ботинок заставляют сердце забиться в надежде, что я все же не доведу тетушку до инфаркта и не буду съеденной каким-нибудь волчком, забредшим в этот Богом забытый лес. Эбигейл, вероятно, уже позвонила в полицию и теперь меня ищут всем городом. Харрот умеет убеждать и заводить друзей, не то что я.

Случайно отпущенная ветка больно бьет по лицу и иголками оставляет на лице царапины, которые тут же начинают щипать. Терпеть, главное терпеть. Издаю злобное шипение и продолжаю идти вперед, хватаясь за стволы деревьев, когда по пути попадаются камни и ветки, желающие поскорее, чтобы я упала. Ну уж нет! Я не сдамся. С шипением и внутренним матом пробираюсь дальше и дальше, пока чертовы ветки хлещут меня по телу. Удивительно! Как я умудрилась вчера попасть сюда живой?

Спустя несколько часов безостановочных попыток найти дом Харрот и сотню падений я наконец-то выхожу на поляну, на которой вчера меня оставила жизнь. Губительные воспоминания тут же заволакивают меня в свою пучину горя и страданий. Я честно всеми силами старалась справиться и пройти через поляну, последнюю остановку на пути к дому. Но вот в глазах темнеет и ноги, не выдерживая такой нагрузки, сгибаются, роняя меня на землю снова.

Мы стоим на нашей полянке, где обычно теплыми летними ночами мы лежали и смотрели на звезды, рассказывая друг другу тайны, которые хранили годами. Однажды, в одну из таких ночей, я рассказала, как сделав что-то странное с телефоном Эбигейл, я закопала его на заднем дворике и долгое время тряслась, что, перекапывая весной землю для посадки цветов, тетушка найдет свою любимую технику и посадит меня на домашний арест, сразу угадав, что это сделала я. Помню, как долго Он смеялся над моей глупостью. Кстати, тетушка телефон так и не нашла, на мое-то удивление. А может и нашла, просто решила оставить меня в покое...

— Белла, — зовет Он, вырывая меня из веселой давней ночки, проведенной в обществе самого лучшего человека на свете.

— Да? Ты хотел поговорить? Я думала мы пойдем в дом, сегодня прохладно. Тебе Эбигейл испекла оладушки, знаешь, а я помогала ей. Мы с ней... — нежным голосом я описываю Ему то, как здорово я провела сегодняшний день с тетей. Но любимый, наверное не настроен сегодня разговаривать.

— Нет, Белла, остановись. Прекрати сейчас же и выслушай меня, — грубо обрывает Он и кидает на меня отрешенный взгляд.

Странно, что Он не хочет зайти, Эбигейл отлично к Нему относится. Вероятно, будь тетя моложе, я бы несомненно их ревновала. Они так здорово ладят! Я даже удивлена! Хотя не сильно, ведь Эби — потрясающая женщина. Она очень милая и дружелюбная, настоящая душа компании! Вот только Его взгляд мне не нравится... Он даже не прикасается ко мне. Может что-то случилось? Неужели что-то с работой отца? Снова? Догадка об отъезде незамедлительно дает о себе знать, я опускаю глаза и тихо спрашиваю:

— Ты снова уезжаешь? Да?

— Да, — резко отвечает Он, и я вздрагиваю. Он никогда не говорил со мной так грубо. Даже когда зол, Он старается говорить ласково, чтобы не напугать меня. А сейчас...

— Надолго? Когда? Не грусти, все будет в порядке! Вы не можете подождать до каникул? Они совсем скоро, и мы сможем поехать вместе! Не правда ли... — я начинаю расписывать картину нашей совместной поездки, как с Его губ срывается рык, и Он снова меня обрывает.

— Нет! Я уезжаю один, ясно? Ты останешься здесь. Я не вернусь, Белла.

Ко мне приходит мрачное озарение и внутри меня что-то щелкает. Я быстро поднимаю глаза и заглядываю в Его. Что Он имеет в виду? Он уезжает? Он... что? Он не вернется? Это шутка? Нет, нет, нет! Мы же клялись быть вместе! Мы на мизинцах клялись! Он не может нарушить, это же непростительно... Он не может меня оставить тут! А как же наше будущее, наши планы и мечты? Он просто разрушит все это?

— Что? – глухо спрашиваю я, прекрасно понимая, что Он имеет в виду.

— Прости, Белль, — в глубоких очах появляется знакомая нежность, когда Он называет меня так. Только Он называет меня так... Вот! Вот же Он, мой настоящий... Что же случилось? — Мне нужно уехать, я должен. Ты нужна Эбигейл, Белла. Береги себя... — вот Он разворачивается на каблуках и подходит к гуще деревьев, за которыми скрывается закатное солнце, озаряя нашу полянку алым светом. Будто кровь моей души заливает зеленую траву, начинающую проступать...

— Нет! Нет! Мы не можем друг без друга! А как же клятва на мизинцах? Как же наши мечты?! — кричу я, не в силах сдвинуться с места. Меня будто парализовало, я не могу даже пальцем пошевелить, пока моя любовь вот-вот скроется за деревьями.

— Повзрослей, наконец. Жизнь — не сказка, пора бы это понять. Не всегда все так, как хочешь ты. Прекращай мечтать, Белла. Прощай. — обрезает Он наш диалог, и крепкая спина исчезает в вечно зеленой паутине деревьев.

Я, стараясь вернуть контроль над своим телом, делаю движение вперед. И, о, чудо, наконец, сдвигаюсь с места и кидаюсь вперед. Кричу Его имя, слезы безостановочно стекают по моему лицу, заслоняя собой лес. Я сталкиваюсь с каждым деревом на своей пути, но бегу вперед... Бегу, лишь бы не обрывать ту последнюю ниточку между нами...

— Белла! Белла! Белль! — вторя друг другу, зовут голоса из-за деревьев. Правильным решением было бы ответить, но губы меня снова не слушаются.

Я открываю рот, чтобы произнести хоть что-то человеческое, но вместо крика с губ срывается глухой полустон-полувсхлип. Воспоминания о Нем накрывают меня огромной всепоглощающей волной. Голоса неустанно кричат, а я все никак не могу произнести хоть что-нибудь. Крик, рык, да что угодно! Лишь бы меня нашли, забрали, лишь бы это оказалось обычным кошмаром. Как же я хочу проснуться, а рядом будет Он, мой любимый, драгоценный. Он будет обнимать меня, целовать, успокаивать, говорить нежные слова...

Но нет, я нахожусь на поляне у дома Харрот и не могу произнести ни слова, чтобы наконец показать, что я здесь, в десятке метров от голосов. Хриплое порывистое дыхание издавать получается, а позвать Эбигейл — нет. Что за чертовщина? Что я сделала в прошлой жизни, что заслужила такое? Горло скребет от долго напряжения, голова разрывается от тысячи мыслей, крутящихся в ней. Делаю последнюю попытку ответить, но руки, не выдерживая, сгибаются, и я падаю в спасительную темноту.