Присутствие мистера Каллена не отталкивало настолько, как мне помнилось со дня рождения Эдварда. Сначала я подумала, будто это дело случая, и даже он не настолько урод, чтобы его не тронуло, что его сын окончил юридическую школу. Теперь я осознаю, что изменение в его поведении имеет больше отношения к присутствию Элис, чем к достижению Эдварда. За каждым критическим взглядом, которым он окидывал Эдварда, стояла гордая улыбка для дочери. Разница в том, как он обращается со своими детьми, настолько глубока, что это заставило меня задаться вопросом, почему Элис никогда не упоминала об этом.

Прежде чем присоединиться к остальным из его класса, Эдвард обнимает меня и легко касается моих губ своими. Это наиболее демонстративный жест, допустимый в присутствии его отца, и, хотя длится он недолго, всегда будет второй – вот что важно. Я жду, что он отойдет от меня, но Эдварда не отходит. Вместо этого мы стоим, прижавшись друг к другу лбами и переплетя наши пальцы.

– Нервничаешь? – спрашивает он.
– Разве не я должна спросить тебя об этом?

Думая, что он, должно быть, дразнит меня, я делаю шаг назад и смотрю ему в лицо: никакой улыбки, только сильное напряжение. У меня такое чувство, словно это моя вина, потому что он нервничает от одной только мысли о том, чтобы оставить меня наедине со своей семьей. Я хочу, чтобы он насладился этим – грелся в лучах своего достижения, не боясь того, что может сорваться с моих губ, если его отец скажет что-то оскорбительное.

– Знаешь, здесь ведь есть Элис, – говорю я. – Я буду в порядке.
– Я вообще-то не о тебе волнуюсь.

Я не уверена по поводу того, что он имел в виду, но все, что приходит на ум, причиняет боль. Я хочу попросить объяснений, но не делаю этого. Если я бы решала свои проблемы, обходя вниманием то, чему следовало бы его уделить, то была бы не лучше его отца.

После церемонии мистер Каллен не задерживается. Он позволяет Элис сделать одно фото, стоя рядом с Эдвардом, а потом выдает какое-то оправдание о делах насущных. Для всех, кроме Элис, очевидно, что это полная туфта. На краткий миг Эдвард даже не потрудился скрыть свое разочарование. Желая утешить его, но зная, как болезненно он реагирует на публичное проявление чувств, я легонько глажу его по спине. Следующее, что я знаю – он пытается затащить меня под свою мантию. Где-то рядом щелкает затвор камеры Элис, но он крепко прижимает меня к себе, не обращая внимания на происходящее вокруг.

– Спасибо, – шепчет он. – Я знаю, что для тебя это было нелегко, что тебе было неловко и досадно. Я не уверен, смогу ли когда-нибудь сделать для тебя то же самое, но я знаю, что попробую.

Может быть, я и не одна из сегодняшних выпускников, но я покидаю церемонию с ощущением, словно получила высшую награду.



Если бы мы с Эсми не были так близки вне работы, то я бы ни за что не поняла, что это она. Женщина, спустившаяся в винный погреб, совсем не была похожа на ту, которую я оставила на кухне. Ее прежде собранные волосы свободно рассыпались по ее плечам карамельно-коричневыми завитками, поварской халат и нескользкие ботинки с металлическими мысками она сменила на «чрезвычайно короткое черное платье» и изысканную пару винтажных на вид ботильонов синего шелка.

Не то, чтобы я никогда не видела ее такой – Эсми могла выгодно подать абсолютно все. Просто это было не тем, что она делает на работе. В прошлом, когда у нас обедали ВИП-клиенты, Эсми выходила в зал прямо из кухни и представлялась шеф-поваром. Если вышеупомянутое высокопоставленное лицо комментировало пятна еды на ее одежде, то ей нравилось говорить, что одежда повара подобна одежде художника и сочетается с такими деталями, как меню, которое и служит причиной появления этих пятен. Аудитория всегда слушала ее с напряженным вниманием. Хотя она думала, что это из-за того, что они в восторге от меню, я-то знаю лучше. Американцы сходят с ума от французского акцента, а у нее он хоть и легкий, но все же есть.

– Прекрати это, – говорит она.
– Прекратить что?
– Смотреть на меня вот так! Когда ты так делаешь, я смущаюсь, затем смущение переходит в неуклюжесть, и все, от суфле до шеф-повара, не производит никакого впечатления.
– Если ты такая нервная… – я указываю на ее туфли, – то зачем надела каблуки?
– Мне нравится знакомиться с новыми людьми, чувствуя себя высокой. Кроме того, они симпатичней, чем кухонные клоги[1]. Видишь? – Она приподняла одну ногу и согнула ее в области лодыжки. Блестящий черный бисер, покрывающий ткань на мыске ботильона, заискрился в пятне света. – В любом случае, независимо от того, насколько пафосное ощущение это во мне будит, Карлайл хотел бы, чтобы я представилась как владелица.
– Почему это заставляет тебя быть пафосной? То есть, ты же и есть владелица.
– Не совсем.
– А буквально на днях ты говорила, что все твое – его и наоборот.
– Я говорила о рецептах, лучших друзьях и сводных братьях и сестрах, о существовании которых мы никогда не подозревали. Возможно, Карлайл еще не готов встретиться с братом, но я готова.

Я обнимаю ее; просто не могу сдержать себя.

– Спасибо.
– Все хорошо, – она хлопает меня по спине, прежде чем отступить назад. – Расскажи поподробней. Есть что-то, что мне нужно знать до того, как мы поднимемся наверх?

Я на мгновение призадумалась.

– Он, вероятней всего, будет в режиме «политик».
– Поэтому не верить ни единому его слову?
– Ну, не совсем так, – смеясь, говорю я. – Просто, когда он на публике, то его манеры очень официальные. Не думаю, что он осознает, каким холодным выглядит со стороны.
– Понятно, – она жестом указывает на дверь. – Я готова, если ты готова.
Прихватив «Лафит», мы стали подниматься наверх. Когда столик Эдварда попал в поле зрения, Эсми остановилась. Издав тихий вздох, она обхватила рукой мое запястье.
– Серьезно? – шепчет она, кивая головой в сторону столика.
– А что не так?
– Ты не упомянула, насколько он симпатичней вживую.

Смеясь, я жестом показала Алеку принести графин. К тому моменту, когда мы втроем подошли к столику Эдварда, я почти пришла в себя. К счастью, Эсми взяла инициативу на себя. В тот момент, когда она заговорила, он поднялся из-за стола.

– Bon soir, Сенатор, et bien venue a «Un Souvenir Lеger»[2]. Я Эсми Платт Кравфорт, совладелица и шеф-повар, – она протягивает Эдварду руку. – Для нас честь, что вы отужинаете с нами этим вечером.
– Прошу, – говорит он, пожимая ей руку, – зовите меня Эдвард.
– Шато Лафит-Ротшильд урожая 1995, – поддерживая бутылку под донышко одной рукой, а другой – за горлышко, я презентую вино, чтобы он подтвердил.

Мельком взглянув на этикетку, он кивает.

– Благодарю.

Я достаю из кармана ножик и срезаю фольгу с горлышка. Алек подает мне графин, а затем берет из центра стола уже зажженную свечу и ставит ее передо мной. Мягкое зарево свечного света освещает горлышко бутылки, а я переливаю вино в графин таким образом, чтобы любой осадок, образовавшийся в процессе старения, остался на дне бутылки. Когда я закончила, Алек возвращает свечу на место и забирает опустевшую бутылку в моей руке, заменяя ее бокалом.
Я наливаю, когда мерцание дегустационной чаши бросается мне в глаза. Я не пользовалась ею с того вечера, когда получила свой диплом «Мастер Сомелье». Чувствуя, что сегодня все будет так же замечательно, я ставлю бокал на стол и наливаю немного Лафита в мою дегустационную чашу. Закрыв глаза, я смакую букет. Приятно вдыхать этот запах: землистый и думный, с оттенками солодки и черники. Когда я, наконец, пробую, рецепторы просто пируют. Элегантный и сдержанный, он обещает превзойти все имеющиеся у Эдварда ожидания – при условии, что он даст вину время раскрыться.

– Прелесть, – когда я открываю глаза, то вижу во взгляде Каллена что-то, что не могу определить, но это впечатляет, и мне едва удается оставаться профессионалом. В жалкой попытке выиграть время, чтобы собраться, я говорю то, что сказала бы любому посетителю ресторана после открытия особой бутылки. – Вы сделали отличный выбор.
– Я пришел сюда, зная, чего хотел, – пожимает плечами он.
– В идеале, вино следовало бы перелить в графин часа через два, но у вас ведь трудности с ожиданием…
– Вовсе нет.
– Если вы передумали… – начала Эсми.
– Я не… – он замолкает, а затем одаривает Эсми той самой улыбкой. – Тем не менее, если вы не слишком заняты, я бы не отказался от компании.

Зная, что Эдвард понравился бы ей, узнай она его поближе, я отвечаю за нее:

– Она с радостью.

Я спешу на кухню, наблюдая за ними краем глаза. Она улыбается, когда присаживается на стул, который он отодвигает для нее. Мне не надо задаваться вопросом, о чем она думает; это написано на ее лице.

Она согласна. Один есть, остался еще один.


Когда Эсми возвращается в мой винный погреб, то ничего не говорит об их с Эдвардом ужине. Она вообще молчит. Сидя на стуле за моим столом, положив локоть на подлокотник и подперев подбородок рукой, она выглядела погруженной в свои мысли. Как бы мне ни хотелось расспросить ее об ужине, я тоже молчу. Это не сработало бы, даже если бы я спросила – в этом мы с ней похожи. Она не говорит, не подумав, и никогда не высказывает своего мнения, не будучи в нем уверенной. Желая снять напряжение, я наливаю нам обеим немного коньяка.
И она сразу делает глоток.

– Я ожидала парня, которого вижу в новостях. Никогда бы за миллион лет не подумала, что он мне действительно понравится. Мне следовало бы знать получше, учитывая то, как часто ты говоришь, что Карлайл напоминает тебе его.
– Нет ничего, что бы не понравилось… ну… кроме его несчастливой склонности ставить свои политические амбиции выше всего, что есть в его жизни.
– Включая присутствующих здесь – и в этом вся проблема, – она распрямила скрещенные ноги и наклонилась вперед. – Слушай, я не сомневаюсь, что Карлайл смирится с этим сводным братством. Его злость пойдет на спад, и он поймет, что Эдвард в ответе за действия своего отца не больше, чем он – за действия Сары. Карлайл любит свою мать, но он также объективно понимает, что она не безупречна. Ты же, с другой стороны…
– Ну, я-то тоже не без греха.
– С точки зрения Карлайла, вполне могла бы быть.

Мне так сильно хочется возразить против ее слов, но я молчу. Я слишком боюсь, что она права.

– В любом случае, – продолжает она, – почему ты все еще здесь? Эдвард ждет тебя наверху.

Я вылетаю из винного погреба со скоростью пробки из бутылки шампанского.

– Расскажешь потом, как все прошло, – окликает она меня.
– Что? Ты хочешь исчерпывающих подробностей перепихона?
– Я имела в виду, расскажи ему главную новость, ты, извращенка!

Сначала в деревянную лестницу врезаются мои голени, затем за ними следуют ладони и колени.

– Ах, да вы ж злоебучие ступеньки! – выдохнула я.
– С тобой все в порядке? – Эсми подбегает и помогает мне подняться. – Ты споткнулась обо что-то?
– Разве что о свое предчувствие беды.

Я отмеряю шагами оставшееся расстояние, беззвучно повторяя про себя, что смогу. В тот момент, когда вижу его, то понимаю, что у меня нет выбора. Но вместо того, чтобы думать о себе, как о Паровозике, который смог[3], осознаю, что я – Девушка со дна бутылки, у которой нет выбора. Поэтому соответствующе корректирую свою мантру. Я знаю, что должна, это не так уж хитроумно, но это напоминает мне разумное объяснение человека, который так и не сделал свой выбор.

– Пойдем, – говорит он, беря меня за руку. – Нас ждет машина.

Он выводит меня на улицу, где мы сразу садимся в черный седан с тонированными окнами. Как только водитель закрывает дверь, Эдвард обнимает меня. Пока мы целуемся, его руки везде, и как бы сильно я ни любила то, что он заставляет меня чувствовать, я знаю, что если не остановлю его, то уйду от разговора.

– Прости, что заставила тебя ждать.
– По-моему, мы уже проходили через это раньше. Когда речь идет о тебе, мое терпение бесконечно. Например… – он скользит рукой по моему бедру. – Так же сильно, как я хочу провести праздники в тебе, я был бы вполне удовлетворен, проведя их с тобой.
– Так значит, если есть что-то, что мне нужно тебе сказать…
– Что-то не так?
– Не обязательно не так… просто… – я со вздохом откидываюсь на сидение. – Черт, это труднее, чем я думала.
– Ты заставляешь меня нервничать…
– Ты понравился Эсми.
– Это взаимно – она обворожительна. Теперь, когда я провел с ней немного времени, я действительно с нетерпением жду встречи с Карлайлом.
– Отлично! – произношу я чуть более восторженно, чем следует. – Надеюсь, это не изменится после того, что я расскажу тебе…
– Черт, Белла, не могла бы ты просто…
– Он твой брат.

Сжав ручку над головой пассажира, я настраиваю себя на то, что будет дальше.

---

[1]Клоги – обувь на деревянной подошве.
[2]Bon soir, et bien venue a «Un Souvenir Lеger» – Добрый вечер, и добро пожаловать в «Un Souvenir Lеger».
[3]«Паровозик, который смог» (англ. «The Little Engine That Could») – американская детская сказка на тему оптимизма и трудолюбия. По мнению некоторых критиков, сказка является метафорой на американскую мечту.